2009
Наземникус Флэтчер не мог поверить своим глазам, ушам и здравому смыслу. Он злился обычно крайне редко, считая ниже собственного достоинства расходовать эмоции на независящие от него обстоятельства, но, чувствуя, как полыхает от непрошенного гнева, звучно хлопнул дверью. Шум был в старом доме табу — Диего на громкие звуки порой реагировал, как спущенный с цепи бешеный пес.
Пес отгрызать голову шумевшему не прибежал. Наземникус, вцепившись в занозистый дверной косяк, заглянул на кухню. Там, у стола, закинув длинные худые ноги на подоконник, сидела порядком надоевшая аферисту заложница. Одетая в длинную футболку хозяина дома и вытирающая длинные влажные волосы полотенцем, она о чем-то негромко и улыбчиво переговаривалась на испанском. Диего, раскладывая стопки банкнот на три кучки, был бодр, свеж и абсолютно счастлив.
За несколько недель вынужденного соседства, эти двое напрочь забыли о существовании Наземникуса Флэтчера: девчонка из МАКУСА и не вспоминала о том, что рискнула остаться в доме бандита лишь чтоб арестовать жулика из Британии, Диего же не пытался вспоминать о том, что жулик из Британии был его ближайшим коллегой в последний десяток лет.
— Иди сюда, — прошипел Флэтчер недовольно, когда на кашель ни одна, ни другой, не отозвались.
Наконец, повернув голову и немало удивившись, Диего поднялся со стула и вышел в коридор. Увидев вблизи, что он действительно выглядит неплохо, Флэтчер сник.
— Что такое?
— Это я спросить должен, — прошипел Флэтчер, захлопнув дверь на кухню. — Ты какого с ней щебечешь?
Диего обернулся на закрытую дверь и нахмурился. И даже глядя в закрытую дверь просиял.
— Я молил Бога о спасении, — шептал он, когда они направились в комнату напротив. — Но и подумать не мог, что спасением будет посланный ко мне ангел с глазами Бэмби.
— Ты, придурок, отдал ей все свои сбережения?!
Будь Флэтчер на две головы выше, кинулся бы вперед, придушить дурака на месте.
— По большому счету, мне нечего было терять, — просто ответил Диего, пожав плечами.
— И ты отдал деньги ей?
— Она разделила их, ночь что-то считала и читала, а утром мы сыграли на тотализаторе. Три ставки из трех сыграли. У меня на руках сейчас в три раза больше, чем было до этого, ты понимаешь?
Флэтчер энтузиазма не разделял. Но спросил из чистого бескорыстного любопытства.
— И сколько у тебя сейчас?
Диего посерьезнел.
— А это не твое дело.
— Но ее, да?
— Да, черт возьми. Завтра она снова сделает ставки. Если так пойдет, то я до конца месяца раздам долги.
— А если она продует?
— Не продует.
— Очнись, Диего. Это тотализатор. Чистая интуиция и везение. То, что она выиграла… ладно, три раза из трех, это не значит, что девчонка — твой счастливый билет.
Флэтчер закусил сухие губы. Диего посерьезнел.
— А тебе до моих денег какое дело? — спросил он холодно. — Мои деньги. Хочу — на тотализатор спускаю. Хочу — печку ими топлю.
Черные глаза глядели, не мигая, перед собой. Флэтчер вжал голову в плечи.
— Я знаю, зачем ты приехал, — прошептал Диего ему в самое ухо. — Не получится. Сейчас я говорю это спокойно. Вечером — перережу тебе горло. Поэтому уезжай.
— Я всегда был тебе другом! Единственным другом! — взревел Флэтчер, отскочив назад. — Единственным, кому ты мог доверять, единственным, кто видит в тебе не больное чудище! И ты позволил какой-то малолетней пизде за считанные дни запудрить себе мозги и шипеть против меня какие-то гадости?
И вцепился короткопалой рукой в мускулистое плечо.
— Она нащупала твою слабину и вскарабкалась по ней тебе на шею. Помни, кто она и зачем здесь. Окстись, Диего, я был рядом с тобой всегда, выковыривал из тебя пули ржавыми плоскогубцами, делил последние копейки и королеву красоты, а эта девка просто выиграла тебе денег на тотализаторе, и ты расцвел!
Ярость во взгляде притупилась. Видимо, в голове друга запустился забытый механизм аналитического мышления. Флэтчер закивал со всей серьезностью.
— Никому нельзя верить, особенно в твоем положении сейчас. Помни, что она заложница, а не твой ангел-хранитель.
— Она мне не врет. Не могу объяснить, но знаю точно. Мне на нее даже орать не хочется, она меня понимает с полувзгляда. Я никуда ее не отдам, мне с ней спокойно на сердце.
— Ты таблетки давно пил?
Диего осекся.
— Подумай, — проговорил Флэтчер. — Почему дочь дипломата уже две недели никто не ищет. Просто подумай. А потом ответь себе на вопрос — кто твой настоящий друг?
И скосил взгляд.
— А эта ссыкуха хитросделанная сейчас внимательно за нами наблюдает. Не оборачивайся. Досчитай до пяти, выдохни, и спроси свою новую подругу, почему дипломаты не ищут своих детей и даст ли за нее кто-то хоть мятый медяк.
Я не мог поверить своим ушам.
— То есть, твоя карьера начиналась с тотализаторов?
Сильвия невесело кивнула. Она и сама была невеселой, видимо, не считала тотализатор вершиной своего криминально-интеллектуального творчества.
— А как ты три раза подряд выиграла? — полюбопытствовал я. — Мне, конечно, не интересно, но если сделать ставки на спорт…
— Поттер, уймись. Как выиграла, так выиграла.
Она ответила сквозь зубы.
— Слушай, — протянул я следом. — А то воспоминание в твоем омуте памяти, помнишь? Когда ты меня еще потом припахала мыть окна на тридцать третьем этаже без страховочных тросов за то, что у меня слишком много свободного времени было. Оно другое, это твое воспоминание. Мне казалось, вы со стариком так сразу, искра-буря-сдружились.
— Это было воспоминание Диего, не мое. Он меня запомнил другом и спасителем, который свалился на него с неба, — мрачно сказала Сильвия. — Точнее заставил себя в это поверить. А на самом деле не так радужно было.
— То есть, ты-таки нормально огребла потом?
— Мы оба. Но, Поттер, я тебе не за этим все вывалила.
Мы сидели на складе, на пластиковых стульях. Я работал, она, как и подобает элите, даже не пыталась. Мои руки машинально утрамбовывали патроны, я даже в коробки не смотрел толком, Сильвия же исполняла роль радиоприемника и надзирателя. И если роль надзирателя ей подходила больше, чем кому-либо, то та, другая роль, была странной. Сильвия никогда со мной не откровенничала, да и вряд ли откровенничала с кем-либо вообще. У нее всегда стоял такой фильтр слов и информации, настроенный до автоматизма, что с ее губ не срывалось никогда ни лишнего слова, ни лишнего намека. Именно поэтому я и запомнил ее навеки двуликой осторожной коброй, которой нет веры. Потому что не может быть искренним человек, который настолько закрыт и обдумывает каждый свой вздох.
— Чтоб я понял, что ты поднялась на тотализаторах?
На меня глянули, как на придурка. А с учетом того, что глаза Сильвии были воспаленными и блестящими от капель, выглядела она сама так, словно сейчас разрыдается от того, насколько я угнетаю ее своей тупостью.
— Я рассказала это писаке Грейнджер-Уизли. Честно и без прикрас, как она того и хотела, — призналась Сильвия.
Я уже представил, как талантом Розы эта история раздуется на пять трехтомников и станет мировым бестселлером. Представил, как это однажды попадет в руки к старику, и как он меня за это будет убивать. А будет, и именно меня. Как минимум за то, что этот высер вышел из-под пера моей родственницы. Как максимум за то, что я не родился сальвадорцем и не говорил по-испански.
— Это не выйдет в печать, — проговорила Сильвия. — И много чего еще не выйдет.
— Да с какой радости?
Я знал, как работает Роза. А потому впору было не рассуждать и надеяться, а бежать во «Флориш и Блоттс», занимать очередь и выкупать весь тираж будущего бестселлера
— Потому что я так сказала. И она сделает все, что я ей скажу, — проговорила Сильвия. — Еще пару месяцев и она откажется от идеи писать свою книгу вообще.
— Это что же ты с ней такое делаешь, просто интересно.
— Разговариваю.
— Со мной ты тоже разговариваешь, но идти на какие-то с тобой компромиссы у меня нет желания, честно, — признался я с усмешкой.
— Когда у тебя появится желание, я тебе скажу. А пока, Поттер, вопрос к тебе. Какого черта я решаю твои проблемы? Опять.
Я опешил.
— Мои проблемы? Блядь, ты явилась ко мне, Роза искала не меня, тебя. Ей нужна была Рената Рамирез…
— Я тебе помогла один раз, на пресс-конференции. Потом после нее. Затем еще раз, все ради того, чтоб тебя папа и мама не ругали, — холодно отозвалась Сильвия. — Я взяла на себя работу в магазине, в цехе с патронами, бумажные вопросы, твоих инквизиторов. Твоя задача была только не допустить, чтоб эта Роза что-то нарыла. Это можно было решить за минуту простым заклинанием. Но она пришла в твой клоповник. Вы час ждали меня, молча. Ты не подумал что-то сделать, ты просто сидел и скулил.
Я звучно опустил коробку на пол.
— Погоди, мать! У нее была фотография, если бы ее получил Диего…
— И поэтому ты сложил ручки, приготовил носовой платочек и начал соплями трясти. Поттер, удивлю тебя, но я боюсь Диего и за Диего куда больше, чем ты. Повторяю, ты мог что-то сделать, а не молча ждать меня. Когда ты приехал к нам, в Сан-Хосе, меня упрашивали быть с тобой мягче. И я старалась, потому что ты был совсем ребенком, тебе было едва двадцать. Мне тоже было едва двадцать однажды, и я тоже всего боялась, тупила и искала широкую спину. Я могла тебя понять, не хотела, но могла. Но сейчас тебе уже не «едва двадцать», а «скоро сорок». Когда мне было «скоро сорок», я могла развернуть кортеж Бильдербергского клуба, чтоб проехала моя фура с оружием.
Это так жестоко прозвучало. Нет, не возраст, а то, что меня с ним так резко столкнули лбами. Мне упорно казалось, что девятнадцать — та цифра, в которой я останусь навеки, а сорок — это про кого угодно, не про меня.
Я уже не пытался с Сильвией в чем-то соревноваться. Но в тот момент меня обухом ударило страшное осознание. Я был старше, чем Сильвия, когда мы познакомились.
Она навсегда осталась у меня в памяти женщиной, которая годилась мне почти что в матери: суровый и холеный атлант, на котором держится картель, сеньор Сантана, его дети, его подчиненные, сама Коста-Рика и даже Атлантида не всплывает очевидно только потому, что морское пространство необходимо Сильвии для переправы кораблей с кокаином на материк. И мысль о том, что вот сейчас, именно сейчас, я был старше, чем она тогда, уничтожил мою самооценку окончательно.
Сильвия вздохнула.
— Я даже не буду снова говорить, что ты мне должен. Ты не отдашь этот долг, уже проходили. Просто скажу, что я хороший инвестор и хорошо играю на тотализаторе. И я сделала на тебя ставку. Подумай об этом.
Она взглядом заставила меня вернуться к фасовке.
— Я не инвестирую в говно, только если это не для компании, производящей удобрения. Так вот, если не хочешь быть удобрением, Поттер, приходи в себя, и начинай решать нерешаемые проблемы. Я знаю, что ты умеешь это. Никто в этой жизни не будет вести тебя за руку, и всем плевать на твои травмы и переживания. Или ты боец, или не трать мое время.
Я понимал, о чем она говорит. Даже ждал, когда мне прилетит ответка за то, что был слишком занят паникой, и не смог совладать с собственной кузиной. Сказать, что мне было стыдно? Нет, не было. Это глупо и неправильно сравнивать людей в ключе того, что кто-то что-то умеет, а кто-то что-то не может. Мы с Сильвией разные по темпераменту, складу ума, поколениям, принципам и закалке. Я влился в наркокартель плавно, очаровав его главу умением выпить бутылку вина за пять минут. Сильвия влилась куда жестче, выгрызая зубами свой авторитет. Я пришел в готовую налаженную систему, и основной задачей было ее не сломать. Сильвия пришла в руины, где основной задачей было выжить. Не должно быть так, нельзя нас сравнивать! Это все равно, что сравнить меня и моего отца. Гарри Поттер в свои семнадцать победил самого сильного темного мага в истории, выиграл войну и спас мир. Знаете, что я делал в свои семнадцать? Я со Скорпиусом Малфоем по ночам антистресс-раскраски размалевывал карандашами, украдкой курил с ним же в школьных туалетах, и это был максимум моего бунтарства.
Я понимал, почему Сильвия намеревалась меня встряхнуть. Но не понимал, почему она все еще делала на меня ставку. Да, больше не на кого, но не был ли я скорее грузом, нежели компаньоном?
Поэтому, моя следующая фраза была унизительной, а Сильвии и вовсе показалось, что я издеваюсь:
— Мне нужно будет уехать.
Она не удивилась, но картинно и мученически закатила глаза.
— Мне плевать, отпустишь или нет, просто решил предупредить, что какое-то время появляться здесь не буду, — впрочем, ответил я.
— Поттер, ты, в принципе, волен делать что хочешь. От тебя пользы нет.
— Хорошо.
Я запаковал последнюю коробку. Сильвия не злилась, скорее смиренно развела руками — мол, вот оно, то, о чем она говорила. Работник я такой себе.
— Случилось что-то? — бесцветно спросила она.
— У Матиаса снова в школе какие-то проблемы, — махнул рукой я.
Сильвия нахмурилась.
— Помощь нужна?
Какая удивительно странная женщина. Сначала она распиналась о том, что и груши для меня больше с дерева не сорвет, ратовала за мою ничтожность и самостоятельность, и вот сама предлагает помощь.
— Нет, — отрезал я. И добавил. — Спасибо.
Мы обменялись долгим взглядом. Вернее, глядела Сильвия, я лишь пытался выдержать ее натиск.
— Альбус, — позвала она меня, когда я отвернулся и зашагал на выход.
Я обернулся, вздрогнув. Впервые в жизни она назвала меня по имени. Мое имя прозвучало очень непривычно с ее акцентом и манерой речи — быстрой, резкой, похожей на пулеметную очередь.
— Глупостей не наделай.
Мы коротко переглянулись. Я рассеянно кивнул. Когда я уходил, то чувствовал спиной взгляд Сильвии. На один миг показалось, что она увяжется за мной.
Но не увязалась, слова не сказала. До сих пор не понимаю, почему: хватило ей мудрости или же не хватило смелости.
Я очень эффектно это подметил и уже нарисовал в голове приблизительный план действий, когда в голову непрошенным гостем заглянул здравый смысл со словами: «Парень, ты вообще что ли?».
Вы уже хорошо со мной знакомы и примерно понимаете все глубины моей души. Я не был героем, не был тем, кто, рискуя последней каплей крови, ринется в бой. Если бы меня приняли в Братство Кольца, я был бы тем самым душнилой, который агитировал полететь в Мордор на орлах, а не шагать пешком через всю карту. Если бы я с братом и сестрой нашел в таинственном шкафу Нарнию, то развернулся и вернулся бы обратно в шкаф, потому что ну его нахрен лезть куда-то. Да, по молодости я жаждал адреналина и перевернуть свой скучный серый мирок школьного заучки, но это быстро прошло, после того, как жизнь впервые ударила меня этим адреналином по лицу.
Но я настолько накрутил себя мыслями о безнаказанности и бесстрашии Паломы, что меня рвало что-то сделать. Я думал об этом ночью, просыпался с этим по утрам и даже днем, когда требовалось взаимодействовать с миром, говорить, слушать и думать, я не мог отделаться от мыслей о том, что где-то на руинах белоснежной виллы, рассекая по пустым пыльным комнатам, расхаживает радостная древняя жрица. Под ее ногами хрустят кости, ее пальцы водят по темным пятнам навеки въевшейся в стены крови, а она ходит, и никто ничего с этим сделать не может. Кроме меня.
Напомню, что не думал о Паломе все эти годы и не мог считать ее вселенским злом. Но за последние пару дней, проигрывая в голове раз за разом картинку того, как безнаказанно она живет, сломав мою жизнь, во мне зародилось ощущение того, что или я, или она, двоим в этом мире тесно.
Вы, читая эти строки, особенно ты, Матиас, хотите видеть героя. Хотите и ждете, чтоб я, как полагается протагонисту, сжал кулаки и бросился вперед. И вы верите в меня, кроме тебя, Матиас. Вы знаете, что я справлюсь с древней жрицей, демоницей, или кто она там. Что засучу рукава и разорву ей рот, прежде чем она снова зарычит проклятие. МАКУСА искал ее десятилетиями, инквизиция — веками и никто не сумел приблизиться ни на шаг. То ли дело Альбус Северус — грустный пьяница. Он справится, кто как не он.
Но я не был героем. Не знаю, чем бы закончилась моя история, если бы я поддался своим импульсам и отправился в Сан-Хосе снова. Но моя истинная история, та, которую рассказываю сейчас, закончилась не тем летом. Благодаря тому, что я не был героем, моя история не закончилась до сих пор.
Но это я сейчас такой умный. Тогда же единственное, что спасло меня от глупости, это сущая случайность.
— В смысле, я невъездной в МАКУСА?
Вот захочешь побыть героем, а ссаные бюрократы не дают свершится благородному порыву!
В процессе сбора информации о том, что нынче происходит в проклятом доме и что предпринимает с этим правительство, я обратился к человеку, который видел это своими глазами и был, вдобавок, не самым умным Поттером в истории. Подслушать часть его разговора на дереве было, конечно, неплохим стартом, однако этого мало — я узнал лишь, что что-то происходит. Что меня могло ожидать в доме конкретно, Джеймс умолчал.
Вариант расспросить отца я отмел сразу. Потому что, если в одном сказанном мною предложении прозвучат слова «МАКУСА», «Сан-Хосе» и «Роквелл», это уже считается поводом пристегнуть меня наручниками к трубе и запереть в доме. Джеймс в этом (да и во многих других планах) был проще — он не знал обо мне ничего. Вдобавок, старшего брата одолевала так называемая «профессиональная болезнь мракоборцев». Этот недуг заключался в том, что по достижению сорока лет, половину из которых провел на службе, мракоборец выгорал и превращался в апатичное замученное существо, которое не оборачивалось на взрывы и заклятия в спину, а думало лишь о том, что скоро пенсия, и клялось, что ни дня более не пробудет на работе. Этот недуг стойко перенес отец, потом с ним сражался нынешний президент МАКУСА, и вот я с усмешкой видел в старшем брате те же звоночки. Я не знал, как это работает, но подумал над тем, чтоб этот синдром мракоборца.
Во-первых, у него появилась седина. Во-вторых, Джеймс повторял жесты Джона Роквелла, которые я запомнил еще с нашей первой встречи: сидел, закрывая лицо рукой, при этом так и растирая ладонью нахмуренный лоб и вздыхая так тяжело, что хотелось пожалеть. И, в-третьих, старший брат встретил меня той же фразой, что и Джон Роквелл в свое время всякий раз, что и отец, бывало, что и, собственно, каждый мракоборец, который со мной сталкивался.
— Бля-я-я-ядь, — простонал Джеймс, приоткрыв дверь передо мной. — Что опять случилось?
Спасибо, что не выгнал из дома, как говорится. Хотя, будь его жена дома, черта с два он бы пустил меня на порог — я в нашу первую и последнюю встречу ей особо не внушил доверия.
Разговор, вернее мой монолог, вышел длинным. Я приводил аргументы и факты, клялся, что на моих глазах восстали мертвецы, во всех красках и жестах даже рассказал, как нас с дьявольской жрицей голыми гонял по деревне отбросов местный священник. Выбрав стратегию загрузки усталого брата информацией, я пытался показать, почему мне важно знать, что происходит сейчас на вилле в Сан-Хосе. Ничего не выдавало моего умысла, и я как раз распинался о том, что дом родного тестя мне важен, как память, как Джеймс, устав слушать, произнес:
— Тебя нельзя на территорию МАКУСА. Официальный запрет.
Сказать, что я сломался — это ничего не сказать.
— Ал, ты серьезно думаешь проникнуть на самый охраняемый объект МАКУСА? После того, как тебя дважды ловили за руку? — протянул Джеймс. — Ты дурной или больной?
Черт, а он не так туп, как казалось раньше. Я сел на табурет и уставился на Джеймса с негодованием, хотя, признаться, прозвучавшая его голосом истина немного развеяла мои иллюзии.
— Вот именно поэтому ты и объявлен невъездным. Ты провокатор.
— Я?
— Да, ты. Ты приезжаешь в МАКУСА и начинается трэш. Уже проходили не один раз. Поэтому сиди дома и не лезь, тебя в аэропорту развернут обратно. И в аэропорту Сан-Хосе тоже, Ал, — добавил Джеймс. — Не шутки.
Согласен, мы с МАКУСА попрощались не очень мирно, но я не ожидал, что будет такой радикальный финал моим геройствам.
— Погоди, я же в мае спокойно прилетал в Техас, никакого запрета.
— Боже, да ты даже не отрицаешь, что надумал проникнуть в тот дом снова! — воскликнул Джеймс. — Услышь. Там очень опасно.
— Да-да, знаю.
— Там сотня охранных чар. Ты просто не найдешь этот дом, понимаешь?
Я находил этот дом в состоянии дичайшего алкогольного опьянения, ползком по кустам и среди ночи. Джеймс меня явно недооценивал.
— Но я в мае, говорю же, был в МАКУСА, — уперся я.
— Это новое распоряжение, — уклончиво ответил Джеймс. — Его приняли совсем недавно.
«Блядь, это потому что мой конченый сын угнал торпедный катер!», — так и билось у меня в голове.
Пылу моего поубавилось. Но уровень абсурда: я не могу попасть на виллу в Сан-Хосе, даже тайком, потому что меня не пустят на территорию Коста-Рики вообще. Меня. На территорию Коста-Рики. И на территорию МАКУСА тоже. Просто потому что мое бледное лицо кому-то там не нравилось.
— Какой идиот вообще согласился с тем, чтоб сделать меня официально невъездным, мне просто интересно!
Джеймс дернул широкими плечами.
— Он предпочел остаться инкогнито.
— Это Малфой, да?
— Да.
— Ненавижу этого пидора! — Я взвыл в голос с таким отчаянием, что Джеймс завертел головой в тревоге и зашикал на меня — явно опасался, что дети услышат.
Не став говорить, что после недели, проведенной со мной, его сыновья стелят матом похлеще завсегдатаев тюремных камер, я больно закусил губу. Джеймс закрыл дверь на кухню.
— Малфой — хороший дипломат. Толковее младшего Тервиллигера, который за все время службы в МАКУСА только Роквелла бесил и министерство позорил. С МАКУСА нужно налаживать связи — наши отношения во время президентства Эландер висели на волоске. Отношения нужно налаживать, Малфой, слава Богу, это понял. Роквелл тоже открыт к диалогу. Так что было решено внести… нежелательных лиц в особый список.
— То есть, меня.
— Там кроме тебя еще десяток имен. Если тебя успокоит, американцы одобрили и наш список на своих невъездных к нам. Да головой подумай, — вскипел Джеймс. — Ты вот только что сказал, что собрался вернуться в тот дом.
— Я не сказал.
Джеймс тяжело на меня глянул.
— Не надо держать за дураков сотню волшебников, которые защитили тот дом от любопытных глаз и гостей. Не надо туда лезть. Ты не выберешься.
— Я выберусь.
— Мы едва не сдохли там. Знаешь, что нас спасло?
— Что?
— Случайность, Ал! Просто случайность, которой воспользовался Роквелл, и приказал отступать! Представь себе тренированных людей, опытных мракоборцев и ликвидаторов, которые тридцать раз все спланировали и были ко всему готовы. И они все чуть там не погибли. Представь людей Роквелла, которые остались там навсегда — тоже опытные мракоборцы, сильные маги, многое повидавшие. Не думай, что ты снова всех проведешь и тебе повезет. Тебе не повезет.
Я понимал, что брат прав. И снова я бессилен, получается?
— Если ты попрешься туда и что-то случится, или если тебя задержат при попытке проникновения — это не укрепит наши с МАКУСА отношения. Хотя бы об этом подумай.
Пока все получалось так, что еще на три века Палома останется безнаказанной страшилкой из городских легенд.
— Подожди, — спохватился я, уцепившись за последнюю соломинку. — Мой сын живет в МАКУСА. Что мне делать?
Джеймс вздохнул и потупил взгляд. Он был хорошим папой, гораздо лучшим, чем я. На то и расчет — обязательно поймет.
— Я не тот, кто должен тебе объяснить все. Списки утвердили недавно. Тебя еще обязательно ознакомят в официальном письме от министерства… или как это делается, не знаю.
Закатив глаза, я вскочил на ноги. Джеймс без лишних слов открыл мне дверь.
— Ал. Я должен рассказать отцу, — окликнул он меня негромко.
— Не сомневаюсь.
— Не как отцу, а как начальнику. Понимаешь?
— Нет.
— А может есть смысл рассказать отцу все, что знаешь про то проклятье? А не переться самому и пытаться в одиночку что-то решать?
Я молча трансгрессировал, потому что смысла не видел. Честно говоря, я не видел смысла ни в чем более, кроме как в том, чтоб вернуться домой, прибраться там хорошенько, убрать бутылки и вытряхнуть пепельницы, привести себя в порядок и сменить заношенную рубашку на свежую футболку, потому что уже вскоре на пороге дома номер восемь появился Гарри Поттер.
Давно я не готовился так тщательно ко встречи с кем-либо. А отец не захаживал в Паучий Тупик.
— И что это было? — сходу поступил вопрос в лоб.
Что ж, зато никаких причитаний касательно того, в каком же дерьме я живу. Я отошел от двери, пропуская отца в дом.
— А что было? — решил подурачиться я.
— Джеймс рассказал.
— Черт, подлец. Мстит за то, что я двадцать пять лет назад показал маме, как смотреть историю браузера на его ноуте…
Шутки отец не оценил. Вздохнув, я закрыл дверь.
Не помню, приходили или нет родители когда-либо в Паучий Тупик. Скорее нет. Я не был гостеприимным хозяином и не хотел бы, чтоб родители знали, в каких условиях живет их сын. Нет, не сказать, что условия были ужасными: район такой себе, соседи тоже сомнительные, дом старый, но видал ремонт. Я старался справляться с бытом, хотя бы в те моменты, когда точно знал, что ночевать буду не один. Не все так плохо — я к этому веду. Этот дом не был свалкой, клоповником, притоном. Это был просто дом. Старый дом, вполне жилой, скрипящий, кряхтящий, прохладный, где требовалось лишь периодически убирать, и я это делал. Разве что забивал на уборку во время запоев, но за пару недель без шкрябанья веником по полу дом не развалился до сих пор.
Тем не менее, я не хотел, чтоб родители бывали здесь. Началась бы инспекция, задавались бы вопросы, слышалось бы поучительное цоканье языком. Это бесит, но это нормально.
И вот отец пришел. То ли я хорошо убрался накануне, то ли проветрил так, что в комнатах не пахло, как в дешевой кальянной, но отец не стал придирчиво водить пальцем по поверхностям в поисках пыли. Хотя, это ведь папа. Мой папа. Ему достаточно было того, что я трезв, в ванной не было трупа, а на люстре гирляндой не висели использованные презервативы.
— Что в голове, которая изъявила мысль проникнуть на закрытый объект МАКУСА? — строго спросил отец, не надеясь на внятный ответ. — Нет, я понять не могу, тебе не хватило того, что чуть не арестовали один раз?
— Два раза.
— Тем более!
Отец был зол.
— Это просто чудо, что тебя успели внести в списки запрещенных ко въезду на территории контроля МАКУСА!
— Пришлю Малфою букет гортензий.
— Ты думаешь, это смешно?
— Это нихрена не смешно. У меня в США дети, тесть и теща. А в Коста-Рике — недвижимость и могила друга. Если кто-то реально думает, что я не смогу попасть в МАКУСА, у меня для него очень плохие новости.
Мы с секунд двадцать молча смотрели друг на друга. Игру в гляделки выиграл я — отец лишь отвернулся и устало вздохнул. Не будь я настолько эгоистом, мне бы было его жаль в тот момент.
— Пап, — вздохнул я не менее устало. — А когда готовилась эта общая миссия, международная, тебе рассказали, что там случилось в Сан-Хосе на самом деле? Или вопрос был в том, что там сейчас инферналы и надо их срочно уничтожить, без предисловий и объяснений?
— Ты хочешь, чтоб я услышал это от тебя и выбил тебе разрешение творить там беззаконие?
— Да ничего я не хочу, Господи-Иисусе, — простонал я раздраженно. — Просто, мне кажется, был смысл в том, чтоб перед тем как отправлять людей на виллу, задать пару вопросов тому, кто там жил и своими глазами видел, как мертвецы поднялись из земли.
— Это ты про себя?
— Нет, про нашего самородка-Джеймса. Конечно, про себя! Это тот редкий случай, когда я смог бы помочь правоохранительным органам.
— Будто бы ты что-то рассказал.
О, скрежет старой шарманки.
— А может достаточно было просто спросить? — ледяным тоном проговорил я.
Я чувствовал, что между нами снова трещит то минимальное понимание, которого достигли в последний месяц. Должно быть, я не мог иначе — привык быть в конфронтации и охранять свое личное пространство щитом и мечом. Коста-Рика была темой-табу: это другая жизнь другого человека, пропитанная ложью и гневом, жизнь, в которой Альбус Северус горел, но был счастлив, как никогда прежде. Где у него было другое имя, другая история и другая семья — гораздо более тяжелая, чем многочисленные Уизли-Поттеры. Я однажды (и не единожды) подмечал, что нельзя сливать два моих мира в один.
— Я не полечу в Сан-Хосе, — пришлось ответить коротко, чтоб не разжигать в себе злость. — Это было необдуманное импульсивное желание.
— Надеюсь, это искренне.
— Надейся. Но будет лучше, если кроме надежд, ты поможешь мне.
Отец глянул на меня удивленно. Я поспешил пояснить.
— Организуй мне встречу с Роквеллом. Мне есть что ему рассказать.
— Исключено.
Может, я стало чересчур агрессивным, может, меня сглазил кто, но я не понимал, как оставаться спокойным в такой ситуации.
Ведь плевать на то, что происходит за черным забором на побережье океана в Сан-Хосе, плевать, что миссия не увенчалась успехом и черт с ним, с этим проклятьем, которое однажды вырвется из защитных барьеров. Вообще без разницы, что ты, Альбус, жил в этом доме и потерял там в один миг весь свой мир, твои чувства и твоя боль не стоят ничего, тем более, что один герой в семье уже есть. Плевать, что ты видел инферналов своими глазами и дважды сумел улизнуть, плевать, что ты обладаешь информацией, которая могла бы помочь мракоборцам, на все плевать, лишь бы этот подлец Роквелл не посмел приблизиться к тебе на расстояние пушечного выстрела!
Я понимаю, что звучало утрированно. Но мне казалось тогда именно так. Мои показания, даже неозвученные еще, легко обесценивались.
— Тоже верно. Ведь гораздо важнее, чтоб в порыве страсти президент МАКУСА не разложил меня на столе в допросной, а не сотни людей, которые погибли, и еще погибнут от проклятья, свидетелем которого я был.
Отец хлопнул ладонью по столу. Я чуть вскинул бровь.
— Или ты мне поможешь, или Малфой. Разница лишь в том, что ты не выставишь за помощь счет. Мне хотелось бы верить, — сухо сказал я. — Или я помогу себе сам и напишу Джону письмо. Собственно, почему бы и нет.
Я взбесился. Но беситься громко и швырять вещи, орать до хрипоты и топать ногами не умел. Я бесился «интеллигентно» и негромко. Проглатывал ком в горле и горел изнутри яростью. А еще я любил подливать масло в огонь. Поэтому проскрипел:
— То, что происходило между мною и Роквеллом, касается только меня и Роквелла. И, понимаю, что это неочевидно, но мне скоро сорок лет, и я имею полное право заниматься сексом, получать от него удовольствие и не оправдываться, как школьник. Тебе может триста раз не нравиться Роквелл, как человек, как мракоборец, как президент, как кто угодно, но он трижды поверил мне тогда, когда все остальные не пытались.
Я хмыкнул.
— Ты знал, что Роквелл вытащил меня из того дома за секунду до того, как навстречу летели инферналы? В то самое время, как делегация Ильверморни направлялась на турнир в Хогвартс. Президента Эландер срочно вызвали прямо с корабля, потому что Поттер проник в запрещенную охраняемую зону. Где бы я был сейчас, если бы Роквелл тогда не шепнул мне: «Дергай глазом и дрожи, ты не в себе»? Он тогда не был обязан, не должен был, но рискнул меня прикрыть, просто потому что… поверил, понял? А мог бы просто сделать то, что должен. Сказать: «Ай, да он болван лживый, ебись оно конем, я устал, экстрадиция и пусть сами решают».
Лицо отца посерело. Я без жалости смотрел на него.
— И так было не раз.
— Ал…
Я опустил ключи на стол и поправил очки.
— Закроешь дверь? Опаздываю на работу.
Отец меня окликнул снова. Пришлось обернуться.
— Я думал, мы друг друга тогда услышали…
— Не знаю, что тогда услышал ты, но я не слушал после слова «экстрадиция», — жестко оборвал я. — Умирать буду — не забуду.
Словно и не было тех недель в относительной гармонии. Я, наверное, опять все испортил, но, честное слово, сорвался. Все больше начало казаться, что секс по сорок минут раз в три века был не единственным, что касалось только меня и Роквелла. В тот момент я был уверен в том, что проклятье в Сан-Хосе касалось только нас обоих. Мнимые помощники, такие, как Джеймс, мой отец, мракоборцы из Франции и Бразилии, или кто там еще был на миссии, ликвидаторы и служащие МАКУСА — им было плевать. Это была лишь одна из тысячи миссий, которая не получилась. Был я, очнувшийся ото сна и понявший, что надо что-то делать, ведь в доме, где умерла моя жизнь, проклятье лишь крепло. Был Роквелл, начавший дело неуловимой слепой культистки мракоборцем, продолживший директором штаб-квартиры и добившийся провала, став президентом. Нас было двое по разные стороны обвитых виноградом ворот, только двое, а все вокруг, метавшиеся и пытающиеся исполнять приказы, не понимали, что происходит. И не хотели, никому не нужно было — вилла Сантана снова на замке, снова стерта с карт.
Может быть мне так казалось зря. Но если бы действительно всю обстановку понимали другие, разве одного лишь слова о том, что у меня есть информация касательно проклятья, не было достаточно, чтоб немедленно писать письмо президенту Роквеллу? Мне требовалось больше действий, а не слов о том, что опасно, рисково, не наше дело и МАКУСА разберется. Так уж вышло, что трое за последние несколько часов сказали мне не делать глупостей. Но пока я собирался делать глупости, никто не собирался делать ничего.
Я действительно вернулся на работу. Это вообще в стиле грустных взрослых людей — в любой ситуации, даже в той, когда нервная система требует кровавых жертвоприношений, идти на работу. Тем более, что любое предприятие, даже настолько убыточное, как наше, и суток не продержится без менеджера по персоналу.
Мой кабинет был некогда коморкой на складе, тем не менее, эта коробочка без окон и вентиляции, с металлическими стенами и кривым полом с ухабами, вполне устраивала. Я сидел за столом, курил и осматривал человека, отозвавшегося на вакансию, размещённую мною на фонарных столбах неблагополучных районов города.
— Быстрый заработок без вложений, гибкий график, интересная работа, корпоративные мероприятия, дружный коллектив — это все про нас, да, — стряхнув пепел в банку из-под консервированной фасоли, проговорил я. — Так, значит, резюме нет, опыта работы и образования тоже, нелегальный мигрант и плохо с английским?
Я еще раз оглядел сидевшего напротив мужчину.
— Вы нам подходите. — Быстро пожал руку не особо меня понимающего соискателя. — Сможете приступить сегодня? А, и еще, мелочь. Мне нужен ваш паспорт для оформления в… короче, надо паспорт.
Вспомнив, что с английским плохо у нашего нового сотрудника, я начал жестами показывать значение слова «паспорт». Именно в этот момент, когда я пытался показать на пальцах маленький прямоугольник с печатью, вошла, цокая высокими шпильками Сильвия, ответственно одетая по технике безопасности в замусоленный рабочий комбинезон на голое тело и желтые защитные очки. Нахмурившись, она оценила мои попытки донести жестами до сотрудника желание завладеть его документами.
— Глухонемой что ли? — поинтересовалась она, взглядом указав на человека напротив меня.
Я вздохнул. Отправив человека с паспортом прочь, Сильвия села на его место и закинула ноги на мой стол. Я не воткнул ей в голень канцелярский нож лишь потому, что комбинезон сварщика с изящными остроносыми туфлями смотрелся прекрасно.
— Что за запах, проветри. — Сильвия укоризненно глянула в полную окурков жестянку.
— Здесь нет окон.
Сильвия оглядела стены.
— Что ж. Значит, снайперы тебе не страшны. Так, Поттер, я зачем пришла…
— Не знаю, — протянул я.
— К туркам на переговоры поедешь один.
Я вскинул бровь.
— Что, зассала, явиться к турецкой мафии на ковер?
Сильвия резко дернула закинутой на стол ногой, выбив острым носком туфли сигарету у меня изо рта. Я чуть отклонился назад.
— Смотри чтоб ты не зассал. Кровью и под себя, если будешь дышать в мою сторону без уважения, Поттер.
Я послушно склонил голову.
— У меня через два часа вебинар по технологиям литья мелкогабаритных изделий из свинца. Поэтому туркам поедешь предлагать наши патроны без меня.
— А если они начнут стрелять?
— Тогда мы похороним тебя за цехом. Не переживай.
Я вздохнул, но спорить не стал.
— Поттер, я доверяю тебе важную сделку, — серьезно сказала Сильвия. — Вспомни все, чему я тебя учила. Или хотя бы не забудь дорогу до кафе этих турков, большего не нужно.
— Хорошо.
С сомнением приняв мою покорность, Сильвия убрала ноги со стола. Впрочем, несмотря на ее извечную показную неуверенность в надежности моей скромной персоны, она знала, что я не пропаду. Наверное еще помнила, как собеседовала лично, до последнего отказываясь пускать меня на работу в офис картеля Сантана, ближе к бумагам и счетам. Тогда еще шипела на меня едко коброй, устроила экзамен, предложив продать ей ручку и даже не подозревающей, что я возьму эту ручку, выйду из кабинета, спущусь в бухгалтерию, там обменяю ручку на шоколадку, потом эту шоколадку обменяю на курилке у Финна на пистолет, а затем вернусь в кабинет атташе и, угрожая пистолетом, буду требовать относиться ко мне, блядь, с уважением. Конечно, на работу меня приняли, а атташе, негодуя, побежала жаловаться старику Сантана на то, что ее обидели, за что я получил от него лопатой по спине и, тем же вечером, предложение-приказ стать мужем его дочери Камилы.
— Ты не уехал. — Голос Сильвии вырвал меня из радостных воспоминаний. Как обычно.
— Нет. Подумал, что это действительно глупо.
— А проблемы Матиаса в школе?
— Что?
Я поднял взгляд. Ах, да. Попался.
— Да, это действительно глупо, — произнесла Сильвия. — Если с тобой что-то случится, ближайшие триста акров земли просто засыплет хуями, которые некому будет пинать.
Это от нее была наивысшая степень привязанности. Я оценил.
— Слушай, — проговорил я, почесывая висок. — Помочь сможешь?
Сильвия мученически закатила глаза.
— В чем? — тем не менее спросила она.
— Хочу, чтоб ты кое с кем поговорила.
— Я уже говорю с твоей сестрой. Еще с кем-то нужно, чтоб решить твои проблемы?
— А тебе будто не нравится говорить с ней.
— Не нравится.
— Пизди больше. Нет, я серьезно. Сможешь рассказать все, что знаешь про Палому одному человеку?
Сильвия настороженно скосила взгляд.
— И кому же?
— Президенту МАКУСА.
Она рассмеялась и поднялась на ноги.
— Погоди, — поспешил разуверить я. — Понимаю, как это выглядит. У тебя нет причин доверять МАКУСА, особенно с тем, что затеяла Роза. Но я прошу довериться не МАКУСА, а мне. Я ручаюсь за президента Роквелла. Он в прошлом мракоборец. И правильный мракоборец, такой, каким не стала бы ты никогда. Он не подлый, не шантажист и не будет гоняться за тем, как бы прижать к стенке тебя за прошлые грешки. Ему нужны показания и только. Тебе не будет ничего угрожать.
— Ты понимаешь, насколько сейчас это глупо звучит?
— Да. Но это так и есть.
Сильвия вздохнула.
— Поттер, не впутывай меня в свои дела.
— В мои дела? — Я тоже встал из-за стола. — Нет, мать, это не мои дела.
Обойдя стол, я поравнялся с Сильвией.
— Ты привела Палому на виллу. Ты знала, где ее найти и что ей предложить, знала, что она такое. Видит Бог, я с большим усилием не говорю, что ты виновата в том, что из земли полезли инферналы. Но самый минимум, который ты можешь и должна сделать, это рассказать о том, что знаешь. Чтоб тот, кто может покончить с проклятьем твоей бабки, сделал это за нас.
— За нас?
— Да, за нас, черт возьми.
Я не увидел проблеска совести во взгляде.
— Где бы ты была, если бы я тогда, после попытки Флэтчера захватить все, развернулся и уехал домой, а не согласился делать свой минимум?
— Так это была и твоя вина, что он захватил.
— А твоя вина, что инферналы полезли. Разница только в том, что я собрался и что-то сделал, а ты собралась и сбежала. Что же выходит, я — лучше тебя?
Сильвия смотрела на меня с презрением.
— Не хуже, скажем так.
— Да блядь, — взвыл я. — Слушай, а там же Финн погиб. Вы дружили, по крайней мере он так думал. Он всегда защищал подругу, когда я после работы крыл тебя хуями. А кроме Финна там погибло еще много людей: охрана, горничные, водители. Они все тебя уважали. Я был на вилле с тех пор, и знаешь, что там увидел, кроме пустого дряхлого дома и вытоптанного мертвецами газона? На кладбище, которое там рядом, разрыты могилы. Соня Сантана, мать старика, Камила — их могилы пусты. Дыры в земле и выбитые крышки гробов, ты представляешь себе? Они ходят где-то там, гнилые и дурные, похожие на плохо обглоданные кости. Как тебе такое, Рената Рамирез?
Рената Рамирез не дрогнула. Но я знал, что она имела брешь в доспехах.
— Да, такое себе. Особых причин любить Соню и бабку Сантана у тебя не было, Камилу тоже — кому нужны чужие дети вообще, тут бы своих собрать в кучу. Но все эти люди, которые остались за воротами, плохие или хорошие, они сделали из зачуханной Ренаты то, чем ты стала и чем так гордишься, Сильвия, — бросил я. — Если не хочешь сделать то, что должна сделать, нехер было рыдать в аэропорту.
Она терпеливо дождалась, когда я закончу болтать.
— Ты в курсе, что президент МАКУСА достаточно занятой человек, чтоб…
— Согласись дать показания, и через час Роквелл будет стоять под дверями цеха.
Сильвия устало вздохнула.
— Я знаю не больше твоего.
— Ты росла с Паломой.
— Я росла в приюте. И ничего не знаю про культ.
— Но знала, от чего бежать.
Наши взгляды встретились. Тонкие бордовые губы дрогнули в усмешке.
— Ты очень в себе уверен, Поттер. Два года психологии университета Сан-Хосе так и прут, — фыркнула Сильвия. — Эта манипуляция сейчас про неупокоенную семью Сантана должна была меня разжалобить или как ты себе это представлял? Я переступила не через один труп в своей жизни, поэтому сомкни уста и не трать децибелы.
Она расправила хрупкие плечи, в которые впивались лямки комбинезона.
— Я не стану говорить о том, что навредит мне.
— Тебе ничего не навредит, я обещаю.
— Ты не можешь этого обещать, ты ничего не решаешь.
Я почти дрожал.
— Да ты не понимаешь, что…
— Хватит упражняться. Я не позволяю мужчинам собою манипулировать, поэтому не пытайся и иди работать. Разговор окончен.
Сильвия зашагала прочь, толкнув громко скрипнувшую дверь. Я слушал звучный стук ее каблуков по бетонному полу долго. Когда же его заглушил лязг тяжелой двери в жаркий цех, я встрепенулся и треснул кулаком по стене. На пол упал перекидной календарь за две тысячи девятнадцатый год.
Все больше казалось, что всем плевать. То ли я дурак, то ли вокруг идиоты.
***
— Вы что, идиоты?
Президент Роквелл оглядел сенаторов, сидящих перед ним. Обычно осторожный и тактичный в высказываниях и действиях президент просто не мог более сдерживаться — его не слышали. В холодном зале, облицованном каменными плитами, там, где над амфитеатром скамей тяжелела под потолком огромная люстра, напряжение повисло задолго до гнетущей тишины.
— Я сказал своим людям, партнерам, главам государств и прессе, сказал, нет, кричал, на съезде Международной конфедерации магов о том, что пока проклятье в Сан-Хосе не будет снято и пока культистка не окажется под арестом, МАКУСА не расслабиться ни на миг, — прорычал президент Роквелл. — Я не позволю. Мы ждали достаточно долго, дождались до того, что проклятье перешло в болезнь, которая может легко перенестись за ворота. Зона закрыта и защищена, но это временно, еще раз повторяю. Защитные чары не могут удерживать постоянно крепнущее проклятье вечно. Поэтому я не позволю закрыть ворота на замок, накидать по периметру три десятка щитов и забыть об инферналов для следующих выборов.
— Господин президент, никто не говорит о том, чтоб сменить курс навсегда…
— Мы не потеряем ни дня, сенатор Хелли. Я не даю согласия. Мы вернемся туда снова, и снова, и столько раз, сколько потребуется, чтоб вернуть инферналов под землю, а проклятье — туда, откуда она взялось. Мракоборцы работают. Ликвидаторы работают. Сил достаточно. Нам оказывают посильную помощь партнеры. И мы будем продолжать работать. Пока не будет решена проблема в Сан-Хосе, я не хочу слышать ни о каких Турнирах Четырех Волшебников.
Сенаторы переглянулись. Президент Роквелл терпеливо ожидал ответа.
— Последний Турнир Четырех Волшебников был сорван перед началом, что не подчеркнуло МАКУСА в выгодном свете на международной арене.
— Да мне плевать. У нас инферналы и культ, который может сотворить такое же зверство в любой точке мира. Вот это проблема, а не то, как мы выглядим на международной арене, — уперся президент Роквелл. — Сказал и повторю еще раз: никаких турниров здесь не будет, пока есть малейшая угроза безопасности. Угроза есть.
— Это слова не президента, а мракоборца. Пора бы господину президенту чувствовать разницу в том, кто он есть.
— Он чувствует, сенатор.
— И кто вы?
— Я солдат.
По залу прошелся шепот. Сенатор Хелли резко опустила перо в чернильницу. Сенаторы не отчитывают президентов, не имеют ни права, ни инструкции, но с Роквеллом иначе нельзя. Президент Роквелл был человеком тяжелым. В отличие от его предшественницы, ему явно не хватало гибкости и понимания, что политика — это диалог, а не минное поле.
«Так всегда бывает, когда к власти приходит не дипломат, а солдат», — не давнее как неделю назад сказала сенатор Хелли коллегам по большому секрету.
Ледяные, почти что прозрачные глаза президента смотрели на сенатора Хелли в упор. Слово взял сенатор Локвуд, представляющий штат Массачусетс.
— Господин президент, турнир — это не прихоть школьников, а важное дипломатическое мероприятие.
— Я прекрасно это понимаю.
— Если передать право на его проведение одной из трех школ-участниц в Европе, вы готовы разрешить участие МАКУСА?
Президент Роквелл кивнул.
— Разумеется.
Сенатор Локвуд кивнул и повернул голову. Зашуршали пергаменты, заскрипели перья. Со свечей на люстре капал на пол воск.
— Теперь, что касается Сан-Хосе и инферналов…
В Вулворт-Билдинг президент вернулся не в лучшем расположении духа. Чувствуя, что одарит рукоприкладством любого, кто с ним сейчас заговорит, президент Роквелл отправился в кабинет под самой крышей не лифтом, а пешком, по знаменитой винтовой лестнице небоскреба. Поднимался долго, неспешно, глубоко дыша, чтоб притупить бьющее ключом раздражение усталостью. Уловка поначалу удалась — ближе к концу подъема президент Роквелл думал только о том, чтоб от витков винтовой лестницы перестала кружиться голова. Но, шагая по узкому коридору, услышал голоса ожидающих его в приемной волшебников, и раздражение вернулось.
Его обступила с двух сторон толпа. Одному что-то подписать, другому — согласовать, третьему — встретиться и обсудить, четвертый и пятый пришли о чем-то напомнить, шестой пришел отчитаться, что мост через болота достроен, еще четверо просто тыкали навстречу бумаги и протягивали наперебой остро заточенные перья.
— Завтра! — прогремел господин президент, сгребая в охапку все, что ему протягивали: охапки бумаг, свитки, газеты, папки. И, едва это все удерживая, повернулся к помощнице. — Пригласи директора Вонг.
Сбросив все, чем его нагрузили, на длинный стол грудой, президент Роквелл рухнул в кресло, сгорбился и опустил голову на прохладную столешницу. В такие моменты усталости и нежелания даже моргать, он с болью вспоминал о том, как же было хорошо раньше, служить мракоборцем. Но не в последние годы, а в тот небольшой промежуток времени между тем, как ушел в отставку Ли Вонг, и моментом, когда в МАКУСА узнали кто такой Альбус Северус Поттер. Президент Роквелл с грустью вспоминал то золоте время, те пару лет тишины и покоя. Когда система работала, как часы, вокруг были нормальные люди, которым не требовалось объяснять очевидного, ведь все знали свою работу, работали, и делали это хорошо. Да, поначалу было сложно разгребать завалы, оставленные предыдущим директором мракоборцев, да, ныли старые раны, но это была такая ничтожная мелочь!
Президент Роквелл, чувствуя себя опустошенным и едва живым, начал думать, что делает не так. Очевидной причиной такого морального тления был возраст — президент стойко принимал факт того, что не молодеет, а его организм, ослабленный сначала травмами, потом долгой болезнью, а потом бесконечным крепчающим стрессом, уже отказывался что-либо выносить в этой жизни.
Затем, подумав еще, президент Роквелл заключил, что система сломалась, он устал, а к берегам МАКУСА впервые начало прибивать проблемы глобального характера именно тогда, когда впервые прозвучало имя Альбуса Северуса Поттера. Ведь что-то тогда впервые у Роквелла в глубине души закралось, когда он впервые услышал имя пропавшего без вести сына британского героя. А когда получил на руки снимок пропавшего, еще и подметил про себя бегло, что мальчишка выглядит настолько добропорядочно, честно и невинно, что сомнений быть не может — они ищут редкостную гниду.
В тот самый момент, когда президент Роквелл с уверенностью подытожил, что все в его жизни пошло под откос из-за гниды с честным лицом, в кабинет вошла директор Вонг. Ее глаза скользнули встревоженным взглядом по президенту, который, спохватившись, выпрямился и посерьезнел.
— Все плохо, да? — спросила директор Вонг, прикрыв за собой дверь.
Президент Роквелл указал на стул напротив.
— Все прекрасно, если слушать сенаторов. Проблем нет. Турнир будем проводить.
Прищуренные глаза Делии Вонг распахнулись шире.
— Да они свихнулись.
— Они не свихнулись. — Президент Роквелл откинулся на спинку кресла и размял напряженную шею. — Сенаторы все понимают. Они в курсе, чем закончилась миссия в Сан-Хосе. В курсе, что проклятье никуда не делось и что стало лишь сильнее. Информация до них доходит, они ее принимают и понимают.
— Тогда в чем проблема?
— Прямым текстом не сказали, но дали понять, что Коста-Рика далеко. А сейчас приоритетнее заниматься укреплением роли МАКУСА на международной арене, особенно после провала миссии, и переключиться на проведение Турнира Четырех Волшебников.
— Но мы не можем вечно держать защитный купол, это не работает. Проклятье снова будет крепнуть и прорвется в город.
— Всем плевать. Турнир решает.
Наблюдая за выражением лица президента, директор Вонг пыталась понять, шутит он или серьезен.
— Слово президента весомее слов сенаторов.
— Именно поэтому мы будем делать так, как сказал я.
— Хоть это хорошо. Все по плану, а ты на взводе.
— Да не на взводе, — отмахнулся президент Роквелл. — Просто все больше складывается впечатление, будто в стране уверены, что инферналы, культ и проклятье — моя навязчивая идея. И пока инферналы не будут лезть в окна нашим людям, мы будем упорно считать, что Роквелл — параноик, а для турнира сейчас самое время.
— Никто так не думает. — Директор Вонг задумалась. — Ладно, некоторые думают. Но у тебя самый высокий рейтинг среди всех президентов в истории МАКУСА. Это ведь о чем-то говорит.
— От этого не легче ни разу. Ладно. — Президент Роквелл сделал над собой усилие, чтоб смахнуть упаднические мысли. — Мораль: никого не слушаем, делаем так, как нацелились. Готовь людей к тому, что мы будем возвращаться в Сан-Хосе снова. Не завтра, не послезавтра, но будем.
— Все давно готовы.
Президент Роквелл кивнул.
— Теперь что по культистке, — сказала директор Вонг. — Как она перемещается мы не знаем, но, если это что-то сродни трансгрессии, ее будет откидывать на наши таможни. На вокзалах, в аэропортах и на пристанях тихо. Есть шанс, что культистка продолжает оставаться в стране.
Президент Роквелл нахмурился.
— А об этом я не думал.
— Больше тебе скажу: или она путешествует по стране транспортом не-магов, и это не самолеты и не поезда, или она до сих пор в Нью-Йорке после побега из «Уотерфорд-лейк» и дальше не продвинулась. Отрабатываем и эту версию.
— Супер.
— Но есть проблема, — призналась директор Вонг. — Задействованы все люди, и этого мало. У меня сейчас пустой отдел. И ресурсов все равно не хватает. Вот если бы подключить не-магов…
И заискивающе глянула на господина президента.
— Вообще не проблема, — кивнул он. — Сегодня же отправлю запрос.
Директор Вонг выдохнула.
— Спасибо.
Встав из-за стола и бесшумно задвинув за собой стул, Делия Вонг вдруг спохватилась и повернула к президенту Роквеллу свое маленькое острое лицо.
— И еще, Джон. Я была в Ильверморни.
Президент Роквелл вскинул брови, не сразу вспомнив о чем речь.
— Матиас «Торпедный Катер» Сантана, — напомнила директор Вонг.
— А-а, понял. И что, как у него дела?
Директор Вонг косо глянула в сторону.
— То ли целительница приукрасила, то ли я не понимаю. Все там, в Ильверморни, нормально. Шеппард адекватный, никого не травит и не усыпляет. Мальчик тоже вменяемый, открытый и меньше всего похож на жертву произвола.
— Вот как.
— А ты не этого ожидал?
Президент Роквелл пожал плечами.
— От Шеппарда скорее ожидал того, о чем писала целительница. Но, если там все в порядке…
— Если не считать того, что мальчик фигурирует во всех школьных драках, разжигает межэтнические конфликты, пытался ко мне подкатывать и еще от него на три этажа несет травкой — все в порядке.
— Травкой? Он пронес траву в Ильверморни?
— Клянется, что это ингаляции от аллергии, — закатила глаза директор Вонг. — Но к директору Шеппарду претензий не имеет, если не считать претензиями цвет его кожи, комплекцию, мировоззрение, религиозные взгляды, происхождение и…
— Я понял.
— Вот так вот как-то.
— Спасибо, Делия. Что ж, значит, ложная тревога.
Директор Вонг кивнула и направилась к двери.
Остаток дня президент Роквелл потратил на то, чтоб отвлечься от мрачных мыслей и разобрать скопившуюся за утро кипу бумаг. Бумаги появлялись на столе сами по себе, отследить откуда и сколько было невозможно, как и добиться пустой поверхности стола — стоило убрать одну стопку, на ее месте спустя некоторое время появлялись еще две.
Скучная работа занимала мысли и руки — президент действительно не думал ни о чем, машинально оставляя чернильные росчерки внизу документов. Когда же в кабинет, перед самым концом рабочего дня, заглянула помощница, президент уже приготовился переносить все на завтра.
— Вечерняя почта, сэр.
— Есть что-то важное?
Помощница скользнула обратно в коридор, где перерыла стопку писем на серебряном подносе.
— Из Сената, сэр. И от мистера Гарри Поттера.
Президент Роквелл поднял взгляд.
— От Гарри Поттера?
— Да, сэр. Письмо пришло сегодня. На завтра или…
Задумавшись на мгновение, президент Роквелл ответил:
— Неси.
***
2009
Вспышка ослепила и вмиг все окрасилось черным. Боли Рената не почувствовала, лишь глухой ее отголосок, но испугалась ощущения — правая часть ее лица чувствовалась так, словно ее наглухо впечатали внутрь впалой щеки. Скула горела, длинные дрожащие ресницы слипались от крови, а рот во вздохе открыть было больно. Это не первая пощечина в ее жизни, но первая такой силы.
Потеряв равновесие и упав, Рената отползла назад, царапая локти о занозистый пол. Чувствуя дорогу только на ощупь, она ползла назад, щупая пальцами щели меж досками, задевая плечом края мебели, комкая ногами пыльную ковровую дорожку. Пол перед ней скрипел от надвигающихся шагов.
— От тебя требовалось только не врать мне! — прорычал Диего и, наклонившись, дернул ее на себя за шею.
И ударил по другой щеке наотмашь.
— Дочь дипломата! Сука, да ты развела меня…
Он на мгновение замер. Рука, сжимающая шею, вдруг ослабла. Черные глаза, воспаленные от лопнувших сосудов, расширились.
— Ты развела меня, — словно не в силах поверить прошептал Диего. — И ты тоже.
Его небритое землистое лицо вдруг расслабилось, а сковавшая губы гримаса медленно превратилась в недоуменно приоткрытый рот. Рената, хватая ртом воздух, замерла, цепляясь скользкими пальцами за его запястье.
— Еще скажи, что тебя зовут не Сильвия, и ты не из Сальвадора.
Почувствовав пальцами, как напряглась тонкая шея, когда Рената нервно сглотнула, Диего выругался и, сжав пальцы крепче, швырнул заложницу на пол. Та, окаменевшая от ужаса, осторожно подняла взгляд, боясь шелохнуться, но Диего вдруг замер, глядя куда-то в потолок и тяжело дыша. Его грудь тяжело вздымалась, а хриплое дыхание заглушало робкие вздохи самой Ренаты. Снова цепляясь пальцами за углы мебели, она аккуратно, не поднимая головы и не разгибаясь, встала, вжала шею в плечи и тихонько попятилась на кухню.
Как мышка.
Диего спохватился и повернул голову, но она уже юркнула в кухню и захлопнула дверь у него перед лицом. Дрожащими руками сжимая ручку, она прижалась к липкому вставному стеклу всем телом, словно это бы помогло сдержать натиск. Видя в мутном стекле размытый высокий силуэт, Рената завертела головой, быстро отпрянула и потащила к двери кухонный стол. Силы в худых руках не было, скользкая клеенка мешала схватиться поудобнее за края, ножки, тащившиеся по полу, скрипели. Оббежав стол и навалившись всем весом, она дотолкала его до упора к двери, уперла руки в поверхность и тяжело задышала. Живот сводило судорожным сокращением мышц, вздохи выходили рывками — в груди щемило. На цветастую клеенку капала струйкой кровь.
— Я мысленно с тобой, отважный мракоборец.
Наземникус Флэтчер сидел посреди кухни на табурете и всем видом показывал неудобство, потому как стол рядом с ним убрали и некуда было ставить банку мясных консервов, в которой он ковырял ложкой. Рената, сгорбившись, обернулась.
— Что?
Флэтчер, отправив в рот ложку, полную кусков мяса в жирной желейной подливе, сжал руку в кулак и коротко им помахал в знак солидарности.
— Я говорил тебе уходить. Кстати, сейчас тоже не поздно. Кто из нас дура?
Дверь дернулась, но не открылась, упершись в стол. Рената вновь резко обернулась и, облизнув с губ кровь, уставилась в стеклянную вставку в двери.
— Он так-то парень отходчивый. — Флэтчер как издевался за ее спиной.
Рената едва слышала его, жадно слушая тяжелое дыхание за дверью. И отскочила назад, когда ладонь хлопнула по двери со стороны коридора.
— Все. Бить не буду. Иди сюда.
— Ну вот, я говорил, — кивнул Флэтчер.
Рената не шелохнулась, продолжая лишь сильнее давить на стол.
— Выходи, не бойся.
Силуэт дрогнул, переминаясь с ноги на ногу. Слушая, как скрипит пол и как стучит ложка в жестяной банке позади, Рената шмыгнула носом, дрожащей рукой пристукивая по столу. Пальцы скользили, размазывая кровь по клеенке.
— Я сказал, не бойся меня! — прогремел нечеловеческий ор в коридоре. А ладонь так сильно треснула по двери, что стол с треском отлетел назад, больно упершись углом Ренате в живот. — Ты не должна меня бояться!
— Да выйди уже, не дразни его, — посоветовал Флэтчер, преспокойно доедая консервы.
Дверь толкнули еще сильнее, отодвигая стол дальше. Сильная рука ухватила Ренату за длинную косу и, намотав ее на кулак, как жгут, потащила в коридор.
— А потом они потрахаются, — констатировал Флэтчер. — Мексиканские страсти, знаем мы их.
Щурясь от солнца, которого не видела давно, Рената едва не упала на ступеньках, когда ее тянули за волосы. К такому мракоборцев на обучении не готовили.
«А что бы ты сделал, Ли? А?», — появилась в голове дурацкая мысль.
В тот самый момент ее вновь швырнули. Падать на покрытую мелкими камнями и стеклами землю оказалось больнее, чем на пол. Прочесав рукой по камням, Рената зашипела. Содранную, припорошенную пылью и землей, кожу обожгло огнем. Резко выпрямив ногу и ударив ею вслепую, она попала, но не разглядела куда — Диего лишь дернулся и припал на одно колено.
Взгляды встретились.
— Скажешь что-нибудь? — тяжело дыша, проговорил Диего. Удар и боль его, кажется, отрезвили. — Просто я ведь тебя сейчас убью голыми руками. Скажи что-нибудь, у тебя приятный голос.
Рената приоткрыла рот, внимательно глядя в горящие черные глаза. Ее разбитые алые губы дрогнули в улыбке, когда Диего вдруг замер, прислушиваясь к шуму подъезжающего авто. Он повернул голову сначала в сторону, затем обернулся назад, пытаясь понять, с какой стороны звук.
— Эй.
Диего вздрогнул и опустил взгляд на окликнувшую его Ренату. Она улыбалась.
— Recuerda mis ojos, — прошептала она, сев и приблизив лицо к его лицу. — La muerte te mirara con esos ojos.
Последние ее слова заглушил громкий выстрел. В лицо брызнула кровь, заставив сомкнуть дрогнувшие веки, а в ушах остался звучать гул. Тяжелое тело упало навстречу — Рената успела обхватить его руками и прижаться щекой к теплой небритой щеке. Взгляды коротко встретились.
Лежа на камнях и чувствуя их острыми лопатками, Рената не дышала, комкая пальцами рубашку на широкой спине. Слыша скрип колес по гравию, она проводила отъезжающую колымагу печальным взглядом.
С трудом сняв Диего с себя, Рената села на земле и отдышалась. Утерев рукой залитое кровью лицо, она подняла взгляд. Из окна, приподняв плотные жалюзи, выглядывал напуганный выстрелом Наземникус Флэтчер.
— Помоги, — одними губами прошептала Рената, уставившись на него.
Флэтчер, встретив ее взгляд, с хлопком трансгрессировал прочь.
— Вставай, — толкнув Диего в плечо, произнесла Рената. — Нас предали.
И, развернув его на спину, ойкнула.
— Кто-нибудь, — прижимая дрожащие пальцы к ране на шее, из которой толчками лилась кровь, пискнула Рената. Как мышка. — Флэтчер… Кто-нибудь…
Роза Грейнджер-Уизли вжалась в спинку стула.
— Это прям очень нездоровая хуйня, ты в курсе?
Сильвия, расслабленно сидевшая в кресле, поджав одну ногу под себя, чуть пожала плечами. Она была одета широкие пижамные штаны из блестящего молочного атласа и белую мужскую рубашку, застегнутую чуть ниже груди на одну пуговицу. От движения плеч края рубашки чуть натянулись.
— Не знаю, может быть.
— Он абьюзер.
— Он никогда не был жесток со своей женой.
— А с тобой?
— Не чаще, чем я с ним.
Роза потерла друг о дружку ладони.
— Зачем ты его спасла?
— Он мог умереть.
— И? Он чуть не прибил тебя.
Сильвия задумчиво покрутила пальцами короткую прядь волос.
— Зачем я его спасла, — протянула она, явно впервые задав себе этот вопрос. — Потому что этого тогда не сделал Наземникус Флэтчер. Потому что Диего очень повезло — если бы его нашли люди поопытней, которые не дрожали от отдачи оружия, пуля попала бы в голову.
— То есть, не потому что ты уже чувствовала симпатию?
— Нет, конечно нет.
— Между вами было что-то большее, чем партнерство коллег?
— Да.
— Любовь?
— Нет.
— Страсть?
— Да.
— Долго?
— Мы с тобой знакомы дольше, чем были близки с ним.
— Звучит как достижение.
Сильвия усмехнулась и поднесла к губам большой бокал с прохладным белым вином. Роза, не сделавшая ни глотка за последние двадцать минут, вспомнила о существовании бокала и взяла его за тонкую ножку.
Теплые глаза Сильвии смотрели на нее безотрывно. Смущенно сделав глоток, Роза опустила бокал на пол и выпрямилась.
— Ты оставалась с ним столько лет ради него или ради себя?
— Только ради себя. Я бежала не к Диего, а от прошлой жизни и МАКУСА. Диего стал средством для цели.
— Твоя цель — преступность?
— Деньги, — просто ответила Сильвия.
Роза презрительно хмыкнула.
— Сколько тебе нужно денег, чтоб ты вздохнула и сказала: «Так, ну все, хорош с меня»? — поинтересовалась она.
Сильвия снова задумалась. На этот раз серьезно, а не играясь.
— Я почему спросила, — добавила Роза. — Видела твой блог. Видела, как менялись твои интерьеры и количество флаконов парфюма на туалетном столике. Я загуглила сколько стоят ароматы, которые там были. Ты пиздец богатый человек. Ты можешь легко отдать среднюю зарплату по стране на парфюмерию. И ее столько, что можно наполнить ванну, то есть, по факту, ты отдаешь огромные деньги за пару пшиков. У тебя очевидно дохера денег. Сколько к этому дохера еще нужно добавить, чтоб ты перестала быть преступницей?
— А сколько нужно денег тебе, чтоб ты перестала писать статьи?
Роза вскинула тонкие рыжие брови. Ее веснушчатое лицо вытянулось.
— Сравнила. Писательство — это творчество.
— Ты считаешь творчеством все свои работы? — Сильвия сверкнула глазами. — Просто я тоже ознакомилась с твоими статьями некоторыми. Скажем так, творчество и конвейерный брак — разные вещи.
Сильвия вытянула расслабленную ногу на подлокотник кресла.
— Ты суешь свой нос в каждую щель. Уничтожаешь судьбы людей, поливаешь их грязью, лжешь, разрушаешь семьи, распускаешь слухи — ты считаешь это творчеством? Если да, тогда я тоже глубоко творческий человек. Но нет суммы, которой тебе достаточно, чтоб ты перестала писать. Иначе бы я тебя уже купила.
— Значит, тебе нужны не деньги? А что? Признание?
— Возможно.
— Ты только что говорила, что твоя цель — деньги, — напомнила Роза.
Сильвия мирно развела руками, не став спорить. Роза, не потрудившись даже открыть блокнот в начале беседы, сунула его обратно в сумку.
— Что ж, я услышала многое. Спасибо.
Отняв бокал от губ и оставив на нем бордовый отпечаток, Сильвия рассеянно глянула на часы.
— У тебя еще полчаса.
— Но я закончила, — сказала Роза.
Выпрямившись в кресле, Сильвия перевела на нее взгляд. Роза поднялась на ноги, повесила плетеную сумку на плечо и зашагала к двери.
— Закрой за мной.
— У тебя еще полчаса. Ты нарушаешь свои же правила.
— Я не говорила, что не буду этого делать.
Сильвия хмыкнула с уважением.
— Недурно.
— Или ты хочешь, чтоб я осталась? — спросила Роза, обернувшись. — Скажи, если не права, ты редко с кем-то разговариваешь.
— Почему? Неужели я не выгляжу коммуникабельной?
— Ты всегда в закрытой позе со скрещенными ногами. Или тебе непривычно общаться, или неприятно, или ты просто рада меня видеть и пока говоришь, сжимаешь бедра и ловишь оргазмы.
Сильвия насмешливо вытаращила глаза. Роза вновь опустилась на стул, не отводя взгляд.
— Допустим, я поняла твой намек и осталась. Расскажи про культ.
— Ах, вот оно что. — Сильвия перестала улыбаться. — Гнилой кузен звонил?
— Да.
Роза раскрыла блокнот.
— Расскажи.
— Мы не об этом договаривались.
— Тогда я уйду. И больше не приду к тебе.
Сильвия насмешливо вскинула бровь.
— Дверь — там, похожа на прямоугольник.
— Я не шучу.
Бордовые губы перестали улыбаться.
— Ты читала мои статьи. Знаешь, что я могу высосать из пальца столько, сколько понадобится, — сказала Роза. — Только вот это будет уже не твоя история. И не твои условия.
Взяв бокал снова, Сильвия сделала маленький глоток.
— Ты не уйдешь.
— Спорим?
— Милая, глянь мне в глаза. Ты не уйдешь от меня никуда, если только я этого не позволю.
— Так выгони меня, если не хочешь рассказать про культ. И я больше не приду.
Повисла тишина. Сильвия закинула ногу на ногу и повернула голову к окну. Роза придвинулась ближе.
— Если ты молчишь, значит культ, от которого ты бежала, тебя догнал. Расскажи. Разберемся.
Тонкий палец утер отпечаток помады с хрупкой поверхности бокала. Сильвия уставилась перед собой. Ее воспаленные глаза, усталые, как после долгой работы за компьютером, прикрыли сомкнувшиеся, едва заметно подведенные косметическим карандашом, веки. Аккуратно прижав пальцы к векам, Сильвия их помассировала.
— Да, тебе, может, нелегко, — протянула Роза, приняв это за смирение. — Но не тяжелее, чем рассказывать, как наркобарон набил тебе морду…
Глаза распахнулись. Застланные белесой пеленой, похожие на сияющие луны, без зрачков и радужки, они смотрели на смолкшую Розу в упор. На оливковой коже близ виска растекалось пятно невесть откуда взявшейся крови. Сильвия заправила волосы за ухо, нарочито осторожно проходя пальцами по краям глубокой кровоточащей раны.
— Что это такое? — Роза смотрела с ужасом.
Жилистая ладонь Сильвии опустилась ниже и, расстегнув пуговицу на белой рубашке, по которой быстро расплывались алые пятна, распахнула ее края.
— Все еще хочешь знать?
Глядя на похожие на стигматы раны в хрупком теле, одна из которых дробила выступающую ключицу, Роза спохватилась и закивала.
— Это от пуль? Сколько же…
— Семь. — Слепые сияющие глаза смотрели не мигая. Рука, подрагивая вытянулась навстречу. — Где же твои грязные мысли теперь, милая? Недостаточно горячо?
Бордовые губы рассмеялись. Кровь капала на пол. В блокноте впервые за долгое время начали проступать заметки.
Сильвия вновь зажмурилась и вновь распахнула глаза. Пелены как небывало — карие, теплые, усталые, воспаленные.
— Так, — запахнув рубашку на затягивающихся ранах, проговорила она. — С чего бы начать, чтоб уложиться в полчаса…
