***
2015 Задумчиво придвигая подсвечник ближе, молодой мракоборец двумя пальцами осторожно подвинул колдографию вверх по столу. Огоньки свечей тускло, но все же освещали замысловатую схему из выложенных в определенном порядке снимков и мелких кусочков пергамента, исписанных аккуратным косым почерком. «Где тела?» — гласила короткая надпись на одной из заметок, которую мракоборец, что-то шепча себе под нос, передвинул вниз, меж двумя снимками. Все еще сомневаясь, можно ли просто так достать из архива улики и изучать без разрешения директора, мракоборец устало вздохнул, проморгался и вновь опустил взгляд. В общем зале мракоборцев было душно, от свечей пахло талым воском и какими-то благовониями, голова болела, а глаза слезились от усталости и плохого освещения — думать было сложно. Переводя взгляд на макет Западного полушария, на котором горели алые точки угрозы, мракоборец вновь моргал и изучал контуры континента так, словно всякий раз видел что-то новое. Напряженная шея затекла и мракоборец, не сводя взгляда с колдографий, попытался ее размять, потянул, чтоб прижать ухо к плечу. Глаза тут же расширились — место, в котором натянутая струной шея переходила в напряженное плечо, обожгло резкой болью. — Какими судьбами здесь ночью, Джон? — послышался голос позади. Джон вздрогнул, но не так от голоса, как от того, что кто-то поднял его руку и коротко сжал место меж большим и указательным пальцами. Боль в шее притупилась, уступив место пробежавшим по спине мурашкам. Зато возможность безболезненно повернуть голову и убедиться, что бесшумные шаги и негромкий спокойный голос принадлежат капитану Вонгу, успокоили — лучше уж капитан Вонг пускай шарится по штаб-квартире ночью, нежели кто чужой. — О. — Капитан Вонг сжал рукой каменные мышцы плеча, заставив Джона вновь вытянуть шею в сторону, и заглянул в схему из снимков и заметок. — Дело вампиров не дает тебе покоя? — Ага. — В любом случае, — протянул Вонг, задумчиво перекатывая пальцами мышцу. — Неужели в общежитии по ночам скучно настолько, что ты снова пойман за сверхурочными? — Мы не там искали, — протянул Джон, дергая плечом, чтоб сбросить чужую руку. — Мне кажется. Мы искали самих вампиров, но не искали тела, которые они оставляют. Капитан Вонг вновь склонился над архивными снимками. Темные волосы, собранные в тонкий низкий хвост, свесились вниз. — Они должны оставлять следы за собой. Кости, кожа, одежда убитых. Где-то это все должно быть разбросано. — Наверное, да. Джон повернулся. — Если подключить не-магов и получить доступ к их базам, можем найти эти следы. Растерзанные или обескровленные тела кто-то обязан был найти. Велась же какая-то работа, есть свидетели и… — Ты из семьи не-магов, сразу видно. — Это важно? — Это похвально, что ты пробиваешься сам. Но, знаешь, что действительно важно? Капитан Вонг сжал пальцами горящий фитилек свечи и потушил огонь. — Умение вовремя остановиться. Иди домой. Я не скажу Орхану, что кто-то рылся в архивах снова. Узкая ладонь вновь опустилась на плечо. — Тебе совсем немного лет. Не загоняй себя в это ярмо, — посоветовал капитан Вонг. — Пока ты вывозишь, на тебе будут возить. — Я думал, это называется службой. Хорошей службой, — ответил прохладно Джон. — Конечно. Но не спеши. Все равно не успеешь угнаться за своими амбициями. Будь спокойней. Рабочий день окончен. Все, что происходит в стране и в этом здании, должно быть вдали от тебя до начала рабочего дня. Голос у Вонга был негромкий и шелестящий. Спокойный, как извечно сытый удав, он был не худшим наставником — щадящим, что уже немало. Но не Джону. — Ты ничего не решишь за ночь. — А если решу? — Нет. — Вонг прикрыл глаза. — Карьера — заманчивая штука, пока ты не проснешься однажды утром и не поймешь, что кроме стрессов, одиночества и болезней она тебе ничего не дала. А ты молод. Пока что. — И? — И потому не пытайся стать значимей, чем нужно. Никто не оценивает тех, кто спасает мир. Да и мир-то в общем не спасти от всего. Поэтому будь спокойней. В словах капитана Вонга была крупица истины. Но признавать это нельзя было — капитан самодоволен. — А что ты тогда сам здесь делаешь ночью, Ли? Ли Вонг выпрямился и подхватил свой свернутый коврик. Джон только его заметил и застыл, так и сгорая от любопытства, что это за коврик и почему капитан Вонг носит его изо дня в день на работу. — Идем со мной, — улыбнулся капитан Вонг. Следуя за высокой фигурой по безлюдному темному коридору, Джон продолжал думать. Вонг терялся в темноте, то и дело резко выныривал под свет вспыхивающих свечей. Золотая бахрома на его темно-алом коврике, колыхалась и поблескивала. Они миновали винтовую лестницу, но не спустились вниз. Обогнули смотровую площадку — Вонг повел дальше и вдруг свернул в примыкающий коридор. Узкий и заставленный коробками из-под канцелярских принадлежностей и совиного корма, он пах духотой и давно не видавшими уборки углами. Вонг обогнул стопку деревянных ящиков и подставку для метел, обернулся и поманил рукой. — Смелее. Впереди оказалась лестница. Далеко не такая великолепная, как знаменитая винтовая. Металлическая и хлипкая с узкими перилами — она шаталась, когда Джон поднялся на пару ступеней вслед за капитаном Вонгом. Они поднялись на три пролета вверх, прежде чем капитан Вонг сдвинул засов с неприметной двери. За дверью вновь оказались ступени, ведущие вверх, а там, вверху, запахло озоном и ночной прохладой. Ветер обдувал лицо, когда Джон поднялся и огляделся. Впереди была слепящая темнота, разбавленная яркой вереницей созвездий. — Крыша? Капитан Вонг кивнул и, сложив руки за спиной, направился к самому краю — там он поравнялся с небоскребом напротив и уставился вперед. — Да. — Мы могли трансгрессировать и не идти так долго. — Да, но зачем? — Вонг повернул голову. — Ты опять спешишь, Джон. Не спеши, а то успеешь. Джон приблизился к краю, осторожно переступая возвышение на бетонном покрытии. Вонг улыбнулся и глубоко вдохнул свежий воздух. — Здесь всегда тихо. Слышно только ветер. Представляешь, самое сердце огромного муравейника, а не слышно ничего — только ветер. — Ты приходишь сюда отдыхать? — Практиковать цигун. Чтоб не поубивать вас всех на месте и не травить себя негативом, я поднимаюсь сюда и ищу гармонию, — протянул Вонг. — И мне плевать, насколько у нас аврал — аврал всегда, сколько не греби, не разгребешь. И повернул голову снова. — Советую. — Я лучше буду искать преступников, чем гармонию в душе. — Очень тебе сочувствую. — Вонг насмешливо покачал головой. — Что ж, дело твое. Но предложение в силе. А сейчас иди домой. А то я подумаю, что ты намерен подсидеть меня, Джон. Вновь улыбнувшись, Вонг хлопнул его по руке. — Шутка. Размяв ноющую шею, президент Роквелл потушил свечу резким выдохом. Тонкая струйка дыма потянулась от фитилька вверх — запахло жженой веревкой, талым воском и раскаленным металлом старого подсвечника. Президент Роквелл, для которого лучшим запахом было отсутствие запаха как такового, потер напряженную переносицу. Устало и сонно моргая, он свел плечи. Пальцы, подпирающие голову, лениво застучали по колючему виску. Глаза болели, спина болела, желудок болел — в один миг президент Роквелл почувствовал все горести того, почему уйти вовремя на пенсию было хорошей идеей. — Нет, это надо заканчивать, — вздохнул президент Роквелл, не уточнив для самого себя, что конкретно заканчивать: рабочий день, свое недолгое, но изнуряющее президентство или вообще все, что происходит вокруг. На столе поверх папки с подписью «Рената Рамирез» лежало и шелестело на сквозняке письмо из британского департамента международной безопасности, в котором сэр Генри Тервиллигер был краток и непреклонен. Письмо Роквелл прочитал и перечитал пятикратно, прежде чем убедился, что не к чему придраться и к диалогу дальнейшему британская сторона не расположена. Лишь глянув на письмо, президент почувствовал гнев: его бесил почерк, оттиск печати и подпаленные углы пергамента, бесило содержание, бесил даже запах конверта. Без долгих раздумий отправив письмо в мусорную корзину, президент Роквелл захлопнул папку и покинул кабинет, в котором снова засиделся до полуночи. Не спеша и толком не собираясь домой, он вышел на площадку к винтовой лестнице и, наблюдая за мерцанием свечей, спустился на ярус ниже. Знакомый коридор встретил его темнотой — лишь из больших окон лился лунный свет. У этажа появился запах. Пахло полиролью и тлеющими в каминах углями. В общем зале мракоборцев было темно, тихо и пусто. Скрипел под ногами влажный начищенный пол, блестели в лунном свете натертые столы, макет же Западного полушария мерцал контурами территорий. Соединенные Штаты напоминали доску с разноцветными магнитами: рябили красные точки, усеивали макет туманом черные, тянувшиеся от Центральной Америки, а на отростке суши, где располагался Нью-Йорк, полыхал и вовсе черный огонь. Закрыв глаза и покачав головой, президент Роквелл приблизился к большому шкафу, отыскав его скорее на ощупь, нежели ориентируясь на подсветку, и сдвинув дверцу, вернул позаимствованные папки на место. Затем повернул голову, словно повинуясь чему угодно, лишь бы не ступать домой, и увидел, как в тонкой щелочке меж общим залом и дверью в кабинет директора штаб-квартиры мракоборцев виднеется полоска света. Постучав в дверь бывшего своего кабинета, президент Роквелл заглянул внутрь. — Рабочий день окончен. — И, глянув на циферблат наручных часов, добавил. — Шесть часов назад. За столом сидела директор Вонг, обложенная со всех сторон документами. Ее светлые волосы выглядели чуть растрепано, под глазами же залегли синяки. Подняв взгляд, она кивнула. Президент Роквелл вздохнул и вошел в кабинет. — Туши свечи и иди домой. Завтра утром на работу, хочешь выглядеть перед подчиненными помятой и сонной? — Кто мне это говорит. Президент Роквелл опустился на кожаный диван рядом. — Ты можешь выбирать работу и работать сутками только в том случае, если одна. Когда у тебя есть, к кому возвращаться по вечерам, подвиги сверхурочные никому не нужны. Иди домой, тебя муж заждался. Директор Вонг вздохнула. — Ну конечно. — О, пожалуйста. Умей разграничивать, учись, если не умеешь. Директор кивала, сложив пальцы в замок. — Мы поговорим об этом? Тему сменили молниеносно, не предупреждая. Президент Роквелл говорить не хотел, но, чувствуя смятение сидящей напротив, кивнул. — О чем? — О Поттере. Вернее, о моем решении. Директор Вонг сжала губы. — Джон, я никогда не пойду против тебя, но ты необъективен и вопрос в том, что или я делаю по закону, или я беру ответственность и… — Остановись, — коротко сказал президент Роквелл. И выпрямился. Директор Вонг смолкла. — Ты поступила правильно. И последнее, что ты должна — оправдываться. Я горжусь тобой, Делия. Ты сильнее и лучше меня, тебя хватило там, где дал слабину я. Никакой обиды или злости, — заверил президент Роквелл. — И кончай оправдываться вообще, ты директор. Директор Вонг тихонько фыркнула и потянулась в кресле. Поймав короткую улыбку, не вяжущуюся с холодными серыми глазами, она заметно приободрилась. — Как думаешь, почему британцы отказались забирать Поттера? — А на кой черт он им нужен? Хотя, может личное что-то. Не знаю. Только не говори, что на рабочем месте тебя держит этот вопрос. Покачав головой, директор Вонг порылась среди бумаг и протянула президенту гладкий пергамент со свежими, еще блестящими на свету чернилами. — Вечером пришел ответ из гильдии мастеров палочек. Мы отправили палочку задержанной в аэропорту культистки к ним на проверку. — Так, хорошо. И? — Палочка прям наша. В смысле, американское производство — на рукояти логотип дома Бове. Виноградная лоза и шерсть ругару, одиннадцать дюймов, плавная и гибкая — все эти примочки мастеров, технология наша. Логотип подлинный, уникальный оттиск тоже, но по этому оттиску ни в одной учетной книге не нашли ни запись о продаже палочки, ни данных о покупательнице. Президент Роквелл бегло читал ответ из гильдии и внимательно слушал. Не поняв из слов Делии сути, он перечитал еще раз, прежде чем спросить: — И откуда тогда взялась эта палочка производства дома Бове? — Я не знаю. Как и кто эта культистка, культистка ли и почему из-за нее в отделе ликвидаторов фонит так, что этаж перекрыт. Чувствуя, что вопросов в голове все больше, президент Роквелл вздохнул. — А я наивно думал, что если сутки с Ренатой Рамирез в камере посидит, то разговорится. — Это ты приказал?! Директор Вонг опешила. — Пусть посидят две родственницы, одна обязательно заговорит. — Она избила ее. — Кто кого? — Рената родственницу. — Я на Ренату и ставил, — признался президент Роквелл. И посерьезнел. — Да, подло. Да, грязно. Но у нас есть проклятье, культ, куча упущенного времени и ритуальных детских смертей. И есть две женщины, которые что-то да знают. — Никогда к этому не привыкну. Хорошо, — с трудом кивнула директор Вонг. — И как бы ты провернул дело дальше? — А ты бы как? — Я перевела девчонку в одиночку, пообещала защиту. — И она заговорила? — Нет. — Вот. Те, кто по ту сторону решетки, не ждут от слуг закона помощи. Они ждут худшего. Поэтому, как бы поступил я на твоем месте… и как поступи ты, потому что это приказ. Директор Вонг нахмурилась. — Отправляй девчонку в Неваду. Я черкну словечко смотрителю, пусть проследит, чтоб они с Ренатой снова стали соседками. А через пару дней мы за ней вернемся. — И на каком же основании я отправлю ее в Неваду? — А у тебя висяков нераскрытых мало? Президент Роквелл и сам был не рад такому плану. Но, понимая, что уже выглядит как палач, не стал оправдывать решение. — Стены лабиринта не дадут культистке вбросить еще какое-нибудь проклятье. Уже победа. Глядя в бледное лицо директора Вонг, гладкое и обманчиво юное, президент Роквелл ждал от нее заявление об уходе. Делия, упорная и честная Делия — слишком чистая для грязи государственной службы. Только создала семью, однажды станет матерью, ей не нужна эта грязь, эти нервы и ночные переработки. Но Делия кивнула. И, подтянув к себе еще один документ, оставила свою подпись внизу. Затем обмакнула кончик пера в чернильницу, протянула его президенту Роквеллу через весь стол и повернула документ. Наклонившись ближе, президент Роквелл нахмурился. И тяжело вздохнул, изучив знакомую форму. — Нет, — коротко ответил он, вернув перо прежде, чем с кончика на пергамент капнула клякса. — Я не подпишу. И не разрешу сделать это как-либо в обход меня. — Ну конечно, — Делия невесело фыркнула. — Ты снова необъективен. — Более чем объективен, — холодно проговорил президент Роквелл. Но с усилием заставил себя говорить мягче и без злости, вспыхнувшей внутри от одного лишь взгляда директора Вонг. — Делия, я не представляю никого, кому сейчас было бы тяжелее на этом месте, чем тебе. — Президент Роквелл глянул прямо. — Ты ждешь от меня совета, я тебе его не дам — не знаю, что посоветовать. Но дам приказ. Ли Лун Вонг остается на свободе. — Он годами продавал секретную информацию МАКУСА. Зная про культ и все преступления этой женщины, он… — Директор Вонг сжала пальцы в кулак. — Как к нему относится теперь? Спустя столько лет лжи? — Как к отцу, — просто ответил президент Роквелл. — Как и должна. И сам посерьезнел. — Ли — ключ к исследователям и их спонсорам. Страх за тебя развязал ему язык. Арестуешь Ли — потеряешь ценного свидетеля. Сейчас он единственный «свой» человек в бомонде МАКУСА. Поэтому я запрещаю. — После того, что он сделал в Детройте, ты… — То, что случилось в Детройте было почти тридцать лет назад. И это касается только меня и твоего отца, — вновь тон президента похолодел. — Я более чем объективен, Делия. Поверь мне. Делия сжала дрожащие губы. — Почему он так поступил тогда? — Видимо, у него действительно не было выбора. Тебя и Маделайн он любил больше, чем долг, службу и… И он прав в этом. Когда у тебя есть семья, ты не имеешь права принимать решения, которые как-либо могут ей навредить, и уж тем более мешать ее интересы с работой. Поэтому, — Президент Роквелл взмахом палочки заставил документы на столе собраться в папки и взмыть обратно на полки. — Иди домой и будь там, где должна. Директор Вонг повиновалась, вновь приняв совет за приказ. Президент Роквелл остался в бывшем кабинете один и долго смотрел в потухший камин. Над головой шелестели парящие документы, сами по себе возвращающиеся на места. Дождавшись идеального порядка на столе, будто бы без его участия этого не произойдет, президент Роквелл покинул Вулворт-Билдинг, пешком спустившись в холл, откуда трансгрессировал. Он вернулся домой и, не потрудившись глянуть на часы, перекинул пиджак через спинку кресла. Почтовый ящик, как и столик рядом с ним, был полон нераспечатанных писем, президент Роквелл же, подхватив лишь вечерний номер «Призрака», направился на кухню. Ударил ладонью по выключателю, открыл холодильник и, безо всякого интереса читая первую полосу газеты, выудил бутылку бурбона. Снял с сушилки стакан, наполнил его до половины и опустился на высокий табурет. Задрав голову и ссутулившись, президент Роквелл устало вздохнул. Организм отказывался пить снова — желудок вновь скрутил болезненный спазм, а горький напиток обжег рот так, словно вся его полость была покрыта язвами. Проведя языком по десне и почувствовав ее огрубевшую и болезненную поверхность, президент Роквелл нехотя вернулся к холодильнику. Вновь его открыл и достал дождавшийся своего часа термос, скрытый за немногочисленными продуктами. Из термоса в кружку потекла густая темно-багряная кровь, пахнувшая солью и лежалым мясом. Словно торгуясь с собой, и без того оттягивая момент, президент Роквелл сцедил немного обратно в термос, оставив меньше половины, и сделал меленький глоток. Тут же запив кровь алкоголем и едва не давясь рвотным рефлексом, президент Роквелл снова поднял кружку, зажмурился и начал пить кровь мелкими судорожными глотками. — Джон. — Послышался за спиной голос, сопровождаемый скрипом старого паркета. Президент Роквелл, перепугавшись и дернувшись, выплюнул кровь в раковину и, вцепившись в холодные края, зашелся хриплым кашлем. С трудом откашлявшись и сделав глубокий вдох, он обернулся и опешил в негодовании: — Какого хрена? Тут же негодование сменилось тревогой. На пороге, прижимая руки к груди, стояла светловолосая женщина в аккуратном костюме из нежно-голубого твида, и смотрела на залитые кровью лицо, рубашку и раковину. Президент Роквелл сомкнул губы, не сводя настороженного взгляда. Однако мысли незваной гости оказались дальше очевидного. — Ты же говорил, что в ремиссии, — прошептала в ужасе женщина, хлопая пронзительными серыми глазами. — Боже, Джанин! — Боже, храни твое избирательное мышление. Закрыв лицо рукой, президент Роквелл даже не нашел, что ответить. Поспешно утерев ладонью кровь с лица, он включил воду. Алые разводы потекли в слив. Следы крови остались лишь на рубашке, но, понимая, что быстро и незаметно с ними уже ничего не сделать, президент Роквелл сделал вид, что так и надо. — Я всегда тебе рад, но, знаешь, хочется сменить замки, — признался президент Роквелл, все же стянув рубашку и бросив в корзину за дверью. — Черт, а если бы я был не один… — Да чего бы я там нового увидела. Вспомнив, что с личными границами у сестры всегда было тяжело, президент Роквелл терпеливо вздохнул. — Начало второго, — проговорил он, указав на часы. — Что случилось? И тут же сам посерьезнел. — Он тебя выгнал? — В смысле? — Джанин вскинулась. — Конечно нет! — Странно… — Что? — Странно, что ты здесь в такой час без веской причины. Джанин опустилась на край диван и сжав колени, наклонила ноги в сторону. Чопорная во всем: от идеально завитых волос и до манеры садиться, в строгом закрытом костюме и с вежливой полуулыбкой на губах. Она вызывала у президента противоречивые эмоции: то ли желание переодеться во фрак, чтоб соответствовать, то ли ощущение, что сестра в заложниках. — Джон, попечители Ильверморни обеспокоены. Мы до сих пор не получили реакции и внятного ответа. Президент Роквелл, фыркнув, сел в кресло. Глаза Джанин окруклились. — Тебе кажется это смешным? — Нет, конечно нет. — Просто напоминаю, что вопрос с тем вампирским выродком не сдвинулся с мертвой точки. Осенью дети возвращаются в школу. И мальчик, который подвергает их всех опасности, безнаказанно и спокойно вернется в общежитие, будет спать, жить и учиться рядом! — Да. — Да? — Джанин опешила. Президент Роквелл протянул ей стакан. Джанин покачала головой. — Нет ни малейшей причины препятствовать обучению мальчика. — Как же нет, если… — Проводилось расследование. Мальчик никого не приманивал и сам стал заложником ситуации. Единственное, что действительно вскрылось — это брешь в безопасности самой школы, вопросы задавай Шеппарду, он сейчас вовсю оправдывается как раз. И, конечно, отношение к мальчику-вампиру. — Какое может быть отношение к чудовищу, которое угрожает детям? — скривилась Джанин. — И я бы взглянула в глаза тому идиоту, который посчитал, что разрешить условно разумному подвиду учиться магии, это хорошая идея. Президент Роквелл не сводил взгляда с ее лица. — Так вот от кого Шеппард черпает поддержку. — Я защищаю интересы школы и детей. — Белых детей. — Да, я до сих пор считаю, что чем меньше мигрантов мы пускаем в Штаты, устанавливать свои порядки, тем спокойнее живется. — Только не ляпни этого где-нибудь, — посоветовал прохладным тоном президент Роквелл. — А теперь послушай меня, дорогая. И звучно опустил пустой стакан на журнальный столик. — Я в дерьме. С тех самых пор, как пришел стажером в Вулворт-Билдинг, я в дерьме. Каждый сучий день, вот уже тридцать лет я пытаюсь делать так, чтоб такие вот матери, как ты, которые дальше панамки своего чада не видят ничего, жили спокойно и даже не подозревали, какая жесть происходит. — Президент Роквелл улыбнулся. — Ты защищаешь своих детей, я понимаю. Но я защищаю всех детей в этой чертовой стране. И всех их родителей. Поверь мне, ты не знаешь и половины того, что на самом деле происходит в Ильверморни. Приходить ко мне ночью и требовать решения, которое устроит тебя и орду твоих благочестивых белых подруг — не лучшая идея сейчас, потому что я не в порядке, Джанин, я никогда не был в порядке на этой сраной должности! Но я отвечаю за свои решения. Мальчик будет учиться, и не дай Господь-Бог ему что-то или кто-то помешает — считай это делом принципа. — Он чудовище, — прошептала Джанин. — Меньшее, чем вы все. — Да как ты… Но сдержалась. Глубоко вздохнув, отчего нитка жемчуга на длинной шее натянулась, Джанин поднялась на ноги. — У тебя нет детей. Тебе никогда не понять. — Да. Джанин, поджав губы, направилась к двери. Подхватив с кухонного стола свою небольшую сумочку, она опустила взгляд на раскрытый номер «Призрака», где под кричащим заголовком «ЧУДОВИЩЕ В КЛЕТКЕ?», красовалась большая колдография. Джанин повернула газету ближе. И вдруг взгляд ее застыл в изумлении. — Это же тот мальчишка. Я видела его здесь с тобой… — И что ты сделаешь с этой информацией, Джанин? — послышался за ее спиной тихий голос, обжегший шею и затылок дыханием. Чувствуя, как спина покрывается мурашками, а аккуратные локоны вот-вот встанут дыбом, Джанин хотела обернуться, но не решилась — странный, едва слышный щелчок челюсти послышался позади. — Ничего. — Руки сжали сумочку, а Джанин резко обернулась. — Мне… показалось. Президент Роквелл кивнул. Взгляды пересеклись на мгновение, и Джанин, поспешно обойдя президента, направилась к двери. Переглянувшись с колдографией из газеты, президент Роквелл опустил на нее ладонь. Газета так и осталась непрочитанной — повинуясь накатившей волне гнева, президент Роквелл отправил ее в мусорное ведро. Казалось, голова едва коснулась подушки, как сонливость словно рукой сняло. Лежа и глядя в темную стену, президент Роквелл размерненно дышал, будто стараясь убаюкать себя своим же дыханием. Заставив себя уснуть, он оказался не рад: сон был тревожным, вымученным. То и дело просыпаясь от малейшего шума, будь то скрип паркета у соседей за стенкой, капли воды, срывающиеся с крана в раковину или скрежет, с которым когтистые лапы совы сжимали жердь, президент Роквелл то и дело притягивал к себе наручные часы и глядел на время. Когда же под окном послышался совсем негромкий хлопок, президент проснулся окончательно с чувством того, что всю ночь дожидался именно этого. В дверь коротко постучали. На пороге, не пытаясь настойчиво стучать снова и снова, стоял Скорпиус Малфой. В одной руке он держал картонную подставку с двумя стаканами кофе. — Доброе. — Малфой глянул на карманные часы. — Утро. Президент Роквелл, щурясь от света фонаря, молча отошел от двери, пропуская Малфоя в квартиру. — Позволите дать совет? — протянул Малфой, опустив подставку на кухонную тумбу. Президент Роквелл закрыл дверь и даже не кивнул. — Прекращайте пить так явно. Скоро пойдут разговоры, а вы нужны МАКУСА сильным лидером, а не очередным народным избранником, которого подкосила личная трагедия. — То есть виски вам не предлагать? — Нет, вы что, я жду ребенка. Пейте кофе. Сев на табурет, президент Роквелл послушно принял протянутый ему стакан. Малфой упер узкую ладонь в тумбу и, благоразумно решив не юлить, произнес: — Есть шанс спасти Ала. Серые глаза Роквелла глянули на него поверх стакана. — Но вам это не понравится.***
— Знаешь, что общего у нашего с тобой общения и одиночества? — протянул я. Сильвия дернула бровью. — Возникает часто желание придушить змею. В ответ мне был звук странный: не то фырканье, не то цоканье языком. — Да ладно тебе, кобра, только скажи, что это была плохая шутка. — А знаешь, что общего у тебя и пидоров? — Ну. — Все. — Сука. Не могу, как же хочется на волю. — А мне — протеиновый батончик. Клубничный. — Желания Сильвии были проще. Итак, в камерах МАКУСА мы все еще сидели и уже на стену лезли от скуки. Странное дело, когда в одиночной камере я сидел один и сутками, безделье не угнетало. Я о чем-то думал, водил пальцами по стыкам меж каменных блоков, дремал — меня утягивало куда-то в небытие и время пролетало быстро. Здесь же, когда через решетку сидела знакомая женщина, было иначе — появилась скука. Ленивая тупая скука ожидания. Мы словно приехали на вокзал за три часа до отправления поезда и сидели на чемоданах в ожидании, когда же путешествие наконец начнется. Наше путешествие правда закончится в тюрьме. Но я не боялся. Я ожидал. Сильвия тоже. Была бесконечно терпелива и вежлива с охраной за решеткой. Единственное, что выдавало в ней то, что здесь она не по ошибке — взгляд вновь обревших человеческий вид глаз, которыми она периодически зыркала в сторону камеры в дальнем углу напротив. Именно туда мракоборцы, сжалившись, отселили девчонку в сиреневой толстовке. Девчонка тоже глазела в ответ. На щеке ее красовался багряный отпечаток решетки. — Что это было? — только и спросил я. Сильвия тогда лишь повернула голову в мою сторону. — Минутная слабость. — Слабость? Ее большие усталые глаза молили о покое и сосудосужающих каплях. — Знаешь, есть такое, живешь себе, живешь. И вдруг видишь кого-то в толпе, или прямо перед собою, и понимаешь, что если эта тварь еще хоть секунду проживет, тебя просто разорвет? — Да. — И на кого же так реагирует твое сердце? — На бабку твою. И вот я здесь. Сильвия косо улыбнулась мне и, просунув руку через прутья решетки, ласково погладила по щеке. — Видишь, Поттер, наконец-то, спустя столько лет, ты можешь точно сказать, что понимаешь меня. Я не ответил. Не стал уточнять, что долго боролся с тем, что кроме понимания чувствовал к самой Сильвии и то, что она так точно описала. Сильвия устало вздохнула. — Не знаю, что делать, когда выйду из тюрьмы. Цех — это уже как-то мелко, я в этом состоялась. То ли стану президентом МАКУСА, то ли возьму дробовик и перестреляю к херам собачьим всех своих проклятых родственниц. — А раньше что останавливало? — Я думала, на мне все закончилось. — Это фиаско, мать. «Мать» глубоко кивнула. — Да. Посмотри на нее. И вновь кивком головы указала на камеру, в которой жалась к стене девчонка, попавшая в немилость. Я глянул. — Сколько ей лет? Меньше двадцати, наверное, — протянула Сильвия. — Молодая, красивая, счастливая, дурная — принцесса Жасмин просто, зовите Диснея. Понимаешь? Я покачал головой. — Она продолжает плодить себе черновики, — процедила Сильвия. — Я тебя не понимаю. — Так, разговоры! — Дежурный мракоборец, совершавший по полутемному коридору обход, ударил по решетке с локтя. — Ой, иди нахуй. Кобра, фас, у него кольца на пальце нет, может это последняя попытка выйти замуж. Сильвия проводила мракоборца нарочито томным взглядом. Тот поспешил продолжить обход и более с нами не говорил. — Черт, — вдруг протянула Сильвия. — А? — Моя последняя попытка выйти замуж просрочила алименты на… какое сегодня число? — Че? — встрепенулся я. — Какие алименты? — Родня мужа мне ежемесячно кидает на счет деньги, чтоб тот не сдох в тюрьме. Да, это копейки, но, знаешь ли, я эти копейки удачно вложила. — И ты называешь это алиментами? У тебя нет детей. — У меня есть один теоретически здоровый яичник, это практически ключ к успеху. — Фу, блядь. Сильвия издала негромкий тихий смешок. И услышала шаги в коридоре прежде меня. Повернула голову навстречу огням вспыхнувшим факелам. Я повернулся следом, глядя, как тянутся в коридор эфемерные длинные тени. — Ну надо же, — проговорила Сильвия тоном ленивой кошки. — Белая сучка и бывший президент МАКУСА почтили низших своим визитом. Я приблизился к решетке и вцепился в прутья, глядя не так на Джона Роквелла, как на явившуюся с ним Айрис Эландер. Она казалась мне не более чем дурным воспоминанием. И я почти забыл ее, как дурной сон. Помнил лишь ее вой, которым закончился суд надо мной. И вспомнил вновь, с наслажднением, когда услышал слова Сильвии и впился в Айрис Эландер взглядом. Высокая, одетая в плотные черные одежды, которые сливались с полутьмой коридора и делали лицо еще бледнее, она выглядела все так же серьезно и величественно, как я запомнил. И все так же насторожено. Она была совсем близко — настолько, что я мог видеть синие тропы вен на ее руках, но не глядела на меня совсем. Взгляд Айрис Эландер был прикован к другому заключенному. Сильвия ей улыбнулась. — Она, — прошептала тихо. И повернула голову в сторону Роквелла. — Это она. — Ну надо же. — Сильвия придвинулась ближе. — Здравствуй, Айрис. Я не понимал, что происходит. Глядел то на одну, то на другую ведьму. Айрис была белой, как мел. — Рената Рамирез, ты говорил? Роквелл кивнул. Я изумленно глянул на Сильвию. Та даже не попыталсь удивиться. — Ты на сто процентов уверена, Айрис? — спросил Роквелл. Та лишь закивала. Сильвия усмехнулась. — А вы, Роквелл, не теряли времени зря. Принципиально хотите меня посадить? — Да, — признался Роквелл холодно. Он не задержался более и осторожно притронувшись к спине Айрис Эландер, повел ее за собой прочь. — Знала бы ты, Айрис, что эти руки трогали, — прошептал я, с упоением глядя им вслед. И, когда факелы вновь потухли, повернулся к Сильвии. — А что это было, кобра? Сильвия цокнула языком. — Знал бы ты, дорогой, насколько же мне хотелось сказать этой белобрысой перхоти, как последнее, что успел ее сын прежде, чем перестал дергаться в судорогах, это позвать мамочку и заплакать. Но, черт, нельзя. — Ее длинные ресницы сомкнулись, когда глаза скорбно прикрылись. — Самое тяжелое испытание моей силы воли за последние годы. А если бы не сдержалась и начала ржать, вообще момент бы испортила. Я округлил глаза. — Пиздец ты ебнутая сука. — Я наклонился к ней, чувствуя щекой решетку меж нами. — У меня аж привстал. — Еще бы, президент здесь натряс своими феромонами. — Ой, иди нахуй. Вы знаете, обожаю на нее ругаться. Чувствую при этом такой адреналин, будто после моих слов расколется земная кора, потечет ручьями магма, а из раскола выглянет дьявол и прошепчет мне: «Не надо так делать, подумай». Так мы и сидели. Ждали, переговарились лениво, как две одноклассницы после тридцати лет выпуска. Она то и дело угрожающе смотрела на девчонку в сиреневой толстовке, я тоже, за компанию. Мы не понимали (я не понимал), чего ждем. Будто бы хотел, чтоб сработало правило, мол, раньше сел, раньше вышел. — Поттер, на выход! По ходу на стены этого этажа уже надо было памятную табличку с этой фразой устанавливать, так часто она звучала здесь. К камере уже топал мракоборец, держа палочку наготове. Сильвия встрепенулась и вцепилась в решетку между нами. — Поттер, если есть шанс избежать Невады — соглашайся на все, отсоси всем в этом здании, только не протупи. От мудрости женщин с крайне низкой социальной ответственностью меня спас мракоборец, когда вывел за локоть в коридор и нацепил на запястья кандалы. Знакомый маршрут оказался коротким — мы быстро дошли в допросную. А в допросной уже ждали. Мое мироздание захотело выйти и зайти обратно, когда ко мне повернулся Скорпиус Малфой и жестом пригласил присесть. Я часто отмечал, что по Скорпиусу, вечно молодому и девятнадцатилетнему, старение отмечалось заметнее, чем на мне или Луи, притом, что он единственный из нас, кто не хотел взрослеть. И это старение на молодом лице толком не объяснить: нет, разумеется у него не было морщин и залысин, седины и обвисшей кожи (или как там стареют люди). Было что-то такое… ледяное, что делало его лицо чужим. Я с трудом узнавал знакомые черты и не понимал, что случилось и как работает время в случае Скорпиуса Малфоя. Понимал лишь, что не могу навскидку сказать, сколько ему лет. — Как ваши дела, мистер Поттер? — спросил он, сев за стол и сложив руки. — Норм, — кивнул я. — Немало шуму наделали. Министерство имеет ряд вопросов, прежде чем… — Скорпиус поднял взгляд. Мракоборец закрыл дверь в допросную, оставив нас двоих. Несколько секунд мы друг на друга смотрели — я пытался понять, всерьез ли это, то, что я вижу. — Короче, Поттер, времени мало. — Малфой вмиг утратил образ сухого чинуши и наклонился ниже. — Будешь делать все правильно, в Неваду не попадешь. Я подсел ближе. — Так. — Развиваем тему того, что ты не в себе. Придет специалист, с тобой беседовать. Говори что хочешь, но чтоб у нее осталось ощущение того, что ты больной на всю голову. — Что? — Не знаю, что. Ври, что у тебя навязчивые мысли, голоса в голове, галлюцинации, что угодно. Я обернулся назад. Альдо и Камила Сантана, стоявшие у стены и шипящие друг на друга по-испански, отвлеклись, повернули головы и продемонстрировали мне большие пальцы в знак того, что план Малфоя был неплох. — Думаешь, в это кто-то поверит? — я усмехнулся. — Нет, брат, только не мне. — Я подам апелляцию. Роквелл даст показания директору Вонг. И повторит их в суде. — Какие показания? Казалось, весь мир договорился, а я прослушал. — Что ты нестабилен, — пояснил Скорпиус. — И это обострилось в последние дни. — И на каком это основании? — Ну… вы близки. Очень. И кто как не Роквелл мог наблюдать за твоим психологическим состоянием. Понимаешь? — Чего-чего? Это звучало набором случайных слов. То ли устал, то ли не спал давно, но я не сразу понял, что имел в виду Скорпиус. И вдруг, не выдержав его долгого взгляда, резко понял. — Роквелл этого не сделает, — заверил я. — Иначе придется признаться на всю страну, что мы — любовники. — Да. — Мракоборцам, в суде, газетчикам. Всем. — Да. — Это подтвердит слухи и убьет его репутацию к хуям. — Да, Поттер, да! У меня упало сердце и с грохотом разбилось о каменные плиты озарения. Скорпиус продолжил: — Он понимает, что это единственный шанс. Иначе бы послал меня с такими заявлениями. — Роквелл этого не сделает. — Ты не понял? Он сделает что угодно, чтоб ты не попал в Неваду, придурок конченый. Я хотел было орать, но Скорпиус сжал мой голос в кулак. Затем, запахнув мантию, поднялся из-за стола. — Просто сделай так, чтоб Роквелл позорился не зря. Давай, ври так, чтоб я тобой гордился. Его голос звучал у меня в голове долго — когда вели обратно в камеру, я все еще слышал, будто Малфой то ли сожалел, то ли издевался. Проходя мимо, я поймал взгляд девчонки-культистки. Она поспешно отвернулась. Я бы отдал многое, чтоб отвернулась и Сильвия. Лишь завидев меня, она встрепенулась и нетерпеливо вцепилась в решетку. — Рената, — проскрипел я, лишь она открыла рот, когда за мной закрылась камера. — Заткнись.***
Она сидела передо мной. Некрасивая — у нее были ужасные темные волосы, сальные и собранные в тугой хвост. На велюровый пиджак сыпалась перхоть. Кожа была плохой. Поры широкие, на щеках и высоком лбу виднелись припудренные следы угревой сыпи. Удивительно, но эта женщина передо мной ничем не пахла — я ожидал вони. Но, даже притом, что дышать можно было, я то и дело облизывал зубы, чувствуя, что по жилам у нее течет кровь мерзкая, как прогорклое масло. Я почувствовал омерзение лишь взглянув на эту женщину. Она пригласила присесть и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, лязгнув острыми зубами. Она чуть отпрянула. Но диалог состоялся. Не помню, как начался, с какой ноты. Я отвечал в целом честно — не хотел, чтоб Малфой мною гордился. На что он надеялся? Я не произвожу впечатления психа. Насквозь нормальный, думающий, спокойный — даже женщина напротив перестала бояться по итогу беседы. — Ты чувствовал себя счастливым когда-нибудь? Не знаю, почему я запомнил этот вопрос. Может быть, задумался. Может, что скорей, это был единственный вопрос, на который я действительно захотел ответить, даже пусть и не односложно. — Да. — А нет, односложно. — Но… нет. — Расскажешь? Я улыбнулся, смутившись. — А ты поймешь? — Хочу понять. — Я танцую на костях. — Как это? — Ну вот, не понимаешь. Вопреки моему желанию, Скорпиус Малфой был близок к тому, чтоб мною гордиться. Женщина, сидевшая напротив, поправила ладонью свои большие очки на цепочке. Она тогда начала уставать, а потому темп беседы заметно ускорился. — В каких ты отношениях с Джоном Роквеллом? Фыркнув, я покачал головой. — Это ложь. — Что именно «ложь»? — Весь этот бред. Его кто-то придумал. — Зачем? — Хочешь мое мнение? Женщина кивнула. — Чтоб поднасрать Роквеллу с предвыборной кампанией, — протянул я. — Думаю, эту грязь распускала Айрис. Во-первых, всем известно, что он ей не дает. Во-вторых, этой суке нужно было куда-то девать гнев, когда Роквелл защищал меня в суде. Или лесбуха Грейнджер-Уизли наплела в газетах. — А как ты оказался в «Уотерфорд-лейк»? Я пожал плечами. — Перепил. — Если я скажу, что знаю, что ты врешь мне? — Тогда я скажу, что ты из тех уродливых одиноких извращенок, которые днем работают за минималку, а по ночам отжимают трусы, представляя, как два женоподобных мальчика сношают друг друга. Господи, да дай ты мне уже по роже и иди восвояси! Но уродина оказалась терпеливее, чем я думал. Губы не дрожали, плакать не начала. — Это началось после истории с инферналами? — спросила она. — Что? — Ненависть, которая разрушает тебя. — Разрушает меня? — изумился я. — А вот теперь действительно попытайся понять. Я смотрел жадно на то, как сальные волосы становятся длиннее и закручиываются, подобно змейкам, в тонкие мелкие спирали. — Она пришла в мой дом по приглашению. Не захватчиком, не вором, не нищенкой — ее пригласили. Мы пригласили ее уничтожить нас. Единственный, кто просек, что пахнет пиздецом на все побережье — это магл, который догадался уехать и забрать моего сына прочь. Он сделал все, чтоб остаться в живых, но нет. — Вообще-то… — Заткнись, Альдо, — бросил я, и снова повернулся к сидящей напротив. — У меня не осталось ничего, кроме ненависти. И каждый день, снова и снова, она заставляла меня вставать. Но сейчас… Резко дернувшись, чтоб сжать горло той, кто смотрела на меня большими слепыми глазами, я замер, будто позади кто-то невидимый дернул меня за поводок. — Сейчас я не трону тебя, Палома, — прошептал я в ответ ее широкой улыбке. — Я больше не играю в богов. Глаза на ее лице казались неестественно большими. Пухлые губы тянулись, улыбаясь мне беззлобно, мягко. Мое лицо было совсем рядом. Соблазнительно близко. Но отныне — никогда. — Но я костьми лягу, чтоб игру в богов выиграла Рената. И стены дрогнули, сужаясь. Я дернулся и откинулся обратно на спинку стула, когда дверь в допросную с лязгом отворилась. Обернувшись, я снова увидел Скорпиуса в сопровождении низенькой пожилой дамы. — Мэм, он ваш, — заговорчески подмигнул Скорпиус и послал мне короткий, полный надежды взгляд. Я снова повернул голову и глянул на стул перед собой. Он пустовал. Когда его заняла эта пожилая дама и задала первый вопрос, мы долго не могли начать — я смеялся.***
— Нет, Ал, ты или тупой, или действительно больной! Скорпиус Малфой был вне себя. И снова я был в допросной. Меня так часто туда уводили, что я начал беспокоиться о том, что это как минимум невежливо, оставлять Сильвию одну. — Не верещи, — отмахнулся я. Скорпиус бросился ко мне и, прижав ладони к столу, навис грозовой тучей. — Слушай, только сейчас заметил. У тебя такие глаза красивые. — Ал, я тебя сейчас ударю. Обычно мой уровень эмпатии был настолько высок, что это было проблемой. Но тогда я искренне не понимал, почему Скорпиус бесился и метал молнии. — Нас, тех, кто хочет тебя вытянуть… — Снова. — Снова, — согласился Малфой. — Лишь двое. И мы за ночь сломали систему правосудия МАКУСА. Договорились с экспертом. Роквелл уломался признать на всю страну, что был близким свидетелем твоего безумия. И ты все просрал! Я пожал плечами. — Да. — Почему? — Я не понял задания. Скорпиус обессиленно упал на жесткий стул и закрыл лицо руками. — Ты должен был просто признать мозгоправше то, что Роквелл бы подтвердил в показаниях. Что пошло не так? — Ничего не было, — ответил я. — Это глупые слухи, которые распускали мракоборцы Эландерши за то, что Роквелл впрягался за меня в суде. Наблюдая за Скорпиусом, я прекрасно понимал, что он понимает. — Ах ты сука, — прошипел Скорпиус. — Что ты делаешь здесь? — спросил я в свою очередь то, что должен был спросить сразу. — Пытаюсь спасать тебя. — Ты дурак? Наши взгляды пересеклись. — Тебе скоро сорок лет, Малфой, — прошептал я. — У тебя лучшая в мире жена, скоро будет ребенок. У тебя карьера, которая требует быть аккуратным в поступках. Какого ж черта ты снова лезешь туда, куда не надо? — Ты попадешь в лабиринты Невады. — И я выберусь. Не твой вопрос, как и когда. И не Джона. Я тяну вас на дно, не надо так. Выплывайте. Я потянулся на стуле и размял затекшие от тяжелых кандалов запястья. — Я справлюсь, Малфой. — И что прикажешь нам делать? — Отпустить мою руку наконец. Нет, правда, я бы вас уже десять раз кинул, а вы вцепились, как два клеща. Эй, — пришлось щелкнуть пальцами, привлекая внимание Скорпиуса. — Хочешь сделать действительно полезное дело? Сохрани репутацию Роквелла, молчи о том, что может ее пошатнуть. Больше никаких фокусов. Скорпиус прикрыл глаза и вздохнул. Мне даже стало его жаль — он потух. Но губы дрогнули в улыбке, видимо, я устал не улыбаться. — Если я потеряю тебя, я не знаю, что будет со мной, Ал. — Он встал из-за стола. Я тоже встал и, отклонил голову, намекая, что плечо свободно и вполне удобно. — Да то же, что и со мной, когда я потерял тебя. И хлопнул по предплечью, когда в плечо уткнулся его высокий лоб. — Погрустишь с недельку под пивко, а потом, в принципе, и похуй. — Придурок. Я усмехнулся. Скорпиус поднял взгляд. — Ты точно выберешься оттуда живым? — Да че со мной станется, я так-то главный герой. Между нами в тот момент вновь появилась ниточка давно позабытой связи. Я почувствовал что-то далекое, не вяжущееся с тем, кем мы стали. Мы долгое время не узнавали друг друга ни в лицах, ни в поступках, ни в памяти, но вот я узнал мальчишку со школьной скамьи. — Иди, — шепнул я. Скорпиус выпрямился, вновь как по щелчку нагоняя на лицо важную непроницаемую маску. И, обойдя меня, коротко постучал в дверь допросной. И вышел, как только ее ему открыл мракоборец, не оборачиваясь и ни на секунду не задержавшись.***
Я знал, из банальных энциклопедических фактов, в США самая высокая концентрация преступников на квадратный километр территории, а потому самая развитая пенитенциарная система. Однако не знал, что настолько. Когда я отшатнулся после головокружительной встряски порталом, а мракоборец стянул с глаз повязку, пришлось тут же зажмуриться — взгляд ослепило ярчайшее солнце. Оно казалось низко нависшим и стремительно приблажющимся, не сразу мозг понял, что так омерзительно светло от того, что вокруг была светлая песочно-каменная пустыня. Голова кружилась — перемещение порталом с повязкой на глазах мешало дало плоды, и я, ранее никогда не жалующийся на вестибулярный аппарат, едва держался на ногах. Меня косило в сторону, но, оглядывая мелькающих вокруг людей, я отыскал взглядом Сильвию. Она стояла далеко и уже смотрела перед собой. Только проследив за тем, куда она смотрела, я тоже повернулся и застыл. Перед двумя дюжинами заключенных возвышалась и отбрасывала огромную тень старая и ветхая на вид водонапорная башня. Ржавые подпорки казались необычайно тонкими и чудом удерживающими гигантский резервуар. Резервуар был окружен площадкой, на которой, глядя на нас сверху вниз, стояла смотритель Мохавского Лабиринта. Ее лицо рассмотреть было невозможно, настолько глаза слепли от яркого солнца. Видны были лишь долговязые очертания ее тела. Земля вдруг задрожала и разошлась трещинами, когда новоприбывшие завозились и подняли шум. Вокруг вспыхнул алый защитный купол и те немногие, кто догадались трансгрессировать прочь, оказались подкинуты вверх, к его мерцающим стенкам, и застыли без движения. Смотритель сжала ограждение площадки и приставила к горлу волшебную палочку. — Меня зовут Смотритель Вессон. Советую запомнить мое имя и слушать то, что говорю. — Она окинула властным взглядом всех внизу. — Не пытайтесь бежать — глупости будут наказаны. Мы с Сильвией хоть и стояли на приличном расстоянии, но переглянулись. Для нас обоих это прозвучало как вызов. Но вдруг наши взгляды сошлись в одной точке — на стоявшей в толпе между нами девчонке, той самой молодой девчонке, попавшей Сильвии в немилость. Я уже чувствовал, кто у нас будет главным «бегущим в лабиринте от Ренаты Рамирез». — Здесь нет невинных овечек. Вы все здесь не просто так, — прогремел голос смотрителя. — Не жалуйтесь на то, что жизнь тяжела, а приговор несправедлив. Каждый из вас, отбросов, виноват в том, что он здесь. Тот, кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт. Я, вновь задрав голову, смотрел на смотрителя. Слушать ее было сложно, ведь под ногами дрожала и трескалась земля. — Жизни, которые вы посмели отнять, не вернуть, но у каждого есть шанс осознать вину и искупить ее. У лабиринта есть свои законы — чтите их. Это все. И земля упала. Пласт каменной почвы, давно не видавшей влаги, провалился, будто под давлением великана. Упал вниз, раскрошившись и засыпав высокие ступени, спускающиеся далеко вниз. Из открывшейся шахты вмиг потянуло такой невыносимой духотой, что запахи, в ней растворяющиеся, раскрылись не сразу. Пот, грязь, кровь и дерьмо — вот чем пахли пресловутые лабиринты. Вот куда мы, выстроенные в две шеренги, спускались. — Один в руки. Пошел. Один в руки. Пошел, — слышалось впереди. Спускались медленно, как будто прыгали со ступени на ступень ниже. Наконец, когда земельный пласт вновь накрыл шахту, и солнце погасло, мы оказались в полутьме, освещаемой горящими бочками. На каждой ступени стояла такая бочка — лестница словно горела. — Один в руки. Пошел! Это была настолько невообразимая духота, как на жаровне, что я уже начал думать, что кончится прямо на лестнице, еще не побывав в лабиринте — это прям типично мой исход. Из меня в этой очереди на лестнице семь кило веса с потом вышло, наверное, а бедная Сильвия никак вообще по весу в минус вышла. — Один в руки. Пошел! И вот я увидел, что там такое выдавали одно в руки. Был третий, на третьей ступене у спуска, когда увидел в самом низу мужчин, а рядом с ним — два больших ящика. Из ящика он доставал свертки такого же грубого полотняного тряпья, из которого была их собственная серая одежда. И мужчины, каждый своей шеренге заключенных, выдавали эти свертки, действительно по одному в руки, да еще водрузив сверху мятую щетку. — Один в руки, — снова пробасил тот, что был пред моей шеренгой, сунув сверток очередному заключенному. — О, какое хорошенькое новое личико… Я перестал вдыхать духоту и вонь и прицелив взгляд прямо, увидел перед собой длинные темные волосы. Вышел немного из строя, глянул сбоку, и вспыхнул, когда увидел, стоявшую впереди девчонку-культистку, до которой дошла очередь. И не могу объяснить, что это за бесы в меня вселились, когда грязный палец выдающего свертки, прошелся, поглаживая ее по лицу, и задержался, оттянув губу. Оказавшись впереди прежде, чем успел подумать, я резко задвинул девчонку за спину, ринулся вперед и, широко раскрыв рот, зарычал. В шеренгах послышались звуки возни и шум. Кто-то столкнул бочки с огнем и те пронеслись по ступеням вниз, едва не задевая нас. Вспыхнул один из ящиков со свертками, загремели каменные своды, кто-то кричал заклятия, мою щеку обжег удар, лязгнули клыки, треснула лестница надвое вдруг, красный купол заклятья резко опускался — это все вдруг просто смешалось в один сплошной хаос, который развязался по щелчку пальцев. И это все пронеслось мимо меня, потому что я помнил четко лишь стремление здесь и сейчас отгрызть мужчине в сером лицо. И я бы сделал это, даже несмотря на то, что в спину бок уткнулась волшебная палочка одного из охранников, а в подбородок — кулак. Но между мной и тем, кто выдавал свертки, вдруг оказалось такое маленькое препятствие, которое уперло одну руку в мою грудь, а другую выставило вперед открытой ладонью. — Пожалуйста, — прошептала Сильвия, глядя сразу и на охрану, и на сверточника перепуганным взглядом широко распахнутых глаз. — Пожалуйста. Пальцы на моей груди сжались, но она даже не глянула на меня. — Мы не хотим этого. Ее глаза бешено метались. — Кто-то пострадает из-за выходки одного. Достаточно крови, por favor no lo hagas. Сзади, обвив руками, в меня вцепилась девчонка. Я слышал ее дыхание у уха. Сильвия не шелохнулась, дрожа и раболепно глядя снизу вверх. — Отбой, — прогремел голос смотрителя Вессон с самых верхних ступеней. — Продолжать! Купол поднялся обратно к потолку. Охрана вновь выстроила шеренги. Сильвия, выдохнув, просочилась обратно в очередь. Наши со сверточником взгляды встретились. — Вампир, значит? А не знаменитый ли это Поттер? — спросил он ехидно. Я не ответил. Сверток бросили к ногам. — Удачи тебе пережить эту ночку. Один в руки. Пошел! И отточенным движение толкнул меня вперед, туда, где виднелись высокие стены из красноватого камня уходящей вглубь шахты пещеры. — Жду тебя, — бегло обернулся и прошептал я Сильвии одними губами, подгоняемый ко входу в лабиринт.