Игры в богов

Земля дрожала. Никогда не был свидетелем землетрясений, но лабиринт содрогался. По каменным стенам пробегали трещины, но тут же затягивались, как залитые бадьяном раны. Я задрал голову и глянул в высокий темный потолок. С дрожащих от подземных толчков сталактитов изредка капала вода — соленые капли на горячей коже быстро засыхали, не давая ни малейшего ощущения приятной прохлады. Вездесущие бочки с огнем отбрасывали на стены причудливые тени. Воздух был тяжелым, горячим и зловонным. Серые свертки, которые выдали на входе, ожидаемо оказались одеждой. Комплект безразмерной рубахи из грубого полотна и мешковатый комбинезон моментально прилипли к телу и неприятно натирал и без того горящую от жары кожу. Чесалась шея. Пальцами я ощупывал крапивницу, но мыслей о том, сколько поколений заключенных носило эту робу, не было. Брезгливость не прошла, нет, просто все ее ресурсы были направлены на мысли о том, что же конкретно издает душащее зловоние лабиринта: откуда пахнет кровью и дерьмом. Даже стоя в робе, тяжело дыша и чувствуя спиной сколы каменной стены лабиринта, даже глядя на людей, снующих вдали и неподалеку, я не мог принять тот факт, что самое страшное уже случилось. Что вот я здесь, и нет пути назад. Нет, я не ждал чуда и героя, который меня спасет. Просто не мог принять, что мышеловка захлопнулась. Из постройки, похожей больше всего на выдолбленную в валуне пустоту с перегородкой, вышла Сильвия. Мне стало больно и плохо. Я всегда мог оценить ситуацию по тому, как выглядела Сильвия. Она обладала поразительнейшим даром выглядеть совершенно по-разному в зависимости от ситуации. Роковой и ироничной, как навеки в моей памяти, когда на ней струящийся по выпирающим ключицам атлас и остроносые туфли. Абсолютно серой и неприметной, как в аэропорту, когда на ней ни грамма косметики, джинсы и простенькая футболка. А иногда с ней случалось что-то страшное, и Сильвия выглядела так плохо, словно умерла позавчера. — Ты прекрасна, — соврал я, чтоб не ржать и не паниковать. Боже, какой она была все-таки страшной и какая же великая сила это ее чувство стиля и умение себя подать. Женский комплект одежды представлял длинный прямой полотняный балахон и головной платок из такого же серого грубого полотна. В балахоне до пят и мягкой обуви на тончайшей плоской подошве Сильвия казалась настолько мелкой и нездорово-тощей, что я не стал даже издеваться. Ее большие глаза на маленьком остром лице выглядели и вовсе как у сбежавшей из хосписа: воспаленные, влажные, а тонкая кожа под ними красная. — Изувечу, Поттер, — ответила Сильвия и, затянув узел на платке, повязанном на голове, поправила видневшиеся под ним волосы. — Так… Ее больные глаза оглядели все вокруг. — М-м? — протянул я. — Что делаем? — Пока ничего. Говори, что ты медик. Бить не будут, а если и будут, то не насмерть. — Гениальная идея, но к ночи здесь все будут знать, что я — информатор Роквелла. — Тише, тише, не произноси этого имени. Оно в тюрьме может вызвать поножовщину. Это душное зловонное место под землей представляло собой бесконечный ход с немногочисленными развилками на пути по правую сторону. Ходы эти петляли, нагоняя ощущение того, что мы ходим по кругу — я даже водил рукой по каменной стене, пока шел, чтоб понять, кругом ли выстроена эта стена, или кажется. Везде были эти горящие бочки, которые уже впору было возненавидеть. По ту же правую сторону, где была сплошная каменная стена, располагались редкие разномастные бараки. Деревянные и хлипкие, каменные, как выдолбленные в скале, а изредка, когда мы намотали неспешным шагом, казалось, несколько кругов, попадались и проржавелые грузовые вагоны. А слева тянулась высокая решетка. Сквозь ее влажные липкие прутья виднелось большое пустующее пространство, больше всего напоминающую круглую баскетбольную площадку. Нет, не до конца пустующую — присмотревшись, я увидел на площадке у высоких стен охрану. — Мне кажется, — шепнул я Сильвии. — Весь лабиринт вокруг этой площадки. Смотри. Я обвел пальцем решетку слева и указал на едва виднеющееся такое же решетчатое ограждение по другую сторону площадки. — Похоже, — согласилась Сильвия. — Интересно, что здесь? — Актовый зал. — Актовый зал, — она задрала голову и улыбнулась. И обернулась к бараку неподалеку. — Давай-ка пока держаться поближе к этому актовому залу. Никакого желания спорить не было. Мы и остались рядом с решеткой, шагали вдоль и не сворачивались на развилках. Я представлял себе это все хуже. Иронично звучит: попасть в такую задницу и фыркать, что могло быть хуже. Но, отвечу вам, могло. Я представлял себе бесконечную бойню в этих каменных коридорах и подозревал, что стукачи, коим являлся, здесь долго не живут. Меня настрашили лабиринтами, но все ли было так страшно, если заключенные в коридорах встречались редко и держались так же поодаль, как и мы? — Погоди, — прошипела Сильвия задумчиво глядя сквозь рештку вверх. — Вон те парни… Она дернула меня за рукав и указала кивком на охрану, занимавшую позиции на узком балконе у каменных стен за решеткой. — Не будут же стоять здесь круглые сутки. Ночка будет жаркой. Я закусил губу, боясь, что она права. В коридорах было тихо — голоса звучали приглушенным шепотом, хлопали двери бараков, шаркали шаги, но звуков, предостерегающих об опасности, не было слышно. Мимо нас прошла так же медленно група заключенных — наши взгляды встретились, и мы друг друга проводили, обернувшись. — Не ходи со мной, — шепнул я Сильвии. — Смотри чтоб тебе ночью за компанию не устроили. Сильвия подняла взгляд. — Иди, — бросил я. — Чтоб я тебя видела. Держись ближе к решетке. — Давай. Она, не оборачиваясь, быстрым шагом направилась дальше по ходу. Я остался, неспешно продвигаясь и не сводя взгляда с охраны. «Интересно», — возникла мысль, когда на площадке задымил огромный закопченный котел. — «Должна же быть здесь вентиляция. Иначе бы все угарным газом задохнулись». Грелся котел — рядом с решеткой сложно было стоять от исходившего жара. Бочки с огнем — единственный источник света. Да, духота и жар такие, что даже моргать сложно, пот в три ручья и во рту сухо, но где-то в этой преисподней должна быть брешь на поверхность, иначе бы выздыхали всей тюрьмой: и охрана, и заключенные. Задрав голову, я оглядел потолок, но, разумеется, никакой вентиляционной системы не увидел. Ничего не увидел, кроме сталактитов — не разглядеть даже как высоко они. Но где-то должна была быть брешь. И пусть этот вентиляционный отвод будет узким, я знаю одну дрессированную кобру, которая свои кости впихнет хоть в спичечный коробок. Думая и гадая, я и не заметил, как в решетке внезапно начали подтягиваться заключенные. Чувствуя себя максимально напряженно, я боялся дернуться лишний раз. Ожидал удара в бок, в спину, в затылок, под колено, куда угодно, тело напряглось, мышцы дрожали. Заключенные шли к решетке, наваливались на нее аж, обходили меня — мороз по коже, единственный мой источник прохлады. Глядя перед собой, чтоб не глазеть по сторонам, я отыскал взглядом Сильвию — она сыскалась по ту сторону площадки, тоже у противоположной решетки. Я отыскал ее с трудом. Там, у противоположной решетки, тоже толпились люди, и Сильвию (а может то и вовсе была не она) я узнал лишь интуитивно — она была на голову ниже всех и казалась мелкой, как подросток в мешковатом балахоне. Не сводя с нее взгляда, я указал пальцем на котел, а затем ткнул вверх, надеясь, что каким-то чудом Сильвия поймет ход моих мыслей. Не поняла. Я не увидел реакции. И, отвернувшись, вдруг поймал бесцветный взгляд единственного глаза ведьмы, чье исхудалое землистое лицо выражало ясно и понятно — меня здесь узнали. И я узнал Красотку Фиби, контрабандистку, которую, работая посредником в «Горбин и Бэркес», послал через границу с детенышем василиска прямо Джону Роквеллу в руки. Красотка Фиби, протискиваясь между заключенными, поспешила назад от решетки. Я видел, как она оказалась рядом с довольно многочисленной группой разновозрастных мужчин и, робко прижавшись к уху одного из них, что-то зашептала. Ночка будет действительно жаркой. Я рефлекторно прижался к решетке, чувствуя от ее горячих прутьев защиту. «Хотели бы — уже напали. Их держит то, что охрана не разошлась», — твердил я себе, молясь, чтоб охрана, которая расхаживала и даже не глядела за решетку, в эту ночь бодрствовала. Заключенные сходились, окружая площадку. Я оказался прав, полагая, что лабиринты замыкаются в самом центре, вокруг этого пустого места. Люди выходили, окружали и едва не давили друг друга — несколько сотен фигур в сером, не меньше, я насчитал. Все они воняли, шептались и кашляли, но мою брезгливость словно конфисковали во время обыска. Лишь оторопел и почувствовал тревогу, когда отыскал взглядом, совсем неподалеку, исхудалую и едва дышавшую женщину, сидевшую на земле у решетки, и поглаживающую большой круглый живот. И вдруг, заставляя лабиринт содрогнуться, прогудел рог. Решетка загрохотала и начала растягиваться, ломая секции и образовывая проход на площадку — по другую сторону происходило то же самое. Заключенные роптали и, не дожидаясь, когда проход расширится достаточно, ринулись вперед. Я зажмурился, когда меня, едва не сбивая с ног, поток людей отнес вперед. Ругань, хруст рук и ног, крики, сидевшая на земле женщина сжалась клубком, прикрывая живот от этой толкотни — вот что началось. Меня больно ударили плечом о решетку и буквально выдавили на эту площадку. Только эта толпа рассыпалась, я отошел подальше, потирая явно вывихнутое плечо. И мы стояли. Сначала на площадке перед заключенными вспыхнула линия из синего пламени, затем за нею появились металлические столы. Я начал понимать, почему заключенные в определенное время сходились к решеткам. Сначала у столов появились наполненные водой пластиковые кувшины с ручками сбоку — у нас в таких продают молоко. А затем, под вой заключенных, на столах появились бумажные пакеты, которых, я просто прикинул, было раз в десять меньше, чем людей здесь. И синий огонь потух. Я ринулся было вперед со скоростью не вампира, а ракеты «земля-воздух», потому что там что-то бесплатное раздавали, но кто-то удержал меня на месте. — Нет! — Сильвия обхватила меня обеими руками и наклонила вниз. — Стой! Мимо нас бежали люди, в глаза летела пыль. Кто-то толкнул нас назад, отчего я, взбеленившись, дернулся вперед вновь. — Поттер, нет! — уперлась Сильвия, навалившись на меня всем весом. Весу в ней, как в ящерице, поэтому я почти сбросил ее с себя. — Там сейчас ничего не останется! Нам нужна еда и вода! — Это ресурс, ресурс — это валюта. Нас сметут и убьют на месте, не дав к столу и подойти, — шипела кобра. — Мы не бойцы ближнего боя, перетерпи. Оглянись же. А у столов творился хаос. Многие вступили в драку еще даже не добравшись до припасов. И не просто в драку, а в массовое месиво, оттягивая и оттесняя друг друга от столов. Земля окрашивалась брызгами крови, трещали серые полотняные одежды, дрожали стены от шума и грохота ног. Под ногами расползались трещины, а с потолка, вонзаясь, в сухую землю, как в масло, падали сталактиты. Охрана пригибала головы, суетясь на своем обзорном мостике. Заключенные кричали и бегали, и лишь мы с Сильвией, пригнувшись друг к другу, жмурились и вздрагивали. Они сметали со столов все, охапками. Тут же их сбивали с ног прочие, валили на землю, били, скручивали, отнимали припасы и сами бросались наутек. И тут же их перехватывали еще кто-то, претендующие на кормежку. Из всех, с кем можно было попасть, я попал сюда с совершенно бесполезной в такой ситуации женщиной! Да я если бы резко тогда чихнул, Сильвию бы снесло нахрен обратно за решетку, какая уж тут битва за еду. — Пусти меня, я заберу хоть что-то! — Нет, я не мог уняться. Она лишь крепче меня обхватывала и уже, кажется, даже ногами. Мозгом я понимал, что Сильвия права. Но еда, азарт и бесплатно — опасная, ох какая опасная смесь. И вдруг я увидел во всем этом хаосе девчонку-культистку, которая чудом каким-то мало того, что миновала бойню, так еще и вынесла три (три!!!) емкости с водой, по галлону каждая. И меня накрыло. — КУДА?! — взвыл я. — ТРИ КАНИСТРЫ! ТРИ КАНИСТРЫ! И побежала! Лань ебаная, нахуй столько, ты ж их не выпьешь. Голову мыть собралась или что вообще? Держите ее, ломайте ей ноги! — Поттер, уймись! — Пришла, блядь, баронесса, три канистры унесла! У-у-у-у-у сука! — горланил я, несмотря на то, что хитрая культистка уже умчалась и затерялась в развилке. — А ты, песья кобра! Я так резко обернулся к Сильвии и сбросил с себя, что она пригнулась к земле. — Какого хера ты в меня клешнями своими вцепилась?! — Я указал на пустые поваленные столы. Под столами растекалась вода из треснувших в процессе возни кувшинов. На земле остались бумажные пакеты, пустые. Заключенные, кто с пустыми руками, кто с добычей, разбегались, а я, тяжело дыша, пытался успокоиться. — Они специально дают меньше еды. — Задрав голову, глянул на охрану, наблюдавшую за всем с помоста у каменных стен. — Чертовы мрази. Внутри все кипело и переворачивалось. И вдруг подумалось, в качестве успокоения, что на культистку-повелительницу канистр я вызверился вообще зря. Девчонка умыкнула воду, много воды — в такую невыносимую духоту это самое то, что нужно. Короче говоря, вода у нас будет: или в благодарность, за то, что я девчонку выручил от домогательств на входе в лабиринт, или Сильвия снова напомнит, кто у них в культе альфа-самка. Но что делать потом? Орать я, конечно, умею, возмущаться тоже, но нам нужны припасы. Не сегодня, пусть и не завтра, но мы не протянем. Сильвия была права, нас сметут и забьют сразу же, и пакета крекеров не унести. И куда уносить? Где прятаться? Где прятать? — Идем, — шепнула мне Сильвия в ухо. Мы вновь вернулись в коридор, подгоняемые охраной с помоста. Решетки возвращались на место, закрывая площадку до следующего приема пищи. Каким будет этот прием? Когда? — М-да, — протянула Сильвия, косо глядя на исхудалую беременную заключенную, едва передвигающую ноги. — С моим «счастьем», она родит мне на колени. Я даже не улыбнулся, продолжая думать. Даже если я вспомню, что вампир и ускорюсь, чтоб выхватить провизию, Сильвию сметут с пути за секунду и просто затопчут. — Идем, — повторила Сильвия, потянув меня за собой в коридор. — Куда? — буркнул я, все еще злой. Мы свернули направо, прочь от решетки. Она вела меня уверенно, видимо успела попетлять, когда мы ненадолго разошлись. Вышли к баракам, ускорили шаг и вновь свернули, к постройке, словно выдолбленной из валуна. Лишь свернув в очередной виток лабиринта, я унюхал зловоние и глянул на Сильвию так, будто она издевалась. — Туалет? — Да. — Я туда не пойду. Потерплю до возвращения домой. — Идем. — Она настойчиво потащила меня внутрь. От вони резало глаза. Я не мог вдохнуть — тело отказывалось делать вдох. Душная комната без окон и с распахнутой дверью настежь освещалась лишь несколькими огарками свечей. И поделом, нечего там было рассматривать. Сильвия быстрым шагом зашла в одну из хлипеньких кабинок. — Мать, мы не настолько близки, — скривился я. — Бля, ну хоть руками там ничего не трогай… Максимально неловкая ситуация. Я слышал, как шуршала ткань за створками кабинки, старался не дышать и думал о прекрасном. — Не надо было меня держать, — буркнул я недовольно. — Да, надо побороться за припасы. А ты как думала. И, натянув на ладонь рукав, покрутил вентиль крана над криво висящей раковиной. Из крана потекла тончайшая струйка желтоватой воды. «Так, ну воду найдем», — промелькнула ужасная мысль. — Да, жестко, — протянул я, успокаивая то ли себя, то ли притихшую Сильвию. — Это жесткий мир преступления и наказания. Это тебе не в офисе кнопки нажимать и не по заводу на шпильках бегать. Это не тебе не это, это другое! Мне вдруг стало ее жаль. Она была мелкой, тощей, как щепка, острой на язык и высокомерной — такую только и придушить в первую ночь. Будет рядом со мной — точно придушат. — Слышь, — я постучал в дверь кабинки. — Ты, конечно, к такой жести не привыкла, но… Но послышался звонкий звук чего-то, упавшего на каменный пол. Я опустил взгляд и снял ободка раковины свечу, чтоб подсветить. И увидел, что на полу лежит небольшой сверточек, обмотанный туго куском серой ткани. Нога Сильвии, виднеющаяся из кабинки, подтолкнула сверток ко мне. Осторожно его подняв, я размотал полоску липковатой ткани. У меня в руках блеснул небольшой складной нож. Я выдвинул лезвие — маленькое, с палец длиной, но острое. — Стащила с пояса у урода, который выдавал одежду. Теряешь хватку, это ты у нас по теме карманных краж. Сильвия толкнула дверь кабинки и вышла. И тут меня осенила страшная мысль. — А где ты его пронесла? — Где-где, — буркнула Сильвия. — Почему он влажный? — Плакал. Я сам чуть не заплакал. Сильвия смотрела мне в глаза холодным взглядом, не терпящим нытья. — Мы обсудим, как ты это отработаешь, — произнесла она, нарочито медленно вытирая руку о мой комбинезон. — Но для начала нужно вернуться домой. — Ты сперла нож и пронесла его в… — Поттер. — У моего лица щелкнули пальцы. — У кого есть ресурсы, тот выживает. У кого есть нож, у того есть и ресурсы. Понимаешь? Я рассеяно закивал. Сильвия коротко кивнула. — А теперь спрячь его и переживи эту ночь. — А ты? — О, не волнуйся, я еще монтировку припрятала. Шутка. Я судорожно сглотнул. Сильвия расхохоталась и зашагала прочь. — Ты, конечно, к такой жести не привыкла, преступление и наказание, — гнусавила она, передразнивая. — Мальчик мой, не забывай, кто поднял картель Сантана. Я в двенадцатом году этим местом с автосервисов деталей навыносила столько, что Диего два Гелендвагена собрал. Вот, казалось бы, живешь себе, живешь, и вдруг, хоп, и психологическая травма. И все, нет пути назад. — Я гей, — твердил я, ритмично колотясь лбом о решетку, загораживющую пустую круглую площадку, где раздавали еду. — Все. Я гей. — Я горжусь, Поттер, что ты нашел в себе силы спустя десятилетия признать очевидное, — проскрипела Сильвия. — Но первая ночь в тюрьме особо строгого режима — не лучшее обстоятельство для каминг-аута. — Как мне теперь смотреть в глаза Диего? Сыну? — Как обычно. Стараясь ничем не выдать количество яиц, которые трогал. — Песья ты кобра! — рявкнул я так, что те, кто расхаживали мимо, обернулись. — Тебе смешно, да? Сломала мою психику, сделала меня пидором и довольна! — Я сделала? — изумилась Сильвия. — Я тебе в зад ничего не вставляла, но, если ты по-дружески и с уважением попросил… — Ты в засраном тюремном туалете достала из своего сухого колодца нож. Да как вообще это можно? — Мне даже понравилось. — Сука, я надеюсь, тебя прирежут первой. Как теперь смотреть в глаза женщинам вообще? Как теперь перестать думать, что у них не припрятано где-нибудь холодное оружие. Чертова ты кобра-копилка. У тебя там что еще полезного найдется? Блок сигарет? Если да, то тема закрыта. — Подышал спокойно. Не вышло. — Но, блядь, нож! Я еще раз мученически изучил костлявое телосложении Сильвии. — Да как вообще он туда влез… — Поттер, отстань. — Нет, я понимаю, что то место — прям нормальный такой карман, из него дети вылазят. Но это у нормальных полноценных женщин, причем здесь ты? — Уймись, огрызок эволюции. — Сильвия глядела за решетку, на охранников. Глаза ее щурились. — Они зашевелились. Я повернул голову и, вцепившись в прутья решетки, тоже пригляделся. Видимость была отвратительная — полутьма, горящие бочки, тени, да еще и воздух казался густым и тяжелым, от дыма напоминая туман. Но впереди, за решеткой, там, где у стен лабиринта возвышались мостики наблюдателей, действительно было неспокойно. Немногочисленная охрана, до этого сонными беспечными мухами наблюдающая за пустой площадкой, расхаживала и оборачивалась. Мостики у стен вели куда-то вглубь, не рассмотреть, была ли там дверь или проход. Но когда в поле зрения, выйдя на тусклый свет, появилась рослая женщина в синем пиджаке мракоборца, но с отрезанными рукавами и драными краями, Сильвия заволновалась и прижалась к решетке сильнее. — Это Смотритель? — шепнул я. Сильвия закивала. Ее глаза беспокойно метались. — Сможешь послушать? Я не сразу понял, о чем она. Но, поймав взгляд, кивнул прежде, чем понял, что не могу. Сжал решетку, стараясь прижать лицо как можно ближе, закрыл глаза и попытался уловить человеческий запах. «Иди за голосами, иди за голосами». — … а вы, идиоты, не чувствуете, как дрожит пещера? — услышал я очень приглушенный и далекий голос. — Что? Да понятия не имею, что… И голос смотрителя Вессон. — Нет, — я махнул головой. — Не могу. А как тут суметь? Воздух горячий, спертый, пахнет сотней человеческих тел. Шум в коридорах, треск пламени в бочках — я не мог угнаться за одним-единственным запахом смотрителя Вессон, когда вокруг смердело всем. Сильвия придвинулась ближе и тихо зашептала: — Она как-то сюда попала. Не через ступени, вышла бы с другой стороны. Трансгрессировать здесь нельзя, разбежались бы все заключенные. Но она как-то попала на мостик. — И? Я поймал ее взгляд. — А, ты в этом смысле… Не один я искал бреши в лабиринте. Я все еще не мог понять, Сильвия была худшим из всех возможных вариантов для напарника в тюрьме, или лучшим. Мы, прижимаясь к решетке, наблюдали за тем, как смотритель Вессон направилась прочь, но не смогли разглядеть, куда она исчезла в итоге — как по щелчку пальцев бочки с огнем потухли. Лабиринт Мохаве погрузился в непроглядную тьму. — Отбой, — прошептал я. Мы этого ждали, мы этого боялись. Дрожала пещера. Да, она действительно дрожала — я не обращал внимания на эти ощущения и звуки до того, как услышал слова смотрителя Вессон. Словно гигантский змей обвивал лабиринт кольцами и давил, крошил древний камень. Трещали стены, затягивались тут же трещины — лабиринт сопротивлялся. Дымили потушенные бочки. Стучали капли, срываясь с потолка. — Не бей первым, — шепнула Сильвия. — Можешь промолчать — молчи. Я кивнул. — Погоди, а ты? Услышал лишь ее смешок. — А я попробую отыскать нам друзей. — Но… — Я уже мертва, что мне будет. Иди. В темноте я нащупал ее ладонь и крепко сжал. Ее пальцы сжались в ответ. Куда идти? Я слышал тихие шаги Сильвии, которая зашагала прочь. Хотелось бежать за ней, но не хотелось, чтоб ночью спать было неспокойно нам обоим. И я просто свернул вправо, отдаляясь от спасительной решетки. Шаги заключенных, хруст камешков под ногами. Скрип старых дверей бараков. Передо мной шагали люди, я видел в кромешной тьме очертания их плеч. Нож медленно выскользнул из рукава и опустился в ладонь. Щелкнуло выдвинутое лезвие. В скулу прилетел удар, из темноты, из ниоткуда. Голова мотнулась, но я был готов и успел схватить сжатую в кулак руку и понять, где стояло мое первое препятствие на пути к спокойной ночи. — Не знаю, кто ты, — прошептал я, загнав нож вслепую. Попал куда-то, едва успел зажать заключенному рот рукой и повернуть спиной к стене. — Но да, это я тебя сдал. Я не чувствовал размеров лезвия, казалось, оно провалилось в податливую плоть. Рука прижимала рукоять, скользкую от крови. Я тяжело дышал, выравнивая сердцебиение в тон судорожного дыхания того, кого колол просто наощупь. Когда он обмяк, я осторожно вынул нож и, придержав тело, осторожно и тихо опустил на землю. И пошел дальше, вслед за заключенными, навстречу темноте. Один лишь раз ко мне близко прижался кто-то, оттесняя к стене, но я предусмотрительно завел руку ему за спину и поводил лезвием ножа по пояснице. — Не-а. И меня не тронули. Я улыбнулся в темноте. Ноги сами вели к баракам. Те, кто здесь не первый день, должно быть, настолько выучили все пути, что могли безошибочно определить маршрут хоть с завязанными глазами. Кто-то сворачивал на развилках, я же упорно шел вперед, вслед за теми, с кем, видимо, придется этот барак делить. Вновь грохотало что-то, особо громко в этот раз, даже голову пригнул. Нож щелкал в руке — отработанным движением я то убирал лезвие в рукоять, то вновь вынимал. Звук негромкий, но красноречивый. Больше желающих меня наказать за сотрудничество с МАКУСА не сыскалось. Барак был подсвечен огарками немногочисленных свечей. Я думал, что после чертовых бочек возненавижу огонь, но приятно было видеть это теплое свечение в кромешной тьме. Я не сразу, наслаждаясь едва-едва заметным светом, понял, что идущие к бараку замерли. Они просто остановились, как по команде, но я был здесь человеком новым, команд не знал, а потому зашагал вперед, обходя и оставляя позади заключенных. У накренившегося барака сидела, обхватив колени руками, девчонка-культистка. Ее плотным кольцом окружали, как клеткой, сорвавшиеся сверху сталактиты, вонзившиеся в сухую землю. Один из сталактитов, тот, что был прямо перед нами, пригвождал к земле распластанное мужское тело. Под ним растекалась кровь. Я, опасливо подняв взгляд на дрожащий потолок, двинул вперед. Рука пронзенного сталактитом заключенного судорожно сжимала пальцы. Девчонка подняла на меня большие черные глаза. Мы переглянулись. Я сложил лезвие ножа обратно в рукоять и направился ко входу в барак. — Не балуйся, — протянул зачем-то и, вытянув руку, легонько похлопал девчонку по голове. И зашел в душный барак, плотно заставленный узкими просевшими койками.

***

Несмотря на то, что все было плохо и держалось на молитвах, президент Роквелл пребывал в таком хорошем расположении духа, что то и дело ловил себя на мысли о необходимости пройти психологическую реабилитацию. Поводов для радости не было, президент, тем не менее, был спокоен и расслаблен настолько, что даже не желал смерти в огне тем, кто желал ему доброго утра. Размеренно и никуда не спеша, президент Роквелл вышел из лифта и, осторожно сжимая картонную подставку с двумя стаканами, направился вперед по коридору, ведущему в штаб-квартиру мракоборцев. В общем зале царила привычная утренняя беготня. — Доброе утро, — кивал Роквелл, приветствуя мракоборцев. — Доброе, доброе… рубашку заправить, что это за неуважение к форме! Рассеянный мракоборец, спеша куда-то, на ходу начал судорожно заправлять мятые края рубашки в брюки. — Доброе, — кивал на приветствия господин президент, шагая к кабинету директора Вонг. — До… И шагнул назад широким шагом, внимательно оглядывая сидевшего у одного из столов молодого человека с небрежно волнистыми волосами до плеч. Молодой человек поднял взгляд. — Доброе утро, — протянул президент Роквелл задумчиво. Молодой человек, лениво покручивая ворот широкой распахнутой на груди рубашки, задрал голову, но тут же закатил глаза. — Так, где он… Ага. — Послышались негромкие торопливые шаги и хлопок двери следом. Директор Вонг, уже с утра-пораньше усталая и раздраженная, держала в руках папку. За ней едва поспевали двое мракоборцев. — Здравствуй, Джон, — бросила директор Вонг. — Так… Дарио Моретти, двадцать семь лет, гражданин Италии. Президент Роквелл, встрепенувшись, глянул на директора Вонг. — Пожалуйста, скажи, что это новый сотрудник штаб-квартиры. — Что? Нет! — Ты уверена? — Увести, — приказала директор Вонг мракоборцам. — Куда-нибудь. Молодой человек глубоко вздохнул. Президент Роквелл проводил его взглядом и протянул директору Вонг стакан кофе. — Идиотское утро, — призналась директор Вонг, когда они зашли в ее кабинет. — Задержали суккуба за непристойное поведение, а он гражданин Италии… — Суккуба за непристойное поведение? — Президент Роквелл ахнул. — Почему, когда я служил мракоборцем, мы занимались всякой херней? Почему не этим? — … и с семи утра тягаем его по всему зданию, не знаем, что с ним делать, потому что нет ответа от консульства… — Почему меня никто не позвал? — … мало того, он ничего не говорит и игнорирует вопросы… — Пустите меня, я допрошу. — …и держать его негде, потому что все камеры битком. — Ради правосудия и государственной безопасности, я бы предложил свой кабинет, таких нужно изолировать. Директор Вонг наконец-то смолкла и подняла усталый взгляд. Не удержалась, и улыбнулась. — Как ты? Президент Роквелл развел руками. — Выспался. Что тебе, кстати, не помешает. — И понял, что его бодрое утро ни разу не заразительно, а потому умерил хорошее настроение. — О чем хотела поговорить? Директор Вонг кивнула и порылась на столе, пока под завалами папок не отыскала сплюснутый свиток пергамента. — У нас отличные новости. — Ничего себе. Такое бывает? — Сама в шоке. Итак. — Директор Вонг торжественно протянула президенту свиток. — Луи Уизли поймал муки совести и сдал нам исследования Нейта. Роквелл ахнул. — Ты шутишь. — Все, что они творили в стенах больницы, он выложил. И, плюсом, записи Нейта. Все изложено: эксперименты над людьми и махинации со средствами больницы, можем хоть сейчас брать исследователей. — Да погоди, погоди. Бегло глядя в написанное, скорее чтоб прикинуть, насколько много текста, чем подробно вчитываясь в показания, президент Роквелл хмурил лоб. — Я так и думал, что Уизли знает больше, чем всегда говорил. Не думаю, что его пускали близко в исследовательскую компанию, но парень, хоть и косвенно, но знает рецепт философского камня. — Говорит, что сам в экспериментах участия не принимал. — Мама, я не курил, а просто рядом стоял. Директор Вонг пожала плечами. — Интересно, что это Уизли надумал сотрудничать, — протянул президент Роквелл. — А что хочет в обмен на показания? — Уехать и не фигурировать больше в делах МАКУСА вообще. — Ну да, понятно. Директор Вонг, внимательно наблюдая за реакцией президента, сделала паузу, чтоб глотнуть остывший кофе. — Джон, это лучшее, что у нас есть. Отец хоть и обещал сотрудничать, больше рта не раскрыл, и продолжает тянуть, — сказала она. — Мы так можем сидеть и ждать еще год. — То, что у нас есть, это бомба, — подтвердил президент, вернув свиток. — Просто задумался. — О чем? Президент Роквелл тоже сделал глоток кофе. — Есть у нас такой весь из себя положительный целитель Уизли. И людей в коридорах реанимирует, и гранты себе один за другим выбивает, и научную работу пишет, и отборнейший платный контент создает — находка, а не мигрант. Но вот что странно. — Роквелл повертел в руке сверток. — Он после смерти Нейта должен был драпать из МАКУСА, теряя чемоданы по пути просто. А он остается. И из больницы его должны были слить тут же, он же там на птичьих правах, как питомец Нейта, был. А он остается. И не просто остается… Роквелл опустил стакан на стол со звучным хлопком. — Он за год поднимается от «принеси-подай-иди-нахуй-не-мешай» до ведущего целителя больницы, занимается исследованием проклятья инферналов и руководит собственным исследованием по ликвидации его последствий. Вот тебе и эскортник. — Так что думаешь? Выпускать из страны? — Выпускай, — разрешил президент Роквелл. — Но так, чтоб у него сложилось ощущение, будто ему оказана услуга. — Принято. Директор Вонг взмахнула волшебной палочкой. Из ее кончика вырвалась струйка серебристого дыма, которая вскоре обрела контуры журавля. Патронус взмыл вверх и, растворившись у потолка на искры, исчез. — И еще, такой вопрос. — Президент Роквелл закинул ногу на ногу. — Весточка из Мохаве не приходила? Спрятав палочку во внутренний карман пиджака, директор Вонг покачала головой. — Отсутствие новостей — тоже хорошая новость. Отчасти. — Не скажи. Я имел в виду, что там наша культистка из аэропорта? Молчит, на волю не хочет? — Молчит. — Хорошо, подождем. Директор Вонг заправила светлые волосы за уши. — Насчет этого, Джон. Это был первый и последний раз, когда я фальсифицировала обвинение. — Ты сделала все правильно. — В первый и последний раз. Президент Роквелл кивнул. — Я знаю. Но это было нужно. Он поднялся на ноги и обошел стол директора Вонг. — Иногда мне кажется, что, если мы не закончим дело культа здесь и сейчас, — произнес он, сдвинув пальцами жалюзи и глянув в окно. — То это не закончится никогда.

***

Спина болела. Пробуждение выдалось резким — я вскочил от протяжного звучания рога, сначала испугавшись, а потом изъявляя желание засунуть этот рог тому, кто в него дул, куда поглубже. В бараке не было воздуха. Ничего не было, кроме узких кроватей, натыканных так близко, что протискиваться приходилось боком. Рука, которой я сжимал нож ночью, затекла, а пальцы едва разгибались. В горле горело. Эта испепеляющая духота выжала из моего тела весь водный баланс или как это там называется, и я безуспешно пытался утолить жажду остатками слюны. Пригрозил ножичком соседям, на всякий случай, кто их знает, и вышел из барака в числе первых. Встретило меня кольцо упавших на землю сталактитов. Под одним из них вонял, нагревшись от жары, труп. Лабиринты не оказались страшным сном — все та же жара, полутьма и горящие бочки. Начиналось утро. Солнца не видно, но мы знали — наступил еще один день. Серые фигуры заключенных шагали вперед. Я влился в их нестройную компанию, идущую по коридору от барака, и шел молча, покручивая пальцами нож. Мы молчали. Молчали и когда проходили лежавший ничком у стены труп, уже второй. На земле под ним растекалась грязная густая лужа. Я почувствовал взгляды. И косо усмехнулся. Из развилок и примыкающих ходов к нам выходили еще заключенные. Я снова увидел ту девчонку — под глазами у нее зрели бордовые синяки. Она, увидев меня, дернулась было и резко шагнула назад, но я успел подтянуть ее за руку к себе. — Держись рядом, — шепнул ей. Хотя она вряд ли расслышала из-за грохота, с которым опять содрогнулись стены лабиринта. Так уж случалось, что я по жизни шефствую над убогими и немощными. Ну такой я человек, жалко мне было ее. Она была совсем юной, слабой и очень хорошенькой, а разделения на мужской и женский блоки в лабиринтах не было — видит Бог, это единственный узник, которому в тюрьме не менее тяжело, чем мне, притом, что я был всем известным информатором МАКУСА. — Слышь, — шепнул я снова. — А где канистры? Я был добрым, но практичным. — No entiendo. — Ясно. — Чертовы латиносы всегда убивали мое стремление поговорить. А я так хотел поговорить, расслабиться и создать видимость, что все хорошо. — Слушай, а кто ты по национальности? Цыганка, да? Да погоди ты… Она хотела убежать, но я придержал. — И лицо у тебя знакомое, мы раньше нигде вместе не сидели? И глянул в ее настороженное лицо. — Ох, блядь. Вот так всегда. Пытаешься быть дружелюбным, а всякие побитые кобрами и соседями по бараку девки смотрят на тебя, как на насильника. Больше мы не говорили, молчали до самого конца пути. И вот показалась за очередным поворотом решетка. Мы снова шли туда, к загороженной круглой площадке. Словно в назначенное время и в назначенном месте меня у решетки ждала Сильвия. Мое сердце сделало сальто, ведь она была невредима. Ее тонкие пальцы цепко сжимали прутья, а шея вытянута — тоже искала меня взглядом. Взгляды встретились. Не сводя с меня глаз, Сильвия подняла согнутый палец. К ней наклонилась одна из женщин, стоявших неподалеку и что-то зашептала на ухо. — Спасибо, Марта, — шепнула в ответ Сильвия. — Передай остальным. Я едва не улыбнулся. Ай да кобра, ай да широкая компанейская душа! — Ночь была тяжелой? — Сильвия приблизилась и оттянула край моего залитого засохшей кровью комбинезона. — А ты времени не теряла, — протянул я. — Что, женский коллектив принял тебя без проблем? Сильвия усмехнулась. — Эти бедные измученные женщины получили то, что хотели — сопереживающую подругу, ненавидящую власть. Если хочешь управлять людьми, инвестируй в эмпатию. Я выдохнул горячий воздух и запустил руку в волосы. — Хочешь или нет, но во время кормежки я убью здесь всех за баклажку воды. — Ишь ты, чего захотел. Кормежка здесь раз в сутки, нас не за тем по утрам будут собирать. — Подружайки по бараку тебе весь распорядок рассказали? Сильвия снова взглянула сквозь решетку на пустую круглую площадку. — Нас собирать будут на работу. — Что? — ужаснулся я. — Охренеть, здесь еще и работать надо? Надеюсь, хоть по специальности? — Ну разумеется, Поттер, этой тюрьме как раз нужен детский психолог с двумя курсами образования. — Сильвия прижалась боком к решетке. — Девочки говорят, что вакансий здесь немного. Те, кто посильнее и поздоровее спускаются в шахту. Остальные драят стены. — Зачем? Здесь же засрано. — Чтоб были при деле и не мешали тем, кто горбатится в шахте. В этот самый момент решетка загремела и начала медленно растягиваться. Одна из секций рвалась, как бумажная, открывая проход. Заключенные по обе стороны направились вперед. На площадку спустилась и охрана. Я впервые взглянул на них близко. — Говорят, что сюда МАКУСА устраивает сквибов, — зашептала Сильвии в ухо женщина, быстро убирая волосы под платок. — Никто не видел, чтоб охрана носила палочки. — А все защитные чары — дело рук смотрителя. — Спасибо, Джун. — Сильвия бегло коснулась ее руки. Между охраной и заключенными вспыхнула черта синего пламени. Джун смолкла и, опустив взгляд, отошла назад, спрятавшись за спины. — Номер семь-один-три-три, — зачитал сквиб, глядя в пергамент. Не сразу до меня дошло, а особенно в полутьме лабиринта, что на одежде были вышиты номера. А дошло лишь когда вперед неуверенно вышел низкорослый старец. — Семь-один-восемь-один. Заключенные выходили вперед. Я тревожно смотрел перед собой, мысли были об эшафоте. — Семь-семь-два-девять. — Вперед вышла культистка под свист позади. — Семь-один-девять-четыре. Рука Сильвии толкнула меня вперед. Это длилось, казалось, вечность. Вновь в три ручья лил пот, потому как чести стоять у огромного раскочегаренного котла удосужился именно я. Дышать нечем, пить хотелось так, что начал ловить ртом капли, падающие со сталактитов. Потом вспомнил, как сталактит, упавший вниз, проткнул насквозь заключенного, и подумал, что ну его нахрен. Не скажу, что запомнил лица тех, с кем прибыл сюда. Но, глядя бегло на девчонку-культистку и на Сильвию, подумал, что вперед вызвали вчерашнее пополнение. Разве что прибыло нас около тридцати, а номеров назвали двадцать три. Вперед вышел охранник. Он был той комплекции, на которую смотреть можно только снизу вверх и с уважением. Широкие каменные плечи и нечесаная борода заставили, да при моем-то зрении, грешным делом подумать, что отец всех контрабандистов, Михаил, решил сменить профиль. Мысль тут же не подтвердилась — уж с Михаилом бы мы договорились. Еще одна мысль озарила — я без очков и понятия не имею, где они и на каком этапе слетели с переносицы. Пока я думал и удивлялся, как это еще в темноте не убился сам, облегчив тем самым задачу неприятелям, охранник приблизился на пару шагов. Синяя линяя защитного пламени вытянулась, по-прежнему разделяя его и заключенный. — Стены, — говорил охранник, оглядывая нас и тыча пальцем. — Стены. И шагал вдоль шеренги. — Шахта, — сказал он, оценив чернокожего мужчину, лямка комбинезона которого впивалась в крепкие мышцы. — Стены. Женщина, стоявшая рядом, выдохнула, услышав назначение. — Стены. — Культистка прикрыла глаза тоже. Шагал и смотрел, как будто лошадь себе выбирал. — Шахта. — Мужчина, на которого указали следом, не отличался могучим телосложением, странный был выбор. Я закатил глаза. Довелось стоять вторым с конца, у самого котла. Не сдохнуть бы, пока этот прораб чертов всю ораву распределит. — Стены, — басил охранник. — Стены. Стены. Наконец-то его крючковатый палец ткнул в меня. — Стены. — Дай пять. — Я отбил протянутую ладонь стоявшего рядом новичка. Охранник закончил маршрут. — Шахта, — проговорил прежде него голос Сильвии. Я так резко повернулся к ней, что шею защемило. — Ты че ебу дала? Позади раздался смех. Охранник, широко усмехнувшись, шагнул ближе. Защитное пламя загорелось всего паре дюймов от Сильвии. — Шахта, — повторила Сильвия спокойно. Просто чтоб вы понимали, насколько низко к ней склонился охранник и почему заржали заключенные позади, Сильвия доходила ему ниже уровня груди. Охранник двумя пальцами взял ее за тонкое предплечье и поднял руку вверх. — Шахта, значит? — Так точно, сэр. — Сильвия смотрела хоть снизу вверх, но уверенно. Охранник хохотнул. — Этой дохлой тряпку выдать первой, — громко бросил он остальным. — Чтоб тебе эта тряпка саваном не стала, — шепнул я. — Сэр. И тут же зашипел Сильвии: — Что ты делаешь, молчи… — Земля дрожит, — громко объявила Сильвия вслед. — Мы все это чувствуем. Судя по тому, что дрожит она до сих пор, вы не знаете, почему так и как решить это. Охранник замер на мгновение и обернулся. — Если толчки не прекратятся, может случится обвал. И конец вашей шахте, как и единственным людям, которые способны там работать. Люди — это ресурс, главный ресурс. У вас есть расчет нагрузки на шахту? — Сильвия скосила в сторону охраны взгляд. — Расчет количества воздуха? Ну хотя бы посменный план производства, чтоб рабочие не сдыхали через месяц каторги? Крючковатые пальцы подняли ее голову за подбородок. — Шахта. И ушел прочь, спеша вернуться на мостик. Линия защитных чар змеей ползла следом, огибая охранников и зловеще трепля синее пламя. — Какая шахта, мать, ты с ума сошла? Едва поспевая за Сильвией, я хотел трясти ее за плечи. «Извините-простите, женщина ошиблась, дайте ей тряпку, она тоже идет на стены», — попутно думал, как сказать охране о резком изменении желания заключенной. Сильвия же свернула в один из коридоров, то ли слепо, чтоб просто не стоять на место, то ли целенаправленно. И совершенно не слушала ни меня, ни голос разума. — Слушай. — Наконец-то вышло ее обогнать. — Ты сильная, независимая и вся хуйня, но шахта. Это изнуряющий физический труд, жара еще большая, чем здесь. Да кирка весит больше, чем ты, ты просто ее не поднимаешь. Посмотри туда. Я за плечи развернул Сильвию лицом к развилке, где тоже сновали заключенные. — Все здоровые, относительно здоровые, мужики. И они сами ноги скоро протянут. — Но я-то уже протянула. — И это я не говорю о том, что тюрьма особо строго режима, это не то место, где женщине следует вливаться и диктовать правила оголодалому коллективу мужчин. Понимаешь? Сильвия отмахнулась и скользнула взглядом по изувеченному трупу около одной из стен. Не моя работа, честно, этот лежал не так. — Не хотел поднимать эту тему, но, — не унимался я. — Ты уже далеко не девочка. Сколько тебе лет? Допустим, плюс-минус, как египетским пирамидам. Так вот, я тебя после трудового дня в шахте просто не откачаю, у тебя мотор от жары и работы просто встанет. — Мой мотор прострелили насквозь семь лет назад, хуже ему не будет. — Да как же ты… — А теперь слушай меня, Поттер. — Сильвия резко обернулась и шагнула вплотную. — Лабиринт построен на золотом руднике, который пидорасят двести едва живых работяг. Под нами сейчас десятки миллиардов галлеонов, которые могут просто исчезнуть, если из-за этих подземных толчков обвалится шахта или если те, кто могут работать, посдыхают. Смотритель и ее куклы это понимают и пойдут на сделку с кем-угодно и на что-угодно, если есть малейший шанс сохранить рудник. — Но не киркой же махать… — Скажут махать — я помахаю, и буду махать лучше всех в этой тюрьме. Ты не понял, да? На шахте и золоте из ее недр держится весь лабиринт. Кто владеет шахтой, тот владеет лабиринтом. — Огромные глаза Сильвии горели. — Неделю мне дай, и это будет моя шахта. Ситуация не смешная, но мой рот тянулся в улыбке, а из горла так и рвался гомерический смех. Вы знаете, я по молодости в Сан-Хосе часто задавался вопросом, почему суровый сальвадорский альфа-самец, стальная рука картеля Сантана и безжалостный аннигилятор так прогибался под каблук женщины, которая ему не друг, не любовница, не семья, а просто-напросто высокомерная и вечно всем недовольная кобра? А вот почему! Я за неполные сутки в тюрьме получил по морде и едва не умирал от теплового удара. Сильвия за неполные сутки в тюрьме уже собиралась наладить горнодобывающее производство и отжать у МАКУСА золотой рудник. Сильвия не улыбалась. Не шутила. — Всего одно «но», — перестал улыбаться и я. — Ты ни черта не смыслишь в горнодобывающей промышленности. — Кто? Я? — Сильвия возмутилась до глубины души. Но согласилась. — Это неважно. Пустите меня в шахту, разберусь по ходу. — Это так не работает. — Сынок, моя карьера началась с того, что я наврала изгнаннику уличной банды, что знаю, как отмывать деньги и могу найти за сутки фуру, которая перевезет двадцать тысяч единиц оружия через границу. — Большие глаза мягко прищурились. — О, время той жизнеутверждающей истории, когда Диего прострелил тебе ноги и отказывался везти в больницу, пока не выучишь все, о чем ему напиздела? — Что-о-о? Боже, какой бред, такого не было, он же не психопат какой-то, он просто поставил меня на счетчик и обещал продать мои почки, — цокнула языком Сильвия. — Но не это важно. Важно поселить в людях уверенность. А там — по ситуации. За меня даже не думай, мы с моей шахтой будем решать сами, ты же… Вдруг она напряглась и вытянула шею, чтоб заглянуть через мое плечо. Приоткрытые губы сжались в тонкую напряженную линию. — А ну уйди. — Сильвия меня отодвинула в сторону. Я обернулся и увидел неподалеку на развилке девчонку-культистку. Она, прижимаясь к стене лабиринта, явно хотела бежать в обратную сторону. — Не трогай, — одернул я, но Сильвия не слышала и не слушала. Откуда в маленьких тщедушных людях столько агрессии? Они физически не способны! Сильвия коршуном подлетела прежде, чем я успел ее перехватить и прижалась к культистке всем телом. — Что ты слышала? — Ничего. — Так, блядь! — воскликнул я. Но рука Сильвии резко сжала шею девчонки и дернулась вперед. От звука, с которым голова врезалась в стену лабиринта, я поежился, а по древнему камню от затылка культистки расползлась такая глубокая и длинная трещина, что стало удивительно, как это голова не оказалась размозжена от удара. — Мы тогда в камере недоговорили, — яростно прошептала Сильвия, сжимая пальцы на шее. — Лишь уяснили мое отношение к бабкиным прототипам, и оно ни разу не изменилось за сутки. — Отпусти ее! — гаркнул я. Подтягивались заключенные и окружали нас полукругом. Я занервничал еще больше и вытянул из рукава нож — не получить бы самому от толпы удар. Обернулся, оглядывая их всех: изможденны, покрытые налипшей на пот пылью лица, все как одно. И прикидывал, кого мог когда-то сдать Роквеллу, кого из них… Позади послышался смачный звук удара. Я вновь рывком обернулся. — Я задала вопрос, — процедила Сильвия. Вопрос я не услышал. — И если не услышу ответ, будь уверена, выменяю тебя у первого встречного на воду. Эй там, молодые люди. — Сильвия отклонила голову к толпе. — Кто поделится канистрой в обмен на кусок свежего мяса? Толпа заулюлюкала. Я стиснул зубы и едва мог справиться с желанием вонзить этот нож Сильвии в хребет. Вот во всех смыслах приятная женщина (иногда), но в агрессии — больная насквозь. — Я услышу ответ? — И губы у нее даже тянулись в улыбке, вообще неуместной. — Ага, — сплюнув кровь через плечо, буркнула культистка. И сжала пальцы на руке, державшей ее за шею. — А не пойти бы тебе нахуй, Рената Рамирез. Рука Сильвии дрогнула, в секундной слабости, а голова тут же мотнулась в сторону, вслед за опустившимся на ее щеку кулаком. — Спокойно! — орал я, снуя туда-сюда и не зная, что в такой ситуации делать и кого от кого оттягивать. Женская драка — это прелюдия к апокалипсису. Смешались воедино, в один ком ярости руки, ноги, волосы, серые балахоны, мотылялись от ударов головы, сплевывалась кровь и конца этому не было видно. Я почти выл, кидаясь то одну оттягивать, то другую, получил и сам по лицу от вошедшей в раж Сильвии, сам ей чуть не всек в ответ, но вовремя спохватился. А из толпы заключенных хоть бы кто помог! Они там, судя по звукам, ставки делали на сегодняшние припасы. — Девочки, уймитесь! — оставалось лишь вопить, перекрикивая грохот земельных толчков. — А то я обижусь! В этот момент Сильвия, всклокоченная и залитая кровью, немыслимым чудом и массой всех сухожилий сумела повалить культистку на землю, напрыгнула сверху и замахнулась рукой, сжимающей камень. Что-то подсказывало, что в тюремной иерархии моя ручная кобра поднялась от дерзкой новенькой до грозы северной части лабиринта — ее так поддерживали, будто всей тюрьмой к этому бою готовили. Не поддерживал только я, глядя на это все. Но триумф Сильвии омрачили не побои, и не явно сломанный даже нос. Потолок над нами загрохотал — содрогнулись и стены. Сильвия осторожно, пригнув шею, взглянула вверх, на дрожащие сталактиты. — Это ты, — прошептала она то ли торжествуя, то ли в ужасе. Разбитые губы культистки задрожали в улыбке. Ее ослабшие безвольные пальцы разжались. — НЕТ! — не своим голосом заорал я, предчувствуя. Огромный сталактит, сорвавшись с потолка, пролетел так стремительно, что показался мне размытым полетом буйства темных красок. Я ринулся вперед, задержав дыхание, Сильвия вытаращила глаза и издала хриплый выдох — сталактит замер прямо над ней, в полудюйме нависнув над ее выгнутой колесом спине. Его острие робко тыкалось ей в позвонки. Шум затих. — Еще раз ты перейдешь мне дорогу, — прошептала культистка, давясь смехом. — Еще раз хоть кто-то здесь меня зацепит, и я завалю твою шахту к ебаной матери. Вот уж одного культа родственницы! Сильвия явно не верила ни глазам, ни себе самой. Ее лицо казалось растерянным. Взгляды встретились. Рука, сжимающая камень, опустилась. Сталактит раскрошился в пыль и мелкие камни — его остатки лишь осели вниз, засыпая Сильвии балахон. Я выдохнул. Культистка, с трудом приподнявшись, нашла силы, чтоб оттолкнуть неприятельницу. Прозвучал тягучий звук рога — нас снова созывали к решетке. — От всего, что вынесешь с шахты, — держась за стену, бросила культистка. — Половина — моя. Я протянул Сильвии руку, поднимая на ноги. Она смотрела только на девчонку, не веря. — Ишь ты. Зачем тебе? — А чтоб ты место свое знала. Лицо Сильвии перекосило. — Идем, — шепнул я, оттягивая ее. Она резко повернулась и замахнулась, но я успел поймать ее руку. — Идем, я сказал. И развернул ее в обратную сторона, едва сдерживаясь, чтоб не придать ускорения пинком. Торопясь следом, я бросил на девчонку многозначительный взгляд и, пока кобра не видела, продемонстрировал большой палец.

***

— Вообще я не такая, — смущенно проговорила культистка, оттирая вонючей тряпкой засохшую на стене кровь. — Все мы не такие. — Нет, правда. Я триста раз лучше промолчу. Просто уже сил не осталось. Работа была нехитрой, но тяжелой. Смысла чистить стены каждый день я не видел, особенно те участки, которые не были загажены кровью и закопченными следами от горящих бочек. Но спорить с охраной не рисковал никто — тряпки и щетки шли в ход, безропотное подчинение не оспаривалось. И я решил следовать законам лабиринта. — Ты на нее не злись, — протянул я. — Она тетка так-то неплохая, компанейская. А то, что на людей кидается и флягой свистит — так это от одиночества. Культистка не ответила, лишь принялась усердней тереть пятно на стене. Я вздохнул. — Да ты тоже хороша. — Я не оставлял попыток завязать диалог. — Бьюсь об заклад, тебя вырастил суровый отец. — Нет, — коротко ответила культистка. — Меня воспитала мама. — Такая же суровая, как ты? — Не знаю, я не знала ее настоящую. — Понятно. Я обмакнул щетку в ведро с остатками грязной воды. — Слушай, раз так тема зашла… То есть, тебя не Палома вырастила? — Нет. — Снова и коротко ответила культистка. — Просто я подумал, что если ты — член культа и… Она повернула голову. — Я никогда не была членом культа, я — ликвидатор проклятий МАКУСА, оставьте вы меня уже в покое. Меня не определяет родословная. — Вообще-то определяет. Погоди. — Я вновь опустил щетку. — В смысле, ты ликвидатор проклятий? Культистка вновь устремилась к стене и как заведенная начала тереть старый камень. Длинные темные волосы скрыли ее лицо. Ее рука со сбитыми костяшками сжала тряпку сильнее. — Была им. Пока не узнали о моей родословной. Пришлось бежать из МАКУСА, пока не… короче, и вот я здесь. Ее длинные ресницы сомнкнулись — моргнула, словно прогоняя пелену перед глазами. — Вся жизнь на чемоданах, во лжи и разбитых надеждах, лишь потому что мой предок — обезумевший от страха за бессмертие Обскур. — Губы дрогнули. — И всю жизнь оправдываться за свое происхождение и проклятье, которое не выбирала. Тыльной стороной ладони девчонка утерла щеку. — Чтоб в итоге доебалась она! — Видишь, какая ты. Хрупкая, но сильная. Таким в культе не место, — улыбнулся я. — Не прошу дать Ренате шанс. Просто не попадайся ей на глаза. Стена оттиралась тяжело. Как я не тер каменные блоки, кровь вьелась и оставляла грязные контуры. По трое-пятеро на коридор, все пыхтели, оттирали, мочили тряпки и елозили щетками, но, хоть на стены отправляли и абсолютное большинство заключенных, сомневаюсь, что этого достаточно, чтоб отчистить все извилистые ходы Мохавского Лабиринта. — Погоди, — вновь заговорил я. — Ты сказала, что тебя воспитала мама. То есть, есть еще женщины из культа кроме тебя и Ренаты? — Я не знаю. — Да ладно тебе. Мне можно сказать. — Это еще почему? — Я вам почти родственник. Я Палому на печке в шатре натягивал. Если это не аргумент к доверию, то что тогда аргумент? Культистка задержала на мне взгляд, от которого стало стыдно, поэтому я повернулся к стене и вновь начал работать щеткой. — Имя-то у тебя хоть есть? — буркнул я. Мне не ответили, настойчиво игнорируя. Да и сама судьба была против, потому как раздался гудок в рог и громовой голос откуда-то… отовсюду, пророкотал: — Семь-один-девять-четыре. К решетке! — Ох, бедолага, земля ему пухом, — протянул я. — Это ты, — глядя на номер, вышитый на моем комбинезоне, сказала культистка. Я опустил щетку. — Блядь. Но это было ожидаемо. Мой комбинезон покрыт пятнами крови. Я ношу краденый и уж точно запрещенный нож. — На. — Я сунул нож культистке. — Потеряешь — переселю в барак к Ренате. Та растеряно отнекивалась, но собралась и сунула складной нож под повязанный на голове платок. А я, бросив щетку в ведро, направился к развилке. Меня вели двое, по обе стороны сжимая скованные кандалами руки. Мы шагали, по лабиринту вслед за путеводной линией из синего пламени. Она обвивала кольцом охранников, смыкалась впереди и тянулась вперед, огибая путанные ходы. Я молчал и не дергался, хотя с трудом сдерживался, чтоб не съехидничать — лабиринта изнутри охрана не знала. Шли долго, иногда они меня волокли. Отмывающие стены заключенные косились вслед. Наконец впереди появились распахнутые каменные ворота, ведущие, казалось, в сплошную тьму. Но мы шагали. Когда впереди вспыхнули дюжины бочек, я увидел в красноватом жарком свете огня те самые высокие ступени, по которым мы долго спускались в лабиринт. Дышать здесь стало легче. Потолок оказался выше, воздух — хоть жаркий, спертый и пахнущий гарью, все же был. Мы потянулись к ступеням и уже на пятой-шестой я жмурился от боли. Подниматься, высоко задирая ноги, оказалось сложнее, чем очевидно казалось. Когда земной пласт над головой с грохотом и дрожью всего лабиринта сдвинулся, открывая подъем на поверхность, я едва не задохнулся. В горящее лицо ударила такая мощная волна прохлады, что, казалось, затрепетала каждая ресница. Я чувствовал облегчение каждой порой, каждым вставшим дыбом волоском, и, позабыв об усталости, поднимался с новой силой. Лицо вымокло, стоило подставить его навстречу выходу. Я вновь ожидал палящего солнца пустыни Мохаве, но как же опешил, когда, поднявшись, увидел неуемную бурю. Серая пустыня сливалась в один тон с тяжелыми грозовыми облаками. Жгучая молния мелькнула, озарив на секунду небо вспышкой. Стена ледяного дождя заливала землю и нас — я вымок до нитки в долю секунду. Редкие кустарники гнулись к земле, неподалеку дымилась от угодившей молнии юкка. Но звук, с которым от бури дрожала водонапорная башня, не был сравним ни с рокотом подземных толчков, ни с раскатами грома. Казалось, что подпорки башни вот-вот рухнут, а сам огромный резервуар упадет следом и пробьет земельный пласт. Меня толкнули к металлической лестнице, ужасно скользкой от ливня. Поднявшись в два пролета, охранники толкнули меня в дверь, единственную, что была напротив. Не сразу пришло понимание, что это дверь в бак для воды. Однако водонапорная башня, в частности, ее бак, оказалась фальшивкой. Я оказался вовсе не в баке, а в кабинете, впрочем, на бак очень похожем. Он был круглым, железным и душным, без окон, но зато с огромной картой лабиринта: путанные ходы спиралью расходились вокруг круглой площадки. Единственное сообщавшее, о том, что карта — не картинка для красоты, были клубья черного дыма в верхней части спирали ходов. И одна-единственная красная точка, жирная такая, мигающая. Я смотрел на эту точку безотрывно и даже не думая о чем-то конкретном, когда услышал хриплый кашель. Он-то и заставил меня повернуть голову. За столом, скроенным из досок и шлакоблоков, сидела рослая женщина и курила толстую сигару. Одетая в старый потертый пиджак мракоборцев МАКУСА, но с отрезанными по самые плечи рукавами, она и вся сама по себе была потертой и потрепанной, в тон одежде. Волосы грязно-желтые, выгоревшие на палючем солнце пустыни, сухие, как солома и собранные в неаккуратный хвост. Кожа смуглая, обветренная, морщинистая, морщинистыми были даже пальцы, сжимающие сигару. — Мистер Альбус Северус Поттер, — проговорила женщина глубоким хрипловатым голосом. — Легенда здесь. Не обращая внимания на барабанную дробь дождя по крыше, она встала со скрипнувшего стула. Я скосил взгляд на захламленный стол — грязная смердящая пепельница, большая учетная книга, кусок золотой руды, пустая консервная банка и табличка у самого края, гласившая, что передо мной — смотритель Мохавского Лабиринта, по-имени Норт Вессон. Ее взгляд скользнул по мне. Но ни слова о перепачканном кровью комбинезоне не последовало. — Воды, мистер Поттер? Она действительно налила в стакан воды из бутылки. Вода была горячей, стакан не очень чистым, но я осушил его до дна. Что лишь раздразнило жажду. Смотритель Вессон забрала пустой стакан, прикусив сигару. — Как вам первый день в лабиринте? От густого запаха тлеющей сигары пустой желудок сводило резью. Я поднял взгляд. — А вам как кажется? Тонкие обветренные губы смотрителя Вессон дрогнули. — Искупление и смирение — вот ваша цель пребывания здесь, под землей, — произнесла она, вновь плюхнувшись на скрипучий стул и закинув ноги на стол. — Все эти монстры давно потеряли человеческий облик. Отбирали жизни, рушили свои собственные и никто из них до лабиринта не задумался ни разу о содеянном. Резким движением она вынула сигару изо рта и выдохнула крепкий дым. — Только здесь, в лабиринте, следуя его законам и принимая свою участь, эти монстры могут вновь осознать ценность человеческой жизни. И вновь стать людьми. — Да что ты, блядь, такое несешь? Смотритель Вессон вскинула бледные брови. Я упер закованные в кандалы руки в край ее стола. — Да ты хоть знаешь здесь, на поверхности, что происходит в лабиринте? — Происходит искупление, мистер Поттер. — Происходит вырождение. — прорычал я. — Ты хоть раз спускалась туда, смотритель? — У лабиринта свои законы. В ее глазах не было ни малейшего намека на понимание, о чем я. — Люди убивают за еду и воду. Задыхаются от духоты, дохнут от заразы. Они насилуют друг друга, режут по ночам, забивают на смерть. Все то примитивное животное дерьмо, что сидит в них, вылезает во всей красе. — Я сжал стол до боли в руках. — А потом эти уже действительно монстры, которым везет, если есть такие, конечно, выходят на волю и несут законы лабиринта в большой мир. И ты говоришь об искуплении? Да посмотри же на мой пропитанный сухой кровью комбинезон! Перед тобой стоит тот, кто уже в первую ночь прочувствовал законы этого места! — Тот, кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт, — отчеканила смотритель Вессон. Мои широко распахнутые глаза дрожали. Я едва помнил, как дышать, от захлестнувшей ярости, и резко отпрянул от стола. — Искупления я в вас пока не вижу. Вы хоть понимаете, Поттер. — Окурок уткнулся в дно грязной пепельницы. — Как вам это необходимо? Вы же самое настоящее чудовище. — Ты еще ничего не видела, — прошептал я. — Я видела достаточно чудовищ, но, признаюсь, вампиров в лабиринте еще не было. И это проблема. — Так отпустите меня домой. Смотритель Вессон хохотнула. — Это проблема. — Она повторила так, словно этого смешка не было. — МАКУСА допустил одну эпидемию вампиров. И я не могу позволить, чтоб лабиринт захватила еще одна. Она снова резко изменила позу. Тяжлые ботинки со стуком опустились на пол, когда смотритель Вессон стянула ноги со стола и, придвинувшись на край стула, наклонилась ко мне. — Я не могу вас изолировать — у лабиринта свои законы. Остается лишь надеяться на ваше смирение и силу искупления. — Да-да, я такой. — Сколько крови вы пролили, насыщая своего зверя, Поттер? Я широко улыбнулся. — Сказал бы, но мне стыдно. Я в процессе искупления. Ее костистая рука сжала мою. — Вы самое настоящее чудовище, но… Наши взгляды пересеклись. Мне стало мерзко от того, как смотритель Вессон на меня смотрела. В ее взгляде не было жестокости, была же светлая наивная вера. Внезапно. — В каждом заблудшем, потерявшем человеческий облик, есть луч света, который достоин спасения. Единственный луч, который во мне остался, это луч надежды к херам подорвать ее чертову золотую шахту и обратить лабиринты Мохаве в каменную пыль. — И я верю вам, Поттер. Смотритель Вессон сняла со стола шкатулку, оббитую синим бархатом. На шкатулке блестел вышитый орел МАКУСА, расправивший крылья. Открыв шкатулку с такой осторожностью, словно там хранился сапфировый перстень гоблинской работы, смотритель Вессон придвинула ее ко мне. В шкатулке лежала плотная повязка из грубой коричневой кожи. — Это не приказ, мистер Поттер. Это ключ к смирению. Дрогнувшими пальцами я вытащил повязку. Смотритель Вессон кивнула. — Я не принуждаю. Это ваш выбор и ваше смирение. Вам будет так легче, ведь я не допущу здесь рассадника вампирской заразы. Ее палец указал на карту лабиринта, где мигала единственная красная точка. — Я узнаю, если появится еще одна, — сказала смотритель Вессон. — И приму меры. Поэтому будьте смиренны, мистер Поттер. Не испытывайте мою власть на прочность. Под тяжелым взглядом я послушно прижал повязку ко рту и застегнул ремешок на затылке. Плотная кожа тут же прилипла ко рту, сдавливая челюсть и будто толкая ряд зубов назад. Смотритель Вессон прикрыла глаза. — Очень хорошо. Меня уволокли обратно в лабиринт. В раскаленное пекло, в самую его глубь. Я только судорожно вдыхал носом горячий воздух и был близок к безумию — мне нужно было дышать, но рот скрывала повязка. Мы шли по узким извилистым ходам, я хрипел и кашлял в повязку, не в силах научиться дышать ровно и только носом. Ноздри обжигал густой этот воздух, пропитанный гарью, пламенем и потом. Шли недолго и зашли не туда, откуда меня забрали изначально. Подвели к одной из тысячи стен и оставили там, познавать смирение работой. Полируя тряпкой стену, невесть зачем и невесть сколько, я смотрел, как черпает украдкой воду из ведра, где полоскали тряпки, старик, работавший в паре со мной. Не знаю, сколько часов бездумных однотипных действий прошло, сколько раз я чистил один и тот же камень. Мне казалось, прошел год, прежде чем гул рога не ознаменовал окончание работ. Заключенные бросали тряпки, щетки и, не сговариваясь, направлялись вперед. Просто вперед, в коридор, где из примыкающих ходов выходили еще люди, мы шли к решетке, загораживающей круглую пустую площадку. Шли занимать себе места для низкого старта в бойне за еду. Прижимаясь к горячим липким прутьям лбом, я слепо смотрел перед собой. Люди по периметру обходили площадку, готовясь, ожидая. — Просто сядь и жди, когда это закончится, — услышал я обрывок разговора. — Даже не заходи туда. Вновь дрожали сталактиты под потолком. Казалось, сама стихия жаждала уничтожить это место. Позже к решетке вышли и рабочие шахт. Едва волочившие ноги, даже не переговаривающиеся друг с другом и закопченные — слой каменной пыли, налипший на пот, можно было соскребать пальцами. Я еще удивлялся про себя, почему самые крепкие не были на вчерашнем побоище за припасы самыми буйными. Вот почему, они едва моргали от усталости, лишь потирали мозолистые руки, чтоб хоть их отряхнуть от грязи. Им даже негде было толком умыться. Из крана в туалете лишь струйка воды шириной с соломинку текла. Я крепче сжал и решетку, и ноющие челюсти. «Как вы там говорили, смотритель Вессон?» — думал про себя. — «Искупление и смирение?». Головой я понимал, что все эти люди здесь не просто так — это преступники. Но, знаете в чем шутка? Это — люди. Все еще люди. Сильвия нашла меня сама, вытирая на ходу платком чумазое побитое лицо. Наши взгляды встретились, и она вздохнула. Приблизившись, молча наклонила мою голову. Я, уткнувшись макушкой в ее острые ключицы, завел руку и отнял тонкие пальцы от ремешка на затылке. Выпрямился и глянул на Сильвию бесцветно. Она нахмурилась. Я покачал в ответ головой. Мы оба прижались к решетке, ожидая. Чтоб поддержать диалог, хоть какой-то, я указал кивком на чумазых работников и глянул вниз. Сильвия ответила коротко — показал большой палец и усмехнулась уголком рта. Когда загудел рог в очередной раз, и решетка начала тянуться, выламывая проход на площадку, заключенные вновь, давя друг дружку, поспешили пробраться внутрь. Я обернулся на Сильвию, которая осталась по ту сторону, у прохода, и вскинул бровь. Сильвия фыркнула и обхватила двумя пальцами собственное запястье — пальцы сомкнулись, как браслет, оставляя просвет у косточки. Понимала кобра, что ее сметут сразу же, если только рискнет подойти к столам. У меня дрогнул нерв на лице. А я вышел. Как раз когда появились столы, уставленные бумажными пакетами, и вспыхнула отделяющая от них защитная линия. Я просто шагал прямо, безропотно минуя стоявших впереди. Возмущенные возгласы, кто-то дергал, оттягивая назад, некоторые, как марафонцы, с низкого старта готовились бежать вперед. Меня окружали люди — смердящие, ничтожные и слабые люди. Я презирал их, но, подняв взгляд, увидел на мостике у стен лабиринта других людей. Чистых, властных, сильных. Их я ненавидел. И синий огонь погас. Короткий путь открыт. На лицо попала чья-то кровь. Кто-то, упавший на каменную землю, хватал за ноги. Метались люди, ноги топтали головы, рвалась одежда, трещали кости, срывались голоса. Это все проходило мимо меня, тусклым отрешенным фоном, до тех пор, пока чья-то рука не оттянула меня с пути за лямку комбинезона. И я очнулся — это не было фоном. Не будет здесь такого фона. Я резко обернулся и схватил косматого заключенного за горло. Швырнул перед собой и, вцепившись в его челюсти, резко их развел до победного щелчка, даже не чувствуя боли от давления его зубов. Даже мышцы рук не напрягались. Кровь вдруг брызнула в лицо и залила землю — я отшвырнул тело и, ногой толкнул под колени следующее, то, что было на пути. Под натиском пальцев крошились его зубы, трещали кости — разорванным ртом вниз упал еще один. Толпа расступалась впереди, атаковала со спины, но я не оборачивался назад, то скидывая чужие руки, как клопов, то позволяя рвать липкую одежду. Третий, пятый, еще один, одна — я бросал их на пути, не разбирая и не вглядываясь в лица, которыми они падали навзничь. Я просто шел вперед, а они бросались под ноги, били и царапали, безумные, дикие чудовища — в этом смотритель Вессон была права. Но такими ли они попали в эти стены? Таким ли я попал сюда только вчера? Охрана на мостиках забегала — я слышал, как скрипят подпорки. А что не так? У лабиринта свои законы. Я совершенно не чувствовал своего лица. Оно было покрыто густой горячей маской, будто кто-то вылил сверху сироп. Сироп заливал глаза и нос, срывался каплями вниз, мешал дышать. Грудью принял удар от очередного заключенного — он замахнулся баклажкой воды, но я отклонил голову и рассеянно провел пальцами по щеке. Пальцы соскребли целый слой, оставляя на коже бороздку, а когда я опустил взгляд и посмотрел, то понял — сироп, покрывавший мое лицо, был кровью. Наконец-то мне действительно запахло кровью. Пришло недоумение, и я пропустил удар — голова мотнулась. Вытянув руку, я сжал горло нападавшего. Задыхался, из груди рвался крик, и я тянул челюсти, чтоб кричать. Тянул, как никогда, разрывая преграду, всеми силами. Я тянул свои челюсти, раскрывая стянутый повязкой рот так широко, как только могу. Рука впивалась в горло нападавшего, на спину обрушивались удары, роптала охрана и скрипел мостик, а я раскрывал рот, чувствуя, словно кожа лица рвется. Вспышки боли, вкус собственной крови от сдавленных десен, а я, как заведенный, открывал рот, чтоб вздохнуть. Уголки рта чувствовались уже где-то на уровне скул, но я тянул и тянул, шире, еще шире, пока не раздался звук, неслышимый в хаосе, но различимый мне. Лопнули кожаные шнурки повязки. И я, раскрыв рот так широко, как никогда прежде, лязгнул острыми зубами и издал хриплый вымученный рык. Заключенные валили к решеткам, окружая меня позади. Вцепившись в волосы заключенного, которого держал, я резко отклонил его голову. Шея хрустнула, как дощечка — я тут припал к ее изгибу и вгрызся в горячую смердящую плоть. Жадно глотал, давясь, кровь, до самой горечи, которую выделяет мертвец. Затем отшвырнул тело и, пережевывая плоть, с упоением глянул вверх. На меня, сжимая ограду мостика, глядела смотритель Вессон. Ее обветренное лицо было синюшно-бледным. Столы с припасами были практически не тронуты, лишь баклажки с водой повалены. Я приблизился. Только я один. И снова поднял взгляд на смотрителя Вессон. Казалось, она сейчас своими пальцами сломает ограждение мостика. Она смотрела на меня — глаза метались. Я смотрел на нее — и бровь не дернулась. Стоял, не двигаясь, пригвождая ее взглядом к мостику, с которого она никогда не спустится, пока здесь, на площадке, эти монстры. Она была первым лицом здесь, хозяйкой золотой шахты, единственным действующим магом и представителем закона, к которому не имела никакого отношения. И она боялась спуститься вниз. В чем дело, Норт? Тот, кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт. — Спускайся, Норт! — кричали сзади. — Спустись сюда! Я смотрел на нее. Минуту, две, три. Не мигая, не отводя глаз. — Законы лабиринта! Смирись и спускайся! Во мне зажглось осознание. Все эти презренные чудовища в серых одеждах понимали то, что чувствовал, но не в силах был внятно проговорить я. — Что ты стоишь, спустись и вмешайся, чертова сука! Я не мог обернуться и посмотреть на тех, кто кричал. Не поворачивая головы, я скосил взгляд на единственную фигурку из сотни, стоявшую за решеткой на одном уровне со мной. Увидел без очков, в полутьме, с расстояния — как увидеть? А я увидел, чувствовал и знал наверняка. Изможденное лицо Сильвии впервые с нашествия инферналов сияло величием стража семьи Сантана. Я видел ее такой, стоявшей позади сидевшего в кресле старика Диего и сжимающей его плечо. Нашептывающей Альдо на ухо хитросплетенья своих уловок. Она выглядела тогда совсем иначе, но это было то самое выражение лица — ни побои, ни копоть, ни жара этого не скроют. Она была на своем месте, там, где нужно, с тем, с кем нужно. Надежнее и крепче любой из стен лабиринта, вернее самого преданного пса — она вернулась. Ко мне. Она подняла руки и, не сводя с меня глаз, едва слышно хлопнула в ладоши. Этот хлопок подхватили стоявшие по ту сторону решетки женщины, потом чумазые шахтеры, потом еще кто-то, и еще, еще… Хлопки прокатились рокочущей волной, заглушая даже звуки, с которыми дрожал потолок. Смотритель Вессон вертела головой в ужасе. И, когда потолок загрохотал снова, а лабиринт содрогнулся, осторожно задрала голову и застыла, глядя на опасно дрожащие сталактиты. Вдруг она резко, словно не веря до конца, перевела взгляд вновь на меня. — Тот, кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт, — прошептал я, глядя вверх. И, насытившись ее страхом больше, чем кровью, и куда больше, чем горячей водой в ее кабинете, толкнул ногой стол, стоявший напротив. Ножки подкосились и стол с грохотом перекинулся. Бумажные пакеты посыпались вниз — их снова было в разы меньше чем людей позади. Глянув на смотрителя Вессон в последний раз, я направился прочь.