***
Швырнув за плечо недокуренную сигару, смотритель Вессон вцепилась в края мчавшейся по извилистым рельсам вагонетки. Жар шахты обдувал лицо, заливал его потом и вселял уверенность, что на лице вспыхнули брови, не вытерпев экстремально высокой температуры. Рельсы петляли. Вагонетку то резко подкидывало вверх, то камнем бросало вниз, но смотрителя Вессон на ногах удерживала не так гравитация, как ярость — на пути вниз она даже ни разу не дрогнула, несмотря на пируэты вагонетки. Наконец, когда в конце пути показались пышущие жаром огненные бочки, единственный источник света, вагонетка замедлила ход. С лязгом и искрами тормозила она на рельсах, но смотритель даже не морщилась от неприятного звука. Не дожидаясь, пока вагонетка окончательно остановится, смотритель резво спрыгнула, отшатнулась и поспешила вперед по бугристому камню, вглубь рудника. Огонь освещал вход в тоннель. Тоннель содрогался. — Заходите, — бросила смотритель двум охранникам, не рискуя идти первой. Пыл ее поубавился, стоило приблизиться к тоннелю и своими глазами увидеть, как от подземных толчков дрожат подпирающие его балки. Лишь шагнув в тоннель, смотритель Вессон почувствовала, как от невыносимой духоты закружилась голова. В самой глубине, у неровных, сбитых киркой стен, на ящиках сидели раздетые по пояс заключенные. Их тела, покрытые сажей и потом, почти сливались с окружающей полутьмой. Заключенные слабо переговаривались, мало шевелились и по большей части, кажется, дремали. Самой бодрой была одетая в форменный комбинезон тощая, как мор, женщина. Она, как попугай на жердочке, сидела на колене здоровенного шахтера, в одной руке держала потрепанный учебник по естествознанию для старшей школы, в другой — небольшой отколотый камень, а на ящике перед собой разложила какие-то чертежи и мятый кусок пергамента. — Это, — Женщина продемонстрировала шахтеру камень и сверилась с учебником. — Экзогенная руда или метаморфизированная? Глотая остатки горячей мутной воды, шахтер замер и перевел недоуменный взгляд. Даже дремавший рядом заключенный сдвинул с лица платок, чтоб глянуть. — Так, поняла, спрошу иначе. — Женщина захлопнула учебник. — Что сделать, чтоб из этого куска камня достать золото, из которого можно сделать кольцо? — Бери карандаш, пиши… Смотритель Вессон треснула ладонью по масляному фонарю, подвешенному за крюк на балку. Фонарь заколыхался, а синяя линия защитных чар обогнула охрану, отделяя от заключенных. — Почему шахта стоит?! — рявкнула смотритель. Заключенные привстали и повернули головы в одну точку. «Точка» отложила кусок руды и подняла взгляд. — Потому что у нас простой. Неприязненно глядя на женщину, смотритель Вессон звучно втянула носом густой пропитанный жаром воздух. — Надо поговорить, Норт, — протянула женщина. И, под ликование заключенных, схватилась за поданную ей руку, поднялась на ноги и зашагала к смотрителю навстречу. — М-да, — протянула Сильвия, оглядывая кабинет смотрителя, когда дверь закрылась. — Какой руководитель, такое и убранство. Что ж… И, брезгливо прижимая закованные в кандалы руки, чтоб ничего лишний раз не зацепить, обошла смотрителя Вессон, затем ее стол и, локтем выдвинув стул, уселась и глянула на хозяйку лабиринта исподлобья. — Ты можешь присесть. — И указала на табурет, стоявший у стены. Смотритель Вессон горела похлеще любой из бочек в многочисленных коридорах своей тюрьмы. — Тяжелый случай, — проговорила она. — Очень тяжелый. Ты довольна собой, да? — Да, — Сильвия подцепила пальцами сигару из коробки, прикурила от свечи в подсвечнике и глубоко вздохнула. Придвинув табурет к столу, смотритель Вессон села напротив и вздохнула. — Мне жаль тебя. Ни смирения, ни покаяния. Только каменное сердце и гнилая черная душа, которая даже в аду не сможет гореть. — Поэтому я здесь, — кивнула Сильвия, выдохнув густой сигарный дым и придирчиво оглядела смотрителя с ног до головы. — Ты была мракоборцем? Я тоже. Сунув руки в карманы рваного пиджака без рукавов, смотритель Вессон кивнула. — Знаю, милая. И у меня приказ за твоей тощей задницей приглядывать в оба глаза. От себя скажу так: я не только буду приглядывать, я всю дурь выбью, которая в тебе сидит. Ты для меня омерзительнее всего этого мусора, что топчет лабиринт, — сказала смотритель Вессон. — Предателей МАКУСА следует карать иначе, но лабиринт дает всем шанс на искупление. Будь ему благодарна за это. Закатив глаза, Сильвия задержала взгляд на пустой раме, в которой виднелись неаккуратные обрывки пергамента. Затем вновь повернулась к смотрителю. — Я хотела наладить контакт. — Да что ты. — Да. Мы не враги, Норт. Давай не мешать одной из нас сидеть на троне, а другой — отбывать срок и, как там эта херня называется… смирение-искупление, ты поняла. Почти бесцветные брови смотрителя Вессон поползли вверх. — Тогда почему не работает моя шахта, сука? — прошипела она. — Потому что не работают шахтеры. — Так какого черта они не работают?! — Потому что никто в этой шахте не возьмет ни кирку, ни молот, пока не будет еды и воды, — произнесла Сильвия. — Я дала вам воду… — В достаточном количестве для всех в этом лабиринте. Смотритель Вессон выдержала пытливый взгляд. — Норт, ты сидишь на золотом руднике, — вразумила Сильвия. — Будь у тебя мозгов побольше, а пизданутых принципов поменьше, ты была бы самой богатой женщиной МАКУСА. Единственная инвестиция в золотые горы — это еда для людей. Я много дерьма повидала и сотворила, но, точно говорю, у тебя сейчас на руках самое низкозатратное производство в мире. Еда и вода. Все. — У лабиринта есть правила. — Людям нечего есть! Обветренное лицо смотрителя Вессон скосила усмешка. — А кто мешает им добывать эту еду? Ужин регулярный. Сильвия сжала тонкие губы. — Я пытаюсь договориться, — с усилием произнесла она. — Дай людям еду и воду. И я запущу шахту. — Смотри, сеньорита Рамирез, вариант два: я убираю тебя из шахты, и рабочие работают, как работали десятилетиями до твоей демократии. Неделя с тобой против десятилетий со мной. — И они без меня с места не сдвинутся, — улыбнулась Сильвия. — Ты не поняла, да, Норт? Она придвинулась ближе. — Твоя власть не заходит дальше этого кабинета. Шахта может рухнуть, а ты ничего не можешь сделать. — А ты можешь? — Я все могу, вопрос в цене. Сильвия усмехнулась и мученически вздохнула. — Черт, вот уж не думала, что буду торговаться за еду. — Мы не торгуемся, — отрезала смотритель. — Тогда прощайся с шахтой. Работы там не будет. — Вообще-то я могу заставить людей. — Нет, — покачала головой Сильвия, глядя на то, как смотритель поглаживает волшебную палочку. — Иначе что тебя останавливало до сих пор? — А ты думаешь, что? — Все твои же принципы. Изможденное скуластое лицо со следами заживающих побоев, покрытые каменной пылью волосы — страшная, но сколько же высокомерия в воспаленных глазах. Она казалась хозяйкой положения, хотя скорее выглядела так, словно стремительно умирает. Смотритель Вессон смотрела с презрением. — Вариант три, — произнесла она. — Скажи, где Поттер, и будет вам еда. Сильвия хмыкнула. — Меня умиляет, когда ты говоришь про власть, но уже неделю не можешь поймать одного заключенного в собственном лабиринте. — Так что? Прижав сигарный огарок ко дну пепельницы, Сильвия повторила: — Накорми людей. И будет тебе золото. Когда решетка принялась растягиваться и открывать проход, заключенные не бежали вперед, толкая и топча друг друга. Они все еще глядели друг на друга с опаской, проходя мимо, на круглую площадку в самом центре лабиринта, замирали на расстоянии, но привычно старались занять место впереди. Многие нетерпеливо потирали руки, но каждый уяснил в один лишь день — себе дороже убивать за еду, особенно пока по лабиринту тенью рыщет тот голодный вампир. — Идешь? — спросила Сильвию немолодая женщина, втискиваясь вслед за всеми на площадку. Сильвия, наблюдая за всем со стороны из-под опущенных ресниц, покачала головой. Но в этот вечер, когда защитная линия потухла, все же отпрянула от стены лабиринта и поспешила вперед, протискиваясь вперед. Вперед не лез никто — замерли на месте без движения и слов, и Сильвия, слепо глядя перед собой, подошла вплотную. Столов, покрытых бумажными пакетами, было сегодня не три. Он остался один. Не веря своим глазам, Сильвия задрала голову. Смотритель Вессон стояла на мостике у высоких стен и смотрела лишь на нее. Бледные губы кривила самодовольная улыбка. Позади раздался рев негодования. Сильвия, моргнув, сжала кулаки и, развернувшись, зашагала прочь, в лабиринт, к пакету с едой и не притронувшись. — Да будь же ты человеком, Норт! — звучали голоса заключенных. — Дюжина на сотни! Следом послышались звуки ударов и крики. Ножки стола скрипнули. Сильвия шагал прочь, чувствуя, как дрожат от непрошенных слез губы. Свернув на первой же развилке, она прикусила палец и быстро утерла выступившую кровь о горячую стену. О наступлении ночи оповестил гул в рог и потухшие огни. Обмотав руки краями балахона и сняв с потухшей бочки проржавелый таз, в котором под огнем кипела вода из крана, заключенная номер четыре-девять-четыре-один зашагала в барак. Барак был бывшим товарным вагоном — ржавым настолько, что утратил прежние краски. Духота в бараке, как в наглухо закрытом кипящем котле, не давала дышать и засыпать, даже когда ноющие от работы руки тряслись, а измученное тело само падало на лежанку. Стенки вагона были горячими, нагретыми. Вода в тазу была, хоть и прокипевшей, но от того не менее грязной. На дне таза осели куски ржавчины. — … лучше бы вас здесь вообще не было, — выплюнула всклокоченная ведьма, остервенело расстилая дырявое покрывало из мешковины. — Не спорю, — ответила ей Сильвия. Четыре-девять-четыре-один косо глянула на обеих и опустила таз на узкий стол. — У лабиринта один закон — не злить Норт. Сильвия цокнула языком и, отвернувшись, зачерпнула кружкой немного воды из таза. Налив немного на серый платок, она прижала его подрагивающим, покрытым сажей рукам. Повернув голову, она встретила бесцветный взгляд номера четыре-девять-четыре-один. Та, тоже потирая руки, покрытые струпьями, протянула ей обмылок. Глядя на ее руки в свете одинокого огонька свечи, Сильвия замерла — те руки были тоже дрожащие, сухие, едва сгибающиеся, а ноготь на указательном пальце напоминал маленькую приоткрытую дверцу, за которой скрывалась темная плоть. Заключенная, цепляя ноготь тряпкой, дернула его, оторвала и не повела даже бровью. Ноготь с легким цоканьем упал на пол. — По крайней мере, тогда у нас хоть еда была. — Возмущавшаяся ведьма явно устала ругаться с тишиной и, подытожив, села на матрас. — А сейчас… — Помолчи, Френ, — посоветовала номер четыре-девять-четыре-один, не оборачиваясь. — Все жрать хотят. Перешептывающиеся заключенные прошли мимо. — Раньше хоть было что жрать. — И часто тебе перепадало? Нам всем перепадало? — Четыре-девять-четыре-один повернула голову и придержала на облыселой голове платок. — Можешь что умное сказать — скажи, а нет, так рот закрой и ложись спать. Сжав платок крепче, Сильвия зашагала прочь. У двери переглянулась с трудом умостившейся на спальном месте Гейл — та в полубреду поглаживала большой круглый живот и с трудом дышала. Взгляд у нее был измученный, но на удивление ясный. Вне барака на долю секунды показалось, что было прохладно. Сильвия покручивала руки. Суставы ныли, предплечья болели, на ногтях оставались затертые следы светлого перламутрового лака — единственное напоминание о том, что здесь она всего неделю. У барака были свои звуки: хрипы, кашель, недовольный шепот, судорожные вздохи, скрип коек. Свои запахи: пот, грязь, ржавчина, гнилые раны. Сбежать прочь некуда. В темном лабиринте не было видать ни дальнейшего пути по ходам, ни контуров стен. Редкие свечи у бараков, словно тайком пронесенные и припрятанные от охраны, освещали лишь немногое, но, когда перед лицом Сильвии резко возникла едва початая галлонная бутыль воды, та вздрогнула и сразу разглядела, чья вытянутая рука ее сжимала. — На, — проговорила культистка сухо и не глядя. — Пока не растерзали. Сама решай, кого поить: своих злобных баб или шахтеров. Сильвия повернула голову. — Ты откуда постоянно тягаешь воду, озеро что ли подземное нашла? — У таких условно грозных, как ты, и тягаю. Девчонка за неделю заметно похудела. Миловидное лицо сделалось длинным и осунулось. Длинные же волосы, за неимением возможности бережно расчесывать, собрала в высокую тугую косу и стянула полосками полотна. Рука, крепко сжимающая бутыль воды, также была обмотана грязным полотном — балахон девчонка ободрала на полоски до самого колена. Сильвия молчала. — Ты или гордая до конца, или напои людей, — произнесла девчонка. Поймав короткий взгляд, Сильвия закусила губу и забрала бутыль. Пальцы девчонки не отпустили ручку. — Спасибо, — буркнула Сильвия. Пальцы разжались. — А ты что думаешь? — прижав нагретую бутыль к себе, поинтересовалась Сильвия. — По поводу? — Вот всего. Девчонка пожала плечами. — Так тебе скажу. Не только в твоем бараке такие настроения. — То же мне, удивила. Они снова коротко переглянулись. Сильвия вновь отвела взгляд, но твердая рука повернула ее голову снова. — Не родилась еще та сила, которая может тебя напугать и подмять под себя, — отрывисто произнесла девчонка. — Поэтому сейчас поплачь, пока никто не видит, а потом вернись к ним. И веди себя так, чтоб они инстинктом почувствовали, что ты способна снести с карты целый город, но разумом благодарили за то, что ты этого не делаешь. И ни на секунду не забывай, что нас с тобой двое. В твои дела не полезу, но, только дай знать, и я буду рядом. Возмущенно приоткрыв рот и приготовившись сходу выпалить тираду, уничтожающую личность, Сильвия не смогла произнести ни слова. Черные глаза смотрели на нее сверху вниз, с мягким укором и искоркой насмешки, в насмешке дрогнула и рассеченная запекшейся ссадиной бровь. — Мне так мама говорила, — девчонка смутилась долгой паузы и прикрыла глаза. Лихой взгляд, горящий волей, скрылся под опущенными ресницами. Сильвия моргнула. — Иди, — вместо невысказанного, которое так и не сложилось во внятную фразу, произнесла она. — Не до тебя. Девчонка понимающе кивнула и быстрым шагом направилась прочь. — И за… — Сильвия махнула бутылкой. — Ты поняла. — Угу. Ее тихие шаги растворились в темноте хитросплетений лабиринта. Оставшись в одиночестве и с початой бутылью воды, Сильвия сжала крепче ручку. И пока взгляд ее был притуплен, а в голове кипел сложный расчет максимально эффективного использования галлона воды, из барака снова раздался протяжный сухой кашель. Сбившись с мысли, Сильвия крепко зажмурилась. Кашель не утихал. — Боже, Гейл, усни, наконец, — зашипели раздраженные голоса. Сильвия дернула головой. Казалось, с этим кашлем больная измученная Гейл выкашляет и собственные легкие, и нерожденного еще младенца из чрева. Отсеяв всякие расчеты эффективного потребления ресурсов, она зашагала обратно в барак и, не глядя ни на кого, звучно опустила бутыль воды на стол. Женщины засуетились. Вертлявая склочная Френ прикусила язык. — Ложишься? — спросила густым басом та, что лежала ближе всех к двери. Сильвия покачала головой и вновь покинула барак. И вовремя. Она прождала, дыша сухим ртом, не более десяти минут, прежде чем с потолка не упала искра. Паря в густом воздухе, словно цепляясь за него и мешая себе тонуть, искра ярко мигнула в темноте короткой и крохотной вспышкой, прежде чем угаснуть у самой земли. Сильвия поспешила вперед, направляя себя сквозь непроглядную тьму липкой от воска свечей. Искра, упавшая сверху, оказалась раскуренным огарком сигары. Подобрав ее, Сильвия задрала голову. — Ну наконец-то. Нырнув вниз, я дернул Сильвию за руку и, вновь уцепившись за неровные сколы, запрыгнул на самый верх, на узкие грани высоких стен. Пригнув голову Сильвии, чтоб не задела затылком сталактиты, я придержал ее за руки — прочувствовать в темноте эти узкие тропы, не удариться о сталактиты и быстро двигаться по самому верху лабиринта очень непросто, у самого до сих пор ноги оступались порой. Сильвия глянула вниз с опаской. Внизу же сплошная темень, буйство черного и конца-края этой бездне нет. — Как высоко падать? — Ноги сломать можно, — честно ответил я. — Но так безопаснее. И, покрепче сжав ее руку, ринулся вперед. Лицо хлестал горячий воздух, ноги чувствовали каждый неровный камешек, каждый скол, вели поверху, знали точно где лабиринт поворачивал. Полусогнутую спину едва царапали хлипкие с виду сталактиты, но за последние дни я посбивал их столько, что точно говорю — они были ни разу не хрупкими сосульками, а висели накрепко и оставили на моем теле не один ушиб. Горячий воздух пах каленым железом. Перепрыгнув на верх другой стенки, чтоб срезать угол, я услышал, как судорожно вздохнула Сильвия — она, кажется, вообще под ногами опоры не чувствовала, настолько быстро я бежал. — Кстати, — проговорил я, чуть повернув голову. — У тебя изменился запах. Начинает казаться, что ты живая. Она хотела ответить что-то явно едкое, но вдруг попыталась остановиться и потянуть меня за собой. Я не дернулся, напротив, устремившись вперед, лишь чуть замедлил бег, чтоб шаги не было слышно поверху стены. Внизу, в самой той темени, слышались шаркающие по земле шаги. Мы миновали тех, кто не спал ночью, они же не догадались задрать головы, чтоб проверить. Вскоре послышались сдавленные крики и хлюпанье кулаков по открытым ранам. Ходы бы водили нас бесконечно, но путь я выучил. Как бы пафосно это не прозвучало, но за неделю в изгнании я научился читать лабиринт. И, знаете что? Его можно пройти. В нем можно не пропасть и не потерять голову. Надо лишь идти не вдоль бесконечных стен, а прямо по ним, сверху в четко выбранном направлении, смотреть на ходы сверху вниз, как на головоломку, правила которой, оказалось, так легко нарушить. Ну и помнить, конечно, что самое главное в темных ходах — это ты сам. Я знал, что мне нужно налево. И вечно бы блуждал бесконечными коридорами, но сверху, по граням стен, просто бежал, перепрыгивал, пригибал голову и выгибал спину, чтоб не задеть сталактиты. Судя по тому, что гигант мысли, называемый мною Сильвией, безропотно позволял тащить себя за собой и молчал, он был согласен. Наконец у цели спрыгнул вниз и помог спуститься Сильвии. Целью были гигантские ступени у входа в лабиринт, но не с той стороны, с которой мы видели их, отправляясь в это проклятое место. А с противоположной, где они представляли собой глухую стену и являлись не более чем очередной неприметной частью лабиринта. — Она урезала припасы. Один стол, — говорила Сильвия. — Ночью будет бойня за крекеры и воду. — Я же порвал самых буйных тогда. — Какая разница, кто самый буйный, если голодают одинаково все. Ее голос мне не понравился. Я не ответил, лишь вел ее навстречу огню в конец хода. Наверное, это был конец и лабиринта — кроме как прямо идти было уже некуда. Чем ярче огонь впереди, тем лучше я мог разглядеть Сильвию. Мы были здесь чуть больше недели, ощущали это так, будто гнили в лабиринте год, и выглядела Сильвия именно так. Я все время подмечал ее нездоровую худобу, скрытую, по ситуации, то дорогими струящимися одеждами, то прямыми широкими пиджаками, то, обтянутые мешковатыми кофтами с натянутыми по самые костяшки рукавами. И всегда это был повод пошутить, а про себя подмечать, каждый раз, что больше худеть невозможно. Возможно. То, что я тащил по стенам, просто чтоб вы понимали, это половина от той женщины, что совсем недавно расхаживала по цеху боеприпасов в ночнушке и на каблуках. Я знал, инстинктивно знал, что рано или поздно мы отсюда выберемся. Но не знал, что надо будет сделать Сильвии, чтоб выглядеть как прежде — ей даже моргать было тяжело, казалось. — Я пыталась давить на смотрителя, — шептала она мне вслед. — Остановила шахту. Мне казалось, это было убедительно, но она урезала припасы еще больше. За спиной слышалось ее судорожное дыхание. Я не замедлял шаг. — Ты пыталась. — Эта сука ставит меня на место. Я не знаю, что еще делать… — Мать, не свисти флягой. Кто ставит тебя на место? Эта лошадь рябая? Тебя? — Я обернулся. — Че началось-то? Сильвия помотала головой. — Собралась, — рявкнул я. — Ты глянь на нее, одну прям не оставить, уже сопли свои кобрячьи по лабиринту мажет. Разберемся. — Поттер, вкус восстания, конечно, сладкий, но им не накормить голодающих. Норт толкает их к тому, чтоб нас сожрали самих. Пока все движется к тому, что меня раздерут или заключенные в бараках, или заключенные в коридоре, или шахтеры, нет у меня уже никакого авторитета, он исчез вместе с едой. Она сдавала. Я слышал это в ее дрогнувшем голосе, видел в блеске запавших глаз, понимал сам — еще час, максимум два, и Сильвия дальше не сможет. Я понимал это уже пятый день. Понимаете уровень напряжения, когда из нас двоих сильное звено — вынужденно я? Когда я об этом думал, сам хотел сдать. — Еда будет. Мне нужны еще сутки. — У тебя их нет. — Сильвия едва не задохнулась вдохом. — Они есть у тебя. Продержитесь еще один день. Я понимал, как несладко ей там, смотреть в глаза голодному зверью и ждать то ли ножа в спину, то ли кирку в голову. Понимал, что вера в меня ее держит только за неимением альтернативы. Ускорив шаг навстречу огню, потрескивающего в бочке у того места, где лабиринт заходил в тупик, я тащил Сильвию за руку, чтоб показать, чтоб она увидела. И она увидела, приоткрыв рот. Глухая толстая стена с выдолбленным в древнем камне неровным отверстием в свете огня напоминала ломоть сыра. У стены возвышалась груды дробленого камня. — Тоннель? Я подхватил кирку и закинул на натруженное плечо. — Пока нет. — И провел киркой по неровным сколам вглуби раздробленной стены. — Осталось пробить еще немного. Поэтому я прошу еще сутки. Сильвия внимательно изучала стену. Взгляд ее приковал, я увидел, кусок пергамента, который был развернут на деревянном ящике. — Карта Норт? — Сильвия подняла взгляд на меня. — Это ты проник в ее кабинет? — Нет, карту сюда ветром надуло, — вразумил я и, подхватив из коробочки сигару, прикурил от огненной бочки. Огонь обдал лицо жаром. — Так, теперь серьезно. Я схватил карту и поднес на свет. — Мы сейчас здесь. — И ткнул пальцем в отметку единственного на карте тупика, где сияла яркая красная точка. — По другую сторону от ступеней. А теперь смотри, что на карте отмечено через стенку. Сильвия заглянула в карту и прищурилась. — Склад, — прочитала она прыгающие буквы. И глаза ее расширились. — Склад! — Да, сучечка, склад. Я знал, что они откуда-то берут еду и воду, потому что и Норт, и охрана не голодает. Здесь не работает трансгрессия, с трудом работает хоть какая-то магия, еду не могут присылать порталами или каминной сетью каждый день, а значит где-то должен быть большой запас. Честно говоря, хотел найти тупик и долбить тоннель на выход, но за тупиком оказался именно склад… Мне было настолько жадно говорить, что не хватало воздуха, чтоб в секунду выложить все, что хотел. Сильвия смотрела то на меня, то в стену. — Как тебя не засекли? Да, охрана не ходит по лабиринту, но заключенные могли. И это же такой шум… — Я жду подземных толчков. Когда земля грохочет, я ломаю стену. Шум накладывается на шум. Сильвия не верила. Кажется, она сомневалась в существовании и раздолбленной стены, и меня с киркой, и карты смотрителя Вессон перед глазами. — Поттер, — прошептала она. — Не верю, что говорю без шуток… но это гениально. Я усмехнулся. Пальцы Сильвии ощупали глубокое выдолбленное отверстие в стене, его неровные края и острые сколы. Стена была толстенной, крепкой и незаконченный тоннель вглубь мог умостить пятерых таких, как я. Помнились первые дни махания киркой, когда казалось, что этот сизифов труд меня доконает: за камнем был камень, скалывался один слой, а за ним еще один, и еще, и еще, и без конца-края. Но я бы не раскрыл Сильвии план, если бы не был уверен — конец близко. Верьте или нет, но я чувствовал слои древних стен и практически видел в камне просвет, почти слышал гуляющий за последним рывком сквозняк — немного осталось, совсем чуть-чуть. — Совсем чуть-чуть. — Я выдохнул сигарный дым и указал киркой на стену, закрывавшую ход. Стена казалась мне тоньше папиросной бумаги уже. — Если бить камень в ритм песни «Распутин», то это увеличивает эффективность демонтажа монолита втрое, я проверял. — Ты один проделал это за неделю? — Сильвия вышла из тоннеля на свет огня. — Ну, — я замялся. — Нет конечно, я больше боец интеллектуального фронта. Это мы с ребятами. — Что? — Что? Я бегло огляделся. Сеньор Сантана сидел у бочки с огнем, укоризненно цокал языком и смотрел на нас в упор. Его крепкая грудь, покрытая старыми татуировками, вздымалась от тяжелого дыхания. — Молчи, а то прогонит, будешь ебаться с тоннелем сам. — Хоть с кем-то ебаться, — кивнул ему сидевший рядом Луи. Старик повернул голову и фыркнул. И посуровел. — Кибер-шлюхам слова не давали. Иди, ломай стену, вдруг там из нее токены посыплются. Луи закатил глаза. — Вообще-то я целитель. — А я — кондитер, — прогнусавил старик. — Будешь пиздеть много, яйца в такое безе взобью, что вместо порнухи в хоре фальцетом петь будешь, деятель искусства. Михаил, натирающий тряпкой кирку отработанным движением полирующего стакан бармена, глянул на него исподлобья. Наши с ним взгляды встретились. — Поттер! Я вздрогнул, когда ладони Сильвии повернули мое лицо. — Что? — спросил я так, чтоб она не дай Бог не подумала дурного. — Кто еще знает про тоннель? — Никто, ты с ума сошла? Никому нельзя здесь доверять. — Кто тебе помогает? Столько вопросов в секунду посыпалось, что аж голова закружилась. Я обернулся, чтоб показать ей, носом тыкнуть просто в то, что было вот, рядом, но у бочки с огнем не было никого. Я застыл и вздрогнул, когда Сильвия вновь меня развернула к себе. — Боже, Поттер, у тебя что, галлюцинации? Я приоткрыл рот и почесал киркой затылок, задумавшись. — И тебе не приходило в голову, что это ненормально? — Нет у меня галлюцинаций. — Пиздит, пидор. — Заткнись, Диего. — Что? Диего? — тут уж Сильвия приоткрыла рот. — То есть… все заткнитесь. — Я сдернул с плеча кирку и вытянул вперед, прижал к мощной шее Михаила, который посчитал своим долгом именно сейчас выдавить смачный комментарий. — Нет, конечно у меня нет галлюцинаций. Сильвия шагнула назад. Рука, сжимающая кирку, дрогнула. — Спокойно, — я успел быстро перехватить Сильвию за локоть. — Эй, это же я. Лабиринт тебя совсем с ума свел, чертова ты кобра. Посмотри. Я развернул ее к тоннелю. — Мы почти у цели. И мне нужна помощь. Сильвия обернулась. — Сделай так, чтоб Шестерка раскачала этот лабиринт так, чтоб земля грохотала. И к вечеру я пробью стену. Дождись знака и приведи всех, кто согласится с тобой пойти. Я протянул ей карту. Мы смотрели друг на друга с минуту. Я не знал, о чем она думала. Боялся, того, что у нее на уме. Сильвия тоже боялась. Ее тело было напряженно, словно внутри сжался пружиной невидимый стержень. — Хорошо, — ответила она наконец. Я кивнул и отпустил ее плечо. Мы стояли, глядя в темную стенку выдолбленного в стене тоннеля. — А дальше что? — спросила Сильвия. Вопрос короткий, но я боялся задавать его и себе. — Разберемся. — Ответ тоже короткий, но бросать его было совсем не страшно.***
Президент Роквелл сидел на кровати и внимательно изучал линии на своих ладонях. Линии были прямыми, немногочисленными, но президент упорно чувствовал аналогию лабиринта, которую сам же и отгонял в голове. В целом же все было неплохо, если не считать далекого желания исчезнуть и перестать быть свидетелем того, как рушится жизнь. Она трещала по швам, как старый пиджак, что стал слишком тесен на широкой спине. Президент Роквелл слышал этот треск в пустой комнате, в шуме оживленной улицы за окном, в шорохе собственной квартиры. Не сразу он понял, лишь прислушавшись, что шорох был не шорохом и вовсе — так звучали голоса в коридоре. Голоса о чем-то спорили, а их обладатели явно пытались перегнать друг друга на лестнице. Президенту потребовалась минута, чтоб вспомнить, что в квартире он не один. Почему не один до сих пор — ответ не нашелся. Дверь распахнулась без стука. В комнату вошел Ли Лун Вонг, опустил свернутый в рулон коврик на пол так, словно обнажил меч, закатал рукава черной туники и с вызовом произнес: — Вставай. Президент Роквелл косо глянул перед собой, недоумевая. — Сейчас весь негатив выйдет. Давай, Джон, упражнения цигун… — Папа, какой цигун? — Делия Вонг успела протиснуться в комнату следом и закрыть лицо рукой. — Вообще не вовремя. — Согласна, хуйня, мистер Вонг, верните коврик под дверь. — Туда, куда никого не звали, не могла не подтянуться Роза Грейнджер-Уизли. — Давай, Джон, напьемся и снимем шлюх, ну их всех нахер с этой грязной политикой! И высоко подняла руку, сжимающую бутылку текилы. Вонги одарили ее снисходительными взглядами. Встрепенувшись и взглянув на гостей осмысленным взглядом, президент Роквелл спросил: — Что происходит? Роза медленно опустила бутылку. Ли Вонг скрестил руки на груди. — Ясно. — Так, — президент Роквелл мотнул головой. — Что началось? И оглядел всех еще раз, более суровым взглядом. — Все в порядке, оставьте меня в покое. Ничего сверх не произошло. Директор Вонг подумала и кивнула. — В самом деле. Развели невесть что. И подтолкнула Розу в коридор. Президент Роквелл согласно кивнул, дождался, пока выйдет следом и мистер Вонг, а затем закрыл дверь и щелкнул замком. — То есть, его вообще не смущает, что мы в его квартире, — протянула Роза. — Ясно. — Не надо его трогать, — подгоняя в спину обоих, шепнула директор Вонг. — Он гораздо лучше придет в норму без участия группы поддержки. — Согласен. — Как старый мудрый удав кивнул мистер Вонг. — Только надо окна все закрыть. — Вот-вот-вот, — поддакнула Роза. — Хотя второй этаж, вроде не высоко… — Да перестаньте оба, — возмутилась директор Вонг. — Он взрослый и абсолютно адекватный человек, что вы нагнетаете. — Нет более склонной к глупостям души, чем взрослая и абсолютно адекватная. Директор Вонг затянула волосы в хвост потуже и, спустившись на первый этаж, глянула на часы. — Мне нужно возвращаться в Вулворт-Билдинг. — И нехотя глянула на Розу. — Присмотришь за ним… — Ага, то есть ты согласна, что нихрена не все нормально? — Роза торжествовала. — … чтоб не забухал? — закончила Делия, прищурившись в раздражении. — А что если это именно то, что ему сейчас нужно? Директор Вонг кипела. — Завтра в девять первое заседание, и он нужен мне трезвым. Мне нужен мой учитель, а не то, что делает с ним МАКУСА, хотя бы раз в месяц… Узкие ладони мистера Вонга опустились на ее плечи. — Я позабочусь о нем. Делия обернулась. — Только не как в Детройте, пожалуйста. Лицо мистера Вонга потемнело. Делия запахнула форменный пиджак и вылетела за дверь. В квартире на Массачусетс-авеню повисла тишина. — Она тоже на взводе, — протянула Роза. — А кто из нас нет? — пожал плечами мистер Вонг. Более неловкой компании Роза и не осмелилась выбирать. Вонг-старший ей решительно не нравился еще с первой встречи. Сам себе на уме, но с максимально умиротворенным выражением лица. Чувствуя, что неприязнь взаимна и обоснована, Роза опустила бутылку на журнальный столик и потерла ладони. Ли Лун Вонг смотрел на нее в упор. — Нет, ну какая же сучья ситуация! Но дуэли не случилось — в одном они с Вонгом сошлись. Тот тоже разделял комментарий. — Я просто в шоке, — шипела Роза, сев на высокий табурет на кухне. — Блядь, это край, ниже же некуда. — Что ж, МАКУСА всегда найдет способ добавить президенту проблем с решениями. — Это не история про президента и проблемы с решениями, это история про президента и проблемы с гинекологией, потому что кто знал, что эта Джанин окажется такой пиздой! — Роза выругалась, но легче не стало. — Нет, ну какая же сука. Мистер Вонг дипломатично обошел стол и, поглядев несколько секунд, опустился на табурет напротив. — Джанин… тяжелая женщина, — только и сказал он. — Тяжелая? Это я — тяжелая женщина. А это… да даже не знаю, как это. Одно скажу: наверное, когда Айрис Эландер получила по заслугам, Джанин хлопала глазами и не понимала, а за что! — Вы не поверите, но до тех пор, пока Нейтом занимались няни, Айрис была совершенно нормальной женщиной. — Да, не поверю. Такая же пизданутая мамка. Когда Роза злилась, виноват был весь мир. Потирая руки, она царапала кожу короткими ногтями и очень жалела, что перед глазами не было боксерской груши. — За что? За что ему это? — выпалила Роза. — Он — лучший президент этого неблагодарного государства, до этого был лучшим мракоборцем. Блядь, да он единственный, кому не плевать, кто постоянно что-то делает. — Все беды тем, кто движется вперед. — Это несправедливо. — Он сам выбрал этот путь. — Да ни черта он не выбирал. Мистер Вонг улыбнулся. — Не каждому мужчине доводится расчитывать на такую безусловную женскую поддержку. Роза скривилась. — А вы будто не удивлены тому, что произошло. Мистер Вонг покачал головой. — Нисколько. Вы знали о Джанин Локвуд? — Джон говорил, что единственное ее достижение — успешно вышла замуж, — буркнула Роза. — Но я и не подозревала, что настолько успешно! — Супруга сенатора Локвуда, да. В политику не лезет, но ситуация, видимо, накалилась, раз… — Раз эта пизда донесла, что Джон покрывает вампиров. Сука, — Роза сжала пальцы в кулак. — Почему Делия не пустила меня в зал? — Потому что у вас бы там рот не закрывался от комментариев. — И я бы, блядь, все откомментировала! Обвинить Джона! Единственного, кто в этом дерьме гребется. Родного брата. У меня тоже есть брат и, будь мы итальянцами, его бы звали Уебанио — вот насколько мы не близки. Но я бы в жизни и слова против него в суде не сказала. Ни о ком из всех своих конченых родственников, потому что это гнусно. Есть же у вас эта поправка, что можно не свидетельствовать против членов семьи? Есть? Так вот ткните ее в лицо Джанин, а то она, по ходу, кроме инструкции к детскому питанию больше в этой жизни ни о чем не осведомлена. — Заварю вам чаю. — Лучше принесите штопор. — Нет, лучше чаю. Мистер Вонг бесшумно поднялся с табурета и, с любопытством позаглядывав в шкафчики. Пока не выудил стеклянную баночку, наполовину заполненную сухоцветом. Открутил крышку и принюхался. — Липа. Извращенец. Но банку обратно не сунул. Роза, наблюдая за тем, как на плите греется чайник, поджала губы. — У вас необычайно высокий уровень эмпатии, — сказал Вонг. — Странно, как для журналиста. — Это к чему? — Все еще считаю, что вы с Роквеллом… — Президентом Роквеллом. — … что вы с президентом Роквеллом были бы отличной парой. — А вы? Вонг глянул искоса. — Даже не смешно. В одном Вонг оказался прав. Стоило ему залить липовый сухоцвет кипятком, как запахло горькой травой — никак не приятными чайными нотками, под которые хотелось смаковать шоколадное печенье и расслабляться. Роза скривилась, но не стала спорить. — Джону повезло иметь такого союзника, как вы, — проговорил Вонг, опустив чайник на плиту. — Но поберегите гнев. Джанин — не причина, а лишь одна удачное стечение обстоятельств. — В каком смысле? — Джон был готов к импичменту и к судебной тягомотине. МАКУСА был готов этот импичмент объявить. Но не было очевидных причин. И вот появляется Джанин со своим доносом, и по незнанию запускает механизм. Роза приподняла голову. — Почему? Почему они хотели слить Джона? Он же хорошо работает. — Он слишком хорошо работает. Целый год глаз не спускал с исследовательского отдела больницы «Уотерфорд-лейк», потом эта история с экспериментами над людьми и древней жрицей… он и прикрыл исследования, как только получил на руки показания извне, — проговорил Вонг. — А вокруг исследований всегда вертелись большие деньги больших людей. Понимаете, откуда корни импичмента? Явно не от обеспокоенной матери двоих детей, которая не знает, будет ли осенью ее ребятня учиться в одном классе с мальчиком-вампиром. Гневная гримаса сходила с лица Розы. Рот приоткрылся, а руки машинально потянулись к плетеной сумке, доставать блокнот. — Не советую этого делать, — покачал головой мистер Вонг. — Я рассказал это не для того, чтоб вы сделали все еще хуже. — Хуже? — вскинулась Роза. — Это коррупционная схема, завязанная на… — Роза, эта грязь должна остаться в коридорах. Первая голова, которая полететит после вашей статьи, будет головой Джона. Даже не чувствуя от гнева и желания вылить его в репортаж, Роза напрочь позабыла о липовом чае. Чаинки окрашивали воду в чашке в приятный желтый цвет, но Роза и не подумала сделать глоток. — Вы знаете, что убивает без оружия? — с вызовом спросила она. — Альбус Северус Поттер, если верить слухам. — Молчание, мистер Вонг. Молчание! — Огласка сделает хуже. — Кому? Вам? Роза спохватилась, задумавшись. — А какова ваша роль в этом, мистер Вонг? — Она обвела руками кухню. — В этом всем. Мистер Вонг выпрямил и без того безукоризненно прямую спину. Не знай Роза, что она в квартире пока еще президента МАКУСА, а рядом — подставка с ножами, подумала бы, что Ли Лун Вонг сейчас начнет заметать следы любопытных свидетелей. — Мне казалось, вы с президентом Роквеллом не друзья. — Нет, — честно ответил мистер Вонг. — Но одно нас связывает прочно и навеки, несмотря на разногласия прошлого. — Я щас умру и разумру нахрен от таких заявлений. — Страх за Делию, — сухо ответил мистер Вонг. Роза нахмурилась. — Причем здесь Делия? И, поймав взгляд Вонга, ахнула, получив ответ на собвтенный вопрос: — Они угрожают Делии? За то, что Джон прикрыл исследования. Мистер Вонг покачал головой. — Мы были инвесторами Нейта. Мы с Маделайн, — признался он. — Не потому что верили, нет. Потому что поддержка Айрис была важна. Нейт — жестокое избалованное дитя, которое слишком поздно отучили от грудного молока. Надеюсь, это не под запись. Роза сделала над собой усилие, чтоб затолкать блокнот в сумку. — И когда Делия заняла пост директора мракоборцев, на нашу семью хотели возложить… больше полномочий. За спиной президента Роквелла, разумеется. — Мистер Вонг отвел взгляд в окно. — Делия заняла очень полезную для исследовательского отдела должность. — Делия никогда не будет действовать в обход Джона. — Она и не стала. Я отказался от доли и всякого участия, когда в дела исследований начали впутывать Делию. Но отказ не приняли. Впервые Роза увидела искреннюю эмоцию на непроницаемом лице Ли Лун Вонга. Он смотрел с горечью. — Если бы всплыла правда про Детройт…всплыла в прессу, я бы это пережил. Маделайн бы не отвернулась, она знала с самого начала, мы бы пережили. Но… — Спонсоры исследований начали угрожать Делии? Мистер Вонг кивнул. — Я узнал одним из первых, что миссия в Сан-Хосе провалилась. В контексте того, что следы его проклятья на моей дочери могут лечить, а могут не лечить — может случиться так, что целитель не успеет. В зависимости от позиции, которую Вонги займут в поддержке исследований. — И что вы сделали? — Согласился на условия, что мне оставалось. — Тогда-то вы и обратились за помощью к Джону? Мистер Вонг хмыкнул и покачал головой. — Нет. Тогда я понадеялся на другую силу. Роза вскинула брови. — На кого же? — На Ренату Рамирез. Мелкая мышка, но очень влиятельная, даже там, где влияния иметь не может, — Тонкие губы Вонга усмехнулись. — Вы ведь ждали, когда я произнесу это имя? Боясь спугнуть, Роза едва заметно кивнула. Рука Вонга на столе сжалась в кулак — точно как у нее, негодующей по поводу предательницы Джанин. — И что она сделала? Рената. — Встретилась со мной. — И… — Выслушала. А затем рассмеялась в лицо, — жестко оборвал Вонг. Роза дернулась. Лицо Вонга озарила улыбка. — А сейчас, зная, что эта гнилая душонка подыхает в лабиринте Мохаве, смеюсь уже я. Все мы получаем то, что заслуживаем. — А вы, мистер Вонг? Вы получили? Глаза Вонга скользнули, изучая неприязнь на веснушчатом лице. — За то, что случилось в коллекторе Детройта? — Вонг моргнул. — Спонсоры исследований вертят мою семью, как хотят. У Делии два исхода: либо стать еще одним Вонгом, очернившим честь формы, либо стать жертвой. Единственный во всем мире, кто протянул мне руку — тот, кого я бросил умирать в Детройте. Да, Роза, я получил по заслугам. Мне нужен Джон на своем месте. Или он доводит дело до конца, или… все. Но я не для того вам все это рассказал. Роза отклонилась назад. Мистер Вонг опустил взгляд на сумку, в которой горели от нетерпения страницы заговоренного блокнота. — Вы не представляете, о каких деньгах идет речь. И какие люди ожидали получить дивиденды от исследований, — произнес Вонг. — Эти люди будут защищать и себя, и свои деньги. Угрозы Делии, когда я отказался вмешивать ее и решил оборвать связи с «Уотерфорд-лейк». Импичмент Роквелла. Вы представляете, что будет с вами, если вы предадите огласке хоть что-то из того, что случилось сегодня? — Вы явно недооцениваете радиусы задниц, в которых я побывала. — А ваша семья, Роза? Родители, брат. Супруга, вы, кажется, так это называете. Вы готовы, чтоб они ответили за вашу позицию? — Они не ответят. — Правда? Роза умолкла. Мистер Вонг понимающе кивнул. — Не делайте глупостей. Дорогие нам люди — не одноразовые. — Это могло бы стать разоблачением века. — И вы бы рискнули любимыми ради сенсации? Веснушчатое лицо Розы побагровело. Краснеть мило она не умела — румянец, будь то злости или смущения (крайне редкий гость) расходился по ней не кокетливо по щечкам, а пятнами, больше похожими на аллергию. Краснели сначала уши, потом шея, потом пятнами по лицу — нет, отнюдь не милый девичий румянец. У Вонга в лице же ни кровинки. — Я сломала режим Айрис Эландер. Вы думаете, мне что-то после этого страшно? — Если бы Айрис знала, чем обернутся эксперименты Натаниэля, она бы трижды задумалась, прежде чем закрывать глаза на то, как ее дитя сшивало крыс и голубей. В один глоток осушив остывший липовый чай, Роза чуть не поперхнулась. На глаза навернулись слезы, а в горле защипала терпкая горечь — явно не ее напиток, максимально не ее напиток. Подхватив сумочку, она выглянула в коридор. — Вы остаетесь? Мистер Вонг кивнул. — Вот это и подозрительно. К таким, как вы, спиной поворачиваться опасно, — протянула Роза. — Что в коллекторах Детройта под рев голодных вампиров, что на пляжах Сицилии под Лану Дель Рей… — Видимо, у меня не настолько хороший английский, потому что я не понял, о чем вы только что сказали, — ледяным тоном проговорил Ли Лун Вонг. — Вас проводить? — Да не надо. Я ж не летняя грусть, чтоб крепко целовать, прежде чем уйти. Вонг даже не обернулся, когда хлопнула дверь. Наблюдал за тем, как оседает набухший в воде сухоцвет на дне чашки и похрустывал костяшками пальцев. Затем прислушался к тишине и глянул наверх. Бесшумно поднявшись и постучав в закрытую дверь, мистер Вонг ответа не дождался. Вытянув из глубокого кармана свободных штанов волшебную палочку, он сделал ею мягкий выпад и обвел по контуру замочную скважину. Замок щелкнул, дверь скрипнула петлями, а мистер Вонг поспешно опустил ладонь на ее резной узор. Комната пустовала. В лоб мистеру Вонгу тут же, словно ждал своего часа, взрезался парящий воздуху бумажный самолетик. Развернув его и разгладив, мистер Вонг прочитал: Продолжаю работу. Оставьте меня в покое.***
Кажется, всю свою жизнь я ждал той ночи. Я жил ради нее. И она наступила. Осторожно передавая упакованные в шуршащую фольгу банки из рук в руки, я вновь шагнул в тоннель, переступил выдолбленный порог и вышел в прохладное помещение. Помещение казалось выдолбленным в камне и было тесным, отнюдь не таким размашистым, как виднелось на карте. Там был лишь большой бак с помпой для воды. Окружен он был коробками и деревянными ящиками, полными нехитрой снеди. Подсветив факелом, я увидел, что это консервы и галеты. Не знаю, чего ожидал, но когда последний удар кирки пробил стену и привел меня туда, ради чего все было затеяно, я был… разочарован? Снаружи толпились заключенные, я чувствовал в темноте тоннеля это напряжение и смотрел тогда на нехитрые запасы. Старые консервы, сухие галеты и помпа для воды. Тогда мой азарт испарился. Но, стоило вынести первый ящик, мое ожидание линчевания ушло. В свете огня стояли все те же голодные больные люди, убивающие за глоток воды и кусок галеты. А я открыл Клондайк. И я ожил. Снова. Успел лишь прижать палец к губам и взмолиться не шуметь. Нырнул обратно в тоннель, тащить оттуда все, что мог унести. Моего тела не было — я не чувствовал ни рук, ни ног, ни спины, ничего. Не чувствовал боли в каменных мышцах. Я был вне тела, которое перестало дрожать от усталости, как только кирка пробила брешь в глухой стене. Крохотную брешь, в которую с трудом пролезал один лишь палец, но когда фаланга не почувствовала впереди препятствия — это даже не второе дыхание, это второе рождение! Я был киркой, попутно и сбитым в кровь локтем, словно это бы убыстрило процесс, выбивал старый камень, даже уже не следил за грохотом подземных толчков. Наполнялись водой пустые бутыли, Сильвия едва успевала подставлять тару под струю холодной воды. Иногда мы переглядывались, коротко, но красноречиво. Тогда я быстро отвернулся и наклонился, чтоб поднять очередной ящик. Припасы передавались из рук в руки. Из тоннеля то и дело сновали банки, упаковки и бутыли. Всеобщая эйфория вновь прошла. Я не знал, сколько человек было там, всем ли хватит, а если и хватит, то насколько. Что будет завтра? Когда охрана зайдет на склад со стороны входа и увидит в стене дыру. В таких качелях, то на подъеме, преисполненный сладостью бунта, то на дне, разбитый и растерянный, я делал то, что мог — передавал заключенным коробки. Хотел бы сделать больше. Потому что это лишь одна ночь, за которую мы все очень дорого заплатим. Поэтому, когда все закончилось, я забрал с собой вместо остатков припасов кирку. Откинул налипшие волосы со лба, закинул кирку на плечо, выпрямился, когда в лопатку уперся ее железный клюв и повернулся. — Еб твою мать. На меня, словно ожидая чего-то, жадно смотрели люди. В полутьме от горящей бочки я видел, как они стояли, толпясь у развороченного в тоннель тупика лабиринта. Чумазые, одинковые, с горящими глазами, сжимающие банки и упаковки — они как крысы, выползшие на свет. И я, как тот крыселов с волшебной дудочкой из сказки. Только вместо дудочки у меня кирка, а вместо сказки — жестокая голодная реальность. Непроницаемо глядя вперед, я пошел сквозь толпу. Но, не выдержав спиной взглядов, напряг ноги, которых не чувствовал и запрыгнул на стену, где и, пригибая голову под сталактитами, поспешил прочь. — Им нужно во что-то верить и чего-то бояться. Раз уж Бога здесь нет, то стань этой верой и этим страхом. Я слушал голос Сильвии в темноте. Он звучал сквозь треск горящего фитиля свечи рядом, сквозь шуршание упаковок и глотки — ночью лабиринт звучал так. — Они теперь ждут от меня еще чего-то, — признался я. — А я больше не могу ничего. — Ты ничего и не должен. Отдохни. Ладонь стянул узел перевязавшего ее платка. Я выдохнул горький сигарный дым и задумчиво покрутил огарок. — А лучше-то не будет. На ночь, на сутки. Засекут же. — Но это будет завтра. Я прикрыл глаза и, проводив взглядом заключенных, шагающих в очередной коридор мимо, протянул: — Почему в моей жизни столько дерьма? Сильвия ласково улыбнулась и пригнула мою голову к своему плечу. — А ты крещенный? Я вдруг расхохотался, но поспешил зажать рот рукой. Почему-то хотелось не шуметь, несмотря на то, что охрана никогда не спустится в лабиринт, да еще и ночью. — Да. Мы англиканцы. — То есть, ты протестант? Ох, как запахло опасным в этом лабиринте. — Диего не знает, — усмехнулся я. — Иначе… — Да понятно. — Ну все, кобра, большего компромата у тебя на меня не было и не будет никогда. — Хочешь секретик? — шепнули губы Сильвии в самое ухо. — Я не крещенная. Я так резко вскочил, что чуть не ударил ее лбом по лицу. — И ты, подстилка дьявола, смела смотреть на моего ребенка? Блядь, как знал, что это ты его сглазила. Сильвия тихонечко смеялась. — Признайся до конца, кобра, может ты еще и трансвестит на самом деле? — Возможно. — Фу, знал бы, что ты безбожница, не воровал бы тебе ту гадость в томате. Ничто так не приводило меня в норму, во все времена, как сарказм в сторону Сильвии. Но все равно был слишком вымотан — на большее меня не хватило. — Что будет завтра? — снова не мог не думать я. Голос посерьезнел. — Разберемся, — коротко ответила Сильвия. Я не знал, о чем она думала. Ее мысли наверняка на три хода опережали мои, но ни единой догадки, что происходило в голове великого стратега не было. Она продолжала сидеть у стены лабиринта с едва-едва початой банкой бобов в томате в руке, куда-то смотрела в темноту, чего-то из нее ждала. Глаза ее сияли белесой слепотой. Не спрашивал, что именно они видели там, в темноте — почему-то только тогда, у стен, вдруг накатило даже не ощущение, а понимание того, как же я вымотан. — О, черт, — вдруг проговорила Сильвия, моргнув. — Только этого не хватало.***
Тяжелая пятиярусная люстра, мерцающая свечами и их отблесками в хрустальных подвесках, едва заметно колыхалась. Она колыхалась всегда, словно балансируя на вбитом в высокий потолок крюке. И если прежде Джон Роквелл наблюдал за колыханиями с опаской, боясь, что тяжелая люстра рухнет вниз, то нынче наблюдал с размеренным спокойствием. «Туда-обратно. Туда-обратно». — Мадам Эландер, вам понятно обязательство говорить правду и только правду? — Да, сенатор Хелли. Президент Роквелл, сидевший по левую сторону у высокого стола сенаторов, повернул голову. Айрис Эландер, облаченная в плотные черные одежды, стояла у кафедры пред столом и смотрела на сенаторов с вызовом. Ее светлые волосы, уже тронутые едва заметной сединой, были собраны в аккуратный тугой узел, открывая взору длинную шею, обтянутую горловиной черного платья. Сенатор Хелли поправила очки на переносице. — Скажите, мадам Эландер, во времена службы директором штаб-квартиры мракоборцев мистер Роквелл казался вам временами необъективным? — Никогда, мэм. Мистер Роквелл немало удивился. — Вы абсолютно уверены, мадам Эландер? — Сенаторы тоже. — Джон Роквелл всегда был и есть на своем месте, — густым голосом произнесла Айрис Эландер. — Вы не найдете человека, более преданного МАКУСА. — Вы так считаете? — А еще, я считаю, то, что происходит сейчас — одна большая ошибка. Сенаторы зашептались. — Спасибо, мадам Эландер. Не отделываясь от мысли о том, что ту должны были опрашивать куда дольше, мистер Роквелл проводил Айрис Эландер взглядом. Она прошла меж рядов скамеек, не глядя по сторонам, но, сев позади, на короткое мгновение сжала руку мистера Роквелла. — Не дай им себя сломать, — одними губами прошептала экс-президент, сделав вид, что наклонила голову, чтоб расправить складки на мантии. — Помни кто ты на самом деле. Шуршал пергамент на столе сенаторов. Позвякивали хрустальные подвески тяжелой люстры. Журчала вода из фонтана за дверью. Мистер Роквелл слышал все отчетливо, лишь голоса звучали приглушенно. — … как человек, который знает как и стремится решить конфликт дипломатией. — Слово дали Генри Тервиллигеру. — В виду того, что события последних лет тяжело сказались на отношениях между Магическим Конгрессом и Британией… — … за месяц все его последствия были исчерпаны в ходе подготовки масштабной международной операции по ликвидации проклятья инферналов. — Скорпиус Малфой говорил много и глядя на сенаторов так, словно каждый из них должен ему денег. — Этот человек держал в одной связке и наши страны, и своих людей, а это говорит лишь о том, что… Так много свидетелей, но так одинаково стройно звучали их голоса. Мистер Роквелл смотрел перед собой, сжимая кулаки. — … это лидер, — сжимая края кафедры, произнес капитан Свонсон. — Не тот, кто лишь занимается административной работой и отвечает на вопросы прессы. Президент Роквелл ни разу не отстранился от работы штаб-квартиры мракоборцев. Он вел за собой людей в проклятый дом, вел в коридоры исследовательского отдела, где содержали жрицу… Они говорили и говорили, друг за другом, то поднимаясь к кафедре пред столом сенаторов, то вновь спускаясь и возвращаясь на скамьи. Сидели позади мистера Роквелла, вразнобой, не сговаривались, не договаривались, даже друг на друга не глядели. Но голоса всех этих людей, не самых, далеко не самых близких, звучали стройно, уверенно и жестко. Сердце билось, как заведенное, тяжело сжималось от распирающей его силы. Мистер Роквелл едва сдерживал себя, чтоб не обернуться. Один раз даже не сдержался, провожая взглядом Иена Свонсона, но, лишь повернув голову, поймал короткий взгляд Джанин Локвуд, сидевшей по правую сторону от стола сенаторов. Джанин быстро отвернулась и скрыла лицо за завесой блестящих локонов. «Не дай им себя сломать», — голос Айрис в голове звучал увереннее. — «Помни кто ты на самом деле». — Я солдат, — громко проговорил мистер Роквелл, уже стоя у кафедры и глядя в лицо сенатору Хейли без неприязни. — Да. Вы верно подмечали. Сенатор Ловкуд, сидевший рядом, застыл, не перелистнув страницу пергамента до конца. И повернул голову. — Поставьте мне задачу, отдайте приказ, и я его исполню, — продолжил мистер Роквелл. — Я понимаю язык закона, а не коридорных интриг. — Это громкое заявление, господин президент. — А я и не шептать сюда пришел. — Красавчик, — в один голос прошептали Скорпиус Малфой и Айрис Эландер. Президент Роквелл выдержал тяжелый взгляд — сенатор Локвуд отвернулся и вновь уткнулся в пергамент. — Я не просил это должности и не стремлюсь ее удержать, — продолжил президент Роквелл, сложив руки в замок. — Но МАКУСА поставил мне задачу и отдал приказ. И я его исполняю. Возможно, мои действия наступили на горло чьим-то интересам… Скорпиус Малфой вытянул шею и задержал дыхание. — Но у меня есть закон, задача и приказ. Надо будет запретить еще один Турнир Четырех Волшебников и созвать еще одну международную миссию, чтоб покончить с проклятьем в Сан-Хосе — я это сделаю. Надо будет закрыть «Уотерфорд-лейк», чтоб покончить с экспериментами над людьми — я сделаю и это. Надо будет поднять на уши всю боевую мощь страны, все силы не-магов, чтоб найти одну-единственную жрицу, повинную в сотне детских смертей — да. — Президент Роквелл вышел из-за кафедры. — Да. Не все выходит. И я не прошу больше времени на посту президента. Я прошу вспомнить, что государство — это не поле битвы личных интересов. Ресницы Айрис Эландер трепетали. Тонкие губы коротко усмехнулись. — У нас с вами одна задача — защищать это государство. И отнюдь не друг от друга, — уже тише, но не менее уверенно проговорил президент Роквелл. — Не все в этом мире приносит дивиденды. Честь обычно доходов не приносит. Сенатор Хелли стиснула зубы, прочитав в холодных полупрозрачных глазах намек. — Боже, я почти кончил… — Мистер Малфой, — прошипел Генри Тервиллигер. — Я вас сейчас выгоню. Президент Роквелл, удостоившись короткого ответа, направился на место. Придержав расстегнутый пиджак, он опустился на скамью. Мысли бешено метались в голове, мешая сосредоточиться. — Директор Вонг, вам слово. Цокая плоскими квадратными каблуками на кафедру поднялась невысокая, похожая на фарфоровую статуэтку, директор мракоборцев МАКУСА. Кафедра доходила ей до уровня груди. Делия Вонг едва сдерживала желание привстать на цыпочки. — Вы клянетесь говорить правду и только правду? — Да, сенатор Хелли. Ладонь директора Вонг опустилась с черного переплета книги на деревянную поверхность кафедры. — Как бы вы охарактеризовали действия президента Роквелла на посту? — Сугубо положительно, мэм. — Вы согласны с политическим курсом президента Роквелла? — Да, мэм. На столе сенаторов вновь зашуршал пергамент. — Директор Вонг, — произнес сенатор Локвуд, на секунду опередив раскрывшего было рот старого седого сенатора Пайкса. — Были ли на вашей памяти случаи, когда президент Роквелл поступал необъективно или же не так, как того требует закон? В повисшей тишине было слышно, как дрожат подвески люстре. Дюжина взглядов впились в спину директора Вонг. Директор Вонг тяжело вздохнула, глядя в одну точку. — Да, сэр. По залу эхом прокатился шепот, прозвучавший шумом. Президент Роквелл приоткрыл рот. — О чем речь? Директор Вонг закрыла глаза и сжала края кафедры. Рука задевала лежавшую на краю книгу в потрепанном черном переплете. — О деле… делах Альбуса Северуса Поттера и попытках президента Роквелла спустить их на тормоза, — словно не веря собственным словам, произнесла директор Вонг. — А также… Кто-то из сидящих позади президента Роквелла звучно закрыл лицо рукой. — Мистер Малфой, — вновь шипел Генри Тервиллигер. — Выгоню. — А также, директор Вонг? — спросила сенатор Хелли, подтянув очки на переносице. — А также о приказе сфальсифицировать обвинения против волшебницы, предположительно связанной с культом вуду, — ответила директор Вонг. — Чтоб отправить ее в лабиринты Мохаве, с целью… — Выбить показания? — подсказала сенатор Хелли. — Да, мэм. Президент Роквелл закрыл глаза, чувствуя, что стены пали. Сидевшая позади него Айрис Эландер прикрыла раскрывшийся в изумлении рот рукой. — Ехали, ехали, обосрались. — Малфой, покиньте зал. Но никто не услышал негодования британского дипломата. Среди сенаторов вдруг вспыхнул нешуточный спор, о предмете которого сидевший напротив президент Роквелл не слышал — вновь голоса утратили важность. Шуршал пергамент на столе сенаторов. Позвякивали хрустальные подвески тяжелой люстры. Журчала вода из фонтана за дверью. Сенаторы наклонялись к столу, горячо споря и жестикулируя. Голоса вмиг стихли и взгляды устремились вперед, лишь когда с потолка медленно спустился серебристый шар. Шар становился все больше, растягиваясь и расплываясь в контуры зверя, который, опустившись на лапы меж столом сенаторов и скамейками, пробасил: — В тюрьме Мохаве чрезвычайная ситуация. Смотритель просит о помощи. Вспыхнул бунт. Патронус растворился, осыпавшись искрами. Скорпиус Малфой, торжествуя, глянул на карманные часы. — Мой мальчик, что-то ты припозднился. Повисла немая тишина. — Делия, немедленно туда, найди смотрителя. — Президент Роквелл, вскочив на ноги, повернул голову. — Всех, незанятых в поисках жрицы, стянуть к лабиринту. Натянуть защитный купол. Никого не выпускать! Директор Вонг коротко кивнула и трансгрессировала. — Ты. — Роквелл резко обернулся и гаркнул так, что люди в зале вздрогнули. — Почему еще здесь? Капитан Свонсон кивнул и молниеносно трансгрессировал следом. Президент Роквелл коротко кашлянул в кулак. — Радикально разный подход, — поймав взгляд сенатора Ньюмена, пояснил он, вытягивая из внутреннего кармана пиджака волшебную палочку. Повисла пауза. — Вы позволите? — поинтересовался президент Роквелл. — Да, разумеется, — рассеянно проговорила сенатор Хелли. Президент более не сказал ни слова, быстро трансгрессировав со звучным хлопком.***
Утро начиналось одинаково — вернее, было лишь подозрение на то, что это утро. Вспыхивали разом бочки в коридорах. Ничего хорошего эти бочки не освещали. Я проводил взглядом женщину, которая вышла из проржавелого товарного вагона, прижимая к груди окровавленный сверток. Кровь стекала у нее по рукам на горячую землю — кровью пах весь лабиринт, несмотря на то, что ночь прошла мирно. От запаха крови кружилась голова и разгоралось в груди пламя. Но головой я понимал, что было в том свертке. Это понимание действовало как лучший в мире инструмент терпения. — Куда? — спросил я безо всякого интереса. — Оно тебе надо? И то верно. Не хотел знать, куда отнесут сверток. Прикусив сигару, я выдохнул горький дым и глядел вслед женщине, пока та не пропала за поворотом. Остальные же женщины, теснившиеся по ночам в вагоне, выходили и, перешептываясь, шагали занимать долгую очередь в ту дыру, что называлась удобствами. Как это было странно. Вокруг творился хаос. Через пару часов нас всех, наверное, убьют. А я сидел у барака, покуривал крепкую сигару и старался не думать, насколько мертворожденные дети похожи были на новорожденного Матиаса. Не помню, как выглядел новорожденный Матиас. Помню, как показали нечто сморщенное и крохотное в пеленках. Сеньор Сантана причитал, что это явился ангел, я же, как только увидел, съехал в обморок, проснулся под капельницей и мечтал, чтоб это все мне приснилось. Заставив повернуть голову на торопливые шаги, я увидел, что ко мне на всех парах спешила Шестерка — так я нежно обозвал молодую культистку за ее исключительное умение всегда оказываться виноватой во всех бедах лабиринта. — Ал, — запыханно окликнула она и, остановившись, наклонилась ко мне. — Нужна помощь. Ненавижу, когда утро начинается так. И без того жить не хочется без горячего душа и утреннего пива. Шестерка наклонилась ниже, уперев руки в коленки, видневшиеся из-под ее оборванного балахона. — Мы можем вытащить из казарм охраны аптечку. — Чего? — рассеянно протянул я. — Для Гейл. — Что за Гейл? — Ну, — Шестерка нетерпеливо указала взглядом на вагон. — Гейл. — А-а, — протянул я бесцветно. — Зачем? Шестерка начинала злиться. — Ей нужны лекарства. Бадьян, таблетки, порошки, что угодно. — Здесь половина лабиринта с туберкулезом, Гейл эта твоя что, льготница какая-то? Погоди… Но Шестерка уже ринулась в вагон, искать кого-то более сговорчивого. Очень зря — в вагоне осталась лишь Сильвия, которой еще одна бессонная ночь не прибавила ни красоты, ни спокойствия, ни желания вести диалог. Понимая, что кто-то сейчас отхватит по сопереживающей морде, я нехотя поднялся на ноги и двинул следом. Сильвия стояла у ржавого таза, полного красноватой воды, и оттирала руки мокрой тряпкой. Шестерка удостоилась короткого презрительного взгляда. — Почему все разошлись, Гейл нужна помощь… Мы с Сильвией коротко переглянулась. — Убери ее отсюда, — беззлобно посоветовала Сильвия, сосредоточено потирая тонкую кожу вокруг ногтя. — В казармах охраны есть лекарства, — повторила Шестерка, обернувшись на нас. — Мы можем дождаться… У узкой койки, что рядом с дверью, Шестерка и замерла, потеряв мысль. Синюшно-бледная даже под слоем копоти женщина лежала, глядя остекленелыми глазами куда-то в верхний угол. Просевший матрас под ней был пропитан кровью, а влажная полотняная простынь накрывала тело по грудь. Шестерка отшатнулась и дрожащей рукой поправила редкие волосы Гейл, спадающие на лицо. Гейл не моргнула. — Оставь ее в покое и уходи. — Сильвия приблизилась и опустила рядом с головой Гейл жесткую перьевую подушку. Шестерка поймала взгляд, глянула на подушку, на которой остались багряные от крови отпечатки тонких пальцев, и отскочила. — Ты что сделала? — Блядь, — выругался я. — Сутки без мордобоя. Сильвия не ответила, лишь зашагала прочь. Шестерка перехватила ее за мокрую руку. — Ты что сделала?! — Оказала ей последнюю милость, — проскрипела Сильвия, вырвав руку из дрожащих пальцев. Губы Шестерки побелели. Большие черные глаза распахнулись. — Она была жива, мы могли достать лекарства, бадьян… Сильвия хрипло рассмеялась. — Мы могли сделать хоть что-нибудь! — проорала Шестерка ей в лицо. — Но ты придушила ее, больная бессердечная мразь! От звонкой пощечины ее голова мотнулась так, что перекосило даже меня. На пол закапала кровь. — Кобра, тихо! — крикнул я и кинулся разнимать. Но Сильвия, намотав косу Шестерки на руку, подтянула ее к телу заключенной и, сдернула простыню. — Смотри. Я отвернулся тут же. — Смотри, я сказала! — рявкнула Сильвия, наклонив Шестерку едва ли не лицом в хлюпающий от крови матрас. — Это ты собиралась лечить? Аптечки воровать? Его подставлять? Ради этого?! И разжала руки. Шестерка всхлипывала, но глаза ее оставались сухими. Глядя в лицо, которое ненавидела, Сильвия снова замахнулась. — Мы могли попытаться помочь ей, — шептала Шестерка. — Мы не могли. — Я встал между нею и Сильвией и раскинул руки. — Разошлись. — Она придушила ее! — А ты собиралась ее выхаживать? На своем горбу тягать по лабиринту? Водой поить по чайной ложке в час? Примочки менять?! Пришлось оттолкнуть Сильвию и закрыть собой Шестерку. Та тяжело дышала разбитым носом и, кажется, никак не могла выжать из сухих глаз слезы. Сильвия отступила, когда я лязгнул длинными зубами. Отступила назад, отвернулась и со злости смахнула со стола полный грязной воды таз. — Она бы умирала долго, в агонии, в бреду, зовя на помощь, — смакуя каждое слово, говорила она. — Она бы гнила, воняла здесь. Она была покойницей все то время, что носила ребенка, ссыкуха ты тупая. Дать ей умереть быстро и без боли — лучшее, что можно было сделать. Пол скрипнул. Шестерка, шагнув назад, вылетела из вагона. Я тяжело вздохнул. — Что? — рявкнула Сильвия и на меня. — Уйди, не трогай меня! И прям съежилась вся в сплошной клубок злобы и напряжения. Скрестила руки, ссутулилась, вжала шею в плечи. Я накрыл тело Гейл простыней. — Кого она хоть родила? — Мальчика. — Ясно. Его куда-то унесла одна из баб. Знаешь? Плечи Сильвии дрогнули. — Я не знаю, куда их уносят. Покинув вагон, я долго шел тихо, даже в лабиринте боясь тревожить ее шагами. Очередь к туалетам тянулась, казалось, через половину ходов, но я и не подумал к ней присоединяться. Миновал, следуя за Шестеркой, когда бежала прочь, утирая лицо. — Стой. — Надо было кричать, но я устало просто говорил. Конечно она не слышала. На развилке направо, боком у стены. Минуя еще скопление заключенных — она спешила в барак, у которого до сих пор плотным кольцом были утыканы сталактиты. Я ускорил шаг, окликая. Окликая, но даже не зная ее имени. У барака на перевернутом ящике сидела исхудалая заключенная, трясущаяся так, словно мерзла возле огненной бочки. Девчонка прошла спешным шагом мимо нее, распутывая растрепавшуюся косу. И когда ее темные волосы рассыпались по спине, рука толкнула скрипучую дверь, а старуха у бочки что-то промямлила в маразме, у меня в голове вспыхнуло озарение: — Селеста. Девчонка замерла и обернулась. И я это вспомнил. Вспомнил, почему было знакомо ее красивое лицо. Там был другие краски — светло и свежо. Там была тропа — не узкий коридор лабиринта, а широкая подъездная, мощенная камнем и с круглой клумбой кустовых роз посреди. Там была бабка — не тощая, грязная и в маразме, а пышная, увешанная золотом, сварливая, и не шептала она тихонечко, а орала так, что волны боялись к берегу приближаться. Там была девушка, не в балахоне, ободранном до колен, а коротком светлом платье, не чумазая и покрытая каменной пылью, а сверкающая ровным бронзовым загаром. Волосы у нее были сияющие на солнце, гладкие, как речная гладь, губы не разбитые, а улыбчивые, глаза лукавые, черные. Она оборачивалась на меня, зазывала, я почти ловил ее руку, а она, балуясь, то одергивала ее, то вновь протягивала. Она открыла ворота и впустила на виллу, где поток инферналов едва не разодрал меня в клочья. — Селеста, — прошептал я. Вспомнив. И не ошибся. Бабка называла ее так. Чем больше я вспоминал, тем страшнее становилось. Я понял, почему мне знакомо это лицо. Понял, почему оно было мне знакомо и тогда, когда увидел ее впервые. Селеста повернулась и медленно, как осторожная кошка, спустилась со ступеньки и попятилась к развилке. — Тихо. — Я выставил руку вперед. Но она кинулась бежать со всех ног. Побежала, не разбирая пути, и исчезла за первым же поворотом. Я выругался и бросился следом. — Стой! Она бежала быстро, петляла ходами, задыхалась, но не останавливалась ни на минуту. Мы сделали крюк и вернулись к очереди заключенных к туалету. Селеста, толкаясь, пробежала сквозь нее, я же, стиснув зубы, прыгнул на стену и, под возгласы людей, побежал поверху. Выискивал ее взглядом, почти догонял. Лабиринт дрожал — стену под ногами словно трясли. Обогнув сталактит, я глянул вперед. Мы приближались к решетке, а Селеста, умудрившись срезать угол, бежала уже вдоль нее, ближе к мостику охраны. Умная. Она знала, что я не покажусь охране. Меня искали в лабиринте до вчерашнего, ищут и после. Я ускорился и, почти не различая дороги перед собой, перепрыгнул на соседнюю стену. Тоже срезал угол и прыгнул вниз, перегородив Селесте путь. — Спокойно. Она попятилась назад снова. Лабиринт дрожал так, словно его стены сейчас рухнут нам на головы. Сквозь грохот я услышал и лязг железного мостика — охрана выходила на пост. Селеста медленно двигалась к решетке. — Стой, — шептал я. — Я буду кричать, что Поттер здесь. Не подходи. Я лишь сделал выдох, чтоб что-то сказать, но задохнулся им. Округу разразил такой силы взрыв, что решетку снесло с петель, а всех, кто стоял близко, отшвырнуло, как тряпичных кукол. Меня снесло. Помню полет и отсутствие контроля над телом. Кожу жгло огнем, горячий воздух кипел, лязгнул рухнувший мостик. И тишина, в которой все растворилось. Последнее, что я помню, когда упал на землю и кубарем откатился, это как задрал голову и увидел сквозь почти закрывшиеся глаза, как стены лабиринта падают, словно костяшки домино.***
Селеста. В ушах жужжали комары. Противный тонкий писк не прерывался, и заглушал все прочее. Селеста! Меня разбудило имя. Оно всплыло в затуманенной голове, с этим звуком ревел, умирая, лабиринт Мохаве. СЕЛЕСТА! Кажется, я слышал этот рев сквозь писк. Пытался открыть глаза, засыпанные пылью и понять, что это за вспышки и что это хлопает меня по залитой кровью щеке, как по барабану. Приглядевшись и заставив себя смотреть прямо и никуда не закатывать глаза, я увидел перед собой Сильвию. Она что-то кричала, но я не слышал сквозь писк — ее рот немо открывался, как у рыбы. Пальцы впивались в мое лицо, удерживая, и вдруг на щеку обрушилась такая пощечина, что пищавшие у уха комарики испугались и утихли. И я увидел ад. — Вставай! Сильвия с трудом подняла меня, завороженно глядящего по сторонам. Дрожащий лабиринт был объят огнем. Мимо бежали, путаясь в ходах люди. — Селеста. Я завертел головой и увидел ее лежавшее ничком тело. Вокруг него полыхало пламя. Его языки взмыли вверх, стоило лишь дернуться навстречу. — Поттер, надо бежать, — кричала Сильвия, заглушая панику и грохот. — Что? — Я обернулся. — Куда? — Не знаю! Стены рушатся! Обернувшись назад, я, сквозь поток бегущих прочь людей увидел, как рассыпается древние коридор с громовым грохотом. Камни летели, сбивая убегающих прочь, погребая их под собой, осыпая пылью. Я сжал руку Сильвии, как последнюю в мире опору. Задрав голову, смотрел, как по стене, у которой стояли мы, пробегает вверх длинная трещина. — Бежим, — прошептал я, пятясь. — Бежим!!! И дернулся было к Селесте снова, но огонь вокруг нее вновь вспыхнул — и больше я ее не увидел. Сжимая руку Сильвии, я бежал вперед, не видя ничего и не помня себя. Из рассеченного лба хлестала кровь, заливая глаза, воздуха не было — лишь гарь и горечь, пропитанная огнем, но я дрожал от озноба. Люди не знали, куда бежать. Они бежали прочь. Позади рушились стены, давили камни, полыхало пламя, преследуя наш страх. Люди разбегались по коридорам, не успевая и думать, петляли и с каждой новой развилкой нас становилось меньше. Толкались в узких ходах, затаптывали друг друга, кричали и оборачивались, замедляя ход — огонь догонял, но ужас был впереди. Все смешались: и серые робы заключенных, и черные одежды охраны — всех подмяла бушующая стихия. Все бежали вперед, спасаясь и толкаясь. Я подтянул Сильвию к себе и запрыгнул на стену. — Нет! — Не бойся! — крикнул я через плечо и потянул ее вперед, по узкой грани стен. Срезая углы и перепрыгивая, я тянул Сильвию, не сомневаясь, что она просто летит следом, как шарик на ниточке. Стены под ногами дрожали, дрожал и потолок. Прыгнув на смежную стену и дернув Сильвию к себе, я на мгновение обернулся и глянул на лабиринт сверху вниз. Его извилистые ходы заполнял огонь, полыхая и дымя. Огонь двигался вперед, к новым территориям, уничтожая все на своем пути: и редкие постройки, и людей, и вековые стены лабиринта Мохаве. — Поттер! — Сильвия сорвала голос в крике, но, увидев то, что увидел я, округлила глаза и утихла. У полыхающей и уничтоженной части лабиринта огонь клубился, поднимался вверх сплошным сгустком жара. И этот сгусток тянулся, разрывался, принимая форму человеческой головы. Огненное лицо, гигантское, полыхающее, а за ним шея, плечи и половина груди. Голова взмахом отбросила длинную пелену огня, словно мокрые волосы за спину, и резко нырнула вниз, широко открывая пасть. Едва успев спрыгнуть со стены вниз, я упал на спину и, крепко прижимая Сильвию к себе, откатился назад. Земля дрожала от топота ног и краха стен — меня подкидывало. Огненный гигант утратил контуры, вместо этого горел уже дрожащий потолок. — Что это было?! — орала Сильвия, цепляясь за мою руку. — Бог огня. — Кто?! — Хуй его проссыт, — рявкнул в ответ я, отталкивая с пути заключенного. — Я уверовал! А все знаешь почему?! Стена рассыпалась, и мы пригнули головы. Спину обожгло языками пламени. — Потому что ты, кобра, некрещенная! — Я едва успел ее оттолкнуть в сторону, прежде чем между нами вспыхнуло пламя. Нас разделял огонь. Сверху сыпались горящие камни — все, осталось от потолка лабиринта. — Чего замерли?! — рявкнул я трем десяткам засывших и глядевшим вверх. — К ступеням! Очередная стена пала — ее камни отбросили в сторону тех, кто бежал позади. Я обернулся, и мелкие осколки камней оцарапали лицо. Огонь разделял нас по обе стороны узкого коридора, вспыхивал, искрился, я не сводил взгляда с Сильвии. — Стены! — крикнул я. Она тут же отпрянула, держась дальше от огня, но ближе к камню. Стены крошились, перекрывая путь разробленным камнем. Сталактиты падали, огонь вспыхивал сильнее и линия, разделившая нас, потянулась дальше, отрезав путь для воссоединения. — Беги, — крикнул я Сильвии, когда валун перегородил часть коридора впереди. В ее бешеных глазах отражалось вездесущее пламя. — Беги куда-нибудь, только беги! Разбейся в лепешку, продай остатки души, делай, что хочешь, но выберись отсюда! — Я не жалел голоса, перекрикивая крах. Наши взгляды встретились на мгновение, прежде чем огонь вспыхнул вновь. — Делай, что говорю! Параллельная вселенная. Я уверовал в ад, я приказываю Сильвии. Но только язык приказа заставил ее измениться в лице и броситься наутек, в коридор, что примыкал к тому, где мы расстались. Она быстро свернула за ближайшим поворотом, прежде, чем троих засыпало камнями очередной рухнувшей стены. И больше я ее не видел. Мы бежали, не помня ни себя, ни усталости. Я не считал выживших, не считал минуты, понятия не имел, где мы и куда дальше. Но развилок становилось все меньше, коридор становился шире и вел на подъем. Мы приближались ко входу в это проклятое место. Позади оглушительно упала одна из последних стен, огонь снова прорвался вперед. Сверху звучал раскатистый смех — огненный бог ликовал тому, что сотворил. Я первым вырвался вперед и выскочил из лабиринта через ворота, в зал ступеней. За мной вихрем поспевали вырвавшиеся из пекла. Не более двух десятков, они забежали в зал и, когда последний лишь переступил высокий порог, я заорал не своим голосом: — ЗАКРЫВАЙ! И навалился первым на тяжелые железные ворота. Мне на помощь бросились люди — мы толкали ворота вперед, закрывая последнее безопасное место от огня. Кто решил, что зал ступеней безопасен? Я не знаю. Навалившись всем весом на горячее железо, я повернул голову. Рядом со мной ворота толкала закопченная и дрожащая смотритель Вессон. Ее пиджак дымился, ноги подкашивались, а узловатые руки сжимались. Наши лица встретились. — Прости, Норт, — прошептал я, за шкирку оттащив ее от ворот. — Нет… нет… — Но кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт. И я толкнул ее обратно, в самое пекло. Ее высокий крик сотряс стены, когда огненный бог, вновь обрев форму головы, нырнул вниз и накрыл своей широко раскрывшейся пастью. Ворота захлопнулись, закрыв огню путь. Прижавшись к ним лбом, я тяжело задышал. Ноги дрожали, подкосились и я рухнул без сил на колени. Закрыл глаза, но тут же открыл и заморгал чаще, чтоб не потерять сознание. Заключенные молчали. Я, цепляясь за ворота, в которые билось зло, с трудом поднялся и обернулся. Мракоборцы МАКУСА смотрели на нас с не меньшим ужасом. Невысокая директор, стоявшая на ступени ближе всех к нам, сжимала волшебную палочку дрожащей рукой. — Нет, — шептал я. Заключенные один за другим поднимали руки вверх. — Нет, — мои губы дрожали. Наверху бушевала буря. Я видел пласт неба, когда земля над ступенями расходилась, словно открывая путь к свободе. Глаза заслезились от света. Я перевел взгляд вниз, чтоб не видеть его. На глаза попалась кирка, вонзенная в ящик. — Нет. — Я улыбнулся и дотянулся до ее холодной рукоять прежде, чем услышал крики, заклинания, вспышки и оклик собственного имени. Я снова бежал, не чувствуя ни боли, ни страха, тащил за собой кирку, за неимением Сильвии. Узкий темный ход, огибающий ступени. Я знал, куда бежать — они не знали лабиринта. Никто не знал. За стеной бушевал огненный бог — в этот раз он был на моей стороне. Вонзив кирку в спину охранника и оттолкнув его, я выбежал на площадку, что по ту сторону гигантских ступеней. Юркнул в проход, выдолбленный в камне. Там подрагивали от подземных толчков наставленные друг на друга ящики. Дрожала водяная помпа. А передо мной тоже дрожал, но был реален и прекрасен — выдолбленный мною тоннель. Тот самый, что вел из тупика лабиринта в Клондайк, где была еда. Я не знал, что дальше. Только возвращаться в лабиринт. Стало так вдруг смешно, что губы свело усмешкой. Стен не было. Обугленная земля, рисунки невысокого унявшегося пламени. То, что раньше было путанным лабиринтом, было теперь пепелищем. Сплошная равнина, засыпанная камнем. Огненный бог был доволен жертвой — пламя успокоилось, догорало. В воздухе парил пепел. Ворота, к которым мы так долго бежали, оказались метрах в тридцати. Я просто повернул голову к единственной сплошной стене, закопченной, но не тронутой пламенем, и увидел тяжелые ворота. Вот они, как на ладони. Все как на ладони. Я видел и круглую площадку, ту, что ограждала решетка. Теперь ее ограждал догорающий огонь. Видел заваленный спуск в шахту. Все рядом. Все близко. Судорожно дыша, я утер мокрое лицо. И, волоча кирку, пошел вперед. Передо мной расступался ленивый огонь, как расступались люди, когда я вытащил из тоннеля еду. — Стой! Я один. Я обернулся. Из выдолбленного в тупике тоннеля вышел Джон, закрывая рукавом пиджака нос и рот. — Пойдем отсюда. Он махнул мне рукой. Я смотрел на него отрешенно. Он шагнул вперед. — Альбус, тебе не место здесь. Никогда не было место. — Его голос едва слышно дрогнул. — Пойдем отсюда. Я рассеянно оглядел пепелище. Куда мы пойдем? — Просто пойдем. — Джон протянул руку. Прищурено глядя, я послушно пошел к нему. Узнавал его лицо, покрытое испариной, беспокойные прозрачно-стальные глаза. — Куда мы пойдем? — Отсюда. — Пальцы поманили меня. Я переступил слабый огонь и поволок кирку за собой. Моргать было тяжело. Глаза слезились, голова кружилась от тупой боли. Я неуверенно шагал вперед, потому что больше ничего не оставалось, пока пальцы не сжали мое плечо. Вздрогнув, как током ударенный, я отпрянул и быстро оглянулся на шепот за спиной. — Это же я. — В глазах Джона была мольба. — Пойдем со мной. Это же он. Я смотрел на него, узнавал и помнил. Но… — Тихо все, — я быстро повернул голову назад. — Молчите. Мое плечо само отодвигалось прочь. Пальцы Джона лишь ткнулись в него. Что-то происходило со мной здесь, в лабиринте, в его догорающих руинах. Норт была права? Есть ли у лабиринта свои законы? Как о том, что тот, кто боится лабиринта, не попадает в лабиринт. Но я не боялся лабиринта. Норт ошиблась?.. Почему ты верила в это? Мои глаза округлились, когда я снова взглянул на Джона. — Это ты, — прошептал я. — Ты всегда знал, что происходит в лабиринте. Он шагнул ко мне, выставив открытую ладонь вперед. — Пойдем отсюда, и ты расскажешь, что здесь происходит. — Ты знал с самого начала! — Мне не хватило воздуха. Высохший рот вдохнул пепел. — Поэтому так метался, чтоб меня вытащить… Ты знал, ты всегда знал, что творит Норт, потому она была уверена в своей власти! Это не Норт устроила ад… Я сжал кирку. — Это был ты. Он успел широко шагнуть назад, и пропустить удар — кирка вонзилась в закопченную стену и оставила скол. Моя рука дрожала. — Почему? Они же люди… Я часто-часто моргал, не веря и не понимая. — Да заткнитесь вы уже! — кричал назад. — Оставьте меня в покое! Вытянутая рука сжала плечо снова. Я вздрогнул и поднял осоловелый взгляд. — Пожалуйста, — прошептал Джон. — Идем со мной. — Они же люди… Посмотри! Я обернулся. — Это тоже люди! И замахнулся снова, но застыл, когда в тиши потрескивающего от пламени пепелища услышал звук, который здесь быть не должен был. Неоткуда. Невозможно. Хлопок, оглушивший и прозвучавший в голове, словно давно забытое эхо. Рука, сжимающая кирку, опустилась — стало тяжело. Пальцы разжались, и я прижал ладонь к стремительно растущему на комбинезоне алому пятну. Ладонь накрыла влажную теплую ткань и, когда я глянул на нее снова, увидел, что она окрашена красным тоже. Голоса утихли. — Наконец-то, — прошептал я, опускаясь вниз. — Тишина. Огни вспыхивали и смиренно тухли, фырча искрами. И вдруг вспыхнули ярче, закрыв ворота от меня барьером. Груда камней — то, что осталось от стен, разлетелась, словно ее пнул разъяренный гигант. Джон вдруг исчез, его руки перестали крепко сжиматься на мне. Меня обдало горячей волной, и я перевел взгляд вверх, на то, как дрожат и падают, вбиваясь в землю, сталактиты. Лабиринт горел в последней агонии. Селеста. Это имя вновь меня разбудило. Я почти сдался, но последнее, что увидели закрывающиеся глаза, прежде, чем возникла мысль, что еще рано — человек, медленно шагающий сквозь пламя к воротам. Он прошел мимо, удобнее перехватив на руках хрупкую фигурку, голова которой безжизненно болталась. Прихрамывал и тяжело дышал, часто кашлял, словно давясь чем-то, засевшим глубоко в горле. Иногда что-то сплевывал, отчего только-только унявшийся огонь вспыхивал с новой силой. Когда он прошел совсем близко, не глядя, меня обдало жаром. Я повернул голову, глядя ему вслед. Огонь освещал лабиринт как никогда прежде — но все, что я увидел, гриву длинных дредов, подрагивающих на широкой спине от каждого шага. И дальше меня накрыла пропахшая гарью темнота.