***
С трудом передвигая негнущиеся ноги, директор Вонг поднялась на предпоследний этаж Вулворт-Билдинг. Поднималась по винтовой лестнице принципиально, не желая сталкиваться в лифте со служащими и отвечать на вопросы, которые ей жаждал задать в МАКУСА каждый, кто читал вечерний номер «Призрака». Ноги болели. Натруженные мышцы покалывали тянущей болью, на ладони зрела большая мозоль от долгого скольжения по натертым перилам, а с лица градом валил пот, заставляя ссадины пощипывать. Наконец, закончив подъем, директор Вонг шагала по коридору, выравнивая дыхание и попутно разминая шею. В ушах все еще стоял непонятный противный писк, а звуки суеты небоскреба звучали далеко и приглушенно. Толкнув дверь штаб-квартиры мракоборцев, директор Вонг, не глядя на тотчас же притихших коллег, направилась в кабинет. Шагая через общий зал сквозь проход меж столов мракоборцев, директор Вонг чувствовала спиной взгляды. В штаб-квартире пахло гарью, что лишь придавало ускорения в попытке поскорее добраться до кабинета. Не глядя на коллег, директор Вонг шагала вперед. — По домам, — бросила она громко, прежде, чем захлопнуть за собой дверь. В кабинете же, тяжело выдохнув, она на ходу поймала вылетевшие из камина свежие письма и бросила на стол. Глянув в свое отражение в зеркало, тяжелевшее бронзовой рамой на стене, директор Вонг утерла с лица копоть. Ее темные следы, казалось, въелись в кожу, в одежду, пропахшую дымом, в сухие белокурые волосы, даже в крохотные трещинки губ. На лице темнели ссадины, оставленные разлетавшимся от взрывов камнем. В ушах звенело, и только этот раздражающий звон не валил с ног от усталости. Опустив на стол волшебную палочку, директор Вонг достала упаковку салфеток и принялась остервело оттирать следы ликвидации пожара. В дверь коротко постучали именно в тот момент, когда копоть не так осталась на салфетке, как размазалась по лицу. — Да. В кабинет вошел невысокий худощавый капитан Свонсон. Копоти на его лице уже не было, зато от опаленной униформы разило дымом. В руках капитан Свонсон сжимал свежий и безукоризненно гладкий лист пергамента. Сердце директора Вонг упало. «Только не сейчас», — взмолилась она про себя. Директор Вонг ожидала подобного жеста, но не ожидала так незамедлительно. Но капитан Свонсон опустил пергамент на ее стол и сложил руки за спиной, ожидая немедленной подписи. — Переводишься в Лэнгли? — изучив пергамент, спросила директор Вонг буднично. — Все-таки надумал, значит? — Да, — кивнул Свонсон. — Это шанс. — Еще какой. Не каждого приглашают в разведку, — Директор Вонг макнула кончик пера в чернильница. — Ты долго упирался, давно решил? — Да вот сегодня. — Ясно. Длинное ястребиное перо оставило внизу пергамента лаконичную подпись. Директор Вонг тяжело вздохнула. — Ты бы знал, как мне тяжело тебя отпускать, Иен. Особенно сейчас. Но я понимаю. И протянула пергамент обратно. — Все понимаю. Надеюсь, ты понимаешь и меня. — Конечно, — произнес Свонсон. — Но дальше работать вместе нам с тобой было бы сложно. Это не конфликт, я не хочу ничего делить и доказывать. Директор Вонг закрыла лицо рукой. — Мы с Джоном были плечом к плечу больше десяти лет. И я бы никогда не пошла против него. Но под присягой лгать — это не то, чему он меня учил. — Ты не должна оправдываться. Ты поступила правильно, по закону, — сказал капитан Свонсон. — Но не по совести. Я так считаю. Просто думаю, как бы поступил Джон на твоем месте, будь обвинения против тебя, меня или кого угодно из наших. По закону или по совести. И забрал пергамент. Директор Вонг сунула перо обратно в связку. По столу растянулся небольшой чернильный след. — Удачи тебе, Иен. — И тебе, Делия. Свонсон вытянул ладонь и коротко улыбнулся. Помешкав мгновение, директор Вонг крепко ее пожала. Когда дверь тихо закрылась, директор Вонг рухнула в кресло и почти скрылась из виду за стопкой непрочитанных писем — половина из них требовала ответа до полуночи.***
Бесшумно открыв раздвижную дверь, мистер Вонг вышел на террасу. Делия, стоя на мощенной булыжником дорожке, подняла взгляд. — Пустишь? Бросив быстрый взгляд на чемодан, который она катила за ручку, мистер Вонг лишь кивнул. — Локомотор, — произнес он, указав палочкой на чемодан. Тот тут же выпорхнул из рук Делии, словно был легче пушинки, и направился в дом, сквозь открытые шире двери. — То, что случилось в Мохаве — это правда? В комнате, обшитой темно-алыми деревянными панелями было прохладно. Она отделялась от смыкающийся в круг вокруг внутреннего двора коридоров искусно выкованной перегородкой. Мелкие узоры, покрытые золотой краской, переплетались в металлической раме, блестели в свете большой прямоугольной лампы. — Да, — кивнула Делия. — Адское пламя уничтожило лабиринт. Столкнулось с его магией, но оказалось сильнее. Тридцать пострадавших, погибших и вовсе не сосчитать. Ликвидаторы не смогли потушить огонь, пока последняя стена лабиринта не рухнула. — Да уж. Надеялся, что приврали газетчики. Мистер Вонг и бровью не повел. Лишь отложил вечерний номер «Призрака» подальше от тлеющих в вазочке благовоний. Вдыхая их запах, Делия снова чувствовала гарь и пепел. — Ты слышал про заседание утром? Мистер Вонг кивнул, внимательно глядя в усталое лицо дочери. — Я не могла иначе. — Я знаю. Это не предательство. — Тебе виднее. Позади в коридоре послышались шаги босых ног. Мистер Вонг вытянул шею. За красивой перегородкой, натирая руки душистой розовой водой, стояла красивая белокурая волшебница, облаченная в длинный небесно-голубой халат. На мгновение переглянувшись с мужем, миссис Вонг коротко взмахнула палочкой, затушив свет в коридоре, и направилась по темному коридору прочь. — Я не такой судьбы хотел для тебя, Делия, — признался мистер Вонг. — Нельзя войти в Вулворт-Билдинг и не обляпаться грязью. — Раньше так было. — Раньше весь удар принимал Джон. Сейчас тебе придется принимать решения самой. Не бояться их, не стыдиться и не сомневаться — иначе ты сгоришь. Делия глядела вниз, на то, как по чаше, полной воды, размеренно плавает лепесток. — В том, что Джон уйдет, нет твоей вины. Все было решено задолго до того, как состоялось первое заседание. Он хороший лидер. Но своевольный и неугодный, — проговорил мистер Вонг. — Его место займет человек более гибкий. И тебе придется быть как никогда мудрой и сильной, чтоб сосуществовать с ним рука об руку, потому что не все действия нового президента будут тебе понятны. Далеко не все. Он дождался, когда дочь поднимет взгляд. — Поэтому я и не хотел, чтоб ты становилась мракоборцем. Жизнь в вечных сомнениях и ответственности, в риске и грязи политического закулисья. Говорил тогда, говорю и сейчас: лучше бы ты осталась преподавать. Но, что уж поделать. Только распределили на Пакваджи, моргнул, и вот дочь уже директор мракоборцев. Воспитывать поздно. — И совета не дашь? Мистер Вонг немало удивился. Но, скрыв это за беглой улыбкой тонких губ, посерьезнел. — Если будет выбор между тем, что правильно, и тем, что сохранит тебе жизнь, поступай неправильно. Это не стыдно.***
Всласть наслаждаясь спавшей под вечер жарой, немолодая сухопарая леди налила в высокий стакан еще холодного чаю. Лед в чае давно растаял, кувшин все еще был запотевшим и мокрым: вокруг него, пахнущего сладостью и апельсиновой коркой, парила мошкара, но старая леди, отмахнувшись от ее назойливой компании в пару глотков осушила стакан, поправила соломенную шляпку на седых буклях и вернулась к работе. Работа в саду, когда удушливая техасская жара спадала под вечер, ее умиротворяла. Средь ухоженных клуб и альпийской горки, поросшей можжевельником, стояла маленькая табуретка, на которую и опустилась старая леди, чтоб не гнуть больные колени, пока дергала мешавшие красоте садика сорняки. По тротуару прошла группа подростков, стройно и натужно поздоровавшись, делая вид, что не несут упаковку банок пива. Мимо, по узкой однополосной дороге, пронесся, грохоча грузом, фургон — на грохот старая леди и подняла полный негодования взгляд. И хотела было уже вновь вернуться к драгоценным клумбам, но взгляд застыл. По ту сторону дороги появилась высокая длинноволосая фигура. Она именно появилась в секунду после того, как мимо пронесся фургон — старая леди видела плохо, но была абсолютно уверена, что только что там не стояло никого. Он поспешно перешел дорогу, наискось и в пару широких шагов. Не глянул на женщину в саду и сразу зашагал по широкой подъездной дорожке к небольшому одноэтажному дому. Постучав в дверь громче, чем пищал дверной звонок, гость суетливо сжимал поясную сумку. Покусывая губы в нетерпении, он постучал еще раз и тут же прильнул к двери ухом. Черные глаза беспокойно метались. Не услышав ничего, кроме цокота, с которым термиты неустанно возились в стенах, гость резко выпрямился. Опустив руку на дверную ручку, прижался и толкнул. Хрустнувший, как лежалый крекер, замок, впустил внутрь, дверь со скрипом отворилась. — Диего! — крикнул гость. Уголки его рта подрагивали, тянулись к скулам в улыбке. Дом был чист. Незамысловатое убранство, хоть и покрытое чуть пылью, выглядело как никогда прибрано. Гость медленно прошел дальше, глядя на порядок и слушая тишину. Кухня, что прямо у входа, сверкала начищенной плитой и отполированными поверхностями, к которым уже липли пылинки. В розетку не были подключены провода, тянувшиеся от холодильника и микроволновой печи. Раковина была сухой. Оглядывая дом, гость переставал улыбаться. — Диего. Мебель, накрытая чехлами. — Мелкий, — позвал гость снова. — Это же я. Душная и сухая ванная комната, в которой не было полотенец и зубных щеток. Вылетев вновь в коридор, гость толкнул дверь спальни. Кровать с голым матрасом и раскрытый пустой шкаф встретили его неприветливой чистотой. Глаза гостя блестели. Бросившись в комнату напротив, такую же пустую и прибранную, он в одно движение дернул комод и отодвинул от стены. И, упав на колени, принялся судорожно срывать дрожащими пальцами плинтус. — Сука! — рявкнул он, когда не обнаружил за ним то, чего искал. — Сука! И треснул локтем по стене, пробив в гипсокартоне неровную дыру. Едва помня, как дышать, от переполняющей ярости, гость подхватил тумбу у кровати и швырнул в стену. Затем, вылетев обратно в гостиную, сжал изголовье накрытого тряпичным чехлом дивана. — Мы должны были уехать вместе, — шептал гость, прорывая пальцами обивку. — Ты должен был дождаться меня… Завертел головой, словно надеясь, что за спиной вдруг появится кто-нибудь, но опустив взгляд, увидел лишь, что у кухонной тумбы не стоит кошачья миска. С силой пнув тумбу коленом и сдвинув ее к холодильнику, гость вновь ударил ногой, яростно и слепо круша под лязг аккуратно сложенной в нее посуды. Без сил рухнув на холодный пол, гость тяжело задышал. Лохматые дреды раскинулись по светлому паркету, а в них, перекрутившись на напряженной шее, путалась тонкая длинная цепочка. Дыша так тяжело, словно крушил не подготовленный для новых жильцов дом, а разгружал вагоны, гость приоткрыл рот и провел по лицу ладонью.***
Джон Роквелл проснулся к вечеру, приподнял жалюзи и глянул на притемненный сумерками город. Сев на кровати и задумавшись о том, сколько сейчас времени и какой на календаре день, он рассеянно провел в мыслях с пять минут. На тумбе около кровати теснили пустой стакан, газеты за последние двое суток и пузырек таблеток. По нехитрому набору и кричащим заголовкам газет вспомнив, что последние дни не были сном, президент Роквелл поднялся на ноги и направился в душ. Уже после, вытирая ладонью запотевшее зеркало, президент Роквелл понял, что не так, почему этот четверг радикально отличался от предыдущей сотни четвергов. Он никуда не спешил. Неспешно привел себя в порядок, застегивал пуговицы на свежей рубашке не судорожно нащупывая пальцами, а спокойно, думая при этом не о том, что опаздывает. Это странное незнакомое чувство заняло мысли — не то время, чтоб не спешить, не та ситуация. Но вселенная не схлопнулась. Поставив кофейник на плиту, президент Роквелл опустился на высокий табурет и повернул голову в сторону гостиной. Неразобранная корреспонденция покрывала журнальный столик так плотно, что не видно было деревянной поверхности. На жердочке у камина недовольно ухал филин, требуя, чтоб на принесенную им почту обратили внимание. На сквозняке из открытого окна шуршали свежие газеты. Медленно повернувшись обратно к плите, президент Роквелл понимал, что к игнорированию работы и праздности придется привыкать. Понял это, и следом понял то, что утренний ритуал поспешного питья кофе сейчас неуместен. На улице вечер, на службе его не ждут, МАКУСА не сломается еще больше, чем прежде. И еще он, Роквелл, на больничном. А потому можно… «Что можно?», — подумал президент Роквелл. В дверь постучали, прервав мыслительный процесс. Цокнув языком так, словно уже заранее ненавидел того, кто его потревожил. — Кто? — сжимая чашку и отклонившись назад, спросил Роквелл. — Я Коннор, андроид присланный из «Киберлайф». Роквелл закатил глаза. — Заходите, Малфой. Скорпиус Малфой переступил через порог и закрыл за собой дверь. Только глянув на его свежее и отдохнувшее (внезапно) лицо, безукоризненно идеально сидящий костюм и приглаженные пепельные волосы, президент Роквелл почувствовал, что сейчас что-то будет. — За какие грехи мне довелось стать вашим соседом? — Гордыня, тщеславии и плотолюбие. — Кто? — Блядство. Президент Роквелл звучно опустил чашку на стол. — Вы страх не потеряли? — Еще с молочными зубами, — проговорил Скорпиус, опустившись на табурет рядом. — Итак. И выглядел как тот, кому назначили встречу. Президент Роквелл подпер рукой голову. — Вижу, вы выглядите куда лучше, чем после Мохаве, — признал Скорпиус. — Слух вернулся? — Да, мистер Малфой, уже вполне могу расслышать, как вы за стенкой обсуждали с кем-то, драл я того китайца или нет. Скорпиус опустил взгляд и предательски покраснел. — Прошу прощения. Президент Роквелл фыркнул и уставился в окно, за которым уже зажглись фонари. — Да уж, — снова протянул Скорпиус, не выдерживая и секунды тишины. — Вот это, конечно, ситуация. Роквелл вновь перевел взгляд. — Вы были у него? Скорпиус кивнул. — И как он? — Да вот только недавно оклемался. Ну… пока сложно что-то говорить. — В каком смысле? — Все время спрашивает, где кобра. — Скорпиус прикрыл глаза. — Не в себе, но ожидаемо. Тем не менее, тяжелое и не совсем стабильное состояние Альбуса Северуса Поттера никак не мешает некоторым нашим общим неприятелям сделать его, так сказать, полезным дополнением к вашей непростой ситуации. Президент Роквелл замер с чашкой у рта. Скорпиус не улыбнулся. Лишь закинул ногу на ногу и сцепил руки в замок. — Проведываю я, значит, друга в Седарс-Синайском центре общего профиля и магических недугов, с чисто дипломатической миссией — узнать из первых уст, откуда в защищенной от магии тюрьме возник мощнейший выброс темной магии и сжег эту тюрьму к херам, — протянул Скорпиус. — И вот эти первые уста еще вздоха без трубки в горле сделать не успели, как в коридоре центра, прямо под палатой, уже ожидали люди. Не ваши. И не персонал больницы. — Тогда кто же? — А вы подумайте. Скорпиус не выдержал и спрыгнул с табурета. — Ваша речь перед сенаторами была мощной. Но вас сливают. Показаний директора Вонг достаточно, однако, будь я на месте тех, кому вы неугодны, не стал бы делать ставку только на них. Делия — ваш человек, один ваш косой взгляд в коридоре Вулворт-Билдинг, и на следующем заседании, она от этих показаний отказывается. — Я никогда не стану… — И тут подворачивается ваш верный именитый на весь МАКУСА любовник, — перебил Скорпиус. — Который сейчас в том состоянии и в той ситуации, когда не знает, что с ним будет после пожара в тюрьме и больничной койки. И будьте готовы к тому, что Альбусу предложат неплохие варианты в обмен на интересные показания и истинную причину вашей к нему… лояльности. — Вы не можете знать наверняка, — прошептал Роквелл. — Правда? — протянул Скорпиус, наблюдая за тем, как золоченая ложечка вспорхнула со стола звонким кенаром. Роквелл яростно выругался. — Да вы хоть понимаете, что это — неприкрытый шпионаж? И вы говорите об этом в доме президента МАКУСА! — А вы хоть понимаете, какое сейчас по трубам потечет дерьмо? — строго одернул Скорпиус. — Вас сливают. Ал, конечно, не Моника Левински, но поднасрет вам знатно. Ему строгие дяди от сенаторов погрозят пальцем, наклеят на ранку новый пластырь и отпустят домой, к сыну. И я его понимаю в этой ситуации — а кто бы не понял, проведя больше недели в лабиринте Мохаве? Да, неделю назад вы были готовы всему миру рассказать о том, что между вами, лишь бы доказать, что этого дурака надо лечить, а не гонять по лабиринту. Но, как видите, ликование кратковременно. Каминг-ауты — явно не ваше. Обойдя президента Роквелла, Скорпиус сжал его плечо и зашептал яростнее: — Ал даст эти показания, чтоб спасти себя. Не надейтесь, что благородство взыграет снова. Не надейтесь, что отделаетесь малой кровью. И на следующем же заседании все будут смаковать грязные подробности вашей связи. Всплывет тема информатора, десятки закрытых дел, дело Эландера, куда же без него — все, где когда-либо фигурировал Ал, пусть рядом проходил, будет связано с вашим романом. И, будьте уверены, у стороны обвинения обязательно найдется какой-нибудь свидетель, который видел вас двоих вместе: хоть рядом сидевших, хоть раком стоявших. Да даже ваша сестра Джанин. Роквелл вздрогнул и резко повернул голову. — Откуда вы… — Сухое предположение. — И зачем вы мне это говорите? Скорпиус выпрямился. — А чтоб вы понимали, насколько грязной будет игра. И в ней нет места чести, Роквелл. Поэтому готовьтесь сражаться так грязно, как потребуется. Но, есть и хорошие новости. Роквелл рассмеялся. — Невозможно бросаться грязью и не запачкаться самому, — произнес Скорпиус. — Да, вы мешаете верхушке МАКУСА получать доход от научного прорыва покойного Нейта, земля ему стекловатой. Но у вас есть кое-что, чем вряд ли может похвастаться кто угодно из чинуш, желающих вашего импичмента. — Пресс? — Хорошо, и еще кое-что, — терпеливо процедил Скорпиус. — У вас есть поддержка общественности. Крайне толерантной в нынешнее время общественности. — Малфой, вам не кажется, что моя личная жизнь… — Уже не ваша личная. Так вот, Роквелл, стать фигурантом секс-скандала, конечно, такое себе, но мы живем в прекрасном и в то же время ужасном мире, где геев обижать нельзя, иначе общество выходит на улицы с плакатами и требует государственного переворота. — Скорпиус, как истинный специалист в области государственных переворотов, говорил серьезно. — Взять к примеру вашу подружку Розу. Она может ночью проникнуть в Отдел Тайн, выбить там двери, нафотать государственных секретов, а когда ее выведут за локоть — громко орать, что ее угнетают, как лесбиянку. И потом еще в суд подаст на министерство, выиграет его, соберет митинг и напишет книгу о том, какие все животные, кроме лесбиянок. Понимаете, к чему я? — Малфой, позволите? — Конечно. Роквелл внимательно на него глянул. — Вы, насколько я знаю, дипломат. Даже не посол. Дипломат. — Верно. — Вы не советник президента МАКУСА. Вы представляете интересы Магической Британии. Почему вы мне помогаете? Скорпиус задумался, но ненадолго. — Потому что вместо вас придет тот, кому плевать. — Вы так трогательно переживаете за МАКУСА. Вас Тервиллигер депортировал из Англии за плохое поведение? Усмехнувшись, Скорпиус прикрыл глаза и вновь опустился на табурет. — Однажды один избалованный мамкой калека посчитал, что может получить все, что хочет. Больницу, людей, деньги, мой философский камень, моего ручного оборотня — он может все получить, поиграться немножко и продавать потом таблетки от смерти. Так вот, господин президент, так нельзя делать. Смерть может обидеться, если обманывать ее. Нельзя играть в богов. Президент Роквелл опешил. Бледное лицо Малфоя обнадеживающе улыбнулось. — А тем более на деньги. Вы пытаетесь это остановить. — Не чтоб угодить вам. — Я знаю. Позвольте немного вам помочь. Я могу быть не только костью в горле. Глядя на Малфоя беззлобно и устало, президент Роквелл произнес: — За свои тридцать лет на государственной службе, я никогда не встречал человека, который более создан для политики, чем вы. Скорпиус склонил голову. — Я знаю, что к октябрю пост министра магии с большой долей вероятности займет Гермиона Грейнджер-Уизли. Скажите, мистер Малфой, не тесно ли вам будет делить с ней ваше кресло? — Вы знаете, нет. Я худенький и терпеливый. Так что вы думаете? Насчет того, над чем я здесь распинался. — Именно что распинались. — Роквелл вновь подпер голову рукой. — Я бросаться грязью не буду. Скорпиус резко опустил руку на стол. — Вы что, сдаетесь? — с вызовом опешил он. — Роквелл… — Я лучше уйду достойно и без ропота, чем буду тянуть до конца и оправдываться, как чинуша, позорно цепляющийся за теплое место. И уж точно не останусь, как обиженная ЛГБТ-икона, — произнес Роквелл. — Но они же этого и хотят! — Совершенно верно. Скорпиус мученически вздохнул. — Понимаю, как вас подкосили заявления сестры, Делии и вот еще Ал в обмен на помилование там про ваши оттенки серого рассказывает под запись, но если прогнетесь, рычаг давления будет на вас всегда. — Я не прогибаюсь. Я ухожу. — Это и есть прогиб. — Нет. Это то, что делает меня плохим политиком, а вас — хорошим. — Дальновидность? — Борьба в грязи. — Вы понимаете, что следующему, кто займет ваше место, будет плевать? Президент Роквелл опустил веки. — Почему? — прошептал Скорпиус, негодуя. — Вы же справлялись со всем, это место ваше… — И это место меня ломает. Это место для таких, как вы. Как Ли Лун Вонг. Как Айрис. Как Рената Рамирез… хотя, пожалуй, не дай Бог. Гибких, хитрых и умеющих балансировать на острие ножа. Политика — для таких. А я не политик. Я солдат… Солдат замер, глядя сквозь Малфоя на растягивающийся луч серебристого света. — Не обращайте внимания, — проговорил Роквелл, нарочито отводя взгляд. — Так вот… Но Патронус настойчиво требовал внимания. Контуры его тянулись, принимая форму изящного журавля. Журавль взмахнул широкими крыльями и торопливый голос Делии Вонг прозвучал на кухне, как из неисправного радиоприемника. Президент Роквелл и Скорпиус Малфой, выслушав, переглянулись. — Малфой, спокойно. Малфой трансгрессировал первым. — Нашла на столе вырезку из британского «Пророка». — Директор Вонг спешила по коридору. Двери звучно открывались, словно их толкал невидимый паж. — Целитель Уизли мертв, его дом в щепки разлетелся. Официальная версия — «пренебрежение техникой безопасности». Президент Роквелл, протяжно цокнув языком, спешил следом. — Когда появилась газета? Директор Вонг толкнула дверь кабинета и, спешно обойдя рабочий стол, протянула аккуратно вырезанный прямоугольник утреннего выпуска. — Буквально только что. Я сразу отправила тебе Патронус. Бегло читая текст статьи, президент Роквелл сел на край стола. Директор Вонг зажгла свечи в канделябре и подняла роллеты на окне, впрочем, особого света ночного Нью-Йорка это кабинету не прибавило. — И что это значит? — Что тебе дают понять, что случилось с твоим информатором. Президент Роквелл обеспокоенно глянул на директора мракоборцев. — Будь максимально осторожна, Делия. — Думаешь, с Уизли поквитались за показания? — Ну или дом ведущего целителя взлетел на воздух из-за халатности в технике безопасности. Спустя неделю после того, как мы получили от него информацию об экспериментах и прикрыли исследовательский отдел. А к тебе случайно попала газета. Директор Вонг нахмурилась. — А где Малфой? Обернувшись так, словно за спиной рычало чудовище, президент Роквелл огляделся. — Черт. В кабинете его не было. — Все, сейчас начнется… Выскочив из кабинета с тяжелым сердцем, ведь предчувствие знаменитого малфоевского гнева уже теплилось в душе, президент Роквелл едва не задохнулся от облегчения. Он увидел Скорпиуса Малфоя моментально, как и выглянувшая следом в общий зал мракоборцев директор Вонг. Скорпиус Малфой стоял на стуле у большого старого окна и тыкал телефоном в разные стороны в поисках связи. — Спокойно, — отозвался Скорпиус напряженно. — Сейчас, я его уже набираю. Президент и директор мракоборцев переглянулись. — Кого? — Луи, кого же еще. Директор Вонг понимающе склонила голову. — Вы, наверное, не поняли до конца… — О, тихо! Что там, брат? — проговорил Скорпиус, прижимая телефон к уху. — Ты где? Ага… ага… а почему не ответил сразу? Телефон искал? Ага… ой, тише, не истери, нормально все… И, кивая, глянул на опешивших американских коллег. — Все нормально, он в морге. — Джон… — В принципе, логично, — заторможено согласился президент Роквелл. — Не в филармонии же. — Плохо слышу… Что? — Скорпиус нахмурился. — В смысле, ты не один? Вмиг его лицо посерело и вытянулось. — Блядь, — проскрежетал он, рухнув на стул и закрыв лицо рукой.***
Дорога впереди уже не спускалась вниз. Чем дальше трамвайные пути, пестрые краски центра и стройные высотки, чем южнее и ближе к автомагистрали у озера Пончартрей, тем неприглядней становился красивый старый город. Такое не печатали на открытках и в туристических справочниках. Пахнущий гнилой рыбой и водорослями порт, узкие улочки, тесно натыканные на городской карте, словно звенья паутины. Они петляли, плавно переходили одна в другую, вели к пустырям и снова выводили к новострою спальных районов. Пустыри и заброшенные стройки на контрасте с новенькими, как с брошюрки риелтора, домами большой американской мечты. Один в один, ровные, ухоженные, только вот по большей части пустующие — земля близ порта была очень дорогой. Цену ей сбивали лишь бесконечная стройка вокруг и неспокойные гетто, которые таковыми давно никто не называл — не стало уже тех, кто устраивал на тех улицах перестрелки и взламывал машины. Весь город пах так сладко, что запах водил гостя кругами. Словно низко наклонившись к машинке, делающей сахарную вату, он вдыхал густой запах знакомой сладости. Она витала везде — в новостройках, подворотнях и торговых центрах, тянулась вереницей в отдаленные кварталы. Сладостью запахло задолго до того, как гость спрыгнул с вагона товарного поезда, на зацепе которого добрался на «самый юг» страны. Он был здесь не единожды, но бродил долго — дома одинаковые, улицы тоже, а сладкий ориентир сбивал с пути. Узнал дорогу и начал вспоминать, лишь увидев старый проржавелый указатель, за которым вдоль дороги тянулись разномастные дома. Дом, узко приткнутый между двумя соседними, отличался уже тем, что давно не видал ремонта. Наверняка когда-то, лет сорок назад, он был красив. Сочный бордовый фасад, черепичная крыша, поддерживающие острый козырек крыльца колонны из выкрашенного дерева, ступеньки и витражная веранда — все шансы быть украшением улицы. Но время и жильцы были беспощадны: фасад выцвел и покрылся трещинами, крыша казалась побитой и дребезжащей остатками черепицы на ветру, оконные рамы и ставни какой-то умник выкрасил в небесно-голубой цвет, витражи на веранде были битыми и пыльными, затянутыми местами пленкой. По дому, до самого чердака, тянулся сухой плющ, плотно закрывая окнам солнечный свет. Лужайка, полвека не видавшая газонокосилки, поросла сорняками и была заставлена хламом. Одна из колонн, подпирающих крышу, была надломана и заботливо обмотана изолентой. Высокую фигуру в окне гость увидел еще до того, как приблизился к крыльцу. Помешкал секунду, даже шагнул назад и беспокойно закусил губу, но все же поднялся и нажал пальцем на кнопочку звонка. Получив разряд током и дрогнув, гость постучал в дверь. Открывать не спешили. Кто-то приглушил музыку в доме, а затем послышались неспешные шаркающие шаги. Звякнула дверная цепочка, щелкнул выключатель и дверь скрипнула. Открыла ее диковатого вида женщина с пышной гривой длинных и давно нечесаных темных волос. Очень высокая и худая, она была похожа то ли на ирландскую ведьму-банши, то ли на японскую юрэй из учебников Ильверморни, с разницей лишь в том, что ни одна из этих старых злых духов не выглядела столь причудливо. Огромные выпученные глаза, щедро подведенные тушью и тяжелые веки, не менее щедро усыпанные яркими фиолетовыми блестками. Не менее килограмма разномастной бижутерии: серебро, стекляшки, камешки, стразы, детские бусины свисали с шеи и запястий и даже щиколоток. Микроскопические джинсовые шорты, обнажающие длинные ноги, низко натянутая старая майка с древней рок-группой, виднеющийся под ней алый бюстгальтер и длинная, до самой высокой подошвы шлепанцев, накидка с широкими расклешенными рукавами и кистями засаленной бахромы. Все блестело, кричало, пестрило — и взгляд остановить негде. Гость остановил его на вытянутом лице городской сумасшедшей, где щеку рассекал припудренный рваный шрам. — Вэлма, — щелкнув пальцами и указав ими на хозяйку дома, улыбнулся гость. Лицо женщины из затуманено-отрешенного делалось напряженным. Тонкие брови хмурились, а рот приоткрылся. — Помнишь меня? — так, словно она видела его не впервые, произнес гость. Тонкие паучьи пальцы, украшенные очень длинными зелеными ногтями, дернулись к нему и сжались у груди. Гость терпеливо и неспокойно наблюдал за тем, как лицо Вэлмы то расслабляется, но настораживается вновь, как приоткрывается рот, не то выдыхая, не то не в силах сложить звуки в слова. На мгновение гостю показалось, что она его помнит. Рука, ткнувшаяся ему в грудь, приподняла свисающие дреды. Пальцы переплели их, длинные ногти немного ковыряли свалянные пряди, еще больше лохматя. — Да, — произнесла Вэлма, глядя вроде и перед собой, но куда-то далеко. — Я тебя помню. Гость улыбнулся. — Впустишь меня? Шагнув назад, Вэлма обхватила себя руками. Бормоча что-то себе под нос, она мелкими шагами ушла прочь, покачиваясь и задирая голову так, словно удивлялась собственному дому. Дверь осталась открытой. Под потолком, цепляясь за балки, колыхались растения в ажурных птичьих клетках. Меж прутьев клеток тянулась гирлянда и мигала лампочками. Стучала старая швейная машинка. Цокали ногти по растянутой на столе ткани. Тонкие губы мурлыкали незнакомую песню. Гость, наблюдая за полутьмой комнаты, в которой шила хозяйка, стоял в проходе, ковырял ложкой в банке консервированных персиков и не знал, что делать. — Скажи, что делать, и я тебе помогу, — произнес он в итоге. Пение прервалось. Вэлма дернула костлявыми плечами и, снова склонившись над машинкой, вернулась к работе. — Давай, я починю свет. Она его игнорировала. Лишь напевала себе под нос. — Найду пропитание. Вэлма подцепила ногтями шпильку, торчавшую из игольницы, и, усердно склонившись так низко, что почти тыкалась в ткань длинным носом, подколола складку. — Найду деньги. Гость обошел стол и, резко уперев ладони в его края, навис над швейной машинкой. — Да взгляни же на меня, конченая! — прорычал он. — Что мне сделать, чтоб ты вспомнила, что я здесь?! Его длинные дреды колыхнулись, свесившись вниз. Глаза искрились злостью — руки хотели дернуть многочисленные цепи на шее и сжать так сильно, чтоб перекрыть горлу воздух. Она просто шила и пела. Не слышала ни его шагов, ни дыхания, ни шлейфа сладкого запаха, ни даже голоса. Не оборачивалась на стук дверцы холодильника, скрип старой мебели, шум воды в кране — сквозь буйство знаков того, что в доме кто-то был, Вэлма не видела дальше своего носа ничего. Но вдруг она подняла взгляд. Ее выпученные глаза сияли ореолом размазанных вокруг блесток. — Зачем ты вернулся? Не сомневаясь, что тараканы в голове Вэлмы вступили в яростную битву за ее рассудок с феями и остатками нейронов, гость замер. И, поймав вполне осмысленный взгляд, выглядевший абсолютно чужим на лице сумасшедшей, резко присел на колени и опустил голову на стол. — Мне некуда больше идти. — Опять? — Да. — И ты пришел ко мне. Она говорила осторожно, словно проверяя звучание собственных слов. Глаза моргали: их то коротко озаряло полным пониманием происходящего, то вновь застилало пеленой. Длинные пальцы дотронулись до его щеки, робко проверяя, мягкая ли она. Гость толкнулся навстречу худой ладони. Они оба вздрогнули и задрали головы, услышав грохот на чердаке. Гость вскочил на ноги. — Кто еще здесь? Вэлма моргнула. Снова возвела взгляд вверх и снова глянула перед собой, но гость уже умчался наверх, перегоняя даже сквозняк из щелей в старых окнах. — Давай… Пальцы лихорадочно крутили бегунок линзы. — Не вредничай, Нави, ты только что была здесь… Лопнул пузырь жвачки, едва не заляпав латунную трубу телескопа. — Черт. Скрипнуло глубокое кресло. Рука подхватила из раскрытого арсенала похожую на полупрозрачное блюдце штуковину и со звуком, похожим на щелчок обоймы, вставила в телескоп. Скула прижалась к окуляру, а глаз, глядящий в него, замер, не мигая. — Попалась, паршивка. — Уголок губ дрогнул в ухмылке. Пальцы зацокали по разложенному атласу. К нему вмиг подлетели позвякивающая керосиновая лампа, замысловатая угловая линейка и карандаш. Карандаш что-то отмечал, линейка скользила по старой бумаге, лампа колыхалась, подсвечивая. — Конечно оно не будет работать с таким-то отклонением! Тогда, если смещение больше… Глаза быстро изучали путанные схемы и рисунки. Обутая в красный кед нога вытянулась, уперлась в ящик стола и оттолкнула глубокое кресло на колесиках в другой конец чердака. Грохоча по неровному полу, кресло пронеслось к противоположной стене, мимо старого хлама и шкафа. Вслед за ним вспорхнули, оторвавшись от рамы распахнутого окна, клочки пергамента и цветные стикеры с записями. — Если ошибка в этом… Вспыхнула низко нависшая лампа, освещая чертежи на стене и еще один стол, заваленный металлическим мусором разной степени ржавости. На подставке дымился раскаленный паяльник, неприятно пахла открытая баночка липкой канифоли. На краю стола стоял похожий на музыкальную шкатулку прибор, сотканный из многочисленных металлических пластин, тонких загнутых проволок и поблескивающих на них кристалликов. Внутри теснились разномастные шестерни. — Посмотрим. Рука стянула со лба большие защитные очки и плотно натянула на глаза. Пальцы выудили с пояса отвертку, которую тут же осторожно просунули меж загнутых проволок. Острие бережно отодвинуло кристаллик, закрепило его, придвинув к едва заметной выемке. Язык прикусили от усердия. Пальцы нащупали паяльник. Запахло едким и горелым. Струйка дыма побежала вверх. — Давай. Сейчас. Паяльник опустился обратно на подставку. Лампа погасла. Похожий на музыкальную шкатулку прибор сдвинули ближе к краю. В боковой паз с лязгом вставили рычаг и дернули вверх. Металлические пластины раскрылись, как лепестки кувшинки, резво завертелись шестерни, а некоторые, очень немногие из загнутых и составляющих куб проволок начали распрямляться и тянуться в сторону, словно ветки причудливого дерева. Из прибора вверх потянулись серебристые лучи, а на темном потолке растянулась дымка. Сквозь нее вспыхнули яркие точки: большие, маленькие, совсем крохотные. Большие и самые яркие соединяла подрагивающая линия, образуя зигзаги. Пальцы победно сжались в кулак. Но зигзаг дрогнул. — Что? Почему? Точки потухли, а дымка втянулась в прибор. Тот подрагивал и, жадно втягивая свет, лязгнул и задымился. Ладонь резко опустилась на стол. Кресло вновь скрипнуло. Девушка, ударив по выключателю, обернулась и, увидев в свете пыльных ламп гостя на пороге, вскрикнула. Гость тоже вскрикнул, когда на него обернулось лицо, на глазах которого плотно сидели похожие на бинокль огромные очки не то сварщика, не то летчика. Очки придавали девушке сходство со стрекозой. — Какого хрена? — опешила девушка, стянув очки высоко на лоб. На ее лице от них остался круглый след. Гость смотрел на высокую фигуру, одетую в потертые джинсы, на поясе которых тяжелел набор инструментов, и тугой спортивный топ. Скользнул взглядом по симпатичному, но несколько неестественно-кукольному лицу, по заткнутой за ухо волшебной палочке, по собранным на макушке в хвост каштановым волосам, окрашенных у концов в темно-розовый цвет. — Да ладно, — протянул гость, не веря. — Блядь, должен был быть подвох, а вот он! — Ты кто? — насторожено проговорила девушка, медленно потянув руку к волшебной палочке за ухом. Гость усмехнулся и мотнул головой. — Ты заняла мое место, но даже не знаешь моего имени… Лишь дотронувшись до волшебной палочки, девушка вдруг замерла. — Это то, что я думаю? И так резво приблизилась, что гость попятился к лестнице. Пальцы девушки оттянули длинную цепочку на его шее, поблескивающую в свете ламп. — Не… — Откуда это у тебя? — девушка подняла изумленный взгляд, бережно сжимая песочные часы. — Их же не существует больше. Стиснув зубы, гость попытался дернуть цепочку, но любопытная девчонка треснула его по ладони, натянула свои чудные очки снова, покрутила окуляр — у ремешка тут же вытянулась небольшая стекляшка лупы. — Это поразительно. Какая тонкая работа, спайки тоньше волосины. А это что за… — Она наклонилась так низко, что лупа едва не соприкоснулась с маховиком. — Символы на оси… Где ты его взял? — Не помню. — Никто не делает маховики времени, разве только остались коллекционеры, но этот явно новый… — Значит, я нашел мастера. Учуяв терпкий запах восточного парфюма и пробежавший по спине холодок, гость выдернул из рук девушки цепочку и спрятал под футболкой. Обернувшись и посторонившись, он покинул чердак. — Ба, это кто? — услышал он, прежде чем слететь вихрем вниз. — Где, Шелли? — Вэлма, моргая обернулась. На лице ее было крайней степени недоумение. Худые руки, звеня браслетами, трогали все, до чего можно дотянуться. Большие глаза Вэлмы оглядывали чердак с его телескопами, направленными в ночное небо сквозь распахнутое окно, чертежами и атласами, весами и грузиками так, словно о существовании помещения под крышей хозяйка дома до этого момента не догадывалась. — Карамель? — звонко поинтересовалась она, зачерпнув длинным ногтем из баночки тягучую янтарную массу. — Канифоль, — пояснила Шелли, поспешно спрятав паяльник подальше. Глубокое кресло на колесиках скрипело. Развалившись в нем и пружиня на упертой в угол ноге от стола и к столу, Шелли вертела в руке похожий на сотканный из проволок куб прибор и ковыряла отверткой в его шестернях. — Лунный камень, — бросила она. увидев, что Вэлма «зависла», восторженно глядя на то, как сияют в темноте перламутровым переливом небольшие камешки в высокой склянке. И фыркнула, когда Вэлма, вытянув из склянки один, прижала его к указательному пальцу. — Забирай, тебе идет. Сунув камень в карман шортов и взяв еще из склянки, на всякий случай, Вэлма так и замерла, увидев сияющее серебряное полотно, расстеленное под торшером. Покрытые блестками глаза расширились, руки слепо потянулись к сокровищу. — Ба, это фольга. Вэлма снова замерла, похожая на крадущуюся в темноте ведьму. Поймав взгляд внучки, она медленно потянула руку и незаметно, как ей показалось, стащила со стола рулон, шелестя размотанным краем, и, скомкав, сунула за накидку. — И ты права, — вздохнула Шелли, ковыряя отверткой крепления шестеренок. — В обсерватории Салема это и происходит. Вэлма вмиг оказалась позади и, опустив руки на ее плечи, низко наклонилась, прижав щеку к щеке внучки. — А почему котики грустят? Шелли, вздохнув, отложила прибор и отвертку обратно на стол. Съехав ниже в кресле и задрав ноги на столешницу, она вздохнула: — Снова не получилось. Где-то в чертежах ошибка. — Как не получилось? — опешила Вэлма. — Ты же собрала калейдоскоп. И указала рукой на латунный телескоп у открытого окна. Шелли рассеяно повернула голову. — Но Кассиопея все равно потухла. — Это часто случается с женщинами после сорока. Наверное, она просто неудачно вышла замуж. — Я могла не учесть некоторые звезды, но суть проектора как раз в том, чтоб максимально приблизить отражение к реальному в сжатых масштабах. — Шелли задрала голову и глянула в темный потолок. — Мне казалось, что самых ярких звезд достаточно, чтоб сеть сработала. Я не забыла ни одну из них, даже те, что отсутствуют в «Альмагесте» Птолемея. Да я даже заморочилась, и учла звезду Марфак… — А Фредди Меркьюри? — Что? — Шелли повернулась. — Черт, он — самая яркая звезда всех времен и народов, — прикрыв глаза, уверила Вэлма. — Ба, — протянула Шелли. — Фредди Меркьюри — это не звезда. Это астероид в главном астероидном поясе между Марсом и Юпитером. — Он вообще разносторонняя личность, и тексты сам писал… Не в силах больше слушать это, похожее на разговор глухого со слепым, гость упал на диван и крепко зажмурился. Слушал звуки: шум ветра за окном, дребезжание стекол, шум холодильника, рев мотора далеко проезжающей машины — все, что угодно, лишь бы не слышать голоса на чердаке. Напряженное тело обмякало. Нельзя было закрывать глаза. Вновь накатила усталость, так резко и так быстро, что, казалось, если он снова откроет глаза, то комната перевернется с ног на голову. Кажется, он задремал, потому что стук швейной машинки заставил гостя вздрогнуть и все же разлепить глаза. В комнате горел свет, освещая захламленные поверхности и старые выцветшие обои. За столиком у швейной машинки снова сидела Вэлма. От машинки на пол тянулся отрез плотной фиолетовой ткани. — Это ведь ты залез среди ночи в ту школу? От голоса и того, что он произнес, гость опешил настолько, что сходу не придумал ответа. Вэлма убрала от лица свои спутанные волосы и выпустила шитье из цепких пальцев. Откинувшись на спинку стула, она выглядела… нормальной. Нет, не настолько нормальной, чтоб доверить ей быть присяжной в суде или присмотреть за чужой коляской. Но ее глаза были просто большими, а не выпученными в извечном удивлении, лицо расслабленным и отражающим то, что Вэлма Вейн минимально понимала, что происходит, кто она и где. Взгляд был осмысленным. Что-то было в этом доме, что мешало ее затуманенному сознанию воспарить в небо, что-то спускало ее обратно в реальность. Гость поднялся со скрипнувшего дивана. — Я видела твое лицо, — произнесла Вэлма, перебирая ногтями складки на ткани. — Люди в синем спрашивали о тебе и показывали рисунок. Это был ты? — Помоги мне, — прошептал гость, умоляюще глядя на всклокоченную фигуру. — Я знаю, что ты прячешь вампиров. Никто реально не сосчитает их, кроме тебя. И наклонился к ней, схватившись за стул. — Есть поселения, общие дома. Направь меня, пожалуйста. Мне некуда идти. Вэлма вновь зависла, глядя в цветастые обои. Гость нетерпеливо ожидал вердикта. — Оставайся до утра, — сказала Вэлма, когда у ее уха щелкнули пальцы. — И уходи. — Что? Да ладно тебе, Вэлма! Ты тысячам помогла, ты всем помогла! Пальцы гостя сжимали ее стул так, что спинка затрещала. — Нас травят, как клопов. Все под колпаком, — бросила Вэлма. — Тебя ищут. Я так рисковать не буду. Это не бродягу ото всех спрятать. — Кого ты боишься? Людей? Ты серьезно? — Утром чтоб тебя здесь не было. — Да что с тобой? Ты же впустила меня, — жадно прошипел гость. — Ты хотела мне помочь, что случилось? И резко повернул голову, услышав в прихожей шаги. Шелли, вытирая влажные волосы полотенцем, смотрела на них. — Погоди, я сейчас правильно поняла? — Она рассеянно повесила полотенце на ручку шкафа. — Это тот отморозок, который залез к школьникам в Ильверморни? — Ах, вот что случилось, — процедил Матиас и повернулся к Вэлме. — Она? — Ба, какой «оставайся до утра»? — негодовала Шелли в ужасе. — Нет! Нам это не нужно! Вэлма видела только ее. Гость стиснул зубы. — Я не трону тебя, нахер ты сдалась? Вэлма… — Ты залез в спальню школьников ночью, пока все спали. Хотел устроить голодную резню, — жестко ответила Шелли, сжав волшебную палочку. — Что? Нет! — возразил гость. — Я просто… — Что «ты просто»? Пострадали дети, ты покалечил учеников. О тебе писали все газеты, тебя ищут по всему МАКУСА, а ты просто заявляешься сюда и просишь укрытия? Да ты что ты вообще за больное чудовище? Глаза гостя распахнулись так широко, что дернулся на виске нерв. — Я никого не калечил, — прошептал, как заведенный, гость. — Никто не пострадал в ту ночь, мне просто нужна была помо… — О да, весь мир лжет, вера только тебе, — кивнула Шелли. Сжимая кулаки судорожно и тяжело дыша сквозь щемящую в груди боль, гость лязгнул зубами. Видя только сжатую в руке Шелли палочку, он часто-часто моргал и, дернувшись вдруг в сторону, снова навис над Вэлмой. — Ты не бросишь меня одного, — рявкнул он, прижав нос к ее переносице. — Не снова, Вэлма. Скажи свое слово, разуй же глаза, хоть раз не веди себя, как ебанутое дерево! Мне нужна твоя помощь! Вэлма пригнула шею в плечи, глядя снизу вверх на нависшую угрозу. Дрожащие пальцы комкали свесившиеся дреды. Гость улыбнулся дрожащими губами, но, услышав, как за спиной скрипнул пол, резко обернулся. — Только, блядь, дернись, — прорычал он, выпрямившись и оскалившись Шелли. — Только дернись отправить весточку мракоборцам, я тебе шею сверну раньше, чем… И, предчувствуя пробежавшими по спине мурашками опасность, вновь повернулся к Вэлме. И успел лишь закрыть лицо и шею руками, когда увидел стремительно приближающийся широко раскрытый в рыке острозубый рот. Изо всех сил ударив припаркованный у тротуара автомобиль, гость яростно ругался. Кончики пальцев левой руки покалывало болью, а предплечье онемело — на нем сочился кровью глубокий укус. — Блядская сука! — рычал гость, пиная дверь автомобиля, не обращая внимание на писк сигнализации. Нога отбивала в дверце выемку. Металл корежило ударами. В окнах зажегся свет. Не вытерпев писка сигнализации, гость навалился на автомобиль и, толкнув изо всех сил, сместил в сторону мусорных баков. Грохот сотряс ночную улицу, дорогу засыпало битым стеклом и мусором, а гость, уперев руки в дрожащие колени, тяжело задышал. Опустившись на бордюр и тут же без сил откинувшись на чью-то сухую лужайку, гость крепко зажмурился. И, слушая лай собак и возню в ближайших домах, попросил у ночного неба еще пару секунд, чтоб отдышаться, прежде, чем покинуть Новый Орлеан.***
Несмотря на ранний час и притом, что ночью в срочном порядке вернулся в Лондон, Генри Тервиллигер был уже на ногах. Облаченный в строгую мантию, гладко выбритый и с аккуратно подстриженными усами, в начищенных до блеска ботинках он выглядел карикатурно не к месту среди тех, кто бушевал в кабинете главы мракоборцев министерства магии. — Из всех этих эмоций протокола не составить, мистер Уизли, — произнес он. — Это уже не говоря о том, что своими похождениями по моргу, вы попали на камеры наблюдения и вызвали у маглов немало вопросов. История с инквизиторами не научила вас тому, что своим… даром следует пользоваться осторожно? Скорпиус с трудом удержал дернувшегося вперед Луи за руку. Удержал ненадолго — разъяренный оборотень, не повернувшись даже, чтоб глянуть на препятствие, мешающее сломать лорду лицо, сбросил руку Скорпиуса. — Мой дом разнесло взрывом, — прорычал он. — Тем не менее, вы прекрасно выглядите. Луи опустил руку вниз, нашарил на полу бумажный пакет и швырнул его на стол. Пакет опустился с тяжелым звяканьем. Мистер Поттер осторожно его открыл и нахмурился. — Стекло? — Стекло, — отозвался Луи. — Которое угодило моей дочери в шею. И вытряхнул содержимое пакет. Большой осколок, напоминающий неровный треугольник, действительно был окрашен кровью. — Ваша дочь сидит в коридоре, и она тоже выглядит прекрасно. — Сядь, — поспешно сказал мистер Поттер. — Луи, сядь! Глядя, как к Луи сжимаются зубы и дрожат руки, Скорпиус понимал, что кто-то из присутствующих в кабинете сегодня получит по лицу — вопрос лишь времени, когда. Луи тяжело рухнул обратно на стул и закрыл лицо рукой. — Вы… вы что вообще здесь обсуждаете уже второй день? Мою семью… — И к слову это о том, что философский камень хранится под защитой и в недосягаемости, — произнес Тервиллигер. — Мистер Малфой. Скорпиус вскинул брови. — Генри, вопрос, который никак не задам. А что вы здесь делаете? Тервиллигер удивился и упер руку в стол. — Мистер Поттер и отдел мракоборцев, думаю, справятся с расследованием без вашего участия. — А все дело в том, Малфой, что мистер Уизли голословно и сразу же обвинил в покушении МАКУСА. Скорпиус, не ожидая ответа, глянул в сторону Луи. — Вы не знали? — мирно спросил Тервиллигер. — Что мистер Уизли предпочитает сделать громкое заявление утечке газа… — Это не была утечка газа! — Почему? Тервиллигер смотрел бесстрашно. — Почему вы уверены, что это не утечка газа? По каменному полу звучно отзывали его шаги. — Чем рядовой целитель мог так насолить Конгрессу, чтоб возыметь такой исход? Мистер Поттер сухо кашлянул в кулак. — Может быть, вы покините кабинет и дождетесь результатов, Генри? — А может быть, мистер Уизли рассказывает далеко не все? — просто произнес лорд Тервиллигер. Но, все же склонив голову, вышел из кабинета и направился в соседствующий с мракоборцами департамент. Из кабинета Скорпиус Малфой вышел с полным ощущением, что его прокрутили через мясорубку. Повернувшись к сидевшим на скамейке у гранитной стены, он выдержал долгий взгляд и, не спрашивая позволения, сел рядом. — Может, зайдете? Маленькое лицо сидевшей рядом ведьмы скрывали ровно остриженные по плечи черные волосы. Виднелся лишь кончик носа, беззащитно подрагивающий. Чувствуя, как к плечу прижалась лбом крестница, Скорпиус обнял ее, но не сводил взгляда с черноволосой ведьмы. На ней было что-то из старой одежды Доминик — то, что осталось на Шафтсбери-авеню. Расклешенные черные брюки, чуть длинее, чем нужно, и свободная серая футболка. Единственное, что принадлежало ведьме и что уцелело из дома, в котором она жила — кулон на шее с маленьким осколком кроваво-красного камня. — Джейд, — горько произнес Скорпиус, долго не решаясь заговорить. — Я знаю, как ты относишься ко мне. Но, клянусь тебе всем, это не моя вина. Она то ли усмехалась, то ли всхлипывала. — Я не знал. — А как я к тебе отношусь? — Джейд, наконец, повернулась. Ее опухшие глаза на землистом лице блестели от слез. — Ненавидишь, — спокойно сказал Скорпиус. — Я ненавижу вас всех. Боже, я просто хотела быть далеко от вас, жить с семьей и чтоб вы нас не трогали. — Я знаю. — Что последнее ты видел перед смертью, Скорпиус? Скорпиус тяжело вздохнул. — Не помню, — соврал он. — А я — как Бонни убил на месте осколок, — огрызнулась Джейд. — И, как ты думаешь, насколько я хочу сейчас говорить? Бонни дрогнула, вдруг усмехнувшись. — Вообще-то я умерла в скорой… — Боже, какой пиздец, — простонал Скорпиус, уткнув ее снова в свое плечо. Джейж согнулась и уставилась в пол. — Нужно было сразу отдать тебе эти камни и… — И изменилось бы лишь то, что мы бы сейчас не разговаривали. Скорпиус глянул на нее беззлобно, но серьезно. Джейд, помолчав, выпрямилась и скрестила руки на груди. Хотела возражать — иначе она в редких разговорах со Скорпиусом вести себя не могла. Но обессиленно прошептала: — Куда он влез? Нахмурившись, Скорпиус мотнул головой. — Мы должны были уезжать, — сказала Джейд. — Луи настоял. — Я не знаю. — Да ладно. — Джейд, я не знаю, — безапелляционно произнес Скорпиус. Взгляды их встретились. — Это связано со Вторым Дыханием? — С чем? Джейд фыркнула, не веря. — Только не говори, что ты не знал, чем он занимался у Эландера. Скорпиус резко обернулся и глянул в гранитную стену так, словно в блестящем камне пытался углядеть собственное отражение. — Прости, брат, — прошептал он, стянув с пальца перстень и подбросив его. Перстень взмыл вверх канарейкой. — Но ты что-то натворил за моей спиной.***
Бросив сумку на барную стойку и вытянув из уха наушники, гость стянул солнцезащитные очки. — Два по сто и… — Гость упер колено в табурет и наклонился через стойку к бармену. — Есть че? Бармен, прервав беседу на крайне повышенных тонах с посетителями за столом, повернулся. Но лишь на мгновение. — Но со своим майонезом приходить — это дело сучье, последнее, гнида ты шакалами проссанная. Это я не шутки шучу, это я сейчас ружье достану. — Ага. — Вот тебе и ага будет с простреленной харей. Блядь, салат ему сухой! Жена у тебя тоже сухая, но я же не жалуюсь! Бармен ругался, а руки работали — на стойку перед гостем опустился стакан, наполовину наполненный неизвестного происхождения мутной жидкостью. Под стаканом же вместе картонной подставки сыскался крохотный плоский пакетик. В баре было людно, несмотря на его крайней степени непрезентабельность. Довольно тусклое помещение, давно не видавшее ремонта, с грязным полом и болтающимися гирляндами липучек от мух на потолке. Липкие столы в давних многочисленных следах от стаканов, пыльные бутылки на полке за стойкой, заветренные незамысловатые закуски, лоснящиеся на жаре, замызганное кухонное полотенце на плече бармена, запах кислого пива и перегара, густой смог от курева и нестерпимая духота — мерзость, запустение и дифтерия. Тем не менее сделав большой глоток из стакана, гость не спешил уходить. Устав ругаться однообразно, бармен подытожил спор метанием в неугодного посетителя стакана. — А ты откуда такой? — сварливо спросил бармен, оглядев гостя. — Пешком что ли через границу добирался? Тот, раздетый по пояс, покрытый липкой пылью и с грязным бинтом на руке, пожал плечами: — Да нет. Паромом через залив и поездом от Веракрус. — В вагоне с щебнем что ли ехал? — С углем. Опустив стакан на стойку, гость придвинулся на табурете ближе к стойке. — Нужна работа. — А я здесь биржа труда или кто? — усмехнулся бармен в свою рыжеватую бороду. — Прикинь, раз спрашиваю. Я сутки на товарняке трясся же чтоб просто спросить. Бармен посерьезнел, поймав немигающий взгляд. И, сняв с плеча полотенце, упер локоть в стойку и заговорил тише: — За что берешься? — За все, кроме хуев. — Отставив стакан, гость взглянул перед собой. — Любая грязь и без лишних вопросов. Так что? Бармен насторожено прищурился и, заметив блеск острых зубов вытянул широкую пятерню. Пальцы грубо приподняли сухие губы. — Ух блядь. — Бармен спешно одернул руку, когда пальцы оказались в опасной близости у ряда длинных острых зубов. — Нет, я с вашим кодлом дел не веду. — Да ладно тебе. — Раздвоенный язык спешно облизал губы. — Давай-ка нахер отсюда, парень. Пока с вилами не погнали. Сжав стакан так, что тот хрустнул, а по толстым стенкам пробежала трещина, гость отклонился назад. Музыка стихла. Взгляды сверлили спину. Чувствуя, словно спину колют иголками, гость свел лопатки и вытянулся ближе к бармену, который шагнул назад. — А как же правило деревни? Никаких вопросов… — Правила для тех, кто ночью не перегрызет соседей. Уходи отсюда, по-хорошему. Отвернувшись и подхватив сумку, гость задержал взгляд на стопке газет в углу. С позавчерашнего номера «Призрака», лежавшему на самом ее верху, полыхал мерцающими буквами заголовок:«ФИЛИАЛ АДА. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ЛАБИРИНТЕ?»
…количество жертв, погибших в пожаре, установить доподлинно невозможно. Вместе с тем ликвидаторами проклятий при поиске источника возгорания, было обнаружено массовое захоронение в единственной из шахт, не уничтоженной обвалом… — Работу не предложу, но могу за пятерку золотых купить эту милую висюльку, — гоготал пьяный колдун за столом. Оторвавшись от газеты и одернув его руку, тянущуюся к длинной цепочке на шее, гость выскочил из бара. Шагая в никуда прочь и чувствуя в душном вечере повисшее напряжение, он не обернулся — так и слышал, как скрипит крыльцо, на которое потянулись из бара зеваки, смотреть вслед. Гость ускорил шаг и вылетел сквозь магический барьер, отделяющий деревню от длинных рыночных рядов Меркадо-де-Сонора. Ряды пустели — продавцы собирали товар и закрывали лавки своих разночудных товаров: от простеньких сувениров и дешевых пластмассовых изделий до колдовских кореньев и проклятых кинжалов. Грохотали поддоны, скрипели тележки, шуршал полиэтилен. Редкие, но настойчивые посетители все еще сновали, выпытывая что-то. У забегаловок и вовсе выстроилась очередь. Пахло пыльной дорогой, прогорклым маслом и специями, тяжелым жаром и куреньями. Повернув голову на знакомый удушливый запах, гость увидел у замызганной подворотни, ведущей в деревню, своеобразную сторожку для волшебников за стеной — синий шатер, мерцающий разноцветными фонариками. Пальцы сдвинули нитяную шторку. В лицо ударило стойким жаром, в котором растворились и кружили голову запахи: дерево, куренья, специи. Взгляд тревожно и жадно искал знакомое лицо, но не узнавал его средь обернувшихся девушек. Вынырнув обратно на улицу, прочь из раскаленной духоты, гость повернул голову навстречу ветру. Нитяные шторки звякнули. Из шатра, пригнув голову, вышла очень высокая чернокожая ведьма с намотанным на голову платком. Взгляды их встретились. Ведьма грубо сжала пальцами подбородок гостя и уставилась в глаза еще пристальней. — Уходи отсюда, — выплюнула она в итоге, брезгливо одернув руку. — И не возвращайся. Не пояснив ни слова, она придержала руками бока своей длинной юбки и, вновь пригнувшись, вернулась в шатер. Шторка звякнула — бусины колыхались. Прижавшись к кирпичной стене подворотни так резко, что болью обожгло лопатки, гость выдохнул сквозь зубы. Колотя кулаком в сколотый кирпич, он пытался заставить собственные губы не дрожать то в улыбке, то в оскале, то в отчаянье. «О тебе писали все газеты, тебя ищут по всему МАКУСА, а ты просто заявляешься сюда и просишь укрытия? Да ты что ты вообще за больное чудовище?», — звучал рынок голосом Шелли Вейн. Гремели поддоны и ящики, напоминая хлопки дверей в пустом доме. То и дело оттягивая цепочку, словно она могла сдавливать шею и мешать делать вдох, гость вставил в ухо наушник. — Ух бля! Совсем близко прошли люди, хохоча нетрезво, и, явно не ожидая взгляда из темноты, вновь заржали. Гость медленно ввинчивал в ухо второй наушник и, подняв взгляд, лязгнул длинными зубами. Люди расхохотались и кинули что-то в бак совсем рядом. Слетела обертка с сигаретной пачки. Запахло серой. Гость, приоткрыв острозубый рот, наблюдал за тем, как описывая плавную дугу, в ворох бумаг и оберток мусорного бака летит, дымясь и сияя в темноте крохотным гаснущим огоньком, спичка. — Что замер там? — послышался оклик пьяниц сквозь музыку в наушниках. — Уходи отсюда. Дрожащие пальцы сжали кромку мусорного бака. Спичка разгорелась сильнее. Газеты чернели, объятые огнем. Его блеск отражался в стеклянных песочных часах на цепочке. «Я не хочу здесь жить! Я не буду здесь оставаться!». Хищный рот широко раскрылся в протяжном крике. Вместе с криком по рынку разнеслось густым потоком и пламя, когда сильная рука толкнула бак на землю. Горячая вспышка взмыла ввысь, и огонь, заполнивший каждый уголок рыночных рядов, было уже не остановить. «У нас у всех бывают плохие дни». Мир горел. Столбы черного дыма тянулись от тлеющих конструкций, а высокие язык пламени полыхали так, словно огненный бог подливал сверху на Меркадо-де-Сонора масло. Рушились стены, расступаясь пред огнем. От горячего воздуха, наполненного парящим пеплом, першило в горле. Лежа на покатой крыше бара, гость смотрел в небо и рассеянно переплетал пальцами цепочку с песочными часами. Внизу бушевала стихия, самая опасная стихия. Вытянув из уха замолкший наушник, гость лениво прислушался к тому, как падают подкошенные огнем балки. Крыша под ним трещала. Шифер был горячим. Его куски с громким звуком проваливались в вниз. «Как это красиво», — думал гость, глядя в ночное небо, на большие звезды, казавшиеся так близко, будто на расстоянии вытянутой руки. Он и вытянул руку, очерчивая путанные созвездия, и не отвел взгляда, когда крыша рухнула, унося его в беснующееся пламя.