Игры в богов

Торговый центр напоминал круглую консервную банку — Эл не была ни архитектором, ни завсегдатаем распродаж, ни любителем попивать холодный кофе у фонтанов. Эл была интровертом и ей здесь не нравилось. Шесть этажей блестящего металлика, зеркал и эскалаторов. Брызги фонтана и прохлада от кондиционеров. Негромкая музыка и гул человеческих голосов. И люди, слишком много людей. С раннего утра и до самого закрытия центр был полон посетителей — глянуть, перегнувшись через ограду шестого этажа и убедиться, что попал в большой человеческий муравейник. Люди сновали в разные стороны, толпились у торговых островков, сидели в кафе и потягивали коктейли, застывали без движения на эскалаторах, болтали, смеялись, тащили за руки капризных детей — хуже, чем наблюдать за этим, было лишь когда в магазин заходили. Заходили медленно, лениво шагали и вальяжно перебирали одежду на вешалках, воняли фаст-фудом, потом или духами, цокали языком и заствляли Эл мученически и стойко терпеть. «Только не сюда», — гипнотизируя взглядом пышную женщину, молила Эл. Женщина, невзирая на мольбу, повернула в магазин. «Уходи», — все еще безмолвно думала Эл. В магазине было так прекрасно пусто и тихо. Эл, быстро заняв себя складыванием футболки, попыталась всеми силами показать, что продавец занят. «Уходи, уходи». Но потенциальная покупательница принялась разглядывать вещи. Эл едва не взвыла. «Селеста!» — и беспомощно завертела головой. Но Селесты рядом не было. Покупательница повернула голову. Их с Эл взгляды коротко пересеклись. «О Боже». Ситуация требовала быть сильной. «Соберись», — твердила себе Эл. — Ты справишься». В горле засаднило. Голос грозился сорваться на хриплый писк. Губы дрогнули, прежде чем с нее сорвалась фраза: — Могу вам помочь? Покупательница глянула на Эл с таким искренним перепугом, словно была уверенна, что белесая девчонка у кассы была манекеном. — Нет, спасибо. — Отлично, — обрадовалась Эл. И тут же смутилась, понимая, что обрадовалась слишком явно. Напряжение витало в воздухе, пропитанном легким цветочным ароматом. Женщина ходила по магазину, оглядывала вещи и дергала вешалки. Эл вернулась за кассу и впилась в монитор таким взглядом, словно решала в уме серьезнейшую задачу по программированию. «Селеста, где ты ходишь?». И, вытянув шею, увидела ее высокую фигуру, обтянутую очень узкими джинсами и форменной рубашкой-поло. Селеста, стояла напротив магазина, у торгового островка-кофейни, держала в руке два стакана кофе и обсуждала с баристой вопросы общесоциального значения. — … а она мне такая: «Что, Селеста, ходила на кастинг?», а я ей говорю, что ходила. А она мне знаешь, что говорит? «И что, пустили с такой жопой?». Ну не сука, а? В каждом слове какая-то гниль, она же всех обсирает. Ты меня знаешь, я никогда не думаю о людях плохо и предвзято, но ты помнишь, что я сказала, когда она пришла работать на точку с мылом? И вот, была права — если человек гнилой, то у него это на лице написано. Торговать мылом и ходить с грязной головой, ну о чем здесь говорить? Это нонсенс. Надо собирать наших девочек, вывести ее в туалет на серьезный разговор и намекнуть, что к ее мылу надо уже подбирать веревки, если я еще раз с ее точки услышу какую-то гадость. У меня нет слов, просто нет слов. — Селеста переступила с ноги на ногу. — Все, не хочу настроение портить, пусть ходит со своей грязной головой, пока ноги целы. Работать надо, а не ходить и языком чесать, как она делает, ненавижу таких людей, сами не работают, другим не дают. Так, кстати про работать, нам вчера привезли эти боди в рубчик, я все не выставила, отложила два себе, тебе и Диане, которая на духах стоит. После смены приходи. Ой, все, у нас клиент, Эл там щас умрет на месте. И побежала в магазин, угрожающе цокая немыслимо высокими каблуками босоножек по полу. Стаканы, в которых стыл кофе, угрожающе дергались. Селеста, не глядя, сунула их на полку около лаковой черной сумки и ринулась к пышнотелой женщине, как коршун на добычу. — Добрый день, помощь нужна? Не нужна? Сейчас все покажу, все подскажу, что интересует? Покупательница глянула на жгучую красавицу с не меньшим перепугом, чем на молчаливую бледную коллегу. Эл, вновь выглянув на них, облегченно вздохнула, при этом искренне пожалев потенциальную клиентку — агрессивный напор Селесты и не закрывающийся рот обозначали угрозу для любого, кто находился в уединении. — Хорошая моделичка, очень хорошие леггинсы. — Селеста уже что-то демонстрировала, лишь поймав взгляд покупательницы, остановившийся неосторожно на вешалке. — Тренд, подиумная вещь, коллекция «лето-зима», натуральный полиэстер, оригинальный Бангладеш, это не Китай, не Турция, здесь качество само за себя говорит. Это редкая вещь, такие только у меня и у Кардашьян-Дженнер — носят по очереди и бережно, потому что вещь классная, редкая. Она вертела эти леггинсы и тянула в разные стороны. — Резиночка плотная, все, что надо, подчеркивает, что не надо — утягивает. Животик после родов, после бутербродов, после пива — все утянет, все скроет. Вот какие, как тянутся. Начес на изнаночке, подкладочка — натуральный акрил-ангора. При носке на теплообмен влияет, соприкасается плетением с кожей и это получается как массажирующий эффект, варикоза и ночных судорог не будет никогда, врачи такого не расскажут. Вещь универсальная. Спортивный стиль, казалось бы, но! Вот эти гипюровые вставочки по бокам делают такой нарядный момент. И в зал, на дорожке бегать, и на свидание можно, и на свадьбы, и на похороны, и на выборы, и ребенка крестить в таком не стыдно — везде уместно, везде красиво, это статусный кэжуал. Просто обыграть аксессуарами и все, новый случай — новый образ. К ним, кстати говоря, идут хорошо бусы, сейчас покажу… Десять минут спустя, опираясь на кассу, Селеста обмахивалась шляпкой с болтающимся на полях ценником. — Теперь тоже хочу такие леггинсы. Эл, подперев голову рукой, смотрела в сторону покупательницы с пакетом, которая так стремительно шагала прочь, словно боялась, что Селеста за ней будет гнаться, чтоб продать в комплект еще кофту и панаму. — Это вульгарно. Селеста закатила глаза. — Да. Но я б носила. Беспечная сияющая болтушка, бесхитростная и совершенно счастливая. Словно и не было ложных обвинений, лабиринта Мохаве, пожара и потерянного маховика. «Что ты вообще такое?» — все время думала Эл. Они снова в миллиарде миль от того, зачем оказались здесь. Снова обеспокоены не запонкой, а оплатой счетов. Снова глупо, ненужно и абсурдно — мракоборец и ликвидатор проклятий продают в захолустном магазине безвкусной одежды тряпки по шестьдесят часов в неделю. Чужое время тикает, натикал еще один бессмысленный год. История менялась с каждым новым днем — Эл уже не узнавала себя, а что случится через десяток лет и вовсе боялась представить. Эл не хотела жить здесь и быть здесь. Она не хотела и запонки. Она хотела домой, унизительно признаться, что ничего не получилось. Если от дома еще хоть что-то осталось. Как мотылек, над которым опустилась стеклянная банка, она билась в стены своего прозрачного заточения — Эл до слез втихую ненавидела это место, это время, этих людей, эту работу. И единственную связь с домом — Селесту: чужую, другую, непонятную и опасную, как бомба, которая не тикает, но в любой миг может разнести в щепки город. Селесту устраивало в этой ситуации все. — Мне здесь не нравится, — вдруг, перечя всему своему виду, протянула она. — Я не хочу здесь быть. Эл повернула голову. — В этом магазине. Мне кажется, я здесь уже всего достигла. — Понятно. Даже короткие фразы, которые уничтожали любой диалог, не являлись для Селесты таковыми. — Ты посмотри на меня, — разглядывая свое отражение в выпуклом отражении рожка для обуви, сказала она. — Я же ангел «Victoria's Secret». — Ты — демон бангладешского полиэстера. Селеста отложила обувной рожок и, наклонившись над кассой так, что у камер наблюдения собрала всю охрану этажа, подперла голову рукой и поинтересовалась: — А чего хочешь ты? Эл вскинула белесые брови. — Очевидно. — Вот мы здесь. И у нас есть выбор: ныть или дать этому миру шанс. А кроме выбора, — Селеста откинула волосы за спину. — У нас есть полная свобода. Ее лицо сияло глупой радостью. — Я хочу и буду носить лосины с каблуками, продавать бангладешский полиэстер и сплетничать про ту сволочь, которая торгует мылом ручной работы. Я хочу быть не ликвидатором проклятий, а на обложку журнала, потому что мне жаль женщин, которые сначала умные, потом сильные, а только потом красивые. А чего хочешь ты? Забудь про свой долг, умения и родословную на гобелене. Чего хочет не леди Элизабет, а Эл? — Вернуться домой. — Мы не вернемся, — неожиданно жестко ответила Селеста. Ее черные глаза на миг застыли, словно пытались прожечь в высоком лбу Эл дыру. — И тебе нормально? — Я счастлива. Взгляд у Селесты был тяжелым, никак не вяжущийся с ней самой. Он был устремлен вперед, пытливо и с напором, словно пытаясь выиграть игру в гляделки. И она эту игру выиграла — стоило Эл моргнуть, Селеста обернулась назад, на вошедших в магазин неосторожных покупателей. — Здравствуйте! — И понеслась, угрожающе стуча каблуками по начищенному полу. «Чего я хочу?» Вопрос засел в голове. Даже не вслушиваясь в стрекот Селесты в другом конце магазина, Эл смотрела в экран ноутбука и не могла заставить себя собрать мысли воедино. «Как люди понимают, чего хотят, если никогда этого прежде не делали?» Краски магазина, пестрящего яркой одеждой на вешалках, размылись. — Тяжелый день? Эл вздрогнула и дернулась так, будто ее от кассы ударило током. Напротив, отделяемый прилавком, стоял улыбчивый молодой человек — загорелый, веснушчатый и светловолосый. «Ты говоришь по-человечьи, но зачем со мной, ничтожное грязнокровное отродье?» — ужаснулась Эл. Приняв ее перепуганную гримасу плохо скрываемого презрения за дружелюбие, молодой человек опустил руки на прилавок и чуть наклонился. — У меня тоже. Мама обожает этот магазин и… И, повернувшись, указал женщину, которой Селеста уже промывала мозги историей бангладешской текстильной промышленности. — Сама понимаешь. — Парень прикрыл глаза. — Нет, — холодно ответила Эл. Диалог неумолио стремился к своему скорому завершению. Парень стойко и ослепительно улыбнулся. — Меня зовут Тодд. — Ясно. «Иди, псина безродная, иди отсюда, оставь меня в покое». — Слушай, во сколько заканчиваешь? Эл вытаращила глаза. — Зачем тебе? — Да вот подумал рискнуть и пригласить такую серьезную герцогиню на кофе. — Баронессу. — Что? — Неважно. Я… — Эл огляделась по сторонам, словно ожидая, что на них появяться подсказки. — Я сегодня допоздна. — Ничего подобного! — Селеста, возникшая рядом из неоткуда и с тремя парами брюк, сжала плечо Эл. Спасительный десант по коммуникации с обществом заискивающе улыбнулся Тодду. — У нас инвентаризация, — уперлась Эл. — Я все посчитаю, — бросила Селеста. — И надо помыть витрины. — Я все помою. Ты же столько раз меня прикрывала, Эл. Ее зовут Эл. — Селеста торжественно указала пальцами на белое, но яростное лицо напарницы. Парень спохватился. — Эл? Это сокращенно от «Элли»? — От «леди Элизабет», грязные южные плебеи. — Она такая шутница! — звонко расхохоталась Селеста, сжав плечи Эл, как в тиски. — Я не шучу. Селеста прищурилась на мгновение. — Сегодня в семь у главного входа, — подмигнула она парню. — Заметано! До вечера, Эл. — Тодд, тоже подмигнув, шепнул Селесте коротко. — Спасибо. Сканируя штрих-код с ценника, болтающегося на широких льняных брюках, Эл старалась справиться с этим быстрее, чтоб самолично заляпать витрину кровью из потенциально разбитого носа Селесты. — Спасибо за покупку, — протянув пакет, так, будто в нем не одежда, а собачьи экскременты, процедила Эл. — Приходите. «Только посмейте». Когда магазин вновь опустел, Эл медленно повернула голову. — Ты что наделала? — Не благодари, — бросила Селеста, поглядывая на часы. — Это личное, какого черта ты лезла? — Ты бы все запорола. — Да. — Вот. — Сев на пуф, Селеста склонилась над мобильным телефоном. — Сейчас найдем его в сети. Если не конченый, сходи на свидание. — Как можно найти кого-то в интернете, зная только имя? Селеста глянула так, словно ее спросили о чем-то глубоко очевидном. — Элементарно. У него спортивная фигура, значит, ходит в зал, а значит, подписан как минимум на один спортивный клуб. В округе их штук двадцать, дай мне полчаса, и я найду про этого парня все досье. А пока, чтоб не терять время, позвоню Карен с «экспресс-маникюра», договорюсь за тебя на через час… Эл закрыла лицо рукой. — Он серфингист, — благоговейно и с придыханием простонала Селеста, цокая ногтем по экрану телефона. — Господь Святой, он серфингист! — Лучше бы был чистокровным. Но в своих стремлениях делать жизнь ближних ярче Селеста не видела препятствий. Даже очевидное препятствие в недовольном лице отчаянно сопротивляющейся Эл ее не останавливало. — Ты просто представь, как вы идете по пляжу Санта-Моники, его загар сияет на солнце… — … а сзади плетусь я, сдыхая от меланомы, которую сотворит ультрафиолет с моей кожей, — пробурчала Эл. Селеста мученически вздохнула. — Теперь понятно, почему ты ему так понравилась. Он серфингист, а у тебя много общего с доской… сказала бы я, но нет, Эл, я не скажу. Я — твоя крестная фея в этом мире, поэтому к черту кассу, тебе надо выучить что-то про серфинг, а я побегу к девочкам в «Зару», возьму на вечер пару шмоток. — Я не буду покупать тряпки. — Не надо покупать, раз наденешь, потом бирку аккуратно пришьем и вернем, я сто раз так делала, — вразумила Селеста. — Все, времени мало. И понеслась, напрочь позабыв о работе. Эл крепко зажмурилась и едва не взвыла в голос. «За что мне все это?» — думала Эл. — «Кармическое наказание». Перед ней на вешалке висело коротенькое голубое платье на запах. Селеста, в своем стремлении помогать там, где этого не требовалось, намеревалась одеть Эл «под себя» — оставалось лишь радоваться, что выбор ее пал на платье с воланами, а не на шорты, леопардовая расцветка и высокий каблук. — … бюстик на размер меньше, а внутрь, под низ, вот это. — В примерочную вытянулась рука, сжимающая пару свернутых в валики носков. — И веди себя так, будто это все твое, родное, но сама помни, что там — носки. Помни, не забывай ни на минуту, это всегда помогает не раздеваться на первом свидании. Эл обессиленно ткнулась лбом в зеркало. — И сильно грудь не выпячивай. Акцент или на ногах, или на груди. Что-то одно, в женщине должна быть загадка. — А с тобой это почему не работает? Селеста цокнула языком. — Моя загадка в том, что я могу чихнуть и во всем штате пропадет электричество. Куда уж больше, я женщина, а не японский кроссворд. Так, ты оделась? — Нет. Почему я не могу пойти в том, в чем сейчас? — Эл, это форма магазина. — В должностной инструкции не запрещено. Я читала. Шторка примерочной резко дернулась. Селеста была раздражена — уголок ее верхней губы подрагивал. Глянув сначала на платье, так и не тронутое, затем на босоножки, так и оставшиеся в коробке, а потом на Эл, даже не потрудившуюся расплести небрежный пучок на затылке, она сменила гнев на милость. — Если совсем не хочешь, ты не обязана. — Я знаю. Селеста вздохнула и убрала вешалку из примерочной. — Но ты даже не хочешь попробовать. Эл вышла из примерочной следом. — Но он будет ждать. — Давай работать уже, — процедила Эл, возвращаясь на ненавистное рабочее место. Квартира, которая тоже снискала клеймо ненавистной, выглядела неплохо. Вернее, это была комната, чудом умещающая кухню, накрытый пледом диван, и шкаф во всю стену, умещающий и посуду арендодателя, и многочисленное шмотье Селесты, и хлам, оставшийся от предыдущих жильцов. Перегородкой служила книжная полка — пылесборник старых неинтересных вещей. Книги были желтоватыми от времени, пахли затхлым старьем, страницы многих склеились. Листая одну из них, из праздного любопытства, Эл отыскала меж страниц ветхую однодолларовую купюру из прошлого века. Селеста занимала собой каждый дюйм пространства. Ее ягодный запах невозможно было выветрить, на каждой поверхности обязательно находилась не то расческа, не то косметика. Одежда, которая не влезала в шкаф, украшала спинки стульев, в прихожей не пройти, не сбивая при этом ряд из обуви, а ванная была уставлена баночками и гелями так плотно, что Эл едва нашла, куда сунуть зубную щетку. У Эл было мало вещей. Рюкзак она не разбирала принципиально. — Знаешь, Эл, — сказала вечером Селеста. — В этом мире только два ключа, которые открывают любые двери. Эл повернула голову. Странно было слышать от Селесты предпосылки к чему-то непривычно не поверхностному, а особенно когда та занималась максимально странным делом — стояла в белье у зеркала и замеряла портновским сантиметром свои прелести. — Первый ключ — это то, что говоришь ты. А второй — что про тебя говорят все остальные. И я боюсь, — Селеста что-то поспешно записала. — Что, если со мной что-то случится, ты в этом мире ни одной двери не откроешь. — С тобой ничего не случится. — Ну да, — невесело ответила Селеста. — Но ты хоть попытайся впустить в мир кого-то, кроме меня. — Мне и тебя бывает слишком много. Селеста вздохнула и покачала головой. И снова занялась измерениями. — Это херня, — бросила Эл. — М-м? — Ты серьезно думаешь, что тебя возьмут на подиум? На что ты надеешься? Подняв голову и откинув волосы назад, Селеста дернула бровью. — А ты на что надеешься в этой жизни, одинокий плоский альбинос, кроме как до конца дней своих работать за кассой, жить на съёмной квартире, жрать бичпакеты и ненавидеть свою жалкую жизнь зачуханной стареющей девственницы, которая не сможет даже кошек завести, потому что те сбегут в окно от твоего уебищного характера? Эл стиснула зубы. — Не кусай тех, кто ведет тебя за руку, — протянула Селеста. — Или я эту руку отгрызу по плечо и засужу тебя, если будет невкусно. Не буди во мне генетику, Эл, я прочитала двадцать шесть книг по управлению гневом, не заставляй меня писать на них плохие отзывы. — Прости, — ответила Эл сконфуженно. Ссориться с Селестой она не хотела. Одностороннее раздражение ее вполне устраивало. Момента, когда Селеста однажды съедет, если одно из ее свиданий однажды закончится успешно, Эл ждала и боялась. — Ну и как успехи? — неумело изображая любопытство, спросила она. — Какие параметры намеряла? Единственным очевидным достоинством Селесты, кроме ягодиц, было фантастическое умение в секунду избавляться от негатива. — Идеальные, — просто ответила она. — Девяносто два-пятьдесят восемь-девяносто три. — А разве не должно быть требование вроде «девяносто-шестьдесят-девяносто»? — У тебя устаревшие данные. — Но ты же сама смотрела видео, в котором… — Эл, обязательно скажи, как придумаешь себе мечту, чтоб я успела ее обосрать. В одном соседки были похожи — кулинарных талантов обеих хватало лишь на то, чтоб сунуть в микроволновку полуфабрикат и нарезать помидоры относительно ровными ломтиками. Тем не менее, приемы пищи всегда проходили раздельно. Завтрак представлял собой смиренное ковыряние ложкой в запаренной овсянке и наблюдение за тем, как по комнате носится Селеста, на ходу одеваясь, расчесываясь, ругаясь, крася ресницы и хлебая кофе. В обед Эл довольствовалась сэндвичем, который жевала за кассой в одиночестве — Селеста делала обход по всем своим подружкам в торговом центре и собирала сплетни. А в те ужины, которые Селеста проводила дома и давилась овощами в очередной попытке похудеть на пятнадцать килограмм за три дня, Эл забирала тарелку и шагала есть на балкон. В тот вечер было дождливо. Соседки сидели за столом, друг напротив друга, ковыряли вилками в магазинной лазанье и чувстовали повисшее напряжение лучше, чем вкус томатного соуса. «Если она однажды съедет, мне конец», — думала Эл. Кусок ей в горло не лез. Беспомощность — вот ее лучшая подруга. Селесте ею никогда не стать, слишком велика конкуренция. — Прости, — негромко сказала Эл. Селеста удивленнов вскинула брови и на мгновение замерла с вилкой у рта. Черные глаза несколько секунд глядели на Эл строго, внимательно, заставляя ту сжаться, но выдохнуть тут же, когда губы Селесты дрогнули в усмешке. — Ты не очень часто общалась с людьми до войны, да? — Почему? — Ну… просто не представляю, как ты выживала в Хогвартсе. Что с тихонь взять, кроме домашки? — Я не училась в Хогвартсе, — произнесла Эл. — Домашнее обучение. — А-а. — Селеста была будто несколько разочарована. — Это многое объясняет. И поспешила пояснить, когда поймала взгляд. — В том смысле, что… — Я поняла. — Да. Попытка завязать разговор, не основанный на оскорблениях, зашла в тупик. Селеста задумчиво повертела в руках бутылку пива, понимая, что если кому и спасать разговор, то только ей. — Зато у тебя наверняка была масса времени. В Ильверморни каждый день расписан, а иногда хочется простого человеческого посмотреть сериалы. — Я говорю на пяти языках, играю на фортепиано, занималась фехтованием и волшебными шахматами, а еще пишу картины маслом. Не было массы времени. — Тебе нравится живопись? — Ненавижу, — отрезала Эл. — А зачем тогда… — Отец приглашал любых учителей, которые соглашались переступать порог дома Малфоев. Селеста изо всех сил делала вид, что не смущена. — А ты говорила ему? — Эльфихе. Я видела ее чаще. Холодный безразличный тон Эл смущал куда больше, чем если бы щеки ее горели. Кусочек лазаньи перед ней был почти нетронут — сыр на нем застыл в плотную корку. — Хочешь спросить — спроси, — проговорила Эл. — Да не хочу. Глаза у Эл были единственной краской на алебастрово-белом лице. Светлые, зеленые, в обрамлении белесых ресниц, они казались круглыми и большими на маленьком остром лице. Селеста насторожено прищурилась, но соседка проявляла потрясающую проницательность. — Мама погибла в пожаре, — ответила Эл прохладно. — Мне было одиннадцать. Селеста потупила взгляд, не зная, как ответить. Но вдруг, задумавшись, в ужасе прижала ладони ко рту. В широко распахнутых глазах застыл ужас. — Это… — Нет, это не он его устроил. Да, он был там, но это не его вина. Не прямая вина. — Ты не должна его защищать, Эл, — прошептала Селеста. — Обычно это делала я, но… Эл раздраженно скривилась. — Никто его не защищает, я винила его с того момента, как он вытащил меня из огня. Но было расследование, и я в нем участвовала, уже позже. Он клялся под сывороткой правды, принес Непреложный Обет. Омерзительно признавать, но пришлось ему поверить. Всем, кроме отца и Ала. Самое смешное, что в итоге они-то и оказались правы. — Эл воткнула вилку в хрустящую сырную корочку. — Не знаю, почему Рената столько раз ему верила. — Зато я знаю, — сухо ответила Селеста. — Ей, должно быть, было весело. Разговор скатывался в беспощадное табу. Селеста закинула ноги за соседний стул и сделала из бутылки глоток. — Ты думаешь, я такая, потому что тупая? — вдруг серьезно спросила она. — Нет. — Или потому что я издеваюсь? Нет, Эл. Я с самого начала знала, что мы здесь надолго, иначе бы Ал не сделал бы нам те паспорта. Не думала об этом? Эл выронила вилку. Она ни на секунду не думала. Селеста фыркнула и сделал еще один глоток. — Если Рената не выбралась из пожара в лабиринте, меня никогда уже не будет. И там, дома, меня уже нет. Меня нет, Эл. А я буду жить. Так, как хочу. И ты живи, потому что ты свободна, наконец. — Я никогда не была пленницей. — Тогда давай запишем тебя на живопись. Безжалостно выкинув недоеденный ужин в мусорное ведро, Селеста сунула вилку под струю кран. Скосив взгляд и глянув на Эл не без жалости, она потрепала ее мокрой рукой по впалой щеке. — Ты можешь делать все, что хочешь. Не учить то, что заставляют, не работать там, куда приведу я. Если ты не придумаешь себе цель, этот мир тебя сожрет и выплюнет. Подумай, чего хочешь именно ты. Я, конечно, поплюю немного в эту цель, но только чтоб раззадорить. «Чего я хочу?» Узкий диван, служивший спальным местом, не раз слышал этот вопрос. Утопая головой в мягкой подушке, Эл комкала лоскутный плед. В окно неприветливо барабанил дождь, на ветру дребезжал металлический карниз. Бессонница была в жизни Эл частой гостьей, но в ту ночь нашлась причина ее визита — непогода. «Чего я хочу?» — снова подумала Эл, надеясь, что поддиванный монстр шепнет ей ответ. На электронных часах красным мигало приближение полуночи. Понимая, что новый день начнется через каких-то несколько минут, Эл вдруг подумала, что к новому рабочему дню она не готова. Она не отдыхает от того, что ненавидит. Она уходит из магазина с мыслью о том, что завтра вернется в него же. «Если сегодня я что-то не решу, то сойду с ума», — такая мысль ясно обозначила ее настрой. И уставилась в потолок, ожидать знака свыше. Очень туго с целями у тех, чьей мечтой долгое время было не учить немецкий язык. «Мечтать мало, нужно еще что-то делать. Я хороша только в том, чтоб сидеть дома и делать то, что говорят», — сокрушалась Эл. Сбросив одеяло, она поднялась на ноги и подтянула пижамные штаны. Шлепая босыми ногами, Эл приблизилась к холодильнику и открыла дверцу, в очередной раз изучая, не появилось ли там волшебным образом что-то новое. Нового не появилось. Теплый свет из холодильника ярко освещал нехитрое содержимое. Эл склонилась и опустила взгляд, чтоб вытянуть из овощного ящика яблоко, но застыла, глядя на собственные ноги. Вернее на штаны, их обтягивающие. Пояс на них давно разболтался, резинки на щиколотках не держали и были широкими, от многочисленных стирок некогда плотная холщовая ткань истончилась и выцвела, оставив штаны бледно-болотного цвета. Ранее эти штаны были частью формы мракоборца. Форменная куртка была свернута валиком и приткнута на дно рюкзака. Оттянув ткань штанов, которые выглядели плохо, Эл задумалась, боясь потерять ощущение того, что в голову пришла неплохая в своей очевидности идея.

***

В отделе регулирования популяции и контроля над ними, что находился в министерстве магии глубоко на четвертом уровне, возле коридора, который вел к кабинетам и общим комнатам, находился кафетерий. Кафетерий был на редкость утлым и неприветливым — липкие круглые столы, старая посуда и запах плесени не располагали к тому, чтоб проводить здесь досуг. Кофе был дрянным и кислым, чай безвкусным и разбавленным, выпечка черствой, сэндвичи заветренными, а домовые эльфы, на редкость склочные, даже не пытались исправить это. Возле же кафетерия, от которого в коридоре пахло плохой столовой, находился небольшой кабинет, который не давнее как пару лет назад был хранилищем швабр, ведер и одноразовых стаканчиков. Ныне в этом хранилище, переоборудованном под кабинет, заседала Бернадетт, которая ранее работала в министерстве архивариусом. Бернадетт была немолода. Худосочная, с длинной морщинистой шеей, седеющими волосами, завитыми в старомодные букли, одетая в извечную желтоватую блузу с жабо, твидовую юбку и сапоги из коричневой кожи, она производила впечатление призрака из архива министерства магии. Те служащие, кто начинал здесь карьеру еще лет тридцать назад клялся, что уже тогда архивариус Бернадетт выглядела точно так же. У Бернадетт была поразительнейшая особенность, которая навряд ли обошлась без магии или близкого родства с дементорами, как шутили некоторые. Она буквально высасывала из людей жизненные силы. Своей медлительностью, неспешным помешиванием чая и цокотом ложечки по стенкам фарфоровой чашки, взглядом из-под опущенных век, тяжелыми вздохами и всеобщей атмосферой она вызывала у людей раздражение и усталость. Сама же, что удивительно, чувствовала себя бодрее, а некоторые сплетники поговаривали, что, помучив так тех, кто с ней осмелился заговорить, Бернадетт молодела — морщин на ее шее становилось меньше. Луи Уизли до этого момента считал, что способен договориться с любой женщиной. Но архивариус, а ныне глава комиссии по программе защиты от восприятия маглами, оказалась сильнее и профессионального обаяния опытного бабника, и вейловских чар. — А я говорю, — кряхтя и с наслаждением упиваясь тем, как Луи разрывает гнев, прогудела Бернадетт. — Не положено. Луи приходил сюда уже третью неделю подряд. Так и чувствуя, что упаковка успокоительного, выпитая с утренним чаем, внутри просто разлагается на атомы отборнейшей ярости, он сжал край стола. — Что опять не так? Да проще создать еще тридцать философских камней, чем встать на учет министерства магии как неподвластное изменениям времени магическое существо! Скорпиус Малфой продумал в законе о защите все. Кроме того, что во главе комиссии поставят архивариуса Бернадетт, которая превращала процедуру в спираль ада. Дрожащей рукой раскрыв папку, полную документов, Луи принялся раскладывать их по столу. — Свидетельство о рождении. Мое, жены и дочери. По три копии. Свидетельство о смерти. То же самое. Заверено. Форма номер семьсот два. — Луи раскладывал бумаги, как разъяренный проигравшийся картежник карты по столу. — Рекомендации. Чертежи, технические карты и описание волшебных палочек. Моей, жены и дочери. По две копии. Паспорта. Копии паспортов. Выписки из налоговой. Справка о доходах. Справка о лицензии целителя. Сопроводительное письмо от главы мракоборцев. Сопроводительное письмо от главы отдела регулирования популяция и контроля над ними. На столе уже не было места. — Что не так опять?! Бернадетт, медленно помешивая сладкий чай в чашечке, едва-едва моргала. — Аттестат, — прохрипела она. Внутренний мир Луи рухнул и вдребезги разбился о ледяную пропасть бюрократии. — Аттестат? — хрипло переспросил он. — Да. — Я не заканчивал Хогвартс. Домашнее обучение. — Так положено. Чувствуя, как дергается нога в желании перекинуть стол, Луи сделала глубокий вдох. — То есть, мне нужно сдать Ж.А.Б.А.? Бернадетт медленно кивнула. — Но у меня уже диплом и лицензия целителя! — Процедура. — И вы мне говорите это в предпоследний день?! — Да. Вспоминая все молитвы и силу нательного креста, которая бы уберегла его от желания здесь и сейчас придушить ведьму, Луи спросил: — Хорошо. Когда я могу прийти с аттестатом? Это — последняя неделя срока, чтоб встать на учет. Бернадетт все так же рассеянно мешала чай. — Завтра? — Неприемный день. — Но завтра последний день! — Да. Бернадетт действительно молодела на глазах. В ее мутных глазах появился задорный блеск. Луи же был близок к истерике. — Хорошо. Сегодня я смогу вам принести аттестат? — Прием до двух дня. — Но сейчас без двадцати два! — рявкнул Луи. — Да, — кивнула Бернадетт. Вскочив на ноги и вцепившись в стол, Луи зарычал ей в лицо во всю силу рвущегося наружу волка. Седые букли Бернадетт дрогнули, жабо колыхнулось, но на постном лице ни мускула не дрогнуло. — Аттестат. Вылетев из кабинета и хлопнув дверью с такой силой, что эхо разнеслось по всему четвертому этажу, Луи сжимал папку с документами, как метательный диск. На скамье у кафетерия, обмахиваясь от духоты газетой, ожидала Джейд. Повернув голову и увидев подрагивающего от злости Луи, она откинулась назад и уперлась в стену. — Давай я еще раз попробую. Луи упал на скамью рядом. Он был спокойнее импульсивной волшебницы, по крайней мере до знакомства с процедурой и Бернадетт. И помнил, что первая и единственная попытка Джейд встать на учет комиссии закончилась тем, что он лично вывел ее из кабинета, прежде чем в Бернадетт не избили паспортами. — Что на этот раз? — сухо спросила Джейд. — Какую еще справку? — Аттестат. — Что? Зачем? — Не знаю, что тебе ответить, чтоб не ругнуться. Волокита с бумагами затянулась во всех традициях бюрократического абсурда. С каждым новым визитом Луи лишь сильнее уверялся в том, что над ним издеваются. Из кафетерия, сжимая стакан растворимого кофе, вышла Бонни. Ее короткие рыжие волосы ярким маяком отливали в темном коридоре четвертого этажа. — Может, давай я попробую? — невозмутимо сказала она, встав напротив. Луи поднял взгляд. Даже будучи уже не школьницей, Бонни выглядела не старше пятнадцати, унаследовав мелкие черты лица матери и по-детски приоткрытый рот. С трудом представляя, как совершенно несамостоятельная и все еще маленькая Бонни вообще решает какие-либо жизненные проблемы, Луи покачал головой. — Хуже не будет, — бросила Джейд и, забрав у него папку с документами, вручила дочери. — Ну попробуй. Ожидая, что Бонни потеряет паспорта и половину справок еще на полпути к кабинету, Луи вздохнул. Дверь в кабинет душной Бернадетт вновь закрылась. Воцарилась неловкая тишина. Джейд всегда была молчаливой и скупой на непринужденные беседы. Она была словно всю жизнь усталой: сначала от старших братьев-оборотней и работы на ферме, потом от раннего материнства и быта, потом от тяжелейшей учебы и красавца-мужа, откровенно скучавшего в этой роли, а потом от Скорпиуса Малфоя, который гвоздем вклинился в их шаткую семью за неимением под боком более никого. Казалось, она использовала каждый момент молчания, чтоб отдохнуть хоть на мгновение. Прежде Луи думал, что его общество угнетает Джейд, вскоре же принял, что та просто не нуждалась в необходимости начинать разговор. Говорить, раз уж на то пошло, было не о чем, несмотря на то, что произошло многое. — М-да, — протянул Луи. Джейд кивнула, прикрыв глаза. Дверь в кабинет неподалеку скрипнула и отворилась. — Спасибо, — проговорила Бонни прежде, чем закрыть Бернадетт в ее кабинете от людей подальше. И, повернувшись к родителям, торжественно продемонстрировала свиток с печатью. Луи чуть себе челюстью ноги не отдавил. — Как? — Не сложнее, чем получить разрешение от санитарной инспекции продавать торты в Косом Переулке, — гордо пояснила Бонни. — На. Долгожданный свиток тут же отправился сначала в плотный прозрачный пакет, а затем на самое дно папки с документами, как самое ценное. И, как это всегда случается после победы над большим злом, наступило опустошение. — И что теперь? — спросила Джейд. Луи не знал. — Идем. Они и зашагали прочь от вонючего кафетерия к лифту. Шаги гулким эхо звенели в тишине — коридор четвертого этажа министерства магии был не самым гудящим от суеты. Чем дальше от кабинета Бернадетт, тем легче дышать становилось, давящая злость уходила, словно рука, сжавшая внутри душу, расслабляла ледяной захват. «Берегись!» — прорычал внутри волк, заглушая разом и спокойствие, и гул шагов. Луи дернулся и резко обернулся. Коридор позади пустовал, но по спине пробежала мелкая дрожь. — Дьявол, — выругалась Джейд, заставив вновь повернуться. За поворотом, у лифта стояла высокая фигура в синей мантии, из-под которой виднелась туго обтянутая черным воротом водолазки шея и серебристые волосы, зачесанные назад. Скорпиус Малфой, так и чувствуя, что его окликнули, обернулся. Губы его дрогнули в улыбке, взгляд же остекленело впился в Луи. Но ненадолго — Скорпиус снова повернулся и, шагнув в сторону, открыл взору Луи человека, с которым негромко беседовал до этого. — Не могу обещать, но повлияю, — проговорил Скорпиус. — Был рад встретить вас, Иен, пусть и с такими новостями. И пожал протянутую ему ладонь, ненароком сунув под манжету рубашки собеседника крохотную записку. Собеседник не дрогнул, почтенно склонив голову. Луи, застыв, узнал его. Невысокий, худощавый и в целом неприметный — хоть на нем не было форменного пиджака мракоборца МАКУСА, «левая рука Роквелла» узнавалась сразу. Ни разу не дипломатичная справедливая директор Вонг — колкий, осторожный, прилипчивый и гаденький Свонсон был крайне неприятным человеком, которого обучили всей подпольной грязи Вулворт-Билдинг из первых уст. Острый взор Свонсона скользнул по Луи — узнал. Но трогательного приветствия не произошло. Свонсон шагнул в лифт и, не дожидаясь никого больше, нажал на кнопку. — Догоню, — шепнул Луи, даже не глядя, как Джейд и Бонни прошли мимо. Он смотрел перед собой, на Малфоя, в ответ на его немигающий и не предвещающий ничего доброго взгляд. — Так значит, вы победили Бернадетт? Это было странно, снова сидеть друг напротив друга в пустом кафетерии четвертого этажа, где пахло заветренной ветчиной и кислым сыром. Руки липли к грязному столику, с которого годами не оттирали круглые следы чашек и стаканов. Нетронутый кофе напротив Луи был затянут какой-то пленочкой, что не прибавляло желания сделать глоток. Рядом со Скорпиусом сложно было сделать и вдох. Жизнь расставила всех на свои места — Ал первым почувствовал, что на одной скамье с Малфоем им будет тесно. Странно было снова сидеть рядом, пить кофе и вести себя так, словно ничего не произошло. — Бонни победила, — ответил Луи. — Неудивительно. Скорпиус снова казался старше. Его лицо осунулось, тонкие черты лица казались острыми и словно вытесанными острым лезвием на гладком воске. Он все меньше походил на себя, каким его запомнили старые колдографии и давно стертые соцсети. Луи не понимал, как работает время в его отношении. Скорпиус не менялся, но порой, казалось, старел быстрее, чем люди. — Как Доминик? — Хуже, чем я. — Насколько? — Максимально, — коротко ответил Скорпиус. — Ты можешь спросить у нее сам. Она не моя заложница. — Я так и не думаю. — Ну да. Говорить с ним было невыносимо. Скорпиус не моргал, смотрел прямо и говорил все ровным тоном. — Нам говорить совершенно не обязательно, — произнес Скорпиус, прервав ожидаемый вопрос. — Потому что я хочу говорить не о детях и не о том, как сложно обойти Бернадетт и получить защиту министерства. — Тогда не смею отвлекать от государственного переворота. — Сядь. Луи откинулся на спинку стула. Рука Скорпиуса, обтянутая тугой черной перчаткой сжималась в кулак. — Тебя не бесит то, что происходит? — спросил Скорпиус. — Между нами. И тоже отклонился назад. — Я был твоим лучшим другом. В какой момент появился Эландер, и вот он уже давно мертв, а все, что нас отныне связывает — это твоя сестра и та херня, которую ты натворил в лабораториях за моей спиной. И я даже не знаю, что это за херня. А мертвый Эландер, выходит, выиграл. Тебя это не бесит? — Меня бесит, что все в этом мире: моя жизнь, жизнь Ала, жизнь всех, с кем ты однажды заговорил, должно происходить с твоего разрешения. Скорпиус отодвинул нетронутый стакан. — Если от вас обоих, от кого угодно, зависит безопасность и имидж Британии, да, черт возьми, я с вас не слезу. Ну ладно один придурок прибуханный то без вести исчезнет, то на контрабанде погорит, то оргии на весь МАКУСА устраивает, то потом за президентами с киркой бегает. Но ты, Луи. У тебя всегда шестерни в нужную сторону крутились. В какой момент тебе показалось, что исследования Эландера — это хорошая идея? — Все и близко не так, — возразил Луи. — Я не поддерживал методы Нейта. — А цели? Губы Скорпиуса дрогнули, но глаза оставались непроницаемо серьезными. — Что такое Второе Дыхание? Луи застыл, задержав руку над чайной ложкой. Скорпиус расстегнул пряжку мантии на шее. — Об этом не знает никто кроме тебя, меня и Джейд. А мне бы хотелось сделать по инструкции, сдать тебя Делии Вонг, и пусть она разбирается с этим Дыханием, колет тебя сама или Роквелла вызывает, чтоб угрожающе колотил по столу, — произнес Скорпиус. — Но я иду на сделку с совестью. — Ты не понимаешь. — Единственное, чего я не понимаю — это как можно было столкнуться с тем, что случилось после того, как ты сдал исследователей, рискнуть семьей и собой, рвать и метать здесь, но нигде и словом не обмолвиться о Втором Дыхании. Что за херня? Ты ждешь, когда цены на этот проект взлетят? — Что у тебя с рукой? Скорпиус замер на полуслове и вскинул брови, одарив Луи оскорбленным взглядом. — В смысле? — Мантию не той рукой расстегнул. Ты левша. Сними перчатку. — То есть шансов от тебя ответ получить настолько нет? Луи взглядом указал на его руку. Ладонь казалась неестественно узкой, а пальцы — слишком длинными и безжизненным. — Сними перчатку. — Я все еще жду ответ. И очень на него рассчитываю ведь, кто знает, вдруг Бернадетт потеряет ваш договор… Луи резко опустил руку к кожаной перчатке, и Скорпиус, дернувшись, машинально прикрыл левую руку правой. Взгляды встретились. Цокнув языком, Скорпиус стянул перчатку, потянув за указательный палец, обнажая картину, которую не следует показывать в местах, где подают пищу, пусть и низкого качества. Перчатка обтягивала кости. Не исхудалую жилистую ладонь, а самые настоящие белеющие кости. Узкая кисть была безжизненной и напоминала анатомическое пособие. Пястные кости были совсем белыми и тонкими, отчего пальцы казались неестественно длинными, фаланги соединяли их, словно конструктор. А выше, когда Луи задрал рукав водолазки, белела лучевая кость, которую туго оплетали красные мышцы. Кость предплечья выглядела будто недообглоданная собакой. Скорпиус поспешно прикрыл кости мантией, когда в кафетерий зашли волшебники четвертого этажа. «Не здесь», — читалось в его взгляде. «Именно здесь», — разуверил Луи. — Что это? Понимая, что на вопрос все же придется ответить, Скорпиус придвинулся ближе. — Я очень раскаиваюсь, но… — Он прикрыл глаза и отвернулся. — Все так навалилось, и дома не лучший период. Я предал клятву супружеской верности, поддавшись мимолетному искушению на стороне, и вот меня отметил сифилис. Очень заразно. Луи понимающе закивал. — Ты изменил Доминик? Скорпиус тяжело вздохнул. — Я скорей поверю, что ты приходишь на могилу Нейта плакать и оставлять цветы, чем что ты изменил Доминик, — вразумил Луи. Не став оспаривать свою непоколебимую супружескую верность, Скорпиус проводил взглядом волшебника, выбирающего у застекленной витрины наиболее румяный кекс. Не пояснив ни слова, он поднялся на ноги и, прикрывая руку мантией, вышел из кафетерия, не забыв вежливо поздороваться с вошедшими. Квартира на Шафтсбери-авеню пустовала не так давно, но выглядела так, словно нога хозяев не переступала ее порог десятилетиями. Она была полна пыли, пахла затхлостью и чем-то испорченным, выглядела неприветливо и напоминала скорей место, где за неимением альтернативы хранили хлам. Коробками был уставлен пол, в корзины собраны мелкие вещи — кажется, Малфои то ли переезжали, то ли не до конца выехали с тех пор, как Скорпиуса перевели служить в посольство МАКУСА. Портрет Фламеля был плотно завешен белой простыней, из-под которой доносилось недовольное похрапывание. На антикварном журнальном столике слой пыли был толщиною с палец. Половицы скрипели, обои на стенах невесть почему вздулись, а свет в коридоре долго не включался, заставляя лампочку мигать — без хозяев квартира напрочь отказывалась выглядеть хорошо, обидевшись, что ее оставили. Скорпиус стянул мантию и бросил на диван. Его изувеченная рука безжизненно колыхалась. Нехотя задрав на ней рукав водолазки, Скорпиус продемонстрировал голую кость и оплетающую ее туго алую плоть на предплечье. — Снимай, — бросил Луи, насилу включив свет. Послушно, но раздраженно сняв водолазку одной рукой, Скорпиус повозился с горловиной. Помогая стянуть ее с головы, Луи впился взглядом в светло-лиловые следы, похожие на давние синяки. Они россыпью отмечали бледную кожу, как следы тугих веревок — натянув перчатки из драконьей кожи, Луи провел пальцами след, который, словно опоясывающей руку и туловище дорожкой, вел к алой плоти и белой кости. — Я видел такие следы, — проговорил Луи. — Проклятье из Сан-Хосе. На мракоборцах и… — Подопытных? — А ты даже не отрицаешь. Но… Но пазл в голове не складывался. — Ты был на вилле? — спохватился Луи. Скорпиус отвел взгляд и вздохнул. — Когда? — В апреле. — Этому три месяца?! Проклятье убивает за считанные часы, но это выглядит не так плохо. — Луи глянул на кости. — Нет, то есть, пиздец, но сначала от соприкосновения там с чем угодно появлялись такие следы, потом они надувались и лопались, потом начинался сепсис и смерть — проклятье уничтожает тело. А твоя рука выглядит так, будто… — Она заживает. — Так и есть, — не веря своим глазам, произнес Луи. Вместо гниющих мокрых нарывов — бледно-лиловые следы. Кость обрастала плотью, у локтя ее покрывала мягкая свежая кожа. От этой плоти не пахло гнилью. Она выглядела ужасно: красная, тугая, с налипшими ворсинками, лоснящаяся, но при всем омерзении не пахла. А должна была смердеть, чернеть и капать гнилостными соками — уж этого Луи насмотрелся вдоволь в больнице «Уотерфорд-лейк». — Я даже не знаю, чем помочь, — рассеяно признался Луи. — Важно, чтоб не началось заражение, но здесь нет кожи и доступ к мясу… — Важно, чтоб об этом не узнала Доминик. Остальное — к черту. — Оно выглядит не так, как должно? — Ты тоже выглядишь не как врач, а как вебкамщик, но я же молчу. — Скорпиус обозленно поджал губы. — Что ты там делал? — вскинулся Луи. — Как ты обошел защиту МАКУСА? Вопросов в голове кружило миллиард. Скорпиус беспечно пожал плечами. — Подкоп под забором. Скорпиус балагурил, как в старые добрые. Лишь взгляд его оставался холодным — вряд ли Малфой когда-либо снова сможет смотреть на мир наивными глазами идиота. — Я не собираюсь обсуждать это ни с тобой, ни с кем-либо еще. То, что я искал на той вилле, касается только меня. — Но что ты искал? Виллу обыскивали много раз. — И не только мракоборцы, я знаю, — отмахнулся Скорпиус. — Давай не будем обсуждать то, что я не смогу объяснить. — Не сможешь? — Луи вскинул брови. — Малфой не сможет объяснить? — Именно. Может, просто отвык. Скорпиус поднялся с монументально огромного дивана, который легонько скрипнул. Устремив рассеянный взгляд в окно, где сквозь щель в пыльной шторе виднелся лоскут неба, он задумался. — Я хотел проверить. Убедиться. Луи задумчиво кивнул. — В чем? Что инферналы — не выдумка? — Нет, я знаю, что это не выдумка. МАКУСА не преуменьшает их опасность. Я хотел убедиться, что… — Скорпиус мотнул головой. — Не важно, я ничего не нашел. — Кого ты искал? — Что? Скорпиус повернулся так резко, что шея его хрустнула. — МАКУСА выстроил четыре уровня защиты, — сказал Луи. — Даже если суметь их обойти, то инферналы раздирают в клочья любого, кто заходит за ворота. Если как-то суметь уцелеть, то проклятье жрицы все равно настигает, как настигло тебя. Эту информацию МАКУСА не утаивает. Ты знал, что можешь не вернуться, но все равно полез. Ради чего? Луи тоже поднялся на ноги и поравнялся со Скорпиусом. — Есть ли хоть одна в мире вещь, которая стоит того, чтоб Доминик могла не дождаться тебя? Нет, Скорпиус, ты бы так не рискнул просто так ради какой-то вещицы, которую пропустили при обысках. Кого ты искал там? — То есть, по-твоему, кто-то условно взятый может быть мне важнее собственной жизни и переживаний жены? — Сто процентов. Иначе ты придурок, который просто полез через забор, палкой в мертвецов потыкать. Скорпиус усмехнулся, глядя перед собой оценивающе. — Ты и правда знаешь меня куда лучше, чем кажется. Но не спрашивай о том, о чем не надо. — А если взамен я расскажу о Втором Дыхании? — Ты и так расскажешь, — просто ответил Скорпиус. — Иначе я устану быть любопытным и черкну госпоже Эландер письмо о том, как Нейт упал с пандуса. — Ты этого не сделаешь. — Правда? — А что же до сих пор не сделал? — улыбнулся Луи. Улыбка сползла с лица Малфоя, сменившись гримасой недовольства. Луи вздохнул. — Я расскажу про Второе Дыхание. И добавил, прежде, чем Скорпиуса озарила торжественная ухмылка. — Но мне нужен образец твоих тканей. — Что? — Скорпиус не так ужаснулся, как удивился. Луи указал взглядом на его безжизненную костлявую руку. — Маленький кусочек плоти в обмен на то, что ты хочешь узнать. Скорпиус скривился и спрятал руку за спину. — Ты собрался меня изучать? Нет! — Ты понимаешь, что ты — единственный, кто победил проклятье из Сан-Хосе? — Я просто потом помыл руки с мылом, не преувеличивай. Было весело наблюдать за тем, как Скорпиус пытается привычно косить под дурачка и пучить глаза в искреннем недоумении. Но он разучился это делать — время шло, и пусть лицо не было изборождено морщинами, но мимика была уже не той. Скорпиус, с лица которого натужное детское недоумение вскоре сошло, тоже это понимал. Тоже понимал, что единственный, кому он в этой жизни проигрывает — это беспощадное и сломанное время.

***

Элитный и недоступный для многих Брауновский университет выглядел статусно еще на брошюрке абитуриентов. Тот редкий случай, когда ожидание полностью оправдывалось реальностью. Холеные старые постройки из красного кирпича, увитые плющом, острые черепичные крыши, кованные ворота и огромная темно-зеленая лужайка. Обширная территория университета казалась отдельным государством в штате Род-Айленд, граждане которого с ног до головы пропитаны академическим шиком. Казалось, здесь нет места расхлябанным простакам в джинсах и поношенных кроссовках, но какие только студенты не появлялись на идеальных лужайках и в обители знаний. Именно в застенках Брауновского университета находилось это небольшое здание, так похожее на десятки других. Из того же красного кирпича, с той же старой черепичной крышей и узкими окнами — оно находилось там же, где и многие другие здания, вокруг широкой ухоженной лужайки с аккуратными кленами и кустами можжевельника. Так вышло, что никто не мог сказать точно, что это за здание, в которое периодически заходили студенты. Одни говорили, что это был один из многочисленных учебных корпусов, другие — что то обитель аспирантов какой-то определенной программы подготовки. Некоторые думали, что корпус этот был административным, поговаривали и о том, что там заседает сверхсекретное студенческое братство. Дороги и учебный план не заводили студентов в загадочный корпус, да и разговоров о нем не было — вряд ли каждый, кому посчастливилось поступить в Браун, досконально знал обширную территорию и творящееся за стенами каждой постройки из красного кирпича. Никто не заглядывал в узкие окна, не лез в дымоход и не ломился внутрь, несмотря на открытые двери. Никто и представить не мог, что меж двумя учебными корпусами притаился третий, в котором обучали мракоборцев МАКУСА. Мужчина, который виднелся в окне второго этажа корпуса подготовки мракоборцев, выглядел здесь и сейчас настолько уместно, что ни у кого из тех, кто ненароком глазел с улицы, не оставалось сомнений — это преподаватель. Не из тех новомодных вчерашних аспирантов, в доску своих и завлекающих аудиторию непосредственностью. Это был четко и точно преподаватель Лиги Плюща — классика и строгое величие в своем лучшем виде. Преподаватель был действительно строг. Строг настолько, что, бесшумно расхаживая перед амфитеатром мест в аудитории, заставлял сидевших на первых рядах студентов задерживать дыхание. Когда же его ледяной взгляд скользил и резко останавливался на ком-либо, этот несчастный выпрямлял спину и боялся моргнуть. Когда же преподаватель поднимался по ступенькам вверх, неспешно и прогулочно, оглядывая ряды — сердца сжимались и у тех, кто сидел дальше. А когда преподаватель вдруг останавливался и опускал руку на стол рядом с кем-то, студент-мракоборец начинал стремительно чувствовать, как седеют волосы на макушке. — Это — не единственное место, откуда я не постесняюсь достать шпаргалку, мисс, — ледяным тоном проговорил профессор Роквелл, сжимая пальцами тонкую гармошку пергамента. Волшебница, багряная от смущения, поспешно сунул перо обратно в чернильницу и, не глядя, протянула недописанный тест навстречу требовательно вытянутой руке. — До свидания. — Всего доброго. Направляясь за стол, мимо рядов сидений и под аккомпанемент шелеста перьев и шепота, профессор Роквелл читал ответы на тест и с каждым последующим преисполнялся болью. Сев за стол и склонившись над тестом, где буковки ответов были обведены в кружочки темно-зелеными чернилами. «Как можно, имея шпаргалку, выбирать такие глупости?», — сокрушался профессор. И, нахмурившись, открыл учебник на столе, полистал оглавление и отыскал нужный параграф. С минуту вчитываясь в абзац, профессор Роквелл едва сдержал смех. «Вот так служишь тридцать лет мракоборцем, и даже не догадываешься, что основной закон МАКУСА, имеющий высшую юридическую силу — это не Конституция, а, оказывается, Статут о секретности». — Смех был с привкусом боли. — «Какие придурки». Ожидая в тишине, когда экзамен подойдет к концу, профессор Роквелл тоскливо смотрел в окно, на шелестящие от ветра ветви красного клена. Так и чувствуя на себе взгляды, профессор повернул голову — студенты тут же резво уткнулись в тест. Стрелка механических часов за спиной громко тикала, приближая конец экзамена. — Всего доброго, — не оборачиваясь, прощался профессор Роквелл, когда студенты повалили из аудитории. — Хороших выходных. Да. На стол опускались заполненные бланки. Рядом в стройную стопку складывались один на другой конспекты — сотни листов исписанных тетрадей. — Профессор, — окликнул студент уже у выхода. — А когда можно будет на пересдачу? «Молодец, сразу трезво оценивает свои шансы», — подумал Роквелл. И задумался над ответом. Проверить работу, выставить предварительный балл, согласовать время и место пересдачи итоговой аттестации, получить разрешение на использование текущих тестов, получить рекомендации от независимой комиссии… — Забейте, — бросил профессор Роквелл. — Все равно эта херня вам в жизни не пригодится. — Эта херня вам в жизни не пригодится?! Декан Грейвз резко гаркнул, но на непроницаемом лице профессора Роквелла ни мускула не дрогнуло. — Да, сэр. Я так и сказал. Вовремя вспомнив, что профессор перед ним отнюдь не вчерашняя академическая сошка, а лучший экс-мракоборец МАКУСА и некогда президент, декан Грейвз ощутил тревогу — залысины его заблестели от испарины. Кто бы сказал декану девять месяцев назад, что от такого именитого специалиста будет столько проблем! Трижды бы подумал, прежде чем пригласить его читать лекции. — Но почему, мистер Роквелл? Почему вы так сказали, да еще и в лицо студентам? Мистер Роквелл спокойно развернул пустой бланк с тестом. — Разрешите процитировать вопрос номер пятнадцать. — Мистер Роквелл надвинул очки на кончик носа и монотонно зачитал. — Назовите верную последовательность этапов задержания предполагаемого злоумышленника: а) психологическая оценка личности — оценка рисков — сопоставление картины преступления с показаниями — поиск оптимального способа задержания — работа с правовыми процедурами; б) работа с правовыми процедурами — сопоставление картины преступления с показаниями — психологическая оценка личности — поиск оптимального способа задержания — оценка рисков… — Это понятно, но… — Я не закончил, мистер Грейвз. Далее: в) оценка рисков — работа с правовыми процедурами… что же вы, погодите, здесь еще три варианта ответа, никогда не угадаете, каких, — протянул мистер Роквелл. Но, сжалившись, свернул бланк. — Этому вопросу было посвящено три лекции, согласно учебному плану. И абсурд в том, что я не знаю, как на этот вопрос ответить. Потому что единственная верная последовательность задержания это мордой в пол и зачитать права. Все. Декан Грейвз оттянул ворот мантии. Роквелл сложил очки во внутренний карман клетчатого пиджака и сел напротив стола. — И я не отказываюсь от своих слов. Да, Грейвз, это херня. — Это — программа подготовки, разработанная отделом образования совместно со штаб-квартирой мракоборцев. — Директор Вонг видела эту программу? — Почему вы спрашиваете? — Потому что я учил директора Вонг. И если бы ей на стол попало это, словом «херня» данную программу подготовки обозвали задолго до меня. Роквелл сцепил руки в замок. — Три курса подготовки. По пятнадцать человек, итого мы имеем сорок пять потенциальных мракоборцев, которые придут трудоустраиваться. Без опыта, навыков, но с горой конспектов и никому не нужных понтов. И эти дебилы… — Роквелл, мы проводили не раз беседы, не смейте называть студентов дебилами! — Я говорю на этот раз не о студентах, а о тех, кто разработал программу подготовки. И эти дебилы надеются, что пособий достаточно? Достаточно выдать людям, которым предстоит защищать государство, конспекты, и будет дело? — проговорил Роквелл. — Учить мракоборца по книжкам, все равно что учить целителя по рисункам. — И что вы предлагаете? — Практику. Как это было раньше. С первого месяца обучения студент попадает в штаб-квартиру мракоборцев. Поступает в распоряжение капитана, получает задания, на ощупь пробует службу. — И к третьему курсу получает психологическую травму и заикание. — А что получит после тепличных условий аудитории выпускник? Декан Грейвз явно устал спорить. Роквеллу невозможно было угодить. — Вы ретроград, — произнес декан. — И ваше время уже позади. Ограничьте ваши дикие солдафонские методы, есть принятая система оценивания и программа подготовки. От вас требуется лишь соблюдение правил. — Мои солдафонские методы? — искренне удивился Роквелл, словно не в его педагогических уловках было мешать самолюбие ученика с дерьмом. — Да, ваши лекции собирают стопроцентную явку, но ваши рассказы об оторванных конечностях… — Это задача. — Какая задача, Роквелл? — Вы на задании. Вашему напарнику оторвало ногу ниже колена, он истекает кровью. В то же время на группу детей мчится мантикора, а злоумышленник, натравивший ее, убегает. Ваши действия, с чего начинать? — Это вы меня спрашиваете? — Да хоть и вас, потому что за два семестра я внятного ответа ни от кого в этом корпусе не получил. Грейвз кипел. — Есть учебная программа, — повторил он скрипучим голосом. — Вы же пугаете студентов такими задачами, историями о погребениях заживо, инферналами и смертью. Роквелл, ваша дисциплина — введение в профессию и основы магического законодательства, какого черта вы занимаетесь тем, что отбиваете у студентов всякую охоту становиться мракоборцами? Мистер Роквелл примирительно прикрыл глаза, чтоб умерить дерзость в своем полупрозрачном взгляде. — Мистер Грейвз, поправьте, если ошибаюсь. Служба мракоборцем в вашей семье династийная? — Верно. — Тогда ответьте мне, как мракоборец в пятом поколении. Вы действительно считаете, что тестов и конспектов достаточно? Взгляды декана и профессора пересеклись. Получив очевидный и безмолвный ответ, Роквелл кивнул. — Я вас понял, мистер Грейвз. Открыв дверь ключом, мистер Роквелл вошел в квартиру и стянул пиджак. В квартире было непривычно светло и прибрано: на журнальном столике красовалось неприглядное стеклянное блюдо с неестественно красочными фруктами, каминная полка была уставлена фотографиями, картина над ней изображала причудливую россыпь клякс, в которой с трудом различалось женское лицо. Полки лакированных шкафов ломились от сувениров и учебников по праву и истории США. На тумбе у кресла тяжелели наброски монографии, пестрящие цветными стикерами. Сняв крышку с графина, в котором под видом холодного чая плескался односолодовый виски, мистер Роквелл наполнил стакан доверху. Виски кислил от ломтиков лимона и апельсиновой кожуры, создававшей в графине антураж холодного чая. На холодильнике красовалась прикрепленная магнитом записка. Ее не заметить было сложно, но у мистера Роквелла все получилось — о существовании бумажки он догадался, когда открыл холодильник и бумажка оказалась на уровне его глаз. «Не звони мне» — было написано крупными буквами нерадостное послание, которое расстроило бы любого, его получившего. «А ты кто вообще?» — но только не мистера Роквелла, который не сразу вспомнил, что последний месяц жил не один, но сразу обрадовался, когда это, наконец, закончилось. Взмахнув волшебной палочкой, мистер Роквелл с упоением наблюдал за тем, как его жилище возвращается к прежнему виду. Роллеты опустились, плотно закрывая окна, в камин из подставки взмыли ровные поленья и тут же вспыхнули, ваза с фруктами исчезла с журнального столика, обратившись стопкой газет и раскрытых книг, сувениры на полках словно ветром смело — на их место вспорхнули запрятанные в кладовой вредноскопы. Книжный шкаф потемнел и перестал блестеть свежей полировкой, а обложки книг изменились — вместо учебников на полках появились старые фолианты, покрытые пылью, и папки, перетянутые тесемками. У кресла появился глобус на подставке — на нем вспыхивали то и дело огоньки. Вместо аляповатой картины над камином появилась пробковая доска с приколотыми колдографиями и заметками, от которых друг к другу тянулись серебристые нити. На кухне зашумела кофемолка. Усевшись на кожаный диван, мистер Роквелл потягивал виски и с наслаждением вдыхал обстановку. На высокую жердь у камина, спикировав со второго этажа, опустился филин и важно распушил перья. Наслаждение привычным укладом было столь велико, что мистер Роквелл почувствовал укол совести. Ведь нельзя же так откровенно радоваться одиночеству, ведь теперь больше не будет… «… вранья о работе, паровых котлет на ужин, чужих вещей на полках, чужих разборок с бывшей женой и чужих детей, которых надо развлекать каждую субботу», — думал мистер Роквелл. — «Я не вынесу». И усмехнулся, когда поднес стакан к губам. Но усмешка продержалась на губах недолго — пиликнул дверной звонок. «Ты забыл что-то?», — подумал мистер Роквелл и, опустив стакан, состроил лицо человека, которому не плевать на искренность самых светлых чувств. Именно с этим выражением лица он и открыл дверь, но вместо раскаявшегося архитектора с чемоданом застал на пороге невысокого молодого человека, неприметно одетого в джинсы и футболку. — Семь часов назад твоя жилплощадь освободилась от сожителя, — произнес серьезным тоном молодой человек. — И я решил, что настало мое время. Мистер Роквелл фыркнул. — Что разведка хочет от скромных преподавателей? — спросил он, закрыв за гостем дверь. — Крайне ужасных преподавателей, унижающих достоинство коллег, студентов и их родителей, это во-первых, — проговорил экс-мракоборец Свонсон, повернув голову. — А, во-вторых, молчи про скромность, я читал то интервью. — Сейчас на правах преподавателя я, в знак педагогического момента, сломаю тебе ноги, — хмуро отозвался мистер Роквелл. Свонсон сел на диван и фыркнул. — Что за негатив, Джон? Я понять не могу, кто вы такой, чтоб говорить со мной в таком тоне? Вы мне кто, президент что ли? — И, приняв стакан ледяного виски, усмехнулся. — Кстати об этом… Мистер Роквелл сел напротив, не без гордости глядя на самоуверенную вошь со стаканом алкоголя в руке. — Ты знаешь ведь, да, что происходит в МАКУСА? Этот вопрос звучал провокационней всего, что существовало в мире. Роквелл отмахнулся. — В газетах пишут? — Нет, конечно. — Тогда мне плевать. Свонсон цокнул языком. — Скажем так… — Иен. Серые глаза смотрели уже без шутливой строгости. — Нет, — отрезал Роквелл. — Плевать. У меня другая стезя. — О да, декан твоей стези уже отправил кому надо письмо о том, что Роквелл снова ведет себя не как от него ждут. Кстати, вот оно. — Свонсон хлопнул себя по карману джинсов и вытащил смятое письмо. Роквелл осекся. — Они шпионят за мной? — А ты как думал? У тебя в МАКУСА врагов предостаточно. К тебе приставлен особо талантливый шпион. — Ты? Свонсон склонил голову. — Кто в здравом уме назначил шпионить за мной моего ученика? — Несмотря на количество врагов, друзья в МАКУСА у тебя тоже остались, — произнес Свонсон. — И с каждым месяцем их становится все больше. Особенно на фоне того, что президент Келли очевидно не справляется с должностью. Свонсон сделал большой глоток. — Апельсин? — И принюхался с виски. — Не спрашивай. — Тогда спрошу другое. — Нет. — Джон, всем реально плевать на секс-скандал. Было, не было — плевать. А что до лабиринта Мохаве. — Свонсон вздохнул. — Да, это косяк. Поттер поднасрал. Но сунуть голову в песок — все равно что дать этому засранцу то, что он и хотел. Почувствовав давно забытую головную боль, служившую вместе с ним в Вулворт-Билдинг вечной спутницей, мистер Роквелл крепко зажмурился. Этот страшный сон нужно было прогнать. — У меня другой путь, я слышать не хочу ничего больше о коридорных интригах. Если ты соскучился по кулуарному шепоту, Иен, тебе не ко мне, тебе к Скорпиусу Малфою. Свонсон хмыкнул. Но быстро посерьезнел. — А тебя устраивает твой другой путь? — спросил он. — Жрица на свободе, проклятье бушует, в исследователей Нейта течет все баблище МАКУСА… — Пошел вон. — … вампиры лезут через границу. Эпидемию уже не остановить, Канада объявляет нам ряд претензий. Этого в газетах пока нет, но скоро такое не утаить. Президент Келли не понимает, что от него хотят. Его единственная задача — не мешать исследователям, но такую пассивность не оценили ни простые смертные, ни в Белом доме. — Я не хочу ничего знать. — … за Ренату Рамирез дерутся три тюрьмы не-магов, потому что она наладила в одной из них производство заключенными текстильной продукции, и Рената Рамирез скоро выйдет на свободу, потому что она умничка, раскаявшаяся жертва чужих махинаций и новообращенная христианка. — На ней электрический стул сломался что ли? — простонал Роквелл. — Почему ее просто не казнили? — А тебе пятьдесят, ты одинок, невыносим и пресмыкаешься перед студентами, которых учат защищать страну по методичкам, — проскрипел издевательски Свонсон. — Ты реально считаешь, что так должно быть? Мистер Роквелл стиснул зубы. Свонсон улыбнулся. — А некоторые в МАКУСА так не считают. Джон, я не провокатор и не игрок на три стороны. Если тебя в этой жизни все устраивает, отлично. Но, позволь снаглеть и дать совет. — Рискни, — сухо ответил мистер Роквелл. Допив виски, Свонсон опустил стакан на столик. — Завтра вечером Айрис сделает тебе предложение. — Пожалуйста, не надо. — Интересное предложение. От тебя ничего не потребуется, просто быть рядом. Так вот, совет от ученика — не откажи ей. Тебе не будет сложно, вы вроде неплохо общаетесь. — И что это будет? — Дай ей шанс. Один. — Ответ, который не хотелось услышать, не заставил себя ждать.