***
Что-то изменилось. Мистер Роквелл, шагая по длинному коридору самого верхнего этажа Вулворт-Билдинг, что находился прямо под острым куполом крыши, это чувствовал. Президентский этаж был пустым, вход же в него с винтовой лестницы открывала не прежняя широкая арка, а тяжелые двери, которые отворились, лишь когда Айрис Эландер очертила на них волшебной палочкой только ей известный узор. Из тускло освещенного коридора пахнуло затхлостью — так не пахло даже в кладовых небоскреба, где хранили коробки, швабры и ведра. Шаги гулким эхо отзывались в пустоте. Портреты на стенах убрали, никто не перешептывался вслед. Коридор казался частью не небоскреба, а подземелья — тусклый, пустой, плохо пахнущий и очень душный. У двери, ведущей в кабинет президента, вместо широкого стола помощницы красовался полупустой шкаф. — Господин президент справляется без помощницы? — поинтересовался мистер Роквелл. — Скорее без сплетен за дверью, — ответила госпожа Эландер. И без стука открыла дверь в кабинет. Мистер Роквелл переступил порог и едва сумел вздохнуть. Во времена Айрис Эландер кабинет пах ароматическими свечами, под конец же президентского срока — успокоительными каплями. Во времена Джона Роквелла кабинет не пах ничем, за неимением у президента привычки заставлять личными вещами рабочее место, правда, под конец срока немного, едва-едва ощутимо, из этих стен тянуло перегаром. Во времена Джакомо Келли душный кабинет пах хосписом. — Иди. — Айрис указала ладонью вперед. Изогнутый рогом стол у плотно завешенных окон был заставлен пузырьками и баночками, стопками салфеток и полотенец, стаканами и склянками. Мистер Роквелл остановил взгляд на травах, наполняющих банки — белладонна, шалфей, мята, шиповник. Отвар из них стыл в высокой глиняной чаше. Бесполезный отвар, знал мистер Роквелл, не более, чем чай, а не обезболивающее, которое прописывают целители. Запах гнили, травяных лекарств, зелий и болезни, которая побеждает, заставил мистера Роквелла на мгновение забыть зачем он здесь. И не сразу взглянуть на президента Келли, сидевшего за столом в глубоком кресле с отклоненной спинкой. Президент Келли был стар. Его желтушное лицо напоминало восковую маску, однако на нем не было ни единой морщины — кожа туго натянута, блестящая, казалось, она была смазана толстым слоем грима. Рот был приоткрыт, и из него вместе со зловонным дыханием вырывались негромкие свистящие хрипы, делая каждый вздох похожим на последний. Редкие волосы президента Келли были зализаны назад, отчего лицо казалось удлиненным и острым. Крючковатые и с трудом двигающиеся пальцы дрожали, сжимая лист пергамента, мутный же взгляд немигающих глаз, в уголках которых собрался желтоватый гной, остекленело смотрел в документ. Гостей президент Келли не видел в упор. А в мочке уха президент Роквелл с трудом разглядел вонзенную тончайшую иголку. Повернув голову и поймав взгляд Ли Лун Вонга, тихо зашедшего в кабинет Келли за ним, мистер Роквелл вновь взглянул на президента, который, казалось, вообще не понимал ни где он, ни кто эти люди, ни что происходит. — Айрис, — вдруг прохрипел президент. — Айрис, это ты? — Господин президент, — отозвалась Айрис Эландер и зашагала к столу. — Роквелл здесь. — Роквелл? Мутный взгляд Джакомо Келли скользнул по мистеру Роквеллу. — А где он? Речь была невнятной. Понимая, что здесь и сейчас не получит ни ответов, ни уж тем более нагоняев за то, что два экс-мракоборца вмешались, обойдя процедуры, в утреннее происшествие в Лос-Анджелесе, мистер Роквелл не знал, что сказать. Тихие шаркающие шаги Ли Лун Вонга донеслись совсем рядом — тот обошел Роквелла, стол президента, замер позади президента и быстрым движением тонких пальцев вынул из мочки его уха иглу. — Понимаешь теперь, что происходит в МАКУСА? — спросила Айрис, и бровью не дернув. Этот вопрос мистер Роквелл слышал за последнее лето раз десять и от разных людей, взаимоотношения с которыми были принципиально разными: Айрис, Роза, Ли, Малфой, Свонсон, Делия, сенатор Локвуд, сенатор Хелли, еще сенаторы, и еще сенаторы… Его бесил этот вопрос, бесила ответственность, которую стремятся взвалить те, кто строили какие-то свои планы. Бесило, что ответ на вопрос не менялся, по сути своей, никогда — тот, кто служил государству, точно знает, что никогда не бывает все хорошо. Но сейчас, глядя на то, как президент Келли замер, тоненько хрипя приоткрытым ртом, мистер Роквелл и подумать не мог, что все может быть так плохо. — Понимаешь, насколько Келли ничего не решает? — Госпожа Эландер наблюдала за тем, как иглу, вытянутую из мочки уха, Вонг медленно ввинтил в сухую кожу меж указательным и большим пальцами президента. — Его со состояние ухудшается с каждым днем. Он узнает только меня и нескольких своих помощников, больше никого. И то, все реже. Веки президента Келли дрожали, лицо же не дергалось: ни единой живой мышцы. — Келли был моим начальством и наставником, во время службы дипломатом, — продолжила госпожа Эландер, когда они шагали прочь по коридору. — Мы всегда поддерживали теплые отношения, и мне было жаль слышать о его состоянии, и о том, что зелья уже не помогают от боли. Я предложила его помощникам попробовать акупунктуру… — И предложила единственного в МАКУСА специалиста, — проговорил мистер Роквелл. — А Ли попал на самый верх Вулворт-билдинг. Изможденный старик не выходил у него из головы. Джакомо Келли не был публичной личностью, но перед объективами камер появлялся так, что ни один самый талантливый злопыхатель не мог предположить, что на самом деле президент настолько плох. Роквелл помнил снимки в газетах, на которых президент Келли выглядел лощенным, не сказать, что энергичным, но и никак не умирающим. Он передвигался самостоятельно, пусть и неспешно, был открыт к общению с прессой, говорил внятно и связно, а на дебатах, год назад, и вовсе производил впечатление человека, у которого впереди еще не один десяток лет. — Каждый выход в свет — это испытание, — пояснил Ли Вонг бесцветным тоном. — Над Келли колдует целый штат целителей, уже не говоря о помощниках, которые прописывают ему каждое слово. — Год назад он действительно был неплох, но болезнь разрушает его быстрее, чем продвигается прогресс исследовательского центра. — А сейчас? — Сейчас ему только хуже. На похоронах Фархана Аль-Саада он был накачан зельями и с десятком игл под одеждой. — Что вы творите? — Роквелл не мог поверить. — Ладно Ли, ему веры задолго до Детройта не было, после того, как он привез в МАКУСА коронавирус… Вонг цокнул языком и скосил взгляд. — … но ты, Айрис! И… где этот малолетний соглядатай? Он точно замешан в вашей махинации, готов поспорить. — Я здесь. Вздрогнув и резко обернувшись, мистер Роквелл сверху вниз глянул на Иена Свонсона, который тихонько и молча шагал следом. — Ты все это время был здесь? — Да. Мистер Роквелл растерялся, но взял себя в руки быстро. — Вы что делаете? — То же, что и ты в свое время. Исполняем приказ и защищаем государство, — сказала Айрис. — Государству и нашим соседям нужна картинка того, что все в порядке. Мы ее поддерживаем. — Все в порядке? Ни черта не в порядке. — И поэтому вокруг тебя и пляшет с бубнами все больше и больше людей, — вразумил Свонсон. — А не потому что ты, прости, рубаха-парень и лучший друг американского избирателя. Келли действительно удобный президент, он не лез в исследования, не лез никуда, но никто из тех, кто сделал все для твоей отставки, не ожидал, что его состояние так резко ухудшится. Хелли и Локвуд были настроены против тебя изначально. И раз они сами пришли к тебе, ты понимаешь, как повернулась ситуация? — И, ко всему этому, добавь протесты населения и массовые беспорядки. Убрать Келли сейчас невозможно — это означает провал и потерю реального контроля над МАКУСА. Мнения в Конгрессе разделились: некоторые понимают, что Келли стал ошибкой, но большинство не готово к переменам. Келли удобен тем, что не мешает и не лезет. — И ваши действия? — Наши действия. — Ваши действия, Иен, — холодно отозвался Роквелл. — Государственный переворот? И обернулся снова. Ведь эти два простых слова, по легенде, могли призвать коварнейшее из зол — Скорпиуса Гипериона Малфоя. Вопрос остался без ответа — Айрис вновь очертила палочкой путанный узор, и тяжелые двери распахнулись, открыв путь к винтовой лестнице. — Значит, еще раз, — проговорил Роквелл. — Подковерные интриги, которые вы трогательно называете заботой о государстве, меня не интересуют. Единственное, к чему я приложу руку — это разобраться, что произошло в Лос-Анджелесе и почему людей пришлось полчаса собирать по всей стране, пока девчонка-альбинос поливала кровью из носа треснувший мост через гавань… Кстати. Серые глаза скользнули в сторону Вонга. — А где девчонка? — В штаб-квартире. — А Делия? Она здесь? Ли Вонг нахмурился. — Я не знаю, должна. — Ладно. Мистер Роквелл спешно направился по лестнице вниз. — По факту, он в этом здании сейчас никто и не имеет права даже войти в штаб-квартиру, — протянул Свонсон. Айрис Эландер, глядя удаляющейся фигуре вслед, коротко усмехнулась. — Пускай, пускай. Толкнув дверь, мистер Роквелл встретил взгляды немногочисленных мракоборцев. Настолько немногочисленных, что рабочие столы пустовали, и лишь двое служащих, промокших от ливня до нитки, сушили пиджаки паром из кончиков волшебных палочек. — Только из Лос-Анджелеса? — Так точно, сэр. — Обстановка? — Мост рухнул. Ждем ликвидаторов и отправляемся на место снова. Мистер Роквелл кивнул. Осмотрел пустые столы, прибранные и даже чересчур прибранные, как для помещения, в котором людям чаще было не до обеда, чего уж говорить об уборке рабочего места. — А где все? — На заданиях, сэр. Неудивительно, что этаж почти что пустовал. Кадров штаб-квартире мракоборцев как обычно не хватало. Мракоборцы, надев высохшие и теплые пиджаки, выскочили за дверь и спешно понеслись прочь, безропотно оставив постороннего без присмотра. Мистер Роквелл, хоть и был этим посторонним, нахмурился. Шагая мимо пустых столов, он косо глянул на макет Западного полушария — черная пустота паутиной тянулась все дальше. «Да что вообще…» Постучав в кабинет директора мракоборцев, мистер Роквелл не дождался ответа. Дверь была закрыта на ключ. Вытянув волшебную палочку из кармана, мистер Роквелл сделал ею глубокий выпад. Серебристый луч, вырвавшийся из палочки, растянулся вверх, и обрел контуры крупной пумы. Пума, застыв на мгновение, помчалась вперед, в глухую стену и исчезла, вновь растворившись серебристым свечением. Комната была небольшой, но красивой. Ее стены были обшиты блестящим темным деревом, а большую часть пространства занимал массивный дубовый стол, на котором тяжелел пласт плотного прозрачного стекла. Под стеклом же растягивалась на весь стол красивая карта, старинная, с причудливыми пометками и косыми подписями стран и континентов. На карте вспыхивали огоньки, тянулись сквозь океаны и сушу какие-то тончайшие линии, похожие на следы. Сил смотреть на карту у Эл не было — огни мелькали, как в калейдоскопе. И без карты, на которой чернели в дыму запад США и часть Центральной Америки, она понимала, что происходит. В переговорной было тихо и пусто. На спинке одного из стульев тяжелел клетчатый пиджак мистера Роквелла, в котором грелась продрогшая и вымокшая Эл. Помнила она это смутно — в один миг моргнула, оглядела пустую переговорную, вылезла из пиджака и отсела подальше. Примерзшую к заледенелому мосту ладонь жгло под полотняной перевязью. Ноги тянуло ноющей болью, казалось, ниже колен были сплошные синяки. В ушах звенело — Эл и вовсе чувствовала себя не как в переговорной штаб-квартиры мракоборцев, а как под дверью больницы, до которой с трудом доползла сквозь шторм. Когда за дверью послышались шаги, Эл машинально выпрямилась и забеспокоилась так, словно ее могли застать за тем, как она вероломно шарит по карманам оставленного пиджака. Мистер Роквелл вошел в переговорную и поставил перед Эл стакан кофе. — Что там? — не утерпела Эл, забыв и поздороваться, и поблагодарить за кофе. — Мост рухнул, — коротко пояснил мистер Роквелл и сел напротив. Эл осеклась и разочарованно ссутулилась. Ледяной полупрозрачный взгляд Роквелла внезапно потеплел. — Это была отличная работа, мисс Арден. Людей успели эвакуировать, рухнувший мост — это трагедия, но, да простят мой цинизм потерявшие автомобили, это не те потери, которые можно назвать катастрофой. Так что выше нос. Слушая размеренный голос и задержав взгляд на белой рубашке, в которую впивались ремни подтяжек, Эл вдруг несдержанно хихикнула. И еще раз. Мистер Роквелл вскинул брови. — Извините, — смутилась Эл, но ничего не могла поделать с нелепыми смешками, рвущимися из груди. — Вы похожи на моего учителя немецкого языка. — Говорите по-немецки? — Мистер Роквелл даже бровью не повел. Эл кивнула. — Круто. Но вам будет действительно непросто учиться в Брауновском корпусе. Вы производите впечатление мракоборца более полезного и образованного, нежели декан Грейвз. — Мистер Роквелл косо отвел взгляд. — Так, ну ладно, кстати о впечатлении, которое вы, мисс Арден, производите. Взгляды встретились. Нервные смешки в груди Эл заглохли. — Расскажите, еще раз, когда нам не мешает ничего, что там произошло? Эл ждала этого вопроса. И даже была готова ответить честно. — Все началось в аэропорту. Я должна была лететь в Провиденс, в корпус. — Так. И вдруг, как вы говорили, что-то началось. Верно? — Да, сэр. — Погас свет? — Да. — Пол и стены начали трескаться? — Да. — А что сначала случилось: свет погас или трещины? Эл нахмурилась. — Я не помню. Просто вдруг началась паника. — Которой вы не поддались, — произнес мистер Роквелл. Глядя в синюшно-бледное лицо Эл, он поспешил пояснить: — Никто ни в чем вас не обвиняет, у меня нет ни желания этого делать, ни полномочий. Но надо разобраться. — Мистер Роквелл сцепил ладони в замок. — Вернемся на пару часов назад. Так и чувствуя, что она в шаге от катастрофы, с которой могла сравниться только катастрофа на мосту, Эл непроницаемо глядела в стол. — Вы — абитуриент Брауновского корпуса. Хорошо сдали вступительные, вас приняли и вы на радостях отправляетесь заселяться в кампус. Проходите регистрацию, ждете посадку, вам неспокойно: как быть, как примут, новое место, новые люди, все ли собрано. Прям моя ситуация тридцатилетней давности, вопросов нет, — проговорил мистер Роквелл буднично. — И вот гаснет свет. И аэропорт начинает трещать по швам. Вы слышите, как лопаются трубы, крошатся стены, проваливается пол, кричат люди. Начинается паника и давка. Эл сглотнула. — И все это в темноте. Я немножко понимаю, как работает человеческая психика, и вот что рвет мне шаблон, мисс Арден. Вы, напоминаю, абитуриент, который хорошо сдал школьную программу. У вас нет ни опыта, ни ресурсов, ни установки в голове, но вы, тем не менее, не паникуете. Более того, вместо того, чтоб в эту панику впасть, или со всех ног бежать прочь, что является абсолютно нормальной реакцией на неизвестное и пугающее, вы максимально рациональны. Рука Роквелла опустила на стол перед Эл дребезжащий и крутящийся волчок, размером с мизинец. Карманный вредноскоп разрывался громким предупреждением об опасности и заметался на столе. — И вот здесь я не знаю, что и думать. Откуда у вас вредноскоп? Эл приоткрыла рот для ответа, но Роквелл поспешил предостеречь. — Я знаю откуда. И знаю, чей это вредноскоп. Не лгать. И, наблюдая за тем, что ответа не последует, придвинулся ближе. — Что заставило вас, вопреки здравому смыслу и человеческим реакциям, не бежать прочь, не жаться в толпе, а спуститься вниз, снять с погибшего мракоборца вредноскоп и, внимание, мисс Арден, бросится в погоню за неизвестной силой, которая в конечном счете привела вас на мост? — У меня не было особо много времени на сомнения. — Вы сразу решили действовать? — Да, сэр. — Похвально, — кивнул Роквелл. — В противостоянии с деканом Грейвзом о профпригодности вы ведете со счетом семь-один. А теперь расскажите, откуда вы знали, что конкретно преследуете? Почему вы, не зная, что происходит, не подумали, что это… теракт, например? — Потому что слышала вредноскопы со стороны таможни и… — И что? Что за вывод вы сделали? — Что свет погас не просто так. — И поэтому бросили преследовать… что вы бросились преследовать? — То, что увидела в аэропорту, когда мракоборец упал вниз, — с нажимом ответила Эл. — Что? — Мух. — Мух? — Да. — И вы сразу сложили пазл и поняли, что происходит? — Могу я задать вопрос, профессор? Роквелл кивнул. — А что вы делали на мосту? — спросила Эл. Устав слушать вой вредноскопа, она хлопнула перевязанной ладонью по столу. Вредноскоп затих, вмерзнув в гребень плотной ледяной корки. — То же, что и вы, Арден, — холодно ответил мистер Роквелл. — Предотвращал катастрофу. — Вы не мракоборец, не ликвидатор, и даже не полицейский. Никакого права находиться на месте происшествия вы не имели, вы — гражданское лицо. И если я — абитуриент, которму не хватает опыта и мозгов этого понять, то вы — педагог Брауновского корпуса, преподаете право, — протянула Эл. — Какое право, преподаватель права, вы имели находиться на месте, лезть на рожон, отдавать уполномоченным людям приказы и сейчас говорить со мной в таком тоне? Мистер Роквелл приоткрыл рот. Но, спохватившись, вновь посуровел. — Вам показать удостоверение? — Какое? Пенсионное? Ладонь Роквелла резко опустилась на стол. Эл опустила взгляд. — Вы понимаете, почему я задаю эти вопросы? — спросил Роквелл негромко. — Вы умная девушка, все понимаете. Я хочу понять, что сейчас происходит. Элизабет… — Эл. — Эл. Вы сработали не хуже, чем опытный мракоборец. Я могу предположить по вашей реакции там и здесь, что вы знаете, что уничтожило аэропорт и мост, и это многое для вас значит, раз вы бросились в никуда. Откуда вы знали, что делать и что преследовать? — Я не знала, что делать, — ответила Эл, глядя в серые глаза. — Это вышло само. — Но вы сработали четко. Я не про магию. Вы не паниковали, не засомневались. — Если у человека есть цель стать мракоборцем, у него есть и определенные качества, не находите? — Не всегда. Большая часть ваших будущих сокурсников — дебилы. — Что ж, тогда мне жаль МАКУСА, — протянула Эл. — Потому что, когда я решила стать мракоборцем, у меня была мотивация, и не было права быть дебилкой. Мистер Роквелл вскинул брови, дав понять, что ждет продолжения истории. Эл сомкнула губы и нахмурилась. — Я бы рассказала вам интересную историю, профессор. Но мне нечего рассказывать. Я побежала за проклятьем не потому что знала, что делать и триста раз оценила свои шансы, а потому что могла что-то сделать. И вы оказались на мосту, не имея на то оснований, по той же причине. Удержав долгий взгляд, мистер Роквелл откинулся на спинку стула. — У меня тридцать лет стажа. И большие планы на вас, Арден. Эл заморгала. — С этим потенциалом и отбитой смелостью, с которой вы даете отпор неизвестному и смеете хамить тому, кто будет принимать у вас экзамены, я бы всерьез за вас взялся. Те, кого учу я, в обход программы, обычно достигают высот. Знаете, почему? — Потому что вы — нарцисс? — А вы — забитая мышь со знанием немецкого. Уже думали, как сложно вам будет выживать в кампусе? Мистер Роквелл вновь глядел прямо. Казалось, его полупрозрачные глаза просверливали в высоком лбе Эл дыру. — Вы не так выглядите, не так одеты, не так общаетесь, а еще я помню вашу реакцию на три единственных ошибки во вступительном тесте по истории — вы не только невыносимая заучка, но еще и очень ранимая и строгая к себе заучка. Домашнее обучение, довольно жесткое, штука крайне недешевая — ваши родители, должно быть, обеспечены, влиятельны и очень вас любят. Но, вот что странно, они не штурмуют Вулворт-билдинг с ордой адвокатов, после того, что случилось в Лос-Анджелесе, а я могу говорить с вами на любых тонах. Странная история, как и всякая история, связанная с вами. — Мистер Роквелл глубоко кивнул. — Поэтому, как человек, который видит в вас большой потенциал и готов за него взяться, но взамен требует честности, хочу спросить еще раз. Вам есть что мне сказать, мисс Арден? Губы Эл задрожали. — Да, сэр. — Хорошо. — Мистер Роквелл понимающе кивнул. — Что же? Эл промокнула уголком бумажной салфетки влажные глаза. Свернула салфетку еще раз, опустила на стол, расправила ее края. Затем взяла стаканчик с остывшим кофе, сделала несколько меленьких глотков, вновь подняла салфетку, утерла губы и произнесла: — Вы — пидор. Глаза мистера Роквелла расширились. — Что вы сказали? — Вы — пидор. Старый пидор. — Эл улыбнулась и придвинулась ближе. — А хотите я тоже сделаю разбор вашей личности, основываясь на внешних данных и тому, что мне кажется? Мистер Роквелл выпал в осадок, не зная, как реагировать. — Вон отсюда. — Наконец-то. Эл встала из-за стола и зашагала к двери. — Да что с вами не так, Роквелл? — не выдержала она, резко обернувшись. — Лос-Анджелес в руинах, проклятье вырвалось из-под контроля, опять. Никто ничего не делает. Опять. А вы тратите время, чтоб обвинять в чем-то того, кто пытался что-то делать. Она понимала, что спокойный Роквелл в двух шагах от того, чтоб просто выбросить ее в окно. При этом на его лице ощутимого гнева не читалось, лишь готовность что-то сказать, наверняка что-то в его стиле: заумное, высокомерное и едкое. Что-нибудь о том, что тощих студентов, учеба которых предрешена, никто не спрашивает, и она, Эл, жизни наощупь не потрогавшая и проклятье жрицы не понимающая, вообще должна рот прикрыть и молча благоговеть от ангела с тридцатилетним стажем мракоборца. Но в мутной стеклянной вставке двери появились размытые силуэты, голоса заставили Роквелла обернуться, а когда дверь открылась, внутрь заглянул невысокий и крайне непримечательный молодой человек. Эл вспомнила, что видела его на вилле, кишащей инферналами — он был мракоборцем, но почему-то, увидев его снова в Вулворт-билдинг, когда он проводил ее в переговорную, подумала, что он пришел починить принтер. С учетом, что принтеров, как и любой другой техники, в здании не было. Молодой человек заглянул внутрь. — Джон. Ну это пиздец. И приоткрыл дверь. Глянув в коридор, мистер Роквелл изменился в лице. — Еб… Но вовремя вспомнил о противной белобрысой девке. — Вон отсюда. Не став дожидаться третьего предупреждения, Эл вышла в общий зал и столкнулась, плечом об плечо, с всклокоченной медноволосой женщиной, которую за локоть держал мракоборец. Взгляды их пересеклись — женщина приоткрыла рот, явно намереваясь что-то сказать. Но, когда Роквелл вышел следом, все ее внимание от Эл женщина направила на него. — Это она? «Холодное сердце»? — Зайди, — прошипел Роквелл и, схватив женщину за плечо, втащил в переговорную.***
— Мы говорили сотню раз, столько же раз и ругались, — громыхал Роквелл, расхаживая у стола, за которым Роза Грейнджер-Уизли сидела и хлопала глазами. — Нельзя лезть с камерой туда, где работают специалисты. Нельзя! — Начинается. МАКУСА хочет умолчать о том, что случилось в Лос-Анджелесе? Ваша версия, одобренная Конгрессом, чтоб народ хавал и не задавал вопросов? На город обрушилась кара Господня, покайтесь, безбожники? Роза была в лучшем из своих худших настроений — ползать по развалинам аэропорта и миновать при этом спасателей, у нее получилось, однако спортивный костюм был в пыли, а на подошву резиновых сапог налипла размокшая грязь вместе с кусками мусора. Волосы промокли, а затем, будучи быстро высушенными заклятием, топорщились в разные стороны и пушились. Выглядела Роза плохо. Настолько плохо, что даже сама себе это признала. — Да никто не будет скрывать, — прошипел Роквелл. — Но специалисты работают, разгребают завалы. Ликвидаторы работают, у них рамки и амулеты дымятся от того, насколько там фонит. Опасно, Роза, лазать по руинам, где идут работы. Роза закатила глаза, уже готовясь ввернуть, что ползать по пластунски по камням и грязи — это далеко не то препятствие, которое может встать между нею и репортажем. — Работы закончат и дадут прессе зеленый свет, в чем проблема подождать? — Ага, чтоб вы там все помыли-причесали, веничком подмели? Мол, фотайте то, что вам разрешают? Это херня, а не свободная пресса, Джон. Кстати. Роза оглядела его с ног до головы. — А ты что здесь делаешь? — Я? Роквелл немало удивился. И лишь позже вспомнил, что в Вулворт-билдинг уже год как действительно не работает, права находиться в штаб-квартире мракоборцев не имеет, и уж тем более не может раздавать приказы и решать вопросы государственного значения. — А ты что делаешь в МАКУСА? — спросил он в свою очередь. — Мы торжественно проводили тебя на самолет домой. Как Роза Грейнджер-Уизли умудрялась, находясь на другом континенте, узнавать о происшествиях в МАКУСА раньше спасательных служб, президента и канала новостей — профессиональная тайна, о которой мистер Роквелл не узнает никогда. Роза, наклонившись вперед, хитро усмехнулась. — То есть, МАКУСА все же впряг тебя обратно в ярмо? — Нет, могу сейчас спокойно встать и пойти домой, до первого сентября я совершенно свободен. — Идем. Роквелл не шелохнулся. Роза довольно хмыкнула. — Статья не должна выйти до официальной информации. «Кто же даст эту информацию, если Келли едва жив?» — тут же подумал мистер Роквелл. Он не мог представить уловки, раз за разом делавшие из изможденного болезнью человека того Джакомо Келли, которого видели и знали люди МАКУСА: энергичного, лощенного, лицеприятного связно говорящего и в целом производящего впечатление, что в стране все хорошо. Чем не мог похвастаться президент Роквелл в свое время, который одним выражением лица давал понять, что все пропало. — А когда дадут информацию? Роквелл снова задумался. В голосе Розы, которая свой конопатый нос пихала везде, он услышал нотки, намекавшие, о том, что про махинацию Айрис Эландер и Конгресса она знает прекрасно. Защищенный этаж, наглухо закрытые двери, пароль. Помощники Келли, Айрис, незаметный, но вездесущий Свонсон — там все время кто-то есть, а не заметить Розу, которая во всей своей скрытности найдет в чистом поле одно-единственное ведро и через него с грохотом перецепится… Ее заметили бы. «Но Свонсон-то ее и привел». Роквелл поймал себя на ощущении, которое старался позабыть со времен службы. Мысли накручивались друг на друга, оплетали здравый смысл, опережали сигналы мозга, молящие остановиться. Искать черную кошку в черной комнате, где ее быть не могло. Конечно же репортерша ничего не знала. Это же Роза Грейнджер-Уизли — узнай она такое, то здесь бы ее не было. Она была бы в редакции «Призрака», ведь сколько там времени ей понадобилось в свое время, чтоб написать статью, уничтожившую Эландеров? Час? Два. — Я тебе сообщу, — ответил Роквелл. — Я смогу поговорить с Келли? — Не думаю, ему не до интервью. Не став спорить, Роза взглянула на Роквелла с жалостью. — Мне кажется, ты только вписался, но уже заебался на год вперед. — Да. Ладно, идем, проведу тебя. Кивнув, Роза сжала сумку и встала из-за стола. Мокрые резиновые сапоги нелепо скрипели по полу. — Кстати, — завертев головой, когда они шли по общему залу. — А где народ? — Работает, — коротко ответил Роквелл, стараясь ничем не выдать, что контроля над ситуацией действительно не имеет. — Ну, хер знает, там больше маглов на месте. Мне кажется, ваши люди филонят. — Это не так работает. — Это всегда так работает. Ничего не хочу плохого сказать о Делии, но она милаха, а иногда на подчиненных надо орать. — Ни на кого не надо орать, надо руководить, и Делия прекрасно справляется. Роза нажала на кнопку вызова лифта и повернула голову. — И что думаешь делать с этим проклятьем, когда завалы разберут? След тот же, что в Сан-Хосе, под угрозой соседние постройки, эвакуировать бы весь квартал, но… Роквелл опешил. — Ты что, ползала за ликвидаторами и подслушивала? И, будучи не особо уверенным, готов ли услышать ответ, ответил честно: — Я не знаю. И у меня нет полномочий знать. — А, ну тогда ну его нахуй. Идем в бар. Лифт со скрежетом последнего издыхания кабинки распахнул дверцу. Роза шагнула внутрь и прислонилась к прохладной стенке. Мистер Роквелл молча нажал на кнопку. — Джон, я не стебусь, — серьезно сказала Роза. — На тебя сейчас насядут и будут требовать решений. Это должно было случиться, я уверена, это понимала каждая крыса, поддержавшая твою отставку. Сейчас ты будешь наблюдать, как резко к тебе изменилось отношение. А про секс-скандал уже все, ни слова, Роквелл, только придумай что-нибудь. Снова месить всю эту грязь, и снова топтаться на месте, воюя хер пойми с чем, а это хер пойми что снова выстрелит там, где не ожидаешь. Роквелл закатил глаза. — И? Они переглянулись. — Да, так и будет. И? Есть предложения, кроме забить и уйти домой? — Что бы сделала я на твоем месте, — протянула Роза. — Опять же, не как солдат, а как репортер. Могу рискнуть? — Рискни. — Я бы навестила в Арлингтонской тюрьме Ренату Рамирез и по душам бы с ней поговорила. — Ты откуда знаешь, где она сидит?! — вскипел Роквелл. — Это государственная тайна. — Мы переписываемся. — Роза! От безысходности, в которую его раз за разом вгоняла репортерша, мистер Роквелл облокотился на стенку лифта, звучно ударившись затылком. — Она — опасная государственная преступница, на ее счету преступлений больше, чем… — Но мы дружим. Она раз в месяц отвечает на мои письма, где на десять страниц расписывает, какое я говно, и просит больше ей не писать. Роквелл закрыл лицо рукой. Хлопок слился со звяканьем, с которым отворились двери лифта. — Просто на голову не натянуть. — Как сорок килограмм лицемерия выползли из горящего лабиринта Мохаве, почти обошли мракоборцев у входа, но развернулись и поползли обратно, потому что Поттер не выбрался — вот что на голову не натянуть. Серьезно, Джон, единственный сейчас человек, который что-то да знает о культе, это Рената. Да, она тогда рассказала многое, но далеко не все. Вулворт-билдинг кипел. Похожий на громкий муравейник небоскреб гудел гулом голосов, шагов, вспышек трансгрессии. Зал с шахматным черно-белым полом был заполнен людьми. Они нестройным потоком спешили по разные стороны, толкаясь и ругаясь. — Я говорил с Ренатой Рамирез, — бросил Роквелл, когда они с Розой преодолели препятствие из сотни спешивших куда-то клерков. — До отставки. — Ого, — протянула Роза. — И? — И она прекрасно понимала, что уже терять ей нечего, а потому я был смачно и изысканно послан на то место, которое обычно пихаю в неповинных и невинных детей национальных героев Британии. Цитата. Роза гоготнула, но вовремя смолкла. Они молча вышли из здания, потоптавшись у вращающихся дверей. — Слушай, Рената, конечно, та еще ягодка, — протянула Роза, обернувшись на крыльце и заправив растрепанные ветром волосы за уши. — Но она, в целом, насквозь нормальная тетка. Принеси ей два энергетика и увлажняющий крем, сделай три комплимента и дай почувствовать себя хозяйкой ситуации. И все, она твоя лучшая подруга до конца дней. — Отличный план, Роза. Если отбросить, что Рената Рамирез меня ненавидит за то, что это я отправил ее в лабиринт. Роза приоткрыла рот и нахмурилась. — А, ну да. Ладно. Она поправила на плече сумку. — Держись, Джон. — И коротко сжала его руку. Мистер Роквелл скорбно кивнул. Спустившись со ступеней, Роза поспешила прочь и, свернув на тротуар, вскоре пропала из виду.***
Круглое здание Большой Обсерватории походило ночью на хрустальный замок. Прозрачный купол крыши был усеян звездами, под ним же, около закрученой спиралью лестницы на верхние ярусы, парили макеты планет и созвездий. Круглый диск Солнца по центру, казалось, был соткан из сгустков волшебного пламени, однако освещал темноту и жара источал не больше, чем зажигалка. Именно при свете этой зажигалки и фонарика, зажатого во рту, Шелли сидела на корточках у наглухо закрытой двери в кабинет магистра Фархана Аль-Саада и ковыряла отмычкой в замочной скважине. К исскуству взлома и проникновения Шелли относилась с осуждением. Руки двигались неуверенно — тонкое искусство без регулярной практики не могло получаться с первого, и даже со второго раза. Шелли помнила схему, потренировалась на замках в комнате, расковыряв и вскрыв в итоге замок на шкафу, тумбочке соседки Сью и на двери, однако в темноте, волнуясь и разрываемая противоречиями, с замком кабинета магистра она возилась уже долго. Это был самый сложный замок. Во-первых, он был ржавым и старым, а в скважине скопилось столько всякой грязи, что крючок отмычки то и дело выковыривал все новое и новое. Во-вторых, Шелли елозила в скважине крючком уже минут десять, но не нащупала ничего выпирающего, за что можно было бы зацепиться. В-третьих, это была ювелирная операция не только из-за сложности вскрыть замок — на стене у кабинета висели портреты трех жен магистра Аль-Саада, что было самой лучшей сигнализацией в университете. Магистр при жизни не был шутником, но чувство юмора, надо признать, имел отменное. Использовать любимых жен в качестве аналога сторожевых собак он додумался безошибочно. Эти три похожих друг на друга женщины на портретах в старинных рамах, увешанные золотом и покрытые роскошными платками, своими воплями и спорами могли запросто поднять на ноги весь университет. Спорили они постоянно, умудряясь ругаться даже после смерти, отчего приходилось частенько накладывать на портреты заклятье немоты, чтоб не срывать занятия арабскими склоками. Портреты трех бестий были непривычно тихи той ночью. Жены магистра спали, мирно посапывая, отчего едва слышно звенели слои золотых украшений. Шелли, молясь на их крепкий сон, ковыряла в скважине быстрее — время шло, успехов не было, сон бестий чуткий, а голоса громкие. И вдруг замок щелкнул, заставив Шелли замереть на месте и осторожно потянуть дверь на себя. Петли тихонько скрипнули. Кабинет магистра Аль-Саада, превратившийся за долгие годы изоляции в обсерватории одновременно и в рабочее место, и в покои, был огромен, но захламлен. Круглое помещение с устойчивыми ступенями наверх, было сплошь заставлено книжными шкафами. Ковры устилали пол, делая шаги неслышимыми, на столе в курильнице дымился бахур, заглушая запах персиковой сигареты, а у окна, завешенного плотными шторами, тикали и крутились путанные приборы. Шелли узнала механическую метеостанцию и вредноскоп, чему совершенно не удивилась: следить за погодой важно для астронома, а вредноскоп… все в Салеме знали, что старый магистр боится бесов и теней. Аккуратно шаря по столу в поисках нужной папки, Шелли начинала нервничать. Бумаг лишь на столе Аль-Саада было неисчислимое множество. Мемуары, конспекты лекций, зарисовки звездного неба, научные работы не одного десятка поколений студентов, отрывистые рассуждения и тезисы — столько всего, но ничего похожего. Присев на колени и открыв ящик стола, Шелли едва не ругнулась вслух. Ящик был забит бумагами настолько плотно, что вытащить что-либо и не сломать стол возможным не представлялось. Но на самом верху, туго прижатая ворохами бумаг, виднелась папка. Магловская папка, из голубого пластика в мелкий белый горошек — такую не купить в лавке волшебной канцелярии, такую купить в магазине «Все по девяносто девять центов», что на каждой остановке. Узнав папку из тысячи, Шелли возликовала и, сжав зубами карманный фонарик, обеими руками принялась осторожно, по миллиметру, тянуть ее на себя из забитого макулатурой ящика. Пальцы скользили по гладкому пластику. Папка медленно продвигалась обратно к своей хозяйке. Шелли едва дышала от волнения — медленно, чтоб не свалить себе под ноги весь научный скарб Аль-Саада, тянула папку на себя, удобнее перехватывая пальцами ее смятые уголки, пока не… — Есть, — выдохнула Шелли, вытянув до конца. И резко выпрямившись, перехватила папку крепче, но, не рассчитав, свалила ею крышечку бронзовой чернильницы. Крышечка рухнула вниз и упала на ковер с глухим стуком. Шелли замерла. Тишина. Подняв крышечку, Шелли опустила ее обратно на чернильницу. Раздался звук — едва-едва слышный звон, с которым на глиняную пиалу опускается крышка. На этот самый звук и обернулся один из трех пустующих портретов у двери. На некогда пустовавшем полотне в массивной раме появились контуры человеческой спины, и одна из жен-стражниц магистра Аль-Саада, разбуженная ничтожно тихим звуком, обернулась. Звякнуло золото, взметнулись черные кудри, блеснули в свете свечей расшитые блестящими нитями платки, а большие глаза, очерченные длинными изогнутыми стрелками, распахнулись и встретили взгляд побледневшей Шелли. Нарядные платки упали, рот округлился в высоком крике, а лицо вытянулось, обнажая крупные острые зубы. От крика дрожали окна. Двери закрылись на два засова. Завертелся волчком вредноскоп у окна. Две жены, разбуженные криком, тоже появились в пустых рамах на стене кабинета, тоже кричали, вытягивая лица, которые менялись на глазах. Они все меньше напоминали человеческие, тянулись, широко раскрывая слюнявые рты и порастая рыжеватой шерстью. Шелли попятилась, но стукнулась спиной о книжный шкаф, а из портретов, цепляясь за массивные рамы острыми скрежещущими когтями, вылезали гиены. Три заостренные морды не сводили с Шелли горящих глаз. Длинные передние лапы мягко ступали по ковру, горбатые спины выгибались, а кабинет наполнял звук нетерпеливых лающих повизгиваний. Шелли застыла, едва дыша. Три гиены обступили ее, притесняя к шкафу. Прижимая к груди папку, Шелли скосила взгляд в стороны лестницы наверх. Зубы гиен лязгнули, лай стал еще пронзительнее, а Шелли, пнув стул в сторону одной из них, ринулась к лестнице. Однако словно наткнулась на невидимую стену, которая мало того, что не дала пробежать, так еще и оттолкнула так, что книжные шкафы, бросившиеся в атаку гиены, ковры и свечи слились в калейдоскоп приглушенных красок. Шелли отбросило в сторону, спина больно ударилась о что-то твердое, и в секунду тело потеряло опору. Чувствуя, как лицо обдало холодом и свежестью, увидев, как быстро мелькнули перед глазами ее розовые волосы и чувствуя, что спину, потерявшую опору, неумолимо тянет вниз, Шелли поняла, что падает. Она вскрикнула и успела лишь зажмуриться, когда тело вдруг дернулось и повисло, а расслабленную руку потянуло вверх так, что заныл плечевой сустав. Сидя, как пригвожденный, на краю покатой крыши, на нее сверху вниз смотрел, сжимая за вытянутую руку, гость. Из раскрытого окна и на всю обсерваторию слышался вой трех раздосадованных гиен. — Что это было? Шелли наглухо закрыла окно в комнату, задернула занавески и, дрожа от все еще зашкаливающего адреналина, повернула голову. — Гули, — ответил гость. И в подробности углубляться не стал. — Слышишь? В темноте, даже если не прислушиваться, все еще слышался визгливый лай. В общежитии, которое находилось на расстоянии, он звучал приглушенным эхо — Гули вечно голодные и глупые, но отличные стражники своим хозяевам. Есть минуты четыре, прежде чем в кабинет астронома сбежится весь Салем. А потому папку нужно успеть вернуть. Гость вытянул руку. Шелли, прижав папку крепче к себе, замотала головой. — Ни за что. Я еле ее вытащила. — И это была изначально плохая идея. — Ты шутишь? Здесь чертежи и расчетные формулы для моего атласа, это… — Это была глупая идея, Рошель. Шелли вспыхнула. Гость нервно обернулся к зашторенному окну, на вой гиен, который все больше напоминал человеческие крики. — Когда обнаружат, что в кабинет Аль-Саада залезли, придут к тебе. Когда обнаружат, что пропали документы на атлас, придут, сто процентов, к тебе. В лучшем случае ты попрощаешься с Салемом, в худшем, окажешься под разбирательством уже у мракоборцев. И самое правильно, что нужно сейчас сделать, это тихонько вернуть папку на место. А тебе конкретно — переодеться в пижамку и сделать вид, что всю ночь крепко проспала. Пальцы гостя чуть сжались. Шелли, вздохнув, протянула папку. Молча дернув штору и открыв окно, гость перемахнул через подоконник и нырнул вниз. В комнате повисла тишина, разительно контрастирующая со звуками из далекой обсерватории. Вытащив из-под подушки смятую майку и такие же комом свернутые шорты, Шелли быстро переоделась, сбросив пропахшую благовониями одежду, и скрутила волосы в нарочито небрежный и кривой узел. И, волнуясь немало, выскочила в коридор, когда услышала там шум и возню. В коридоре зажглись свечи и настольные лампы. — Пожалуйста, расходитесь по комнатам, — голосил дворецкий, разгоняя немногочисленных студентов. — Никаких причин для… Мисс Вейн, если уж вас разбудил шум, то потрудились бы надеть халат, вы не в гримерке кабаре. Студенты залились истеричным гоготом. Двери захлопали, молодые люди расходились по комнатам — хороший студент Салема, разумеется, это послушный студент. — Идите, идите, — посоветовал дворецкий. Шелли кивнула и закрыла комнату на замок. — Мне жаль. Правда. Вытянув ноги на широком подоконнике, Шелли выпустила изо рта ароматный персиковый дым. Гиены не выли, жены не вопили — кампус погрузился в тишину. На уродливой голове каменной горгульи сидел гость и смотрел на Шелли без тени насмешки. — Ты можешь быть триста раз права, но у Салема тебе не выиграть, — проговорил он. — Это не история про девочку и ее атлас. Это история про то, как присваиваются изобретения, не в первый и не в последний раз. Салем не вскроет этот пузырь. Честное имя Аль-Саада и незапятнанная репутация университета важнее правоты одной неплатежеспособной зануды. Понимаешь? Шелли понимала. — И что мне, проглотить это? — Да. Если хочешь здесь остаться. Мне казалось, на комиссии тебе сделали довольно толстый намек. — Ты и там подслушивал? — Ага. Давящая безысходность окутывала изо всех сторон. Глядя с высоты верхнего этажа общежития на купол обсерватории, со стороны которого виднелись вспышки магических искр, Шелли вдруг рассердилась. — Ты обещал решить мой вопрос с университетом. Я обещала глянуть на маховик, что и сделала. Твой черед, давай. Гость косо усмехнулся — Тебе не выиграть у Салема. — Спасибо за то, что пользы от тебя нет. — Но если не можешь выиграть — переиграй. — Гость перегнулся через горгулью и придвинулся ближе к раскрытому окну. — Твой атлас хорош, спору нет, но это не то. Переиграй академиков, создай нечто более сложное, уникальное, невозможное. — Маховик? — Да, маховик. Шелли спрыгнула было с подоконника, но рука внезапно прижала ее ногу обратно и удержала на месте. — А теперь прикрой рот и слушай меня, — прошептал гость. — Я знаю, что нужно, чтоб создать маховик. Знаю, где найти детали: у кого что купить, у кого что украсть. Знаю, как он должен работать, но еще у меня есть вот что. На колени Шелли опустилась смятая и полусвернутая трубкой тетрадка в пестрой обложке с поблескивающими кофейными чашечками. Тетрадка оказалась обычной, в клеточку, а написанное в ней кривоватым, съезжающим со строк почерком, щедро пестрило подчеркиваниями маркеров, вклееными вырезками и путанными рисунками. — Что за… Почерк был нечитабельным. Он был со странным наклоном влево, да еще и прыгающим, резким, похожим на кардиограмму. Расстояний между словами не было совсем — текст был сплошным. Шелли почти возмутилась, но полистала тетрадь дальше. Почерк менялся. К концу записей буквы были едва ли не печатными, четкими, а рисунки, изображающие ось в разрезе, приковали внимания куда больше. Они были вклеены в листы, свернуты, а развернув их на добрые полметра, Шелли не поверила глазам: — Это готовые чертежи? Гость закивал. — Я знаю, где достать детали. У меня на руках инструкция и чертежи. Но мне не собрать маховик самому. — Именно, тебе нужен, я говорила, хронометрист… — Мне нужен инженер. Который все это может слепить в механизм. По глазам Шелли, не отводящим взгляда от чертежей, гость понимал — она почти в деле. — Помоги мне собрать маховик. Я уйду и больше не появлюсь, но тебе оставлю эту тетрадку и практический опыт. Ты сможешь штамповать дубликаты. Единственная в МАКУСА. — шептал он. — Ты не просто переиграешь Салем. Ты его уничтожишь. Его чуть раскосые глаза смотрели уже не лукаво, а серьезно. Впервые Шелли не чувствовала, что ее обманывают. Засомневалась и чуть не одернула вытянутую в партнерском рукопожатии ладонь лишь когда широка острозубая усмешка мелькнула на лице гостя. — И все же в каждой самой милой отличнице с высочайшими моральными принципами живет тщеславный поработитель. Но, быстро сориентировавшись и состроив серьезную мину, гость уселся на горгулье удобнее. Выпрямил спину, упер руки в колени и застыл в ожидании. Шелли вскинула брови. — Че? — Так… с чего начнем? — Сейчас? — Нет, блядь, подождем, пока маховик времени соберут китайцы и начнут продавать за два доллара на кассе каждого супермаркета. Шелли вскочила с подоконника на затекшие ноги. — Давай начнем с начала. — Банальщина. — И все же. Я полистаю эту тетрадку. — Отлично. — А ты подумай, как задержаться в Салеме и помогать мне с маховиком. — Что? Лицо гостя вытянуться. — В смысле? Задержаться в Салеме? — А ты как думал? Будешь по ночам лазать ко мне в комнату, а я переоборудую два квадратных метра в лабораторию? — Ну… да? — не очень уверенно протянул гость. Шелли звучно расхохоталась. — А когда я буду спать? — Зачем тебе спать? — А ты спишь? — Ну если прям набегаюсь… — Да ты гонишь. — Изумляясь тому, что гость, кажется, говорил на полном серьезе и не понимал, что ее не устраивает, Шелли уперла руки в подоконник. — Слушай, у меня кроме учебы есть еще жизнь… — Серьезно? Никогда бы не подумал. — Осенью сюда вернется моя соседка. — Что ж надеюсь, ты не очень к ней привязана, потому что если она будет задавать вопросы и мешать… — А если я просто буду не одна?! Гость вытаращил глаза. — Ты будешь одна до конца дней своих. Это спойлер, милая. И я начинаю понимать, почему. Шелли бесилась не на шутку. — Хорошо, а Крейн? Дворецкий за время обхода раза три стабильно проверяет мою комнату, после того, как рванула аммиачная селитра и… ну короче меня здесь проверяют. А еще. — Шелли выглянула в окно. — Охрану кампуса усилят после сегодняшнего. И что же, будешь бегать? А я — под кровать прятать наметки и чертежи? Гость, задумавшись, приподнял ладонь. — Понял, понял. Да, смысл есть. — Еще бы его не было. — Придумаю что-то. Прозвучало это как угроза. — Твоя задача, — прервав все попытки Шелли уточнить, проговорил гость. — Читать тетрадку, вникать и думать. — Просто объясни на милость, как ты думаешь задержаться в Салеме, не вызывая вопросов, учитывая, что ты вообще не производишь впечатления человека, который может здесь учиться? — Да ты гонишь, — простонала Шелли, стоя у двери комнаты тремя днями спустя. — Ка-а-а-ак? Паркет под ногами скрипел. Выстроившиеся у дверей студенты смотрели перед собой с недоверием и явными вопросами в голове. — … и пока мистер Крейн, неожиданно и прискорбно слегший после попытки задержать на территории общежития правонарушителя, находится на больничном, — проговорил декан, немало волнуясь. — Охрана территории возлагается на плечи профессионалов. В их квалификации сомневаться не приходится. Это люди… — … которых отчислили из Брауновского корпуса в свое время, — шепнул Ньюмелл, студент-историк, отчего прокатились по коридору легкие смешки. — Это люди, имеющие необходимый опыт и знания, чтобы… — Спасибо, декан Монтгомери, дальше я сам, — проговорил гость, оглядывая тяжелым взглядом студентов. — Будьте спокойны за этот этаж. Я здесь наведу порядок. Декан Монтгомери, беспокойно и робко на него глянув снизу вверх. Бровь гостя дернулась вверх. — Да. Да, мистер Рамос. Оставлю вас знакомиться с учащимися. И поспешил с прочими стражами порядка, облаченными в неприметные серые одежды, вниз по лестнице. — Ну что же. Шагая по скрипучему паркету и внимательно заглядывая в лица студентов, мистер Рамос нарочито аккуратно поправил на груди серебряный значок смотрящего. — Будем знакомиться.***
Несмотря на то, что неподвижно лежала на диване, укрывшись пледом, уже несколько часов, Эл не чувствовала ног и рук от усталости. Мир был против нее — сегодня она ощутила это в полной мере. Происшествие в аэропорту казалось не утренним ужасом, а далеким чужим воспоминанием. Вернувшись порталом обратно в Лос-Анджелес и наблюдая за тем, кем по дорогам все еще рассекают машины спасательных служб, Эл сразу столкнулась с тремя напастьями. Первая заключалась в том, что буря не закончилась. Проливной дождь нещадно заливал улицы, промозглый ветер гнул деревья к земле, опасно шатал фонарные столбы и обрывал провода — Лос-Анджелес, извечно сияющий по ночам огнями и подсветкой, был погружен в темноту. Вторую напасть Эл заметила лишь у дома — ни волшебной палочки, ни рюкзака с вещами у нее не было. Все то немногое, что принадлежало ей, было брошено и потеряно: то ли в развалинах аэропорта — в каменной воронке, то ли где-то на улицах — утопали в лужах, в груде битого стекла или уже были растасканы бездомными. Третья напасть вытекала из второй — ключи от квартиры остались в рюкзаке. Проникнуть внутрь пришлось по пожарной лестнице, скользкой от дождя и шаткой от ветра. Ничего не оставалось, как ногой высадить окно. Получилось это отнюдь не так эффектно, как ожидала Эл — мелкие стекла впились в кроссовок, оцарапали щиколотку, засыпали кухонную тумбу, а соседка тут же высунулась на шум с балкона и грозилась вызвать полицию. Полицию Эл честно ждала, но соседка оказалась врушкой — грозный патруль арестовывать ее так и не явился. Электричества не было — Эл и не надеялась. Свечей в доме не было: ни хозяева, ни жильцы не заботились о том, что могут случатся перебои. В полутьме выметая осколки стекла с кухонной тумбы на пол, а с пола в совок, Эл не думала ни о чем. Спину тянуло, лицо обдувало ледяным ветром из разбитого окна, волосы спадали на лицо. Они казались не просто мокрыми и неприятно липнущими к щекам и лбу, а будто еще и тяжелыми, омерзительно жирными, словно с неба проливалась не вода, а растительное масло. Осколки с неприятным звоном отправились в мусорное ведро. Мокрые кроссовки, подошва на которых держалась, казалось, лишь на тонкой полосочке клея, остались у двери. Вымокшая одежда, пропахшая гарью и пылью осталась валяться на пороге ванной. В темноте ванной комнаты нашарить ногой саму ванную — то еще испытание. Стоило переступить ее высокий борт, как послышался грохот десятка баночек и бутылочек, рухнувших в ванную. Эл выругалась, сжимая полиэтиленовую шторку и щупая озябшей ногой дно ванной, свободное от упавших вещей. Шампуни, кондиционеры, бальзамы, маски, гели, скрабы, лосьоны, тоники, кремы и сыворотки — это все было везде. На ванной, на раковине, на бачке унитаза, на полках, что-то было запихнуто меж стеной и держателем для полотенец. Оно занимало все пространство, нагромождалось и не заканчивалось никогда. Оно все бесило Эл, которая каждый раз обязательно что-то сваливала, ведь чтоб открыть воду или добраться до зубной щетки нужно было преодолеть баррикады хлама Селесты. Делить ванну с Селестой… врагу не пожелать такого. Она занимала ванную комнату на целые вечности, захламляла ее своей косметикой, расходовала всю горячую воду, что в принципе немыслимо, потому что бойлер был рассчитан на огромное потребление, оставляла после себя шлейфы запахов различных кремов, мокрый кафель, запотевшее зеркало и длинные волосы в стоке. Она постоянно забывала на раковине свои украшения и не видела ничего страшного в том, чтоб вламываться за ними, несмотря на то, что соседка ванную уже заняла. Из ванной Эл вышла, кутаясь в полотенце и дрожа. Разбитое окно затягивала пленка плотного мутного льда — это спасало от ветра с улицы, однако в квартире было холодно. Переступила через комья мокрой грязной одежды и зашлепала босыми ногами к дивану. Сев на него и дрожа от холода в кромешной темноте, Эл нехотя повернула голову туда, где была закрытая дверь. Комната Селесты — не добытая той в честном поединке, а благородно уступленная Эл с целью закрыть там бесноватую соседку с бесчисленным ее хламом, пересекаться редко и жить, соблюдая бесконечное уважение к чужому пространству. С Селестой это не работало. Ее вещи были везде. Каждый ящик, каждая полка — Селеста занимала собой каждый миллиметр свободного места. Ее ягодный запах въелся даже в обивку старого дивана — территорию, которую отвоевала Эл. Этот запах витал и в комнате. На прикроватной тумбе Эл нашла свечу. Находка такая глупая, банальная, но ожидаемая и нужная — в плотном стеклянном подсвечнике, отделанном палочками корицы, действительно была свеча. Одна из тех глупостей, на что Селеста спускала зарплату — ароматическая свеча с запахом, если верить стикеру на дне подсвечника, мандарина. Чиркнув спичкой, Эл подожгла коротенький фитиль. Мандарином не запахло, да и свет не озарил темные очертания комнаты — огонек был маленьким, едва-едва трепетал, а воск в подсвечнике растаял давно от многократного использования, образовывая глубокую выемку. Свече гореть минут пять, десять, ведь фитиль длинною был с ноготок. Крохотный огонек осветил извечный в комнате бардак. Не тот бардак, по которому ползали тараканы, но тот, который раздражал не меньше. У Селесты было много вещей, но мало для них места. Тумба засыпана: косметика, резинки и заколки, грязная чашка с сухим чайным пакетиком, следы лака для ногтей, провода зарядных устройств. В шкаф и вовсе заглядывать страшно, но коварничать, не имея чистой одежды, не приходилось. Эл открыла дверцу и заранее зажмурилась, однако немало удивилась, когда на нее ничего сверху не посыпалось. Вещи оказались очень плотно, но аккуратно утрамбованы по полкам и развешены на плечиках. Вытащив с верхней полки бледно-розовую атласную пижаму, Эл была почти довольна. Атлас холодил, пижама ей была немного велика в поясе, но коротковата и не прикрывала щиколотки, но рыться в вещах Селесты не хотелось. Да и зная любовь соседки к красивым, но непрактичным и неудобным вещам, Эл сомневалась, что найдется что-то удобнее. Пижама пахла все той же вишней. Подсвечивая трепещущей свечей столик у зеркала, Эл быстро нашла источник запаха, окружающего всю квартиру. Это был довольно большой квадратный флакон темно-красного цвета, почти что опустевший, как ощущалось, стоило его потрясти. Лаконичная этикетка не сказала Эл о многом — кто такой Том Форд, она не знала, но нутром чувствовала, что флакон у нее в руках стоит больше, чем годовая зарплата Селесты могла себе позволить. Эл никогда не тяготило одиночество. Она растворилась в нем в зимней резиденции, среди льда и темного барокко, стремилась к нему, оказавшись на жарком юге и не в то время. Ей не обязательно было разговаривать — от многочисленных учителей и причитающей эльфихи Эл уставала настолько, что не считала необходимостью разговаривать вообще. Она молила о тишине и покое последние годы — там, где Селеста, тишины быть не могло. Селеста была везде: ее вещи, вишневый запах духов, голос, звонкий смех, цокот каблуков, чавканье жвачкой. И вот, когда в квартире стало тихо, как никогда, Эл сидела на ее кровати с давящим ощущением в груди, комкала атласную пижаму, наблюдала за тем, как сгорает фитиль свечи и не знала, что дальше. В квартире тихо. Лишь слышно, как за окном воет буря. Под ее аккомпанемент Эл и уснула, долго ворочаясь в кровати и кутаясь в одеяло — заснуть, когда мимо никто тихонечко, при этом ненароком сбивая все на своем пути, не крадется к холодильнику, оказалось невозможно. Сон был неспокойным. Эл то проваливалась в него без сил, то резко просыпалась: чужая холодная пижама, запах духов, неудобное и непривычное место, тишина и гром — ей мешало все. Проснувшись и пролежав без сна в последний раз перед рассветом, Эл подытожила для себя нерадостную перспективу. Работы у нее уже нет, мракоборцем не стать — можно быть бесконечно лучшей с практическим опытом, но, если твоими устами легендарный Джон Роквелл был послан в фаллическом направлении, попрощайся с надеждами и вернись за кассу, леди Элизабет. Эл даже почти пожалела, что была груба, ведь… но, нет, не пожалела и жалеть не планировала, по крайней мере пока МАКУСА ей не вручат орден первенства как единственной, кто не пресмыкался перед Роквеллом. Карьера была меньшей из вещей, ее тревоживших, по правде говоря. А большей… Эл не знала. Она просто вдруг уснула. Разбудил ее стук в дверь. Казалось, прошел ни один день с тех пор, но Эл лишь с трудом оторвала голову от подушки и с минуту не могла понять, откуда звук. За окном слышалась буря, в комнате было темно. Этот чертов день никак не мог закончиться. Босые ноги зашлепали по полу. Спохватившись, что соседка все же вызвала полицию, не забыв о выбитом окне, Эл вздохнула и попыталась пригладить волосы. Щелкнув замком, она приоткрыла сначала дверь, а затем рот в удивлении. На пороге стояло немыслимое чудовище в спортивном костюме, теплой стеганной жилетке, резиновых сапогах и с налобным фонариком на лбу. Фонарик светил прямо в глаза, заставив Эл скривиться и прищуриться. За противным белым светом виднелись очертания лохматых проволочно-жестких волос. — Фух, блядь. — Поздоровалось чудовище так, словно Эл его ждала, а оно опоздало из-за непогоды. — У вас там потоп. И стянула со лба фонарик. На лбу остался красноватый след от резинки. Эл сонно и непонимающе смотрела на нелицеприятную особу. — Ты, Элли, верно? Привет, Элли. — Здравствуй, Страшила, — проговорила ледяным тоном Эл, не став злиться на панибратство лишь потому, что особа на пороге производила впечатление умственно отсталой. Руки у особы оказались заняты. Они одновременно пытались держать сумку, увесистый зонт и раскрытую книжку, чудом не вымокшую от дождя. Когда же свободную руку, перехватив поклажу всю одной, особа вытянула Эл для приветствия, зонт рисковал выпасть. — Меня зовут Роза Грейнджер-Уизли. Спецкорреспондент. Ее ладонь, настойчиво вытянута, теплоту рукопожатия не ощутила. Эл лишь опустила взгляд. — Ладненько. — Роза сжала ладонь в кулак и шагнула в квартиру. — Есть у тебя минутка на интервью? Вспомнив вмиг все, что знала о Розе Грейнджер-Уизли, Эл красноречиво захлопнула дверь. Вернее, попыталась — меж дверью и косяком тут же оказалась просунута сумка. По степени напора и наглости Роза напоминала торнадо. Она принесла с собой связку свечей, которые зажгла палочкой и заставила взлететь под потолок, освещая комнату. Она заварила чай, залив два пакетка в чашках кипятком все из той же волшебной палочки. Она раскрыла на журнальном столике упаковку малосъедобного несладкого печенья из прессованных зерен и семян. Ее совершенно не смущали ни ночь за окном, ни каменное выражение лица Эл, которая никаким диалогам была не рада. Эл сидела на диване, сжимала всученное ей зерновое печенье, как метательный сюрикен, и немигающим, полным презрения взглядом смотрела на то, как Роза усаживалась напротив. Сев, наконец, и раскрыв на коленях блокнот, Роза подняла взгляд и зависла на мгновение, глядя в лицо Эл, которое при свечах ей показалось явно каким-то не таким. Белесые брови Эл дрогнули. — Ты — новая звездочка МАКУСА. — Роза вмиг перешла к делу игриво-восторженным тоном. — Студентка, почти студентка Брауновского корпуса, проявляет такую отвагу. Что привело тебя на мост? — Ноги. Узкое лицо Эл, а вернее постное его выражение, убивало в Розе запал. Чувствуя, что жизнь подкинула ей очередную Ренату Рамирез, она молниеносно изменила тактику. — Не хочешь об этом говорить? — Да. — Стресс? — Угу. Простите, мэм… Розу аж передернуло от подобного обращения. — Я выпила три таблетки успокоительного, и меня очень рубит сейчас, — произнесла Эл довольно жестко. — Не до интервью. — О, зайка, я понимаю. — Роза наклонилась и сочувственно накрыла ладонь Эл своей рукой. На страницах раскрытого блокнота тут же проступили чернильные заметки. Заметки быстро появлялись, но буквы тут же путались, перескакивали, мешались в нечитабельные словосочетания. Слова путались, строчки съезжали, предложения растекались, и вот по плотным страницам закапали на пол растекшиеся темно-синие чернила. Роза подняла взгляд. Эл коротко улыбнулась. — Что-нибудь еще, мэм? — Черт возьми… — протянула Роза, внимательно глядя в ее блеклые зеленые глаза. Ее щедро усыпанное веснушками лицо посерьезнело. — Видит Бог, я пыталась по-хорошему. Роза захлопнула испорченный блокнот. Пропитанные чернилами страницы неприятно захлюпали. — Я была в аэропорту. И пока все службы маглов помогали пострадавшим, а мракоборцы ждали под зад волшебного пенделя, залезла в комнату охраны. И камеры видеонаблюдения, до того, как исчезло питание, успели заснять кое-что интересное. Порывшись в сумке, довольно уродливой и потрепанной, Роза достала из маленького отделения поблескивающую стальным бликом флешку. — Смотри, зайка, — проговорила Роза. — Записи есть у меня на флешке, и еще на диске, в моем столе, что в редакции «Призрака». Пока эти кадры только у меня, но Роквелл — очень дотошный мужик. У него будет эта же информация через сутки, максимум, через двое, если он забухает. Или же у него эти кадры будут через десять минут, если я трансгрессирую и дам ему флешку. Печенье в сжавшихся пальцах Эл крошилось. — Поэтому, задержи меня, милая. И расскажи, кому ты помогала бежать от мракоборцев и что случилось в аэропорту на самом деле. Выкрои себе сутки-другие, чтоб придумать отмазку для Роквелла, — серьезно сказала Роза. — Или же прямо сейчас говорить с тобой буду не я, и не таким тоном, а самый лютый цепной пес Вулворт-билдинг, с которым, судя по тому, каким он выскочил после общения с тобой в переговорной, у вас диалог не заладился… Флешка звучно опустилась на столик. Палец Розы мягко придвинул ее к Эл. — Смелее, детка. — Роза была довольна собой. Но голос ее вдруг смягчился. — Это как с мостом. Ты круто начала, но одна не вывезешь. Лучшее, что можешь сделать, это рассказать правду, а я подумаю, как помочь тебе.***
В пропахшем хосписом кабинете президента Келли кипела работала. Никогда прежде мистер Роквелл не видел столь слаженной работы абсолютно разных по статусам и темпераменту людей. Нет, они не спасали государство, чего требовала ситуация. Они его обманывали. Вот уже минут двадцать мистер Роквелл, сидя за переговорным столом, наблюдал за тем, как едва живого и напоминающего мумию президента Келли готовят к официальному заявлению пред репортерами «Нью-Йоркского Призрака». И думал о том, что если бы все эти люди и все их старания были направлены не на обман, а на решение реальных проблем, то проблем не было бы в принципе. Президент Келли, казалось, угасал с каждой минутой. Мистер Роквелл, впервые увидев его истинное состояние утром, уверился в том, что к вечеру старику стало хуже. Келли напоминал ссохшийся манекен. Он не держал голову, его дряблая шея напоминала сдувшийся шарик. Он сидел в кресле за столом, опираясь спиной на пять жестких подушек. Он не издавал никаких звуков, не видел перед собой ничего, и даже не моргал — его глаза закисли подсохшим гноем и не моргали. — О чем думаешь? — спросила Айрис, наблюдая за приготовлениями. Мистер Роквелл негромко проговорил: — Я бы вышел в окно своего кабинета, если дотянул до того, что был бы как Келли. — Не говори глупостей. Келли очень болен. Нечего примерять его ситуацию на себя. — Ну да. Работа кипела. Помощники сновали из стороны в стороны. Группка сидела за тем же столом, рядом с госпожей Эландер, подготавливая президенту речь. Некоторые колдовали над столом, превращая многочисленные лекарства и приборы в канцелярские декорации: вот на столе уже теснились пресс-папье, несколько антикварных чернильниц и латунные фигурки гномов. Кто-то открывал окна, выветривая запах, а по кабинету медленно расхаживал чародей, водя палочкой по стенам, отчего в кабинете все меньше пахло смертью, и все больше свежестью, холодным горным родником и чем-то цветочным. У кресла президента крутился Ли Лун Вонг — никогда прежде мистер Роквелл не видел его, извечно расслабленного, столь собранным и внимательным. — Черт, да что вы делаете… — Роквелл не выдержал и отвернулся, когда двое помощников стянули с Келли мантию, а затем рубашку. Рубашка липла ко влажным зловонным пролежням. На пролежни тут же опустили влажные полотняные повязки, пропитанные бадьяном. Ли Вонг размотал рулон красной бархатной ткани, подцепил одну из сотни воткнутых в нее серебрянных игл. Короткий блеск, быстрое движение пальцев, и президент Келли издал громкий протяжный хрип. Его глаза округлились, рот приоткрылся, словно у утопающего, сделавшего спасительный вдох. Пальцы Вонга медленно прокручивали иглу, вонзенную президенту прямо в костлявое плечо. Иглы вонзались так, словно дряблое сухое тело было разукрашено метками. Плечи, шея, правое ухо и даже кончик носа — президент Келли был истыкан, однако не пытался смахнуть тонкие иголки. Он оживал. На глазах всех присутствующих, жизнь возвращалась в тело, которое, казалось бы, покинула, устав бороться. Глаза задвигались в глазницах, осоловелый взгляд осматривал кабинет. Задергались пальцы, сжимаясь в кулаки. Когда быстрые пальцы Вонга резко вогнали очередную иглу прямиком меж верхними позвонками, шея президента Келли вытянулась. Мало-помалу, но президент превращался в того, кого знали люди, кого фотографировали газетчики, того, кто баллотировался год назад. — Айрис. — Он заговорил, когда ему поднесли зелье в высоком стакане. Пальцы, сжимающие стакан, дрожали, зелье выплескивалось на стол, но Келли все же принялся пить самостоятельно. Госпожа Эландер тут же подошла к столу. — Сэр. И метнула взгляд в волшебницу, стоявшую у стола. — Начинайте. Волшебница забрала у Келли пустой стакан и утерла досуха морщинистое лицо старика, покрытое пигментными пятнами. Затем открутила крышку склянки, которую держала в руках, зачерпнула деревянной лопаткой густого молочно-белого крема и осторожно нанесла на лицо Келли. Растянула крем по впалой щеке, и, о чудо — крем мгновенно засох плотной телесной коркой, точь-в-точь как человеческая кожа, наросшая на лицо. Мазок за мазком, ювелирно очерчивая нос и губы, волшебница делала президенту Келли новое лицо — свежее, здоровое, мало похожее на настоящее. Она скрыла искусственной кожей и пигментные пятна, и морщины, и обтянутые кости черепа — Келли все больше походил на того, кого видели избиратели. Ли Вонг осторожно и быстро вытянул из носа Келли иглу. На ее место тут же опустился слой крема. Иголки покидали измученное тело. Крем разглаживал лицо, сделав его похожим на лоснящуюся маску, а волшебница, присев на корточки, принялась моделировать президенту шею. Плотно заклеились пролежни на спине и руках. Горячий пар обдавал комплект свежей одежды. Президент Келли, все еще осоловелый, но куда как более живой, читал свою речь, отчетливо повторяя за помощниками слова. Его язык, казалось, затек от долгого сидения не меньше, чем ноги. Келли не задавал вопросов. Просто повторял текст. «Он даже не понимает, что произошло в Лос-Анджелесе», — думал мистер Роквелл. — «Просто повторяет текст». Ему хотелось кричать. — Айрис, — снова прогудел Келли. Почему-то, госпожу Эландер он узнавал более, чем кого-либо. — Айрис, я все еще жду отчета директора… директора… Вонг. Она… она еще не вернулась? На радостях, что президент в столь краткий срок заговорил осмысленно и связно, все, включая Роквелла, даже не вслушались в сказанное. Келли, до того монотонно повторяющий текст за помощниками, вдруг перевел взгляд на госпожу Эландер и заговорил о другом. — Где директор Вонг? — спохватился мистер Роквелл. И подошел к столу, изогнутому рогом. Однако президент Келли его не узнавал — глядел словно сквозь. — Сэр, — произнесла госпожа Эландер. Она вдруг наклонилась к нему со взглядом, в котором отражалась тревога. Что-то произошло, чего Айрис Эландер не планировала. — Сэр, где Делия Вонг? Келли вновь уставился в текст. Казалось, его голову тянуло вниз обилие волшебного крема на лице. Мистер Роквелл, чувствуя, как внутри разгорается пожар, навис над столом и звучно опустил руку на стол. Келли икнул и задрал голову. — Где Делия Вонг? — Роквелл, — вдруг проговорил президент Келли. — Роквелл… Надо же, он выкарабкался после того инсульта… Айрис, ты помнишь, это было тогда еще то дело с Детройтом… — Еб твою мать. — Джон! Роквелл отпрянул от стола и закрыл лицо рукой. — Что «Джон»?! Он в маразме! И оглядел помощников Келли, замерших в беспокойстве. — Вы что творите?! — кричал Роквелл, не в силах делать вид, что все в порядке. — Вы понимаете, что это — первое лицо государства?! Свонсон, тихо опустив на стол документы, шагнул было к нему, но в грудь ему вдруг уперлась рука Айрис Эландер. Тонкие губы госпожи Эландер дрогнули в торжествующей улыбке. Президент Келли моргал. То ли громкий голос Роквелла заставил его выйти из полусонной реальности, то ли проделанные процедуры и некое зелье действительно заставляли его рассудок сбросить оковы. — После похорон магистра… директору Вонг было приказано остановить активность проклятья в Сан-Хосе. Где директор Вонг? Я жду ее отчет о… Сердце Роквелла упало. — Сэр. — Торжествующую улыбку с лица госпожи Эландер словно смело. — Вы отдали мракоборцам приказ отправиться в Сан-Хосе? Сами? Вы что… НЕТ! Блеснула игла и мгновенно скрылась глубоко под слоем волшебного крема в коже шеи. Келли вытянулся струной и рухнул лицом в стол. Каменное лицо бледного Ли Лун Вонга смотрело через стол на мистера Роквелла. — Я с тобой. Роквелл, задержав взгляд, кивнул и трансгрессировал из Вулворт-билдинг первым. В кабинете президента, безжизненно лежавшего лицом вниз, воцарилась тишина. Нащупав едва ощутимое биение пульса, помощница опасливо огляделась. — Мэм, — проговорила она. — Пускай, — сказала Айрис Эландер. — Пускай разозлится — тогда-то головы и полетят.