Игры в богов

Шагая меж рядами узких кроватей, я оглядывался ровно настолько, насколько позволяла темнота. Общежитие напоминало больничное крыло. Такие же два тесных ряда одинаковых кроватей, у изножья каждой по сундуку для вещей. Прохода меж рядами лишь два: один — к небольшой каминной печи, уходящей трубой высоко в потолок, другой — к окну с закрытыми ставнями. Пол под ногами не скрипел, я тенью проскальзывал у кроватей, принюхиваясь к сладкому запаху зова. Ученики спали. Не уверен, что спали все — кто-то мог услышать, как я открыл двери, хоть и постарался делать это бесшумно. Приходилось на мгновение замирать, когда кто-то рядом ерзал в кровати и беспокойно переворачивался на другой бок. Как раз в тот момент, когда кто-то приглушенно закашлял, я успел отыскать нужную кровать и быстро присел на корточки. Опустил руку на плечо Матиаса, чтоб не будить резко, но Матиас был резкий сам по себе, а потому тут же повернулся, а я едва успел перехватить его кулак, нацеленный мне в лицо. Так мы оба и застыли на секунду. Не зная, насколько меня было видно в полутьме, я медленно поднес палец к губам. Матиас моргал. Его большие глаза были сонно прищурены. Он опустил руку, когда я разжал пальцы на его кулаке. — Вставай, хватай только самое необходимое. Очень тихо, — шепнул я одними губами. Малой и так тупил периодически. А еще и спросонья, разбуженный средь ночи — да легче, казалось, донести важную информацию до мешка с картошкой. Вообще не понимая, кто я и что от него хочу, Матиас сел в кровати, поморгал, но стал одеваться. — Давай, давай, — торопил я бесшумно, то и дело оглядываясь назад. Дверь в общежитие была приоткрыта, из тонкой щелочки, которую я подпер камнем, тянулся теплый свет факелов. Дверь была хитрой. Открывалась только если в правильном порядке пристукнуть кончиком палочки или посоха по выступающим темным камням, обрамляющим часть стены, словно рамой. Тогда-то и появлялась в стене тяжелая дверь, которая тут же закрывалась, стоило последнему желающему в нее войти. Матиас накануне рассказал, в какие камни тыкать палочкой, но я не спросил, как открыть дверь со стороны общежития, а потому не придумал ничего лучше, чем подпереть камнем. Самым необходимым в понимании сонного Матиаса оказались упаковка пряников, книга «Искусство темномагических пыток. Том 3» и распиханные по карманам пакетики сушеных грибов. — Блядь, палочку бери, — почти рявкнул я. — А… ща. Мы спешно шагали по пустому коридору. Шаги гулким эхо звучали, казалось, на весь замок. Приглушенный свет факелов заливал коридоры, по стенам плясали размытые тени. Не оборачиваясь, я чувствовал спиной взгляды, которых не было. Мы с Матиасом были в коридоре одни — ни чужих запахов, ни сторонних шагов, ни шепота, а я каждой клеточкой ощущал слежку. Я чувствовал надзор сквозь толстые стены, окошки-бойницы, мышиные норы, даже, казалось статуи непонятных богов, наблюдают за нами. Сердце колотилось, а воздуха в груди не хватало, и я ускорился. Матиас вертел головой и едва за мной поспевал. — Куда мы? Глаза болели от того, насколько быстро глядели по сторонам. Рассеянно проводя рукой по каменным стенам коридора, я спешил прочь. Тяжелый воздух был горячим и горьким, пахло горящими факелами и каменной пылью. Когда мы вышли на очередную развилку, я вздрогнул и отскочил — рядом вдруг вспыхнуло пламя в большой каменной чаще. Схватив Матиаса за руку, я помчался вперед, слабо помня, где выход из замка. Коридоры казались размытыми, ноги едва касались пола, настолько я спешил, часто оборачиваясь на погоню. Нас ничего не преследовало, но я был почему-то уверен — оно догоняет. Когда в лицо ударил ледяной воздух с колючими каплями дождя, я замер и почти задохнулся. От резких свежих запахов закружилась голова и я, обернувшись, понял, что успел добраться до того места, где месяц назад остановились перед замком повозки. — Да что с тобой? — Матиас стоял на нижней ступеньке, глядя на меня с недоумением. — Надо уходить отсюда, — с трудом выдохнул я, пытаясь усмирить колотящееся сердце. И поманил его. — Уходить? Ты что, что-то украл? Я не ответил и не обернулся. — А аттестат? — поразился Матиас, поняв, что я настроен серьезно. — Да кому он нужен. — А когда я об этом говорил, ты… — Малой, не время, вернемся домой — куплю тебе шоколадку, — одернул я. — Давай ходу. Я вновь поспешил прочь, минуя неизвестные постройки. Мы миновали теплицы и конюшни, ускорили шаг по размякшей от дождя земле и почти перешли на бег, когда впереди оказался лес. — Ал, стой! Подожди, послушай! — Я остановился на оклик Матиаса, когда мы забежали достаточно далеко. — Куда мы уйдем, это остров! Осознание очевидного заставило меня вспомнить, что я ни разу не спортсмен-бегун, а курильщик с двадцатилетним стажем. Дыхание перехватило в один миг, и я, крюком согнувшись, упер руки в дрожащие колени. Казалось, сейчас мои собственные легкие выпадут из пересохшего рта на мокрый мох под ногами. — С-с-сука! — выругался я. Откинув налипшие на лоб волосы, я глянул глубоко в чащу. За колючими еловыми ветвями виднелось притягательное темное ничего. — Как отсюда вообще можно… Мы с Матиасом переглянулись. Цепляясь за тяжелый канат корабля, я свесился за борт. — Малой, я хер его знает, как он заводится, — пришлось признаться. — Доверяюсь тебе. — А я что?! — Ты угнал торпедный катер. — Да я пьяный был. — Держи, — сказал я, достав из внутреннего кармана куртки флягу. — Блядь, Ал! — Моя паника оказалась заразительна. Матиас тоже начал нервничать, бегая по кораблю и не зная, что сделать, чтоб эта рухлядь сдвинулась с места. Я сам уже и штурвал покрутил, и канатами тяжелыми махал, потом додумался до того, что где-то здесь был якорь, который надо поднять. Матиас нашел большую катушку, от которой за борт тянулась массивная ржавая цепь. Прикладывая всю силу, мы оба пытались наматывать эту цепь на катушку, но якорь не подняли и на дюйм — лишь сломали ручку, за которую пытались крутить. — Мистер Поттер! — услышал я оклик с пирса. У берега стоял под большим раскрытым зонтом явно продрогший профессор Волсторм. — Мистер Поттер, остановите этот фарс и спускайтесь. Я резко обернулся на Матиаса. Тот лишь хватал ртом холодный воздух и утирал мокрое от дождя лицо. — Мистер Поттер, хватит уже! — звучало с берега. Крепко зажмурившись, я попытался игнорировать боль в висках и чувство провала. Пришлось спускаться по скользкому трапу. Волсторм походил на вымокшую собачонку. Он близоруко щурился и дрожал на ветру — его вельветовый пиджак явно не подходил для сурового северного климата. — Вы не сбежите. — Ты меня в свое дерьмо не впутывай, — проговорил я, задыхаясь. Мокрая кожанка тяжелела на плечах и липла подкладкой к спине. — Мне плевать, что здесь, кто пропадает, кого на котлеты рубят. Дружить с тобой и в Ватсона играть я не собираюсь. — У вас контракт с Дурмстрангом. И пока контракт в силе, вы не покинете остров, — голос Волсторма стал жестче. — Ни трансгрессией, не кораблем, ни вплавь, ни метлой. — Да бред какой-то. — Это не бред, Поттер. Вы — пленник этого острова, пока Харфанг не аннулирует контракт. — Значит, я заставлю его сделать это. — Очнитесь же, Поттер, кто выпустит вас на Большую землю, после того, как вы узнали о том, что здесь творится неладное?! — Волсторм почти кричал мне в лицо, и едва сдерживался, явно, чтоб не огреть пощечиной. — Лучшее, что вы можете сделать для себя и своего сына — не высовываться и помочь мне. Взгляд его скользнул в сторону. — Иди в замок, — сказал Волсторм и, начертил палочкой в воздухе путаный контур. Контур засиял золотистыми искрами и принял форму сложенного зонта, который профессор трансфигурации протянул Матиасу. Матиас, хмыкнув, не взял протянутый зонт, а сорвался с места и так быстро помчался за высокие стены, что просто исчез вдруг, и появился спустя пару мгновений на самой высокой ступени у ворот. Волсторм удивленно смотрел ему вслед, но заставил себя вновь повернуться ко мне. — И вы идите. — Он явно хотел что-то сказать другое, но, видимо, у меня на лице было отчетливо заметно агрессивное нежелание слушать. Я отвернулся и направился вперед, боясь, что если не повинуюсь, то разорву Волсторму его неравнодушное лицо. За спиной долго слышался скрип ветхих мачт на ветру. Корабли словно издевались надо мной, аплодируя неудавшемуся побегу. По крытому переходу в восточную башню я еле плелся. Сил едва хватало на то, чтоб переставлять ноги, которые сковала такая тяжесть, словно я тащил за собой пару прикованных к щиколоткам каменных глыб. Кажется, я был близок к тому, чтоб рухнуть и сдохнуть на месте, настолько устал. Подняв взгляд, чтоб отругать видневшийся кусочек неба за гром, заглушающий шум в голове, я увидел, что в одном из темных окон восточной башни навстречу мне, приветствуя, горит свет. Я смотрел на одинокую теплую точку, и, не видя того, кто держит масляную лампу, знал точно — Рада Илич смотрит на меня из окна. В башне было тихо. Стоило переступить последнюю ступеньку у прохода, ведущего на жилой этаж, я услышал, как хлопнула чья-то дверь. На подоконнике осталась масляная лампа. Преодолев узкий коридор, я повернул ключ в замке комнаты, шагнул внутрь и закрылся. Комната казалась еще тесней, когда я понимал, что соседка за стенкой — Сигрдид, а напротив — Ласло. Меня вжимало в угол клетки, и я пятился от стены к стене, так и слыша, как за стенами шепчутся. На плечи давила вымокшая кожаная куртка. Она стала такой тяжелой, что я с большим трудом стряхнул ее со спины и тут же выпрямился, отчего в спине что-то хрустнуло. На пол сбросил и промокшую рубашку. Кожа тут же покрылась мурашками от холода и извечного сквозняка. Я бросил умоляющий взгляд на каминную печь, но она не начала греться лишь по моему скромному желанию. Обхватив себя руками, я нащупал рукой выступающие позвонки и снова потянулся — вытянул шею, расправил плечи. «Ложись спать», — подумалось лениво и смиренно. — «Что еще делать». Но я не хотел спать. Я лишь хотел, чтоб Матиас был как все нормальные дети. Учился, ждал каникул и прогуливал, влюблялся и строил воздушные замки, был частью чего-то большего, чем общества своих обид. Чтоб он получил этот трижды никому не нужный аттестат, потому что это правильно, так нужно. Я хотел, чтоб у нас было все, как у людей, пусть и запоздало, хотел работать и учиться вдогонку со своими же учениками, ждать выходных и зарплату. Но жизнь явно думала, что мы достаточно пожили, как все, поэтому вот вам, семейка, заговор темных магов, пропавшие дети и человеческое мясо на кухне. Не хочу, не хочу, не хочу! Глядя в пустое зеркало, я был рад, что не вижу своего лица. Я вдруг разжал руки, прекратив обхватывать свои плечи — стало так омерзительно, что дрожащие на каждом вдохе губы растянулись в косой усмешке. — Ну давай, — прошептал я в темное зеркало. — Смотри на меня и плачь. Маленький бедный Альбус, тебе нужно утешение? Как мальчишке, у которого злой старший брат забрал очки. Я рассмеялся, вдруг вспомнив, что очков не носил уже давно. Они вдруг просто исчезли, потерялись, а я до сих пор не знал, как выгляжу без очков. Пальцы очертили под глазами, на скуле, контуры квадратных стекол. Я не помнил свое лицо — вдруг пришло озарение. Губы дрогнули, но я снова рассмеялся. Мне было жаль тех, кто следил за моими мыслями, ведь сам не мог за ними уследить. А за моими мыслями совершенно наверняка следили те, кто завтра будут смотреть на меня высокомерно в учительской. «Наверное, кто-то из них легилимент», — заключил я. Иначе откуда этот рассеянный полет сквозь давящую головную боль? Ночь я провел бессонно, листая учебник по истории магии за девятый курс. Бесконечные даты и сухой академический текст стали почти тошнотворными, а когда по утро я сдался, точно зная, что с рассветом уходит все зло, захлопнул учебник и откинулся на твердую подушку, то лишь впился уставшими сухими глазами в противоположную стену. Вопреки ожиданию, что сразу же меня сразит сон, заснуть я так и не смог. Зато когда пришло время вставать, а в гостиной послышался бой каминных часов, я вынырнул из бессмысленного разглядывания стены и сразу же понял: это не коллеги легилименты, а я придурок, который уже не первую ночь совершенно обесценил высшую благодать — сон. С кровати я скатился безжизненной тряпочкой: тело ломило, под глазами нащупал отеки, а сами глаза сжались в щелочки, которые не хотели видеть свет, а голова гудела, раскалываясь на части от боли в затылке. Я достиг того самого рубежа и возраста, когда трезвым просыпаясь, чувствую себя так, будто всю ночь беспробудно пил. За завтраком я чувствовал взгляды. Напряжение так и повисло над преподавательским столом: все ели молча и переглядываясь. Недалеко от меня сидел профессор Волсторм — единственный, кто пытался это сонное царство как-то растормошить. Профессор пристал с беседой к пьянице Ласло. Ласло же было явно не до бесед — он выглядел немногим лучше меня, с тем лишь отличием, что от меня не разило кислым винищем. Я быстро выискал взглядом Матиаса за столом напротив. С замиранием сердца, я ждал увидеть знак, тревогу, но Матиас временами оказывался поразительно стрессоустойчив. Он не казался взвинченным — сидел в компании учеников, облаченных не в кроваво-алые мантии, а в спортивную форму с плотными чешуйчатыми нагрудниками. Сидел в компании, вяло ковырял ложкой в каше и скорее давился, чем наслаждался, но с истинным наслаждением шипел что-то гадкое команде противника через стол. По-видимому, Матиас действительно после неудавшегося побега отправился в общежитие спать, а утром за два часа до завтрака проснулся на тренировку и не чувствовал совершенно ничего — тайна пропавшего мальчика и куска человеческого мяса была… ну как минимум не поводом нервничать и нарушать расписание. То ли я загнался, то ли Матиас отморозок. После завтрака я успел заскочить в класс зелий, который находился на втором этаже и совсем рядом с одним из крытых переходов на западную башню. В коридоре гулял сквозняк, в кабинете же зелий была самая настоящая парилка. Смог дыма над столами, три десятка зажженных горелок, на которых готовились к уроку и раскалялись закопченные котлы так, что окна запотели. Был соблазн остаться в этом теплом оазисе, если бы не запах — воняло. — Бессонница — это здесь в порядке вещей, — проговорила травница Сусана, шаря по многочисленным ящичкам просто огромного шкафа. — Когда несколько ночей подряд сидишь за проверкой домашнего задания, бывает невозможно заснуть. — Ну да. Сусана сдула с лица растрепанную прядь. — Ты представляешь, куда-то сунула, и не помню куда. В шкафу хранилось, казалось, все: ингредиенты для зелий, посудина, свитки, старые драные книги, вырезки из газет, мотки тканей. Наконец отыскав то, что хотела, Сусана спустилась со стремянки, сжимая в руке две пробирки. В пробирках было нечто густое и почти прозрачное, с серебристыми хлопьям осадка на дне. — Я, конечно, не так хороша в зельях, как Йорген, который преподавал еще в прошлом году, но не отравишься. Держи. Умиротворяющий бальзам. Маленький глоток, и крепкий сон без снова и тревог, часов на восемь-двенадцать, гарантирован. — То, что нужно. Спасибо. — Я взял протянутые пробирки. — Только действительно маленький глоток, — предостерегла травница. — Я добавляю больше чемерицы, и если выпить больше, чем с наперсток, то… лучше не рискуй. Я не собирался тянуть с бальзамом до вечера, а потому решил испробовать сразу же, для чего направился в туалет. Там же гаркнул на школьников, которые ничего не делали, но при виде меня застыли с такими честными лицами, что ясно, как белый день, что-то, черти, задумали. Потом аккуратно вытянул пробку и принюхался. Пахло не мерзко, мятой. И только я поднес пробирку к губам, как вдруг задумался, что Сусана, как и каждый в этих стенах, не была мне другом. И кто знает, что на самом деле в этих пробирках, которые она отдала мне с такой легкостью, особенно учитывая, что наверняка вчера ночью прошел педсовет, посвященный Альбусу Северусу Поттеру и его таланту совать нос куда не следует. Содержимое обеих пробирок я вылил в раковину и направился готовиться к уроку. И без того настроение было дерьмовым, а сил не было и вовсе, так еще и Матиас догнал меня в курилке за теплицами. Уселся рядом на скамейку из бревна, молча уставился в серый горизонт и тяжело вздохнул. «Значит, не мне одному неспокойно», — подумал я. — «Значит, не во мне дело». Он показался таким спокойным за завтраком, и вот, когда мы наедине, лицо Матиаса было сосредоточенным и взволнованным. Конечно он нервничал — мы в западне на острове, на кухне разделывают человечину, в замке пропал мальчик. Комбо. Я повернул голову, глянув на Матиаса. Тот снова вздохнул. — Что? — Да ничего, — отмахнулся Матиас. — Вот, думаю, посижу с тобой, помолчим вместе. Как с отцом. Я подавился дымом и закашлял. — Что тебе надо, малой? Матиас вздохнул. — Да ничего мне не надо, — произнес он. — Просто я вдруг понял, что мы здесь одни против всех. Мы родные люди. Ты ведь меня любишь, папа? Или, гадина, что-то украл, или кого-то побил, или грибов пережрал своих. Я и думать забыл о тревогах и бессоннице. — Ну допустим, — процедил строго. Матиас улыбнулся, как измученный страдалец, которому дали надежду. — Я вот тебя очень люблю. И благодарен. Ты научил меня ходить. — Не я, это был Финн. — Говорить. — Это был телевизор, ты мелким смотрел его сутками. — Ты заботился обо мне все эти годы… — Это был Диего. — Блядь, ты хоть что-то сделал?! — высоким голосом заорал Матиас, растеряв свою натужную душевность. Я аж вздрогнул. — Ну, — протянул неуверенно, затушив сигарету о балку на теплице. — Я тебя зачал. — И я за это тебе благодарен. — Матиас снова заговорил тоном блаженного праведника. — Папа. Папа… Его большие раскосые глаза увлажнились. — Это первое слово. — Твое первое слово было «бля». — И ты его помнишь. — Еще бы, — хмыкнул я. И скосил взгляд. — Малой, говори, чего хочешь, иначе я подумаю, что тебя надо вести в лазарет. Матиас вдруг изменился в лице. Приторная нежность испарилась — вот, узнаю своего малыша с его хитрожопой и недовольной миной. — Дай ключи от класса истории на вечер. Я вскинул бровь. — Нахерна? — Ал, ты сказал исправлять оценки, я и пытаюсь, — вразумил Матиас. — Мне нужно где-то подтягивать трансфигурацию, чтоб никто не видел и чтоб не прослыть ботаном, ну что ты не понимаешь элементарных вещей? Я хмыкнул. — Ладно. После уроков дам ключ. — Спасибо, — просиял Матиас. И поднялся на ноги. — А можно еще три презерватива? — Пошел вон отсюда, говно малолетнее! — рявкнул я, привстав, чтоб швырнуть в Матиаса подобранную с земли палку. — Чтоб я тебя не видел! Ушлепок, блядь! Пошел вон, я сказал! Матиас, прикрывая голову, поспешил прочь. — Стой, сюда иди! — прорычал я снова. Обернувшись, Матиас прищурился. Я привстал и вытянул из кармана джинсов ленту фиолетовых квадратиков. — Иди отсюда, — выплюнул в напутствие. Матиас поспешно запихнул ленту под мантию и поспешил было на урок, но я снова его окликнул. — Да че опять? — Это не повариха? — прищурился я. Матиас скривился. — Заманчиво, конечно. Но нет. — Ну хоть так. Иди уже, подкидыш. Видимо, мироздание решило, что подводов для беспокойства сегодня у меня было недостаточно. Отгоняя мысли о том, что если бы не Матиас, то меня бы в Дурмстранге и во всем этом дерьме с каннибалами и пропавшими детьми не было, я направился на урок в стремлении по дороге никого не убить. До звонка оставалось около пяти минут, и в классе стоял галдеж. Я не обращал внимания — нет более нервозатратного дела, чем пытаться угомонить подростков на перемене. Вместо этого я корпел над классным журналом, который, как оказалось, нужен был не только для того, чтоб грозно смотреть в список фамилий и выбирать жертву для ответа у доски. Я, видите ли, должен был догадаться, что журнал нужно заполнять, а не оставлять страницу «план занятия и домашние задания» пустой. «Боже, кому это вообще нужно?», — я цокнул языком. И поднял взгляд на парнишку за первой партой. — Эй, — присвистнул я. — Что я вам задавал две недели назад? В иерархии плана размещения учеников, за первой партой сидели или близорукие бедолаги, или хитрецы, просекшие, что чем ближе к учителю, тем реже он на них смотрит, или, мой любимый тип учеников, открытые к диалогу и знаниям смышленые зайчата. Мальчик, который зачитывал мне домашние задания, явно принадлежал ко второму типу: явно перепугался и насторожился, гадая, чего от него хотят и почему с ним заговорили. Шум вдруг стих так резко, словно кто-то крутанул до упора бегунок громкости. Я поднял взгляд и увидел, что меж двумя рядами парт шагает навстречу учительскому столу Рада Илич. Она приподняла невысоко руку, разрешая вскочившим на ноги ученикам сесть. Мальчик, помогавший мне, тоже юркнул на место. Рука Рады опустилась на стол. — Есть разговор. — У меня урок, — ответил я. — У меня приказ Харфанга. — А у меня урок. Рада, явно не веря в то, что я искренне соблюдаю должностные инструкции, сжала губы. — Послушай, — заранее перебил я негромко. — Не мешай мне работать на отъебись. — И что же в твоем учебном плане такого срочного? — протянула Рада снисходительно, явно не считая историю магию важной дисциплиной. — Учитывая что ты не учитель. — Может быть я и не учитель, но мне есть, чем поделиться с аудиторией. Как раз сегодня собирался рассказывать, как президент Роквелл нагибал меня над столом верховного судьи МАКУСА. Дети, — я повысил голос и вытянул шею, выглядывая в класс из-за широкой фигуры Рады. — Число, классная работа, нас ждет тема, которая войдет в семестровый экзамен… — Поттер! — А прикинь, че я устрою, если ко мне на урок придет с проверкой Волсторм, — улыбнулся я и снова зашептал. — И объясняйте с Харфангом, кто меня вообще к детям подпустил. Если Рада и пребывала в неплохом расположении духа до этого, то я ей настроение явно испортил. — Хорошо. — Она резко убрала руку с моего стола, оставив на нем подпалину. — После урока мы тебя ждем. И… И хотела что-то еще добавить, но вздохнула и зашагала прочь. Даже ругаться ей вслед не хотелось — сучара, она сучара и есть. Я, видите ли, не учитель! Да я был больше похож на учителя, чем Рада — на женщину. Я снова глянул в класс. — Тема, — протянул, спохватившись. — Магическая Европа в период пандемии Черной смерти. Итак, что мы знаем о том времени, кроме того, что ведра с фекалиями выливали в окна… Урок пролетел незаметно. — Мораль, — подытожил я, когда прозвенел звонок на перемену. — Всегда мойте руки. А то умрете. — Да, профессор! — прогудел класс, звучно собирающийся покинуть класс. — Не «да, профессор», а путь на перемену лежит через туалет. Все пошли и помыли руки с мылом, особенно ты. — Я ткнул пальцем в паренька за третьей партой. — Я видел, как ты кутикулу ковырял весь урок. Все, все вон отсюда, и только попробуйте в следующий раз кто-нибудь кашлянуть у меня в классе. Поторопив учеников на выход, я выскользнул в коридор следом. — Учительский перекур. — Пришлось объявить уже ожидавшим под дверью второкурсникам, когда я закрывал класс на ключ. — Не стойте, идите что ли… хер знает… руки мыть идите, это очень важно. Я направился в учительскую, покручивая в руке ключи. Снова подмечая, что здесь очень странные дети учатся, шел и наблюдал за учениками. Была обычная десятиминутная перемена, а ученики стояли под кабинетами. Просто стояли и ждали урок. Хотя, а что еще делать? Территория острова обширна и красива, но за окном ливень и морозный ветер. В библиотеке обитает злобный невротик. Интересностей, вроде тайных проходов… черт знает, не наблюдалось, а если бы и наблюдалось, то дурмстрангцы были слишком выдрессированы дисциплиной, чтоб лезть куда не следует. Я не представлял, чем дети занимаются в выходные дни, кроме домашних заданий. Это ж с ума сойти можно. В похожей на охотничью хижину учительской меня действительно ждали. Не полным составом коллектива, который невзлюбил нового историка так же, как не любил профессора трансфигурации. За столом сидел директор Харфанг, а у камина, грея ожоги, которые медленно вытягивались, словно наслаждаясь теплом, стояла Рада. Дверь за мной закрылась, словно подгоняя зайти быстрее. Харфанг выглядел плохо. Нет, он не постарел за ночь на десять лет и не выглядел еще более болезненно, чем обычно. Он просто казался очень и очень усталым. На столе перед ним стоял кубок с чем-то дымящимся и пряно пахнущим. Я сначала подумал, что это какой-нибудь целебный отвар из тетрадки травницы Сусаны, но, принюхавшись, все же подумал, что это было нечто вроде глинтвейна. Котелок с тем же варевом булькал и в камине. — Что это за цирк вчера был? — спросил Харфанг сразу. Не стал уточнять, что именно из вчерашнего имел в виду. И я не стал, ответив: — Это не цирк. В цирке смеются, а вы не смеялись что-то. Харфанг откинулся в кресло, застеленное козьей шерстью. Переплетая крючковатые пальцы, он молча смотрел, но не на меня, а на Раду. Казалось, что директор очень от ее мнения зависим — Рада нехотя пожала плечами, и только тогда Харфанг заговорил снова. — Марку Тамаш, этот мальчик. Никто без вести не пропал, и уж конечно наша Магда его на куски для супа не рубила. Я вскинул бровь и сел на стул. — Думаешь, — буркнул Харфанг. — Мы бы не забегали, если бы ученик пропал? — Не знаю, думаю, нет. Где мальчик? Что бы мне не сказали, я готов был не верить сходу. Даже если сейчас бы в учительскую вошел этот Тамаш с шариками и булочкой с маком, довольный и счастливый, я точно сказал бы, что пацан под Конфундусом. — Тамаш сейчас в Батсфьорд, — произнесла Рада низким голосом. — Это что такое? Ваш филиал пыточной? — Это больница в… короче говоря, далеко отсюда, но в пределах досягаемости. На меня взглянули так, словно все вопросы должны были отпасть сами собой. — И что с ним? — протянул я, не особо веря. Харфанг тяжело вздохнул. — Ребячество. Два дружка-дурачка не поделили что-то и назначили ночную дуэль. Тамаш использовал проклятье, которое срикошетило. Проклятья не любят, когда рука волшебника дрожит, могут коварно себя повести. Вот и случилось. Он почесал свою жиденькую бороду. — Но в лазарете его не было, — вспомнил я. — Мне сказали дети. — Конечно не было. Второй умник едва успел смыться подальше и чудом столкнуться с Сусаной. Тамаш к тому времени уже задыхался гноем, и мы сразу отправили в Батсфьорд. Я смотрел то на Раду, то на Харфанга, ее не перебивавшего. По лицам обоих я начал верить в то, что мне врут. — А его родители? — прошептал я. — Знают? Рада кивнула с таким видом, словно идея сообщить родителям мальчика о случившемся была не ее и вообще плохой. — Пиздец блядь, — выругался я и, достав пачку из куртки, закурил, не спросив разрешения. — К слову о безопасности в школе. — Так, крыса британская, мы тебе это рассказали не для того, чтоб ты умничал, а чтоб перестал всем рассказывать, что мы крошим учеников на котлеты, — прикрикнул Харфанг. — Такое случилось, да. Давай без твоих вот этих комментариев. — Подожди, Тодор, он сейчас побежит со всех на лечение собирать. — Боже, Рада, у тебя есть чувство юмора! Давай еще немного понаблюдаем за тобой, может обнаружим женщину, — огрызнулся я. Потому что шутить даже мне не хотелось. А я, чтоб вы понимали, даже на похоронах бабки Мардж рассказал отцовской тетке Петунье знаменитый анекдот про пингвина. Тетка Петунья тогда потом еще впервые за последние двадцать лет заговорила с моим отцом для того, чтоб сказать, что я умственно отсталый хам. — Нет, а как вы собирались о произошедшем умолчать? — не мог понять я. — Вот скажите, что мне надо было думать? Говорю: «Пропал мальчик», а всем похуй, у всех обед. А дети что думают? Просто в ночи пропадает Тамаш, его на всех уроках отсутствующим спокойно отмечают, и только Поттер че-то не понял. — А нам что было делать? — вразумил Харфанг. — С Волстормом за одним столом обсуждать, что у нас пострадавший от запрещенной темной магии? Мозгами-то пошевели немножко. Нельзя пугать ни детей, ни их родителей, ни уж тем более при Волсторме рта раскрывать. А то всех разгонят. — Да никто же в спину этим мелким дуэлянтам не дышал принуждением. — А кто боевую магию преподает? Кого в Нурменгард на следующее же утро отправят, как скандал разразится? Я приоткрыл рот. — Так вы Ингара прикрываете! Рада шикнула, видимо, я удивился слишком громко. — А ты как думал, — недовольно буркнул Харфанг. — Не так много нас осталось в Дурмстранге тех, кто не разбежался. Конечно мы друг за дружку держимся. Ты нам всем хоть и омерзителен, Поттер, но если бы от родителей приходили письма с жалобами, что детей учит гомосек, мы бы и тебя прикрыли по мере возможного. Я вспыхнул. — Спасибо, конечно. Но откуда… — Ты в зеркало себя видел? — Нет, — честно сказал я. — Так вот взгляни, может хоть стыдно станет. — Ой, знаете, вы мне так тестя напомнили, сегодня же ему напишу. Просто меня уже два месяца никто не называл пидором, и я даже начал себя чувствовать никому не нужным… Не дай Бог на вас однажды посмотрят так, как смотрели на меня два темных мага в учительской Института Дурмстранг. Я выдохнул дым в сторону и снова задумался над тем, что услышал. — Погодите. Но программа же зацензурена Волстормом. Так? — Допустим. — И как можно обвинять Ингара в чем-то, если его программа причесана под хотелки чиновников? Рада вздохнула. — Конечно, Ингар не учит детей чарам, которые заполняют легкие гноем. Даже до цензуры не учил. Но он учит дуэлям. С него первого и спросят. — Но вы ж понимаете, что молчать о Тамаше — не вариант? — вразумил я. Мне казалось это очевидным. — Родители поднимут, конечно, скандал. Харфанг смиренно кивнул. — И я их понимаю. Но, директор, погодите. Можно было придумать версию. Сказать что-то детям и тому же мне, чтоб не началось то, что началось — с теориями заговора и всем прочим. А то с моей стороны все выглядит так, будто преподаватели что-то с детьми делают, а со стороны учеников — что никто не в безопасности. Так нельзя. — А что ты тут придумаешь? — Да хуй знает, — честно сказал я. — Сказали бы, что парень в больнице. Пострадал на тренировке, сломал бедро. — Тамаш не в команде по квиддичу. — Ну значит очень хотел в команду, прокрался на поле с метлой, чтоб порепетировать. Ну и навернулся в темноте. А со вторым дуэлянтом договориться, или припугнуть чем. Или сослать куда-то на больничный. Да что угодно, чтоб была версия для всех, а потом уже втихую пытаться замять с родителями конфликт, — сказал я. — И это еще надо у родителей спросить, как они воспитали так своего этого Тамаша, что пацан по ночам шарится по замку, плюет на закон и использует против других детей запрещенную темную магию. Это же потенциальный Грин-де-Вальд растет. Нахер нам такие дети в школе не нужны, у нас нормальное учебное заведение. Рада и Харфанг переглянулись. — Я не знаю, где ты его нашла этого придурка, — проговорил Харфанг. — Но нам такого придурка в коллективе очень не хватало. Подослать его что ли к родителям? Понимая, что надо что-то делать, пока меня не припахали стать виновником, я откашлялся и бросил окурок в камин. — Ингара, конечно, подставлять не буду. Хоть он на окна и не сдал. Но с Волстормом надо что-то делать. Я же вчера поднял вопрос, он засуетился. Ждите беды. — От него только этого ждать и приходится. Гулко прозвенел звонок, оповещая о начале урока. Я обернулся на дверь. — Это все, конечно, интересно, но вопрос с поварихой еще… А вопрос с поварихой, наверное, защищался не только дружным коллективом темных магов, но еще и древними языческими богами, потому что задать его не получилось. Ведь дверь в учительскую распахнулась, а к нам, даже не робея перебивать, влетел библиотекарь-неврастеник. Его мантия была нацеплена как-то очень косо — пряжка была на уровне плеча, а жиденькие волосы казались такими растрепанными, словно несчастного причесали миксером. А судя по отдышке и закатывающимся глазам, библиотекарь был таким же примерно бегуном, как я. — Сколько можно это терпеть! — взвизгнул библиотекарь так, что дрогнула даже Рада. Огонь в камине затух и тут же вспыхнул вновь. — Сколько еще будет продолжаться этот беспредел! — Господи, что там такое? — протянул я, пока Харфанг морщился и потирал уши. — В библиотеке грязными ботинками натоптали? Показалось, что этот нервнобольной меня сейчас ударит. Он промчался к столу Харфанга, тяжело дыша от возмущения. — Пропала книга! Опять! И это не закончится до тех пор, пока доступ к полкам у всех. Вот, пожалуйста, заходи и бери! Я не могу за всем уследить, на мне важнейшая дисциплина, помимо библиотеки, паршивцы пользуются этим и творят, что хотят! Когда уже ученикам будут выдавать карточки, я подробно описывал эту систему три года назад… Тра-та-та-та-та! Просто пулеметная очередь слов в секунду. Мерзким высоким голосом склочный библиотекарь выплевывал претензии. Харфанг щурился, то и дело приподнимая ладонь, чтоб вставить слово, но библиотекарь не унимался вплоть до того, пока на его плечо не опустилась тяжелая ладонь Рады. — Какая книга у тебя пропала? — Часть из пятитомника. Из «запрещенки», — многозначительно дернув бровями, сказал библиотекарь. Рада побледнела. Ее ожоги, раскрасневшиеся у огня, вмиг потемнели и застыли без движения. Харфанг приподнялся из-за стола. И в тот момент я понял, что по поводу Марку Тамаша мне не соврали. Потому что боюсь представить, что бы началось, пропади ученик на самом деле, если за одну потерявшуюся книгу в Дурмстранге устроили примерно ту же активность, что и в МАКУСА, когда меня подозревали в убийстве Натаниэля Эландера. Все входы и выходы, включая переходы в башни, были закрыты. Закрыли даже ставни на окнах, погрузив замок в зловещую полутьму. Вверх дном перерывалась библиотека — библиотекарь лишился чувств, когда увидел, какой беспорядок воцарился в его святыне. Травница пыталась беднягу отпаивать каким-то отваром, но в итоге забила, накрыла шторой и оставила сокрушаться в одиночестве. Обыскивались комнаты и классы, а учеников допрашивал лично директор Харфанг, да еще и по одному — поиски обещали затянуться. Разумеется, на всю эту движуху подтянулся и профессор Волсторм, от пытливости которого не утаился караул с пропажей книги. — Ищите! — вопил профессор, подгоняя коллег. В кой-то веки они были на одной волне, но даже сейчас Волсторма ненавидели. — Под матрасами, на полках, в сундуках, в классах. Ищите! — Слушай, я сейчас хлопну раз, и ты рассыплешься, — проговорила Рада, не утерпев, когда Волсторм, как назойливое насекомое, крутился у нее за спиной и подгонял. — Иди, Поттеру помогай, он там не справляется! Враки, я справлялся. — Цыган надо колоть! Сигрид, иди к цыганам, Сусана и Ласло им поддаются. Ингар! — кричал я. — Мне поручено с тобой провести обыск в бане, книгу могли спрятать там, под печкой… Ингар развернулся и зашагал вверх по лестнице, прочь и подальше. — Иди-иди, далеко не убежишь, — мстительно процедил я. — Мне сорок лет, я одинок и упертый, да я на сломанных ногах тебя догоню через лес и по морю. Короче говоря, я был максимально деятельным, а потому коллеги ко мне старались не подходить вообще. Я даже Волсторма и Раду отогнал, когда достал из кармана последний козырь: — А все знаете почему? Заходи-бери, потому что. Я хер знает, но надо сдать деньги на сигнализацию… И когда в поле зрения не осталось никого, кто мог бы косо глянуть, я затесался в рядах учеников и, отыскав по сладкому запаху зова Матиаса, опустил руку ему на плечо. — Что? — Матиас повернулся. — Можем уже расходиться? — Так, ты — пошел, ты, ты и ты — готовьтесь к Харфангу следующие, — объявил я ученикам прохладным тоном и вывел Матиаса из толпы. И зашагал с Матиасом вперед. — Где книга? — прошептал я ему на ухо едва слышно. Плечо Матиаса под моей рукой напряглось. — Почему если что-то пропадает, то виноват сразу я? Мы оба выдержали паузу. Я выдохнул. — Так, убивать тебя я буду потом и сам, а сейчас быстро сказал мне, где книга, я ее тихонько верну на место. Матиас цокнул языком. — Малой, это не шутки, — едва слышно прорычал я. — Книга из конфиската. — Под полом, — нехотя шепнул Матиас. — В общежитии. — Под полом? Опять? Теперь уж я цокнул языком и полетел было на лестницу, но Матиас схватил за рукав. — Ал, там еще это… короче, не трогай ничего больше. — Найду грибы — выброшу, — пообещал я и поспешил на лестницу. У всех дети как дети, у меня дебил какой-то, честное слово. Это, так сказать, мораль того дня. Итог. Хотя, вру. Итогом стало вечернее собрание в учительской. — Что хочешь мели, но задержи Волсторма, — шепнул мне в ухо директор Харфанг, когда мы все направлялись в учительскую. — Ему нельзя сегодня покинуть остров и донести о случившемся. Это даже обидно. Что меня принимают за балабола. Но отвести подозрения от Матиаса и задержать ход расследования… Харфанг же, вопреки моим ожиданиям, начал разъяснение, они же оправдания, первым. — Да, побегали, понервничали, — сказал он, взмахнув посохом легонько. На стол подлетели кубки с дымящимся пряным вином. — Но все обошлось. Книгу нашли. Не под кроватью у кого-то, не на улице, а в библиотеке. Недосмотрели. — То есть. — Волсторм был настроен решительно и не притронулся к кубку. На его порцию мы с Ласло уже косились в соперничестве. — Виноват библиотекарь, вы это хотите сказать? Библиотекарь чуть не рухнул в кресло. — Тихо-тихо, Серджу, никто тебя не обвиняет. — Сусана замахала у его бледного лица чьей-то тетрадью. — А вам не стыдно? Вот так бросаться на человека. — Мне кажется, между ними искорка, я за них болею, — радовался я шепотом, но стоявшие рядом Ингар и Рада глянули на меня сверху вниз, как на умалишенного. — Я хочу сказать, — проговорил Харфанг строже. — Что у библиотекаря на хранении пять тысяч томов и, вдобавок, он пять дней в неделю для десяти курсов читает румынский язык. Человек спит по три часа в сутки, это ясно и понятно, что однажды мог глаз вот так дернуться. И не досчитаться книги на полке. — И вообще, — добавил я. — Это хорошо, что у библиотекаря дернулся глаз, как вы сказали. Ему чуть показалось, что книга пропала, так он за пятнадцать минут весь замок на уши поставил. Ну правильно говорю или нет? Сусана усиленно закивала. — Да конечно правильно! — С каких пор осуждают за бдительность? — А если бы книга действительно попала не в те руки, а Серджу предпочел бы не заметить? Или реально бы не заметил? Да хорошо, что забил тревогу сразу же. — Хорошо, что книгу нашли на своем месте. — Да. — Ингар был красноречив, как всегда. Я впервые увидел, что преподаватели раздражали Волсторма взаимно. Этот мутный и до омерзения приветливый тип выглядел так, словно его за шкирку вытащили из помойной ямы. — Что вообще запрещенные и конфискованные книги делают в Дурмстранге до сих пор? — А что с ними делать? — мирно спросил Харфанг. — Вы прислали нам в позапрошлом году список. Мы собрали все по списку, убрали из доступа. — Почему вы их не уничтожили? — Уничтожить фолианты шестнадцатого века? — сухо сказала Сигрид. — Чтоб кроме вас на нас взъелись еще и исторические сообщества? — Эти книги представляют опасность! — не унимался Волсторм. И снова я его понимал. И снова это двоякое чувство. Прав был Волсторм, во всем прав. Но его подача, манера и… да я даже не знаю, что это такое, что делало этого человека напрочь лишенным моей эмпатии. Тот удивительный случай, когда, выгораживая и обманывая вместе с темными магами, я был более уверен в правоте, чем борясь за эту правоту с засланным из министерства чинушей. — Почему нельзя было уничтожить книги? В огне, к примеру? — Потому что на все книги нанесены защитные чары. А некоторые книги из конфиската не только опасны, но еще и очень коварны. Хотите, предположу, что будет, если попытаться сжечь «Сотню огненных проклятий» в печи? — процедила Рада. — Коллеги, херню обсуждаем. — Я решил вмешаться, потому что Харфанг уже все брови стер, показывая мне знаки того, что надо вмешаться и заговорить Волсторма до потери если не пульса, то логической цепочки. — Здесь дело куда глубже. И забрал протянутый Ласло кубок, чтоб сделать большой глоток, но попутно быстро придумывать что-то. — Вот я — современный, открытый к экспериментам человек… — Это мы сразу поняли, Поттер, этим не хвастают, ты по существу говори. — Какое вы имеете право угнетать мистера Поттера? — взбеленился Волсторм. — Мы в каком вообще веке застряли здесь? — Ой, блядь, помолчи. — И, казалось бы, тему сменили, но я взбесился и гаркнул на Волсторма так, что тот даже умолк. — Не сбивайте с мысли! Так вот, о чем я говорю… Я оглядел учительскую в поисках подсказок. — Вот смотрите. — И нашел их, впившись взглядом в стопку книг на столе Харфанга. — Я в замке человек новый. И что я вижу в коридорах? А? — Да отстаньте от меня, что вам надо?! — взверещал библиотекарь, на которого я имел неосторожность ткнуть ладонью. — А вижу я то, что у детей радость в жизни — это обеденный перерыв и по коридорам шататься неприкаянно. — Я глянул на Волсторма. — Они же ничем не заняты. Мы-то, понятное дело, красавцы: книжки проклятые конфисковали, пытать одноклассников запретили, в лесу костры жечь запретили, святилище языческое желтой лентой обнесли. — Для безопасности детей же, — вразумил Волсторм. — Вы знали, что на том капище происходило? Директор Харфанг, расскажите, это ведь вы ритуальную магию преподаете. — Да погоди ты, Волсторм. Дай договорить. Проблема в том, что вы половину Дурмстранга зацензурили, а взамен ничего не предложили. Детей занимать надо. — Я протянул Ласло опустевший кубок, а коллега, не колеблясь, тут же наполнил его вновь. — Они же ничем не интересуются, им тупо нечего здесь делать. Вот они от скуки и конфискат разворовывают и драки «цыгане против викингов» устраивают по субботам. Это я вам сто процентов отвечаю, мой сын за сборную цыган выступает в этих потасовках. И это катастрофа, господа. Как так можно? Рада выдохнула, безмолвно возмущаясь и явно считая количество выпитого, но Харфанг лишь едва заметно покачал головой. Волсторм выглядел растерянным. — Я согласен, — рассеянно проговорил он, протирая очки краем вельветового пиджака. — Это нехорошо, но… — Нехорошо? — фыркнул я. — Нехорошо, это если викинги в следующую субботу сделают цыган, моя ставка прогорит… — Ты ставишь на школьные драки?! — Блядь, да дайте сказать! — уже разозлился я. — Скучающий подросток — это катастрофа. Сначала они друг друга в коридорах метелят, в лазарете потом в два этажа приходится койки ставить. Потом запрещенку из библиотеки воруют, а потом беременеют, тоже от нехрен делать и небольшого ума. — У нас такого быть не может, не утрируй, — отмахнулась Сигрид. — Ой, да конечно. Так вот, если хотим, чтоб дети жили по новым правилам, давайте их чем-то занимать. Ласло, обнови кубки. Воцарилась тишина. Лишь слышался лязг половника о стенки котелка. — Не верю, что говорю это, — произнесла Рада скептически. — Но я согласна с Поттером. Даже несмотря на то, что он уже еле говорит. — Услышал, Волсторм? — Харфанг торжествовал. — Иностранец, который здесь всего месяц пробыл, да и просто человек не очень большого ума тебе говорит то, что я говорил с самого начала. — Да, — кивнул я. И спохватился. — Че сказал? Волсторм почесал хмурый лоб. — Так-то оно так… но есть же квиддич. — Ингар, сколько у тебя команд? — Три. — Три команды, Волсторм. Это тридцать человек занятых. Десятая часть учеников. Лицо Ингара вытянулось. Бедняга явно не хотел, чтоб ему навязали в попечение еще десять команд. Может я действительно выпил лишнего, а горячее вино ударило в голову, но проблема отсутствия у учеников Дурмстранга досуга показалась вдруг очень серьезной и требующей смелых новаторских решений. — У вас же есть что-то? Кроме квиддича, — сказал я. — В Хогвартсе были внеклассные кружки. И много. Плюй-камни, шахматы, рисование и колдография, хор лягушек, ворожба для особо отбитых и Скорпиуса Малфоя, клуб астрономов, где кроме профессора Синистры и Шелли Вейн за всю историю Хогвартса больше никто не тусил. Я в кружках в свое время не занимался, но и времени не было — на мне были гора домашних заданий и дурной друг. Я смотрел на преподавателей с надеждой. Ну поддержите меня, ну скажите, что есть у вас что-то похожее. — Есть дуэльный клуб, но он тоже запрещен… — Пожалуйста, — простонал Волсторм. — Вам мало искалеченных детей? Ингар скрестил руки на груди. — Раньше еще собирались коллекционеры минералов и самоцветов, копали в лесу, у скал. У нас здесь богатый ареал, — сообщила Сусана. — Но сейчас одних никто никуда не отпускает. Небезопасно ни в лесу, ни у скал, отвечать, опять же, нам, если что случится. А водить на раскопки никто не будет, у нас времени нет ни у кого. Нас осталось всего-то ничего, а работы меньше не стало. Ей в ответ согласно закивали. Я вздрогнул и едва не облился вином, когда рядом что-то зашевелилось. Это оказался маленький и сморщенный старичок, которого я вообще не заметил, настолько он слился в своих коричневых одеждах с обстановкой учительской. Да я даже не знал, что это за старичок, что он преподает, преподает ли вообще или это просто чей-то дедуля, который просто за всеми ходит. — Когда-то давно, — просипел старичок. О-о, я уже понял, что сейчас будет. Наземникус Флэтчер часто начинал ностальгирующий монолог этой фразой. Монолог затягивался лет на тридцать потом. — Когда-то давно, — повторил старичок, кашлянув. — Это кажется было еще до той войны. У нас был богатый ансамбль балканской народной музыки. Я просиял, повернувшись к старичку. — Ну вот же! Достаточно безопасно, Волсторм? — И инструменты найдутся, — кивал старичок. — Где-то на чердаках поискать. Они, конечно, в плохом состоянии, но если постараться… — Вот, — радовался я, что про украденную книгу уже все и позабыли. — Вот, что нужно Дурмстрангу. — Возглавишь? — вкрадчиво спросил Харфанг, ткнув в меня пальцем. — Как нехуй делать. — Вы могли бы перестать ругаться? — снова встрял Волсторм. — Вы же учитель. — Мы же не на уроке. — А ты хоть в музыке разбираешься? — спросила Рада с сомнением. — Ну, как, — протянул я. — Виолончель воровал. Я хотел было поднять тост за принятые организационные решения и процветания ансамбля балканской музыки, но Рада толкнула меня сильной рукой к двери — на этой ноте совещание было окончено. Преподаватели расходились, я затерялся в их немногочисленном потоке у двери. — Так, а что с Марку Тамашем, можно все же узнать? — услышал я голос профессора Волсторма, который с места не сдвинулся, как и директор Харфанг. Моя затяжная бессонница вылечилась как-то сама собой. Стоило рухнуть в постель, как меня вырубило до самого утра. Вырубило именно так, как от разрекламированного Сусаной Умиротворяющего бальзам: быстро, без тревог и снов. Утром же, в отличие от прошлого дня, я заметил, что мои коллеги-преподаватели могут быть не только сволочами-участниками теории заговора, но еще и в целом нормальными людьми. Утренний урок с третьим курсом у меня забрала преподавательница артефакторики Сигрид, пожертвовав своим свободным временем — явно посчитала, что после количества выпитого, я буду не в состоянии провести занятие. И она, черт возьми, не ошиблась. Я едва смог собрать силы, чтоб скатиться с кровати и дотянуться до ковша, в который капала вода из щелей в окнах. И когда я в одновременном состоянии озноба и обливаясь потами, выполз в пустую гостиную, то увидел, что на часах было десять утра, на полу — россыпь старых пыльных музыкальных инструментов. Тусклая медь тромбона у камина поблескивала ярче, чем этот тромбон выглядел лет сорок назад. — Че за… На столике лежало письмо. Темно-синие чернила поплыли перед глазами, растекаясь и вновь складываясь в слова, написанные на понятном мне языке: «Поттер! Вот тебе инструменты. Они не в лучшем состоянии, а в тубе, кажется, мышиное гнездо, но надо ли говорить, что нас и так не балуют финансированием. Весь седьмой этаж западной башни в твоем распоряжении, если выгонишь красных колпаков. Не бойся, они совершенно безвредные, когда не вооружены ножами. Назначаю тебя в ансамбле за главного. Сборник песен возьми в библиотеке. С ув. Директор Харфанг» Я снова глянул на кучу инструментов. Ничто так не мотивировало бросить пить, как однажды проснуться с похмельем и регалиями художественного руководителя ансамбля балканской народной музыки. — Ну пиздец. — Я упал в кресло. Это когда-нибудь закончится или нет? Ногой я попытался разгрести ворох инструментов. Все такое ветхое, безжизненное, царапанное-перецарапанное, в обрывках паутины. Вновь откинувшись в кресло, я закурил и расправил напряженные плечи. — А, в принципе, какие проблемы, — протянул, выдохнув дым. — Плюс строчка в резюме. Альбус Северус Поттер — аферист, барыга, детский психолог, мыслитель, историк магии, художественный руководитель ансамбля балканской народной музыки. Мой диапазон профессиональных навыков такой же, как личная жизнь, — и смешно, и грешно, и все через одно место. Взгляд зацепился за длинный гриф с несколькими порванными струнами. Мое беспечное смирение как рукой сняло. Я выпрямился и, потянувшись к горе инструментов, принялся ее расчищать, чтоб достать виолончель из-под самого низа. Темное дерево с облупившимся лаком было занозистым, на корпусе были глубокие следы чьих-то когтей. Лопнувшие от тугого натяжения струны закручивались у концов. Сидя на корточках у повидавшего виды инструмента, я поднял взгляд. — Во-первых, это не виолончель, а контрабас, — деловито произнес Альдо, глядя на меня, как плебея. — Только не говори, что ты из тех идиотов, которые считают, что контрабас, виолончель и альт — это одно и то же. — Конечно не одно и то же. Альт — это же сорт немецкого темного пива. Нет? В синих глазах Альдо отражалась безысходность. — Нам будет сложно, — простонал он. — Еще раз. Он тоже присел на корточки с другой стороны инструмента. — Это контрабас. Он больше виолончели, ниже звучит и на нем играют стоя. Это первое. А, второе. — Альдо указал на гриф кивком головы. — Да, ему конец. Тонкий палец поддел одну из немногочисленных туго натянутых струн. Раздался низкий неприятный звук. — Нет! — остановил Альдо, когда я достал волшебную палочку. — Это же музыкальный инструмент, нельзя просто починить его заклинанием. Он будет звучать иначе… — Тебе ли не похрен? — вскинул бровь я. Альдо задумался. — В общем, да. Ничто так не придает уверенности, как компания того, кто действительно разбирается в том, в чем ты — полный придурок. — А у него не будет проблем за то, что он стащил ту книгу? — Цыц, — шикнул я, когда мы зашли в библиотеку. — Тихо. Будешь помогать. В этой холодной обители книг и депрессии было уже прибрано. Книги вновь вернулись на многочисленные полки. Секция с запрещенной литературой была закрыта на тяжелые засовы. За столом сидел библиотекарь, бормотал дрожащими губами что-то и дрожащими руками рвал чью-то тетрадь на крохотные кусочки. — Вот у кого проблемы, — сообщил я Альдо, стоявшему за спиной. И повернулся к библиотекарю. — Привет. Невинное приветствие у человека вызвало шквал эмоций — от «почти расплакался» до желания макнуть меня лицом в кипящую лаву. — Что? — просипел он так едко, что захотелось просто уйти, попутно вытряхнув все книги обратно на пол. — Мне нужны книги. — Правда? — Ага, — закивал я. — Нужны… — Что-то по нотной грамоте, — прошептал Альдо. — Нотная грамота. — И для… — я скосил взгляд. — Как это называется? — Сольфеджио. — Вот это вот. — Кто «вот это вот»? — Прищурился библиотекарь. — Сольфеджио, — в один голос пояснили мы с Альдо. — И композиторы, — несвязно сказал я. — Бах и Брамс. — Бах и Брамс. — Особенно Брамс, — поддакнул Альдо. — Он мне нравится больше всех. — Выходи за него замуж, я поговорю с папой, — бросил я, повернувшись опять к библиотекарю. — Дай ему что-то про Брамса, а то помогать не будет. Библиотекарь приоткрыл рот и поправил очки. — Не мое дело, — тут же отмахнулся он. — Значит… это все тебе выдать? — Да, — кивнул я. — И Брамса обязательно. — Да ты заебал, — прошипел я, обернувшись. Альдо хихикнул. — Есть только сборник балканских песен и цыганских мотивов, — произнес библиотекарь. Мы с Альдо переглянулись. — Сойдет. Вооружившись тоненькой ветхой книжечкой, чтоб получить которую на временное пользование пришлось заполнить семь бланков, оставить расписку, победить дракона и продать душу дьяволу, я приступил ко второму этапу. — Драсьте, — заглянув в класс, где Ласло тыкал волшебной палочкой в путанные схемы на доске. — Можно забрать пять-шесть мальчиков покрепче? И, быстро углядев в рядах восьмикурсников кудрявую шевелюру Матиаса за предпоследней партой, сжал его ухо. — Идем, все равно нихрена не делаешь. Всякая работа делается задорней и быстрей, если делать ее чужими руками. — Вот это взяли. — Я указал на музыкальные инструменты. — И понесли на седьмой этаж в западную башню. Осторожно, там красные колпаки. Если что — кричите. Разбирая завалы инструментов, восьмикурсники не спорили. — Теперь ты, национальное меньшинство, — прошипел я, сжав Матиаса за локоть, когда ученики, нагруженные первой партией, пошли в первый заход на западную башню. Матиас скосил взгляд. — В последний раз я за тебя впрягаюсь. Ты меня понял? — Да, — закатил глаза Матиас. — Ты меня точно понял? — Да все, все. Но я все равно злился. — Мозгов, как у тыквенной семечки, — буркнул ему в ухо. — Темномагический конфискат из библиотеки воровать. Тебя цепи на дверях не смутили? Раскаивался Матиас недолго — уже сразу цокнул языком в ответ. — А так как свободного времени у тебя, как оказалось, много, — проговорил я. — Поздравляю, сынок, ты становишься первым членом ансамбля балканской народной музыки. Выбирай: бубен или аккордеон? Матиас застыл, как вкопанный. — Ты этого не сделаешь. — Значит, бубен, — кивнул я. — Вон он кстати, бери, привыкай. — Ал, ты не поступишь со мной так, — Матиас был в ужасе. — Малой, я бросил тебя в ливень на остановке и пропал на пять лет, — улыбнулся я. — Ты действительно думаешь, что я сжалюсь? Я протянул Матиасу круглый бубен с колокольчиками. — Я спрошу у Волсторма, куда писать, чтоб тебя лишили родительских прав… — Удачи, сынок. Бери бубен. Матиас покачал головой и скрестил руки на груди. — С каких пор внеклассные кружки принудительные? — С тех самых, как ты наказан, а я назначен художественным руководителем ансамбля. Во взгляде Матиаса не было ни капли сочувствия. Я вздохнул. — Малой, ну не подставляй меня. Тебе сложно бубном потрясти дважды в неделю после уроков? План был гениален: заманить в ансамбль Матиаса, а за ним подтянутся подпевалы, девчонки и вся команда по квиддичу, а кто не подтянется, того мой милый малыш подтянет угрозами избиения. План был на грани срыва. — Ладно, чего ты хочешь? — перевел я просьбу на понятный для сына манер. Матиас крепко задумался. — Дубликат ключей от класса истории. — Да ты обалдел, щенок! — Тогда сам тряси своим бубном. А я пойду к директору и скажу, что ты со всех нас собрал по сто галлеонов в фонд ансамбля. Я выругался. — Ладно, по рукам. — Дубликат ключей. — Будут тебе ключи, чудовище. Давай, хватай что-нибудь и бегом в башню. «Ал, не парься, он будет играть на бубне в ансамбле балканской народной музыки. Да ему в жизни больше никто никогда не даст», — вразумил я сам себя, следуя за подхватившим контрабас Матиасом в башню.

***

Две высокие фигуры, появившись на тротуаре около узкой дороги не оглянулись, когда как раз прошедшая мимо женщина с коляской вздрогнула от хлопка и обернулась. — Что это за место? — поинтересовался мистер Роквелл. Красивое место, зеленое и свежее даже в холодный осенний, встретило их немногочисленными прохожими у круглой деревенской площади вокруг маленьких магазинчиков. От площади тянулась брусчатая дорога, около которой отбрасывали тени низких заостренных крыш приземистые домики со множественной зеленой растительностью у каменных стен. Где-то близ ратуши отбивала бой часовая башенка. — Билбери, — произнес Скорпиус Малфой, придержав обтянутой перчаткой ладонью так и норовившую распахнуться от ветра мантию. — Что-то очень знакомое. — Откуда, Роквелл? Это место с трудом находят на карте, вряд ли оно однажды бы попало в криминальную хронику. Они зашагали через площадь к узкой дороге. Мистер Роквелл задумчиво смотрел перед собой, более на красоты деревни не глядя. — Я благодарен за то, что встретили и помогли, Малфой, — произнес он. — Но дальше справился бы и один. — Ну что вы. Это далеко не вся помощь, на которую я способен. — Скорпиус коротко и хмуро улыбнулся. — Тем более, что здоровье и жизнь Делии Вонг — это то, чего мы оба хотим. — Оба? — Разумеется. Сколько вы знакомы с мисс Вонг? Полагаю, с ее рождения? — Заочно — да. — Не сомневаюсь, что она вам очень дорога. Сколько лет вы служили на благо МАКУСА бок о бок? Лет… десять-пятнадцать? Мистер Роквелл сделал вид, что не расслышал вопрос. — Лучшее ваше достижение, как профессионала. Делия Вонг. Грешно отдать этот бриллиант смерти. Скорпиус обвел вереницу одинаковых с виду домиков бесцветным взглядом. — Почему вы думаете, что я не договорюсь с Уизли в одиночку? — спросил мистер Роквелл, не утерпев. — Может быть потому что вы предпочитаете не договариваться, а угрожать? Мистер Роквелл задержал прохладный взгляд. — Мы оба знаем, как упал Нейт и оба не чувствуем по этому поводу сожаления — негромко сообщил Скорпиус. — И если в ваше понимание «договориться» входит расчет на то, что Луи Уизли можно припугнуть чем-то недоказанным и давним, то я лучше побуду рядом. Пока вы не совершили ошибку, не оказались выставлены за дверь, а у бедняжки Делии не осталось еще меньше шансов. — Признайтесь, Малфой, воскреснуть вам помог не философский камень, а то, что вы раздражаете дьявола? — И это тоже, — улыбнулся Скорпиус, вновь запахнув мантию. — Я вам не враг, Роквелл. — Но и не друг. — Я очень пытаюсь им стать, и буду благодарен, если не будете в этом мешать. Итак, что вы знаете о Луи Уизли вообще с тех пор, как его стажировка в МАКУСА закончилась? Мистер Роквелл сунул руки в карманы пальто и нахмурился. — Он достиг определенных высот после работы с Натаниэлем. — Да, до сих расхлебываем, — протянул Скорпиус. — Луи Уизли — ведущий целитель в Святом Мунго. Он никогда не был тщеславен, но не сегодня-завтра возглавит отделение критических состояний. Он не просто достиг высот — Луи Уизли незаменим. А еще не так давно у оборотня даже не принимали резюме. — Что такое отделение критических состояний? Реанимация? — Хоспис. К Уизли в отделение доставляют умирающих. Которые в шести случаях из десяти потом выходят из больницы своими ногами. Не хвалю старого друга, но, думаю, шутки про эскорт, шесты и недоучек будут неуместны. Они незаметно для себя вышли дошли до самого конца брусчатой дороги. От нее тянулась змейкой грунтовая, ведущая к съезду на шоссе, а также длинная вытоптанная тропа, петляющая меж кустами и ведущая к старому, но ухоженному дому со светлой отделкой стен и темными балками. Черепичную крышу увенчивала длинная труба дымохода, а в завешенных светлыми шторами окнах горел свет. — Скорей всего дверь нам откроют полтора метра ярости, — прошептал Скорпиус, поднявшись на крыльцо. — Не разговаривайте с ними, они будут против всего, что вы скажете или не успеете сказать. Мистер Роквелл, оставив это без ответа, постучал в дверь. В доме послышались шаркающие шаги, замок щелкнул, и дверь рывком открыла невысокая черноволосая женщина с маленьким заостренным лицом. Скорпиус поднял ладонь, приветствуя. — Привет, Джейд. Дверь захлопнулась. Мистер Роквелл повернул голову к своему спутнику. — Да, Малфой, без вас я бы ни за что не сумел договориться. На лице Скорпиуса ни мускула не дрогнуло. В зеленом витраже дверного оконца мелькнули очертания широких плеч, дверь снова щелкнула замком и распахнулась. На сей раз ее открыл сам целитель Уизли, который, судя по настороженному выражению лица, гостей не ждал, но был предупрежден. — Здравствуйте, — поприветствовал мистер Роквелл. Зеленые глаза Луи с секунду задержали взгляд на Скорпиусе, но не уловив ни единой подсказки, метнулись в сторону мистера Роквелла. — Здравствуйте, — произнес Луи. Они пожали друг другу руки через порог. Рукопожатие было еще более натянутым и холодным, нежели обстановка в целом. — Я слышал, вы преподаете, — сказал Луи вдруг. Роквелл кивнул. Губы Луи дрогнули. — Но порой жалею, что я более не при исполнении. Скорпиус едва удержался от того, чтоб не треснуть Роквелла локтем в бок. — Буду благодарен, если все же дашь нам шанс поговорить не через порог, — сказал он, глянув на Луи с короткой улыбкой. Луи отошел в сторону, пропуская гостей в дом. Внутри дом выглядел уютно и тепло, не под стать двум обитателям. Он казался слишком большим для людей, которые здесь находились — можно было лишь оглядев первый этаж предположить, что скорее бы этот дом подошел большой семье. Потертой, но добротной мебели было много, лишь у большого камина теснились полукругом четыре кресла в потускневших от времени цветочных чехлах и три пуфа. Когда же взгляду открылась большая кухня с не менее чем дюжиной тумб и шкафчиков, на которых было собрано просто бесчисленное количество разномастной посуды. В мойке сами по себе мылились грязные миски и блюда, которых было действительно много. На огромном столе, уставленном с трех сторон высокими стульями, стоял великолепный трехъярусный торт с глянцевой глазурью. Над тортом, уперев колено в один из стульев, склонилась волшебница с медно-рыжими волосами, собранными в два высоких пучка, и сосредоточено водила волшебной палочкой. Из кончика палочки медленно вытекал тягучий клюквенный крем и, закручиваясь спиралью, оседал на торт, формируя похожие на раскрытые маки узоры. Увидев мистера Роквелла в комнате, волшебница отвела от торта взгляд и в удивлении распахнула подведенные черными лисьими стрелками глаза. Полоска густого крема упала с кончика волшебной палочки на стол. Мистер Роквелл улыбнулся в приветствии. — У вас праздник? — спросил он негромко. — Дочь — кондитер. — Дочь? — мистер Роквелл опешил, взглянув сначала на целителя Уизли, которого с трудом назвал бы тридцатилетним, а затем на волшебницу за столом. — Это ваша дочь? Луи кивнул и указал ладонью в кресла у камина. — Я думал, у вас маленький ребенок… — Да с чего бы? — удивился Луи. Мистер Роквелл направился к камину, не в силах сдержать улыбку, косо глянув на один из готовых тортов, стоявших на столе. Торт был меньше и выглядел не так торжественно, но в слое зеленого желе на верхушке утопали довольно высокие сахарные фигурки в виде квиддичных колец. А меж кольцами летала туда-сюда крохотная фигурка на метле. Даже у камина пахло сладким. Аромат свежих горячих бисквитов заглушал даже запах горящих поленьев. Мистер Роквелл, будучи к сладкому равнодушным, не мог не пожалеть целителя Уизли — иметь дома целую кондитерскую, жить в окружении тортов и пирожных, но упорно питаться куриной грудкой и безвкусными яичными белками было чем-то сродни изощренной пытки. — Итак. — Луи сел в кресло. Скорпиус, направившись к ним, внезапно оказался перехвачен за руку. — Сварю тебе кофе, — произнесла Джейд. — О, не стоит. — Это не предложение, Малфой, иди пить кофе и не подходи к ним. — Рука сжала предплечье сильнее. Ковер под ногами помешал ботинкам скрипеть, когда Скорпиуса буквально вытолкали из гостиной. — Детка, чем можно угостить Скорпиуса? — Я не буду, не стоит утруждаться, — почти прорычал Скорпиус, отчаянно пытаясь слушать приглушенные голоса у камина. Но противника недооценил. На стол перед ним громко опустилась тарелка с большим морковным пирожным. — Ешь. Свое. Пирожное, — глядя на Скорпиуса взглядом, не терпящим ни единого звука возражения, прошипела Джейд. — И не лезь. Луи — взрослый мальчик. Он разберется без суфлеров. Ешь. Скорпиус Малфой мог с уверенностью сказать, что в жизни повидал многое и вообще научился эту самую жизнь раскручивать так, чтоб поворачивать ее нужным местом к себе и, по ситуации, не самым нужным местом к окружающим. Отточив мастерство лукавства и интриг ровно до того уровня, что в достойные себе противники мог записать лишь считанное по пальцам одной руки количество людей. И, не веря такому выводу, Малфой считал, что хмурая Джейд занимала почетное место на мизинце этой самой руки. Она была совершенно бесхитростной, напрочь лишенной искусства обмана, а также не имеющей никаких далеко идущих масштабных планов, великих целей и стремления прыгнуть выше своей и чьей-либо головы. Она была рациональной, довольно строгой, хронически усталой и с мышлением человека, который был как минимум лет на двадцать старше ее реального возраста. Она была совершенной посредственностью: от мышиной внешности, на которую в жизни не захочется обернуться, и до нрава — он был скучным, лишенным огонька задора. Тем не менее, одно в Джейд было точно не таким заурядным, как многое другое: она была едва ли не единственным человеком на памяти Скорпиуса, кто никогда не очаровывался его харизмой. Ей невозможно было управлять. Казалось, она видит его насквозь, а потому даже здоровалась неохотно и заранее ожидая беды. Доедая третье пирожное, Скорпиус просто глотал нежные куски, не пережевывая — во рту стоял приторный сладкий вкус крема и сиропа. Давился пирожными и с каменным лицом смотрел перед собой. — А это свадебный крокембуш, — щебетала Бонни, перегнувшись через стол с телефоном и хвастая своими шедеврами. Красивых фотографий тортов и пирожных в картонных коробочках, на блюдах, в разрезе и на фоне цветов было на странице в социальной сети столько, что не уместилось бы в толстую поваренную книгу. Скорпиус просмотрел уже четыре десятка фотографий тортов — глазурь, крем и украшения пестрили перед глазами. — Какая ты умница. Когда Бонни, наконец, перестала зудеть над ухом и отвлеклась, чтоб выключить духовку после звонка таймера, Скорпиус вытянул шею и прислушался к тишине, не сводя взгляда с крохотной золотой пташки, сидевшей на деревянном абажуре потолочной люстры в гостиной. Но в ту же секунду вздрогнул от рева блендера за спиной и обернулся. Джейд глядела перед собой бесцветно, вжимала палец в большую кнопку, а в чаше блендера с диким шумом в кашицу перемалывались лесные орехи. — Я пытаюсь помочь! — перекрикивая блендер, выпалил Скорпиус неожиданно громко для самого себя. Блендер затих, вместе с голосами обернувшихся из гостиной. — Еще раз, — прошептала Джейд. — И я не поленюсь сходить в амбар за перфоратором. Не вытерпев того, что проиграл из-за… тортов, Скорпиус поднялся на ноги и вышел из дома. — … вы были ее информатором. Я склонен согласиться с Маделайн — ни у кого в «Уотерфорд-лейк» нет особого желания, чтоб директор Вонг выкарабкалась. — Мистер Роквелл, говоря негромко, вытянул руку за спинку соседнего кресла и продемонстрировал Джейд большой палец. — Пирожное? Скорпиус отшатнулся от блюдца, как от чумы. Джейд, прикрыв за собой дверь, непроницаемым взглядом его одарила, опустила блюдце на столик под навесом и протянула гостю чашку кофе. — Спасибо. Джейд не шелохнулась и не глянула. Скрестив руки на груди, она поежилась от холода и поплотнее запахнулась в большую вязаную кофту. — За что ты меня так ненавидишь? — спросил Скорпиус устало, скосив взгляд. Джейд нахмурилась. — Я не ненавижу тебя. Но тебя порой бывает слишком много и громко. Пусть я буду единственной, кто тебе такое скажет, но это так. — Зато честно. — Еще бы. Скорпиус вздохнул. — Джейд, я не пытаюсь навредить Луи или тебе, или Бонни. — У тебя и не выйдет, мы уже мертвы. — Как вы пережили то, что случилось? Джейд пожала плечами. — Брали пример с Бонни. Вместе с домом сгорели и ее заказы, поэтому после морга она сходила в душ, оттерла копоть и отправилась печь заново. — Вы трудяги. — Что да, то да. Ничто так не занимает мысли, как работа. — Точно. Скорпиус опустил взгляд, глядя в хмурое лицо волшебницы. — Вижу, случившееся вас сблизило с Луи. — Мы никогда и не отдалялись. С самого начала остались хорошими друзьями. — Потому что у вас общий ребенок, еще бы. — Нет, просто вовремя разошлись и не успели друг дружку возненавидеть, — спокойно ответила Джейд тоном, с каким бы лучше погоду обсуждать, а не личную жизнь. — Что ж, может быть, у вас есть еще шанс, когда вы оба повзрослели. — Нам это не нужно. — Ну да, ну да, — закатил глаза Скорпиус. Говорить с ней было странно — Джейд обо всем говорила в одном тоне: торты, погода, личная жизнь, смерть, семья. В этом тоне была вся она: спокойствие, усталость и отсутствие лукавства. — Он говорил еще про Второе Дыхание? Джейд покачала головой. — Молчит. — Ты не пыталась разговорить? — Малфой, он шесть дней в неделю по тринадцать часов проводит в хосписе, но всегда находит время вместе с Бонни красиво фотографировать торты и по первому зову помогать мне здесь со старой родительской фермой, которая на части разваливается. Я не полезу не в свое дело и не буду его душить. — Вы за это умерли. — И Луи об этом знает. Что изменится в лучшую сторону, если я буду знать больше, чем нужно о том? Скорпиус прикрыл глаза. — И тебе даже не интересно? — лукаво спросил он. — Ты же тоже медик. — Медик. Не целитель. — Но профессиональный интерес… — Далек от экспериментов Эландера. — В бессмысленном споре упертая Джейд поставила жирную точку. Чтоб не гореть от раздражения и непонимания, Скорпиус начал пить кофе. Приятная горчинка после горы сладких пирожных была приятной. — И еще, Малфой, — Джейд повернула голову, заправив растрепанные ветром волосы за уши. — Я к тебе в друзья не набиваюсь, и в принципе дело не мое… Скорпиус вскинул брови. — Но, если вдруг надумаете, я договорюсь за обследование для вас с женой. Взгляды коротко пересеклись. — Обследование? — Конечно, если вы не из тех чистокровных, которые считают, что резус-конфликты, скрытые воспаления и генетические болезни — это ненаучная ересь, которая лечится молитвами и корнем полыни, — скептически протянула Джейд. Немало растерявшись, Скорпиус рассеянно протянул: — Обследование нас с женой? Обоих? — Точно. — У меня нет проблем. — Как и детей, — ответила Джейд. — И заключения врача, что этих проблем нет. Лицо Скорпиуса аж посерело от недовольства. — Бред. — Я, конечно, на истину не претендую и диагнозами сыпать без анализов не берусь. Но ты никогда не задумывался, что однажды отдельно взятое поколение волшебников будет расплачиваться за то, что их предки готовы были жениться хоть на собственных сестрах, лишь бы сохранить чистоту крови? Без обид. Я чистокровная, и я слизеринка, никаких предвзятостей. Но Скорпиус застыл, как вкопанный. Рот его приоткрылся, а зрачки в янтарных глазах расширились. — Без обид, — повторила Джейд ровным тоном. — Обид? — отрывисто выдохнул Скорпиус, наконец, моргнув. — Джейден, да ты гений, что же ты раньше молчала… Его голос заглох в хлопке двери, заставив вздрогнуть. Растеряно обернувшись, словно позабыл о том, что в доме секретничали бывший президент и нынешний целитель, Скорпиус поймал взгляд Луи. — Итак? Мистер Роквелл застегнул пуговицу на пальто. — Я не могу ничего требовать. Ответ был коротким и подразумевающим отказ. — Это не отказ, Роквелл, — произнес Луи. — Я говорю о том, что эта практика существует только в качестве теории. Исследования не были завершены успешно. Это огромный риск. Максимум, что можно сделать, точно не навредив, это подтвердить или опровергнуть диагноз «Уотерфорд-лейк». Он вздохнул. — Мне жаль. Но я не могу вернуться в МАКУСА, чтоб подтвердить свои слова. Вопрос моей безопасности. Меня не пустят на порог больницы. И права не имеют, кстати говоря, вообще подпускать к пациентам, я никто в «Уотерфорд-лейк», помимо того, что раскрытый информатор. — Конечно, я понимаю. — Вариант. — Скорпиус «включился», как по щелчку пальцев. — Если директора Вонг перевести на лечение в Мунго? Ты сможешь помочь? Луи задумался. — Конечно. Договориться за палату в моем отделении — это не вопрос. — В хосписе? — уточнил Роквелл. И поймал взгляд целителя. — Да, в хосписе. Мистер Роквелл кивнул. — Что нужно для того, чтоб Делию перевести? Когда это можно будет сделать? — Чем раньше, тем лучше. Но, — добавил Луи. — Нужна бережная транспортировка. С целителем, в оборудованном транспорте, с запасом лекарств. — Прослежу, — ответил мистер Роквелл. Скорпиус застучал зубами, задумавшись. — Вряд ли директор Вонг, условно говоря, завтра приедет, а к вечеру уедет. Нужно разрешение на пребывание в стране. — Виза? — Можно и так сказать. — У Магической Британии и МАКУСА безвизовый режим, — произнес Роквелл. — Но только до десяти дней пребывания, — напомнил Скорпиус. — Я сомневаюсь, что мы уложимся в десять дней. А если прогноз будет хороший, директору Вонг придется задержаться. Луи хотел было оспорить заранее озвученный хороший прогноз, но лишь вздохнул. — Сколько требуется времени для получения разрешения? — Мистер Роквелл спросил, заранее ожидая катастрофы. — Месяц. — Месяц?! — Я ускорю процесс, — пообещал Скорпиус. — Как могу. Луи снова заговорил, перебив очередную ложную надежду: — Потребуются все заключения, вместо с планом лечения и диагностикой. Весь пакет документов. Я сомневаюсь, что «Уотерфорд-лейк» согласится его передать. — Роквелл, — Скорпиус повернул голову. — Все будет. — Ты его слышал. Несмотря на позитивные предпосылки, Луи был напряжен. Когда Роквелл, попрощавшись, трансгрессировал, он одарил Скорпиуса тяжелым взглядом. — Что-то не так? — Я не берусь давать надежду, — произнес Луи, когда и Джейд покинула их, закрыв за собой входную дверь. — От меня будут ждать, да уже ждут, чуда. И если это чудо не случится, а Делия Вонг действительно так плоха, как говорят, то я рискую заиметь очень серьезных врагов. — Никто не будет тебя винить. — Когда пациент выздоравливает, благодарят Бога, а когда умирает — проклинают врача. Я не хочу, чтоб Маделайн Вонг и Роквелл, не последние далеко люди в МАКУСА, точили на меня зуб. Понимаешь или нет? Скорпиус сжал края мантии на груди. — Просто сделай, что должен. И что можешь. — Я боюсь, что этого будет мало. — А ты не бойся, Луи. Ты просто делай. Как Бонни тортики. Глядя вслед другу, шагающему по тропе прочь, Луи беззвучно выругался и захлопнул дверь, не дожидаясь, пока Скорпиус трансгрессирует и пропадет из виду.

***

— Знаешь, а было не так плохо. Я довольно хмыкнул. — Конечно, было бы лучше, если бы хоть кто-то разбирался в музыке и умел играть, а ты не орал, что перестреляешь всех нас к херам, — протянул Матиас, когда мы спускались по лестнице. — Но так репетиция удалась. — Ну вот, а ты не хотел на бубне играть. — Я и сейчас не хочу. Но за дубликат ключа от класса истории… — Иди уже, похотливое чудовище. Что там твоя церковь обещает за добрачное распутство? Геенну огненную? Матиас кивнул. — Да. Но только для пидорасов. Мы задержались. То ли репетиция прошла как-то не очень, раз ученики разбежались по окончанию первого собрания раньше, чем я успел выговорить слово «отбой». Ансамбль из десяти учеников, отобранных не так за таланты, как за страх перед Матиасом, вылавливавших бедолаг у туалета за ухо и тащивший в западную башню, пока надежд не вселял. Но это пока, ведь я идейным вдохновителем был, опять же, Матиас, унаследовавший мой перфекционизм и дедово умение налаживать связи. — Щас как уебу контрабасом, еще раз пикнешь. Здесь не жалуются, здесь терпят и играют балканскую музыку, ты понял, псина? — Слышал я за репетицию раз семь. Мы как раз спускались по очередному завитку винтовой лестницы. Верхние этажи западной башни пустовали — здесь не было ни жилых помещений, ни классных комнат. От пятого яруса этажи были пустыми и напоминали скорее безжизненные темные проходы на крышу. Мы как раз были где-то на спуске между десятым и девятым этажами, когда вдруг оба замерли на ступенях и переглянулись. — Да ладно, — прошептал Матиас, изо всех сил принюхиваясь. Средь запахов затхлых мантий, вековой пыли, влаги и мышиного помета пробивался еще один, и такой резкий, что вмиг мы оба и думать забыли о том, что до того момента пахло в башне чем-либо еще. Соленые специи, чеснок, вареный лук, кислое молоко, прогорклое масло. Снова. — Малой, — прошептал я. — Только не блюй. А малой, бедный, аж за стенку схватился, ссутулив плечи. Я даже не хотел представлять, насколько удушлив и омерзителен запах именно для него — голодного, раздраженного и с чувствами, обостренными, как озноб во время лихорадки. Чтоб вы понимали, звуки нашего ансамбля сомнительных талантов настолько били по слуху Матиаса, что пришлось сжалиться и незаметно наложить на него оглушающее заклятие. Матиас ничего не слышал, просто тряс бубном, и все равно попадал в ноты чаще остальных. На кухне этот запах был мерзким. И вот он перекочевал сюда — его не должно было быть здесь. Кухня находилась в подземельях. — Смотри, — натянув рубаху до глаз, прошептал Матиас и свесился с перил. Я тоже глянул вниз. И увидел, что на этаже где-то шестом-седьмом, на площадке у лестницы стояла эта сгорбленная страшная повариха с клюкой, похожая сверху на большой круглый валун. У ног поварихи прыгали, словно воробьи, обитающие в башне красные карлики — крохотные человечки примерно в половину роста домового эльфа, с такими же острыми длинными носами и ушами, торчавшими в стороны. От услужливых эльфов красных колпаков отличали лишь гнилостные зубастые гримасы и жестокость, с которой они запросто могли повалить человека на землю и разодрать, как тряпку. Мне пришлось не просто повозиться, чтоб очистить от этих тварей один этаж для репетиций ансамбля — они стащили у меня палочку быстрее, чем я успевал сбрасывать их с себя и пинать прочь. Пришлось, звать на помощь Раду, от которой красные колпаки, вот уж диво, разбежались прочь. — Что она делает? — Пришлось придержать Матиаса за ворот рубахи, чтоб носом не улетел вниз от любопытства. Под ноги поварихи шлепнулся ком из слипшихся кусков мелко прорубленного мяса. — Она их подкармливает, — скривился я, глядя, как радостные карлики растаскивают мясо, толкая друг друга и кусаясь. Их тонкие ручки цеплялись за подол ветхой мантии Магды. Та лишь бросила еще мяса, но подальше, и зацокала клюкой прочь, пока нечисть жадно поглощала гостинцы. Мы с Матиасом стояли, задержав дыхание. Стук клюки становился все тише. Запах — все дальше. — Идем, — шепнул я, потянув Матиаса за руку. — Пока черти жрут. Тихо спускаясь, мы миновали красных карликов, омерзительно чавкающих мясом. На каменном полу оставались малоприятные влажные следы кислого мясного сока. — Даже не думай, — прошипел я, когда Матиас был в шаге от того, чтоб сцепиться с особо жирным красным колпаком за кусочек тухлого мяса. Матиас, скорбно оглядываясь на красных колпаков, еще больше разозлился. В нарастающем ежедневно раздражении он то и дело бил рекорды. — Стой-стой, — вдруг зашептал он, дернув меня за руку. Мы так спешили покинуть башню, что почти догнали медленную повариху. Магда, остановившись у третьего этажа, в то время как мы были между пятым и четвертым, подняла голову и глянула на нас. Даже с расстояния я видел, что ее пораженные инфекцией глаза изучают нас внимательно. Я замер, выставив руку в сторону, чтоб перегородить Матиасу путь. Старуха отвернулась и вновь направилась по ступеням. Клюка в ее негнущихся пальцах стучала по полу. Тук. Тук. Тук. Мы не сдвинулись с места. — Идем, — вдруг скрипуче позвала Магда. Ее голос походил на дребезжание скрипучих ставней. Матиас робко спустился ступеньку ниже, но наткнулся животом на мою вытянутую руку. Я повернул голову и мотнул головой. — Идем, кому сказала, — уперлась повариха, вновь обернувшись. — Пока черти жрут. — Иди первым, — шепнул Матиас. — А че я? — У тебя ствол. — А у тебя бубен, — вразумил я. — Ладно, я пошел. — Стой, — страшно, но надо. — Ладно, за мной. Если что… Я глянул на сына. И разочарованно махнул рукой. — Господи, прости. Мы шли за Магдой, держась поодаль ровно настолько, чтоб сдерживать тошноту от окружившего ее запаха. Идти было, признаюсь, страшно. Это была хромая бабка, едва передвигающаяся, но она так страшно стучала клюкой, разгоняя эхо, и так страшно что-то себе под нос бормотала, что хотелось бежать. Это действительно была ведьма из страшной детской сказки — я таких даже в Меркадо Сонора не видел, а там народец чудной был, пока пламя не обратило рынок в выжженный могильник. Я пытался разобрать, о чем бормочет повариха, но это походило скорее на выдуманный язык, либо на путаное проклятье, либо просто на набор сиплых звуков, которые ее горло издавало при ходьбе. Матиас распустил шнурок на вороте рубахи и выставил нательный крест. — Малой, хоть ты не нагнетай. Помирать что ли собрался. — Пусть помирать, но христианином. — Вспомни этот момент, когда будешь в классе истории натягивать цыганку, сынок. — Заткнись, язычник, ты мне не родня, — шипел Матиас. Правило жизни номер два: детей должны растить родители, а не дедушки-бабушки. Потому что сил не было уже смотреть на то, как Матиас двумя пальцами крестится в любой непонятной ситуации. — Да хорош уже, ну что началось, — выл я. — Мне с тобой уже идти стыдно. — Ал, сходи за хлебом и пропади на десять лет, бесишь уже. Идут за старой бабкой два придурка: один пистолет в кармане куртки сжимает, а другой с бубном и крестится. Вонь усиливалась. Я узнавал коридор, ведущий к кухне. У дверей Магда остановилась и кривыми пальцами провела по тяжелым засовам. Замки щелкнули. Сквозь тонкую щель пахнуло так ярко, что Матиас аж отшатнулся. — Заходите, чего встали. Я глянул на Матиаса. Тот, закрыв рот и нос ладонью, сгорбился и покачал головой. — Совсем погано? — наклонился я к нему. Он даже мне не ответил, стараясь не дышать. Поэтому я, колеблясь, зашел на кухню первым. И снова та же духота кипящих супов, вонь испорченных продуктов, лука, чеснока и соленых специй. Выудив из кармана палочку, я шепнул заклинание и начал медленно водить ею перед собой и над головой. Тяжелый смрад и спертый воздух втягивался в кончик палочки, рукоять грелась в руке, а дышать становилось то невыносимо, то легче. Когда же воздух стал чище, а чары уничтожили вонь, я глубоко вдохнул, более не в силах задерживать дыхание. И унюхал другой запах, крывшийся под удушливой вонью кухни. Сладкий, ягодный, тягучий и обволакивающий — его хотелось жадно вдыхать и носом, и ртом, поглощая, словно нектар. Я подумал, что это от Матиаса, и обернулся. Матиас стоял в дверях, уже не задыхаясь, и тоже вдыхал знакомый сладкий аромат. Аромат достиг пика, когда из кладовой, сжимая руках покрытую изморозью кастрюльку, вышла повариха Магда. Поймав наши взгляды, она молча указала на лавку у огромного стола. — Ты вампир, — прошептал я, совладав с мыслями и голосом. Магда, не ответив, сняла с крючка половник и, зачерпнув им из кастрюли чего-то темного и густого, бережно перелила в большой стакан. По желтоватым стенкам потекли алые струйки крови. Я наблюдал за ней с приоткрытым ртом. — А ты полудурок, — буркнула Магда, поставив на стол дощечку с грубыми кусками хлеба. — Мальчишку только твоего жалко, с пару дней ему осталось. Иди сюда. Короткопалая ладонь придвинула к Матиасу стакан. Матиас застыл, как вкопанный, глядя то на меня, то на стакан. — Ешь. С хлебом. — Магда придвинула и дощечку. Я, поймав взгляд, рассеянно кивнул. Матиас сел за стол и потянулся к стакану. Магда провожала каждый жадный глоток взглядом. — Кормить надо, — повторила она, повернув ко мне сморщенное лицо. — Пока не случилось беды. А то как бы зло, которое ты так ищешь в этих стенах, не оказалось у тебя за спиной. Сладкое зарево запаха заставляло голову кружиться. В этом плену сладости мне показалась... хотя, черт знает, я проморгался, но все равно видел своими глазами, что артрозная рука поварихи стала тоньше, жилистей, пальцы гипнотически вытягивались, как резиновые, и растопыривались. — Кушай, лапушка. — Я не узнал голос поварихи, но в ужасе узнал высокие нотки. Матиас не дрогнул и не удивлялся метаморфозам, словно не видел очевидного. А я едва дышал, глядя как тонкие паучьи пальцы с невероятно длинными ногтями, покрытыми сияющими блестками, почесывали его кудрявую макушку.