***
Женщина робко поднялась, словно спрашивая у всех присутствующих разрешения, даже после того, как прозвучало ее имя. Она была похожа на белку-летягу: глаза большие, с темной поволокой, распахнутые, нос и дрожащие губы на остром лице казались маленькими, рукава застегнутой под горло и явно большой кофты широкие, а пальцы, комкающие растянутые манжеты, напоминали коготочки. Женщина была хрупкой и очень маленькой — казалась на голову ниже и в полтора раза тоньше всех присутствующих в зале. Тонкие ноги, обтянутые плотными черными колготками, тонкие руки, тонкая шея, с которой свисал на кофту простой крестик на шнурке — женщина выглядела не только откровенно напуганной, но еще и очень недокормленной. Наручники, которые болтались на костлявых запястьях, она, как казалось, могла бы стянуть с легкостью. Дрогнувшие пальцы заправили волосы за ухо. Сухие губы приоткрылись, но поначалу изо рта не вырвалось ничего, кроме беспомощного выдоха. — Я… — вырвалось на выдохе. Губы задрожали. — Я сломанный человек. Пальцы гнулись, сжимая жилистые руки до боли. — Оглядываясь назад, я понимаю, что совершила все эти вещи только потому что не знала, что делать со своей жизнью. Я была сломана и использована. Всегда, — женщина подняла взгляд. Ее выразительные глаза краснели от непрошеных слез. — Всю жизнь, я была дрессированной собакой: за послушание хвалили, непокорность же оставляла на теле следы. Вера открыла глаза на то, кем я была на самом деле всегда. Я никогда не была великим стратегом и червовой королевой, какой мнила себя. Я была выдрессированной собакой. Женщина опустила голову и прикрыла глаза. — Я думаю об этом каждый день, прокручиваю все, что было сделано и сказано. Я прошу за все сделанное прощения, но не рассчитываю его получить. Надеюсь лишь на то, что Отец Небесный любит всех своих детей, и мне найдется помилование пред его очами. Влажные глаза скользнули взглядом в сторону скамьи присяжных. — Я жалею не только о зле, которое совершила, но и о потерянном времени. Я потеряла столько лет, — глубокий вздох поглотил конец слова. — Цена моей потерянной молодости, детей, которые могли родиться, реальных достижений и побед — капитал. Гнилой капитал, которого никогда не было достаточно. И не знаю, что делать, если бы волей Господа мне был бы дал второй шанс — я не умею жить по-другому. Но знаю точно, чего бы не повторилось никогда. И все, чего я прошу у Соединенных Штатов Америки, это спасти мою душу. Присяжные глубоко кивали, преисполняясь сожаления — неподдельную боль сломанной женщины ощущали все. Лишь окружной прокурор звонко захлопнул папки и беззвучно выругался. Хорошо, что от его строгого взгляда укрылось, как после окончания заседания, глубоко раскаявшаяся преступница расстегнула три верхние пуговицы на кофте, сняла с шеи крестик и тихонько сунула в карман. Администрации Арлингтонской тюрьмы, куда после очередного слушания об условно-досрочном освобождении, было, в отличие от окружного прокурора, очевидно — Рената Рамирез и без крестика на шее была искренна в своем раскаянии. Рената Рамирез была именно из того процента заключенных, кто сожалел о своем прошлом и менее чем за одну восьмую срока раскаялся и встал на путь истинный. Охрана блока, где находилась двухместная камера, которую Рената делила с сокамерницей, никогда на заключенную не жаловалась. Именно поэтому в тот декабрьский вечер после отбоя, дежурный охранник, терпеливо стоял у дверей открытой камеры, светил в Ренату Рамирез фонариком и терпеливо ждал. — Повиси, Сантьяго, — Рената опустила мобильный телефон и повернула голову к охране. — Пока ждешь, можешь перестать светить мне в глаз и принести кофе. Охранник закатил глаза. — Сантьяго, я с тобой. — Рената снова прижала телефон к уху плечом и принялась листать толстую исписанную тетрадку. — Сегодня к одиннадцати к пищеблоку подъедет фургон, там будут девочки, встречай. Уплачено за два часа, с медпунктом я договорилась, врача не будет, забирай их туда, но в без четверти два девочек нужно погрузить обратно. Не подставляй меня. Без четверти два. Рука, сжимающая шариковую ручку, что-то поспешно записывала. — Как обычно. Через прачечную… — Рената, имей совесть! — Сантьяго, подожди. — Рената снова подняла взгляд на охранника. — Выйди отсюда. И бросила в раскрытые двери камеры подушку. — Дорогой, хорошо вам отпраздновать. Рената Рамирез опустила телефон и подняла ладонь, не дав охраннику снова заговорить. — Три минуты. — Пальцы поспешно щелкали по экрану. Охранник закатил глаза и переглянулся с ее сокамерницей. Та, очень большая женщина сварливого вида, клеила в еще одну тетрадку какие-то чеки. — Как тут выходить, если ничего не успеваю, — шипела Рената, слушая гудки в телефоне, прежде чем заговорила снова и куда резче. — Заберешь в прачечной после отбоя завтра. Я договорилась. — Ты издеваешься? — вразумил охранник. — Я тебя сейчас за волосы поволоку. — Рискни, милый. Так, ты слушаешь меня? — Рената снова отвлеклась на телефон. — Может еще что-нибудь надо? Телефоны, сим-карты, носки, инсулин, спиртное, контрацепция, бельгийский шоколад, вяленые томаты, свежие фрукты, уголь для кальяна? Все есть. Хорошо, думай, своим передай. Завтра — прачечная после отбоя. Не подставляй меня. Рената наконец опустила телефон и, словно вспомнив, что на нее смотрит охранник, подняла матрас на своей нижней койке. На металлическом каркасе кровати теснились плоские коробки и свертки, а на самом матрасе с обратной стороны оказалось множество пришитых кармашков, набитых поддержанными мобильными телефонами. Сунув телефон в один из пустующих отделений, Рената опустила телефон обратно и вышла из камеры. Бегло сунув в нагрудный карман охранника свернутые в трубочку купюры, она шепнула: — Ни шагу к прачечной завтра. Охранник захлопнул дверь за Ренатой, едва не пришибив ее. Они зашагали молча по полутемному коридору. Рената была очень невысокой и ее макушка едва доходила охраннику до плеча. — Моя посылочка приехала? — спросила Рената, чуть повернув голову. — Нет. — Тогда куда ты меня ведешь после отбоя? — За тобой пришли, — последовал короткий ответ. Рената посерьезнела. — Ладно, загадочный, интригуешь. Идем. — Будто у тебя есть выбор. — Могу просто не идти. — Я думал больше борзеть некуда. Тонкие губы дрогнули в косой усмешке. Шли недолго — женский сектор, когда не был наводнен разгуливающими по коридорам заключенными, казался крохотным. Когда впереди показались пластиковые двери, охранник сказал строго: — Лицом к стене. — Да ладно тебе. Грубые руки, несмотря на шутливый тон, развернули Ренату к стене. Прижавшись скулой к холодной шершавой побелке, Рената цокнула языком, чувствуя руки, быстро похлопывающие ее по ногам. — Здесь нет карманов. — Заткнись. Обыск закончился ничем — острых предметов Рената Рамирез не носила. Лишь отпрянув от стены и увидев, что в мутном стекле двери зала свиданий виднеется свет, Рената оторопела и на мгновение отбросила насмешки. — Ко мне пришли? Это казалось таким же странным, как и факт того, что кого-то постороннего вообще пустили на территорию тюрьмы после отбоя и уж точно не в установленные правилами часы. Вместо ответа охранник толкнул дверь. Зал свиданий напоминал столовую своими металлическими столиками и скамейками, пахло там так же — острой вонью дешевого моющего средства. Влажный пол блестел, неяркий свет освещал блекло-зеленый стены, изрисованные красочными разводами. За одним из дальних от двери столов сидел человек и терпеливо ждал. Рената так и застыла на месте, подавившись выдохом. Дверь позади нее закрылась. — Обалдеть, — только и произнесла Рената. Мистер Роквелл указал ладонью на скамью напротив себя. — Здравствуйте, Рената. С видом женщины, которую недостаточно хорошо пригласили, Рената насмешливо вскинула брови и зашагала навстречу. Мистер Роквелл одарил ее коротким бесцветным взглядом и с готовностью раскрыл папку на столе. — Какое сокрушительное падение вниз, — промурлыкала Рената, оценив форменный темно-синий пиджак. — Бежать из Вулворт-билдинг с позором, чтоб потом вернуться. Вам не унизительно после должности президента вернуться в мракоборцы и разгребать все скопившееся дерьмо? — А вам после пентхауса в Сан-Хосе не унизительно жаться под холодной водой в общей тюремной душевой? — спокойно спросил мистер Роквелл. Рената прищурилась, но оставила подкол без комментария. Лишь молча уселась напротив и опустила локти на стол. Мистер Роквелл явно никуда не спешил. Он задумчиво изучал бумаги в папке, хмурился и, казалось, вчитывался в каждое слово по нескольку раз. — Как вам живется, Рената? — поинтересовался он. — Не жалуюсь. — И на вас не жалуются. Получил отчеты о вашем поведении за последний год. И признал свою ошибку. Вам не место было в лабиринте Мохаве. Судя по характеристике на вас, вам место в Красном Кресте, сестрой милосердия работать. Рената скромно склонила голову. Мистер Роквелл перелистнул страницу одного из документов. — Вы, оказывается, и новообращенная христианка, и старательная белошвейка, и компанейская подруга, и неграмотных читать учите, и с администрацией сотрудничаете, и в конфликтах не участвуете, — протянул мистер Роквелл елейным тоном. — Кстати о конфликтах, очень интересный момент: вы в них не участвуете, но они то и дело вокруг вас вспыхивают. — Неужели я выгляжу, как провокатор? — удивилась Рената и чуть раскинула руки, демонстрируя хрупкую фигуру. — Конечно нет, это все наговоры. А про аварии на швейном производстве тоже наговор? Каким-то образом при вашей работе производству удалось сократить издержки и количество брака, но заключенные то и дело попадают в медпункт с одной и той же травмой — протыкают себе насквозь все пять пальцев иглами от швейных машинок. Рената пожала плечами. — Производство. Несчастные случаи бывают, если за машинку садится неумеха. — У вас руки целы, я вижу. — Ну так они же и не из задницы растут. Мистер Роквелл кивнул не без раздражения. — К слову о вашем исключительно хорошем поведении. Слушал вашу речь перед присяжными сегодня. Я почти рыдал. — Как когда Альбус Северус Поттер растоптал вашу гордость и уничтожил карьеру? — сладко уточнила Рената. — Или как когда Ли Вонг наконец отправился к праотцам? Мистер Роквелл поднял взгляд. Рената улыбнулась и прикрыла дрогнувшие губы ладонью. — Простите, но это правда очень смешно. — Не спросите, зачем я здесь? — резко сказал мистер Роквелл. Рената нахмурилась. — Я вам нравлюсь? — Нет. — Лжец, я всем нравлюсь. — Поэтому, видимо, у ворот стоит очередь из тех, кто приходит вас навестить. Лицо Ренаты помрачнело. Она выпрямилась и отклонилась назад. Рука мистера Роквелла разложила на столе перед ней две тоненьких стопки бумаг скрепленных скобами. — Мне плевать, что вы делаете здесь, в Арлингтоне, — признался он. — Я не стану мешать вашему условно-досрочному. Но мне нужна помощь. Большие глаза распахнулись. Рената не ожидала таких откровений. Скрестила руки на груди и даже не без интереса взглянула в бумаги. Но косой почерк был мелким, а освещение плохим — глаза щурились, не в силах прочитать хотя бы часть. — Домохозяйка из городка Норт-Огден, Юта. — Палец мистера Роквелла негромко постучал по стопке бумаг слева от Ренаты. — И ясновидящая из Сиэтла — четвертьфиналистка какого-то сезона «Настоящего медиума», приглашенный эксперт на ток-шоу, и, одним словом, экранная шарлатанка. Палец переместился на правую стопку. — Этих женщин нет ни в одной базе, они не нарушали закон, не выделялись поведением, не учились в Ильверморни, не покупали волшебных палочек. Их не объединяет ничего, кроме того, что обе они исчезли, оставив после себя разрушения с жертвами и след проклятья, практически идентичный тому, что висит над Сан-Хосе. Тонкие пальцы Ренаты судорожно сжали растянутый манжет бледно-бежевой бесформенной кофты. — Авария на шоссе — три десятка автомобилей оказались смяты, как бумага. И взрыв в доме, в Норт-Огдене, который оставил на месте фундамента воронку. Под завалами погибли дети, уничтожены соседские дома, — произнес мистер Роквелл. — Что это? — Это трагедия. — Это культ. Почему началось движение? — Не знаю. Под тяжелым взглядом Рената скривила губы. — Я не знаю этих женщин. — Это какие-то ваши родственницы. — И? — У вас нет ни малейшей идеи, что случилось с ними? — Ни малейшей. Мистер Роквелл закивал, не поверив ни на каплю. Он снова открыл папку и достал еще одну скрепленную скобой стопку, потолще. Звучно опустив ее на стол, над двумя другими, он сказал уже настойчивей: — Август. Лос-Анджелес, Калифорния. Аэропорт разрушен. Мост через гавань рухнул. След проклятья обнаружен. — И быстро перелистнул страницу. — Октябрь. Провиденс, Род-Айленд. Взрывом уничтожен незаселенный дом в спальном районе. След проклятья обнаружен. Декабрь, Сиэтл, Вашингтон… — Я поняла, Роквелл. — И? Рената закинула ногу на ногу. Лицо ее оставалось непроницаемо спокойным, а пальцы на растянутом манжете хоть и сжались снова, но тут же расслабились. — Поправьте, если что-то упускаю, — протянула Рената. — Пару лет назад вы пообещали мне иммунитет в обмен на показания о культе… Мистер Роквелл сжал руку в кулак под столом. — … и бросили в лабиринт Мохаве по обвинению в убийстве директора мракоборцев Орхана, мошенничестве и шпионаже. Я все верно помню? Наблюдая за мистером Роквеллом, Рената задумчиво приоткрыла рот. — И сейчас приходите ко мне за помощью? На маленьком остром лице, дрогнула усмешка. Судя по тому, как засияли темные глаза Ренаты Рамирез, она ждала этой встречи и этого момента с тех самых пор, как нога ступила на первую ступеньку спуска в лабиринт Мохаве. В Вулворт-билдинг ранним утром мистер Роквелл появился в таком расположении духа, что ведьма-администратор за широкой стойкой у дверей, побоялась с ним здороваться громко. Не прошло утреннее раздражение и после чашки второпях выпитого кофе, однако срываться на человека, с которым стоял на балконе предпоследнего этажа небоскреба, Роквелл не стал — подавил в одночасье и раздражение, и желание сбросить ближнего вниз. — Что ты опять делаешь здесь? — Глядя вниз на гудящий муравейник Вулворт-Билдинг, мистер Роквелл не повернул голову в сторону. Иен Свонсон, постукивая пальцами по набалдашнику трости, прислонился к ограждению балкона спиной. — Президент Локвуд вызвал меня рано утром. Мне кажется, он не очень понимает, что входит в работу разведки, а что нет. Свонсон не был недоволен этим, впрочем. Мистер Роквелл знал, что этот молодой человек обладал если не самым, то максимально покладистым нравом в МАКУСА — он рад был побеседовать неформально с каждым, касалось это его полномочий или нет. — И чего же хотел президент Локвуд? — Узнать, как продвигается серия обезумевших культисток. — У тебя? — недоверчиво спросил мистер Роквелл, повернувшись. — Он думает, я в курсе. — А почему не спросит прямо и меня? — Он очень тебя боится, Джон. Мистер Роквелл опешил. — Чего-чего? Свонсон почесал затылок, явно думая над тем, насколько правильно будет сказать правду. — Никто не знает, что у тебя на уме, — признался он в итоге. — Айрис тоже осторожничает. Мистер Роквелл закатил глаза. — Для Белого дома отсутствие внятных комментариев по всем этим всплескам проклятья оправдывается тем, что президент МАКУСА боится директора мракоборцев и старается его не нервировать? — Не знаю. Приглушенный шум сотни шагов и гул голосов становился громче. На ступенях винтовой лестницы толпились люди, спеша к рабочим местам. Отпрянув от ограждения, мистер Роквелл направился в коридор, ведущий в штаб-квартиру мракоборцев, и кивком головы указал Свонсону присоединиться. — Что там Рената Рамирез? — негромко спросил Свонсон, потеснившись и повернувшись боком, чтоб пропустить идущих навстречу служащих. Мистер Роквелл стиснул зубы. — Я всю ночь вспоминал ту армию высокоморальных умников, которая после пожара в Мохаве возмущалась, что лабиринт — это не по-людски, нарушение прав, прихоть озлобленного после Детройта Роквелла… И сейчас больше, чем когда-либо уверен, что нам нужен этот бесчеловечный лабиринт, чтоб такие люди, как Рената Рамирез, хоть где-то почувствовали себя наказанными. — Вот у тебя бомбит. Мистер Роквелл аж зажмурился. — У этой моли корона даже не померкла, понимаешь? Она сидит себе спокойно, периодически плачется присяжным, калечит женщин на швейном производстве, продает в тюрьме все: от носков и до оружия, и никто ничего с этим сделать не может. Она со всеми в расчете, ее все покрывают, мракоборец, который приставлен за ней наблюдать — моргает и кивает, а Рената будто приехала за новыми впечатлениями и срубить денег. — Она в отказе помогать с культом, да? — В принципиальном. Она что-то знает, она занервничала, но помогать не собирается — обиделась из-за лабиринта. — Вот сука. — Ага. Роквелл толкнул двери, ведущую в общее помещение мракоборцев. Некогда чисто прибранные столы пестрили неразобранной почтой и алыми Громовещателями. От писка дюжины вредноскопов дребезжали большие окна. На волшебном макете Западного полушария расползалась темная дымка. — На нее должен быть рычаг, — негромко сказал Свонсон. — Пока его нет. Припугнуть ее нельзя — нечем. Пытать тоже нельзя, она обидчивая. Сывороткой правды скорей подавится, и это нужно выбивать разрешение, а времени нет, — мистер Роквелл снова раздражался. — Я даже не могу повлиять на ее условно-досрочное — с ней нельзя ссориться, получается! И это маразм. Мы снова пляшем вокруг Ренаты Рамирез, которая из принципа не будет помогать МАКУСА, и плевать ей на культ, на разрушения и на проклятье. — У нее должно быть слабое место. — Я знаю. — Может, я с ней попробую поговорить? Мистер Роквелл задумался. Прозвучало обидно, но в диалогах Иен Свонсон проявлял себя куда лучше, чем он сам — в этом ученик превзошел учителя. В отличие от мистера Роквелла Свонсон не был мстителен и язвителен, если его гордость и достоинство собеседник попускал. — Просто, какая ситуация, — подумал Свонсон. — Ли долгое время сливал Ренате Рамирез каждый шорох в МАКУСА и в этом здании. Рената Рамирез — не гражданка США. Если с точки зрения закона, можно ли назвать ее шпионкой? — Конечно. — Иностранной шпионкой. — Конечно. — Вот-вот. Мистер Роквелл оценивающе на него глянул. — Попробуй. Я напишу в Лэнгли запрос. Свонсон кивнул. — Получится — хорошо. Не получится — просто потяни время, напряги ее, пусть пару ночей не поспит, подумает. — Сэр, я такого за полгода навертел, что сяду или в тюрьму, или в кресло главы разведуправления, вы кого сейчас наставляете? — вразумил Свонсон. Доля правды в этом была бы, но сесть в тюрьму или уж тем более возглавить разведку МАКУСА Иену Свонсону не позволит мама. Мистер Роквелл помнил, как, будучи президентом, лично отпрашивал тогда еще капитана Свонсона у матери-наседки на миссии — в последний раз столь обольстительным мистер Роквелл был лет тридцать назад и в Палермо. — Помню, — согласился Свонсон, когда мистер Роквелл не сдержал смешок. — Я сказал маме, что у тебя ПТСР, чтоб она не пугалась еще больше. Смешок заглох. — Без обид, Джон. Но твой флирт похож больше на допрос. Потому, может, Рената Рамирез и не раскололась до сих пор… — Иен, почему ты так настойчиво хочешь, чтоб тебе сломали и вторую ногу? — процедил мистер Роквелл. Свонсон мирно поднял руки вверх и смолк. Но за спиной мистер Роквелл слышал, как он продолжает давиться смехом. Кабинет главы мракоборцев практически не изменился с тех пор, как давным-давно молодой и все еще болезненно-недоверчивый к политике Джон Роквелл стоял на его пороге, оглядывался и гадал, как не выдать подчиненным, что он понятия не имеет, что делать. Единственным новшеством, которое совершенно не вязалось с мистером Роквеллом в его кабинете, были растения в горшках. Безликую штаб-квартиру мракоборцев растениями заставляла Делия Вонг — именно она вырастила у панорамных окон целую оранжерею папоротников и именно на ее столе в общем помещении рядом с делами о нераскрытых групповых убийствах и ритуальной расчлененки стоял горшок с фиалкой. Край широкого стола главы мракоборцев был уставлен суккулентами в крохотных глиняных чашах, подоконник украшал витой кверху бамбук, а судя по тому, что на глаза Свонсону попался и раскрытый учебник по травологии, мистер Роквелл не знал, как за растениями ухаживать и с чего начинать. — Напомни, — проговорил Свонсон, сев на скрипнувший обивкой кожаный диван. — Почему ты не можешь помешать Ренате Рамирез выйти на свободу? — Потому что она сидит в Арлингтоне за сбыт оружия и патронов. Все, что есть у МАКУСА — ничем не подтвержденные подозрения Ли, в том, что Рената Рамирез убила директора Орхана, — протянул мистер Роквелл. — Это смешно, но она отличилась у не-магов по всем фронтам, но как волшебница — она вполне законопослушна, если не считать… Мистер Роквелл задумался на секунду. — Да ни черта она не законопослушна. — Мистер Роквелл развел руками. — И у нее действительно нет причин нам помогать. — На нее должен быть… Слова прервал робкий и едва слышный стук. Дверь скрипнула, и в кабинет заглянула, прежде чем войти, высокая фигура мракоборца, выглядящего бы важно в аккуратной униформе, если бы брюки не были заправлены в массивные овчинные сапожки, а на голове не было бы широкого капюшона надетой под пиджак толстовки. Брови Свонсона так и поползли вверх. Эл Арден, одетая во все, что у нее было, держала в руках большой горшок с очередным темно-зеленым растением. Встретив взгляд Свонсона, она бегло покосилась на мистера Роквелла. — Я помыла сингониум пурпуреоспатум. — Кого? — в один голос выпалили мистер Роквелл и мистер Свонсон. Палец Эл ткнул в растение. — Это он. Он так называется. Но вы можете продолжать называть его «капустой», семейство Ароидные — не очень прихотливы в комнатных условиях. Мистер Роквелл закивал. — Спасибо. Эл обошла стол и осторожно опустила горшок на подоконник. Затем молча забрала большую стопку скрепленных скобой бумаг и вышла за дверь. Свонсон был близок к взрыву от невысказанности. Но вместо этого так резко повернул голову в сторону мистера Роквелла, что едва не вывихнул шею. — Хотел поговорить о ней, Джон… — Я тоже, — мистер Роквелл посерьезнел. — Говори. Свонсон покосился на закрытую дверь. — Она может шастать по каждому закутку здания? — Она шастает только по архиву, где работает. Потому я и не ругаю, что так одета — там все еще не больше десяти градусов тепла. Спокойный тон главы мракоборцев Свонсону не нравился. — У нее есть доступ к нашему архиву?! — Да. Сотрудники вешаются — Арден придирается к каждой скрепке. — Джон, это маразм. — Это не маразм, а удачное кадровое решение. Там сейчас такой порядок, что хоть свадьбы справляй. — Можно проверить тебя на Конфундус? Мистер Роквелл сжал руки в замок. — Элизабет Арден служит мракоборцем МАКУСА и находится под моей ответственностью, как и каждый на этом этаже. Поэтому я не прошу, а требую — если к ней есть вопросы, подозрения, что угодно, все только через меня и через официальный запрос. Свонсон задумчиво и нехотя кивнул. — Услышал. Протирая широкие листы очередного растения влажной тряпицей, Эл косилась на макет Западного полушария. Еще вчера черная дымка не накрывала Техас. Услыхав, как щелкнул дверной замок, Эл уставилась перед собой. Дружелюбного вида человек, который вышел из кабинета главы мракоборцев, был Эл неприятен. Он зашагал меж рабочих столов прочь и просто не мог не повернуть голову в ее сторону. — Рад был видеть вас в порядке, мисс Арден, — улыбнулся Свонсон. Губы Эл дрогнули в жалком подобии взаимной улыбки. — Мистер Свонсон, это ведь вы нашли меня там, в Провиденсе? — вдруг спросила она невзначай. Свонсон скромно кивнул. — Это было очень непросто. На вас защитные чары сильнее, чем на национальном хранилище, буду рад однажды услышать, почему. — Угу, — кивнула Эл. Мистер Роквелл, как чувствуя, что от градуса повисшего напряжения сейчас крыша Вулворт-билдинг упадет ему на голову, выглянул из кабинета. Свонсон, обернувшись, невинно пожал плечами и вновь глянул на Эл. — Что за цветок, кстати? — и кивком указал на широкие зеленые листья. — Мудилум Нахуйотъебисиум, — ответила Эл. — Редкий экземпляр. Свонсон приоткрыл рот. Эл невинно улыбнулась: — Латынь, знаете ли. И вскинула бледные брови, оценивающе оглядев молодого человека сверху вниз. — Хотя, откуда. — Так, разведка, иди домой, — прикрикнул мистер Роквелл, шагая следом. Свонсон одарив Эл прохладным взглядом, направился к выходу. — Теперь ты, садовник-полиглот. — Рука мистера Роквелла тяжело опустилась на плечо Эл. Робко глянув вверх в полупрозрачные серые глаза, Эл поджала губы. Выдерживая строгую паузу, мистер Роквелл лихорадочно думал, за что девчонку можно пристыдить. В архиве порядок, цветы политы, отчет по использованию зелий за прошедший месяц составлен грамотно и в срок. Придраться к нарушению регламента невозможно — почти два месяца назад Эл Арден начала свой путь в Вулворт-билдинг с того, что тщательно изучила информационный стенд со всеми сопутствующими предписаниями и инструкциями, а после завалила мистера Роквелла уточняющими вопросами. — В пункте тридцать восемь «а» инструкции от пятого августа две тысячи восьмого года указано, что служащим штаб-квартиры мракоборцев не рекомендуется носить бороду. Есть ли законодательно установленная длина волосяного покрова, при котором щетина считается бородой? И как в этом случае регламентируется ситуации, если мракоборец находится на задании или дежурстве в течение нескольких суток, но не имеет с собой бритвенного станка, согласно пункту одиннадцать «б» о запрете ношения колюще-режущих и потенциально опасных предметов. Мистер Роквелл вспомнил, как перекосился и выпал в осадок от этого вопроса. Но не настолько, чтоб следующим же утром не поднять вопрос о бородах на еженедельном совещании в кабинете президента МАКУСА — за что сразу же получил три больничных и настоятельные рекомендации обратиться в отделение лечения душевных расстройств и навязчивых состояний больницы «Уотерфорд-лейк». — Скажи мне, Элизабет, — вкрадчиво произнес мистер Роквелл, решив дисциплиной подчиненную не испытывать — проиграет. — Когда ты собираешься проходить медицинскую комиссию? Эл потупила взгляд. — Тебя устраивает сидеть в архиве и слушать сплетни про чужих мужей? — В целом, да. И при мне никто не сплетничает, потому что сплетни — это клевета, а за клевету в некоторых штатах можно присесть до двух лет. — Вот поэтому меня не устраивает, что ты сидишь в архиве. Дела сейчас плохи, людей не хватает, всех надо учить. А у тебя есть опыт, — негромко сказал мистер Роквелл. — Всего полгода… — Целых полгода. И в какое время. Решай с медкомиссией до конца недели, и давай переводить тебя из архива в оперативную службу. Эл не боялась медицинских манипуляций, целителей и больничных запахов. Но до конца рабочего дня была как на иголках. — Еще пять минут… — Арден, иди домой! — громко крикнул мистер Роквелл, хлопнув дверью архива. — Одиннадцатый час! Домой Эл всегда направлялась с большой неохотой, и дело не в том, что работа в архиве была увлекательной и долгожданной. Потребовалось не менее двух недель, чтоб научиться доверять съемному жилью, несмотря на то, что квартира в восточной части Нью-Йорка была непохожа на прошлое жилище Эл. Квартира была крохотной — в одной комнате было все: кухня, состоявшая из стола, тумбы с плиткой на одну конфорку и низенького холодильника, кровать в углу, больше похожая на надутый матрас, стул и повидавший виды комод. На комоде был даже телевизор! Старый, маленький, с выпуклым экраном и длинным толстым шнуром — Эл долго ходила вокруг этого раритета, с опаской тыкала пальцем в единственную кнопку, хмурилась и ловила себя на том, что больше поражалась лишь прачечной. Телевизор не работал, и Эл от греха подальше старалась к нему не подходить. Несмотря на это «опасное соседство» квартира устраивала ее вполне. Хоть незамысловатые обои на стенах выцвели давным-давно и были не очень умело подклеены, ванная комната была крохотной, с голыми трубами и ржавым душем, интерьер походил на олицетворение нищеты, тоски и боли, а риэлтор заметно волновалась, показывая жилище, Эл была довольна. Из вещей были лишь одежда на ней, пакет из магазина и бутылка молока — на большие удобства рассчитывать и не приходилось. Эл и не рассчитывала. Она не тосковала по шелковым простыням и мягким матрасам, позолоченным кранам и глубоким удобным ваннам, не изнывала без услужливых домовых эльфов. И поначалу так обрадовалась новой квартире, что искренне не поняла, почему мистер Роквелл, услышав, что она нашла жилье в районе Браунсвилл, звучно закрыл лицо рукой. — С каких столбов, Арден, ты обрываешь объявления об аренде? Где ты их находишь? И настойчиво советовал перемещаться домой и на работу исключительно трансгрессируя, не брать ничего у соседей из рук и заиметь перцовый баллончик. Чистокровная баронесса Элизабет считала, что мистер Роквелл зажрался. Пока не начала находить в его словах истину, крупицу за крупицей. Мотор холодильника издавал звуки рева хтонической твари, причем звучал так исключительно ночью — Эл то и дело вскакивала в кровати, куталась в одеяло, затыкала уши, жмурилась и гадала, когда доведется отмечать юбилейные десять дней без ночных кошмаров. Еще ночами в районе помимо рева холодильника, крика младенца за стенкой, слышались шум громкой музыки, крики, смех, полицейская сирена, а порой и выстрелы. На вонючей лестничной клетке Эл часто сталкивалась с такими типами, что действительно возымела привычку использовать трансгрессию и выходить из квартиры как можно реже. Соседями по этажу была шумная пара, ссоры которой было слышно так же громко, как и примирение. Фигуристая латиноамериканка, которая постоянно ругалась на лестнице по телефону, и вовсе едва не стала причиной падения Эл со ступеней — со спины соседка очень напомнила ей Селесту. О Селесте Эл училась не думать. Училась не думать не менее, чем о дюжине сводящих ее с ума вещей. В ту ночь Эл вернулась домой, трансгрессировав сразу же за дверь. На сей раз ее мысли о предстоящей неспокойной ночи вытеснило колючее беспокойство грядущего медосмотра. «Роквелл в лучшем случае вернет меня в архив», — думала она. — «В худшем — выгонит». Эл не питала иллюзий, ведь помнила, чем закончился ее первый и последний медосмотр перед тем, как отдел магического правопорядка принял ее на недолгую службу. Семейный целитель, Хаттерли, исписал три свитка пергамента диагнозами. Эл всегда была болезненным ребенком, но никогда не подозревала, что настолько. Целитель Хаттерли был крайне обеспокоен состоянием ее костей, глаз и сердца, а уж знаменитое фамильное малокровие и вовсе было расписано на целый трактат. Из больницы Святого Мунго в отчий дом бедную хозяйку забрала перепуганная рыдающая эльфиха Хестер, а сама Эл смиренно шагала, аж прихрамывая, как и положено малокровным хрупкокостным бесплодным женщинам с тромбозом всего. Целый год отец не разговаривал и не поддерживал связь с ее дядей-целителем, который сделал для Эл заключение, подходящее для службы мракоборцем. Не сомневаясь, что принципиальный мистер Роквелл будет читать заключение придирчиво, вдумчиво и без пауз на кофе, Эл заранее верила в провал. Безрадостно клацнув пальцем по выключателю на стене, она вдруг замерла и оглядела освещенную комнату. Она была такой же наспех покинутой утром и небрежной — с расстеленной кроватью, грязной тарелкой в раковине и недопитым чаем в стакане. В ней пахло так же, как обычно — настенной плесенью и чем-то немного горелым (дребезжащий всеми гайками холодильник доживал последние дни). Но над Эл нависло тревожное ощущение того, что здесь в ее отсутствие кто-то побывал. По полу тянулись засохшие крупицы земли, явно оставленные чьими-то ботинками. Окно оказалось незакрытым. Квартирным кражам Эл удивилась бы меньше, чем попыткам вора обокрасть ее. Вещей у Эл не было — все, что принадлежало ей, было на ней. Лишь пижамная футболка скомкано ютилась под подушкой и не представляла никакой ценности. Сердце Эл забилось быстрей. Подметая грязь с пола неумело и рассеянно, она чувствовала спиной холодок — после происшествия в Провиденсе больше, чем жить одной, Эл опасалась жить с кем-то. Проверив закрытую дверь перед сном, Эл впервые подстраховалась — замок и дверную цепочку сковал толстый слой крепкого льда. Несмотря на неспокойную ночь под аккорды стрельбы за окном и рокота мотора старого холодильника, наутро Эл хоть и выглядела не очень свежо, но пребывала в наилучшей своей форме. — Охренеть, — прошептала Роза Грейнджер-Уизли, рассеянно стянув шапку с помпоном. Ее рыжие волосы топорщились, как змеи на голове Медузы Горгоны. Веснушчатое лицо смотрело на Эл с таким неподдельным шоком, словно на той вместо формы мракоборца были бикини и клоунские башмаки. Сжимая брызгалку, как револьвер, Эл невозмутимо поправляла листья папоротника у дверей, ведущих в штаб-квартиру мракоборцев. Роза, одетая в яркий пуховик и дутые сапоги, выглядела сплошной кляксой, которая обошла Эл едва ли не по кругу, рассматривая со всех сторон. — Охренела? — спросила Эл, брызгая папоротник. Роза честно кивнула. — Девчонка с моста… как ты… Казалось, лохматая голова сейчас взорвется от избытка вопросов. Роза решительно зашагала вперед, но рука Эл перегородила ей путь. — Куда? — Я к Джону. — Это кто? Роза прищурилась. — Это директор твой. — Мой директор — мистер Роквелл. — И его зовут Джон, умничка. — Не в должностной инструкции. — Можно я пройду? — Роза ехидно усмехнулась. — Нет, — просто ответила Эл. — Мистера Роквелла на месте еще нет. — Я подожду. — За дверью, пожалуйста, мэм. Роза кашлянула. — Это серьезно? Эл кивнула. — У меня назначена встреча! — Мистера Роквелла на месте нет, — упрямилась Эл. — И мне ждать в коридоре? — Хоть на улице, мне похуй, пока директор Роквелл не на месте, я никого не пускаю. Инструкция. — Я — Роза Грейнджер-Уизли! — А я помощник младшего архивариуса и ответственная за цветочки, сядь и жди. И только дернись в штаб-квартиру без разрешения — вытру твоей рожей каждую ступеньку здешней винтовой лестницы. Роза хлопнула рукой по столику, чуть не свалив подсвечник. Эл невозмутимо брызгала папоротники. Плюхнувшись на стул, Роза гневно запыхтела, сжимая сумку. Зато женщина в черных плотных одеждах, которая, шагнула в коридор, смотрела на Эл с такой нескрываемой нежностью, что той остало неловко. — Доброе утро, — осторожно поздоровалась Эл. Высокая женщина расплылась в приветливой улыбке. — Доброе, мисс. Она повернула голову, насмешливо и довольно глядя на красную от гнева Розу. — Мисс, как вас здесь не хватало последние десять лет. И направилась к двери. — Куда? — спросила Эл, снова вытянув руку с брызгалкой. — Я лишь оставлю мистеру Роквеллу посылку. — Садитесь, ожидайте. Лицо женщины перекосило. Роза расхохоталась так звучно, что на нее зашикали портреты на стенах. — Ты знаешь, кто я? — процедила женщина, нависнув над Эл. — Физическое лицо, собирающееся пронести в штаб-квартиру мракоборцев МАКУСА коробку с неопознанным и потенциально опасным содержимым, — ответила Эл. — От трех до семи лет. Ожидайте, мэм. — Это печенье! — Ожидайте и кушайте, мэм. — Пиздец, что творится, — Роза искренне веселилась. Эл вытянула на двери ладонь — замок и тонкую щель сковало льдом. Волшебница в черном так сжала свою коробку, что печенье, казалось, превратилось в труху. — Как вы, Айрис? — вежливо произнесла Роза, когда женщина села на соседний стул, ожидать. Айрис Эландер не ответила, лишь скривилась в неприязни и отвернулась. — Где я могла тебя видеть? — спросила она, вытянув шею в сторону Эл. Эл повернула голову. — Мне знакомо твое лицо. От него так и веет чем-то неприятным. — Если мое лицо нарушает дресс-код, прошу претензию в письменном виде и директору Роквеллу на стол, мэм. Мистер Роквелл, казалось, за два месяца до телепатического уровня отточил предчувствие того, что где-то в Вулворт-билдинг Эл Арден кому-то хамит. Он появился в коридоре спустя десять минут напряженного и томительного ожидания двух женщин, презирающих друг дружку. И явно очень удивился, увидев их рядом. — Роза, три минуты, — попросил он, ткнув волшебной палочкой в корку льда на двери. — Айрис, проходи, пожалуйста. — Это надолго. — Роза съехала на стуле и расстегнула пуховик. — Сейчас три часа будет уламывать его на свадьбу. Вопреки этой теории, женщина вышла за дверь очень скоро. И снова заглянула в бледное лицо Эл. — Не надейся, что Джон спустит тебе с рук это хамство. — Хорошего дня, мэм. «Щас как уебу брызгалкой», — кипело внутри. Роза шипеть угрозами в лицо не стала, когда зашла внутрь. И, в отличие от госпожи Эландер, задержалась на более чем полчаса. Эл уже и сама зашла в штаб-квартиру, когда пересеклась с Розой в проходе меж столами, и едва не присела, услышав рокот из директорского кабинета: — Арден, зайди немедленно! — Беги, Арден, — прошептала Роза. — Начальник зол. Заглянув в кабинет и заранее опасаясь, что в нее полетят суккуленты в пиалах, Эл повиновалась. Мистер Роквелл молча поманил ее к столу. — Эландер, не Эландер, есть инструкция! — выпалила Эл. Рука придвинула к Эл картонную коробку. — Бери пряник. В священном ужасе Эл опустила дрогнувшую руку и осторожно подняла имбирного человечка в красно-зеленой рождественской глазури. — Верни брызгалку. Эл повиновалась. — Иди. Мистер Роквелл из последних сил сдерживал смех. Эл впервые показалось, что морщинки у холодных глаз могли быть не данью стрессов и возраста, хоть и было странно представлять, что сухарь Роквелл часто улыбался. — Постой, — поспешил посерьезнеть мистер Роквелл, когда Эл приблизилась к двери. — Медкомиссия. До конца недели. Эл почти взвыла. — Да, сэр.***
Целитель Уизли был все еще терпелив. Глядя в очень широкое дряблое лицо лежавшей в кровати женщины, он изо всех сил старался выглядеть спокойно и убедительно. — Миссис Лаветти, — произнес он елейно. — Вы понимаете, почему попадаете сюда уже в третий раз за декабрь? Женщина смотрела с рассеянной полуулыбкой, очарованная красотой целителя Уизли. — Отлично, — кивнул Луи, приняв улыбку, за ответ. — Магические протезы крепче костей, но и они могут ломаться. И ни один протез, даже самый новый и современный, не выдержит на себе триста двадцать килограмм. Триста двадцать килограмм миссис Лаветти не выдерживала даже кровать. Женщина лежала на двух сдвинутых койках. — Вам дали правила питания, и если просто им следовать, вы могли бы потерять тридцать кило за месяц, вес легко улетит при вашей… комплекции. И не будет ни проблем с сердцем, ни с дыханием, и протезы будут целы, вам просто нужно сбросить вес. Если вы еще раз упадете, вы в хосписе задержитесь уже до конца, вы это понимаете? Очарованная женщина не понимала даже того, где находится. Луи вздохнул и вышел из палаты. Еще одна смена, полная впечатлений, подходила к концу. — Не разматывать бинты, — громко повторил Луи вслед обернувшейся волшебнице, перекрикивая шум приемного покоя больницы Святого Мунго. — Примочки — прямо через бинты, просто руку, как есть, в раствор… Мимо плыли каталки и сновали люди. Суматоха в больнице не заканчивалась. — Это второй этаж, туда, и вверх. Не за что. В руки уже всучили два листа хрустящего пергамента. — Что он себе засунул в нос? Дремоносный боб? Да… черт знает, пинцетом. В суете страдающих, искалеченных и простуженных пациентов и уставших, ни разу за смену не присевших целителей и дежурных, большая рождественская ель, украшенная волшебными игрушками из серебра и меди, выглядела издевательством. Вокруг ели ухали маленькие хрустальные совы, а на колючих лапках блестели светляки, но ощущения грядущего праздника не было — Луи лишь подмечал, что громоздкая ель мешает движению. Праздничной атмосферой не заряжали ни развешенные гирлянды, ни даже праздничное меню с индейкой в кафетерии. По крайней мере Луи не чувствовал ничего. — Женщина в триста кило. Опять под ней сломался протез, — делился он тяготами своих будней с самим любимым слушателем. — Потом мальчик, пять лет, сунул руку в мясорубку, и ему пальцы намотало на этот винтовой стержень внутри… Серо-бледная Делия Вонг почти сливалась с больничной койкой и палатой. Почувствовав под кожей слабеющее биение жилки, Луи хлопнул Делию по щеке. — И я из того, что соскреб, начинаю обратно лепить мальчику пальцы… так, слушай меня, не надо опять «все, умираю, на этот раз точно», — сказал Луи, хлопнув и по другой щеке. Голова директора Вонг на подушке метнулась, как у тряпичной куклы. Луи внимательно смотрел в ее лицо. — Я очень хочу, чтоб ты выжила. Помоги мне. И она помогала. После сомнительного метода пульс забился быстрее. Делия Вонг была послушным пациентом. — Когда оклемаешься, свожу тебя в кафетерий, — пообещал Луи, улыбнувшись закрытым глазам. — Хоть мне и жаль, что после нашего последнего кофе с тобой развелся муж. Месяцы шли, а бывший директор мракоборцев рисковала каждым днем пощечину, запускающую сердце, не пережить. Луи отмечал изменения, которые не мог связать с причиной ее состояния — внезапные внутренние кровотечения прекратились в конце октября, и Делия начала сохнуть. Сероватая кожа натянулась, обтягивая кости, лицо утратило черты, рот оставался чуть приоткрытым. Луи не знал, что происходит с Делией Вонг, и не знал, что говорить ее матери и писать Джону Роквеллу. — Есть догадка, — признался он в конце ноября, когда Роквелл прибыл навестить ученицу. — Но она глупая и, надеюсь, что я ошибаюсь. — Что нужно? Луи перевел взгляд на него. — Вредноскоп. Вредноскопы разных моделей продолжали надрываться писком рядом с умирающей Делией. Делия продолжала высыхать, а под ее тонкой кожей Луи день ото дня ощупывал крепкую плоть, которая, казалось, гудела. Перекатывая пальцами натянутые вены, и ощущая пальцами едва заметные вибрации, Луи слушал писк вредноскопов. Когда же один из осмотров закончился тем, что на руке Луи остался прилипший кусочек кожи, а на предплечье Делии осталась сухая рана, обнажившая темную и действительно дрожащую плоть, глупая догадка подтвердилась. «Она станет инферналом. Ее нужно уничтожить, пока те, кто умирают в хосписе, не потянулись следом». Это было написано в письме для мистера Роквелла. Но письмо не было отправлено. Ночь проворочавшись без сна и покоя, Луи сжег письмо и вновь сел за материалы о «Втором Дыхании». Он не верил ни в синкретические практики, ни в Натаниэля Эландера. Ему было жаль Делию Вонг и ее молчаливую мать, которая, впрочем, к целителю Уизли не испытывала теплых чувств. — Вон отсюда! — кричала Маделайн, влетев в палату коршуном. — Вон! Луи без объяснений и извинений закрыл крышкой тлеющие в оловянном блюде травы. — Чертов мошенник! Она и так не дышит! — Она дышит! На крики прилетела целитель Зеллер, словно услышав аж в кабинете, и долго извинялась, обещая разобраться. В палате действительно дышать было нечем, кроме пряного аромата жженых трав, как предписывала афера века — Второе Дыхание. — Еще раз, — пригрозила целитель Зеллер, тряся пальцем у лица Луи, раскрасневшегося от жара из оловянного блюда. — Еще хоть один ты будешь использовать непроверенную ненаучную ерунду… да что это вообще за травы? Она приоткрыла горячую крышку, чуть принюхалась к дыму и резко отвернулась. — Еще хоть раз, Уизли, — долго откашливаясь, хрипела целитель Уизли. — Только посмей. Вышвырну твою волчью шкуру под суд. И затушила пряный пепел струей воды из волшебной палочки. — Прочь. Луи, глядя на то, как к потолку потянулась струйка густого дыма, так и дернулся — край его халата оказался слабо, но все же зажат согнутым мизинцем Делии Вонг.***
Рената Рамирез была не только влиятельной заключенной женского корпуса Арлингтонской тюрьмы, но и просто хорошим человеком и чуткой подругой. — Да что ты… Боже, — вздохнула Рената, протянув соседке по камере салфетку так, словно передавала тикающую бомбу. — Ну убили мужа в перестрелке, и что теперь, плакать? И мягко похлопала сокамерницу по спине. — А он был застрахован? — Рената Рамирез! — послышался оклик охранника в коридоре. Рената тут же отбросила траурную маску сопереживающего компаньона, вскочила на ноги и подлетела к двери. Вместо привычного охранника, с которым Рената частенько даже подшучивала, за ней пришла сурового вида женщина в привычной униформе и с резиновой дубинкой на поясе. — А где Трой? — на всякий случай спросила Рената. Женщина не ответила, лишь прижала карточку-пропуск к панели в стене. Индикатор на двери мигнул зеленым. — На выход. Они снова шли по полутемному корпусу. И снова свернули в коридор, ведущий в зал для свиданий. Вдыхая запах моющих средств, которыми пах свежевымытый пол, Рената стиснула зубы. — Я ведь могу отказаться от свидания? Но вместо ответа ее грубо повернули к стене для быстрого обыска. — У меня никогда ничего не было. — Не я сидела в одиночке за шило в тампоне с аппликатором, милая. В зале свиданий за дальним от двери столиком снова ожидал мистер Роквелл. Жилка у виска Ренаты дрогнула. — Как ваши дела, Рената? — мистер Роквелл не улыбнулся. Рената села за стол и, дождавшись, когда за охраной захлопнется дверь, произнесла: — Лучше, чем ваши, раз вам настолько нечем заняться по ночам, что вы ходите по тюрьмам. Их взгляды пересеклись на мгновение. — Позавчера с вами приходил беседовать сотрудник Лэнгли, — сказал мистер Роквелл. — Понимаете, чем занимаются в Лэнгли? Рената закатила глаза. — Какая разница, если сотрудник Лэнгли был послан туда же, куда и вы. — Вам все еще кажется, что вы здесь хозяйка? Рената честно закивала. Мистер Роквелл пожал плечами. — Не буду спорить, я пришел не за этим. Он раскрыл папку-конверт и достал из нее толстую стопку гладких листов. И чуть махнул этой стопкой, демонстрируя. — Знаете, что это? — Списки тех, кто называл вас гнилым пидорасом? Пропустив комментарий мимо ушей, Мистер Роквелл уселся удобнее, всем видом показывая, что беседа будет долгой. — Это рукопись. Из-под пера одной нашей общей знакомой. Лицо Сильвии обрамила маска ледяной тревоги. — И что? — И это бомба. Знаете ли, пока вы здесь шьете трусы, изводите заключенных и рыдаете перед присяжными, у Розы Грейнджер-Уизли закончился творческий кризис, — протянул мистер Роквелл. — И она очень продуктивно поработала в последний год. Вы ведь не думали, что ваша трогательная и практически интимная переписка просто останется между вами обеими и не станет частью бесценного писательского материала? Внимательно глядя я в лицо Ренаты, мистер Роквелл опустил рукопись. — Или думали? Глаза, глядящие на него, прищурились. — Позвольте уточнить, такой мегамозг, как вы, доверился самой скандальной журналистке современности? — Мистер Роквелл усмехнулся. — Мне жаль. Но это действительно будет бомба, когда выйдет в печать. Ведь Роза проделала титаническую работу, особенно восхищает… одну минуту, я даже где-то приклеил стикер... ага, вот. Быстро полистав бумаги, мистер Роквелл вытянул наверх листы, отмеченные липкой зеленой полоской. — Вы ведь помните, кто такая Джойс Рамирез? — спросил он. — Думаю, помните, раз до сих пор носите фамилию людей, с которыми недолго прожили в детстве. Наверняка очень к ним привязались. Рената, у меня для вас отличные новости. Роза нашла вашу приемную мать. Губы Ренаты дрогнули не то в усмешке, не то в гримасе. — Ей далеко за восемьдесят, но она помнит вас и любезно рассказала Розе все. Мистер Роквелл улыбнулся и начал читать вслух. — … до сих пор вспоминая ее, Джойс не сдерживает слез. «Ренате было восемь, когда мы с мужем забрали ее из приюта» — вспоминает Джойс. — «Мы знали о тяжелой судьбе девочки — ей доводилось следить за младшей сестрой и больной бабушкой, которая не справлялась с воспитанием. Такое не могло пройти бесследно, и мы с мужем, Эдом, были готовы к любым испытаниям. Рената не рвалась домой и не вспоминала родных, мне показалось, что общий язык был найден и девочка сумеет быстро привыкнуть к новой семье, но с Ренатой оказалось действительно сложно. Она была очень неухоженным ребенком, который закатывал истерики при любой попытке ее искупать и причесать — разумеется, в том нет вины ребенка, но это лишь часть сложностей. Характер Ренаты, истинный характер, проявился вскоре после того, как мы забрали ее. Она оказалась ребенком очень своевольным и лживым. Я не раз ловила ее, лазающей по карманам — девочка воровала, и не только у нас — ее вылавливали у себя наши соседи». Ага, то есть вы всегда были отдельно от закона? Мистер Роквелл ехидно глянул на Ренату поверх рукописи. — «И это не говоря о неисправимой привычке девчонки воровать и прятать еду. Разговоры и наказания не приносили плодов. Под ее матрасом я продолжала находила объедки, что стало причиной появления в нашем доме мух, которых не удавалось вывести годами!». Не отрываясь от рукописи, мистер Роквелл слышал, как негромко хрустнули костяшки тонких пальцев. — «Больше года мы окружали потерянного ребенка лаской и заботой, но Рената отдалялась и показывала свое настоящее лицо. Мой муж Эд, несмотря на тяжелую атмосферу в доме, всегда защищал Ренату, жалел и использовал любую возможность, чтоб побыть рядом и уделить ей внимание, но девочка не ценила этого. Она не принимала нас и становилась опасной для наших детей. Мой младший сын подавился фигуркой конструктора «Лего», которая невесть как оказалась в его манеже, а Рената стояла и смотрела, как он задыхался — я чудом подоспела в детскую! Конечно, я не виню девочку в случившемся, но подобные «случайности» происходили все чаще. Содержимое аптечки оказывалось в тесте для блинчиков, плита включалась ночью сама по себе, поворачивались краны и заливали все водой, на участке то и дело появлялись больные бродячие собаки и еноты… В нашем доме словно вместе с Ренатой поселился озорной полтергейст. Когда же Рената повадилась сбегать, полиция находила ее в разных частях города и возвращала домой, а мы с мужем становились объектом соседских сплетен и проверок. Не помню, что было последней каплей, мне до сих пор больно думать о том, что мы отчасти предали девочку. Но за два года вопрос «или мы, наша семья, или Рената», стал ребром. Мы боялись за наших детей, устали от постоянных ссор и скандалов, не могли терпеть выходки Ренаты, и ничего не оставалось, как вернуть ее в приют…». Мистер Роквелл опустил рукопись. — Сучкой вы были всегда. Рената косо усмехнулась. — Представляете, как я эволюционировала за столько лет? — Не иначе, как во вселенское зло, знаю. Вы понимаете, Рената, что это лишь половина одной главы будущего бестселлера? Глядя перед собой насмешливо, Рената закинула ногу на ногу. — Как вам, знать, что вашу историю, могут знать не только с ваших слов? — поинтересовался мистер Роквелл. — Причем все, у кого есть возможность зайти в книжный и купить книгу Розы. Рената не ответила. — Я могу подождать еще. И дождаться ответов на свои вопросы. Кто-нибудь их найдет. Или я сам, или разведка, или Роза с блокнотом, кто-нибудь заговорит о культе. Не думайте, что жрицу ищет один только Роквелл, которому по ночам больше заняться нечем. Если ответ найдет Роза, это станет еще одной главой бестселлера. — И? — И вы бы не хотели, чтоб эта книга вышла, правда? Вам стыдно быть действительно слабой и беззащитной в прологе. И униженной в эпилоге. Вы серьезно думали, что Роза Грейнджер-Уизли с вами переписывается, потому что хочет быть другом? — Напомните, кто выпустил в массы статью о правде в лабиринте Мохаве? — Это было нужно. — Но это вбило в вас последний гвоздь, — сказала Рената. — К слову о Розе Грейнджер-Уизли. Мистер Роквелл спрятал рукопись обратно в конверт. — Я жалею тебя примерно так же, как и презираю, Рената. — Ну вот, макулатура репортерши еще не попала к издателю, а меня уже жалеют. — Помоги мне прекратить дела культа, и макулатура не выйдет. Придвинувшись ближе, мистер Роквелл понизил голос так, словно опасался, будто под столом сидит гнусная писака Роза и уже десятый блокнот исписывает сенсациями. — Расскажи, что знаешь и что происходит сейчас. Под запись и для протокола. И я тебе обещаю, что в таком случае Роза в лепешку расшибется, но не сумеет издать книгу — все, что в ней написано, все, что касается культа и твоей личности, станет материалами дела государственной важности. В ближайшие сто лет огласке это не подлежит. Я сделаю все для того, чтоб твои показания и твоя история попали под нужный гриф. Брови Ренаты дрогнули вверх. — Однажды я поверила в твои обещания, и тут же оказалась в лабиринте Мохаве. Убеди меня лучше. — Хочешь увидеть историю успеха грязной неуправляемой сироты на полках? — Пока это звучит, как игра на моей гордости. — Да. — Я не гордая. — Ты бы видела свое лицо, когда я читал интервью с Джойс Рамирез. Одно лишь интервью. Из тысячи потенциальных. Рената снова хмыкнула и не ответила. Лишь задумалась вслух. — Какая же ты мразь, Роквелл. — Со мной бывает, да. — Думаю, где-нибудь в параллельной вселенной мы бы с тобой были отличной парой. — Это уж точно. — Но я брезгливая, — призналась Рената. — С Поттером даже одним мылом не пользовалась, что уж говорить за одного отдельно взятого пидора. Глядя в показное безразличие на ее лице, мистер Роквелл вздохнул: — Просто поверь. Если бы я мог задавать вопросы кому-то другому, хоть даже и той девчонке с лабиринта, после пожара, я бы даже не заглянул в Арлингтон. И повременил со сборами, когда разглядел мелькнувшее в глазах Ренаты Рамирез замешательство. — Девчонка? Она выбралась из огня? — Да. Рената выглядела растерянной. — Это невозможно. — Она выбралась, — заверил мистер Роквелл. — Разнесла к чертям аэропорт Лос-Анджелеса, мост через гавань и жилую улицу в Провиденсе. И исчезла. Возможно, она уже мертва. — Черта с два, если она еще никого не родила. Рената вдруг замолкла и внимательно покосилась на мистера Роквелла, вновь опустившегося на скамейку. — Что это? У тебя в глазах только что было? Интерес? Фыркнув, Рената закрыла лицо рукой. — Хочешь, чтоб я рассказал о девчонке? Она выбралась, да. И что-то с ней в лабиринте случилось, что-то ее надломало. Поселило страх, — протянул мистер Роквелл. — Или сомнение. Или боль. Что-то ослабило ее, и позволило культу взять верх. Есть мысли, что с ней случилось в лабиринте? — Мне все равно. — А что же ты так внимательно меня слушаешь и даже не смеешься? Как вообще вы с Селестой уживались в лабиринте? — спросил мистер Роквелл. Огромные глаза Ренаты округлились. — Как? — Что? — Имя. — Селеста. Ее звали Селеста. Темные глаза лихорадочно забегали — Рената словно пыталась уследить за снующими по столу муравьями. Мистер Роквелл ловил каждый отблеск эмоции на остром лице. — Это невозможно, — только и ответила Рената негромко. Но замешательство не продлилось долго. Рената быстро посерьезнела. В блеске ее взгляда и лукавой усмешке, мистер Роквелл вновь увидел издевку. — Надеюсь, тебе здесь хоть чаю нальют. Иначе совсем зря потратил время. Мистер Роквелл поднялся на ноги. — Ты скоро выйдешь на свободу. Ты умная женщина. Подумай, что будет, когда окажешься вне защитных чар и без охраны. Может быть так, что культ, от которого ты бежала всю жизнь, тебя догонит, как догнал Селесту и тех двух женщин. Подумай. Вернувшись в камеру с гудящей головой, Рената дождалась, когда закроется дверь и опустилась на койку. Сокамерница, накрытая одеялом с головой, подрагивала, все еще давясь слезами. Пальцы Ренаты судорожно сжались. «Еще один всхлип», — закрыв усталые глаза, подумала Рената. — «И я тебя убью об стену». Из-под одеяла раздалось звучно шмыганье носом. Рената открыла глаза.***
Целитель Уизли всеми силами пытался не чувствовать свою руку. Она была большой и крепкой, мышцы напрягались, стоило руку вытянуть, и задача не ощущать тяжести была не из легких. Луи упорно пытался сам для себя сформулировать, что пытался сделать. И вот пытался расслабиться и отключить восприятие так, чтоб кончики пальцев стали невесомыми и легко прочувствовали биение сердца в груди Делии Вонг. Сердце директора Вонг билось слабо, но особого труда прощупать пульс не составляло. Луи долго крутился, сравнивая ощущение ее пульса на шее, на запястье, и в последние полчаса сидел неподвижно. Его ладонь легко соприкасалась с грудной клеткой лежавшей на кровати волшебницы, немеющие пальцы ощущали под кожей глухие удары сердца. Осторожно и очень медленно, словно боясь согнать опустившуюся на руку бабочку, Луи, обливаясь испариной, начал поднимать ладонь и постепенно разрывать соприкосновение с телом Делии. Ладонь поднялась в полудюйме над грудью, но кончики пальцев продолжали ощущать слабую пульсацию сердца. Боясь даже обрадоваться успеху, чтоб не отвлечься и не потерять это ощущение, Луи замер. Затекшую руку покалывало, дрожащие пальцы чувствовали тепло. В коридоре послышался оглушающий грохот. Луи дернулся и резко сжал пальцы. Тончайшее ощущение биения чужого сердца исчезло. Вылетев в коридор и оглядевшись, Луи думал, кого убить на месте. На полу, в луже разлитой воды, валялось ведро, а заколдованная швабра поспешно прыгала на месте, скорей размазывая влагу, нежели прибираясь. Едва удержавшись от того, чтоб швырнуть в швабру каталку, Луи сжал руку в кулак. «Ничего», — лихорадочно думал он, успокаиваясь. — «Это реально. У тебя получилось уже дважды». Еще две недели назад, Луи, в пятый раз перечитав материалы, думал, что это действительно шарлатанство. Невозможно чувствовать биение чужого сердца, не прикасаясь к телу. «Я должен повторить снова». Но дверь одной из палат в коридоре хосписа мерцала по контуру алыми искрами — вмешательство целителя Уизли в битву между жизнью и смерти было необходимо и другим. Смена подходила к концу. Бросив перепачканный гноем халат в корзину, Луи тщательно мыл руки. Казалось или нет, но кончики пальцев правой руки все еще чувствовали тепло чужого сердца и пульсацию биения — даже под слоем мыльной пены и струей холодной воды. Луи ловил себя на том, что помешался. Он не хотел возвращаться домой и покидать хоспис. Не хотел думать, что в Святом Мунго, кроме директора Вонг, есть и другие пациенты. «Был ли Нейт увлечен так же?» — все чаще думал Луи. — «Когда один из его экспериментов увенчался успехом?» Память подсказывала, что Нейт был не просто увлечен. В его голове не было места ничему другому, кроме бесконечной гонки за таблеткой от смерти. «Но почему у него не получилось? Он был уверен. «Второе Дыхание» не приняли в Салеме, не приняли и позже, но когда его останавливала неудача. Натаниэль Эландер был из тех, кто утирал плевки в лицо и считал, что вызов принят. Он действительно мог бы стать великим». Было странно думать об этом. Шум воды из крана Луи почти не слышал. «Почему ты сдался? Почему ты забросил «Второе Дыхание» на десять лет?» Таблетка от смерти стала аферой века. «Но у меня получилось», — сокрушался Луи. — «Почему у меня? Почему у тебя нет?» Он внимательно рассматривал свои руки. Сильные, мускулистые, за всю жизнь натягавшие не менее тонны веса гантелей и штанг. Изнеженные женской лаской и закаленные болью полнолуния. Руки Нейта были скрюченными, слабыми и утратившими чувствительность — он с трудом держал ложку под конец жизни. «Дело в этом?» Взгляд задержался на мерцающей бусине красного минерала, подвешенной на тонкий шнурок кожаного браслета. — Или в этом? Луи знал, что сегодня домой он не вернется. Потирая околевшие в холодной воде руки, он вернулся обратно в палату Делии Вонг. Плотно закрыл дверь, потушил свечи, оставив лишь одну рядом, сел на край кровати и взволнованно прошептал: — Давай еще раз. Только помогай мне, не как обычно. Могло не получиться снова — Луи слишком волновался, слишком загорелся, чтоб оставаться спокойным. Пальцы привычно ощупали запястье, затем шею, сравнили ощущения от слабого пульса. — Делия, не подведи, — шептал Луи, растирая холодные ладони друг о дружку. — Мы команда. И, стянув легкое одеяло, опустил ладонь на грудь. Сквозь кости и сухую кожу Луи почувствовал — навстречу ему сердце сделало удар. «Давай». Рука вытянулась. Луи размял спину и хрустнул шеей — сидеть долго, настраиваясь, пока ладонь не запомнит толчки, а сама рука станет невесомой и словно растворится в легкости. Не чувствовать напряжения мышцы, не зевать, не дышать резко, перестать быть, оставить лишь ладонь, которая чувствует ритм чужого сердца. Двадцать секунд без движения и мыслей ощущались, как двадцать лет. Спину начало сводить. Ногу свело судорогой, и очень зачесался кончик носа. Немеющая ладонь ощущала тепло. Над кроватью громко тикали часы — Луи заглушил этот звук, настойчиво поддерживая в голове отсутствие мыслей. Дрожащие пальцы оторвались от груди и поднялись на ничтожные пару миллиметров. Ладонь застыла, не ощущая тела под собой, но чувствуя жар и отчетливое биение. Луи задержал дыхание, медленно оттягивая руку выше. Быстрее, чем в прошлый раз, аккуратней, удерживая связь, предугадывая следующий удар сердца. Когда же рука поднялась высоко над телом, Луи осторожно перевернул ее, ладонью кверху. И, глядя на нее, чувствовал, будто держит в руке человеческое сердце. Живое. «Завтра я это повторю». Даже за стенами палаты ладонь пульсировала и нежилась в тепле. Луи шагал по коридору хосписа, к выходу. «Нет», — пронеслось в голове. — «Сегодня. Сейчас». И почти развернулся, чтоб вернуться в палату, но увидел, что в коридор зашла белокурая волшебница в темно-алой мантии. Они едва не столкнулись, и Луи, опустив взгляд, все же вышел на лестницу, провожаемый тяжелым взглядом Маделайн Вонг.***
— Она не боится? — Боится. Но молчит и ржет. — Сука. И что теперь? — Мои козыри — уже все. — Сыворотка правды? Мистер Роквелл тяжело вздохнул. — Да, но у нас ее нет! — в его голосе прозвучала звонкая издевка. Свонсон фыркнул. — В смысле? — В прямом. У нас нет сейчас Сыворотки правды, потому что ею в последние месяцы едва ли не окна мыли. И сейчас Шарлин из хранилища зелий мне сказала заполнить форму, отправить на согласование президенту Локвуду, и, если все хорошо, то к концу января мне перепадет несколько пузырьков из новой поставки! Губы Свонсона так и тянулись в нервном смехе. — Не шутишь сейчас? Мистер Роквелл повернул голову. — Обалдеть, — только и ответил Свонсон. — К концу января? Да она к концу января выйдет досрочно, сядет на самолет и прощай, МАКУСА. — Я знаю. Они шагали к штаб-квартире в самом мрачном расположении духа. — Копнуть в смерть Орхана? Найти что-нибудь? — Я уже пробую. Но, чувствую, глухо. У нас был один свидетель, и тот — Ли Вонг. — Не то чтоб я несправедлив к Ли… — Да, он мог оговорить Ренату, чтоб не всплыло, что-нибудь неугодное ему, — подтвердил мистер Роквелл. — Мог. Он толкнул дверь и шагнул в залитое теплым светом помещение. — У нас нет времени. И ничего лучше тоже. — А что твой альбинос с пятью дипломами, не может сварить Сыворотку правды? — протянул Свонсон, покосившись в сторону. Эл невзначай попала ему водой из брызгалки в лицо, и быстро повернулась к папоротникам у окна. — Арден, — строго окликнул мистер Роквелл. Чуя, что ей прилетит за оскорбление американской разведки, Эл выглянула из-за зеленых зарослей. — Оставь цветы в покое и беги за кастрюлей. Сумеешь сварить Веритасерум, если достану ингредиенты? — Веритасерум не варят, а смешивают и процеживают. — Долго его… смешивать и цедить? — Месяца четыре, — нахмурилась Эл. — Сколько?! Мистер Роквелл аж голос повысил, заставив Эл вжаться в стену. — Пока перья болтрушайки не растворятся, и на стенках сосуда не образуется слизь. Это небыстро. — Провал, — протянул мистер Роквелл. — Нет-нет, не в тебе. Все хорошо. Иен, идем. Эл выдохнула, когда они прошли вперед. — Я уже сам готов сделать улики, говорящие о том, что Орхана убило не сердце, а Рената Рамирез… Мистер Роквелл выпалил в сердцах, но прервался на полуслове и обернулся, услышав громкий звук позади. Эл Арден, поспешно подняв выпавшую из рук брызгалку, топталась у разлитой на полу воды и даже с расстояния чувствовала переносицей щекотку прохладного полупрозрачного взгляда. — Заходи. — мистер Роквелл распахнул перед Свонсоном дверь своего кабинета. Свонсон скользнул внутрь и сразу сел на диван. Мистер Роквелл сел в кресло напротив. — Я не для пожаловаться на Ренату тебя попросил заглянуть. — Интересно. И зачем же? — Я что тебе сказал неделю назад насчет Эл Арден? Свонсон нахмурился и покрутил трость в руке. — Какого черта, Иен? — прямо спросил мистер Роквелл. — Если есть к ней какие-то претензии у Лэнгли, проверка, что угодно — только через меня и через запрос. Девчонка ходит и оглядывается. — Это правильно, но причем здесь Лэнгли? — За ней следят в ее же квартире. За руку никого не поймала, но, говорит, что кто-то лазает. — А с чего ты взял, что это мы? — А кто? Лицо Свонсона посерьезнело. — Это плохо, — произнес он, невесть что имея в виду. — Если потеряем ее, потеряем… короче, надо держать Эл живой, здоровой и под боком. Мистер Роквелл глядел так, словно над ним издевались. — Ну, девчонке, конечно, могло привидеться. И район тоже неспокойный. — Переселяйте ее. Показалось, нет, переселяйте. — А конспиративное убежище ей не предоставить? — мягко спросил мистер Роквелл. — Может и стоит. — Сейчас серьезно? Лицо Свонсона оставалось непроницаемым. — Джон, я не знаю кто она и откуда здесь взялась, но Эл Арден — это такой козырь, что британское министерство у нас в кулаке. Не спрашивай, я не могу найти ответ, но она им нужна. Нельзя ее отдавать, и я сначала не понимал, почему ты ее принял на службу, но теперь понимаю — она под присмотром. — Не поэтому вообще… — Переселяйте ее. Мистер Роквелл растеряно огляделся. — Ладно, посмотрим, что можно сделать. Разговор закончился не тем, чем ожидалось. Пристыдить бывшего ученика и потребовать соблюдения процедуры не вышло — Свонсон покинул кабинет, оставив мистера Роквелла встревоженным. — Арден, — выглянув в общий зал, позвал мистер Роквелл. — Зайди. Немногочисленные мракоборцы проводили Эл взглядами. Та, почти шипя, повиновалась. Мистер Роквелл пропустил ее вперед и закрыл дверь. — Скажи мне, Элизабет, — протянул он, сев за стол. — Не знаешь ли ты случайно, может быть, вдруг, некую Ренату Рамирез? Серые глаза впились в Эл нетерпеливым взглядом. Эл, слушая белый шум в ушах, моргнула, поджала губы и едва заметно кивнула. — Не очень хорошо. — Здесь или… — Там. — Хорошо, — кивнул мистер Роквелл. — И как она тебе? — Мне она нравилась. На вас похожа. Мистер Роквелл вытаращил глаза. — В смысле? — холодно уточнил он. — Вроде строгая и важная, но на деле — плюшевая мамка такая… — Арден, ты совсем страх потеряла? — Извините, сэр, — Эл смутилась и отвела взгляд. В несмешной ситуации ее рвало рассмеяться. — А что вы… — Она что-нибудь рассказывала тебе? Что угодно, — нетерпеливо бросил мистер Роквелл. — Прошлое, цели, мечты, что-нибудь. Так звучала ода безысходности. Эл рассеянно покачала головой. — Совсем ничего? — надежда упала. — Ты же знала ее. Вы просто молчали? Хоть что-то же она сделала, раз ты о ней хорошего мнения? — Она мне привезла сами-знаете-что. — Эл понизила голос до шепота. У мистера Роквелла аж дыхание перехватило. — Что? Что она тебе привезла, Элизабет? Темномагические артефакты? Что-то, связанное с культом? — Мозг отчаянно генерировал варианты. — Кукла вуду? — Нет. — А что? Эл вспыхнула. — Прокладки. — Что?! Мистер Роквелл так звучно закрыл лицо руками, что, казалось, оставил себе во лбу вмятины. — Она купила твое доверие прокладками? — Ну знаете ли! — прорычала Эл. — Вам, мне кажется, не доводилось изучать, как растет ваше тело по учебнику анатомии восемнадцатого века. — Может, — мистер Роквелл вздохнул. — Может, что-то было в пачке? — В пачке? — Да. — Осколочная граната, симфонический оркестр и плавленый сырок. Мистер Роквелл, у вас все нормально в этой жизни, или на фоне всего кукуха уже за полярный круг улетела?! Мистер Роквелл застыл, как от пощечины. Моргнул пару раз и мотнул головой, чувствуя, что мозг кипит. — Да. Прости. Эл косилась на дверь. Мистер Роквелл тяжело вздохнул и налил в высокий стакан воды из стеклянного кувшина. — Рената Рамирез — единственная женщина из культа, к которой мы можем подобраться и что-то узнать, — произнес он. — И она это знает. И молчит. Она не боится ничего из того, что МАКУСА может ей предъявить. Лабиринта нет — ее нечем пугать. Мистер Роквелл сделал большой глоток. — И я не знаю, чем прижимать ее. Эл перевела взгляд. — А почему именно прижимать? — поинтересовалась она. — Она встанет в оборону, она жесткая. И вам ее не переиграть. Мистер Роквелл невесело усмехнулся. — Она не поймет другого подхода. Она действительно жесткая. У нее нет никого, кому не было бы плевать на ее судьбу за решеткой. И она ни к кому не привязана, никого не ценит, никого не любит и никому не верит. Кроме денег. Которых у нее вагон. — Нет. Эл покачала головой. — Я плохо ее знала. Но достаточно, чтоб сказать вам, сэр, что вы ошибаетесь. Мистер Роквелл снова опустился в кресло и вскинул брови. — Продолжай.***
На нижнем этаже больницы Святого Мунго рождественские гимны и перезвон колокольчиков, доносившиеся из приемного покоя, звучали приглушенным эхом. Целитель Уизли мотнул головой — эхо заранее его сбивало. Тщательно и плотно заткнув скомканной простыней тонкую щель меж дверью и полом, Луи выпрямился и подошел к кровати. Зажигалка чиркнула, задымилась перевязанная нитями связка сухих трав. Густой едкий дым потянулся к потолку. Одеяло сползло к ногам. «Делия, соберись, у нас большие планы», — отчаянно думал Луи, растирая ладони Рука вытянулась вперед, слишком тяжелая, напряженная и подрагивающая в волнении. Пришлось пару раз сжать пальцы в кулак и мотнуть кисть, разгоняя кровь. Ладонь мягко опустилась на грудь — Луи вытянул пальцы и застыл. От духоты и запаха трав на голодный желудок замутило. Изо всех сил сохраняя ясность сознания и отсутствие мыслей, Луи ощущал ладонью стремительно растущее тепло и толчки сердцебиения. Мышцы сводило судорогой, затекшие пальцы немели. Ладонь казалась горячей и действительно невесомой, чужой, но четко чувствующей ритм трепещущего сердца. От каждого удара скручивало узлом желудок от волнения. Каждый удар отзывался в ушах, слишком громко и отчетливо, чтоб это было правдой. От едкого дыма хотелось зажмуриться. Луи не смел даже моргнуть, внимательно наблюдая за тем, как отводит ладонь от Делии все выше и выше. Пальцы тянулись сквозь густой горячий воздух, и чуть сжимались, когда ладонь ощущала очередной удар сердца. Раз за разом считая удары и предугадывая их, Луи не мог оценить, насколько точно выучил ритм сердцебиения. «Я могу убить ее?» Дым, тянувшийся от оловянной посудины, закручивался беспокойной спиралью. Луи, замерев на мгновение, уставился в безжизненное лицо волшебницы и, считая пульс, резко опустил ладонь на деревянную тумбу. Хлопок растворился в очередном ударе. «Назад не спетлять». Ладонь приподнялась и снова ударила по тумбе. Считая про себя, Луи отбивал ритм, с которым билось сердце Делии Вонг, чувствовал, как горят от напряжения пальцы, и как отзывается на ритм его собственный пульс. Голова шла кругом. Пряный запах словно проникал под кожу, окутав каждую клеточку тела. Ладонь ускорила отбиваемый ритм — хлопки становились быстрее и громче отзывались сквозь пелену. Не было нужды прогонять мысли: в голове горячий смог дурмана гонял перекати-поле. Ритм становился глубже. Единственная мысль, которая прорвалась в сознание Луи, гласила — сердце Делии Вонг в груди сейчас лопнет. В коридоре послышались спешные шаги. Дверь дернули. Позади по плитке застучали каблуки. — Вон из палаты! — надрывалась Маделайн Вонг. — Слышишь меня?! Вон!!! Луи чуть повел головой в ее сторону. Из коридора потянуло прохладным воздухом и запахом моющих средств. «Нет, нет, нет, не сейчас!». Дурман рассеивался. Маделайн Вонг кричала в истерике, сгибаясь, как подкошенная марионетка. В коридоре снова послышался топот ног. Кто-то схватил Луи за плечо и попытался столкнуть с кровати, но тот слепо и не оборачиваясь отпихнул его свободной рукой, сильнее, чем требовалось — послышался звук, с которым бы кулак заехал в свежее тесто. — Уизли! — сквозь дурман звучал голос целителя Зеллер. — Ты… «Не сбивай меня, блядь!» Но ладонь отбивала ритм так быстро, что он походил на аплодисменты. Две пары рук вцепились в Луи и потащили назад. Санитары оттянули его к стене и нацелили волшебные палочки в лицо. Тяжелой крышкой накрыли оловянное блюдо, и в такт звуку звякнувшей посудины, Луи опустил вытянутую руку и резко отбил последний нестройный аккорд ладонью по стене. Тело на скрипнувшей кровати, словно ветром подтолкнуло вперед. Согнувшись и дрожа, давясь хриплыми жадными вздохами и тут же заходясь кашлем, Делия Вонг слепо смотрела перед собой сквозь пелену длинных, похожих на спутанную леску, волос. Открытый рот жадно хватал горячий воздух. Их с Луи взгляды встретились. — Делия, — простонал Луи, тяжело откинувшись назад и врезавшись затылком в стену. — Мы правда отличная команда. И стукнул по стене в последний раз. Делия, выдохнув, рухнула обратно на кровать и тяжело, как после долгого бега, задышала. Измученная Маделайн упала на стул и уставилась сквозь целителя Уизли в отделанную плиткой стену.***
Дверь щелкнула, когда мигнул зеленый индикатор. — Попустил карцер, милая? — плотная женщина в униформа охраны посветила в лицо Ренаты фонарем. Рената фыркнула. — О да. — На выход. Вместо привычных камер, они свернули в хорошо знакомый коридор. Только увидев пластиковые двери зала свиданий, Рената прошипела сквозь зубы: — Да ты издеваешься. Грубые руки прижали ее лицом к стене. Обыск не продлился долго. Пластиковые двери открылись. Влажный пол пах резким моющим. Мистер Роквелл шагал ей навстречу. — Раунд три, рождественский, поехали, — гадко усмехнулась Рената. — Что на этот раз? Мои детские фото, приведешь монашку из приюта или тупо упадешь на колени и будешь плакать? Но мистер Роквелл лишь прошел мимо, к двери. Рената проводила его удивленным взглядом. И повернула голову к столу, над которым продолжала светить лампа. Острое надменное лицо изменилось, как по щелчку. Усмешка исчезла, рот приоткрылся. Влажные глаза распахнулись, задрожали веки. Нервно задергались пальцы, комкая растянутые манжеты кофты. Мистер Роквелл жадно ловил каждую эмоцию на лице насмешливой Ренаты Рамирез и, все еще не веря своим глазам, вышел из зала. Дверь негромко хлопнула. Рената, не оглядываясь на него, зашагала вперед, выравнивая судорожное дыхание. Ускоряла шаг, минуя пустые столы и скамейки, приближалась, но вскоре остановилась, как перед шлагбаумом, чтоб скривить губы в надменной и брезгливой ухмылке снова, и сказать впервые за эти чертовы почти два года: — Фу, Боже… И ничего другого я услышать не ожидал. — Здравствуй, кобра. Я годами репетировал гадость, которую выплюну ей в лицо. Но в горле пересохло, и я, как мальчик в школьной пьесе, все забыл. Смотрел в знакомое лицо, вспоминая, ухмыляясь в ответ. Она вдруг посерьезнела нешуточно и глянула на меня с презрением. — Как ты согласился вообще ехать с ним в Арлингтон? — Я ехал не с ним, а к тебе. Она рассеянно моргнула. На лице было замешательство — не верила, кобра, глазам своим проклятым. — Ты хотя бы заставил его умолять и понять, что оказал не безвозмездную услугу, Поттер? Я фыркнул. — Можешь мною гордиться. Уголок ее рта дернулся в улыбке. — Хорошо. Я не знал, сколько нам дали времени. Но мы его теряли. Стояли на расстоянии друг от друга, глядели перед собой. Не знаю, с чем я смотрел на нее. Но она смотрела так, что я понял — мне не придется рассказывать, что дела в порядке. Я шагнул навстречу самому беспощадному из учителей афериста и заглянул ей в глаза, приподняв пальцами острый подбородок. — Я никогда о тебе не забывал, Сильвия. И я больше никогда не оставлю тебя одну. Палец дрогнул от скатившейся на него влаги. И все кобрячьи кости хрустнули под моей рукой, когда я решился ее обнять. Тонкие пальцы коротко, но очень крепко сжали рубашку на моей спине в ответ. — Поттер, — прошептала Сильвия мне в ухо. — Скажи правду, что с моим цехом боеприпасов? Я усмехнулся и зажмурился, чувствуя, что плечи Сильвии подрагивают. «То ли еще будет, кобра».***
Заплывшие мешками отеков глаза грузного старого байкера смотрели перед собой. — Я не справляю Рождество, падре, — прогудел он, опустив закованные в наручники руки на металлический стол. По маленькой комнатке прокатилось звучное эхо. — Здесь полно набожных латиносов, можешь впаривать всю библейскую херню им. А я в Бога не верю. — И правильно делаешь. — Святой отец завел руки назад, расстегнул полоску белого воротничка и, сняв его, опустил на стол. — Он тебя уже оставил, Бобби Эдгар Миллс. Заключенный уставился на темно-синюю татуировку короны и возвышающегося над ней числа «тринадцать», что скрывались на шее за спущенным воротничком. Колючие усы и борода Бобби Эдгара Миллса раздувались от тяжелого дыхания. Рассеченная старым шрамом бровь священника дернулась вверх. Рука медленно придвинула на столе фотографию. Взгляды пересеклись, черные глаза смотрели, не мигая и не слезясь даже. Не выдержав напряжения, Бобби опустил взгляд на фото и тут же застыл. — Нет… Кулак мелькнул перед глазами так быстро, что от звона в ушах и свиста Бобби не почувствовал боли, лишь услышал хруст и увидел, что на стол, заливая фото, хлынула кровь. И завопил, когда вдруг два пальца сжали его нос и… сдвинули, от щеки, к которой он оказался смят, в середину лица. — А теперь глянь хорошенько, и скажи мне, — не разжимая пальцы и покручивая подвижные кости, произнес преподобный. — Где эта женщина и как она оказалась у тебя на пути?