Игры в богов

Ноги весили тонну. Я волочил их сквозь холодные прибрежные волны, вообще не видя конечной точки. С тех пор, как ноги едва почувствовали дно, казалось, волны мотали меня по всей акватории. Старался направляться строго прямо, пока глаза еще видели тонкую полоску берега, но течением кидало куда-то вбок. Я не вел про себя отсчет времени и не мог точно сказать, сколько минут прошло с тех пор, как короткий полет с горящего корабля закончился пронзившим тело падением в ледяную воду. Но тогда, сражаясь с волнами, я был в полной уверенности, что до берега не доберусь: ног не чувствовал, они еле-еле двигались, в глазах рябило и берег исчез вовсе. Но берег случился. И вот я волочил свои тяжеленые ноги, зачерпывая воду, в которой был уже ниже колен. Вниз тянула вымокшая куртка, словно к ее ремню привязали несколько гирь. Вдруг нога оступилась, и я рухнул на берег. Тут же обернулся, когда в щиколотку вцепились пальцы, и увидел в воде голову мертвеца. Он дернул снова, утягивая меня под воду. Я пропахал лицом каменистый берег, прежде чем резко отпинал инфернала обратно в воду и перевернулся на спину. Инфернал хрипло рычал и суетливо, словно ошпаренный, полз вперед. Его костистые пальцы комкали мою мокрую одежду. Я пытался отползти на берег, но так и рухнул на спину. Согнув руку, я, недолго думая, успел закрыть лицо. Беззубый рот сомкнулся на тяжелом кожаном рукаве, а я что есть сил пнул мертвеца ногой обратно в воду. Хрустнули кости, раздался плеск, вслед за ним хрип, и инфернал снова пополз вперед к берегу. Я увидел, что ног у него нет — вместо них в воде волочились обрубки. Пальцы сжали склизкий камень и резко опустили его на вновь оскалившуюся мне голову. В стороны, вместо брызг, полетели кусочки льда и замерзшей илистой грязи, сковывающие остатки плоти на теле мертвеца. Я снова ударил камнем, коленом прижав инфернала к берегу. Череп хрустел, треща, как плитка шоколада, пока голова не осыпалась в труху. На камнях остался коричневый след, а обезглавленное тело металось, суча руками. Обрубки ног дергались, и я, глядя на то, как калека-мертвец дрался с воздухом, опустил камень и расхохотался. В тот момент вид обезглавленного мертвеца, который норовил безуспешно перевернуться, сучил ножками-культями и где-то в воздухе пытался нашарить воображаемого противника показался мне вершиной комедийного искусства. Он был похож на гигантскую гусеницу, мечущуюся на раскаленной сковороде. На скользком берегу руки разъезжались и я, сгорбившись, прервал смех так же резко, как и начал хохотать. В груди вдруг сжалось что-то, мешающее сделать вдох. В горле застыл сухой кашель, ноги отказывались подниматься — у нас в этом плане с инферналом были шансы равные. Я рухнул на берег и с трудом перевернулся на спину. В щелочку почти сомкнувшихся век виднелось красивое рассветное небо. Внезапная мысль, которая пробилась сквозь затуманенное навалившейся усталостью сознание, была тревожной. Я вроде слышал, как руки калеки-инфернала рассекают воздух, и задумался над тем, как вообще этот бедолага оказался на берегу. Остатки «Октавиуса» виднелись вдали догорающим заревом. По волнам лениво дрейфовали гнилые доски и ошметки парусов. К берегу выбросило и меня, и мусор, и инфернала. Мысль была о том, что если до берега добрался один инфернал, то может добраться еще один, а может и целая дюжина, а может и больше, а может и все. Шумевшие волны уже могли выбросить их на камни, и сейчас они придут ко мне, мстить за безногого униженного товарища, а у меня нет ничего, кроме засранного чайками камня. Мне бы подрываться и бежать подальше от воды, но так не хотелось этого делать. Я устал настолько, что не мог дышать и моргать. Тело казалось трехтонным — оно словно вросло в берег и растекалось тягучей жижей в щели меж камнями. Удивительно, но холодно не было. В стенах Дурмстранга куда холоднее, выходить осенним утром на крыльцо, чтоб покурить, куда холоднее, а тогда, на берегу, не хотелось даже ладони растереть, чтоб согреться хоть немного. Я не хотел ни бежать, ни вставать, ни в тепло — только спать. И был к этому очень близок. Последнее, что я, повернув голову, увидел перед тем, как уснуть, была похожая на павшего титана Рада Илич — ее утратившее угрожающую мощь тело наполовину оставалось в воде. Рада тоже повернула голову, и наши взгляды встретились. Я рассеянно смотрел, как из ее вновь чернеющих шрамов сочится сукровица, а потом Рада, берег и море исчезли в темноте. Из сна меня вырвал жар. Я ощутил жгучую боль, и распахнул глаза. — Ты че творишь? — прохрипел я. Вытянутая рука едва живой Рады сжимала кончики моих пальцев. Вверх по руке ползла нестерпимая боль — я с силой отодвинулся и обхватил чуть пахнувшую паленым ладонь. Пальцы были красными, кожа на них натянулась и грозилась вот-вот надуться знакомыми всем, кто когда-либо задевал горячую сковороду, пузырями ожогов. Яростно дуя на пальцы, я ругался в голосину от нестерпимой боли, метался на месте, махал рукой, гоняя меж пальцами ветер. — Да иди ты нахуй! — Я пнул обезглавленного инфернала, попытавшегося уцепиться за мою штанину, и присел над водой. — И ты иди нахуй, червячиха! Сука… И если бы не сдержался и заверещал фальцетом от облегчения, с которым обожженные проклятой червячихой пальцы встретили ледяную воду, то звуком собрал бы на берегу всех инферналов мира. И тех, кто затонули вместе с «Октавиусом», и даже их южных собратьев из Сан-Хосе — те бы сломали окончательно забор виллы и вплавь добрались бы до севера, где от боли пищал Альбус Северус Поттер. И все, Рембо, который чудом немыслимым раскидывал на корабле мертвецов, с разбегу прыгал в холодную воду и рассказывал директору Дурмстранга, как жить эту жизнь, испарился! Вернулся Альбус Северус в лучшей своей ипостаси: обжег пальцы, диагностировал себе газовую гангрену и приготовился умирать. Когда по руке, барахтающейся в холодной воде, расползалась уже не боль, а судорога, я выпрямился и сжал ноющие пальцы. С отнюдь не джентльменским желанием сломать Раде лицо сапогом, я обернулся, чтоб напомнить, как она мне презренна, но Рада, кажется, отошла к праотцам. — Ой. — Я моргнул. Осторожно шагнул к ней. — Извините, — прошептал я неустанному инферналу без головы, осторожно переступив вытянутые обрубки его ног. Насторожено и медленно приближаясь, я присел рядом и потыкал пальцем в крепкий, располосованный шрамами бицепс. — Рада, не балуйся. — Потыкал снова. — Вставай. Кожа под черными шрамами была синюшной. Синие губы приоткрыты, лицо впервые показалось мне спокойным. Я наклонился так низко, что почти коснулся кончиком носа ее кожи. Но ни дыхания, ни сердцебиения не уловил. И я черт его знает, что делать в такой ситуации. Один на один с трупом в незнакомом месте… Нет, конечно, была ситуация, когда на мне скопытился от избытка чувств и слабого сердца заслуженный пользователь Тиндера, но тогда в доме нашелся большой чемодан, а неподалеку была река — ну то есть не все так безысходно. Что делать с Радой я не знал. «Да легче метро на этом острове вырыть, чем могилу для этой туши», — сокрушался я, но темная ведьма заслуживала пышных похорон. Делать нечего. В голове начали мелькать картинки краткой биографии Рады Илич моими глазами. Вот вспомнилась некрасивая мужеподобная девчонка из Дурмстранга, за которую я болел на Турнире Трех Волшебников. Потом симпатичная, но все еще немного мужеподобная девчонка, которая едва не вскрыла мою девственность, рискни я сопровождать ее на Святочный бал. Потом страшная, как смерть, ведьма, повернувшая ко мне изувеченное лицо в заколдованном чемодане, переправляющем темных магов в паломничество к инферналам. Потом страшная, как смерть, но даже как-то манящая преподавательница темных искусств. Короче говоря, я так себя накрутил, что секунд через пять уже был уверен в том, что ближе Рады Илич у меня в жизни никого не было, и что ее потеря оставит в моей душе глубокую пробоину, но тут эта скотина захрипела и закашляла. — Да еб твою мать, — отскочил я. — Рада, с тобой ни на бал не сходить, ни на похороны. Рада выплюнула сгусток крови и снова рухнула лицом в камни. Я распрямился и, наконец, огляделся. Мысль о том, что Раду придется где-то здесь хоронить, следовала прежде мысли «а где мы вообще?». Вдали виднелся гребень белых гор. Перед ними, ниже и ближе, были скалистые холмы с редкими темно-зелеными островками смятой травы. От берега к холмам, словно ступени, тянулись большие мшистые камни. Камни, камни, скалы, горы. — А, впрочем, здесь красиво, — я пожал плечами и, нащупав в кармане пачку, сунул в рот сигарету. Зубы сжали и тут же порвали размокшую бумагу. Во рту загорчил мякиш мокрого табака. — Мы сдохнем здесь, Рада. — Настроение улетучилось вместе с перспективой закурить. Дальше от берега, к холмам, я увидел у их подножья совсем странного вида камни. Они были идеально овальными, без острых сколов, словно здесь неподалеку обитал безумный каменщик, который в свободное от сумасбродства в одиночестве время обтесывал каменные валуны. Я залип, иначе и не сказать, на эти ровные камни, поднял взгляд выше, чтоб рассмотреть, что тянулось за холмом. На холме стоял человек. Он стоял близко к краю и глядел по сторонам. Я почти поверил в то, что вот он, безумный северный каменщик, ищет новое полотно для своего шедевра, но когда присмотрелся, щуря глаза, узнал невысокую плотную фигуру. — Ласло, — хотел было крикнуть, но из горла вырвался тонкий хрип. Я видел издали каждую волосину в его нечесаной шапке кудрей, почти чувствовал запах кислого винища на овчинной жилетке и слышал балагурный гогот единственного в Дурмстранге, оценившего по достоинству анекдот про пингвина, пакет и проститутку. Ласло! Я был так рад видеть его, больше, чем до посадки на «Октавиус» после летних каникул. Но не мог докричаться — голос сел, а Ласло, стоя на вершине холма, меня в упор не видел. Недолго думая, я подхватил камень и швырнул его со всех сил, стараясь попасть Ласло в лоб. Камень, разумеется, не долетел, но звучно ударился о скалистое подножье. Ласло дернулся и глянул вниз. Наши взгляды встретились. Я замахал руками, но тут же перепугался: — Куда?! Нет! Ласло направился прочь и исчез, и я почти этого урода проклял, но вот он появился снова — спускался по узкой тропке на берег. Ласло, держась за камни, спешно спустился на берег и я устремился ему навстречу. Мы схватились за протянутые руки и крепко обнялись. Ласло что-то сказал, но я не понял ни слова. — Чего? Он оглядел меня внимательно, задержал взгляд и достал из кармашка на рукаве палочку. Пристукнув по чудом удержавшемуся на куртке значку в виде золотого снитча, Ласло шепнул заклинание. Из карманного переводчика повалил пар. Мы с Ласло вновь переглянулись. — Он совсем вымок, — И я его понял. — Будет барахлить, если выберемся отсюда, купи новый… Я облегченно вздохнул. Ласло смотрел на меня с восхищением и недоумением. — Мы были уверены, что ты не выбрался. Ингар прочесал берег сразу после крушения… Охренеть можно, Альбус. Он аж меня хлопнул по плечу. Его рука была перемотана куском чьей-то мантии. Его хлопок меня очень отрезвил, и я задохнулся. — Ласло. — Вцепился в него, словно бы он сейчас исчез. — Помоги мне, Ласло. Там Рада… — Рада? — Лицо Ласло изменилось в маске священного ужаса. — Она жива? — Да, да! Наверное. Пять минут назад — частично. Помоги мне оттащить ее. Мы бросились к воде. Ласло дернулся, увидев барахтающегося на камнях инфернала. — Да забей, — отмахнулся я и, бросившись к Раде, перекинул ее тяжелую руку через свое плечо. Рада зашипела. Без Ласло я действительно не смог ее не то чтоб поднять на ноги, а даже оттащить от берега сил бы не хватило. Рада была выше нас обоих, тяжелее и сильнее — ее рука скоро отдавила мне шею и плечо. Ласло не был атлетом. Он был грузным и запыхался скорее моего, когда мы поднимались на холм по узкой скалистой тропке. — … мы те еще пловцы, такая паника была, — Ласло был красным, волосы липли к его мокрому лбу. — Ни единой мысли, только что на дно идти. Двигались, чтоб не мерзнуть, а потом всплыл посох Харфанга. Харфанг нас и вытянул. Я перехватил руку Рады поудобнее. — Нас потянуло через воду к берегу. Так и выбрались. — Все? — Да, — кивнул Ласло, чуть оступившись на подъеме. — Теперь уж точно, да. Мы поднимались куда дольше, чем Ласло спускался. То ли я запыхался, таща Раду вверх по склону, то ли действительно вдали от берега было чуть теплее. Мы поднялись, на поросший редкой сероватой травой участок земли, но впереди снова оказались каменные холмы. Я уже почти выругался, предвкушая еще один подъем, но Ласло повел нас в сторону, а не на какую-нибудь притаившуюся меж камнями тропку. И я увидел, как на этой «ступеньке» меж двумя холмами, тянувшимися к берегу, горит затухающий огонь. Ингар первым повернул голову. И бросился на помощь, явно поняв, что кости моего шейного отдела тяжелая рука Рады стирает в муку. Не помню, что я ему сказал, но помню ответ, который не понял — из того заключил, что Ингар все еще не с нами, а на берегу, как и на корабле, главенствует Бальдр Красный Щит. Харфанг вытянул шею, глядя на нас. Кажется, он не верил глазам своим еще больше, чем Ласло десятью минутами ранее. На узком морщинистом лице застыло изумление. — Не ожидали, господин директор? — едва переведя дух, прошептал я. — От тебя как раз ожидал. — Харфанг смотрел только на Раду. Что не так с коллективом Дурмстранга, раз Раду Илич, обладающую телом гладиатора и выносливостью чугунного казана уже заочно похоронили? Рада, конечно, не выглядела, как пышущая здоровьем женщина, да и как женщина, если честно, не выглядела, но, хер знает, хоть бы попытались дать ей шанс. Меня крепко обняла Сусана, подорвавшись с места. Одежда ее была сухой, но даже сквозь длинную дубленку я чувствовал, как дрожит спина травницы. — Ох, забыл, — вдруг спохватился Ласло и направил на меня палочку. Из моей вымокшей до последнего стежка одежды повалил густой пар. Я так и дрогнул, но тут же почувствовал очень приятный жар. Одежда вмиг высохла (с тяжелой курткой пришлось повозиться), но все равно оставалась холодной. По крайней мере, она не липла к телу, и даже ноги в кроссовках, которые можно было выжимать, уже не хлюпали. — Спасибо, — искренне поблагодарил я, все еще стуча зубами. Горячий пар так быстро развеялся, что вскоре я вновь начал мерзнуть. Скалы за спиной защищали от ветра и нас, и слабенький костер. Но от виднеющейся внизу воды тянуло стужей. Стоя на краю, я смотрел на бесконечную водную гладь, тянувшуюся к ясному серому небу. Ничего впереди не было. Даже остатков «Октавиуса», лишь одинокие доски неспешно бороздили заметно успокоившуюся воду. Я сунул руки в карманы и выдохнул пар изо рта. — А где мы, есть мысли? Видимо, не я один этим вопросом задавался. Сусана, кутаясь в дубленку с широким воротником, мех на котором топорщился свалявшимися иглами, шмыгнула носом. — Шпицберген. Точно говорю, — сказала она, словно объявив смертный всем приговор. — Да какой Шпицберген, — буркнул Харфанг насмешливо. — Шпицберген… И сам оглядел водный простор. — А может и Шпицберген, черт его знает. — Пожалуйста, — взмолился я, впрочем, уже разуверившись в надежде. — Скажите, что вы до сих пор не трансгрессировали только потому, что ждали нас с Радой. Харфанг тяжело вздохнул. — Куда? В Дурмстранг, защищенный от трансгрессии? — Знать бы еще откуда, чтоб наверняка на расщепило или не закинуло куда-нибудь похуже, — добавил Ласло. — У нас и так… Он обернулся к костру. — Тяжело. — То-то и оно. Я тоже обернулся. Не для всех кораблекрушение прошло без особых последствий, если не считать стучавших от холода зубов. Библиотекарь Серджу был видимо невредим, но крепко спал, съежившись в мантии, как в одеяле. Он и без того выглядел хлипко и болезненно, а тогда, казалось, и вовсе превратился в ледышку. Пострадала Сигрид, тоже замерзшая, но не спавшая. Рукав ее плотного синего платья был неаккуратно разрезан, открывая страшную воспаленную рану на сгибе плеча. Рана была покрыта темной коркой, которая сама по себе не образовалась бы раньше недели — видимо, кто-то все же пытался оказать волшебнице помощь. Но сквозь эту корку виднелась кость — вправлять ее не рискнул никто. Я скосил взгляд на Ингара. Мог ли он трансгрессировать, когда был несколько не в себе, уступив на месяц тело предку? Что-то на корабле свой посох Ингар использовал лишь раз, и то в качестве орудия удара по инферналу. — Магда ведь в замке, — вдруг вспомнил я. — Она спохватится, если мы не вернемся в указанное время… Хотя пока хромая повариха-вампир доковыляет из кухни до совятни, чтоб отправить весточку в министерство о том, что преподаватели не вернулись, мы вплавь успеем до Дурмстранга добраться. Меня вдруг озарила гениальная мысль, которая спасла бы всех нас сходу и за полчаса. Я похлопал карманы, не нащупал там палочку — боюсь представить вообще, где она потерялась в этой суматохе, и завертел головой. Волшебную палочку, как оказалось, сумел не потерять лишь Ласло. Я выхватил палочку у него из рук и только сжал крепко ее потертое древко, как Сигрид вдруг подняла взгляд: — Стой. Я повернул голову. — Какая у твоей палочки сердцевина? — прозвучал неожиданный вопрос. Настолько неожиданный, что я затупил. — Дра… а, не, погоди. Вампус, — ответил я не очень уверенно. — Зуб. Или коготь. Кусок вампуса, короче. — Вампус? — Сигрид почему-то скривила губы. — Ну да, вампус. А какая разница? Сигрид скосила взгляд на палочку Ласло в моей руке. — Вампус… не срикошетило бы… — Тогда дайте мне посох. — Да конечно! — спохватился Харфанг, взяв посох другой рукой, чтоб подальше от меня его держать. — Подпустите неуча к посоху — и себе руки оторвет, и другим. Если повезет. Вот эти тонкости в ситуации, где лучше никто ничего предложить не мог, смешили, честное слово. Я уперто сжал палочку Ласло, изо всех сил представляя себя жаркий обедний зал, в котором горели свечи и факелы, освещая три сотни повернутых к учительскому столу учеников в красных мантиях. — Экспекто Патронум, — прозвучало чужое мне заклинание, ни разу не приносившее пользы. Фортуна сжалилась, и серебристая птица, раскинув крылья, вылетела из кончика палочки с первого раза, не став дискредитировать меня, как педагога, перед коллегами. Я ликовал, ведь сам не раз получал от волшебников сообщения, которые передавало заклинание Патронуса, не знающее ни границ, ни усталости. Птица облетела меня, оставляя за собой шлейф мерцающих искр, а я вдруг понял, что гениальная идея отправить весточку в ближайшее министерство магии не сработает. Я выучил, как вызывать Патронуса, но понятия не имел, как заставить его передавать сообщения другим. Серебристая птица исчезла, оставив после себя лениво парящие искры. — Я уже отправил в министерство послание, — произнес Харфанг. — Остается лишь ждать. Прозвучало обнадеживающе. — Сколько ждать? Пока бюрократы до него доберутся, мы замерзнем. — Библиотекарь, как чуя, что давно никто не паниковал вслух, приоткрыл глаз. — Не переживай, некоторые послания игнорировать невозможно. — Исхудалое лицо директора Дурмстранга на миг исказила кривая усмешка. — Даже бюрократам. Оставалось действительно ждать. Ожидание, на самом деле, хуже западни. Делать было нечего, лишь смотреть в угасающий костер и подкидывать в него сухие травинки, растущие меж камнями. Бездействие не только утомляло, оно заставляло мерзнуть. Вскоре и я уже не пытался поддерживать разговор хоть о чем-нибудь, не до разговоров было. Тоже сидел, глядел в костер, несколько раз ловил себя на том, что засыпаю. Заговорил, как ни странно, Харфанг. — Что это было? На корабле. И хотелось съязвить, что темный маг не понял, кто такие инферналы и что не надо их кормить с ладошки. Но я представил, как все выглядело для тех, кто десятилетиями гонял на этом корабле по два раза в год. Знал каждую каюту, каждую треснутую дощечку, умиротворенно дожидался конца пути. Играл в карты, покуривал табак, читал, и вот в течение получаса на корабль обрушилось нечто. — То же, что в Сан-Хосе, десять лет назад, — произнес я негромко, придвинувшись к нему. — Вы слышали же об инферналах в Сан-Хосе? Харфанг кивнул. Говорили, что он на самом деле практически никогда не покидал северную цитадель Института Дурмстранг. Видимо, слухи добрались и туда. «Или не слухи», — я глянул бегло на прислоненную к валуну Раду. — Почти то же, что в Сан-Хосе. — Почти? — Харфанг вскинул густые брови. Я кивнул. — Инферналы там были другими. Мягкими. — Очень глупо прозвучало, будто бы я бегал по вилле и тыкал в мертвецов пальцами, словно в магазине хлеб на свежесть проверяя. — С них аж капало. Гниль… не знаю, что это было. Оно воняло мертвечиной. — А чем ему еще вонять. Мертвецы же. — Вот-вот. А эти — как камень. Замерзшие. — Команда «Октавиуса» и замерзла насмерть. «И это вообще никого не смущало по ходу, раз трупы сложили в трюме, а на корабле детей туда-сюда катали». — Но я не сказал этого вслух. Не помогло бы никак, да и Харфанга я начинал понимать. Если бы он знал, да кабы предусмотрел… Так уж устроен человек, что пока ружье ему в морду не выстрелит, он будет его в руках вертеть и в дуло заглядывать, думая, что это калейдоскоп. Мы поднялись и зашагали к краю холма. — Что с Радой? — задал я вопрос, на который, чуял, старый пень ответ знал. — Жадничала, — просто ответил Харфанг. И додумывай, Поттер, что хочешь — более директор говорить не хотел. Я даже не мог сказать, было ли ему жаль Раду. Харфанг не был удивлен тому, что с ней случилось на корабле. — Знаете, — произнес я, повернув голову. Щеку обожгло ледяным ветром. — Я был на том Турнире двадцать третьего года, в Шармбатоне. Харфанг не сразу понял, к чему я это вспомнил состязание двадцатилетней давности. — Я тебя вообще не помню, — честно сказал он. Как же так! В свои семнадцать я обладал уникальной приметностью — я был похож на театральную декорацию. — Я — тот парень со ставками. — А-а-а, — протянул Харфанг. — И вы должны мне денег. Думали, я вас не найду? Я усмехнулся обветренными губами. — Но, не о том речь. Вы не очень-то верили в Раду на турнире, правда? Лицо Харфанга потемнело. — И я вдруг понял, что после турнира дурмстрангцы не разъехались. Им два года еще учиться оставалось. Здесь ведь десять курсов. И Рада вернулась на север. — Я задержал на директоре взгляд. — Ваше отношение к ней очень изменилось после того, как вы увидели, как она показала себя на турнире, правда? — И как же она себя показала, Поттер? — Объективно лучшей. Взгляд Харфанга прожигал мне лоб. — Что ты пытаешься сказать, мальчишка? Когда тебе сорок, «мальчишка» звучит не презрительно, а как комплимент. Поэтому я не обиделся и ответил: — То, что Рада в своем увлечении темной магией берегов не видит, у нее на лице написано. — И сам же хохотнул от каламбура. — Но кто-то дал девчонке, которую я встретил в Шармбатоне, мощный толчок. Кто-то поверил в нее, раз научил запрещенной чернухе, и отправил в свободное плаванье потом. С кого-то это началось, и вряд ли со жрицы на рынке в Мехико. Кто-то запустил процесс. Я выдержал долгий взгляд. — И, думаю, потом не раз мог пытаться остановить его. И уж точно мог не раз сожалеть. Много чего мог, и много чего может до сих пор, кроме одного. Этот кто-то не может винить Раду в том, что она сделала с собой, школой и с кораблем. Отводя взгляд, я вздохнул, взглянул вниз, на берег. Интересно, инфернал-бедолага все еще там сражается с невидимым врагом? — М-да, — протянул я, вернувшись к костру. — Хоть бы карты кто додумался спасать. Уныло сидим, господа. Пойдем, Ингар, к берегу рыбачить, покажешь мне, как насаживать червя, или еще что-нибудь… Что предок, что наследник — оба тормознутые. Красный щит отвернулся и зашагал прочь. — Ну давайте хоть опознавательные знаки для спасателей из камней строить, — буркнул я, не желая мерзнуть в бездействии и тишине. — Там на берегу, кстати, десяток идеальных овальных камней… И вдруг все встрепенулись, будто я сказал что-то не то. — … можно из них слово какое выложить. Или символ какой. Да, Ингар? — ехидно ухмыльнулся я. — Поттер, только не говори, что ты трогал эти камни, — взмолился библиотекарь. В его и без того всегда напуганных глазах за толстыми стеклами очков стоял ужас. Я завертел головой. — Не трогал. А что за камни? А судя по тому, как темные маги напряглись, это не иначе как часть какого-то древнего захоронения. — Овальные камни — это никакие не камни. Это яйца сельмы, — произнес Харфанг мрачно. — Сельмы редко первыми нападают на людей, чаще по неосторожности, чем из жестокости. Но если учуют близ потомства чужой запах — нам не спустится уже на берег. Кажется, никто не верил в то, что потомство водного чудища я не трогал. Но вдруг Сусана встрепенулась и повернулась ко мне. — Альбус, где конкретно ты видел яйца? Я рассеянно обвел рукой берег. — Сельмы откладывают яйца не абы где, только в синий мох, который находят по запаху. Если мха на берегу нет, то сельма ищет другое место. — И? — Синий мох, — наставительно сказала Сусана. — Не просто грелка для змеиных детенышей. Он используется во многих лекарственных отварах. Конечно, он не такой мощный в заживлении ран, как бадьян, но как обезболивающее — даже сильней. Она вскочила на ноги и оглядела нас. — Если соберу мох, я сумею сделать что-нибудь, чтоб помочь Сигрид. Раду вряд ли возьмет… но это лучше, чем ничего. — Огонь! — Я обрадовался тому, что мы будем что-то делать, а не замерзать в тоске и печали, что вскочил на ноги и едва не задел штаниной костерок. — Я с тобой. — Осторожней, — проговорил Харфанг. — Не заденьте детенышей сельмы. Я снова забрал у Ласло его палочку. — У вас есть посох, а я снова отбиваться камнем не буду, в случае чего. Но Ласло не спорил — разглядывал глубокую рану на своей ладони. Мы с Сусаной направились к узкой тропке, ведущей с холма на берег. Я спускался первый, скользя на покатом склоне и тянул травницу за руку. Хотя Сусана была так укутана, что даже если бы сорвалась и упала, то отскочила от каменистого берега, как мячик. Сусана паниковала и всеми силами пыталась этого не показывать. Ее ладонь в моей руке дрожала и судорожно дергалась. Бедная, бедная травница. Самая светлая в Дурмстранге душа, и такое испытание страхом и холодом ей было не по силам. — Откуда ты знаешь про мох? — спросил я, отвлекая ее. Сусана откинула растрепанные ветром волосы с лица, внимательно глядя себе под ноги. — Раньше близ острова у нас жили сельмы. Безвредные в целом, если руки в воду не совать. Но комиссия все равно прислала однажды магозоологов и мракоборцев, чтоб сельм изловили — мол, небезопасно. Как сельмы исчезли, исчез и синий мох. А про синий мох откуда знаю? Да я про каждую травинку знаю, какая выживает в наших широтах. А их раз-два и обчелся, у меня теплицы полупустые стоят — все померзло. Хоть и очаги разжигали, и окна защищали, и щели все заделали, и так у меня натопили, что хоть с коротким рукавом ходи, а все равно, природу не обманешь. Сказала она, где какой травке расти, так оно и будет. Силки померзли, паффоподы и смоквицы тоже, даже жабросли в тазу замерзли. Хорошо хоть я мандрагорам шапки вяжу, чтоб корешок не мерз, а то вообще бы детям кроме ягеля показывать нечего было. Сусану и в обычном состоянии переговорить было сложно, а уж когда нервничала, то слова из нее вылетали со скоростью пулеметной очереди. Она говорила много и обо всем. — Я вообще не совсем травница. То есть, травница, но не профессор. Не ученая, вот. — Мы еще не спустились несчастные четыре метра, а я уже и про теплицы выслушал, и про учеников, и про министерство. — Я после Дурмстранга в бродячем цирке гадалкой работала. Все Балканы объездили на кибитках. Но там такая неприятная ситуация с шишугами и ртутью в леденцах вышла… короче, всех разогнали, кибитки сожгли, а меня Харфанг пригласил преподавать, когда прошлый учитель травництва пропал в медвежьей пещере. Помнил мои успехи школьные, и до сих пор говорит, что у меня все, что угодно, получается лучше, чем гадания. Я бы слушал и слушал болтушку, но когда мы спустились на берег и нашли те самые овальные камни, Сусана умолкла. Она тихонько, словно боясь, что на нас сейчас сельма резко выпрыгнет из воды, прокралась к яйцам и указала на сероватого цвета наросты на берегу, больше похожие на склубившуюся пыль, чем на мох. — Это он. Травница приподняла подол длинной юбки и, присев, принялась бережно собирать в него мох. Я неловко топтался на берегу. — Слушай, — шепнул я. — Ты молодец, правда. Никто бы и не подумал про мох. Сусана слабо улыбнулась. — Не подлизывайся, я помню, что ты столкнул меня с корабля. — Я тебя вообще-то спасал. — Знаю, — вздохнула Сусана. И зажмурилась. — Но я плаваю, как топор. Я спохватился. — Точно! Направив палочку Ласло куда-то в сторону воды, я ясно представил себе форму и вид топора, с которым сроднился на корабле, и произнес: — Акцио! С пару секунд ничего не происходило, но вдруг услышался звук рассекаемой водной глади — со дна морского, прорывая течение, летел ко мне двуручный топор, невесть где откопанный в нашем веке предком преподавателя боевой магии. — Так-то оно поспокойней будет, — пояснил я, ухватив мокрое древко. Сусана намеревалась, наверное, весь мох ободрать на берегу и не оставить детенышам сельмы шансов расти сильными и здоровыми. Ее задранная юбка напоминала огромную суму — так и поднимались обратно, осторожно, чтоб не сломать ноги травнице и не растерять по пути целебный мох. И хоть я слабо представлял, как мох поможет срастись открытому перелому и залечить инфекцию, и уж точно не знал, как поможет Раде (а Раде помог бы только экзорцист), я ни единого злого слова не ввернул. Что-то начинало происходить, преподаватели зашевелились. Сусана при деле, уже не начнет заражать всех смирением с неизбежным. Это всяко было лучше, чем сидеть у костра и вздыхать по очереди. Я оставил Сусану у костра и вызвался подняться еще выше, чтоб оглядеться. Тропа вверх была еще более опасной — она казалась острой из-за камней и совершенно вертикальной. Быть может, стоило обойти и поискать более безопасный подъем, но я полез там, где стоял — сломаю ноги, так Сусана намажет их мхом и все пройдет. Поднимался действительно долго, аккуратно переставляя ноги на камнях. И когда поднялся, отдышался и огляделся, увидел все те же белые горы вдали, и раскинувшуюся каменную равнину. Все серо-болотное вокруг, ни единого деревца, ничего. Пустошь, камни, и все та же блеклая темная трава, куда как более устойчивая к холоду, чем мы сами. Вот так выглядела безысходность. Идти было некуда. И вдруг я, уже плюнувший и решивший спускаться, уцепил взглядом вдали каменной пустоши черный шлейф дороги. — В смысле… Я ускорил шаг навстречу. И действительно увидел дорогу. Она полукругом, похожая издалека на темную змею, огибала край пустоши. Я почти бежал ей навстречу. В ушах шумел ветер, вокруг — ничего, лишь крохотный одинокий путник, Альбус Северус Поттер, бежал навстречу цивилизации через нетронутую алчным человеком равнину. Как потеряшка в большом поле, я бежал, чувствуя себя крохой, на которую величественно смотрит с высоты поднебесья белая гора. Дорога. Автомобильная дорога. Ровный асфальт, барьерное ограждение, красно-желтое, ясно виднеющееся на сером фоне пути. Я бежал к ней долго, запыхался и едва дышал, взмок под курткой, но дорога не становилась ближе. До нее рукой подать, казалось, но нет. Она все еще очень далеко. И вдруг я остановился, согнулся и упер руки в колени. Отдышался, ловя холодный воздух ртом, и вновь глянул перед собой. Я видел дорогу где-то вдали. Но не видел и близко, куда она вела. На горизонте не было ничего. Только серая каменная пустошь. Спасение, которое на мгновение оказалось так близко, снова было необратимо далеко — в далеком таинственном нигде. У костра я обессиленно опустился на камень. Ноги балансировали между адской болью и тем, что их не чувствовалось вовсе. — Там есть дорога, — сказал я. — Значит, здесь все же живут люди. Коллеги не встретили это овациями. — Люди. Помощь. Связь. Бинты, — как для умалишенных уточнил я. — А где эти люди живут, ты знаешь? Харфанг задал вопрос, который был логичнее, чем казалось сперва. Наверху была лишь каменная пустошь и дорога до ложной надежды. И я закутался в тяжелую куртку, чтоб долго, до тех пор, пока не свихнемся всей учительской, наблюдать за тем, как травница Сусана перетирает на плоском камне другим плоским камнем мох в кашицу.

***

Директора департамента мракоборцев Канады звали мистер Эндрю Лайтолер, и ему было очень некомфортно. Успешен на службе и уважаем в родной стране, но, черт знает что, всякий раз находясь с американским коллегой в одном помещении, тридцатишестилетний чиновник чувствовал себя нашкодившим школьником. Американский коллега казался ему человеком крайне неприятным, благо и встречаться доводилось редко. И, мало того, что был действительно неприятным, но отличался еще и нескрываемым высокомерием и просто чудовищно высокими стандартами профпригодности — каждое редкое сотрудничество он требовал невозможного. Требовал, действительно требовал! Кто-то будто обозначил его главным, и, что самое нелепое, это никто и не оспаривал: ни в коридорах, ни в переписках, ни даже на съездах Международной Конфедерации магов его не смели перебивать. Лайтолер был близок к тому, чтоб требовать увольнения тех, кто пропустил Джона Роквелла и его людей через границу. Казалось, прошло меньше десяти минут с прибытия, рукопожатия и краткого введения в курс дела до того, как Лайтолер стоял у стола, прямой, как струна, обливался потом и наблюдал за тем, как мистер Роквелл свернул пергамент, который долго изучал, обратно в свиток и медленно стянул на кончик носа очки. — Теперь кратко и с ваших слов. Отчета ему показалось недостаточно. — Наши карты засекли темномагическую вспышку в акватории моря Баффина. Около восьми баллов по шкале Тертиуса. Мистер Роквелл бросил короткий взгляд на начальника ликвидаторов проклятий МАКУСА. — А сейчас? — Около шести. — Очень много. В Сан-Хосе на утро было семь с четвертью, для сравнения, — ведьма повернула голову в сторону мистера Роквелла, напрочь игнорируя Лайтолера. — Так это Сан-Хосе — наша пороховая бочка. И вновь перевела взгляд на Лайтолера: — Поражена только акватория или ближайшие берега? Вопрос застал того врасплох. — По информации — только акватория. — Я могу получить доступ к вашим картам? — спросила ликвидатор. — Разумеется, мисс Монро. Вперед по коридору, и двумя этажами выше… я попрошу вас проводить. Начальник ликвидаторов зашагала прочь. Мистер Роквелл сложил очки во внутренний карман пиджака и опустил пергамент на стол — всем видом показал, что более читать не намерен. — Несколько часов назад Северное Содружество переслало нам послание от директора Дурмстранга, — сообщил Лайтолер. — Мы не можем его продемонстрировать, оно… два с половиной балла по шкале Тертиуса, ликвидацией его последствий занимаются. — Несколько часов назад, — повторил мистер Роквелл. — Я правильно понимаю, мистер Лайтолер, сначала послание получили в Северном Содружестве, потом передали его вам, и вот проходит еще «несколько часов», а пострадавшие в крушении корабля люди все еще остаются, цитируя отчет, «где-то возле шахтерского поселения Ивиттуут»? — Северное Содружество посчитало, что Канада ближе. — И чего Канада ждет? — Все не так просто, мистер Роквелл. Гренландия является частью Северного Содружества, и существует определенная процедура… Черт, мы не можем просто явиться в Ивиттуут. — Почему? — Из-за месторождений криолита. Северное Содружество защищает эти территории и очень неохотно пускает туристов, именно поэтому мы и ждем официального разрешения. — Вам же передали сообщение! — Да, глава мракоборцев, но этого оказалось недостаточно, а так как все высшие чины в срочном порядке готовятся к экстренному созыву Международной Конфедерации… Мистер Роквелл резко опустил ладонь на стол. Лайтолер смолк. — Какая температура воды в море Баффина в это время года? — спросил мистер Роквелл внезапно. Лайтолер нахмурился и растеряно покачал головой. — Я… я не знаю. — Загугли. Мистер Лайтолер застыл и глянул на коллегу не без беспокойства. — Здесь не ловит сеть. — Выйди на улицу. У нас ведь куча времени, пока восемь человек после кораблекрушения ждут чуда и печати от чиновников. — С тем ледяным голосом, которым мистер Роквелл произнес эту фразу, его следовало перевести с должности директора мракоборца на пост губернатор вечной мерзлоты. — Это Северный Ледовитый Океан, какие шансы у переживших крушение корабля вылезти из воды, обсыхать на берегу и прожить дольше пары часов? Вы еще чего-то ждете? — Да, Роквелл, я еще чего-то жду, — не вытерпел Лайтолер. — Чертовой бумажки-согласования от Северного Содружества! Мы готовы, по первому свисту. Фестралы запряжены, экипаж готов, больница готова, не надо вести себя так, будто мы здесь ковыряем в носу и ничего больше не делаем! — А кто-нибудь из деятелей пробовал немного поторопить Северное Содружество? — Как вы себе это представляете?! Мистер Роквелл вылетел из кабинета, едва успев придержать дверь, от яростного хлопка которой со стены попадали бы портреты. — … я обошла весь этаж и не нашла ни единого уголка с информацией о противопожарной безопасности. Ни карты аварийных выходов, ни соответствующих инструкций, ни даже списка запрещенных предметов… На ходу схватив Эл за капюшон толстовки, мистер Роквелл потащил ее в атриум. Эл умолкла, недовольно сжав губы. — Айрис ответила? — сходу спросил Роквелл, не замедляя шаг. — Только о том, что если получит еще одного кролика, то я вылечу из Вулворт-билдинг пинком под зад и в сторону миграционной службы, — сообщила Эл. В ту же секунду таймер на ее наручных часах запищал. Эл обвела волшебной палочкой полукруг, и серебристый кролик, взмыв ввысь из облака серебристого, исчез. — Я отправляю по Патронусу каждые четыре минуты, чаще, мне кажется, было бы навязчиво и невежливо. Сэр, — Эл подняла взгляд. — А вы правда считаете, что Айрис может ускорить получение бумажки от Содружества? — Как минимум, отправить запрос. — Но если бы она могла посодействовать, то уже сделала бы это. Мистер Роквелл это понимал. — Продолжай, Арден. — Есть, сэр, да, сэр. — Эл была очень исполнительным сотрудником. Закрыв за собой парадные двери, мистер Роквелл вышел на улицу. Канадское министерство магии находилось вдали от оживленных мегаполисов. Оно выбрало своей бессменной резиденцией старую ратушу в небольшом провинциальном городе на берегу залива. Мистер Роквелл вышел на широкий тротуар и прижал к уху телефон. Отчетливо слышал гудки — вокруг, на улице, было очень тихо. В Нью-Йорке близ Вулворт-билдинг такого не бывало. — Как там дела? — послышалось из динамика прежде приветствия. — Как везде, — коротко ответил мистер Роквелл. — Нужно разрешение от Северного Содружества, чтоб ступить на берег Гренландии. Сможешь поторопить? Из телефона раздался тяжелый протяжный вздох. — Я полчаса назад прибыл в Данию. Здесь не в восторге, что МАКУСА вмешался. — Но сами не спешат спасать потерпевших крушение. — А они их не видят на картах, Октавия была права — от Дурмстранга такой фон, что в работе ликвидаторов проклятий Северного Содружества смысла нет вообще. Здесь все очень забегали, срочно созывают Международную Конфедерацию. Чисто моя тусовка. — Датчане в курсе, кто ты? — Думают, что дипломат из штата Айрис, а я им в этом не мешаю. Ладно, я попробую надавить, пара козырей есть. Как, кстати, называется этот их чудо-минерал, который они охраняют? Мистер Роквелл бегло оглядел пустую улицу, словно выискивая бегущую строку с подсказкой. — Криолит, кажется. А что там? И услышал в динамике приглушенный стук пальцев по клавиатуре. — Все, давай, перезвоню. — Иен, только это нужно очень быстро. — Час мне дай. — Полчаса. Вызов отключили — голос сменился прерывистыми гудками. Мистер Роквелл тяжело вздохнул, предвкушая бесцельное ожидание. Вновь осмотрел ухоженную пустую улицу, на которой в окружении вечнозеленых кустов возвышался талисман города — бронзовый лось. Непривычная тишина убаюкивала — людей и вовсе не было, словно не-маги обходили ратушу десятой дорогой. Лишь вдали, за линией сквера, показалась одинокая фигура женщины с ярко-желтой коляской. Уже шагая обратно в ратушу, мистер Роквелл почувствовал, как завибрировал зажатый в руке телефон. Незнакомый номер не вызвал ничего, кроме желания звонок проигнорировать. — Рад, что вы этого не сделали, мистер Роквелл, — послышался знакомый негромкий голос, стоило Роквеллу поднести телефон к уху. — Добрый день. — Кому как, мистер Малфой. — Вы меня узнали по голосу? Приятно. Мистер Роквелл хотел было уточнить, что узнал крючкотвора из британского посольства не так по голосу, как по тому, что за секунду до звонка с дерева рухнула черная кошка и перебежала дорогу, а в окно напротив врезалась ворона, но не стал. — Это личный номер, мистер Малфой. — Прошу прощения, но другого у меня нет. — Шлите сов, я всегда рад ответить в письме. — Боюсь, мы оба знаем, что конкретно сейчас у вас нет времени ни ждать сову, ни отвечать мне в три абзаца. Мистер Роквелл замер у входа в ратушу. — Я слышал, ситуация действительно непростая, — звучало из динамика приглушенное, но спокойное. — Восемь человек застряли посреди Северного Ледовитого океана, а спасатели из двух стран ждут бумажку с разрешением спасать. Не это ли все, что нужно знать о государственной службе? — Что вам нужно? Спрошу прямо, потому что обсуждать высокие материи действительно нет времени. — Понимаю. Я звоню, чтоб предложить вам помощь. Совершенно случайно в Северном Содружестве у меня есть непоследний человек, который должен мне шоколадку. Я готов обменять свою шоколадку на спасительную бумажку с печатью. — И вы это сделаете? — мистер Роквелл оглядел пустую улицу так, словно опасался, что змеиные глаза британского дипломата наблюдают за ним прямо из кустов. — У нас у всех одна цель — спасти этих людей. Конечно, я это сделаю. — А мне решили позвонить, на случай, если я скажу: «Нет, Малфой, не смейте их спасать»? Что вам нужно на самом деле? Послушался негромкий смешок. — Наши потребности не меняются. Вам нужно, чтоб системе не мешали работать бюрократы и всякие там информаторы, а мне нужно, чтоб Элизабет была на своем месте. — Тогда вам нечего опасаться, бегите скорей за бумажкой, ведь Элизабет как раз на своем месте. — Мы оба знаем, что где ее место на самом деле. И оба знаем, что она вернется домой, так или иначе. Вопрос лишь в том, на что я пойду ради этого: на подлость, или на помощь. И я сейчас предлагаю вам помощь, Роквелл. Отпустите Элизабет, подтолкните, так сказать, к возвращению, раз уж кроме вас прочие авторитеты у нее потерялись. — Элизабет абсолютно дееспособна, а я не ее опекун, — отрезал мистер Роквелл с насмешкой. — Если она захочет вернуться куда-нибудь к кому-нибудь, мне достаточно рапорта. Которого на моем столе не наблюдается до сих пор. А совать ее в коробку и подкидывать на порог консульства я не буду, поясница уже не та. Поэтому… — Вы ведь в первые пять или десять секунд, как узнали о крушении дурмстрангского корабля, подумали о том, что ваш бесценный информатор уже год как переквалифицировался в педагога? А за те минуты, что вы спорите, бумажка с печатью уже была бы порталом отправлена в Канаду… Отключив вызов, мистер Роквелл сунул телефон во внутренний карман пиджака и зашагал в ратушу, где связи не было вообще. В ожидании и бездействии время тянулось бесконечно долго. Мистер Роквелл потирал пульсирующие болью виски и наблюдал за тем, как кипит работа ликвидаторов проклятий. В отличие от обезоруженных отсутствием разрешения мракоборцев, те за день ни разу не присели. Пищали, заливаясь, вредноскопы, колыхались маятники, искрились кристаллы, стучали подошвы обуви на натертом до блеска полу, да еще и таймер на часах Эл Арден звенел каждые четыре минуты. — Экспекто Патронум, — монотонно произнесла Эл, отключив таймер, зажав на часах кнопочку. Серебристый кролик взмыл вверх и исчез. Эл опустила палочку, вновь завела таймер и снова уткнулась в толстенное книжище сшитых распечаток, титульный лист обложки на которых гласил: «Аксиологические и мировоззренческие основания правового регулирования государства на историческом примере Древней Месопотамии». — Арден, — произнес мистер Роквелл, глядя на титульный лист. — Ты меня пугаешь. Даже больше, чем обычно. Эл перелистнула страницу. — Хотите взглянуть? — Упаси Бог. Поймав взгляд мистера Роквелла, Эл нахмурилась. Сунув меж страницами палец, она закрыла книжище и взглянула на обложку. — А-а, — протянула она. — Нет, это не то, что вы подумали. Это научная работа Эландера, про Второе Дыхание. Я просто изменила титульный лист, чтоб никто не совал нос. Мистер Роквелл хмыкнул. — Логично, да. И что там? — Ничего не понятно, — призналась Эл. — Но очень интересно. Эландера считают величайшим целителем и изобретателем нового времени, едва ли не величайшим волшебником, но я прочитала триста шесть страниц, и ни слова не было здесь о чарах и использовании волшебной палочки. — Айрис об этом помалкивает до сих пор, но Нейт был сквибом. — Серьезно? — Эл опешила. — Но кто его пустил в Салем тогда? — Не знаю. Вероятно, простейшие заклинания он все же освоил, но этого действительно недостаточно, — согласился мистер Роквелл. Эл нахмурилась и застыла, глядя в стену. — Тогда это все меняет. Я все думала, что же не так… Страницы зашелестели. — Здесь нет ни слова об использовании привычной нам магии. Эландер изучал целительство, но дипломную работу посвящает не целительству как таковому, а эффекту плацебо. — Эл придвинулась ближе на стуле и протянула мистеру Роквеллу свой отпечатанный с оригинала фолиант. — То есть, он не хотел никого лечить, и можно приравнять его к мошеннику, действительно, и понятно, почему его дипломная работа провалилась. Но в ней — далеко не глупости. Он изучает измененные состояния сознания, и пытается доказать, что вместо сотен тысяч зелий и заклятий, существует возможность создания единой таблетки от всего. Достаточно лишь управлять сознанием человека и давать ему нужную установку. — Как Империус? — Нет. Если наложить на больного человека Империус и приказать исцелиться, он этого не сделает, потому что… как он это сделает? Думаю, здесь о другом, — сообщила Эл. — Сейчас читаю раздел про техники амазонских шаманов, которые без всяких палочек и заклинаний умели управлять человеческим сознанием настолько, что свели с ума миссионеров-волшебников, которые набрели на поселение неконтактного народа. Мистер Роквелл чувствовал, что помимо висков у него запульсировал еще и мозг. Отдать дипломную работу одного умника на детальное изучение еще большему умнику Роквелл считал своим лучшим управленческим решением за всю карьеру. — Как дочитаешь — перескажи мне в двух словах и понятным языком. Эл закивала и снова погрузилась в чтение. Мистер Роквелл перевел взгляд на ссутулившуюся над волшебной картой Октавию. Начальник ликвидаторов была не на шутку встревожена, отмеряя большим циркулем расстояния и загибая пальцы. — Оно уже на берегу, — объявила Октавия, выпрямившись. — От воды тянется след на остров. А теперь взгляните на сам остров. Вокруг макета столпились и мракоборцы двух стран, и ликвидаторы. В Канаде их было десятеро, и они были в ужасе. На побережье мигали восемь точек: шесть светло-зеленых, красная и одна — черная, похожая на каплю расплывшейся акварели. От черной точки тянулась дымка. — Что это? — Или инфернал, от которого остальные не отходят, или культистка притаившаяся, или я не знаю. Эл вытянула шею, стараясь заглянуть в карту. Сердце на миг замерло. — Какого размера черная точка? — тихо спросила она, когда мистер Роквелл приблизился и опустил руку на спинку ее стула. — Как обычно. С игольное ушко. — Тогда это не Селеста. Маячок Селесты на картах размером с Мадагаскар. — Глазки в диплом и помалкивай, — посоветовал мистер Роквелл, провожая взглядом проходившую совсем неподалеку, в направлении к кофейнику, Октавию. Эл скрыла лицо за распахнутым фолиантом. — Экспекто Патронум, — буркнула, не отрываясь от чтения, когда таймер на часах снова сработал. Но голос ее заглушил громкий хлопок двери. В помещение, где было тревожно, бездейственно и пахло свежесваренным кофе, влетел глава канадских мракоборцев. Мистер Лайтолер был восторжен, но не менее обеспокоен. Рука его сжимала развернутый, но вновь норовивший свернуться в свиток пергамент. — Содружество прислало ответ, — объявил он. — Выдвигаемся. Только… только канадцы. Мракоборцы МАКУСА разом глянули на мистера Роквелла. Тот, секунду изучая лицо канадского коллеги, кивнул и опустился обратно на стул. — Я свободно говорю по-франузски, который в этой провинции является государственным языком… — Арден, — ответил мистер Роквелл, прервав. — Читай тихонько. Помещение стремительно пустело. Волшебники трансгрессировали, и вскоре вокруг волшебной карты остались лишь члены делегации МАКУСА. Помещение, карта, тревога — все как в Вулворт-билдинг. — И что, — поинтересовался рыжеволосы мракоборец, допивая уже третью чашку кофе. — Ждать? Мистер Роквелл молча кивнул. — Дети мои, — произнес он негромко, когда в коридоре стихли шаги куда-то умчавшегося Лайтолера. — Мы здесь на очень птичьих правах. Поэтому пока сидим и не высовываемся. Сейчас канадцы пять минут по берегу походят, ситуацию прочувствуют, и вот тогда мы будем уже не напросившимися гостями, а консультирующими экспертами. Эл вытянула ноги на соседний стул и звучно перелистнула страницу. С начальством она была не особо согласна, но не спорила. — А можно пока в магазин сбегать? — спросил кто-то из делегации. — Можно, конечно, но запрет на бич-пакеты действует и здесь, не только в Вулворт-билдинг. — Я читала должностную инструкцию, обновленную по стандартам последних утвержденных поправок… — Не сомневаюсь, — мистер Роквелл закатил глаза. — И там нет ни слова о запрете лапши быстрого приготовления, — Эл подняла взгляд поверх дипломной работы. — Мне начинает казаться, что вы обманывали нас все это время. Между прочим, если вы не знали, лапша быстрого приготовления считалась величайшим изобретением двадцатого века. — Это не умаляет того, что страховка для мракоборцев не покрывает лечение язвы желудка от этой вашей лапши. — Вообще-то покрывает. — У нас есть страховка? — Эл выронила диплом на стол и вытаращила глаза. — Все, не трепите мне нервы! — гаркнул мистер Роквелл. Ожидание продолжалось. Таймер пиликнул. — Экспекто Патронум. Мистер Роквелл косо глянул в сторону Эл. — Уже решили все с этим разрешением и без помощи Айрис. — Приказ есть приказ, — сухо ответила Эл. Серебристый кролик снова исчез. — М-да, Арден, не дай Бог с тобой однажды поссориться, — протянул мистер Роквелл, поднявшись на ноги. — Это же ужас… Он, все еще ожидая, неспешно спустился по лестнице. Оглядывал старинную ратушу, совсем не похожу на безликий небоскреб Вулворт-билдинг ни размерами, ни обстановкой, ни служащими. И вышел на улицу, пустую и тихую. Телефон во внутреннем кармане пиликнул, тут же оказавшись в зоне действия сети. Доставая его с остервенением, уже ожидая, увидеть от последнего звонившего пятнадцать пропущенных вызовов и три сообщения с компроматом, мистер Роквелл нахмурился. Но на экране красовалась лишь подмигивающая рожица смайла и коротенькое сообщение с одним-единственным словом: «Ловите». Мистер Роквелл усмехнулся. — Отличная работа, Иен, — произнес он, как всегда только так, чтоб горделивый ученик похвалы не услышал.

***

Самое интересное, что мистер Роквелл оказался прав. В коридоре послышались голоса и топот шагов ближе к вечеру. Порядком подуставшие ждать американцы мгновенно встрепенулись. Неизвестно, с чем на побережье Гренландии столкнулись их канадские коллеги, но вид у тех был такой, словно неизгладимую психологическую травму лечить придется еще долго. — …ебанутый, с ним рядом страшно в карете сидеть, — донеслось до слуха ни разу не подслушивающих. Первой свою незаменимость, как консультирующего профессионала ощутила начальник ликвидаторов проклятий — за ней послали прежде, чем мракоборцы успели вернуться в ратушу. Мистер Лайтолер вернулся последним. Он был бледен, заторможен и не производил впечатления того, кто держит ситуацию под контролем. — Отставить, — прошипел мистер Роквелл в ответ на злорадные смешки. — А ну рассыпались в стороны, пока не позовут. И направился в кабинет главы мракоборцев, где задержался до поздней ночи. — Делай, что считаешь нужным. Считаешь нужным моих ребят отправить на место — сделай это, негласно. Хоть в вашу форму их переодень, если от Содружества негатива боишься. Лайтолер спустил галстук и глубоко вздохнул. Бокал с бренди покосился в его руке. — Когда мы уже поднялись на каретах, то видели инферналов в воде, — произнес мистер Лайтолер. — Куда их может снести течением? — Правильно мыслишь, — кивнул мистер Роквелл. — Никто не знает, куда. Может, на самый север Гренландии, на какой-нибудь островок у Северного полюса, и застрянут там они навсегда. А может, к вам на берег. Ты в жизни этого не просчитаешь. — И что делать? — Снимать чехлы и готовиться. Об этом говорили не раз и не два, но скажем еще раз и всем на грядущем съезде конфедерации. Лайтолер сделал большой глоток. Мистер Роквелл повертел бокал в руке. — Я не приехал рассказывать тебе, как нужно работать, и уж точно не носом тыкать, если что-то идет не так. По большому счету, мне абсолютно плевать, как ты работаешь и какие решения принимаешь. — Мистер Роквелл улыбнулся. — И то, что я пригрузил твоих людей и тебя отсутствием на руках этой чертовой бумажки от северян… поверь, это не потому что я всем недовольная сволочь, которая с ноги выносит двери и учит людей жизни. — О, мы так не думаем. — Так думают даже в Вулворт-билдинг, и это нормально. Коллеги вытянули руки и коротко звякнули бокалами. — Мы тоже были в такой ситуации. Десять лет назад. С той лишь разницей, что консультантов у нас не было, и спросить совета не у кого, — произнес мистер Роквелл. — Представь себе, тридцать шестой год. Спокойное время, не как штиль, конечно, но без суеты. Все по инструкции, все по плану. И вдруг над Сан-Хосе появляются черные следы. Что это? А черт его знает. Полтергейст, банши, дементоры — разве это срочно? Подождет, не в первый раз. Он сделал глоток. — Мы три дня собирались на ту миссию. Смешно сказать: два дня ходили, бумажки собирали, согласовывали, людей с заданий дожидались, командировочные оформляли — все по инструкции, все как надо. Это показалось еще оперативно — всего за два дня мы собрали людей, со всеми договорились, все согласовали, подготовили. Победа, герои. Вот мы, наконец, спустя сорок восемь часов, добрались до места. А там ворота с петель сняты, и инферналы по склону вниз разбредаются: кто на пляж, кто в сторону города. И тут мы охренели. Мистер Роквелл смотрел в завешенное старомодными шторами окно. — Что делать? Что инструкция в таких ситуациях предписывает? У нас не было ничего. Ни строчки из тех томов, что мы передали вам накануне. — И что вы делали? — Что могли. Ворота починили, и начали загонять инферналов обратно. А магия их не берет, пришлось на живца загонять обратно, еле его потом вытащили. И снова начали возиться. Ждали еще президента, потом от нее разрешения, потом ликвидатора. А штатных ликвидаторов десять лет назад у нас не было вообще. Были консультанты, их ровно пять человек, и работы у них выше крыши. Час бодались с президентом, чтоб она нам выделила ликвидатора, потом ждали ликвидатора. А потом, когда пытались думать, что еще сделать так, чтоб не нарушить никакую инструкцию и все решить красиво, ликвидатор засек на карте точку. И вдруг оказывается, что все это время там, в том доме, все эти двое суток, пока мы собирали подписи и организовывали миссию, с инферналами оставался живой человек. И ты знаешь, что мы делаем? Я делаю? Лайтолер покачал головой. — Мы видим эту точку, мы все понимаем. И снова развозим базар. Снова начинаем спорить и согласовывать, решать как надо, а как нельзя, торговаться и рассуждать, вместо того, чтоб ломать эти ворота и вытягивать выжившего. И пока мы играем в рассуждение и разговоры, точка гаснет. — Мистер Роквелл перевел на коллегу бесцветный взгляд. — Человек внутри двое суток ждал помощи, и не дождался ее, когда отряд тех, кто должен был ее оказать, находился в пяти метрах. С этим потом жить. — Ты не можешь спасти всех. — Конечно, нет. Ты действительно не можешь спасти всех. Но здесь ты мог спасти. Просто не торопился это делать. Это я к тому, Эндрю, что инструкция и протокол — отлично. Но если они заставляют тебя бездействовать, когда на кону жизнь, к черту их. Поверь, лишение месячной премии и выговор — не та цена, которой стоит опасаться. — Я понимаю, какой это абсурд. Люди ждут здесь, люди ждут там, на берегу, одной бумажки с печатью. Но… — Да нет здесь «но». Действуй, пробивай, пытайся, надоедай, а если не выходит, наплюй на инструкцию и делай то, что должен. Сядь и жди только в том случае, если на все сто уверен в том, что сейчас все будет, и надо подождать буквально пять минут. А неизвестности ждать не нужно, она порой затягивается. — Мистер Роквелл в один глоток допил остатки бренди. — Ладно, теперь, что касается инферналов… Начальник американских ликвидаторов вернулась лишь к трем часам ночи. Она была продрогшей, измотанной и, кажется, засыпала на ходу. От предложенного согревающего бренди отказалась, вместо этого залила щепотку зеленого чая кипятком, а затем достала из кармана поясной сумки крохотный темный пузырек и капнула из него в чашку. Чай вмиг окрасился густым чернильным цветом и испустил струйку дыма. — Исключительно талантливый ликвидатор, — негромко сообщил мистер Роквелл. — Но все время что-то такое пьет, что уходит или в астрал, или на больничный. Сев с дымящейся чашкой в руках на край стола, Октавия без оправданий и предисловий произнесла: — Только что из больницы. Следов проклятья на преподах Дурмстранга нет, но я бы рекомендовала ночь в карантине подержать. Не нравится мне рана на плече одной женщины. Все до единого говорят, что не укус и не царапина, фон на ней не прослеживается, но черт знает. А с фоном, кстати, директор Дурмстранга — на двойку по шкале Тертиуса. — Делай скидку на темную магию. — Разве что. И еще одна преподавательница с фоном. — Насколько сильным? Вместо ответа Октавия продемонстрировала похожие на тончайшие спицы рамки. Рамки узлом завязались и были обугленными. Мистер Роквелл приоткрыл рот. — А такое бывает? — Оказывается, бывает. Она жива, но на раздражители не реагирует. Ее закрыли на строжайший карантин, и уже там, в больнице, вокруг лампы лопаются, зелья вскипают, — Октавия отпила своего странного напитка. — Но там и без артефактов понятно, по виду одному, что женщина глубоко проклята. — Как ее имя? — Рада Илич. Мистер Роквелл так и замер. — О как. — Вы знаете ее? — Лайтолер завертел головой. — Мелькала, — уклончиво ответил мистер Роквелл. — Когда можно с ней поговорить? — Не раньше, чем снимут карантин. И если оклемается. С остальными же — не раньше утра, их уложили отдыхать. А, кстати… Расстегнув поясную сумку, Октавия сунула руку в отделение едва ли не по самое плечо. Выглядело это проявление заклинания незримого расширения странно. Сумка была по размеру совсем небольшой, и не вмещала на вид ничего, кроме волшебной палочки и упаковки салфеток, но волшебнице, чем-то там гремящей, пришлось даже подсветить себе волшебной палочкой, чтоб отыскать то, за чем полезла. Из крохотной сумки осторожно и с явным усилием она достала массивный двуручный топор. Топор был обмотан плотным слоем пищевой пленки. — Вот тебе и пострадавшие преподаватели. Эта штука, мистер Лайтолер, полетела в головы ваших людей, когда мы только ступили на берег. Спокойно, никто не пострадал, но это было внезапно. Мистер Роквелл взмахом палочки топор над столом. Топор завис, как пушинка. — Не проклят? — Не-а. Но пленку не повреди, осторожно. На нем могут оставаться следы инферналов. Давайте по факту. — Октавия сомкнула ладони. — Сейчас там, на месте, нам делать нечего. Мракоборцы ваши, мистер Лайтолер, прочесывают берег и держат защитный купол, но через часа три их нужно будет сменить. — Аналогично мы действовали в Сан-Хосе, — добавил мистер Роквелл. — Хочешь, не хочешь, но мои люди подтянуться, мы это обсудили. Если Северное Содружество против, то что-то я не вижу, чтоб они прислали кого-то на помощь. — Согласен. — Лайтолер действительно кивнул. — Только, давайте, пусть ваши люди формой там не отсвечивают. — Под курткой не видно формы, там холодина, — вразумила Октавия. — И, Джон, мне нужны ликвидаторы. Без вариантов. И еще, это не то же самое, что в Сан-Хосе. Отчасти здесь и легче, и, в то же время, сложнее. Инферналы не разбрелись по берегу, то есть местное население, если оно там есть, пока что в безопасности. — Они до сих пор дрейфуют? — спросил Лайтолер. Октавия глубоко кивнула. — А в этом и сложность. Да, они пока еще в воде, и течение сейчас — наш враг. Мы можем накрыть берег, в разных частях острова, защитными чарами, чтоб не пускать инферналов, но мы не можем развернуть течение. — То, о чем мы говорили, — произнес мистер Роквелл, коротко глянув на коллегу. — Только смотреть по месту. Рабочая версия сейчас — следить за течением, откидывать инферналов от берега, загнать на какой-нибудь далекий северный островок и запереть куполом. — И почистить местность. — Само собой. — А если течение будет не на нашей стороне? — спросил Лайтолер. — Тогда будем грести против него. Пока давайте без «а если вдруг». Через три часа мои люди сменят ваших, поддержат защиту на берегу, и будем снова смотреть по факту. А сейчас, — произнес мистер Роквелл, поднявшись на ноги. — Давайте заканчивать. Через три часа нам отбывать на место, может, удастся немного поспать. Только заскрипели отодвигаемые стулья, как из камина вылетело обугленное у краев послание. Мистер Лайтолер, быстро поймав его, на пару секунд углубился в чтение. — Из больницы, от мракоборцев. Среди преподавателей один говорит, кажется, на каком-то древнескандинавском языке, и никто не понимает, как его завтра опрашивать. Мистер Роквелл отвел бесцветный взгляд на начальника ликвидаторов. — Скажи Арден, что знание древнескандинавского обязательно для служащих штаб-квартиры согласно обновленной от сегодняшнего числа должностной инструкции. Завтра к обеду можно будет опрашивать этого преподавателя. — Вы явно недооцениваете древнескандинавский язык. — Вы явно недооцениваете Элизабет Арден, — фыркнул мистер Роквелл. — Ладно, до… через три часа. И направился к двери.

***

Я проснулся до того, как открыл глаза. Удержать веки сомкнутыми было сложно, но я лежал в темноте и внимательно слушал звук, который разбудил. Он был очень тихий, но отчетливый — над ухом, прямо рядом, что-то шуршало. Не двигаясь, я глубоко дышал. Щека ощущала невесомое прикосновение — я чувствовал в нескольких дюймах от себя чью-то руку. Пальцы перебирали что-то шуршавшее рядом. Я почувствовал руку еще ближе, распахнул глаза и крепко прижал руку к прикроватному столику. На меня со взглядом, полным ужаса, смотрела медсестра. Идиотский чепец на ее голове покосился. Я с пару секунд искал в голове причину, по которой эта женщина не пришла воткнуть спицу мне в ухо, прежде чем разжал пальцы на ее запястье. На прикроватном столике был раскрыт пакет с мотками бинта и упаковкой ваты. Не знаю, что она там бинтовала, но убежала медсестра, едва не теряя удобные мокасины по пути. Я опустился обратно на низкую подушку. В палате было очень жарко. Я поерзал в кровати, но не смог снова уснуть. Лицо горело, глаза слезились, но больших причин соблюдать постельный режим не было. Я сел в кровати и спустил ноги на пол. Голова закружилась — приторное зелье, которым напоили прежде, чем позволили задавать вопросы, дало не только крепкий сон без сновидений, но и свои последствия. Из-под кровати раздался тоненький скрипучий смешок и потянулись тонкие ручки чертика-колпака. Но я тут же прижал их ногой к полу. Красный колпак испарился, забыв даже пискнуть. На стуле кто-то сложил мою одежду. Она была чистой и теплой. Пока я одевался, то заключил, что меня в этой больнице, по ходу, избили за отсутствие страховки — иначе не объяснить, почему все было в синяках и ссадинах, а спина болела. Я оделся, застегнул куртку и выглянул в коридор. — Вот блядь. И тут же юркнул обратно в палату, когда увидел, что возле палаты, разглядывая стенды, крутятся люди в очень хорошо знакомых мне темно-синих пиджаках. Хода не было. Я попытался открыть окно, но то было накрепко заперто. Согнув руку в локте, отчего заскрипел, натянувшись, кожаный рукав, я замахнулся, чтоб стекло выбить, но вовремя задумался. Проскользнула довольно неожиданная и непривычная мысль: «Я ведь ничего не сделал. Ну замахнулся на кого-то топором, и что теперь, забирать меня за решетку всем фондом мракоборцев МАКУСА?» Хотя, это же МАКУСА. Мне бумажку стоит мимо урны кинуть, как глазом моргнуть не успею — сяду лет на пятнадцать, с моим-то послужным списком. Но осознание того, что я действительно ничего не сделал, пришло не сразу. Опустив руку, я выпрямился. Убегать в никуда через окно, выходит, не нужно было. Кстати, где я? За окном был незнакомый пейзаж тихой улочки — старый город с невысокими домами и брусчатой дорогой. Я тяжело вздохнул и глянул на часы. Близился полдень, а на улице тихо, лишь редкие прохожие мелькали, да торговец катил тележку с пончиками. Я вышел из палаты. Как и ожидал, взгляды мракоборцев устремились на меня прежде, чем негромко хлопнула дверь. Я медленно прошел вперед, мимо людей в синих пиджаках — те не мешали мне, лишь не сводили глаз. Кто-то, судя по негромкому хлопку за спиной, трансгрессировал. Это была самая обычная больница. Я не понимал, магловская или нет. Стены светлые, запах приятный, чуть горчил примесью лекарств, никаких толпящихся очередей, как в Святом Мунго, где протискиваться только боком. Люди сидели на оббитых мягкими подушками скамейках, их было совсем немного. Ничего не мешало проходу врачей и медицинских сестер. Я шагал, глядя по сторонам. Спина чувствовала взгляды. Что-то странное все же было. Не в больнице, в моем восприятии. Я не понимал, что происходит. Будто замедлилось все вокруг. Тишина на улице, тишина здесь. — Чем я могу вам помочь? Я дрогнул и моргнул. Рядом была стойка администратора, и приятная девушка в бледно-розовом медицинском костюме приветливо мне улыбнулась. Я приблизился и сжал край стойки. В глазах запестрили визитки и рекламные брошюры, с которых радостно улыбались лучезарные пенсионеры. — Я… — растерялся. У меня в голове вообще не было ни единой мысли. Девушка за стойкой меленько кивала, как бы подбадривая и давая понять, что на любой вопрос у нее будет ответ. За спиной послышался хлопок. Нос тут же уловил примесь к приятному запаху больницы — что-то сладкое, тягучее. Я обернулся — поймал на себе взгляд. — Да что у тебя не так с глазами? — сорвалось с губ. В ярком и холодном бело-желтом освещении от ламп у мистера Роквелла глаза были прозрачнейшими, как горный ручей. Я аж голову пригнул, чтоб заглянуть снизу вверх. Наши взгляды встретились. — Андерсон, — произнес мистер Роквелл, не моргнув. — Если мистер Поттер готов к диалогу, опроси его. — Я могу вам помочь? — не отставала администратор. — Сэр… Вроде голоса два, но так шумно. Я рассеянно повернулся к стойке. И остановил взгляд, ненароком, на треугольном настольном календарике. Тоже фирменном — на нем, у разметки дней и недель, была изображена поглаживающая живот беременная женщина. — Какое сегодня число? Я попытался найти ответ на календаре. — Тридцать первое августа, сэр, — ответила администратор. У меня в глазах потемнело на миг от вспышки. Я бросился в коридор, но тут же остановился и так быстро налетел на мракоборцев, что те схватились за волшебные палочки, и даже Роквелл шагнул назад. — В какой палате директор Харфанг? — выпалил я. Роквелл завертел головой, оглядывая то ли развилку коридоров больницы, то ли своих подчиненных. — Ну же! — Без понятия. — Второй этаж, семнадцатая, но… Но я не дослушал администратора и бросился прямо, где мигал указатель лестницы. За мной тут же шлейфом потянулся топот ног. Перепрыгивая через несколько ступенек, я спешил вниз, едва не стирая кожу на ладони перилами. Свернул в коридор второго этажа так резко, что не вписался в поворот и ударился о дверь плечом, а затем просто скользил по влажному полу. И черт его знает — бежал к Харфангу или убегал от мракоборцев. У семнадцатой палаты я не на шутку напугал дежурящего мракоборца, оттолкнул от прохода и распахнул дверь. Харфанг выглядел не очень. В больничной одежде и без своей широкой подбитой жестким мехом мантии, он был очень худ и казался в два раза меньше, чем обычно. Но был директор Дурмстранга относительно бодр — сидел в кровати и хмуро читал письмо. На меня, влетевшего в палату, он поднял недоуменный взгляд. — Поттер… — Отменяйте первое сентября, — задыхаясь, выпалил я. Блеклые глаза Харфанга расширились. — В каком это смысле, поясни-ка. — Первого сентября у детей активируются порталы до острова… — Поттер! — прогромыхал Харфанг. — Не здесь. Дурмстранг хранил свои секреты даже на больничной койке, а уж тем более от десятка столпившихся в дверях мракоборцев. — Триста учеников будут ждать на причале корабль, который за ними не приплывет. Порталы не переносят обратно, с пристани один путь — на корабль и в Дурмстранг. Ученики застрянут на острове. Я резко припал к кровати Харфанга. Мракоборец в проходе дернулся вперед, но мистер Роквелл вытянул руку и перегородил ему путь. — Если она этого и ждет? — прошептал я. — Если это и было целью, иначе почему она сбежала и оставила нас на острове в покое? Он не понимал меня. Ни слова. — Создай мракоборцам портал на остров. Они должны проверить. — Ты в своем уме, Поттер? — прорычал Харфанг. Его недобрый взгляд впился в меня, отчего желудок свело болью. — Открыть секреты Дурмстранга иностранцам из-за того, что тебе показалось… Я сжал рубаху на его груди и, нависнув, зарычал. Рот раскрылся так широко, что обветренные губы больно натянулись. Мракоборцы за спиной снова дернулись. Роквелл не опускал вытянутой руки. Харфанг откинулся на подушку и покосился на посох, прислоненный к стене. Мои острые зубы лязгнули у его крючковатого носа. — Завтра на острове будет мой сын и еще двести девяносто девять детей, — проговорил я сквозь зубы. — И если кто-нибудь из всех этих детей снова пострадает из-за того, что гордый и верный Дурмстранг защищает свои секреты, я вспорю тебе горло. Не Раду нужно было бояться в учительской все это время. И, наклонившись ниже, соприкоснулся со лбом директора Харфанга лбом. — Профессор Волсторм понял это первым, — шепнул едва слышно, и резко отпрянул. Харфанг поднялся на кровати и снова облокотился на подушку. Его жгучий взгляд еще долго меня сверлил, прежде чем костлявая рука вытянулась. В раскрытую ладонь, словно магниту навстречу, прыгнул посох. — Портус, — услышал я, когда повернулся спиной и зашагал прочь. Мистер Роквелл наконец опустил руку, которой преграждал мракоборцам путь, и пропустил меня в коридор. — Андерсон, — услышал я. — Отбой. Я сам.