***
Здание старой котельной напоминало побитую обувную коробку, из которой торчали трубы. Словно вырезка из журнала столетней давности, котельная выглядела мрачной и заброшенной. Облупленная кладка на стенах походила на пчелиные соты — местами кирпич осыпался. Узкие окна были черными от копоти, закопченными были и трубы, и стена примыкающей безликой фабрики — тоже непонятно, заброшенной или нет. Фабрика находилась далеко от жилых кварталов, там, где заканчивались и одинокие дома, оставляя лишь неприглядную сторону жизни большого города. Соседствовали, пусть и на приличном расстоянии, с фабрикой лишь свалка, где, судя по черному дыму и едкому запаху, горели покрышки, кладбище старых ржавых автомобилей, одинокий дешевый мотель и покинутая стройка, на которой уже не первый год ржавел подъемный кран. Фабрика, а вместе с ней и котельная, воспринимались как дань старой промышленности, ныне безнадежно устаревшей, но слишком дорогой для полного демонтажа. Так она и стояла, мрачным бельмом в глуши развитого города, гнила и дожидалась, пока сама по себе рассыплется от времени — обычное дело, обычный исход для издержек прошлого. В конце лета из труб заброшенной котельной вдруг повалил густой серый дым. Заброшенные здания часто манили подростков и бродяг, преступников и их несчастных жертв, но кому пришло в голову и хватило сноровки, запустить котельную? И, главное, зачем? Полиция, отправившаяся с проверкой, видимо нашла ответы быстрее, чем ожидалось — больше никто котельной не интересовался и с инспекцией не совался. До тридцать первого августа. Скорпиус Малфой считал себя человеком, который мог в этой жизни предусмотреть все: от погоды на завтра и до поворота колеса Сансары. А потому ругался про себя еще более ядовито, когда не сумел предусмотреть, казалось бы, очевидную вещь. Ведь не лучшая идея — в длинной мантии явиться на заброшенный промышленный объект. За край мантии цеплялись ошметки проволоки и острые куски старого мусора. Сколько бы лет назад ни остановилась фабрика, территория выглядела в разы хуже, чем можно было ожидать. Казалось, каждый дюйм сухой земли был замусорен. И покореженные железяки неизвестного назначения, и сухие ветки, и многочисленное разнообразие пивных банок, битого стекла, а также разной степени цветастости оберток. Сюда словно свозили мусор со всего города — тот мусор, что не влезал в бак. Но пахло не помойкой. Густой дым, валивший из труб, заставлял слезиться глаза. Все вокруг нестерпимо пахло гарью. Скорпиус так и чувствовал, как тяжелый смог оседал на его волосах, одежде, забивался в нос, заставляя кривиться, то и дело отворачиваясь. Крохотный домовая эльфиха, до этого никак не напоминающая о своем присутствии и шагавшая вслед за хозяином безропотно, как и следовало порядочному эльфу, запнулась и тихонечко пискнула, когда пар зашипел в одной из труб. И тут же смолкла, когда Скорпиус обернулся, опустила голову, отчего в больших ушах, напоминающих крылья летучей мыши, заколыхались золотые серьги-кольца. Преодолев замусоренную площадку, Скорпиус приблизился к котельной. Нога сдавила на земле очередной мелкий мусор — им оказался блеснувший полицейский жетон. Наступив на него, Скорпиус дернул на себя металлические двери котельной. Двери, как он и ожидал, оказались незапертыми. Они с противным скрипом ржавых петель открылись и пропустили его вперед. Пройдя и не оглядываясь темные коридоры действительно заброшенного помещения, Скорпиус спускался в подвал — соответствующий указатель в обрывках паутины обнаружился на стене, когда луч света из волшебной палочки осветил ее. Спустившись и теснясь в узких коридорах, Скорпиус закрывал рот и нос рукавом. Нестерпимая, адская духота, в которой не осталось ни капли воздуха, ни единой бактерии, казалось, лишь подпитывала вонь, которую не спутать ни с чем. Пахло в подвале старой котельной сладким и тошнотворным разложением. Эльфиха, пугливо оглядываясь, то и дело хваталась за подол мантии хозяина, тут же била себя по рукам и глубоко раскаивалась. Скорпиус, не слыша ни ее причитаний, ни меленьких шагов, упорно шагал вперед. Ревели старые добротные моторы, гудели клапаны, трещали швы на горячих трубах. Трубы обвивали узкий коридор, точно змеи, ступать приходилось осторожно, чтоб ненароком не задеть и не обжечься даже сквозь плотные кожаные вставки на плечах. Горячий пар струился невесть откуда: не то из забитых пылью вентиляционных решеток, не то из труб — Скорпиус едва успел увернуться, когда, задумавшись, оказался в опасной близости от густой струи пара. Кожу полоснуло жаром. Филиал преисподней. Шагая на красный свет лампочки над дверью, Скорпиус так и ощущал нарастающую тревогу. Голова кружилась, саднящее горло отчаянно желало сделать глубокий вдох свежего воздуха. Да хоть какого воздуха, хоть даже того, загрязненного копотью, свалкой и дымом, что снаружи. Сладкая трупная вонь словно застыла в переносице — ни чихнуть, ни нос закрыть рукой, все равно ощущалась. Подсвечивая под ноги волшебной палочкой, Скорпиус упорно шагал навстречу яркой красной лампочке. Под ногами на бетонном полу виднелся широкий след чего-то темного, что тащили навстречу все той же красной лампочке. Эльфиха, попискивая, как щеночек, оглядывалась назад и заламывала руки — больше всего на свете ей хотелось со всех ног бежать. Источник вони обнаружился вскоре. Он был прислонен прямо к горячей трубе, из которой валил пар. Ошметки плоти на обглоданном лице были светлыми, волокнистыми, будто вареными. Под телом растекалось темное пятно, в котором осталась позабытая пустая кобура. Эльфиха, зажмурившись, прижала ладошки к огромным глазам и, дрожа, прошла мимо тела. Скорпиус, более взгляда не задерживая, толкнул дверь, над которой и мигала злосчастная красная лампочка. Словно шаг в домну. В лицо ударило таким жаром, что впору пошатнуться, выбежать и покинуть чертову котельную навсегда. Хуже парилки, хуже духовки! Горячими были и стены, и пол, и вездесущие трубы, и грохочущий котел — казалось, немудреное оборудование, несколько десятков лет простоявшее без дела, не справлялось с таким жаром. Скорпиус, щурясь сквозь едкий пар, увидел настоящий источник жара. Им были не трубы, и даже не котел. Чугунная ванна, такая старая, что даже сквозь полутьму и пар оставались видны наросты ржавчины, была объята пламенем. Оно грело ее дно, опоясывало бока, тянулось вверх лихими языками, раскаляло до коричнево-красного цвета металл, а угли в ванной — до алого. Угли искрились. В раскаленной ванне, засыпанный углями, в неге блаженствовал гость. Он полулежал, согнув ноги и откинув голову на бортик. Длинные сухие дреды свисали до самого пола, опасно цепляя огонь. Руки рассеянно гладили ванну, нетвердо сжимая меж обугленных пальцев тлеющий окурок. Мясо жарилось — пахло именно так. Лениво моргнув и сфокусировав расслабленный взгляд, гость заметил вошедшего. И блаженная нега на его лице испарилась. — Какого черта я должен искать тебя? — прорычал Скорпиус. Лицо его презрительно кривилось. Языки пламени вздыбились, словно закрыв ванну огненной решеткой. — Видимо, потому что ты снова от меня чего-то хочешь, — протянул гость. — А что это с тобой за… Эльфиха пискнула и спряталась за ноги хозяина. Робко выглянув на гостя из-за черной мантии Скорпиуса, она что-то очень тихое забормотала. Гость сев в раскаленной ванне. Ошметки кожи, пригоревшей к раскаленному чугуну, потянулись тонкими волокнами от его спины. Гость едва заметно зашипел и прикрыл глаза. Кончики губ дрогнули. «Чертов сквиб. Он стал еще сильнее», — непроницаемое лицо не выдавало тревоги. — «Знал ли ты вообще его грань до того, как защелкнул на его шее рабский ошейник? Не подумал, да?» — Убери огонь, здесь сейчас все на воздух взлетит, идиот. Гость послушно сжал обугленные пальцы в кулак. Пламя под ванной словно в пылесос сдуло. — Оденься. — Скорпиус скривился. Стоявшая позади эльфиха мигом щелкнула пальцами, приманив невесть откуда сверток с чистой одеждой и очень робко, явно боясь, что ей откусят руки, протянула гостю. И тут же снова юркнула за спину хозяина. — И это твое убежище? «Я не могу тебя отследить, неужели ты все это время скрывался здесь?». — Летняя резиденция, — бросил гость, натягивая штаны. — Здесь удобно. И наклонился и, прижаренные ожоги на его спине, было видно, затягивались прямо на глазах. — Не изменяешь своей привычки жить в дерьме. Он был очень богат до первого оборота маховика, но не ощутил краха банковской системы, когда горы золотых галлеонов осыпались на город золотой пылью. Он всегда жил так, в дерьме, не тратя ни монеты на удобства. До оборота часов Скорпиус нашел его на маяке — пытался ли сбежать сквиб на край света, неизвестно. На коже, свежей, новенькой, покрывшей ожоги и паленую плоть, еще не было ни россыпи шрамов, ни черных следов лживой клятвы. Но вместе с растерянностью, Скорпиус ощутил медленно затапливающую волну удовлетворения. С тем, как грубела нежная и тонкая кожа, едва-едва покрывшая страшные ожоги, она обретала рельеф. Проступали шрамы и давние рубцы, а черные следы — живые, словно беспокойные пиявки, виднелись под кожей, под тончайшим ее слоем. Они медленно, мучительно медленно проступали, натягивая шрамы и следы затянувшихся ожогов, спиралями закручивались и тянулись вверх причудливым хитросплетеньем узоров. Вверх по руке черные следы тянулись до самой шеи, а самый длинный их кончик, как хвост змейки, почти добрался до лица — робко щекотал челюсть. — Ты ведь не надеялся снять клятву? — поинтересовался Скорпиус. — Или сбежать от нее, нет? Гость не ответил, лишь спешно натянул футболку, скрыв подбирающиеся к груди витки черных спиралей. — Чего тебе надо на этот раз? Смотреть на него глаза в глаза Скорпиусу было тяжело — мешал густой горячий воздух, пахнувший гарью, плавленной пластмассой и сладостью гниющих тел. Гость, внимательно глядя в его лицо, вдруг косо усмехнулся уголком рта, широко растянув острозубую ухмылку самого уха. Окруженный дымом и пляшущими тенями пламени, он так же ухмылялся и тогда, на развалинах, переплетая обугленными пальцами пепельные волосы девочки, обхватившей его шею трясущимися руками. — Довольно шариться по помойкам, займись, наконец, делом, — проговорил Скорпиус, не обращая внимания на то, как черные следы, раскалившись докрасна, заставили гостя скрючиться от резкой боли. — Ты отправишься в Копенгаген. — Куда? — уперев руки в колени, выдохнул гость сквозь нависшие на лицо дреды. — Срочно и незаметно, я позабочусь. И сделаешь так, чтоб один человек не появился там съезде Международной Конфедерации. А чтоб ты не оплошал, как обычно, у побережья Гренландии тебя ждет награда. Гость хрипло отдышался, когда сковавший тело спазм вдруг отпустил. Выпрямив хрустнувшую спину, он откинул дреды с лица. — Какой-нибудь яд, который тебя, наконец-то убьет? Я выезжаю. — Мечтай, мечтай, — едко усмехнулся Скорпиус. — Твоя мотивация сработать хорошо — посох Рады Илич. Раскосые черные глаза моргнули и расширились. Раздвоенный язык быстро облизнул пересохшие губы. — Посох Рады Илич? Скорпиус кивнул. — А зачем мне посох Рады Илич? — Гость коротко рассмеялся. — Зачем-то нужен, раз он стал причиной ее смерти… через плюс-минус десять лет. Гость нахмурился. — Раду Илич убили проклятья, которыми она была нашпигована. — Какое удобное совпадение. Присев на край все еще горячей ванны, гость отвел взгляд и засмотрелся куда-то в сторону электрощитка. Из щитка капали расплавленные провода. — Посох Рады чуть не оторвал мне руку в прошлый раз. Хотя, — взгляд бегло остановился на черных следах, лениво меняющих очертания. — Сейчас бы я был за это благодарен. Мне не нужен ее посох. — Тогда я не буду изобретать для тебя новую премию, и ты просто отправишься в Копенгаген и сделаешь то, что велено. Таможни защищены, любые перемещения волшебников из МАКУСА и в МАКУСА отслеживаются. Поэтому тебя доставит Хестер. Эльфиха, задрав голову, смотрела на хозяина раболепно, но вдруг ее большие глазищи моргнули, а круглое маленькое личико исказилось ужасом. Хозяин Скорпиус явно не сообщил ей, зачем взял в большое путешествие. Демона из горящей ванны Хестер явно боялась. — Твой эльф перенесет меня? Гость рассеянно смотрел перед собой. Кажется, до последнего, до нового спазма, сжавшего руку, как тугими канатами, он надеялся, на то, что это глупая шутка. Впрочем, Скорпиус Малфой, преодолевший сначала свалку, потом жаркие коридоры вонючей котельной, едва не обожженный паром и преисполнившийся отвращением настолько, что желал вымыть глаза с мылом и медитировать до конца года, вряд ли походил на шутника. — Ты хочешь, чтоб я убил политикана? — проговорил гость. — Убил, покалечил, отрезал язык, перемешал мысли в кашу, украл, спрятал, сжег, мне плевать, на что хватит твоих мозгов, — проговорил Скорпиус. — Главное, чтоб тот рта больше не раскрывал, а газеты долго не обсуждали этот несчастный случай. — Как ты представляешь, я это сделаю под носом у всей политической верхушки магического мира? Скорпиус начинал терять остатки натужного терпения. — Да мне плевать, как ты это сделаешь. Так же, как убрал идиота-министра. Как убил старуху-звездочета на глазах у всего дома престарелых… «Как убил мою жену в самом защищенном месте во всей Англии под носом у меня». Обтянутая тугой перчаткой рука Скорпиуса судорожно сжалась в кулак. Пальцы так и ощущали на ладони маленький след печати клятвы. «Я могу сделать все, что захочу». Гость, кажется, думал о том же. Его острый взгляд остановился на сжатой в кулак руке. — Не сделаешь. — Он улыбнулся, но неспокойно. Во взгляде, потерявшем лукавство, была паника. — Я тебе нужен. Ты действительно настолько самоуверен, раз думал, что у тебя все под контролем? Тонкий черный завиток пополз вверх по впалой щеке. Глаза гостя безумно заметались, не в силах сфокусироваться на бледном лице стоявшего напротив. Рот тянулся в широкой оскалистой улыбке. — Ты ничего не сможешь со мной сделать, Скорпиус. Это было гениально, выждать, дождаться и развести меня на клятву. Но как же тупо, до последнего верить, что я испугаюсь ее обойти. — Не обойдешь. — Уже обошел. Ты не дашь мне умереть. Потому что только я знаю, где эта чертова запонка. — От надвигающейся фигуры веяло жаром похлеще, чем от раскаленных труб. –Сколько раз ты пожалел о том, что приказал мне найти ее? Безумные черные глаза метались, предчувствуя исход. Черные завитки проклятья медленно тянулись через высокую скулу к глазу. Те, что спиралями закручивались на груди, казалось, буравили в мышцах дыру. — Знаешь, что общего, между твоей сейчас жопой и родовым поместьем? — Гость, подрагивая от боли, опустил голову и соприкоснулся горячим лбом со лбом волшебника перед собой. — Она горит. И торжествовал, даже когда сгорбился и рухнул волшебнику в ноги, скованный жгучей, разрывающей плоть болью. Скорпиус глянул вниз, повернув голову. — Хестер! Эльфиха, прижимая руки к груди, заискивающе подняла взгляд. — К вечеру перенеси его в Копенгаген и возвращайся обратно. — Что? — прохрипел гость, подняв голову. — Как я вернусь обратно без твоего эльфа? Но Скорпиус уже шагая прочь, не обернулся.***
Мистер Роквелл хотел кричать от того, как нецелесообразно расходовалось драгоценное время. Мракоборцы мелькали, хлопки трансгрессии то и дело заглушали прочие звуки, но дело не двигалось дальше суеты. От крика самого главного мракоборца сдерживало лишь то, что шуметь в стенах больницы, да еще и не своей родной страны, было бы, как минимум, невежливо. И без того канадцы косились на американский коллег, считая тех чересчур деятельными выскочками. — Да ебаный в рот! — вдруг прогремело из палаты, мимо который как раз проходил мистер Роквелл, то, что полностью отражало его собственное отношение к ситуации. — Согласен, — кивнул мистер Роквелл, но, запоздало задумавшись, остановился и заглянул в дверное окошко. И тут же нахмурился и толкнул дверь. — Арден! — гаркнул мистер Роквелл. — Ты при исполнении, ты — лицо МАКУСА в этой стране! Какого хуя ты материшься на всю больницу! Эл обернулась. — Это не я! — А кто? Взгляд мистера Роквелла скользнул в сторону недружелюбного вида колдуна с длинной бородой, заплетенной в тонкую косу. Колдун сидел на стуле, сжимая кулаки, и багровел. — Да ладно. И хотел было полюбопытствовать, чем же за шесть минут диалога могла так девчонка допечь преподавателю Дурмстранга, которого никто не понимал, что тот заговорил на чужом языке, чтоб высказать свое недовольство. Но не стал. — Допустим, я поверила в то, что ты действительно дух конунга, а не полтергейст, — процедила Эл. — Но ты прокололся, Красный Щит. Как настоящий конунг может не знать, чем отличается размер скальдической поэзии «квидухатт» от «хрюнхента»? Мистер Роквелл закрыл дверь с той стороны. И продолжил обход, а вернее, путь в соседнюю палату, где недовольный нарушением векового секрета, ожидал директор Дурмстранга. Директор Дурмстранга, по словам целительницы, был здоров, но очень слаб. Неизвестно, что вымотало его больше: ледяная вода северного моря или темная магия, заставляющая срабатывать все вредноскопы в радиусе нескольких метров вокруг палаты. Тем не менее, несмотря на слабость и настоятельно рекомендованный постельный режим, директор Харфанг был на ногах. Более того, уже облачен в тяжелую косматую шубу, словно дожидался Роквелла, чтоб сухо попрощаться и покинуть больницу. — Там ваш учитель только что обматерил последними словами мою подчиненную, довел до слез, и сейчас она закрылась в туалете и плачет, — процедил мистер Роквелл, чтоб как-то начать диалог, обозначив свою значимость. Хотя, зная Эл Арден, понимал, что в туалете закрылся и плачет скорей доблестный конунг в теле преподавателя Дурмстранга. Харфанг, к слову, не удивился. — Дети. Это они научили дух Красного Щита плохим словам. — Ясно, цветы жизни. Куда-то собрались? — мистер Роквелл опередил прощание. — В Дурмстранг, — холодно ответил директор. — Пока руки МАКУСА не добрались и до него. Мистер Роквелл вздохнул. — Ни у кого нет цели раскрыть местонахождение Института Дурмстранг. Мы, это я не только про мракоборцев, а про волшебное сообщество в целом, уважаем ваши секреты. Харфанг хмыкнул. Черты лица на его худом лице были резкими, а улыбка показалась Роквеллу неприятной и злорадной. — Остров в… — Давайте, кричите на всю Канаду, — ядовито процедил Харфанг. — Был проверен ликвидаторами, — терпеливо продолжил мистер Роквелл. — Были расставлены маячки. И они сработали утром первого сентября. Глаза Харфанга расширились — даже тяжелые мешки под ними натянулись. На землистом лице застыло изумление, будто маг на мгновение забыл, что вообще был директором школы магии, и вдруг ему об этом сообщили. — Вы спасли триста учеников, когда не дали порталам активироваться. Мистер Роквелл протянул Харфангу свиток на вытянутой руке. — Отчет ликвидатора проклятий. Можете ознакомиться. Харфанг выхватил свиток и, сев на стул, быстро развернул свежий пергамент. Мистер Роквелл замер у окна и уставился на пустую аккуратную улочку, виднеющуюся вдали. — Что-то попыталось пробить защитные чары над островом. И быстро оставило попытки, когда обнаружило, что местность защищена и пуста, — резюмировал мистер Роквелл. — Думаю, вам стоит принять помощь Северного Содружества или кого-нибудь еще, и обсудить, как безопасно переправить учеников в Дурмстранг. Лицо Харфанга, полускрытое за пергаментов, вытягивалось и вытягивалось. — Откуда он мог знать? Мистер Роквелл коротко пожал плечами. — Я думал, вы спросите, как кто-то посторонний мог знать, где находится остров, откуда учеников Дурмстранга забирает корабль. Харфанг смотал пергамент обратно в свиток, кажется, вряд ли дочитав отчет до конца. Мистер Роквелл обернулся и произнес: — МАКУСА имеет прямо отношение к проклятью Обскура. Но не имеет ни отношения, ни полномочий, ни целей как-либо влиять на Дурмстранг… — …любое измененное состояние не освобождает от ответственности. Бальдр, Ингар, мне по… индифферентно: топор твой, отпечатки на нем твои, на семерку присядешь… — Арден! — рявкнул мистер Роквелл, заколотив в стену кулаком. Голос из-за стенки стих. Понимая, что беседу в соседней палате надо останавливать, пока дурмстрангский преподаватель боевой магии не подписал бумаги о том, что он на самом деле древняя сумасбродная жрица, мистер Роквелл снова повернулся к Харфангу. — Полагаю, вы поприсутствуете на грядущем съезде конфедерации в Копенгагене? — Если, конечно, нас всех прежде не закроют за решеткой, — протянул тот, покосившись на стену. — И хоть бы мы охотней выслушали Раду Илич, не молчите там, на съезде, если вам есть чем поделиться. — Вы думаете, я знал? — прорычал Харфанг, резко повернув голову. — О чем-либо с этим Обскуром? — Вы не могли не видеть, что с вашей коллегой что-то происходит, и не могли не чувствовать от нее опасность, — отрезал мистер Роквелл. — Я думаю, что Рада Илич редко смотрела в последнее время своими глазами. Харфанг сомкнул тонкие губы. — Подумайте, почему вдруг чужие глаза распахнулись, — произнес мистер Роквелл мягче. — Где ошиблась Рада, и почему Обскур вырвался, уничтожил корабль и чуть не уничтожил учеников сегодня утром? Подумайте об этом. Покинуть палату, в которой метался в сомнениях и раздражении директор Дурмстранга, оказалось самым приятным за последние сутки. Стоило лишь шагнуть за порог, и закрыть за собой дверь, как сразу стало легче дышать. Противная ноющая боль, сковавшая живот, тут же отступила. Не сомневаясь, что дурмстрангский директор сглазами решает все проблемы с теми, чьи суждения ему неприятны, мистер Роквелл поднял взгляд. Крохотный карманный вредноскоп, похожий на подвешенный за нитку волчок, раскручивался под потолком у палаты, и не визжал на весь коридор лишь потому, что был заглушен чарами. Постучав в двери соседней палаты, мистер Роквелл не зашел внутрь. Зато пару секунду спустя Эл Арден вышла в коридор, не забыв напоследок бросить ледяной взгляд прежде, чем захлопнуть дверь. — Две новости, — произнесла Эл, когда они с мистером Роквеллом шагали по коридору. — Плохая — он ничего не знает ни про проклятье Обскура, ни про то, кому и в чем поклялась эта Рада Илич. Хорошая — на него можем повесить дело о «манхэттенском экзорцисте» или еще какой-нибудь висяк, он все подпишет… — Арден, отставить, — одернул мистер Роквелл. — Где ты нахваталсь этого? Кто тебя научил выбивать показания? — В смысле, кто, я даже конспект записывала на допросе… Оставив слова без комментария, мистер Роквелл сжал пальцами рукав Эл и трансгрессировал из больницы. Администратор за стойкой дружелюбно помахала рукой и широко улыбнулась знаменитой отрепетированной годами улыбкой: — До новых встреч! В старой городской ратуше гремела суета. По словам самого мракоборца Лайтолера, только-только вернувшегося порталом с гренландского побережья, день был действительно на редкость сумасшедшим. По степени сумасшествия суетливый и громкий день резиденции канадского магического правительства напоминал тихий и удачный четверг в Вулворт-Билдинг. Это подметила даже Эл, старожилом небоскреба не считавшаяся. — Да разве это нервотрепка? Ни единой попытки сброситься с лестницы! — Здесь всего три этажа и очень дорогая медицина, — напомнил мистер Роквелл, когда они зашли в штаб-квартиру мракоборцев, находившуюся на третьем этаже. — Итак, что там наш некоммуникабельный конунг? Эл опустила на пустующий стол одного из канадских мракоборцев записную книжку. — Не знаю почему, но дух предка из него вышел спустя пятнадцать минут беседы. — Удивительно, — в голосе мистера Роквелла сарказма прозвучало больше, чем децибелов. — Его зовут Ингар Свеле-Офтебро, ему сорок четыре, он из Харстада, в Норвегии, но всю сознательную жизнь, с первого курса и по этот год, практически не покидал территорию Дурмстранга из-за, цитата, проблем с дедушкой. Харфанга знает всю жизнь, отзывается о нем очень уважительно. В Дурмстранге начинал, как тренер по квиддичу, сейчас же преподает боевую магию, и, если верить информации от его коллег… ща, момент, — Эл полистала записную книжку. — Вот, записала со слов канадцев. И некий Ласло, фамилию они выговорить не сумели, и Сусана Падурару, не сговариваясь, говорят, что этот Ингар — лучший специалист в области дуэлей на посохах во всей Скандинавии. Не знаю, насколько это регалия, но они отозвались с уважением. Но наша вчерашняя теория провалилась. Ингар действительно темный маг, говорит об этом очень осторожно и не отрицает, но он не знает ничего о культе, проклятье Обскура и жрице. В паломничестве к инферналам в Сан-Хосе не участвовал и не собирался, в шабашах замечен не был, тихонько колдует себе за школой запрещенную магию и в большую теорию вселенского зла не верит. Мистер Роквелл опустился на стул с тяжелым вздохом. — Да уж, теория провалилась. Но ты ведь говорила, что к жрице примкнули темные маги. Эл мнительно приняла это за упрек. — Так и было в мое время, они-то и открыли ей путь в Европу через остатки таможни МАКУСА. Но или для этого еще не время, или… я не знаю, сэр. Я сидела дома и учила греческий, когда это все закручивалось, и только в академии мракоборцев узнала, что у нас война, правительство пало, министр магии погиб, а на нас движется вся тьма раздраконенной жрицы. — Я понимаю, не кипятись. Просто это была хорошая теория — жрица знала подноготную Дурмстранга изнутри. Корабль, его маршрут, команда в трюме, остров, где собираются дети… Этого не знал никто, Дурмстранг до сих пор держит рот на замке. — Мистер Роквелл подпер подбородок рукой. — Верить в то, что единственное связующее звено — все та же Рада Илич, не улыбается. Она в глубоком сне, под десятком щитов, и даже Октавия не дает прогнозов. Мы теряем источник бесценной информации просто на ходу, если она не очнется и не заговорит. Эл пожала плечами и, наполнив чашку из кофейника, поставила перед мистером Роквеллом. — Лучшего все равно нет. И как вообще объяснить в отчетах, с чего мы решили колоть темных магов? — Я напишу. Эл прищурилась. — Напишу, что надо, Арден. Мы не в том положении, чтоб теориями разбрасываться. Никто меня не осудит. В дверь чужой штаб-квартиры постучали, и мракоборец с очень коротким ежиком волос на голове, заглянул внутрь. — Мистер Роквелл, можно? — Минуту, пожалуйста, Даггер, и бегу. — Пообещал мистер Роквелл, глянув на подчиненного. — Стоять. Ты оттуда? С побережья? Даггер кивнул. — Почему без шапки? — Сэр… — Выговор, Даггер. — За что?! — За без шапки в Гренландии. За мракоборцем безшумно закрылась дверь. Мистер Роквелл снова повернулся к сидящей на краю стола Эл. — Последняя тропка к жрице — вампиры, ты говорила? — Да, но опять же… — Эл вздохнула. — Я очень мало что знаю. Их королева-матка выцарапала жрице глаз — это все, что мне известно, и то, звучит, как местный эпос пьяного крестного. Мистер Роквелл схватился за голову. — Какая королева? У вампиров нет и никогда не было иерархии. — Если у них нет иерархии, то как они так организованно и незаметно год за годом просачиваются из МАКУСА в ту же Канаду, через все наши хваленые таможни и детекторы? — Ладно, — проговорил мистер Роквелл. — Что ты знаешь о королеве вампиров? Кроме того, что она украшает самую редкую карточку шоколадной лягушки. Эл развела руками. — Я даже не знаю ее имени. Знаете ли, подходить к ней близко было страшновато. Может, Рената, если что-то уже знает, расскажет больше. Кажется, они были неплохими знакомыми. Рената редко говорила что-то приятное за глаза… Мистер Роквелл фыркнул. Не знал, как на памяти Эл, но на его собственной Рената Рамирез плевалась гадостями в лицо, не умела сочувствовать, а слово «жаль» использовала лишь во фразе «жаль, что не сдох». Даже Свонсон, который был способен найти общий язык с любым человеком разной степени противности, оказался в первые четыре минуты общения приложен носом о стол белой конспиративной квартиры. «Этот пидор сломался, несите следующего. Роквелл, не стойте в дверях, проходите», — этот самодовольный голос, резко, словно пулеметная очередь выговаривающий звуки «эр» и «эл», зазвучал в голове главы мракоборцев МАКУСА заставившим скривиться дежавю. — … но вампирскую королеву не раз называла самой красивой женщиной этого темного времени. Мистер Роквелл полистал записную книжку Эл. — Хорошо, тогда от обратного и к запасной теории. Допустим, вчера замерзший Андерсон ляпнул истину, сам того не поняв, и цель жрицы не хаос ради хаоса, а убрать конкретных людей, ей мешающих хаос творить. Тогда выходит, что Рада Илич ей не помощник, а наоборот, препятствие. Что, в принципе, складно — была ведь причина, почему Рада Илич не осталась с культистками, а в срочном порядке вернулась на север, под крышу защищенного Дурмстранга. — Откуда информация? — удивилась Эл. — С ее первого допроса, который ты еще не застала. — Почему не застала? Когда это было? — Когда ты безответственно шарилась по заброшенной вилле с подружкой, прежде чем поступить в Браун и прыгать на моих нервах до конца дней. Эл закатила глаза. — Про Раду Илич — да, складно. Но остров с учениками? Какова вероятность, что цыганские школьники мешают жрице? — Минимальная, — согласился Роквелл. — Конечно, процента два накидываю на вероятность того, что из какого-нибудь второкурсника вырастет революционер-мракоборец, несущий свет в темное время… Но я только что говорил с Харфангом, и впечатления, что из Дурмстранга выпустится кто-то с такими возвышенными целями — меньше двух процентов. Поэтому ставлю на то, что попытка напасть на учеников была не целью, а показательным выступлением. Хаос ради хаоса, наказание Рады Илич, опять же, на борту был Альбус Северус Поттер, а у него со жрицей отношения интересные. Что? Эл пожала плечами. — Да ладно тебе, Элизабет, и так уже наговорила такого, что мироздание на сопле держится. Говори, если считаешь важным. — Я не знаю, какие у него отношения со жрицей, знаю, что было в мое время. — И что? — Ничего. Он спился. Нес ересь, рассорился со всеми и покинул Хогвартс за сутки до начала… всего. Мы считали его трусом и пьяницей, но каждый его прогноз сбывается даже сейчас. — Какие прогнозы он делал? Эл сомкнула губы и покачала головой. — Простите, сэр. Мистер Роквелл прикрыл глаза и кивнул. Но серьезная Эл вдруг не сдержала усмешки. — Вряд ли это сломает время еще больше. Знаете, какой прогноз сделал Поттер, когда я поступала в академию мракоборцев? Вскинув брови, мистер Роквелл задержал взгляд. — Он сказал, что если бы Джону Роквеллу довелось увидеть меня при исполнении, то от его ора разверзлись бы небеса и пролился метеоритный дождь. Мистер Роквелл расхохотался, заставив Эл дрогнуть от неожиданности и тоже улыбнуться. — Вот уж точно пророк с двумя курсами университета Сан-Хосе. Таймер на часах Эл вдруг запиликал. Мистера Роквелла одолела безумная мысль, что пытка Айрис Эландер кроликами продолжалась до сих пор. — Мне пора сменить кого-то из людей Лайтолера на берегу, — пояснила Эл и поднялась на ноги. Взмахнув палочкой, Эл заставила дверцу шкафа распахнуться. Ее теплая стеганая куртка выпорхнула из шкафа и мягко опустилась на соседний стол. — Шапку, — бросил мистер Роквелл. — А то вдруг там метеоритный дождь. Таймер сработал четко. Небольшое помещение оглушил хлопок, с которым появился, пошатнувшись, немолодой канадский мракоборец. Его лицо было обветренным, волосы растрепанными, а теплая куртка казалась промокшей до нитки. — О, нет, — мрачно заметила Эл. — Там ливень, мисс. Видимость и без того нулевая, так еще и погода не на нашей стороне. Эл поежилась. — Какая ситуация? — спросил мистер Роквелл. Мракоборец стянул с головы мокрую шапку. — Инферналы в воде. Защитный купол их откидывает, но течение упорно тянет на сушу. Эл нацелила палочку на протянутый ей портал — потертую флягу на ремешке. Когда фляга блеснула оранжевым светом, она сжала на ремешке пальцы и покинула ратушу молниеносно. Мистер Роквелл долго сидел за столом, листая записную книжку Эл Арден. Записная книжка напоминала подшитую коллекцию викторианских писем. Почерк у Арден был каллиграфическим, косым и с изящными завитками — сейчас редко кто озабочен аккуратностью почерка, особенно второпях. Впрочем, в отличие от викторианской переписки знатных дам, написана красивым почерком была не ода тайной любви и не жалоба в отчий дом на неравный брак. Заметки о проклятье Обскура пестрили подробностями и домыслами, один другой нереальней. Читая, перечитывая и сравнивая со своими умозаключениями, мистер Роквелл чувствовал, что где-то на подкорке подсознания нащупал истину. «Пожар в лабиринте Мохаве, пожар на Меркадо Сонора. Два места, где в одно время находились женщины из культа, уничтожено темной магией. Проклятье крепнет, разрушения растут — ответ на пожар, страх, месть? Где во всей этой истории поджигатель?» Но ощущение исчезло, когда дверь в помещение хлопнула, заставив мистера Роквелла поднять голову и рефлекторно закрыть записную книжку. У очередного дежурящего на побережье Гренландии сработал таймер — промокший и раскрасневшийся рыжеволосый мракоборец переступил порог, стягивая на ходу пуховик. — Там градуса два, не больше, — пожаловался мракоборец, сев к камину. — А защитный купол сносит не так фон проклятья, как ветер. Уж лучше под палатой дурмстрангских головорезов сидеть. Мистер Роквелл понимающе кивнул. — Андерсон, — вдруг припомнил он. — Что там Поттер? Опросил? Мракоборец растерялся. — Вы же сказали, что… — Что? — Что сами. Мистер Роквелл удивился. — Да? А, ну да. «Вот черт», — пронеслось в голове. Мистер Роквелл считал себя человеком чрезмерно ответственным и в принципе не считающим, что существуют достойные оправдания, особенно если дело касается отлынивания от должностных обязательств. Он требовал того же и от подчиненных, за что снискал славу безжалостного перфекциониста. Но мировоззрение мистера Роквелла менялось. Сначала Брауновский корпус научил его не лезть из кожи вон, потому как старания и бурную деятельность не оценят ни лентяи за партами, ни придурки в деканате. Затем Эл Арден, свалившаяся на его бедную голову, беспомощно хрустя сломанной ключицей, открыла мистеру Роквеллу тот факт, что все у него с ответственностью и требовательностью в рамках нормы — он хотя бы не ходил по Вулворт-билдинг и не читал каждый стенд, и отчеты о миссиях не умещал в рекомендованные тысячу знаков. Когда же на горизонте вновь зарябила хитрая рожа Альбуса Северуса Поттера, мистер Роквелл понял, что не просто стал легче относиться к обязанностям. А стал даже на них отчасти плевать: не залпом и от души, а так, лениво поплевывать. Говорить с Поттером мистеру Роквеллу не хотелось. А потому он, уверяя невесть кого в том, что разрывается от и без того неотложных дел, следующие несколько часов просидел в ратуше, где внимательно изучал отчеты с места активности проклятья. Задумчиво чертил схемы и смотрел на карту, потом выпил кофе, потому что работал на благо страны последние двадцать лет исключительно за идею и кофеин. Потом погрузился в размышления, которые начались с теорий об истинных целях Обскура, а закончились покручиванием в руках календарика и расчета даты, на которую взять выходной, чтоб заменить коленный сустав. Затем, скрепя сердце, все же трансгрессировал в больницу, где снова выпил кофе и опросил целителей всего первого этажа, выясняя, как самочувствие пострадавших в крушении корабля. И когда уже почувствовал подсказку внутренней мнительности о том, что на него, расхаживающего по больнице, косо глядят окружающие, мистер Роквелл сдался. «Тебе лет сколько? Тьфу», — попенял он сам себя и зашагал в конец коридора, навстречу полированным дверям двадцать девятой палаты. Беседа обещала быть короткой и строго по делу. «Просто смотри на него прямо, он опять залипнет тебе в глаза, и используй легилименцию, нечего даже языками чесать. Пять минут и все, пить кофе». Но кофе пришлось пить сразу, потому что гениальный план не удался еще на этапе начала. — … не надо мне выть в динамик в пятнадцать голосов. У всех есть телефоны, у всех есть связь, у всех есть на стене календарь, на нем — первое сентября, день знаний, все, сели и учимся. Не делайте мне нервы, год только начался, а учитель уже на пределе! — рявкнул я, пытаясь попутно из свернутых полотенец и книги соорудить на больничной кровати подставку для телефона. — А вы как думали? Ваши родители так в ковидную эпидемию и учились. Это только нас, в двадцать втором, в Хогвартс все равно пригнали, в болячку не верили, мол магловское мракобесие, а потом все — полшколы с соплями, деканша, бабка-девяносто лет, чуть к апостолам не отошла, и началось: дистанция, маски из трусов, бодроперцовое зелье вместо чая. Это хорошо, что у нас сейчас инферналы, а не ковид, так что срывать учебный процесс смысла не вижу. Все, пятый курс, хорош болтать, умолкли, перекличка! Ну и что, что журнала нет, я всех на бумажке запишу, а тех, кто не дай Боже, к чату подключился и пошел вместо урока пинать ху…рму, сука, найду и вычислю. Вы меня знаете, я за вас аттестацию сдавать не буду, ты вообще молчи и не строчи там ничего в чат, Балан, я тебе в прошлом году «удовлетворительно» поставил, только потому что мне мать твою жалко. Да ебана… Подставка из книжки и полотенца не выдержала, и телефон плюхнулся экраном в матрас. — Это не мат, это на гоблинском языке, — вразумил я загудевших учеников. — Так, какой гоблин вошел не под своим именем? Кто это у нас «Жопа Тюленя»? А, я даже знаю, кто. Ты, Срджанович? Похож, одно лицо. А ну выйди и зайди в чат нормально! Дети, сидим, ждем «Жопу Тюленя», без нее урок не начинаем. Я хлебнул воды из стакана, быстро смочив сухое горло. Как я скучал летом, и как же, сука, полыхал в первый учебный день. Еще урок не начался, а уже на всех наорал и почти охрип! Что за дети, что за поколение. — О, прощаемся с «Жопой Тюленя», поприветствуем Срджановича. Итак… — Я откашлялся. — В этом году, пятый курс, продолжаем мучить Средневековье. Последний его период, насыщенный событиями. Поэтому, первое, оно же главное — надо сдать по пять галлеонов на новые контурные карты в класс истории. Наши уже неактуальны, я их от руки дорисовывал после майского потопа. Так, погнали с повторения летнего семестра. Этапы принятия и последствия для Европы принятия международного соглашения от тысяча двести восемьдесят… Сука, кто там чавкает в динамик? Я от гнева снова свалил подставки их полотенца и книги. — Кто жрет на уроке? Вы что думаете, я вас по хлюпанью слюны не узнаю, пятый курс? Балан, мать твою, зови мать свою в чат, пусть послушает, что ты тут пишешь, и пусть заодно тебя покормит, голодающий ты наш! Балан, ты сядешь в тюрьму, помяни мое слово, учи историю, а то скоро тебя повяжут, я чувствую. Что происходит вообще, полчаса вас угомонить не могу, тему урока никак не озвучу! За весь мой преподавательский стаж такого класса у меня еще не было. Класс кончалыг и демонов, пятый курс. Директор Харфанг, наверное, на старости лет ездил по Европе, увидел, как из шапито шимпанзе сбежали, и думает: «Заберу с собой, будет пятый курс!». Тишина на уроке, пишем, сука, тему в тетрадку! И это хорошо, что весь июль преподавателей Дурмстранга обязали пройти курсы по повышению квалификации и работы с детьми-волшебниками, иначе, клянусь, поубивал бы всех нахрен через телефон. Мне уже в стены палаты целители стучали, с мягким намеком не орать на всю Канаду, но как здесь не орать, когда убаюканные летом школьники так обрадовались, тому, что учеба отменяется, всячески ломали мои попытки провести урок хоть как-то. — … и если бы подкомитет чародеев Сардинии не предложил документ к рассмотрению, то производство волшебных палочек до сих пор не регламентировалось бы международными стандартами качества и безопасности. Простыми словами это значит… Я так увлекся сначала угрозами сдать пятый курс на опыты за плохое поведение на уроке, а потом лекцией, что далеко не сразу заметил в приоткрытых дверях палаты высокий силуэт. И сказал то же, что и директору Харфангу, который в мае прошлого года прибежал сообщить, что школу затопило: — У меня урок, — шикнул я, не приглядываясь даже, прикрыв динамик телефона пальцем. — Нахер потерялся. Мистер Роквелл рассеянно моргнул и шагнул назад. Закрыл дверь перед собой и снова моргнул. — Что это было? И, потоптавшись на месте у двери, сел на край скамьи у палаты, ожидать неизвестно чего.***
Прожив сравнительно долгое время под палящим южным солнцем, которое ненавидела всеми фибрами своей сверхчувствительной к ультрафиолету души, Эл Арден мечтала о зиме и холоде. Первое сентября на побережье Гренландии убило в ней последнюю мечту. Промозглый ветер шумел в ушах, мешая слышать прочие звуки. Эл, дрожа и стуча зубами, чувствовала, как вымокла в ледяной воде по самое колено — неспокойны волны бились о камень, на котором она как раз стояла. Переступая на этом скользком камне с ноги на ногу, чтоб согреться, но не потерять концентрацию, она крепко сжимала палочку. Над головами мракоборцев, и накрывая берег, словно навесом, тянулся подрагивающий защитный купол, похожий на едва заметное желтоватое желе. Купол действительно дрожал на ветру и прогибался — канадцы не врали. Рука затекла и больше, чем сунуть ноги в таз с горячей водой, хотелось лишь опустить палочку и потянуть ноющие мышцы. Косо поглядывая на мракоборца, занимающего точку в сотне метров от нее, Эл переполнила зависть — коллега стоял не на камне, торчащем из воды, а возвышался на скалистом холме. Лишь одно грело Эл, когда теплообмен уже не справлялся. «Ничего. У меня есть страховка». — Арден! — послышался глухой оклик с берега. — Отпускай! Эл обернулась. Руководившая операцией по сдерживанию проклятья Октавия, начальник ликвидаторов МАКУСА, оказалась совсем рядом — кричала с берега. Но голос ее заглушил воющий ветер, отчего казалось, что ведьма кричит откуда-то с другого конца местности. Октавия вытянула руку, обтянутую перчаткой из драконьей кожи, и помогла Эл спрыгнуть с камня на берег, не задев воду. Рука Октавии в ладони Эл ощущалась, словно нагретая горелкой. Всему виной перчатки — единственная обязательная форма ликвидаторов проклятий на заданиях, ведь драконья кожа защищала руки от многих заклинаний и ядов. Эл почему-то вдруг вспомнила кусочек из бесконечного ниочемного трепа Селесты, которая рассказывала, что однажды на практике пренебрегла одной перчаткой, и проклятый гадальный шар оставил на ее руке такие следы, словно ладонь натерли на терке. Ума Селесты, месяц проходившей с перевязками, не хватило, чтоб пользоваться впредь защитными перчатками, а особенно в доме, полном инферналов. — Течение несет инферналов дальше на север, — говорила Октавия, перекрикивая ветер. — Меняем дислокацию, здесь практически чисто. Они спешно шагали к раскладному столику, на котором от ветра шелестели путаные карты, записи и письма. Удивительно, но на сильном ветру, который едва с ног не сбивал, развешенные ликвидаторами маячки, похожие на китайские колокольчики, не дрожали и не звенели. — Так, — Октавия развернула карту и склонилась над ней, уперев руки в края столика. На карте, похожей на вырванную из школьного атласа страницу, мигали черные точки, покрытые темной рассеивающейся вокруг дымкой. — Течение на нашей стороне. Инферналов уносит на север, прямо по курсу вот этот остров. Палец, обтянутый перчаткой, ткнул в обведенную красными чернилами отметку. — Мракоборцы утром его проверили. Бесплодная пустошь, открытая местность, никаких признаков того, что он заселен. Двигаемся вдоль берега на север, держим щиты в новых отмеченных точках, продолжаем отталкивать инферналов, и если все получится, течением их прибьет к берегу острова. Закрываем купол, оставляем их на острове и сваливаем отсюда. — Это лучшая идея, мэм, — стуча зубами, согласился мракоборец в ярко-желтом лыжном пуховике. На столике покачивалась самая ненадежная в мире конструкция — ряд пластиковых стаканчиков, которые не унесло порывистым ветром в вечную мерзлоту лишь благодаря мелким камням, помещенным внутрь. Эл слышала, что чем легче материал, тем проще создать из него точный портал. Октавия заправила под шапку растрепанные ветром волосы и как раз нацеливала палочку на стаканчики. Будущие порталы помогали мракоборцам перемещаться дальше по берегу, не тратя время на бег. Вдруг сверху послышался звук, похожий на глухой всплеск. Эл задрала голову и увидела, что купол защитных чар, накрывающий берег навесом, прогнулся. — Это от ветра или проклятье? — перекрикивая шум воды и ветра, спросила Эл. Октавия бросила короткий взгляд на недрожащие колокольчики, подвешенные прямо в воздухе вдоль береговой линии. — Ветер. Люди совсем выдохлись. Кто бы думал, что придется скучать по Ли Вонгу. — Ли Вонг? Отец Делии? — Он когда-то консультировал мой отдел, когда инферналы стали всеобшей проблемой. Ли мог в одиночку держать щитовые чары такой сложности, что мог накрыть ими весь Манхэттен и продержаться несколько часов на одном дыхании. Никто из моих людей не повторит и близко, — проговорила Октавия. Пластиковый стаканчик от взмаха ее палочки на мгновение взмыл вверх и тут же опустились обратно. — Первый пошел. Эл, схватив первый портал, даже не успела сжать пальцами тонкий податливый материал — сразу почувствовала рывок и короткий полет в темноте. На ногах, приземлившись, не устояла, тут же качнувшись от сильного ветра, припала на колено и сжала руки на мерзлой каменистой земле. Новой позицией, на которую откинул портал, стал невысокий скалистый холм, с которого открывался вид на опасный каменный спуск. Берег заворачивался полукругом, водная гладь сужалась в пролив меж скалами. Осторожно выглянув вниз, стараясь не оступиться и не скатиться вниз, Эл так и застыла, не выпрямившись. Прямо под ней теченье несло похожих на замерзших утопленников мертвецов. Они были покрыты изморозью и замерзшим илом. Головы, торчавшие из воды, казались крохотными. В последний раз Эл видела их так близко слишком давно, чтоб не отшатнуться назад. Ноги заскользили на уступе, вниз посыпались мелкие камешки. Цепляясь замерзшей рукой за сколы, Эл вдруг потянулась ближе к краю, приглядываясь. «Эй, да вы не такие», — вдруг подумала она, глядя на барахтающегося инфернала, зацепившегося ошметками тряпья за торчавшую из воды деревяшку — течение разносило вместе с мертвецами и остатки дурмстрангского корабля. Инферналы действительно показались Эл другими. Она не чувствовала от них удушливой вони нагретой солнцем трупной гнили. Их очертания были резкими, иловые наросты походили на ребристую броню, покрывающую хлипкие кости. — И совсем ты не страшный, уродец, — вдруг протянула Эл негромко, сверля немигающим взглядом голову инфернала, махающего руками и пытавшегося не то воду атаковать, не то отцепиться от куска корабля, не то дотянуться до глядевшей на него с холма девчонки. Он барахтался даже смешно, вызывая не страх, а жалость и усмешку. И вдруг голова его разлетелась на кусочки сероватого льда. Инфернал заметался еще беспокойней, умирать, впрочем, не собираясь. Эл фыркнула и разжала кулак. «Ладно, за дело», — подумала она и, отряхнув изморозь с руки, переступила скользкий ледяной шлейф на камне и нацелила волшебную палочку в небо.***
— Извините, что заставил ждать, просто там, в туалетной кабинке, кто-то проделал на уровне пояса дырку, и мне стало интересно, как это у вас в Канаде работает… Я вернулся в палату и послушно сел напротив ожидающих меня мракоборцев. Мистер Лайтолер хмурился, мистер Роквелл же оставался непроницаем, как безэмоциональный Аполлон средних лет. — Просто, советую, не ходите в туалет на втором этаже, от греха подальше, — произнес я. — Я случайно задержался в той кабинке на те сорок минут, что вы меня ждали, и хоть злоумышленник не появился и ничего не просунул, всегда нужно быть бдительным. И быстро протянул руку кандскому мракоборцу. — Альбус Северус Поттер, учитель истории магии и художественный руководитель ансамбля народной балканской музыки «Подсолнечный Перезвон». Безэмоциональный Аполлон средних лет не сдержал серьезности приветствия и громко фыркнул. Я одарил его ледяным взглядом. — Че ты ржешь? Сказать, как твой ансамбль называется? — Мистер Поттер… — Мракоборец Лайтолер багровел. — «Фригидные Флейтисты» — вот твой ансамбль, иди, блядь отсюда, репетируй. Наверное сам и просверлил в том туалете дырку. Обыщите его, мистер Лайтолер, у него под пиджаком точно есть перфоратор. — Мистер Лайтолер, — Роквелл чуть повысил голос. — Думаю, самое время вам запросить с места действия проклятья отчеты. И задержал на коллеге красноречивый взгляд. Лайтолер с готовностью вскочил на ноги. — Да, они что-то припозднились… — Не оставляйте меня с ним, — спохватился я. Интересная и очень неловкая ситуация, ничего не сказать. Я знал, что скандал под названием «Болт-первопроходец президента МАКУСА» или как там коллеги моей кузины Розы назвали разгромную сотню статей о сугубо деловых отношениях экс-мракоборцев и их информаторов, выстрелил. Выстрелил сильно, что Роквеллу пришлось надолго уйти в тень, а мне… просто было неловко, но не настолько, чтоб раз и навсегда завязать с пагубной привычкой. И судя по тому, как поспешно и краснея до помидорного состояния, мракоборец Лайтолер вылетел из палаты, до Канады скандал тоже дошел — газеты там тоже читали. Что самое интересное, мистер Роквелл не кинулся меня бить, как только мы остались наедине. Он вообще будто меня или не слушал, или трактовал, как что-то свое — это ли не вызов, чтоб расшатать грани его спокойствия? Вызов. Но я его не принял. Вместе с тем, как ушел стремительно свидетель нашей неловкой встречи, у меня пропало всякое желание балагурить. Чем было это желание? Попытка впечатлить и рассмешить незнакомца-Лайтолера? Я взглянул на Роквелла без насмешки, без призыва заговорить. Передо мной был все тот же усталый беззлобный человек — десяти лет как ни бывало. Человек, которого измотала работа — он ее проклинал, но жить иначе не мог. Человек, который исполнял ее хорошо, не ради высоких гонораров и похвалы начальства, а, возможно, слепо веря в высшую цель. Ему не нужны ничьи показания ради премии и статистики, он из той старой школы мракоборцев, которые действительно борются с темными силами, а не заполняют бумажки и ждут ранней пенсии с надбавками за риск. Сейчас он сидел напротив, но через десять минут окажется в другом месте, решать новые проблемы, попутно думая, как отчитаться за старые. Мракоборцы в коридоре — дочки-сыночки по двадцать лет от роду, в ужасе и непонимании. Все в непонимании. Хоть и прошло десять лет с тех пор, как об инферналах впервые заговорили, никто не знал, откуда они взялись в северном море, как далеко зайдут и где появятся снова. Никто не знал, но Роквеллу нужно будет объяснить это сначала подчиненным, потом коллегам, а потом предложить решение проблемы. Как вы считаете, это лучшее время, чтоб начать бросаться обвинениями, вся суть которых сводилась к тому, что однажды мы делили постельное белье? — Я убил женщину, — произнес я. — На корабле. Полупрозрачные глаза смотрели на меня осторожно. — Какую? — Я думаю, это была кто-то из культа жрицы. У них у всех слепота. Роквелл раскрыл папку и разложил на застеленной больничной кровати несколько снимков, магловских — женщины на них не двигались. — Понимаю, что в суматохе и на адреналине лица не запоминаются… — Это она. — Я вытянул тот, что был вторым слева. — У остальных волосы длинные. Женщина, которую я выбрал, была не такой молодой, как показалось мне на корабле. Ей было, на вид, хорошо за тридцать пять. На снимке она выглядела не сказать, что счастливой, но спокойной — это было фото явно из соцсетей. Женщина в дутой жилетке, на фоне горного массива, улыбалась чуть шире, чем если бы хотела быть естественной. Волосы были короткими, чуть выше плеч, но такими кудрявыми и пышными, что над головой словно ореол темнел. Мистер Роквелл задумчиво писал в блокноте. — Кто эти женщины? Я смотрел на эти снимки и не чувствовал себя как тот, кто должен был выбрать из нескольких фотографий одинаково сомнительных на вид людей преступника. Это были обычные живые снимки обычных живых женщин. Я мог видеть таких в супермаркете, выбирающих овсяные хлопья, у светофора, ожидающих зеленый свет, в метро — это не Палома, которая даже в попытках одеваться «по-современному» выглядела как сумасшедшая, ограбившая музей платья двадцатых годов. — Ее родственницы. Дочери, внучки, — ответил Роквелл. — Все, кого раскидало по Штатам, главная версия — сбежавшие из шатра совсем еще девчонками. Все они за последний год потеряли себя и примкнули к культу, от которого бежали. — Но почему? — Это мы и пытаемся понять. — Так вот зачем вам Рената. — Она следующая по всем параметрам. В остальном — бесполезна. Роквелл даже отвечал безжизненно. Я и забыл, что моя ручная кобра вот уже месяц как устраивала ему вырванные годы. — А это кто? Мое сердце упало, когда я остановил взгляд на одной из фотографий. На ней была девушка в простой белой майке, чей снимок отличался от остальных умелым позированием и явной профессиональной съемкой. На темно-сером фоне, похожем на затертый бетон, девушка не улыбалась, но губы ее были приоткрыты, зато лукавые черные глаза ликовали, смеялись. Темные волосы плавно откинуты назад, открывая камере красивое скуластое лицо, и я знал это лицо. Роквелл оторвался от блокнота. — Селеста. На один миг я забыл, что нужно делать носом, чтоб втянуть воздух. Застыл на месте, слушая, как в ушах запищали комарики. Не знаю, как в тот момент выглядело мое лицо, но мистер Роквелл аж забыл, что что-то записывал. — Она существует? — вырвался идиотский вопрос. Я снова впился взглядом в фото. — Она была одной из немногих выживших в пожаре, который уничтожил лабиринт, — сказал Роквелл. — Ты должен ее помнить. Конечно, я помнил. Как дрожали сталактиты и падали вниз, как рассыпались каменные стены, как огонь накрывал бегущих по коридорам прочь. Помнил три баклажки воды, невесть как поднятые слабыми ручками, ободранный подол серого балахона, туго стянутые в косу волосы, разбитое лицо, громкий крик и имя. Селеста. Которая была до этого момента моей выдумкой. — Но… как это возможно? — выдохнул я. — Я не знаю, — ответил мистер Роквелл. — Как и с остальными женщинами. Знал бы он, насколько промахнулся, думая, что ответил на мой вопрос. В любом случае, фотографии он снова сложил в папку. И начал задавать вопросы о том, что случилось на корабле. Обстоятельства, примерное время, кто где был, кто что делал, с кем говорил, о чем говорили, какой был курс, с чего началось ощущение опасности. Я отвечал, прежде чем дождаться паузы, и поинтересоваться: — Почему вы задаете одни и те же вопросы всем учителям? Роквелл немало удивился. — С чего ты взял? С чего я взял? Пф-ф-ф. Можно быть сколько угодно сотрудником сверхсекретного ведомства и вести сложную работу по расследованию кораблекрушения с соблюдением правил опроса-допроса порознь, но обосраться в этом, если в радиусе километра находилась румынская цыганка, которая собирала сплетни, как грибы в корзинку солнечным осенним утром. Травница Сусана, которую канадцы опрашивали в первый день с разрешения целителей, спустя меньше минуты после того, как закрылась дверь ее палаты, побежала пересказывать все коллегам с точностью до интонации мракоборцев. Чтоб вы понимали, она даже коматознице-Раде под дверь охраняемой палаты умудрилась бумажку просунуть, а Красному Щиту, не понимающему ее, схему нарисовать. Сусана — это не человек, это средство массовой информации. — Нужно составить полную картину. — А слов директора Дурмстранга недостаточно? Погоди, — нахмурился я. — Вы что, думаете кто-то из учителей приманил культисток на корабль? По правилам МАКУСА, прописанным явно где-то на конституционном уровне, первым подозреваемым в любом вообще деле принято считать Альбуса Северуса Поттера. Если же он, по каким-либо причинам не может быть виновным, эстафета переходит Матиасу Энрике Моралесу Сантана. От отца к сыну, как говорится: моя хибара в Паучьем Тупике, мои долги, мои судимости. Главное, чтоб не мои голоса в голове. — Дурмстранг — одно из самых защищенных волшебных мест мира, и тайны свои хранит, как достояние, сам не дашь соврать. Харфанг едва нас обоих не растерзал, когда ты заставил его выдать остров сбора учеников, — сообщил Роквелл. — Мои люди этот остров еле нашли, даже имея информацию. И то, что жрица или жрицы выследили корабль, может говорить только о том, что кто-то секреты Дурмстранга все же разболтал. — Невозможно, — отрезал я. — Никто бы не стал. — Речь о темных магах. — И не все темные маги потенциальные Грин-де-Вальды. Я работал с ними год, Джон. Да, они со своими приколами, но они любят свою школу и стоят за нее горой. Не все так очевидно, как может казаться. Подожди. Я раздраженно приподнял ладонь, потому что Роквелл собрался перебить. — Дурмстранг находится в таких ебенях, что ты выглядываешь в окно, и не понимаешь, где ты и где цивилизация. И многие преподы сидят там безвылазно, на неделю-две только летом их разгоняют. Я о том, что ни у кого не может быть с культом точек пересечения. — А Рада Илич? — Она не могла, она в этой школе… — Пятнадцать лет. И была не очень довольна переменам, которые запретили ей преподавать магию крови и темные искусства. А в начале прошлого учебного года и вовсе попала под суд за то, что напала на ученика, обратившись в опасную тварь. Некие рукотворные чары, авторская производная от Маледиктуса. А чем еще себя накачала Рада Илич — не знает доподлинно даже Харфанг. Я таращил глаза. — Откуда… — Дурмстранг хранит секреты, но аттестационная комиссия отдела образования Северного Содружества в этом ему мешает. Они прислали массу всего интересного, как только мы начали проверять учителей, — сказал Роквелл. — Рада не сдала бы маршрут корабля, — уперто отрезал я. — Будь она на стороне культа, неужели жрица не вытащила бы бесценную женщину из западни? У нее не миллионная орда приспешниц, у нее, сколько там этих фоток? Шесть? Шесть человек против мира, и сливать такого титана, как Рада — да не может Палома быть такой идиоткой. Рада едва не погибла, и готова была сжечь себя вместе с кораблем и инферналами… — Так почему ж не погибла? — Потому что я столкнул ее в воду в последний момент. Роквелл кивнул. — Что с ней будет? — спросил я. — С Радой. — Вопрос в том, выкарабкается или нет. — Выкарабкается. — Ликвидаторы проклятий вообще разводят руками и не понимают, как она до сих пор жива, — вздохнул Роквелл устало. — Откуда такая уверенность, что выкарабкается? — Без вариантов, — буркнул я. — Потому что никто больше в этом мире не согласится преподавать в Дурмстранге за копейки и идею. Мистер Роквелл усмехнулся и снова начал что-то записывать в блокнот. Я уставился в стену за его спиной и стал слушать, как скрипит по плотной бумаге перьевая ручка. Наверное, раз он отвел взгляд и погрузился в запись, беседа была окончена. — Мы закончили? — поинтересовался я. — Да, — кивнул Роквелл. — Спасибо. И поставил в конце какой-то записи точку. — И когда мы вернемся в Дурмстранг? — Не я отвечу. Ваш директор завтра выступит на съезде конфедерации и, при любом ее исходе, все вам расскажет. — Ясно. Стул скрипнул ножками по полу. Мистер Роквелл поднялся на ноги, чуть тяжелее, чем обычно, и подхватил папку. — Знаешь, — вдруг неожиданно мягко сказал он. — Не скажу, что подслушивал твой дистанционный урок под дверью, ты просто очень громко орал и твою лекцию слышала вся больница… — Это авторская методика, — ответил я, перестав сверлить взглядом его колено. — Принудительное просвещение. — Ну да, университет Сан-Хосе, я так и понял. Просто хотел сказать, что у тебя отлично получается. Ничуть не хуже, чем то, что ты всегда ошибочно считал своей единственной жизненной тропой. Я потупил взгляд. И тут же усмехнулся. — К слову о Дурмстранге. Раз уж там взлетел со дна такой придурок, как я, да, Роквелл? Роквелл обернулся у двери и глянул на меня без доли упрека. — Я никогда не считал тебя придурком. И все еще не забираю свои слова, когда говорил, что из тебя вышел бы талантливый переговорщик. И вообще кто угодно, оцени ты здраво свои возможности и не топчи способности. — Что ж, видимо, мне нужен хороший пинок. — Тебе нужен не пинок, а помощь. Я отвернулся к окну и не сдержал горький смешок. — И кто бы помог мне? — Это не мое дело. Ладно. — Мистер Роквелл сжал дверную ручку и толкнул бесшумно отворившуюся дверь. — Удачи тебе. Дверь за ним так же негромко закрылась. Уже вторая наша встреча, которая должна была обернуться ожидаемым конфликтом или не менее ожидаемым намеком на его решение, закончилась ничем. Интересная штука. Формула моего жизненного успеха заключалась в том, что, повзрослев, я абсолютно плевал на мнение людей о себе. Но формула дала сбой, потому что тогда, в палате, спешно собирая на очередной дистанционный уро второй курс, я готов был душу продать за один лишь намек на то, о чем думал мистер Роквелл.***
— Добрый день. Волшебник в парадной мантии поверх дорогого полосатого костюма машинально поздоровался и спешно прошел занимать в огромном круглом зале место. Скорпиус посторонился, сухо кивнув в приветствии, но даже не попытался разглядеть лица волшебника. Зал очень медленно заполнялся участниками съезда международной конфедерации. Волшебники и волшебницы толпились в коридоре группками, переговариваясь, подолгу здороваясь и формально обмениваясь последними новостями. Слух ловил обрывки разговоров. — … я все еще надеюсь, что северяне драматизировали, звучит невероятно, — шептались люди неподалеку. — Ждем делегацию Марокко, у них возникли проблемы на пути… — спешно докладывал один из организаторов своему руководителю. Скорпиус наблюдал за тем, как зал, в котором вокруг открытой площадки амфитеатром поднимались сидения, обитые черным бархатом, постепенно заполнялся людьми. И, услышав сквозь обрывки чужих разговоров, оклик собственного имени, обернулся. — Госпожа министр, — вежливо улыбнулся он. — Ты что здесь делаешь? — в голосе министра Грейнджер-Уизли прозвучало такое беспокойство, словно та не сомневалась — под мантией Малфой пронес в зал взрывное устройство. — Ассистирую мистера Тервиллигера, конечно. Министр Грейнджер-Уизли рассеянно кивнула. И огляделась. — А где он сам? — Отлучился переговорить с коллегами, пока не объявили о начале. Объявят с минуты на минуты, и я очень его жду. Тем не менее, следуя за министром магии в зал и оглядывая на столах таблички с флагами делегаций, Скорпиус ни разу не обернулся, чтоб высмотреть в толпе припозднившегося Тервиллигера. Министр Грейнджер-Уизли, заняв место во втором ряду, сцепила руки в замок. Опустившись на скамью рядом, Скорпиус беглым взглядом продолжил осматривать не спешивших рассаживаться волшебников. — Ну разумеется, — проскрежетал он. — И Роквелл здесь. — Значит, есть шанс, что что-нибудь поделу все же предложат. — Пальцы министра магии сжали ремешок небольшой прямоугольной сумки. — Сэра Генри не видно? — Не вижу. — Не хотела поднимать эту тему преждевременно, но кто знает, когда еще сумеем поговорить лично, — негромко сказала министр магии. — Ты думал над повышением? Скорпиус коротко усмехнулся. — Я на своем месте, госпожа министр. — Твое место в консульстве, но все прекрасно понимают и твою квалификацию, и влияние, раз ты снова здесь. Тервиллигеру скоро уходить на покой. Во всем министерстве нет человека, подходящего на должность главы департамента международных отношений лучше, чем ты. — Я уже руководил вместо Тервиллигера, и это закончилось катастрофой. — С тех пор ты сделал огромную работу над ошибками. И сейчас твое место в Лондоне и в другом кабинете. — Тем не менее, я останусь в МАКУСА и продолжу службу в консульстве. — Скорпиус осекся, чувствуя, что его голос прозвучал резче, чем нужно было. — Пока сэр Генри не решит иначе. И, остановив остекленевший взгляд на людях, занявших место неподалеку, едва не подавился выдохом. — Прошу прощения. — Он поспешно поднялся на ноги. — Пойду, поищу сэра Генри. Скоро начало. Министр Грейнджер-Уизли кивнула, повернув голову. Скорпиус, не оглядываясь, шагал в коридор, тяжело дыша. Спина под мантией подрагивала, так и чувствуя взгляд молодого человека, сопровождающего на съезде конфедерации Айрис Эландер. Оглянулся Скорпиус лишь у дверей, сквозь спешившую занимать места толпу. И безошибочно подтвердил, что сидевший на расстоянии вытянутой руки от министра Грейнджер-Уизли Иен Свонсон смотрит через весь зал прямо на него. Не заметив даже, что теснившиеся в проходе волшебники толкнули его в плечи, Скорпиус вылетел в коридор. На ходу стягивая перчатку с руки, скрытой широким рукавом мантии, он дрожал. «Ты не посмеешь, сволочь! Ты не ослушаешься!». На напряженном предплечье проступил блеклый черный след. Он начал стремительно менять и форму, и цвет, в секунду вытянувшись в жгут и почернев, как углем наведенный. Синие вены на бледной коже напряглись так, что грозились лопнуть. И вдруг ожог начал тускнеть. Глаза Скорпиуса безумно метались. — Хестер, — прошептал он одними губами. «Где этот бесполезный домовик?!» — Жилка на виске забилась в ярости. — Хестер! — крикнул Скорпиус, забывшись, во весь голос, заставив последних входивших в зал вздрогнуть и обернуться.***
Бой часов на высокой башне раскатистым эхо пронесся по аллеям, проникая в каждое распахнутое окно старинных зданий. Вспорхнула стая голубей, напуганная шумом, и, едва не задевая крыльями карнизы, разлетелась восвояси. Сложно сказать, что переполошило упитанных птиц, которых здесь постоянно подкармливали хлебом: бой часов или же громкие крики из распахнутого окна на верхнем этаже. Кричало крохотное смешное создание, преследующее высокую беспокойную фигуру, на ходу бинтующую руку. — Мерзкий подлый демон! Гнусный осквернитель крови не сумеет сбежать, как крыска! Хестер не нарушит приказ хозяина, она будет отбиваться и сражаться, приволочет гнусного мерзавца, чего бы ей этого… Гость резко обернулся и, нагнувшись, утробно зарычал, обнажив в оскале от уха до уха зубы, длиною в спичку. Эльфиха Хестер так и села на пол, сжавшись в клубок. Тонкие ручки закрыли голову, а тельце затряслось в рыданиях. — Хозяин не предупредил, что я могу перекусить тебя надвое? Эльфиха завизжала, когда гость сжал ее запястье двумя пальцами. Зубы клацнули, и он засмеялся. — Отстань от меня и уходи, пока действительно не перекусил. И вновь зашагал к окну. Эльфиха, утирая слезы, быстро встала и уперто понеслась следом, причитая. — Хестер не боится! И прозвучало, и выглядело не как истина. Эльфиха дрожала с головы до пят и явно боялась приближаться, но меленько и быстро ступала следом, хныча во весь голос. Гость замер у раскрытого окна, уперев руки в подоконник. Наскоро забинтованная рука дрожала — вены под кожей словно в узлы завязывались, а кости — как в порошок рассыпались. — Я тебя сейчас в пол забью, — пообещал гость, обернувшись. Эльфиха повисла на его длинных дредах и, покачиваясь, как мартышка, пыталась, видимо, напасть со спины. И громко завизжала, когда одной рукой гость узел из двух полотенец на плече, отцепляя от себя. Зубы снова лязгнули у лица эльфихи, но вдруг гость встрепенулся и вытянул шею — на лестнице послышался шум. — Сиди тихо, а то, клянусь, точно прибью, — шикнул он, сунув Хестер в шкаф со старыми мантиями. Эльфиха взвыла в голос и заскреблась, как забытая кошка. — Убийца! Гнусный убийца моей бедной хозяйки Доминик! Ему не закрыть Хестер рот, ему не напугать ее! Гость ударил ладонью по дверце шкафа, и крики стихли — эльфиха зарылась в ворох мантий и тихонечко заскулила. Коридор наполняли студенты, нагруженные багажом. Они, толпясь в проходах, толкали друг друга чемоданами и сумками, спорили и шумели. — Может, поможете? — цокнул языком один из прибывших в общежитие, нагруженный чемоданом и клеткой с совой. — Бог поможет. Давай-ка, нахуй сходил и остальным передал, — отозвался гость, глядя вниз, на спираль лестничных пролетов. — И почему нам не могут дать нормального дворецкого? — жаловались студенты, хлопая дверями. — Я напишу жалобу декану. Не оборачиваясь ни на гневное брюзжание, ни на хлопки дверей, гость сжимал перила, не отрывая взгляда от учеников, поднимающихся по лестнице на этаж. Черные следы, скрытые тугими бинтами, ссаднили и, казалось, разрывали плоть. Виток спирали полз вниз по грудной клетке, заставляя сердце сжиматься в неровном ритме. — Сука, — прошипел гость, сжав ограждение крепче. Пальцы оставляли на нем обугленные следы, а в воздухе запахло горелым. Взгляд поймал в толпе поднимающихся студентов латунную трубу телескопа и розововолосую макушку. Пальцы на ограждении разжались. Гость бегло улыбнулся, не обнажая острозубый оскал. «Наконец-то. Лето закончилось», — подумал он, спускаясь по лестнице навстречу потоку студентов.