Игры в богов

Со времен своего основания и за почти триста пятьдесят лет существования Магический Конгресс Управления по Северной Америке в строгих мраморных палатах заседания не повидал особых изменений. Это было все то же здание, где принимались важнейшие решения, все такое же величественно-мрачное и холодное. Менялись свечи в гигантской трехъярусной люстре под потолком, и люди за высоким столом конгрессменов. За последние сорок лет конгрессмены МАКУСА пребывали в ужасе от города, претерпевающего стремительные изменения. Мир не-магов окружал мемориал Джезайи Джексона — первого президента МАКУСА, который суровым взором бронзовой статуи смотрел на Соединенные Штаты Америки и негодовал от того, как в затылок миру магии дышат неполноценные злобные не-маги. В тот душный летний день, когда прохлада мраморного зала заседаний была весьма кстати, конгрессмены, придерживающиеся разных мнений касательно политической ситуации, одинаковыми взглядами смотрели на то, как перед высоким столом сияет мелькающими слайдами белый экран проектора. Взгляды эти были полны боли — не-маги и их эти штучки проникли в самое сердце магического оплота. Единственными, кто не думал в тот момент о том, что все пропало, были директор штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА (это додуматься нужно было, назначать грязнокровку на такую важную должность!), и тот, кто проектор в мемориал Джексона притащил — молодой волшебник в строгой униформе. Все присутствующие знали, какого ведомства униформа это была, а потому негодования касательно проектора не прозвучало. — Перед каждым из вас распечатка из недавней колонки интернет-издания «Хаффер-хаус». Издание не проходное и заметное — аудитория очень внушительная, источники и темы обычно серьезные. Как информация о культе попала в СМИ не-магов — вопрос второй важности. Первый вопрос — как ее сейчас оттуда убрать. Проблема в том, что все, что попадает в интернет, остается там навсегда. Крутанув в руке трость, молодой человек, за неимением указки, ткнул ею в экран проектора. — За трое суток статья в «Хаффер-хаус» навела шороху достаточно. Имеем уже несколько видео, посвященных конспирологическим теориям, и они, как и статья-источник, продолжают набирать просмотры прямо сейчас. — Откуда могла произойти утечка? — сенатор Гринберг внимательно читал распечатку статьи и был крайне обеспокоен. — Неужели из Вулворт-билдинг? — Совершенно необязательно, — проговорил мистер Роквелл. — Из редакций наших изданий. Из неосторожных бытовых разговоров не-магов с любым из волшебников. Не берем в расчет конспирологические глупости экспертов, и если обращаем внимание только на текст статьи, то понимаем, что это не закрытая правительственная информация. Это есть в свободном доступе у каждого волшебника, кто следит за новостями. — Это мрак, — проговорил сенатор Пайкс, с презрением сложив распечатанную статью вдвое. — Это то, о чем говорилось еще столетия назад. — Господин сенатор, у нас нет еще суток, чтоб обсуждать, что говорили еще столетия назад, — отрезал молодой волшебник в экрана. — Просмотры нашей информации не-магами исчисляются сотнями в минуту. — Спасибо за доклад, агент Свонсон. Свонсон скромно отошел от экрана и сложил руки за спиной. — Очевидное решение — провести соответствующую работу с полукровками, — предположил сенатор Пайкс. — Это — восемьдесят процентов населения страны, — напомнил президент Локвуд. — Если мы обвиним полукровок, нас проглотит общественность. — Дожили. — Мистер Роквелл, займетесь внутренним расследованием? — Нет, — отрезал мистер Роквелл. Сенатор Гринберг поправил очки на переносице, смерив того ошарашенным взглядом. — У нас существует огромное количество ответственных служб. Невыразимцы, стиратели памяти, административный департамент, департамент чрезвычайных ситуаций, комиссии служебных расследований, отдел магического правопорядка, департамент управления связей с не-магами. Роквелл — директор штаб-квартиры мракоборцев, и его, то есть моя, штаб-квартира не пинает все это время х… — Хорошо, мистер Роквелл, — оборвал президент Локвуд. — Мы это обсудим. — С кем угодно из ранее озвученных структур, — кивнул мистер Роквелл. Президент Локвуд щурил взгляд, красноречивым молчанием дав понять, что к этому вопросу они еще вернутся в Вулворт-билдинг. — У тебя есть дела важнее, чем угроза национальной безопасности? Мистер Роквелл толкнул дверь и зашагал по коридору, ведущему в штаб-квартиру мракоборцев. — Мой отпуск. Президент Локвуд едва успел поймать дверь у своего лица. — И не пытайся, — обернулся мистер Роквелл. — Я прямо назвал службы, которые должны заниматься утечкой информации не-магам. — Будет правильней, если это возглавишь ты. — Единственное, что я собираюсь возглавлять в конце июня — это шествие «Марша гордости» на Пятой Авеню. Я тебе сказал дважды. Напрягай тех, кто получает жалование от налогов. Под штаб-квартирой мракоборцев еще тридцать этажей чинуш, которые сидят здесь с девяти до пяти, гоняют чаи и формально исполняют обязанности тех, кто поддерживает магический мир в безопасности. У меня сейчас в отделе сорок человек и это на всю страну и некоторые территории за ее пределами. И, поверь, нам действительно есть чем заняться. — Ты вынуждаешь, чтоб просьба прозвучала, как приказ. — Еще одна минута моего времени, потраченная на торги, и Элизабет Арден получит приказ стоять у тебя над душой и зачитывать вслух нашу должностную инструкцию. Темные силы и преступления против волшебников. Штаб-квартира мракоборцев занимается борьбой с темными силами и преступлениями против волшебников. А не с идиотами, которые трубят налево и направо о новостях магического мира. Президент Локвуд был зол, но спорить больше не стал. Трансгрессировал прямо у дверей в штаб-квартиру, и оставил после себя отдушину человека, который готов был провалиться сквозь землю. Переступив порог общего зала, мистер Роквелл едва успел увернуться от огромных коробов, друг за другом парящих куда-то прочь. Двое мракоборцев, аккуратно направляющих коробы прочь, кивнули. Один тут же подсунул пергамент, который мистер Роквелл спешно подписал, даже не вчитываясь. — Пока в переговорную, потом разберемся, — ответил мистер Роквелл, проводив коробы взглядом. — Самим ничего не распаковывать! Встретив затуманенный взгляд несколько рассеянного рыжеволосого мракоборца, мистер Роквелл нахмурился. — С допроса? Андерсон, иди, проветрись, скоро пройдет. — И повернулся снова к двоим, перемещающим коробы. — А кто сейчас в допросной с дамами? — Арден. — Хорошо. В кабинете мистера Роквелла уже ждали. Иен Свонсон умудрился прошмыгнуть внутрь незаметно, что было сложно в неприметной с виду, но несколько пугающей в своем значении униформой. Свонсон сидел на обитом зеленоватой кожей диване, покручивал набалдашник трости и выглядел невесело. Вряд ли из-за того, что нога его все так же отказывалась гнуться и напоминала вытянутый протез. — Ну, во-первых, мои поздравления, — сказал мистер Роквелл, сев за стол. — Возьми карамельку. Свонсон мученически прикрыл глаза и послушно вытянул конфету за яркий фантик из банки с этикеткой «Крысиный яд — молниеносная смерть мелких паразитов». — Ну и, во-вторых, чуть спокойней надо быть, Иен, — мягко посоветовал мистер Роквелл. — Далеко не каждый волшебник в свои двадцать пять может стать в Лэнгли заместителем директора офиса специальных операций. Судя по выражению лица, повышение не приносило карьеристу Свонсону никакой радости. — Думается, такое повышение, да еще и в структуру, где все через одно место, лишь для того, чтоб отвлечь меня от того, что исследовательский штат «Уотерфорд-лейк» при стократном увеличении финансирования стремительно пытается передислоцироваться в Южную Африку. — Возможно и скорей всего. Ты всегда прыгал по карьерной лестницы и через совесть, и через справедливость. Чем ты недоволен? Мистер Роквелл с легкой насмешкой наблюдал за тем, как в его самом честолюбивом ученике происходит битва между желанием по-детски пожаловаться и ограничением протокола о неразглашении сверхсекретной правительственной информации. Свонсона, казалось, рвало на части, пока он нехотя не задал вопрос: — Что не так с инквизиторами? Губы мистера Роквелла дрогнули в чуть презрительной ухмылке. — Святые угодники, они еще живы? Погоди, только не говори, что их отдали под твой контроль. Свонсон коротко кивнул. — Точно тебя за длинный нос так наказали, — проговорил мистер Роквелл невесело, но во взгляде так и затерялась смешинка. — И не уволиться же! Из Лэнгли только вперед ногами уходят. — Да перестань. Мистер Роквелл сложил руки перед собой в замок и с пару секунд смотрел сквозь Свонсона в стену. Улыбчивый и спокойный всегда Свонсон был в гневе — толком не обосновавшись на новой должности, он уже явно прощупывал, куда можно будет при первой же возможности перевестись. — Это могло бы быть мощное ведомство. Орудие контроля и связующее звено между делами не-магов и волшебников… — Так и должно было быть. — Но это три сквиба по восемьдесят лет, которых лабиринт Мохаве в свое время охранять не взяли. Ни архивной документации, ни текущей какой-то работы. Они сидят и от руки переписывают некоторые бумаги, чтоб наверх не-магам отправить. Все. — Свонсон скрестил руки на груди. — И это притом, что нам сейчас очень нужны лишние люди. Вампиры, тот же культ — ни одного представителя не-магов не было на месте, никто не занимается ими. Да даже бордель вейл, который вы вчера брали. Жертвами людоедок-вейл были только не-маги. — Понятное дело, проститутки же не дуры, волшебников есть. — Вот именно. Никто не следил за исчезновением не-магов, никто из инквизиторов не совал нос в Новый Орлеан. Ни в бордель, ни в госте к полоумной вампирьей матке. Полное ощущение, что сторона не-магов забила на договор и прикрыла ведомство. — Так и есть. И мне действительно жаль, Иен, что именно тебе придется во всем этом вариться, — согласился мистер Роквелл. — Будет возможность перевода — беги. Свонсон поджал губы. — Это могла бы быть сильная помощь, — скорбно сказал он. — Почему при всем дерьме, в котором тонет МАКУСА последние десять лет, никто не пошевелился встряхнуть инквизиторов и напомнить о договоре? Мистер Роквелл тяжело вздохнул. Свонсон понял, что система, в которую верят, не работает, раньше, чем он в свое время: мистеру Роквеллу на это откровение понадобилось десять лет, Свонсон же справился в первые десять минут своего пребывания в Вулворт-билдинг. И снова слепая вера. — Почему не перенять пример Британии? У них договор работает, как часы. У них на начало этого года насчитали девять вампиров, у нас — в тысячу раз больше, и это не считать бегающих мигрантов. А почему? Да потому что у них чуть кто появился, сразу у него на пороге уже стоит инквизитор и прямо говорит: «Будешь плодиться, размножаться и бесконтрольно жрать — кол в сердце и ножом по горлу». Волшебники следят за волшебниками, не-маги — за не-магами, порядок во всем. Помяни мое слово, Британия будет последним местом, куда залетит чудить культ этой чертовой жрицы. — Откуда ты можешь знать, как в Британии, если это совершенно секретная информация? Свонсон отмахнулся. — А у нас… как обычно. Сидят три деда, не понимают, что от них хотят. И в глаза они не видели ни культисток, ни разрушений, ни вампиров, ни вейл-людоедок. Машинально подписав вылетевший из камина и опустившийся на стол пергамент, мистер Роквелл скрутил его в трубочку и бросил обратно в огонь. Из камина тут же вылетело друг за дружкой еще не меньше десятка бумаг. Оставляя в конце бумаг быстрый росчерк, скорей похожий на попытку заставить перо писать, нежели на аккуратный автограф, мистер Роквелл снова поднял взгляд. — А что до инквизиторов. Ты с Британией не сравнивай, у нас к ним и отношение всегда было другое, и история. Документы полетели в камин. — Британия поняла, что не-маги — не дефективное стадо, в конце прошлого века. Мы же это понимаем до сих пор и не везде получается, — протянул мистер Роквелл невесело. — И если в Британии договор с не-магами о защите не-магов был всегда, то у нас его рискнула заключить только президент Пиквери в двадцатых годах. Конечно, не-магов подпускать близко не хотели. До сих пор не хотят. — От них польза хоть когда-то была? — Ну-у, — протянул мистер Роквелл не очень уверенно. — За все время, что я в этой форме хожу, ни одного инквизитора не видел. Что далеко ходить? Мост через гавань рухнул, не-магов сколько чуть не погибло — ни одного инквизитора. Когда проклятьем дома сносило, или в том же Сан-Хосе за столько лет, когда туристы пропадали у того дома, хоть бы кто из не-магов поинтересовался, а что происходит. — Три деда в офисе, — напомнил Свонсон. — В сеть, в общий доступ, попала информация о культе, распространяется ежесекундно репостами, а я сутки вчера потратил на то, чтоб объяснить, как работает интернет. Инквизиторы не просто не пытаются включаться. Они не понимают проблем. — Справедливости ради, когда-то они пытались работать. Первая приемная семья Ренаты Рамирез, еще мелкой и не настолько отвратительной, была как раз из инквизиторов. Они искали жрицу, пытались выйти на культ. Получилось, конечно, плохо, ни на кого не вышли, Ренату от греха подальше сдали обратно, но они пытались. А потом скандал тринадцатого года. Когда МАКУСА после статей некоторых умников захлебнулся в скандале о том, что Лэнгли следит за гражданами: письма читает, каминные сети под наблюдением, омуты памяти связаны. Вот тот конспирологический бред. Или не бред, да, агент Свонсон? Агент Свонсон закатил глаза. — Короче говоря, и не-магам такой скандал не нужен был, и пользы от инквизиторов не было. Вот они и свернули деятельность. Я потому и удивился, что в Лэнгли до сих пор пытаются держать их штат из трех дедов. — Что ж, — проговорил Свонсон невесело. — Приятно, что страна верит в меня настолько, что поручила из говна, палок и трех дедов слепить орден и восстановить договор. Пока пытаюсь пополнить штат инквизиторов, надеюсь взять не количеством, а качеством. — Хочешь сказать, что надеешься среди не-магов и сквибов найти и завербовать достаточных идиотов, чтоб предложить работать на МАКУСА? — И это не самое сложное. — А что же самое? — Чтоб о моей работе не узнала мама. Мистер Роквелл состроил самое серьезное выражение лица, на которое была способна его мимика. — Ну ты уж постарайся. Свонсон, опираясь на трость, встал с дивана. — Что ж, не буду тебя больше отвлекать. Всем нужен мистер Роквелл за две недели до отпуска. — Я, конечно, буду в недосягаемости и отстреливать летящих с письмами сов, — произнес мистер Роквелл. — Но если понадобиться какая-нибудь помощь… не знаю, с чем, то, пожалуйста. — Не думаю, — отрезал Свонсон. — Спасибо. Мистер Роквелл проводил его до винтовой лестницы, которую преодолеть хромая и с тростью было тем еще заданием. И вернулся обратно в общий зал мракоборцев. Даггер, молодой мракоборец, который поступил на службу год назад, но уже считался старожилом, поднял на него жалостливый взгляд — корпел на отчетом о миссии. — Как красиво написать «шлюхи начали нас бить»? — В ходе задержания подозреваемые оказали сопротивление, — проговорил мистер Роквелл, заглядывая в отчет через плечо мракоборца. Вот уж президент Локвуд будет слюной исходить, когда за время отпуска мистера Роквелла документацией займется парень, который был хорош в защите от темных искусств, но очень плох в писательстве и бюрократии. — Что с допросом? — Арден еще не появилась. Мы семерых задержали, это надолго. — А кроме Арден преступников допрашивать никто не умеет? — прохладно спросил мистер Роквелл. — Сэр, ну это же… — Что? — Вейлы, — Даггер немного покраснел. Мистер Роквелл закатил глаза и снова косо глянул в отчет. — Пиши давай. Мир, который Эл долгое время изучала по книгам и рассказам учителей, то и дело отличался от того, что окружало на самом деле. Как некогда полки в магазинах и счета за коммунальные услуги, она впервые видела настоящую вейлу. Книги, прочитанные в юности, врали. Там вейлы описывались, как вымерший подвид разумных существ, близкий к оборотням, столь же подлый, сколь обманчиво-прекрасный. Сравнивать книги и реальность, как это было с вампирами, не доводилось — Эл не видела вейл прежде. Единственным живым потомком, в чьих жилах, поговаривали, была капля вейловской крови, был ее родной дядя. Однако он не был ни подлым, ни обманчиво-прекрасным — у него на лице были глубокие шрамы и не было одного глаза. Глядя на вейлу, сидевшую за столиком в допросной на расстоянии вытянутой руки, Эл поняла, что в книгах писали правду от корки до корки. Перед ней сидела неопределенно-юного возраста женщина, и она не могла быть человеком. Это было существо инопланетное, настолько легкое, возвышенное и прекрасное, что его невозможно было подозревать в родстве с людьми. Светлая кожа с персиковым румянцем на щеках сияла, не имела ни изъянов, ни морщинок, ни едва заметных точечек пор. Лучились светом большие васильковые глаза, глубокие, как море, ясные, как безоблачное небо. Смыкались длинные ресницы, наивно подрагивая, тянулись в полуулыбке нежные розовые губы, чуть влажные и приоткрытые. Аккуратный овал прекрасного лица обрамляли тонкие прядки черных волос, выбившихся из высокого хвоста на затылке. В каждом мелком движении этой невообразимо прелестной женщины крылась томная грация: она поправляла волосы, утирала слезинку в уголке глаза, тяжело вздыхала и прикрывала ладонью губы. Она пахла ранней весной и первой любовью, полиролью на клавишах фортепиано и сладким вишневым парфюмом. Ее запахи, как тонкие путы, обволакивали и закручивали, им было тесно в маленькой тусклой допросной. Красивое лицо было совсем близко, тянулось к Эл, словно норовя выдохнуть ей в лицо сладость, и Эл, встретившись взглядом с глазами ангела напротив, произнесла: — Где голова? Прелестница на мгновение опешила и даже отодвинулась дальше на стуле. Эл вскинула бледную бровь и повторила вопрос. И, не услышав в сию же секунду ответа, добавила: — Я тебе сейчас лицо сломаю. Где голова трупа, который висел на крюках? То ли освещение допросной сыграло свое дело, то ли вейла утратила вдруг свои чары. Ее лицо оставалось красивым, но нечеловеческим. Лицо маленькое, подбородок острый, нос точеный, узкий, а глаза огромные, как у фарфоровой куклы, и глупые-глупые. Гладкие блестящие волосы напоминали дорогой парик. Эл придвинулась ближе и протянула вейле стопку снимков. — Ты хорошенькая, и я бы поверила, что вам этот расчлененный труп в комнату подкинули недоброжелатели, — подмигнула Эл. — Но шлюшки из соседних камер сдали, что это именно ты варишь мыло из жира. Вейла широко раскрыла рот в немом негодовании. Эл понимающе кивнула и, взмахнув палочкой, приманила из-за двери лист пергамента и перо. С его острия по полу потянулись чернильные капельки. — Есть хороший шанс отомстить подругам-членогрызкам, написать, кто заманивал мужчин, а кто потрошил. И выйти на два года раньше. Угу? Вейла поджала губы и скрестила руки на груди. — Или предстать перед судом в одиночку. И некрасивой, потому что я тебе нос сломаю. — Эл протянула перо. — Давай-давай, подробно, с эпитетами и слогом Гюго. На предпоследний этаж небоскреба Эл вернулась, прохладно и немногословно торжествуя. — Да как ты это делаешь? — взвыл Даггер, судорожно листая словарь с целью найти подходящий для отчета синоним к слову «расчлененка». Эл, помахивая пергаментом, косо усмехнулась. И, коротко постучав в дверь кабинета директора штаб-квартиры, заглянула внутрь. Кабинет пустовал. — А где? — Эл обернулась. — В переговорной. Переговорная, которая некогда была комнатой для совещаний, нынче походила на кладовую. Недаром в туалете шептались сплетницы, что штаб-квартира мракоборцев после происшествия с Октавией Монро принципиально не доверяет никому за пределами собственного этажа. Не сказать, что мистер Роквелл помешался на бдительности и в каждом служащем видел потенциального врага, но меры предосторожности принял свои, несколько дополняя общеустановленные в Вулворт-билдинг. В переговорной теснились конфискованные вещицы и улики. Это были различные амулеты-обереги, которые наводнили полки магазинов и приносили больше вреда, чем пользы. Были и самодельные алтари со следами недавних жертвоприношений — у культа не стало меньше последователей-школьников, играющих в страшное непонятное вуду. У стены теснились деревянные африканские маски уродливых вытянутых лиц — этот причудливый и крайне пугающих элемент интерьера конфисковали в апреле из дома бывшей начальницы ликвидаторов проклятий. Неподалеку на стене красовались, как доска почета, лица культа — снимки похожих друг на друга женщин были развешены в форме ромба. Верхний острый край которого венчал очень старый черно-белый снимок слепой темнокожей женщины в старомодных одеждах, а нижний — такой же черно-белый, но новый, современный. С него на фотографа, не улыбаясь и не выдавая надежду попасть на обложку журнала, глядела Селеста. Три снимка в схеме были перечеркнуты красными чернилами: старой одноногой Пилар, пучеглазой домохозяйки Марселы и медийного экстрасенса Донны. Снимок Ренаты Рамирез был неживым, лишенным магии, но Эл в который раз казалось, что женщина внимательно наблюдает и за ней, и за пополнением улик в переговорной. Ловить ее взгляд было не менее неуютно, чем глядеть на еще один снимок в схеме — бритой наголо волшебницы с изуродованным черными шрамами лицом. А в другом конце переговорной, теснясь между шкафом для документов и коробками с оберегами, стоял прислоненный к стене портрет в запылившейся резной раме из красного дерева. С портрета на хлам вокруг тоскливо смотрел угрюмый молодой человек, восседающий в широком кресле у высокой стопки книг. Краски портрета, совсем еще не древнего, были тусклыми, так и передавая меланхоличный настрой Натаниэля Эландера, утомленного и позированием художнику, и жизнью больного человека, и вынужденной судьбой смотреть с холста на то, как мир вокруг живет и меняется, но уже без него. Эл, поймав взгляд его печальный взгляд, медленно кивнула в безмолвном приветствии. Эландер кивнул в ответ и отвернулся. Мистер Роквелл сидел на стуле у коробов, доставленных из Нового Орлеана. И смотрел рассеянно куда-то вдаль. Взгляд его, казалось, пытался разом охватить все улики нераскрытых дел, заставляющих переговорную, как ячейку камеры хранения. Эл, поняв, что ее стук в дверную раму остался неуслышанным и явно заглушенным мыслями усталого директора, обошла неровный ряд выдвинутых стульев. Сев на край стола прямо напротив мистера Роквелла, она молча протянула стопку исписанных пергаментных листов. Мистер Роквелл поднял взгляд. — Вейлы друг дружку сдали, — сказала Эл коротко. — И в холле вас уже караулят из «Призрака». Полупрозрачные глаза мученически закрылись. В мире не-магов разгорелся по щелчку скандал после обнародования информации о культе. И в мире волшебников вот-вот вспыхнет переполох — кто бы знал, что знаменитая и лучшая во всех Штатах косметика из французского квартала Нового Орлеана, вот уже не один десяток молодящая волшебниц, содержала человеческие останки. Лучшего времени для отпуска не найти. — М-да, — протянул мистер Роквелл, подытожив и повертев в руках круглую темно-розовую баночку в форме персика с золотистой витой крышкой. Баночка такого бальзама для рук стояла на рабочем столе директора Вонг. Эта косметика продавалась везде, и покупалась многими, что неудивительно. Даже баночка была прекрасна. Лучшая реклама лучшей косметики. Открутив красивую золотую крышку и ожидая внутри увидеть зловонный слой жира, как на дешевой мясной консерве, и вкрапления молотых костей, которые бы приятно царапали кожу при нанесении, словно какие-нибудь семечки маракуйи, мистер Роквелл удивился. Внутри был розовый бальзам, похожий на застывший воск — ни пленки жира, ни запаха гниющего мяса, ни волос, ни костей. Вдохнув запах и нахмурившись, мистер Роквелл удивился еще больше. — Как я раньше не… — Что? — нахмурилась Эл. И вытянула руку, когда мистер Роквелл протянул ей открытую баночку. Понюхав содержимое и понимая, из чего оно, Эл не ощутила брезгливости. Тонкий аромат розовой воды и душистого мыла — вот, чем пах бальзам. Пожав плечами, Эл опустила баночку обратно, и вытащила из коробки с уликами длинный список и моток ценников. Судя по количеству предлагаемой продукции, в пропахших духами и благовониями комнатах дома терпимости конвейер по производству косметики не останавливался ни на секунду. — Самый дорогой товар, — проговорила Эл, пальцем подчеркивая некий крем. — Четыреста восемьдесят галлеонов за флакон в пятьдесят миллилитров. Это много, как для хорошей косметики? Мистер Роквелл кивнул. — Очень. Эл как раз сунула руку в короб с конфискатной косметикой и вытащила отмеченный крем. Рука аж дрогнула — она держала месячную зарплату и премию за хорошие показатели в валюте крема от морщин. Не дай Бог уронить и разбить! — Гарантирует омоложение и избавление от несовершенств кожи за двое суток, — прочитала Эл с этикетки. — Наверняка не врут. Представляете, сколько коллагена в отходах людоедства? Хрящи, кости, сухожилия… Мистер Роквелл с секунду смотрел на нее непроницаемым взглядом. Даже портрет Натаниэля Эландера не сводил с Эл взгляда, но только не серьезного, сочувственного, а горящего, заинтересованного. — Скольких человек съели вы, Роквелл, чтоб не стареть? — вдруг спросил он без издевки. Мистер Роквелл медленно обернулся. — Арден, когда вернусь из отпуска, чтоб здесь этого неполноценного ублюдка не было. Заканчивай, что хотела, и уноси его обратно в Браун. Эл почувствовала укол вины, несмотря на то, что обвинения в голосе мистера Роквелла не прозвучало. С этой беготней, ежедневными глобальными проблемами и отсутствием сна, она совсем забыла про то, что самолично конфисковала из Брауновского корпуса портрет с целью расшифровать каракули научной работы Натаниэля Эландера у, так сказать, первоисточника. И за последний месяц ни разу не смогла взяться за дело. Эл не знала наверняка, что за история приключилась с гениальным непонятым изобретателем, но могла лишь ужаснуться сделанным выводам. Если снять розовые очки и перестать боготворить мистера Роквелла, Эл, справедливости ради, подмечала, что он человек высокомерный, но никогда не переходящий черту личных оскорблений. Видимо, печальный исследователь Натаниэль при жизни нормально так начудил, что глава мракоборцев даже не пытался сдерживаться. Поставив в голове жирную галочку, добраться-таки до беседы с портретом, Эл поспешила за мистером Роквеллом прочь из переговорной. Шагали молча, пока мистер Роквелл, спохватившись, не махнул добытыми признаниями вейл. — Молодец, Арден. Эл кивнула, надеясь, что ничего не выдает ее готовность добыть еще десять признаний и подвигов, чтоб услышать это снова. Мистер Роквелл был все больше обеспокоен с каждым новым днем, приближающим его долгожданный отпуск. Готовясь к неделе отпуска месяц, он, кажется, всерьез думал, что все здесь рухнет в первые же три часа его отсутствия на месте. — Даггер, как дела? — на пороге в общий зал, мистер Роквелл снисходительно повернул голову. Мракоборец-бедняга, у которого с официальными докладами не ладилось, был на грани истерики. Куда как спокойней он снимал с мясницкого крюка обезглавленный труп в Новом Орлеане. — Сэр, какой есть красивый синоним к слову «расчлененка»? — не вытерпел он. Мистер Роквелл приоткрыл рот с готовностью выстрелить многолетним опытом прежде, чем задумался. Так и завис на мгновение, лихорадочно думая. — Расчлененка… — Анатомический декаданс, — послышалось за спиной. — Или просто «композиция из внутренностей». Мистер Роквелл медленно обернулся. Эл скромно отвела взгляд в сторону стенда с должностной инструкцией. — Девочка моя, ты пугаешь нас все больше. Даггер снова склонился над отчетом и застрочил текст с новыми силами. Эл повесила форменный пиджак на спинку стула и, одернув до локтя короткие рукава широкой белой рубашки, приблизилась к макету Западного полушария. Черная дымка покрывала Средний Запад и тянулась ниже, без возможности точно определить, где вспыхнет проклятье в следующий раз. Точные прогнозы делала только Октавия Монро — исключительно талантливый профессионал, которого невозможно было подменить, лишь натянув маску чужого лица. «У кого из необученных толком магии женщин культа хватило бы знаний? Только у Селесты, которая была ликвидатором проклятий, и которую я никогда не воспринимала всерьез», — в очередной раз глядя на макет, думала Эл. Эта мысль озарила ее два месяца назад. Об этой мысли было не рассказать никому — подставлять Селесту тем, что правильно, Эл не могла решиться, а потому дело подмены Октавии Монро оставляло больше вопросов, чем ответов, и вряд ли будет раскрыто. Выбор между очевидным и правильным, наивностью и ответственностью, подругой и учителем был сделан поневоле, не давая шанса передумать. — Арден, — голос мистера Роквелла, пронзивший раздумья, заставил вздрогнуть. — Зайди. Эл кивнула и, отвернувшись от макета, зашагала в кабинет. Мистер Роквелл указал ей на стул перед своим рабочим столом. Серые глаза были серьезными, без тени насмешки. В который раз за последние недели Эл казалось, что мистер Роквелл прекрасно знал, что она утаила. И больше была бы рада понести, наконец, заслуженное наказание и даже позволить в себе разочароваться, нежели день ото дня быть со всей штаб-квартирой в прекрасных отношений, зная, что сознательно и нагло лжет. — Не буду петлять, — сказал мистер Роквелл. И, достав из ящика стола крохотную вещицу, придвинул ее на край стола, к Эл. Вещицей оказалась маленькая подушечка из алого бархата, к которой был приколот серебряный значок в форме раскинувшего крылья орла. — Мне нужно назначить капитана. Думаю, никого в этом здании мой выбор не удивит. Сердце Эл упало. «Только не сейчас, почему сейчас?» — едва не взвыла она. Больше всего на свете Эл гордилась и держалась за возможность быть частью штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА. И не была готова принять награду и стать незаменимой частью, ведь разве это правильно — награждать за успешную службу, когда именно по ее вине дело подмены начальника ликвидаторов никогда не будет раскрыто. — Вы хотите назначить меня? — Ты действительно заслужила. Но… Мистер Роквелл подтянул значок к себе и сунул обратно в ящик. — Есть проблема. Эл застыла, чувствуя, как по спине пробежал холодок. «Он знает. Кого ты собралась провести? Роквелла? Серьезно, Эл? Он знает о тебе больше, чем кто-либо, он как никто способен додуматься до того, что тебе кажется секретом. Он учил тебя окклюменции, дура, у тебя не может остаться тайн вообще!» Паника накатилась волной, в которой Эл в секунду захлебнулась. — Я узнал о ней сегодня утром и случайно. Честно говоря, подумать не мог, что с тобой могут быть сложности в том, что касается дисциплины. Эл сжала рукой нервно подрагивающее под столом колено. Казалось, мистер Роквелл тянул из нее признание так же, как учил делать это с теми, кого заводили в допросную. — Фиби из административного департамента, с которой мне посчастливилось сегодня подниматься на лифте, поинтересовалась, когда же Арден явится на профилактическую беседу, — прохладно сообщил мистер Роквелл. — На которую должна была явиться на следующий же день после того, как закончилась миссия по соседству с Ренатой Рамирез. — Что? Эл не узнала голос, которым задала вопрос. Он прозвучал недоуменно и тонко, словно ей снова тринадцать, и она рискнула переспросить, о чем говорил в течение последнего часа учитель нумерологии. — Профилактическая беседа? — Эл мотнула головой, взяв себя в руки. Такая глупость, ничтожная и ненужная! Господи, да мракоборцам пообедать некогда, какие к черту профилактические беседы с Фиби из административного департамента? — Вы же сами говорили, что это бюрократические глупости, а половина функций административного департамента нужна лишь для того, чтоб было куда трудоустроить выпускников Ильверморни. — Не я это придумал, и не мне отменять, — отрезал мистер Роквелл. — Есть регламент и есть правило. Приказано ходить к Фиби и изливать душу — будь добра, подчинись. — И что же ей рассказать? — Да что угодно, но чтоб она выдала тебе бумажку о том, что ты профпригодна и в каком-нибудь стрессовом расстройстве не придешь однажды в Вулворт-билдинг с дробовиком. Эл цокнула языком. — Это же бред. — А кто тебя знает, Арден? — притворно нахмурился мистер Роквелл. — Пока у меня на столе нет бумажки с печатью, я тебя боюсь. Почему я должен сначала уговаривать тебя полгода пройти медицинскую комиссию, а потом за руку водить на профилактические беседы? Все взаимоотношения в штаб-квартире мракоборцев держатся на доверии, что выходит, я не могу тебе доверять? Дрожавшая нога Эл замерла. Пальцы крепко сжали обездвиженное колено, и Эл подняла взгляд. — Поэтому поступим так. — Мистер Роквелл заговорил мягче, но голос его не утратил строгости. — До моего отпуска еще две недели. За это время ты отбеседуешь все назначенное с Фиби время. И когда я получу бумажку о том, что ты в полном порядке и годишься продолжать службу в том же духе, ты получаешь повышение до капитана. Если бумажки так и не появится, я делаю вывод о твоей профнепригодности, и мы прощаемся. Эл сделала мелкий вдох сквозь застывший в горле ком. Мистер Роквелл не сводил с нее серьезного взгляда. — Это же просто бумажка, — беспомощно выдохнула Эл. — Ты объективно лучший мракоборец из штата, и я не раз говорил о том, что у тебя большое будущее. Но для большого будущего и большой карьеры мало быть лучшим — миром правят те, кто ставят печати на бумажках. И нужно считаться с каждой такой бумажкой. И лучше носом тебя натыкаю я и сейчас, чем через несколько лет кто-нибудь, кто действительно будет хотеть, чтоб ты оказалась за бортом. — Да, сэр, — кивнула Эл сконфуженно. — Кроме того, — добавил мистер Роквелл, критически ее оглядев. — Я думаю, что тебе будут полезны эти беседы. «Чем мне будут полезны эти беседы?» — думала Эл весь день, а потом и всю очередную бессонную ночь, рассеянно подкидывая в руке баночку с мелкими таблетками кофеина. Устав винить себя за сокрытие правды и вспоминать неловкость, с которой сидела перед разочаровавшемся в ней мистером Роквеллом, Эл начала по обыкновению злиться. «Чертова. Сука. Фиби», — билось в голове Эл в такт жилке у виска и глубоким вдохам, которые она делала, раз за разом подтягивая корпус к согнутым на перекладине коленям. Фиби, которую Эл не видела в глаза ни разу, была виновата во всем: от тяжести на сердце и до горящей боли в мышцах живота. Редкий досуг после рабочего дня Эл в принципе не радовал — делать наедине с собой ей было нечего. В этот раз даже изнеможение в тренажерном зале не избавляло от навязчивых мыслей о том, как же она ненавидит эту Фиби. Даже с трудом передвигая ноги от усталости, Эл умудрилась так сильно побить боксерскую грушу, что расшатала ее крепление к потолку. «Мало того, что сука, так еще и Роквеллу пожаловалась!» — не унималась Эл, долго грея под струями горячей воды натруженное тело. Утерев ладонью запотевшее зеркало и глянув на свое бледное отражение, она пальцами зачесала мокрые волосы назад. Впервые за несколько лет Эл задумалась о том, что стала выглядеть если не взрослее, то жестче — блеклые зеленые глаза которые казались круглыми из-за белесых ресниц и придавали ей сходства с рыбой, оттеняли темные круги бессонницы. Глаза щурились. Не то на свет лампочки под потолком, не то не в силах удерживать тяжелые веки. Натянув на ходу растянутую серую майку, Эл вышла в комнату. Яркий беловатый свет из лампочки осветил единственную комнату, прибранную и аккуратную — в ней не было трухлявой мебели, старого телевизора и страшно дребезжащего холодильника, как в первом нью-йоркском жилище. Но порядку квартира была обязана не чистюле-Эл — та просто не мусорила и лишний раз вообще ничего не трогала, философски считая квартиру лишь местом, в котором необходимо дожидаться нового дня. Залив кипятком нечто порошковое в тарелке, и даже не глянув, что именно высыпала на ужин из упаковки, Эл сунула в рот горьковатую таблетку кофеина. Из распахнутого окна веяло приятной ночной прохладой. На подоконнике, клюя подсыхающий спатифиллум, терпеливо дожидалась своего часа большая почтовая сова. Сова бросила на Эл укоризненный взгляд — ждала слишком долго, пока та соблаговолит забрать свою посылку. За посылку пришлось побороться. Разжать острые когти и выцепить из них коробочку в коричневой упаковочной бумаге оказалось непросто. Эл, изучив вкладыш почтового отправителя, сообщающий, что доставка оплачена, но убедительная просьба напоить сову перед обратной дорогой, подняла взгляд. — Чашка — там, раковина — вот. Пей. Сова мигнула желтыми глазами. Поняв, что так просто хитрая птица коробочку не отдаст, Эл наполнила глубокую тарелку водой и опустила подоконник. Сова смилостивилась и разжала когти. Присев на подоконник рядом, Эл распаковала коробку. Злость забрала все ресурсы. Не ожидающая посылок и не получающая почты вообще Эл даже не удивилась тому, что ей что-то прислали. Машинально распаковывая коробку, гладкую и минималистично белую, с мелким серебристым текстом, она лишь нахмурилась. В коробке оказался квадратный прозрачный флакон с массивной блестящей крышкой. На стеклянной стенке пестрила приклеенная на куске расчерченного клеточкой листа записка: «Что угодно подойдет тебе лучше, чем вишневый Том Форд». Ни пожеланий, ни подписи, ни обратного адреса, но Эл сходу поняла, кто стал ее тайным Сантой в эту ночь на одиннадцатое июня. «Класс», — подумала она. — «Ты променяла философский камень на духи». Больше месяца Эл старалась не вспоминать о Ренате Рамирез, ее разваленном на глыбы доме, и ночи, когда на кухонной тумбе вдруг оказались ржавые ножницы. Хоть получалось это плохо, и память обрисовывала случившееся яркими красками, Ренаты не было ни в одном воспоминании. Она, как тощая тихая мышь, ускользнула в щель и испарилась. Она покинула Вулворт-билдинг без вещей, денег и документов, в чем была, залитая кровью и черной грязью, с разряженным дробовиком и кожаными ботфортами подмышкой (единственным, что успела унести из развалин дома). Так и вышла в большой город, оставляя маглов недоумевать, что произошло в небоскребе Вулворт-билдинг, откуда эта женщина вышла с таким загадочным набором вещей. Она не просто покинула город стремительно. Она изо всех ног бежала прочь, петляя маршрутами, пока не исчезла за черту штата. Эл не ждала поклонов в ноги и благодарности, когда протянула ей запонку на шнурке и советовала не снимать. Ей даже показалось, что Рената узнала этот своеобразный оберег, настолько изменилась та на мгновение в лице. И Рената не благодарила никого и ни за что. Она люто презирала в Вулворт-билдинг всех: начиная от лично Роквелла и всего отдела магического правопорядка, прошляпивших угрозу над ее домом, и заканчивая самой Эл, которая не согласилась позировать ей в самодельных из кусочков кружева трусах. Было ясно, что Рената уже никому не помощник — она ничего не знала и не хотела знать о культе, вдобавок, она желала не высшей справедливости, а сдохнуть всей штаб-квартире мракоборцев. И Эл не вспоминала о ней с тех пор. Рената этого времени была именно что Сильвией, которой представилась: неприятной, едкой, злобной и агрессивной, при этом хитрющей, как консилиум демонов — говорит об одном, думает о другом, планирует третье, а в голове еще пятнадцать вариантов. Спустя больше месяца, она прислала духи. Мозг Эл лихорадочно генерировал идеи, что бы это могло значить. Одна хуже другой: от мышьяка во флаконе и до некоего скрытого смысла. Ковыряя вилкой в том, что запарилось в кипятке и было ужином, Эл думала так усердно, что не заметила, как проглотила еду и даже не поняла, что это было. Судя по мелким семечкам, неприятно скрипящих на зубах, это была какая-то каша с добавками. Рухнув на диван и согнув ноги на подлокотнике, Эл тоскливо смотрела в потолок. Она вдруг очень устала — настолько, что спина гнулась, словно под грузом. В голове мелькали очертания макета Западного полушария со всеми его метками и огоньками. Вина и опасения, подозрения и непонимание, скука и бесконечная усталость в каждой клеточке тела вновь вылились в одно простое и понятное чувство, которое обессиленная Эл могла испытывать вечно. «Ебаная Фиби!» — В гнев. Административный департамент Вулворт-билдинг — это созданное для трудоустройства полсотни волшебников ведомство, занимающееся… всем и ничем! Ничем, что действительно важно! Они наряжали Вулворт-билдинг к рождественским праздникам, а потом убирали украшения. Они отвечали за фирменные календари и закладки, закупали канцелярские принадлежности, выставляли воду на столы, когда проходили важные совещания, и проводили абсолютные идиотские семинары, где учили всех прочих служащих работать и не сходить с ума. Это был департамент с бесконечным количеством кабинетов, в каждом из которых творилась, что называется, своя атмосфера — тот самый рассадник бюрократии начинался не с президентского этажа, нет. Он начинался в административном департаменте, где чтоб сфотографироваться на пропуск, нужно было получить коллекцию подписей от тринадцати заместителей, трое из которых в отпуске, один — на конференции, а один — на больничном. И какая-то мегера Фиби, одна из таких заместителей, решает, годны ли к службе мракоборцы или нет. Притом, что сама за двери своего кабинета и носа не высунула, а самое опасное в жизни, на что хватило ее чиновнического адреналина — в чай бросить не два кубика сахара, а три! Эл уже представляла себе эту женщину. Типичнейший представитель бюрократической среды обитания — женщина средних лет, с лицом заранее недовольным и строгим, в тесном деловом костюмчике или чопорной мантии. На столе у нее горы бумаг и писем, так и гласящих, что она ох какой занятой сотрудник, рядом — чашка со сладким чаем и вазочка с мармеладом, который эта мадам постоянно подъедает, облизывая перепачканные сахаром пальцы. И под всей оболочкой дружелюбной дамы прячется такая форменная сучара, что после беседы с ней хочется крушить стены. Эл аж передернуло. Другое время, другая страна, другие отделы, а такие клерки ей встречались всегда. Такой была похожая на мумию от бесконечных процедур омоложения Марго Тервиллигер, которая за невозможностью мармелад жевать из-за натянутой кожи лица, глотала его целиком, как пеликан. Таким был весь этаж административного департамента, куда Эл занесло по своей воле лишь раз, когда оформлялась на работу и вынуждена была пройти все круги ада и десять кабинетов. Казалось, Эл пролежала на диване в бесцельном разглядывании потолка и безмолвных ругательствах не менее часа. Она спохватилась и поднялась на ноги, словно куда-то опаздывала. Никуда по факту не опаздывая и не спеша, открыла шкаф, вытащила из него единственный аккуратно сложенный комплект одежды. Застегнув рубашку, приятно холодившую спину, на которой покалывал болью свежий чернильный рисунок, Эл расчесала пальцами еще влажные волосы. Со ставшей привычной святой верой в то, что если начнет работать еще усердней, то муки совести за предательское молчание уйдут сами собой, она трансгрессировала в Вулворт-билдинг. Темный небоскреб был необычайно тихим и казался в разы больше, когда по его этажам не сновали сотрудники. Мелкая крошка парящих в воздухе искр слабо освещала холл, зато знаменитая винтовая лестница сияла — искры оплетали перила и мерцали, повторяя каждый новый завиток вереницы ступеней. Тихо проскрипела нагруженная тележка, которую толкал эльф-домовик в сторону лифтов. Домовик даже не обернулся на хлопок трансгрессии и не взглянул на Эл. Та, быстро показав пропуск барельефу Горгоны, зыркнувшей на ночную сотрудницу с недоверием, поспешила вперед. Как и ожидалось, мракоборец, которому выпало дежурить в ту ночь, не расхаживал у дверей штаб-квартиры с палочкой наготове. Он крепко спал, устроившись на узком диванчике общего зала, рядом с двумя пустыми коробочками от китайской. На ходу стянув с чьего-то стола медный подсвечник с длинной витой свечой, Эл зашагала в переговорную. Фитиль вспыхнул, услыхав шепот заклинания, и осветил пустой коридор. Тихонько скрипнула дверь, и Эл, переступив порог, закрылась в захламленной комнате, повернулась и тут же вздрогнула, когда свеча осветила зловещие африканские маски. — Это ж надо с таким ужасом жить в доме, — буркнула Эл, не представляя, как некогда настоящий начальник ликвидаторов чувствовала уют, заставляя свое жилище подобными сувенирами. Опустив подсвечник на стол и чувствуя, как тянет обернуться снимок Селесты, безжизненно глядящий ей в спину, Эл опустилась на стул и придвинулась к портрету в раме. — Мистер Эландер, — позвала она шепотом. Непонятый гений на полотне был занят — он спал, опустив голову на высокую стопку книг. Услышав шепот, Эландер приоткрыл глаза. — Это ты, магнум опус? Эл моргнула. — Ты спрашивала о том, что такое магнум опус, — напомнил портрет. — В корпусе подготовки мракоборцев. Я обычно запоминаю тех, кто со мной разговаривает. — Да, — кивнула Эл. — Это я. Натаниэль Эландер прикрыл зевок тонкой ладонью и, косо взглянув на раскрытую книгу рядом с собой, захлопнул ее. — Надеюсь, я ответил тогда на вопрос? — Вообще-то нет. Не так, как я ожидала. Художник явно польстил Натаниэлю Эландеру, когда создавал портрет. Как и тот, кто создал соответствующий вкладыш шоколадной лягушки. Эландер на холсте был печальным, но не выглядел умирающим и больным — он походил на усталого от бессонных ночей и непонимания всего мира гения. Был холеным и хрупким, как узник золотой клетки и чем-то походил даже на саму Эл: тонкая шея, узкие плечи, костлявые длиннопалые руки, острый длинный нос, большие тоскливые глаза и аккуратный пробор зачесанных набок волос. На архивных снимках и старых выпусках «Нью-Йоркского Призрака», ставших его концом и крахом, Натаниэль Эландер выглядел совершенно иначе. Он был очень худ, сутул и изуродован шрамами. Часть носа его отсутствовала, как и правое ухо (погладить оборотня в полнолуние — глупость, недостойная гения), волосы были скорей бесцветно-соломенными, нежели бледно-золотистыми, были редкими и тонкими. Он с трудом передвигался и, поговаривали, не мог стоять дольше минуты. Эландер болел, как говорил мистер Роквелл, просто всем, чем можно болеть, а потому отрицал все попытки Эл доказывать, что смерть ученого была странной и вряд ли от естественных причин. — Ты ожидала какой-то формулы? — полюбопытствовал Эландер, придвинувшись на край кресла. — Чего-то более конкретного, — призналась Эл. Ученый пожал узкими плечами. — Разочарую снова. Магнум опус — это венец творения. Созданный совершенный шедевр. Соло композитора, полотно живописца, микстура зельевара, платье портного, волшебная палочка мастера или ученик учителя. У всех свой магнум опус. У всех, кто не боится создавать. — А что ваш магнум опус? Натаниэль Эландер задумался. — К сожалению, провалов у меня было куда больше, чем побед, — признался он. — Как у любого творца. Творец хмыкнул. — С каких пор мракоборцы Роквелла, да еще и нового поколения, считают меня творцом, а не живодером? Эл усмехнулась и пожала плечами. — Роквелл, конечно, лидер мнений, но не видит дальше рамок должностной инструкции. Вот бы еще в этом времени считать научные эксперименты бесовщиной и жечь ученых на кострах. Натаниэль Эландер немало удивился и явно заинтересовался в ночной беседе куда больше, чем секундой ранее. — Так и есть. Тебе правда так кажется? — Осуждать ученого за неудачные эксперименты — все равно, что сейчас осуждать медицину за само ее существование. Мы знаем о том, где находится печень, и о том, как лечить туберкулез, потому что тому поспособствовали необходимые для исследований жертвы, — заявила Эл. — А не потому что Бог с неба спустил методичку. «Мистер Роквелл, если вы сейчас просматриваете мои мысли, потому что разочаровались во мне и не смеете больше доверять — я так не думаю на самом деле. Не можешь угрожать — льсти и жалей. Пункт пятый, конспект лекций номер два», — пронеслось в голове у Эл следом. Угрожать портрету было странно. Это портрет. Льстить и жалеть — тоже странно, но сработало. Натаниэль Эландер был искренне поражен и с такой жадностью глядел на Эл, словно у него и при жизни-то единомышленников, разделяющих теорию необходимых жертв, было немного. — Что ты хочешь узнать на самом деле? — спросил он, но без подозрений. Он точно был бы откровенен. Скучающий и изголодавшийся по восхищенным взглядам ученый в принципе готов был надиктовать под запись любому, кто готов был слушать и внимать, рецепт таблетки от смерти и как выпотрошить вампира за пятнадцать минут в кладовке и чтоб никто не видел. Эл подтянула к себе лист и перо. — Второе Дыхание. Эландер немало удивился. — Второе Дыхание? — переспросил он разочарованно. Землистое лицо, масляная краска на котором поблескивала, нахмурилось. — Ты раздобыла мою работу? Эл кивнула. — Это фантастика. — Именно так и сказала ученая коллегия. — Нет. Фантастическая работа. Вас не поняли, снова. Эландер заметил неприкрытую лесть, но не стал ее оспаривать. — Она действительно не имела практической ценности. Я понял это позже. Как и многие мои разработки, это осталось только на бумаге и в дальнем ящике стола. — Вы думаете, этот ящик стола с тех пор никто не открывал? — Не знаю, мисс. Я не могу покинуть этот портрет и глянуть, что происходит в «Уотерфорд-лейк» на исследовательском этаже. Мой портрет в больнице заблокирован какими-то чарами. — А как вы думаете, почему? — спросила Эл, вскинув брови. Ученый был утопистом, но не был дураком. Он внимательно наблюдал за Эл, кажется, пытаясь в ее лице углядеть подтверждение каким-то своим домыслам. — Мистер Эландер. — Эл придвинула свечу ближе, чтоб видеть лицо ученого, а не лишь блики масляной краски на холсте. — Вы представляете, какие деньги сейчас вливают в ваши разработки те, кто первыми требовали вашу голову на плахе? Редко какое утро в штаб-квартире мракоборцев начиналось размеренно и спокойно, с традиционного крепкого кофе и изучения свежего номера «Призрака». Мистер Роквелл привык к суете, но с трудом «включался» в рабочий процесс, когда того настойчиво требовали не обстоятельства и совесть, а кто-нибудь исключительно трудолюбивый с утра-пораньше и назойливый. — Элизабет, ты можешь хоть раз проспать? — простонал мистер Роквелл негромко. Он еще не успел ключ в скважине повернуть, а у кабинета уже притаилась, как панда в бамбуке, Эл Арден с горящими глазами и глубокими синяками хронической бессонницы. То, что трудолюбие Эл Арден нужно направлять в правильное русло, иначе недолго угодить в отделение истерий и помешательств, мистер Роквелл понял еще в первые сутки ее службы. Она была дотошной во всем: начиная от правильной расстановки комнатных растений и заканчивая списком из фамилий каждого, кто проходил мимо штаб-квартиры мракоборцев. Утро начиналось не с кофе, а с Эл Арден и ее доносов, что одновременно и раздражало мистера Роквелла, и смешило. Отчет о злоупотреблении туалетной бумагой, исходя из превышений использования установленной министерством здравоохранения нормой, в женской уборной на двадцать девятом этаже до сих пор хранился у мистера Роквелла в ящике стола и перечитывался в периоды меланхолии. — Если очень коротко, то смысл Второго Дыхания — в управлении сознанием человека с помощью воспроизведения его сердцебиения отбивкой ритма, — торопливо сообщила Эл. — Рукой, барабанами, топотом ноги, чем угодно, главное — синхронизироваться с сердцем человека так, чтоб ритмы накладывались друг на друга и связывали того, кто вводит в транс, и того, кого вводят. Эландер взял это не из сказок об амазонских шаманах. Ему рассказала об этом няня, которую звали… Эл судорожно полистала записную книжку. — Пилар Гарсия. Одноногая старуха, которая в прошлом году покончила с собой, прежде чем культ добрался до нее. — Палец уткнулся в снимок, позаимствованный со схемы на стене переговорной комнаты. Мистер Роквелл молниеносно проснулся. Уставившись в записную книжку, он не верил ни собственным глазам, ни ушам. — Конечно, Эландер ее не узнал, — сообщила Эл. — Когда я показала ему снимок. Но он точно помнит ее имя. Он долгое время был неходячим, и няня Пилар была его сиделкой. Она не учила его отбивать ритмы сердца рукой, но так заставила его, лежачего ребенка десяти лет, встать на ноги и пойти. Вот связующее звено между культом и Вторым Дыханием. Одноногая бабка. Присев на край стола, Эл снова перелистнула страницу. — Пилар не учила его Второму Дыханию — он сам стал собирать информацию, где мог, и развил это в теорию еще до того, как поступил в Салем. К тому времени, он сказал, няня давно уже покинула их дом и не отвечала на его письма… — Не она одна. Какая няня вынесет, когда подопечное чадо сшивает крыс и голубей смеху ради, — пробормотал мистер Роквелл. — Он сам пробовал повторить Второе Дыхание на практике? Эл кивнула. — И провалился. Потому-то его научная работа провалилась — ее приняли за сказку. У Эландера не вышло управлять чужим сердцем, и это логично: нужно или просто знать это, как культистки, или иметь просто потрясающий слух, чтоб расслышать точное сердцебиение человека. А дальше мы знаем. Он забросил свою теорию, пока та не выстрелила уже после его смерти. Суетливо откинув волосы со лба, Эл добавила: — О том, что существует такая Пилар Гарсия и она — беглая культистка, знали в этом здании все. Хотя бы потому что мы со Свонсоном притащили сюда ее тело. И госпожа Эландер, которая потом неделю брезговала со мной ехать в одном лифте, слышала это имя. Почему она скрыла, что это — бывшая нянька ее сына? Мистер Роквелл откинулся в кресло и покачал головой. — Я надеюсь задать ей вопрос, но… — Ты добьешься только того, что она на тебя гаркнет, и прибежит жаловаться ко мне, — отрезал мистер Роквелл. — Не надо. Я спрошу сам, но точно и заранее тебе говорю, что Айрис — не вселенское зло с умыслом всех нас водить за нос. Она элементарно может не помнить имени сиделки своего сына. Он сцепил руки в замок. — Няньки, сиделки, горничные, дворецкие, целители — за Нейтом приглядывал целый штат людей, которые менялись из года в год. Айрис могла даже не знать их в лицо. Она служила послом МАКУСА в Бразилии, потом баллотировалась в губернаторы, потом выше и выше до президентского этажа… я на все сто уверен, что она не помнит имен тех, кто в это время занимался ее больным сыном. Это прозвучало логичнее теории заговора. Эл осеклась и поджала губы. — Вы ее осуждаете? — спросила она вдруг. Мистер Роквелл не удивился вопросу. — Нет. К счастью, у меня нет детей, чтоб верещать о том, что она — бесчеловечная мать. А сам Нейт… это не человек, это моральная дилемма. Тяжело вздохнув так, словно имя моральной дилеммы застряло в горле, мистер Роквелл произнес: — Жалко, конечно, больной ребенок, несчастье в семье. Но это был манипулятор похлеще всех, кого я знаю. Чуть что не по его капризу, так сразу ножка хромает, ручка болит и горлышко хрипит. А капризы росли вместе с Нейтом. И если сначала это были детские хотелки, то потом под эти капризы приходилось менять государство. — Я вернула его портрет в Браун, — сказала Эл. — Кажется, он посчитал это предательством. И вспомнила ошарашенное лицо Натаниэля Эландера, которое смотрело на нее ранним утром с таким негодованием, словно Эл не отправила его порталом на место, а плюнула в холст. Неизвестно, на что рассчитывал гениальный ученый. Не иначе как на то, что Эл Арден проникнется его историей так же, как прониклась философией необходимых жертв, и заберет в свою квартиру, торжественно висеть над диваном. Полуулыбка сошла с губ Эл еще до пронзившей разум мысли о том, что она тянула с изучением чертовой научной работы почти год. «У тебя на руках все это время была копия. Какого хрена ты не могла просто прочитать ее за пару дней, поговорить с чертовым портретом и узнать имя няньки до того, как та покончила с собой?» — забилось в голове. Победив и возликовав преждевременно, Эл поняла, как сильно она оплошала. «Мы могли допросить Пилар Гарсию. Которая точно знала все. Которая хотела бороться. Но ты даже не попыталась додуматься поговорить с портретом Эландера! Ты читала его дипломную работу, как… бульварную книжонку, по странице раз в неделю, когда есть вдохновение!» Чувствуя на себе пристальный взгляд полупрозрачных глаз, Эл старательно смотрела в окно. Мистер Роквелл не мог не думать о том же. С первых секунд ее утреннего триумфа, он не мог не думать: «Арден, какого черта ты тянула? Из-за тебя мы потеряли важного свидетеля, и это не Рената Рамирез, это бабка, которая реально могла рассказать больше, чем кто-либо!» — Это была отличная работа, — проговорил мистер Роквелл вопреки. — Капитан Арден. Эл дернулась и, повернув голову, встретила беззлобный взгляд. Взгляд задержался, став чуть строже, и Эл быстро вскочила с края стола на затекшие ноги. — Но я все еще жду бумажку с печатью из административного департамента, — и голос стал чуть строже. — Да, сэр, — вздохнула Эл, на секунду по-детски понадеявшись, что обойдется и без этого. «Чертова Фиби из административного!» — Гнев. Спускалась Эл нарочно по лестнице, чтоб потратить достаточно энергии и не оправдываться потом за то, что выбила ногой вазочку с мармеладом из рук штатного консультанта по оценке качества работы персонала. Спускалась быстро и с настроем не отвечать на вопросы и проходить глупое тестирование, а нокаутировать мегеру, которую ненавидела заранее. «Давай, блядь, скажи, что я не гожусь», — лютовала Эл. — «Я за сутки размотала портрет Эландера на показания, а ты что делала ночью, Фиби? Вышивала салфетку под музычку из патефона? Наглаживала белый воротничок? Или храпела в две ноздри?» Как быстро растет самооценка, если нужно кого-то унизить! В том времени и на прошлой памяти двое таких белых воротничков, незапятнанных реалиями того, что происходило за стенами министерства магии, посчитали стажерку Бет непригодной — та потом безутешно проплакала всю ночь, не поддаваясь ни на утешения домовухи, ни на сладости, ни на золото. В этом времени и на этой памяти капитан Арден разучилась плакать в подушку, но научилась делать бэк-кик в боксерскую грушу, а потому готова была стойко принять поражение и красиво уйти из Вулворт-билдинг по-английски, ни с кем не прощаясь, но многих по пути покалечив. «Бет, что ты делаешь?», — воззвала совесть. «А, похуй, я — баронесса», — отмахнулся разум. И настроение улучшилось. В какой-то момент Эл даже показалось, что она отправляется не на беседу с консультантом, а сразу на ринг. Так она и спустилась на пятый этаж, где свернула со ступеней винтовой лестницы в коридор, пахнущий в точности, как она помнила: свежий кофе и горячая выпечка из пекарни. Вот у кого в Вулворт-билдинг утро начинался так, как надо! — Мисс Арден! — окликнула тут же какая-то пухленькая волшебница в цветастой кофточке, беседующая с коллегой у окна. Удивительно — притом, что Эл с трудом запомнила имена всех, кто с ней работал на этаже, ее саму, казалось, знали и издалека узнавали в Вулворт-билдинг все. — Фиби, кажется, очень хотела со мной поговорить, — проскрежетала Эл, не здороваясь. Волшебницы переглянулись. — Давно пора, но сейчас только… — Девять ноль-три, я специально спускалась медленно, чтоб не приходить слишком рано и не в установленное регламентом время работы. Волшебницы снова переглянулись. Эл и забыла, что после недолгой стажировке в архиве, ее вообще почему-то не очень любили служащие небоскреба. Шагая по указанному пути вглубь коридора, Эл давилась нетерпением и злостью — две тетушки, беседующие и никуда не спешившие, выглядели в точности, как в ее представлении должна была выглядеть чертова Фиби. Коротко стукнув в нужную дверь и рывком дернув, Эл вскинула брови. На аккуратно прибранном рабочем столе у ровной стопки пергаментов, на которых что-то само по себе строчило перо, тяжелел мотоциклетный шлем. — Мисс Арден, — позвал негромкий голос. Эл повернула голову. Над прямоугольным аквариумом, полном суетливых разноцветных рыбок, стояла, склонившись, молодая темноволосая волшебница. И демонстрировала не так улыбкой дружелюбие, как вырезом блузы то, что обычно демонстрируют только законному супругу и только в полумраке спальни. Эл попыталась моргнуть, но забыла, как двигать глазами. «Щас точно будешь профнепригодной, решат, что у тебя инсульт». — Вы так эпично вошли, что показалось, вы будете меня бить, — произнесла Фиби из административного, подсыпая рыбкам корма. — Да ну что вы, — смутилась Эл. Фиби из административного выпрямилась и закрутила крышку на баночке с кормом для рыб. Прошагав мимо, цокая тонкими каблуками, она села за стол и быстро толкнула носком туфли кроссовки за тумбу. Затем, опустив под стол мотоциклетный шлем, чуть улыбнувшись, она глянула на Эл: — Садитесь ближе, познакомимся с вами, наконец. — Она указала на стул напротив. — А то начинало казаться, что вы от меня бегаете. — Да ну нет, я не бегала, — протянула Эл, читая стенд на стене, чтоб не глядеть перед собой. — Просто так все сразу навалилось по работе. И культ, и ножницы в глаз, и шлюхи-людоедки… Фиби из административного понимающе кивнула. Она обмакнула перо в чернильницу и, размашисто что-то записывая, склонилась над пергаментом. — …и я как-то поплыла, — ввернула Эл. — Столько дел. Большая ответственность. — Просто огромная. Фиби снова склонилась над пергаментом, кивая. — Так и давит, — снова вырвалось у Эл. «Собралась, что началось?», — сжав колено под столом, едва не вслух думала она. — «Регламент!». Эл кашлянула в сторону и выпрямилась, прищурив взгляд. — Следующий вопрос.

***

В такт негромких шагов по покрытому трещинами асфальту ветер гонял покореженную банку из-под содовой. Банка цокала, словно ее толкала раз за разом чья-то невидимая нога, ровно в том же направлении, что за ней по дороге шагали двое. — Это этот культ? О котором пишут в газетах. Ты с ним связан? Гость, удерживая в одной руке и на весу большой чемодан и пакет, а другой — телескоп в футляре, повернул голову. — Нет, — коротко ответил он. Шелли, сжимая в руках клетку с крохотным воробьем, подняла взгляд. Лицо гостя, покрытое черными живыми ожогами по самую скулу, повернулось к ней. — Он не получит меня, не думай. — Но ты же что-то чувствуешь. — Что он рядом. Не больше. Успокойся, Рошель. Культ боится лишь евреев, астрономов и Козерогов, они в Салем не явятся. — Именно поэтому ты собрал мои вещи и забрал с последнего экзамена. Гость протяжно цокнул языком. — Я собрал твои вещи, чтоб не выбросить в окно — приказ всем покинуть общежитие в связи с травлей тараканов висел на стене с мая. Лето началось, учеба закончилась — пиздуй на каникулы. Махнув рукой старику, сидевшего с пивом на пластиковом стуле у покосившегося дома, Шелли не улыбнулась. Они молча прошли еще несколько минут, слушая лишь ветер, приглушенную музыку из чьих-то окон и напряженное дыхание друг друга. — Он не получит меня. Не читай газеты, там ничего, кроме нагнетания паники. — Почему ты так уверен? Чем ты отличаешься от всех тех женщин? — Хером. — Ну да, логично, — признала Шелли. Воцарившееся снова молчание довело их до поросшего плющом дома, чей старый бордовый фасад был покрыт трещинами. Бегло оглядев темные окна с выкрашенными в небесно-голубой цвет ставнями, гость издал шипящий выдох. — Он не получит меня. Чтоб стать уязвимым, нужно бояться и спать. Я не сплю. — А боишься? — Нет. — Все чего-то боятся, — сказала Шелли уверено. — Чего боишься ты? — Темноты и клоунов, — отмахнулся гость. — Так, Рошель, внимание на меня. И опустил чемодан Шелли на давно нестриженную лужайку, густо поросшую пожелтевшей сорной травой. Шелли послушно задрала голову, готовясь внимать. Гость провел рукой по амулетам, которые спешно и спутанной охапкой навесил на ее шею. — Рука Мириам, — пояснил он, вытянув один из охапки на шее, в виде серебряной ладони. — Практически бесполезен, но пусть будет. Дальше. Пальцы проклятой руки, черные, как угольной пылью перепачканные, сухие и когтистые приподняли продолговатый пушистый талисман, неприятно пахнущий: от грязного желтоватого меха и до плетеного шнурка. — Кроличья лапка. Удачу не приносит, но защищает от неприятных случайностей. Шелли опустила взгляд на талисман. — А где остальной кролик? — Он в порядке. Дальше, слушай внимательно. Черный агат — реально работает, на мне такой же. Гость мотнул запястьем, на котором щелкнули браслеты. — Не снимать вообще. Ни в душе, ни на ночь. Как и это, — пальцы поддели шнурок с подвешенными кружочками рун. Шелли рассеянно кивала, слабо представляя себе, как будет расхаживать по дому бабушки, гремя амулетами, как бубенцами. Гость тем временем тряс перед ее лицом охапкой ловцов снов, с привязанными перьями, камешками и мелкими косточками. — … над кроватью. В чемодане — вредноскоп. Ставишь его в угол между стенами, не возле окна. — Похлопав себя по карманам, гость вытащил несколько пакетиков с сухоцветом. — Это ты знаешь что… — Шмаль? — Нет, но от бабушки прячь. Распихай по дому. Под пол, под обои, за шкафы. Спрячь и забудь, оно сделает свое дело само. Шелли уже путалась в потоке информации, и гадала, как будет выглядеть в глазах бабушки, когда будет все лето расхаживать по дому, гремя амулетами на шее да еще и распихивать по углам колдовской сухоцвет. «Боже, это же Вэлма. Она ничего не поймет и не станет просить объяснений, а поможет двигать мебель», — подумала следом. Иногда Шелли была благодарна тому, что бабуля у нее немного чудная. Закончив инструктаж, гость на миг замолчал, но тут же спохватился. — И череп козла. — Протянув Шелли бумажный пакет из кафе быстрого питания, он кивнул так, словно та должна была сходу понять, зачем нужен череп и что с ним делать. Шелли осторожно взяла пакет. — А остальной козел в порядке? — Конечно, тусит с кроликом, они друзья, — заверил гость. — Если срабатывает вредноскоп, плевать на что: хоть проклятье, хоть на собаку за окном, зажги свечу и поставь между рогов. Взгляды на мгновение встретились, поймав тревогу друг друга. — Когда ты заберешь меня? — спросила Шелли. — Ты вернешься в Салем сама, как обычно. — А ты? — Я тоже вернусь. Шелли обеспокоенно покусала губу. — А у тебя есть номер телефона? — Нет. — А почтовый адрес? — Нет. — А если я напишу на адрес общежития Салема? — Нет. — Можно мне хотя бы тебя поцеловать? — Нет, — прищурился гость, заранее отклонившись назад. — Десять раз нет, Рошель. Он возвел взгляд к небу, словно прося помощи у кого-то свыше, затем мотнул головой и навис над Шелли с видом, который следовало воспринимать, как угрозу жизни и здоровью. — Дай пойми же ты, — прошипел гость с мольбой в голосе. — Нет. Нельзя. Я старше тебя. Намного. Гораздо. Забудь. — Все в порядке, — Шелли замахала руками, покрывшись румянцем в тон розовым кончикам волос. Гость нахмурился. — Только не расстраивайся, пожалуйста. Тебе совсем еще мало лет, и я — не последний мудак в твоей жизни. Все еще будет. Давай не… Он глянул в старую занозистую дверь поверх макушки Шелли. — Не на пороге дома твоей бабушки обсуждать то, что обсуждали не раз. Шелли обернулась на закрытую дверь. — Ты что, боишься Вэлму? Гость демонстративно поднял нетронутую проклятьем клятвы руку и продемонстрировал грубый шрам от укуса. Шелли закатила глаза. — Сам виноват. Пришел сюда и на меня скалился! — Знаешь, не от хорошей жизни пришел. В мое время твоя бабуля мне таких пиздов раздала, что всем культом по частям собирали, шрам однажды покажу… — Гость тут же посуровел. — Нет, не покажу, это личное. И к себе требую того же уважения личных границ. — В смысле? — Если носишь кроссовки, то или научись завязывать накрепко шнурки, или не наклоняйся в позу пьющего жирафа их завязывать, особенно если ты в шортах, Рошель. Вся обсерватория телескопы уже стерла, за тобой подглядывать. Шелли растеряно моргнула. — Че? — Телескоп через плечо, одевайся нормально, — буркнул гость. — Я — свободная независимая девушка, как хочу, так и одеваюсь. — А вот это правильно. Только в гетто шнурки завязывать не наклоняйся, здесь, я отыскал, живет трое зарегистрированных сексуальных преступников. Гость критически осмотрел улицу. — А может и хер с ним, с культом, в общаге безопасней… — Да ты серьезно! — Шелли едва не взвыла в голос. Снова подхватив чемодан одной рукой, гость подтолкнул ее к крыльцу. И только поднес было палец в кнопке дверного замка, как Шелли спохватилась: — Звонок не трогай, я его на четвертом курсе раскрутила и теперь он током бьется. И собралась не то постучать, не то искать на дне рюкзака ключи, как дверь открылась прежде. На пороге стояла, покачиваясь на платформе шлепанцев, очень высокая худая женщина в расшитом блестками коротком леопардовом платье. Длинные каштановые волосы пышной нечесаной гривой спадали ниже пояса — тонкие спутанные пряди легко развевались на теплом ветру. Женщина, похожая на удивленную жизнью ведьму банши, недоуменно смотрела перед собой и моргала. Очерченные размазанными зелеными тенями глаза рассеянно пытались сопоставить с остатками памяти, кто эти люди на пороге, и чего они хотят. Шея тянулась вперед, а длинный нос втягивал запах — казалось, он робко пытался дотянуться до волос стоящий у двери Шелли. Гость настороженно наблюдал. — Ба, — вразумила Шелли, склонив голову. Узкое лицо женщины вдруг посветлело и преисполнилось таким всепоглощающим счастьем, что, казалось, даже шрам на ее щеке разгладился от широкой улыбки. Тощие руки так резко притянули Шелли и так крепко сжали в объятиях, что гость дернулся на хруст косточек позвоночника. Но нет, хрустнули не кости, а под подошвой сухие ветки, которыми был засыпано крыльцо. «Почему она не бросается на нее?» — гадал гость. — «Все это время. Она же дикая». «А ты почему?», — тут же проскользнула мысль. Шелли скользнула в дом, бегло обернувшись напоследок. Гость, махнув ей рукой, застыл, поймав взгляд выпученных глаз, очерченных тенями и густо накрашенных тушью. Вжав шею в плечи и чуть склонив голову, показывая, что отступает и ничего не ждет, гость протянул на вытянутой руке тяжелый чемодан через порог. Женщина в дверях, кажется, снова задумалась о чем-то своем, недосягаемом. Ее настрой заметно улучшился, как по щелчку. Она что-то тихонько мурлыкала себе под нос, оглядывала восторженным взглядом трепетавшие от ветра листья на нависшей ветке старого дерева. Не сразу женщина вспомнила, чего от нее хотят, лишь спустя не меньше минуты тишины и тихого мурлыканья вытянула звякнувшую браслетами руку навстречу и сжала ручку протянутого чемодана. Гость, разжав пальцы на чемодане, спешно зашагал прочь. Он был уверен, что женщина его не помнит, но задерживаться не хотел ни на секунду. — Ты, — услышал он негромкий не то оклик, не то просто слово. Гость застыл. — Ты говорил, что можешь помочь, — голос женщины звучал хрипловато и высоко. Обернувшись, гость медленно кивнул. — Да. — И согласился, прежде, чем вспомнил, когда именно такое успел ляпнуть — меценатом и добродетелем отнюдь себя не считал. Когда душная ночь опустилась на город, шум музыки и огни отдаленного центра приглушенным эхо и вспышками бликов мелькали перед глазами. Город не спал с наступлением темноты, но стал куда тише. Он утратил краски разноцветных фасадов и пестрящие картинки рекламных щитов, шум переполненного шоссе и гул наводненных людьми улиц — город не спал, но успокоился, взял передышку, перед новым днем. Пахло влагой. Высыхали лужи, оставшиеся после недавней непогоды. Тянуло запахом тины и рыбы со стороны пристани. Запах был сильный, казалось, окутывающий город кольцом — везде пахло сгнившей на жаре рыбой, прелыми водорослями и солью. Сквозь эту вонь сладкий аромат зова уцепить оказалось сложно, едва ли не сложнее, чем угнаться за Вэлмой. Гость несколько раз терял ее из виду и застывал, вертя головой, чтоб снова разглядеть высокий силуэт. Она мастерски оббегала свет фонарей и вывесок, тихо застывала в темноте на пожарных лестницах, возвышалась на покатых крышах и даже на столбах, оказываясь внезапно в новых местах. Замирала на мгновение, позволяя гостю увидеть ее снова, в темноте, и снова куда-то вела. Закончилась черта ночного города. Под ногами скрипел гравий. Оглядывая место, куда привел его зов, гость увидел тусклые пути рельсов, пересекающих площадку, на которой гнили груды старого металла. Под ногами ощущались куски покореженных железяк — убиться можно и упасть на рельсы. Освещения и близко не было — фонари оказались разбиты. Поправляя на плече тяжелый походный рюкзак, гость прислушался. Где-то совсем близко рычали собаки. — Это вокзал? — шепнул гость сам себе, оглядывая переплетения рельсов и большое прямоугольное здание, больше похожее на амбар. Позади послышался громкий лязг, заставивший обернуться. Вэлма приземлилась откуда-то прямо на перевернутый ржавый вагон. — Трамвайное депо. Заброшенное после урагана. Она спрыгнула на землю. — Идем-идем! — и позвала, шагая к прямоугольному зданию с заколоченными досками окнами. Худая, как ветка, Вэлма легко тащила два походных рюкзака. Они так мотылялись за ее спиной во время бега и прыжков, что лямки держались лишь на лоскутах — видимо, не раз зашивались и до того. Нагнав ее, гость оглядывал темноту. Вэлма, чавкая жвачкой, щебетала какую-то негромкую песню и расслабленно мотала головой. — Вэлма, — прошипел гость, слыша заливистый собачий лай. — Заброшка, не заброшка, здесь точно есть охрана. «До чьего здравого смысла ты пытаешься достучаться?» Вэлма чудом осталась незамеченной, рассекая по городу с двумя огромными и туго набитыми рюкзаками. Она к маскировке подходила соответствующе странно — простая неприметная майка и камуфляжные штаны, поверх которого звенел монетками пояс восточной танцовщицы, уже не говоря о шуме, который даже при ходьбе создавали десятки браслетов, цепочек и длинные серьги. Не сомневаясь, что этот звон слышно в другом конце штата, и сейчас вся охрана трамвайного депо окружит их странную парочку, гость глядел по сторонам. У здания скалился большой ротвейлер. Заливисто и утробно лая, он исходил слюной и лязгал желтоватыми зубами. Его лай подхватили собаки где-то неподалеку, и понеслись навстречу проникшим в депо. Собак гость не боялся, и уже собирался отшвырнуть ротвейлера сначала одного, затем другого, а затем и беспородных шавок, с пути, но собаки и не думали их рвать на части. Они окружили радостную Вэлму, бешено махая хвостами, прыгали выше ее роста и норовили наперебой лизнуть в лицо. Почесывая длинными ногтями одну морду за другой, Вэлма опустила рюкзак и присела рядом с ним. Собаки, окружившие ее, нетерпеливо поскуливали. Вэлма же, расстегнув большое отделение, вытащила из рюкзака целый сверток завернутых в старую газету крупных костей. Отряхнув руки под звук хруста и жадного собачьего дыхания, с которым трапезничали охранники трамвайного депо, Вэлма снова обернулась и поманила гостя. — Идем-идем. Обходя собак и все еще ожидая, что сейчас те вцепятся в него, гость задержал дыхание. Проскользнув мимо ротвейлера, занятого обгладыванием крупной мозговой кости, гость приблизился к большим металлическим воротам. Заглядывая в окна меж заколоченных досох, откуда проглядывал свет, Вэлма быстро постучала острыми ногтями по листу металла. И принялась развязывать узел из цепи на воротах. Задребезжали все ее браслеты. Гость же, не сдержавшись, расстегнул рюкзак, который тащил и подсветил зажигалкой, чтоб оглядеть содержимое. В нос тут же ударил знакомый соленый запах. В рюкзаке оказалось не меньше десятка пластмассовых бутылок из-поды и лимонадов, в которых, вместо заявленного на этикетке содержимого, была густая темная жидкость, оставляющая на стенках алый налет. Цепь с ворот упала на землю. Вэлма толкнула металлические двери. И, поймав ошарашенный взгляд гостя, державшего раскрытый рюкзак, моргнула. — Только котеньке не говори, — прошептала она, прижав палец к губам. И запустила гостя вперед. В тусклом свете керосиновых ламп, фонариков и мобильных телефонов, гость смотрел на то, как в заброшенном здании, бывшем до урагана складом, к вошедшим повернули головы не менее пятидесяти человек. На нижнем ярусе, совсем рядом, на верхнем, выглядывая из помещений у металлической лестницы. У горящей металлической бочки, где что-то жарилось на решетке, у ящиков, застеленных кусками пыльных тканей, у груды старых покрышек в самом конце — их окружили взгляды. Вэлма, опустив оба рюкзака на пол, откинула волосы с лица и повернула изуродованное шрамом лицо к гостю. Во взгляде ее не было ни капли привычной прежней блаженности. — Помоги переправить их через границу.