***
Скорпиус появился к десяти утра. Бледность и ужас на его лице были заметны еще за воротами. Сбросив с плеч плед и вскочив со скамейки, Доминик поспешила навстречу. На ветру развевались навстречу друг другу длинные медные волосы и строгая черная мантия. Янтарные глаза Скорпиуса смотрели на Доминик, не мигая и не веря, что она здесь. Он даже коротко дотронулся до ее щеки, словно проверяя. Доминик подняла взгляд. «Скажи, что это ошибка», — молила она про себя, жадно глядя в едва знакомое, изможденное усталостью лицо. — Тебя не должно было здесь быть, — выдохнул Скорпиус, все же не веря своим глазам. — Почему? Бледные губы Доминик задрожали. В распахнутых глазах блестели слезы. Внимательно всматриваясь в ее лицо, Скорпиус утер слезу рукой, обтянутой перчаткой. — Собирайся домой, — тихо сказал он, шепча в ухо, скрытое волнистыми волосами. И, отпрянув, зашагал вперед по дороге к крыльцу. Глядя в закрытые ворота и не оборачиваясь на отдаляющуюся фигуру в черной мантии, Доминик закрыла полные слез глаза. Слушала в темноте шелест тисов и шаги по гравию, что звучали все тише. Тихое ожидание показалось вечностью, в которой хотелось исчезнуть. Давясь слезами и не корча лицо, Доминик заправила растрепанные ветром волосы за уши. Вдруг послышался едва различимый хлопок, а незнакомый голос заставил ее вздрогнуть и открыть глаза. — Мадам! — за воротами стоял незнакомый волшебник и отсалютовал снятой с головы шляпой. — Доброе утро! Прозвучало издевательством. Доминик не сдвинулась с места. — Чудовищное недоразумение, — обескураживающе улыбнулся волшебник. — Непредвиденные обстоятельства задержали, и я ну совершенно не смог выбраться к вам. Роббиус Олдгейт, ликвидатор… Доминик смотрела так, что улыбка с лица волшебника сменилась виноватым выражением. — Согласен на хорошую скидку, мадам Малфой. Не приближаясь, а лишь взмахнув рукой, та сделала, наконец, то, ради чего оставалась в чертовом родовом гнезде — впустила ликвидатора проклятий и, не глядя, направилась в дом. Шагая и не оборачиваясь на возню за спиной и какие-то объяснения, Доминик подняла взгляд. С балкона второго этажа на нее смотрела Астория, выражения лица которой рассмотреть, к счастью, не удалось. Скорпиус сжал руку в кулак и повернул голову в сторону Луи. — Не надо его трогать. Оставь, — говорил он. — И забудь. С женой и матерью я решу сам. — Послушай меня, — склонив голову и тоже понизив голос до шепота, Луи не отставал ни на шаг. — Не как друга, а как того, кто был рядом, когда в лаборатории Нейта приходили с обысками. Ты знаешь, что бывает за эксперименты над людьми? Скорпиус опешил. Лицо его перекосилось. — Какие эксперименты над людьми? Спохватившись, когда в холле стали громче, Скорпиус обернулся. — Пожалуйста, собирай вещи, мы уходим. Доминик рассеянно стояла у парадной лестницы. Скорпиус торопливо повел Луи прочь. — Я не знаю, что тебе кажется, но это вообще не то, — прошептал он. — Тогда что? Кто там, в подвале, и что с ним? Скорпиус тяжело вздохнул. — Он будет в порядке. — Серьезно? Из него торчит позвоночник, а повязка не дает дышать, и он будет в порядке? Сука, я пробил ему трахею ручкой, ручкой, Скорпиус. И меня не должно было быть здесь вчера! И никого не должно было быть, это просто так совпало, что Доминик спустилась в подземелье. — Домовик следил за ним, он не дал бы ему умереть. Послушай меня, — Скорпиус вцепился в мускулистое плечо. — Здесь никого не должно было быть. А его нужно просто спрятать, пока все не уляжется… — Что уляжется? Кто это? — Я не могу объяснить. — То есть, мне просто тебе поверить? — Луи вскинул брови. — Что там оборотень, или что это такое, загибается в агонии от твоих лучших побуждений? Скорпиус кивнул. — Просто поверь мне. Пожалуйста, я не могу объяснить. — Дай угадаю. Это сломает мироздание? — Да. Предки из портретов, снова мигрировав в картины первого этажа, навострили уши. Скорпиус крепче сжал плечо друга: — Я перенес его сюда, зная, что дом будет пуст. Это самое защищенное место в стране, на нем такой силы защитный купол, что никому и ничему его не пробить. Никто не узнал бы, и это нужно. Эльф следит за ним. Я бы отпустил его потом, когда все станет спокойней и тише. Я не знаю, какого черта Доминик оказалась здесь… — Господа… — Я бы ни за что не подверг ее такой опасности, любой опасности… — Господа, прошу прощения. Скорпиус раздраженно обернулся. И нахмурился, не понимая, кто этот человек в короткой серой мантии и шляпе-котелке, кто пустил его в дом, и чего он вообще хочет. — Я снял купол и попрошу в ближайшие десять-пятнадцать минут воздержаться от использования магии. Пока шкала Тертируса выровняется и покажет реальный уровень. — Вы кто? — не понял Луи. — В смысле «снял купол»? — прошептал Скорпиус в священном ужасе. Но ответ ликвидатора проклятий утонул в утробном грохоте стен. Тяжело грюкнули смятые металлические двери — эхо прокатилось где-то внизу. Фундамент, казалось, подпрыгнул на мгновение, заставив пол дрогнуть. Задрожала и тяжелая люстра. Карманный вредноскоп в руках ликвидатора проклятий трещал всеми шестернями и разрывался оглушительным писком. Стучащие рамы картин, перепугав бледноликих предков, попадали на пол с содрогающихся стен. Ликвидатор проклятий, бегло оглядываясь, вдруг застыл. И, направляясь медленными шагами туда, куда указывала похожая на спицу рамка, приделанная к вредноскопу, смотрел на дверь в конце коридора. Дверь выгнулась от удара. Выставив палочку вперед, ликвидатор проклятий приближался и тянулся к металлическому кольцу, но дверь отлетела в сторону, смятая, как лист пергамента, ударилась о стену и рухнула на пол. Синий луч из палочки ликвидатора проклятий развеялся и исчез. Алая бороздка крови окрасила пол, когда голова мужчины слетела с плеч и покатилась в другую от шляпы-котелка сторону. Опустив словно в камень скованную когтистую руку, узник поднялся на последнюю ступеньку крутой лестницы. — Назад, — прорычал Скорпиус, шагнув вперед. — Я убью тебя на этот раз. Узник оскалился сквозь плотную маску, растягивая уголки рта до самых скул. Налитые кровью безумные глаза смотрели слепо в сторону бледной фигуры в черной мантии. Челюсть хрустнула, рот широко открывался, разрывая маску. Огонек свечи в подсвечнике столике дрогнул навстречу черным скрюченным когтям. Дернувшись от поразившего грудь алого луча, выпущенного из палочки Скорпиуса, узник не сводил завороженного взгляда с огарка свечи. Залитое кровью лицо, мерцая раскаляющимися, как уголь в огне, черными следами, расслабилось. В клыкастом рту мелькнул длинный раздвоенный язык, и с губ сорвались тихое: — Инферно. И вспыхнуло, заклубившись пламя, но застыло, успев лишь снести в пепел ближайший стол — взгляд узника скользнул на звук спешных шагов. Доминик, вцепившись в перила парадной лестницы, смотрела на то, как в объятом пламенем коридоре на нее глядят горящие черные глаза. Фигура в огне моргнула, рассеянно увернувшись от зеленого луча смертоносного проклятья сгорбилась и вдруг треснула всеми костями. Пламя потухло, оставив на полу черные обугленные следы, а сквозь густой серый дым, вдруг пробилось и расправилось, сбив высокую люстру, огромное кожистое крыло. — Не дайте ему уйти! Доминик, не помня себя, медленно и держась за колонну, вышла на крыльцо. Вспышки трансгрессии, с которыми молниеносно явились еще ничего не понимающие мракоборцы, оглушали болотную тишину. Скорпиус, расстегнув пряжку на шее, сбросил мантию и бегом направился к воротам. Его волшебная палочка, направленная ввысь, растягивала над поместьем бледно-желтый мерцающий купол защитных чар, а губы нашептывали путанные заклинания. Глаза смотрели вверх, не отрываясь от того, как бледные искры затягивали небо. Рухнули глыбы, на которые рассыпались под тяжелыми лапами, каменные башенки. Стены, рушась под драконом, так, словно были из хвороста, сыпались вниз. Мотая головой и пятясь от множества Оглушающих заклятий, дракон ломал поместье и увязал в нем же — его мощные лапы проваливались в крышу и застревали. Задрав голову и затаив дыхание, Доминик смотрела на то, как метался, застряв в развалинах, ящер. Его острозубая пасть скалилась и рычала, ноздри раздувались, а покрытый шипами хвост дергался так, что свалил башню. Та, как подкошенная, рухнула вниз и свалила часть изгороди. Скорпиус что-то кричал, но Доминик не слышала его. Их накрыла гигантская тень — дракон, оттолкнувшись от рассыпавшейся под ним крыши северного крыла, взмыл в небо и устремился в стремительно сужающуюся брешь в защитном куполе. Невесомый и едва заметный купол не выпускал его, явно оказавшись куда прочнее, чем на первый взгляд. Дракон бился всем весом, бодал рогатой головой, пытаясь втиснуться в дыру, как в мышиную нору, колотил хвостом и царапал когтями, когда ему навстречу, вырывавшись из забугрившейся земли, взмыли толстые стальные цепи. Опутывая чешуйчатые лапы, они потянули дракона вниз. Скорпиус резко взмахнул палочкой, крикнув заклинание снова. Из земли вырвалась еще одна цепь и пролетев вверх, проткнула крыло ящера и защелкнула на нем, как серьгу, тяжелое кольцо. Дракон взревел, а цепи продолжали тянуть его вниз. Они опутывали туловище и шею, притягивая извивающегося ящера обратно к земле Тот рухнул вниз и, припав на лапы, пытался тянуть шею из пут. Шипастый хвост мотался из стороны в сторону, оставляя в земле глубокие бороздки. — Пожалуйста, — Скорпиус повернул голову и взглянул на Доминик, застывшую слишком близко — брызнувшая кровь попала ей на лицо и казалась яркими веснушками. — Отправляйся домой! Губы Доминик дрожали. Рука судорожно вытягивала палочку из-за пояса. — Так нужно, — надрывался Скорпиус. — Однажды ты поймешь, что я… Но та глухо покачала головой. Рука на волшебной палочке сжалась крепче. Глядя в распахнутые янтарные глаза, Доминик повернула голову: — Бомбарда. — И луч, вырвавшийся из ее палочки, ударил в торчащие из земли натянутые цепи. Звенья лопнули и цепи мертвыми змеями опали на разбитую землю. Скорпиус изменился в лице, но Доминик не смотрела. Дракон снова дернулся и, оттолкнувшись от земли, снова ринулся навстречу бреши в защитном куполе. — Давай же, — шептала восторженная Доминик, боясь даже моргать. — Ломай его. Рогатая голова бодала, сильное тело билось о мерцающие стенки. Уродливая морда протиснулась в брешь, пасть открылась и издала утробный рев. И купол пал — он рассыпался на миллионы искр, что светляками медленно опускались вниз. Дракон взмыл вверх, таща крылом последнюю цепь. Измученный и израненный, он летел слабо, кренясь, не в силах сбросить окову, пробившую левое крыло, но не боялся падать — боялся, кажется, только оглядываться. — Акцио, — прошептала Доминик, глядя на фигуру в небе, усеянном бледно-желтыми искрами, но видя лишь покрытую пылью и паутиной старую метлу в углу бывшей комнаты наследника этих руин. И метла откликнулась. Доминик слышала свист, с которым та спешила на зов. «Я не делала этого почти тридцать лет», — проскользнула в заторможенной голове страшная мысль. То тело, как заведенное, сжало пыльное древко и перекинуло через него ногу. — Стой! — кричал кто-то, чей голос она слышала, но не хотела узнавать. В лицо ударил холодный густой воздух. Рыжие волосы взметнулись назад, а в ушах звучал лишь ветер — ни голосов, ни криков, ни вспышек заклятий, ни рокота каменных стен. Бледное лицо Доминик, поднимающейся все выше и выше, озарила широкая улыбка. Сбивчивое дыхание заставляло жадно хватать воздух ртом. Нагоняя и вытянув руку, совсем как когда-то за квоффлом, Доминик дотронулась до горячей черной чешуи. Ящер, будто почувствовав прикосновение, дернулся в небе и мотнул головой. Его лапа сделала резкий выпад, словно пытаясь сбить навязчивого комара. Доминик увернулась. Как когда-то от бладжера. И, навалившись на метлу всем телом, ускорила полет. Задрав голову и щуря слезящиеся от ветра глаза, она крепко сжала древко одной рукой, а вторую, вытянув с волшебной палочкой, крикнула неслышное в небе: — Бомбарда! «Я могла не попасть. Слишком быстро». Металлическое кольцо, пробившее крыло треснуло и упало, таща вниз обрывок тяжелой цепи. Дракон расправил кожистое крыло и, прикрыв глаза, взмыл выше. Торжествуя и захлебываясь давным-давно позабытым адреналином, Доминик громко рассмеялась от чувства легкости, в котором утонула, как в толще воды. Она тоже закрыла глаза, наслаждаясь полетом в никуда и ветром, хлещущим ее по лицу. Но старая метла затрещала и чуть просела. Встрепенувшись и захлебнувшись внезапным ужасом, Доминик смотрела на то, как под ее руками по тонкому древку бежит глубокая трещина. Метла, позабытая не менее, чем на три десятка лет с момента первого и единственного использования, изъеденная жучками и пылящаяся бесцельно в углу, крошилась под весом оседлавшей ее волшебницы. Падение вниз, которого она не боялась в детстве, было неизбежным. Метла, теряя прутья, снова просела вниз, и древко треснуло. Зажмурившись и крича в коротком свободном полете, Доминик вдруг почувствовала рывок. Тело легко подбросило вверх, и она, поняв, что не падает, открыла глаза. Когтистая чешуйчатая лапа, сжимаясь вокруг нее, опустила один из скрюченных когтей. И безвольно болтающиеся ноги Доминик ощутили опору. Завороженно глядя вверх на то, как треплет ветер черную гриву, и как отблескивает на солнце покрытая кровью чешуя, Доминик сделала первый глубокий вдох. Осторожно опустив руки на горячую лапу, обвившую ее, как обруч, она устремила взор вперед. На то, как сквозь нависшие и похожие на вату облака, виднеется маленький, но такой прекрасный мир. Ни людей, ни домов, лишь чертежи ландшафта и свистевший в ушах ветер. Дракон спикировал, расправив крылья, и испустил утробный рык, который эхом пронесся над водной гладью. И Доминик прекрасно его понимала — она бы и сама кричала навстречу свободе, не будь рот ее занят тем, что широко и восхищенно улыбался.Глава 118.
26 июля 2023 г. в 16:17
На стене из темного камня кривлялся портрет. Он заметно выделялся из ряда полотен в массивных серебряных рамах, с которых глядели величественные предки. Портрет был шумным — он издавал жуткие мычащие звуки: не то плакал, не то кого-то звал. На портрете был изображен худощавый и совершенно белый человек: волосы, ресницы, брови и кожа были одного цвета, болезненно-белоснежного. Лицо у него было очень узким, носастым, а из приоткрытого рта с выступающей нижней челюстью, так и виднелись сгустки слюны. Человека на портрете, если верить подписи внизу рамы, звали Брутусом, и он умер в возрасте двадцати двух лет в середине семнадцатого века.
Человек на портрете был явно не кривлякой, а больным с рождения, и пялиться было некрасиво, но Доминик отвела взгляд с трудом, лишь когда услышала скрип дверей и негромкий оклик.
— Заинтересована?
Спешно отвернувшись от портрета, Доминик дрогнула, когда услышала за спиной голос. Обернувшись и встретив чуть насмешливый взгляд мистера Малфоя, она снова повернулась к портерту, на котором слюной давился предок благороднейшего и древнейшего семейства.
— Любопытно, — ответила она. — Он умер таким молодым. И уже успел стать отцом троих детей, если на родовом древе в библиотеке нет ошибке.
Мистер Малфой одарил ее таким взглядом, по которому сложно было определить, верил ли он в то, что невестка засмотрелась на портрет, восхищаясь величием древнего рода, или понимал, что ее просто напугал его пра-пра-прадед Брутус.
— Идем. — Только и сказал он.
Они шли по полутемному коридору, со стен которого пристально наблюдали древнейшие предки. В поместье Доминик бывала не раз, но достаточно редко и вполне могла бы обойтись без визитов в это мрачное место. Всякий раз Доминик подмечала одно и то же: здесь она постоянно мерзла, в любое время года и в любой одежде, а еще, отпусти ее неосторожно гулять по поместью в одиночку — заблудится и пропадет навсегда.
Поместье было огромным. Дугу коридора на втором этаже из одного крыла в другое они с мистером Малфоем одолевали не менее десяти минут. Множество дверей, скрывающих невесть какие комнаты, мелькали перед глазами. Что за теми дверями? Спальни? Да быть не может. Не может быть в жилом доме десять спален. На втором только этаже! Спустя столько лет Доминик начала догадываться, что когда в школе ее будущий муж доказывал, что гостиная, столовая и чайная комната — это три совершенно разных помещения, он не шутил.
Представляя, как единственный обитатель поместья ежедневно наматывает по дому километраж из комнаты в комнату, Доминик почти усмехнулась. Но губы не дрогнули даже — третьим, что она подмечала в этих стенах всегда, была меланхолия.
Они вышли на балкон, каменная ограда которого была покрыта зеленоватым мхом. Хоть второй этаж лишь, а потолки были высокими настолько, что с балкона, как на ладони, виднелась близлежащая территория.
Крайне унылая территория. Вокруг поместья, которое, должно быть, когда-то на страницах истории было менее мрачным, были болота. Лишь вдали виднелся лес, а вместе с ним — какие-то каменные руины.
Доминик невольно поежилась. Вот уж как чувствовала, что в первый день июля надеть плотное платье с длинным рукавом будет не только данью уважения строгим порядкам семейки мужа, но еще и просто хорошей идеей.
Было холодно и влажно — вот-вот словно обещало пролиться ливнем серое неприветливое небо. Пахло плесенью, что веками жила в щелях каменных стен, и болотами. Черт знает, как это, но Доминик, вдыхая запах, точно поняла для себя — это с болот. Вокруг дома кружили полчища комаров и мошек, так и дожидаясь, когда зажгутся фонари, чтоб облепить их и тоненько жужжать.
Мистер Малфой вытянул руку и указал на едва виднеющийся поблескивающий и мягко дрожащий, как желе, купол защитный чар. Купол начинался далеко у самых ворот и тянулся высоко вверх, огибая гигантскую территорию.
— Видишь защиту? — Мистер Малфой обвел ладонью дугу, с которой выгибался купол защитный чар. — Дело все в ней.
Доминик прищурено глядела на едва заметное мерцание.
— Выглядит… внушительно. — Она понятия не имела, как должен выглядеть результат правильных и сильных защитных чар.
Мистер Малфой явно не разделял ее фальшивого восторга.
— Я с большим трудом сумел отыскать специалиста, который сможет ее снять и наложить заново и по уму.
— Но зачем? Защита не работает?
— Слишком хорошо работает. Этот купол был идеей Скорпиуса, и он не разбирается в защитных чарах, но щедро платит. А потому идиот-ликвидатор проклятий, которого он тогда привел, натворил такого, что со временем мой дом начал видеть опасность даже пролетающих над ним птицах, — раздраженно протянул мистер Малфой. — И даже с этим можно смириться, но когда эта чертова защита начала блокировать магию моих домовиков, я решил защиту менять. Пока домовики с их восстанием не выгнали меня из собственного дома.
— О, не может быть, чтоб эльфы восстали против хозяина, — проговорила Доминик. — Но если что, вы можете пожить на Шафтсбери-авеню.
Мистер Малфой едва не скривился — в квартире на Шафтсбери-авеню ведь не было чайной комнаты, а потому считать это сомнительное жилище пригодным для жизни он не спешил.
— Со всей паникой, которую раздувают в газетах коллеги твоей кузины. — Ни грамма иронии и обвинений в милостивом тоне мистера Малфоя не прозвучало. — Ликвидаторы проклятий мало того, что троекратно завысили ценники своих услуг, так еще и стали совершенно недоступны из-за плотной загрузки. Мне повезло отхватить хорошего специалиста, и хоть мы договорились еще на прошлой неделе, так уж вышло, что я вынужден срочно отбыть в Будапешт.
Доминик нахмурилась.
— Что-то с Люциусом?
— Да, он опять пытается позорить семью. Старый дурак закрыл сиделок и домовиков в подвале, собрал вокруг своей резиденции половину газетных стервятников со всей Европы, и пытается на весь мир требовать для собственного внука трибунала. Из последних его требований — привезти к нему в Будапешт лично президента Роквелла.
— Возраст, — пожала плечами Доминик, не зная, что и сказать.
Но мистер Малфой все равно был раздражен — хоть и родство, хоть и расстояние, но от старческого слабоумия отца он уже устал. Однако, быстро посуровев и натянув маску беспечности, он не стал изливать невестке душу.
— Так как я не смогу присутствовать, попрошу тебя побыть здесь и встретить ликвидатора. Он обещал прибыть или завтра, или в пятницу — точнее никак. Справишься?
Удивительно, но даже обращаясь за помощью, мистер Малфой звучал так, словно скрепя сердце позволял Доминик пожить здесь.
— Но что мне делать? — поинтересовалась Доминик.
— Впустить ликвидатора внутрь.
Доминик глянула на высокие ворота вдали. Они казались приоткрытыми и лязгали на ветру.
— Просто открыть ворота?
Мистер Малфой сжал губы.
— Будь это действительно просто, с этим бы справился домовик. Но, спасибо куполу, впускать и выпускать, а также открывать двери, может только член семьи.
Это прозвучало высшей степени признанием в том, что спустя не один десяток лет Доминик Марион Уизли стала, наконец, достойна благородной фамилии и права раз в пару лет делать наследнику древнего рода безуспешные намеки на супружеский долг.
— А так как лучшего не имеем. — Но мистер Малфой был честен. — Я вынужден просить тебя. Не хотелось, конечно, отвлекать тебя от…
Они переглянулись.
— Будь как дома, — процедил мистер Малфой тоном человека, искренне надеявшегося, что гостья отравится десертом. Который украдет из кухни, потому что никто в этом доме ее кормить не собирается.
Доминик сжала каменное ограждение и рассеянно смотрела на то, как в темных облаках, грозящихся вот-вот пролиться дождем, пробивается алое зарево сумерек.
Странное дело: вроде и ничего сложного не требовалось, а вроде и хотелось вернуться домой, закрыться на все замки и по пятому кругу пересматривать сериал. Мистер Малфой, самое интересное, притом что чувствительностью не отличался, кажется, прекрасно понимал настрой невестки.
— Конечно, мне не хотелось отрывать тебя от…
«От чего вообще?», — так и читалось между строк.
— Все в полном порядке, — заверила Доминик.
— Я надеялся попросить Скорпиуса, но мы с ним разминулись.
— Что? — Доминик опешила. — Скорпиус вернулся в Лондон?
— Еще вчера. Он не сообщил тебе?
Доминик, опустив взгляд в трещину на ограде, покачала головой. Мистер Малфой сомкнул губы и пробормотал:
— По правде говоря, он не сообщил и мне. Я узнал случайно от домовика, когда вернулся из министерства, что хозяин Скорпиус прибыл сюда, и отбыл почти сразу же.
Глянув на карманные часы, блеснувшие серебром тонкой цепочки.
— Нужно ускориться. Идем.
Что он собирал ускорять, осталось, впрочем, не до конца понятным. Доминик шагала рядом, когда они вернулись в коридоры.
— Двери заперты — это тоже последствия защитного купола, но не обращай внимания, просто открывай, даже если видишь навесной замок. Ходи где хочешь, не обязательно сидеть в спальне, и не пугайся. Здесь нет ни призраков, ни полтергейстов, ни домашних вредителей, — сообщил он, словно снова прочитав мысли Доминик, наблюдающей за тем, как покачивается под потолком тяжелая люстра, свечи на которой отбрасывали причудливые тени. — И, еще, пароль от интернета спроси у эльфов.
— У вас есть интернет? — немало удивилась Доминик.
Она ни одной розетки за все время не заметила даже.
— Три года назад еще был, — не очень уверенно протянул мистер Малфой. — Кажется.
В холле его уже дожидался кожаный саквояж. Мистер Малфой потуже затянув высокий ворот мантии, спустился по ступеням и, подхватив саквояж, коротко попрощался. Но, не отбыв молниеносно, он задержался, поправляя белые манжеты. И выглядел крайне задумчиво.
— Работа Скорпиуса, — проговорил он, наконец, — Это то, что держит на плаву отношения Британии и Северной Америки. Это очень сложная работа сама по себе, и осложняется еще и тем, что его непосредственный начальник — идиот. И я абсолютно уверен — причиной внезапного возвращения и такого спешного отбытия Скорпиуса стало то, что на каком-нибудь определяющем будущее совещании, Тервиллигер-младший попытался отыскать важные документы, но сказал лишь: «Ой». Не впервые этот растяпа теряет бумаги, и не впервые Скорпиус прикрывает его тыл и тыл всего нашего министерства.
— Вы думаете, он мог вернуться за срочными документами? — в голосе Доминик прозвучал живее. — И тут же вернуться обратно?
— В любых других обстоятельствах, ты была бы первой, кому он сообщил о том, что возвращается.
Тонкие губы мистера Малфоя дрогнули в полуулыбке. На том он и покинул поместье, моментально посуровев и коротко кивнув на прощание. Тяжелые двери, пропустив его, медленно и тяжело закрывались, и, наконец, утробно прогрохотали засовами. Первый, второй и третий засовы сами по себе намертво запечатали вход в поместье, погрузив холл в полумрак. Свечи, задутые сквозняком, дымили, пока не вспыхнули снова.
Глядя с нижних ступеней парадной лестницы в темный мозаичный пол и слушая приглушенное шепот портретов, которое разгоняло эхо, Доминик выпрямила спину — ею она, оставшись в поместье одна, чувствовала щекотку невесть чьих недобрых взглядов.
С Малфоями в этом доме было некомфортно всегда. Но находится в поместье без них, одной и даже в первые несколько часов было еще хуже. Поместье было зловещим и мрачным, с давящим и тяжелым ощущением слежки за каждым шагом. Доминик знала наверняка, что это не ее воображение разыгралось — за ней действительно пристально наблюдали бледноликие предки, перемещаясь из картины в картину.
В столовой, где для нее накрыли ужин, кусок в горло не лез. Индейка была мягкой и без сомнения вкусной, но Доминик почти не притронулась ни к ней, ни к спарже. Так и замерев с наколотым на вилку кусочком мяса, она не сводила взгляда с картины над камином.
На картине была изображена беседка и столик, на котором красовался сноп полевых цветов и алые яблоки. И совершенно не вяжущаяся ни со стилем, ни со временем, ведьма в черной вдовьей мантии. Очередная прабабка мужа, шагнувшая в другую картину, чтоб не спускать глаз с непутевой содержанки Уизли, наблюдала за каждым движением Доминик — как уж тут поужинать.
«Не обращай внимания», — твердила Доминик, пытаясь есть. — «Это просто бабка на картине».
К тому, что все Малфои ее ненавидят, она привыкла и не пыталась даже втолковать им обратное — эти люди давным-давно решили, что девчонка Уизли цепляется не так за любовь мужа и честь стать частью великого рода, как за хорошее наследство. Но к слежке портретов Доминик оказалась не готова. Предки Малфоев словно всерьез опасались, что нищенка Уизли сейчас начнет красть столовое серебро, а затем и вовсе приведет на ночь магла из ближайшего поселения.
Игнорировать портрет было невозможно. Даже глядя в тарелку, слушая ветер за окнами и думая о своем, Доминик чувствовала прожигающий взгляд. Ей даже начало казаться, что мистер Малфой решил поиздеваться и лишний раз проверить невестку на прочность.
«Могло быть хуже», — подумала Доминик. — «Это просто бабка, которая смотрит. Пусть себе смотрит».
Но когда, проглотив пару кусочков, снова подняла неосторожный взгляд, то увидела на полотне совершенно другой сюжет. Похожая на бледного грифа вдова исчезла, а вместо нее, швыряя алое яблоко куда-то за раму, следить за непрошеной гостьей явилась Астория — чемпион по ненависти на родовом древе благороднейшего и древнейшего семейства.
Опустившись на стул, Астория поправила юбку своих светлых одежд и, закинув ноги на ограду беседки, щелкнула серебряным портсигаром.
«Ну пиздец, явление свекрови». — На этом ужин для Доминик был окончательно завершен.
Уж кто-кто, а Астория не даст ей поесть спокойно.
Как и ожидалось, наблюдая весь вечер затянутое темными тучами небо, ночь будет дождливой. Тем не менее, Доминик то и дело вздрагивала от раската грома, вытягивая из уха наушник.
Эта ночь входила в пятерку самых долгих ночей в ее жизни. В огромном поместье, как и ожидалось, делать было совершенно нечего. Доминик ходила с экскурсией недолго — уж слишком некомфортно было в одиночку ходить по коридорам, слушать шепот портретов и оглядываться то и дело. Дошла лишь до библиотеки, где осмотрела высокие ряды книжных шкафов и старое фортепиано — кто играл в поместье на музыкальных инструментах, Доминик понятия не имела. Скорпиус музицировал в детстве и не по своей воле, делал это плохо и абсолютно бесталанно — его умений хватало лишь на то, чтоб прибить таракана крышкой фортепиано. Мистер Малфой тоже не выглядел как тот, кто предпочитает проводить одинокие вечера за музыкой. Возможно играл кто-то из предков, но… к чему было хранить инструмент, который лишь покрывался пылью и медленно обгладывался мелкими жучками?
И книги. Огромное множество, больше, чем в башне Когтеврана. Туго забитые высокие шкафы, подставки с пыльными раскрытыми фолиантами. Кто их читал? Читал ли вообще?
Дальше библиотеки Доминик ходить не хотелось, как и заглядывать на верхний, четвертый этаж. В поместье было очень зябко, темно и все более неприятно. Раскаты грома заглушали перешептывания портретов, а сквозняки то и дело задували свечи. Поэтому Доминик не без облегчения закрылась в спальне на втором этаже, некогда принадлежавшей Скорпиусу. Старинных портретов там не было.
Но на этом облегчение и закончилось. Кутаясь в теплую кофту и поправляя на мокрых волосах свернутое полотенце, Доминик сидела в одеяле и щупала ступнями грелку — вот настолько было холодно дождливой ночью в этом неуютном месте. Вопреки недоверию, розетки сыскались — так искусно запрятанные за латки в темно-зеленых стенах, расписанных серебристыми вензелями, что поиск их затянулся и превратился в почти что игру. Однако обещанный не очень уверенным тоном свекра интернет скорее походил на выстрел в голову последней надежде хорошо провести вечер. Видео на ноутбуке грузилось со скоростью два кадра в две минуты, пока на экране не застыл итог — окончательно зависшая картинка с бесконечным кружочком отсутствующей прогрузки. То ли дело в магии поместья, то ли в старом строении и толстых стенах, то ли защитный купол блокировал любые сигналы — интернета не было. С трудом ловила и связь, если высунуться в окно и вытянуть руку с телефоном, чего в дождливую погоду делать не хотелось.
Доминик не была в отчаянье. Она примерно этого и ожидала: провести ночь в одиночестве, в неприветливом родовом гнезде мужа, стуча зубами от холода и слушая, как орет на болотах выпь. Но всего навалившегося сразу было до абсурда много! В огромном поместье делать было нечего, прогулки омрачались слежкой портретов на стенах, а за окном было просто буйство шума: и ветер завывал, и карнизы на нем дребезжали жутко, и раскаты грома оглушали время от времени, и выпи орали на болотах, как будто зазывая дождь не прекращаться. В полутемной комнате, освещенной тремя канделябрами, это было не сказать, что страшно, но неуютно, но отвлечься было просто нечем — интернет не работал. Заткнуть уши наушниками и слушать сериал было невозможно. И, вдобавок, совершенно не хотелось спать, чтоб закончить уже этот день и проснуться завтра, когда все будет хорошо.
Не представляя, чем занять себя, Доминик долго и упорно от нечего делать пилила ногти — это «хобби» часто спасало ее от скуки и дома. Хоть ногти уже и не росли, а аккуратно выпиленный овал был безукоризненным, Доминик смотрела в залитое дождем окно и упорно водила пилочкой. И даже почти пожалела, что не прихватила из библиотеки какую-нибудь книгу. Впрочем, это было изначально плохой идеей: книги были старыми и крошились даже от дуновения ветерка, вдобавок предки Малфоев вряд ли собирали коллекцию из книг про добро, милосердие и дружбу.
Современная книга, не относящаяся к литературе, за которую запросто можно было предстать пред Визенгамотом, отыскалась в школьном чемодане Скорпиуса. Нашарив гладкую глянцевую обложку Доминик возликовала. И, достав книгу, поднесла к свечам, чтоб прочитать название на обложке.
«Сияние».
— Ну почему? Почему Кинг? — простонала Доминик.
Но что может быть лучшим для успокоения нервов и крепкого сна, чем грозовой ночью в старом поместье в одиночестве читать ужасы?
Что удивительно, но чтение убаюкивало. Листая страницы и греясь в постели, Доминик распутывала пальцами влажные волосы и позевывала. Моргая все реже, Доминик так и задремала, оставив книгу на согнутых коленах. Шум снаружи уже не заставлял ее вздрагивать, пока вдруг не вздрогнуло поместье.
Фундамент словно сделал толчок, стремясь вырваться из-под земли. Доминик, вскочив на кровати и в суматохе сбросив на пол книгу, готова была поклясться, что почувствовала и услышала, как кровать подпрыгнула вверх и со стуком ножек о пол приземлилась обратно. Свечи погасли, погрузив комнату в темноту. В этой темноте едва слышно позвявкивала на блюдце чашка, расплескав по тумбе остывший чай.
Забыв, как вдохнуть, Доминик вцепилась в кровать, безуспешно ловя воздух раскрытым ртом. Грудь сдавил страх.
Лежа в кровати и сжимая одеяло, Доминик слушала, как постукивают ножки едва заметно подпрыгивающей кровати.
«Должно быть объяснение. Здесь не может быть приведений и полтергейстов — купол не пропустит», — лихорадочно думала она.
Пока действительно не нашла объяснение — мистер Малфой предпринял очередную попытку, на сей раз активную, чтоб невестка сжить невестку со свету. Это ведь был очевидный розыгрыш. Напугать ее, доконать — ее ненавидит вся семья мужа, разве может быть лучший объект для злой шутки?
Не с портретов ли и их слежки начался розыгрыш изначально?
Сев на кровати и свесив ноги, Доминик чувствовала, как под ними дрожит холодный пол. Потянувшись к сумочке и достав из нее волшебную палочку, она поднялась с кровати и, наскоро обувшись, наступая на задник мягкой домашней обуви, вышла из комнаты.
Под потолком раскачивались люстры, тоже ощущая недавние толчки. Свечи потухли и дымили горелыми фитилями, и Доминик, подсвечивая коридор светом на кончике палочки, кралась вперед. Задержалась у стены напротив — на ней был не портрет, а пейзаж, изображающий живую и неспешно крутящуюся водяную мельницу. Картина висела криво, почти перевернуто, а со столика под ней скатилась и раскололась ваза — лишнее подтверждение, что «прыжок» поместья Доминик не приснился.
Шагая и задерживая сбивчивое дыхание, Доминик двигалась вперед. Темные очертания немногочисленной мебели, углы портретных рам и коридорных развилок смазались в темно-серый путь без конца и края. Хлопок позади заставил вздрогнуть — на сквозняке захлопнулась дверь в спальню, оставленной Доминик открытой. Но Доминик не обернулась на шум. Взгляд ее был прикован к единственному огоньку, который виднелся внизу. Сжав ограждение парадной лестницы и выглянув вниз, на темный первый этаж, она видела и готова была поклясться, что слышала скрип, с которым покачивалась тяжелая масляная лампа. Сгорбленный эльф-домовик, с трудом удерживая ее тонкими руками и ворох тряпья подмышкой, медленно хромал куда-то. И исчез, скрывшись за скрипнувшей дверью, ведущей в этом поместье… куда угодно.
«Просто эльф-домовик», — Доминик перевела дыхание и даже прикрыла глаза. — «Просто домовик, их здесь десятки».
Волна облегчения затопила так внезапно, что даже закружилась голова. Но тут же, словно издеваясь (и наверняка издеваясь по науськиванию мистера Малфоя) позади прозвучало громкое надрывистое мычание — вот уж что действительно напугало. Доминик едва не выронила палочку вниз, на ступеньки, так сильно дернулась. И, обернувшись, направила серебристый свет в стену. В картину, на которой мирно крутилось колесо водяной мельницы, пробрался со своего портрета больной предок Брутус. И, давясь собственным языком, пытался что-то блеять: то ли стонал, то ли кого-то звал, то ли рыдал. Одним словом, издавал звук, который в последнюю очередь хотелось слышать в темном коридоре мрачного поместья одинокой грозовой ночью.
— Иди к себе! — рявкнула Доминик, вытянув напряженную руку с пальцем, указывающим неопределенно в сторону.
Брутус захныкал и, захлебнувшись еще более мерзким звуком, исчез за рамой и, кажется, действительно отправился обратно в свой портрет.
«Хоть для кого-то в этом семействе мой голос — не белый шум», — мрачно подумала Доминик, закрывшись в спальне. На всякий случай — на все замки.
Утро наступило, и оно было прекрасным и ничем не напоминающим о ночных кошмарах. Словно Рапунцель из сказки, Доминик распахнула окно, высунулась навстречу солнечным лучам и заправила за ухо растрепанные теплым ветром волосы. Прислушавшись к щебету птиц и шелесту влажной листвы, Доминик оглядела широкую дорогу до ворот, окаймленную высокими тисами.
«Так, где этот ликвидатор проклятий?», — думала Доминик нетерпеливо, несмотря на то, что едва наступило восемь утра.
Тишь и благодать, солнышко и птички, ожидающий в столовой завтрак с ягодным пирогом и душистым чаем, но Доминик не очаровывалась и оставалась непреклонна. Она дождется чертового ликвидатора, откроет ему ворота и покинет поместье бегом, потому что ночевать здесь снова она не согласится даже если будет упрашивать муж.
Залитые солнцем коридоры выглядели совсем иначе — ходить по ним было совсем не жутко, и даже совсем не холодно. Дом словно робко извинялся на то, что напугал ночью Поместье было чистым, дорого обставленным и даже приветливым. В столовой Доминик приветствовала ненавязчивая музыка из патефона, свежий номер «Ежедневного пророка», завтрак и букет ирисов на столе. Так и чувствуя подвох в светлой столовой, Доминик села на край стула и не успела даже вилку взять, как машинально подняла взгляд на картину, висевшую напротив. На живописный деревенский пейзаж, в беседку и за столик с яблоками и полевыми цветами снова влезла из своего портрета похожая на блеклую стервятницу вдова.
— Ах ты сука старая, — процедила Доминик шепотом.
Предки мужа, в отличие от дома, ни за что извиняться не собирались. Вдова смотрела прямо на нее так, да так, словно Доминик в пышном омлете собиралась ковырять не вилкой, а грязными пальцами.
— Я — законная супруга Скорпиуса Гипериона Малфоя, — процедила Доминик ледяным тоном.
Вдова презрительно фыркнула — пра-правнук явно не оправдал ее невесть каких надежд. А уж тем более его законная супруга.
— Если вы хотите мне что-то сказать, но вам не привычно называть меня миссис Малфой, можете обращаться ко мне как к мисс Уизли.
Вдова прижала руку к груди и драматично прикрыла глаза. Доминик растянула губы в злорадной улыбке. И подхватив жареную колбаску с тарелки руками, откусила кусок и звучно облизала пальцы, не сводя взгляда с картины.
— Вся холера началась с Драко, — проговорила вдова, качая головой, и покинула деревенский пейзаж.
Не утруждая себя догадками, какую именно холеру начал мистер Малфой, и причем здесь она, Доминик старательно намазывала на теплый тост подтаявшее масло, когда услышала эхом пронесшийся по первому этажу перезвон колокольчиков. Догадавшись, что ее оповещают от госте у ворот, иначе просто нечему и незачем звенеть так громко, Доминик несказанно обрадовалась — ликвидатор проклятий явился рано, а значит дома она сама окажется раньше, чем надеялась!
Но Малфои издевались. Их дом издевался. Их предки и домовики издевались.
Надгрызенный тост так и выпал из рук Доминик маслом вниз, когда она, едва не бегом выйдя на крыльцо, увидела за воротами не ликвидатора проклятий. А громко возмущающуюся тем, что ее не пускают, высокую темноволосую ведьму в черной широкополой шляпе и приталенном платье цвета слоновой кости.
— За что? — глухо простонала Доминик, едва не плача от досады. — Ну за что?
Живая и настоящая свекровь на пороге была хуже, чем если бы все портреты бледноликих предков древнейшего семейства собрались в одной картине и отпускали в адрес Доминик свои наболевшие комментарии.
Не сводя с Астории взгляда, Доминик честно старалась не пялиться — это невежливо, даже как для деревенщины, гордый титул которой она носила в этом доме. Но не пялиться было сложно. Встреча с Асторией, обмен натянутыми любезностями и попытка объяснить друг другу, что они здесь делают, закончилась игрой «найди пять отличий и догадайся, что со своим лицом сделала эта всеми силами молодящаяся мадам».
Удивляться было нечему — волшебницы во все времена молодились, как могли, а могли они немного, ведь в мире магии прогресс индустрии красоты оставался примерно там же, где наука и техника — на дне карабкалась к свету, но слабо. Красота и молодость всегда требовали жертв, часто золотовалютных и очень рискованных — мало какая женщина в здравом уме соглашалась пить разглаживающее морщины зелье, имеющее состав практически аналогичный бодяге, которой травят домашних вредителей. Нередко зелья-подделки вызывали неприятные последствия, заклинания не давали желаемого эффекта, а битва за молодость заканчивалась в больничной палате, пока в прошлые пять лет не вспыхнула на всю Европу уникальная методика целителя Штраумма. Уникальность ее состояла в том, чтоб изуродовать женщину до неузнаваемости за огромные деньги — крайне спорная эффективность омоложения, чего уж говорить.
Обездвиженные лица с туго натянутой кожей, отсутствующими чертами, выпученными глазами, подтянутыми к уровню висков, гладкие веки и расплывшиеся губы — тех, кто омолаживался с помощью целителя Штраумма или его подражателей выглядели, как подтаявшие восковые фигуры. Они нередко появлялись на страницах газет и журналов, пугая читателя. Порой первые полосы «Пророка» пестрили очередным скандалом, когда чья-то изуродованная жена подавала в суд, а однажды Луи рассказывал, что одна из омолодившихся даже попала к нему в хоспис, когда у нее отпала с лица кожа (подробности Доминик старалась не представлять). Методика была скандальной, идиотской, смешной, но популярной — богатые волшебницы со всей Европы охотно выстраивались в очередь, менять лица под один далекий от эталонов красоты образец.
Доминик не сводила взгляда со свекрови, гадая, что именно та изменила в своем лице. Бог уберег ее видеться с Асторией часто, а потому точно и с первого взгляда подметить, что не так, не вышло. Но то, что что-то не так все же было, стало очевидным после того, как Астория, шагнув в столовую, сняла свою широкополую шляпу.
— И он попросил тебя последить за домом? — в голосе прозвучали нотки фирменного презрения.
«Да что у тебя с лицом?» — Доминик горела от любопытства, и даже не огрызнулась.
Лицо было словно фарфоровым, без румянца, пор и намека на морщины. Оно было гладким, чуть стянутым у сомкнутого рта и не имело носогубных складок — вот она, первая зацепка. Глаза Астории казались большими, очерченными, но не поплывшими на лице, нос был аккуратненьким, но уж слишком точеным и тонким. Словно Астория и побывала у целителя Штраумма, но в один момент одумалась и ушла.
Но причудливей метаморфоз молодости было лишь поразительнейшее умение Астории вести себя в родовом поместье бывшего мужа так, как вела бы себя истинная хозяйка.
«Я даже не знаю, можно ли было тебя впускать», — сконфужено думала Доминик.
Мистер Малфой ей за это вряд ли «спасибо» скажет. Но Асторию это, кажется, не смущало. Ее похожая на амфору фигура с очень узкой и подпоясанной широким ремнем талией мелькала то здесь, то там, оставляя вещи (Астория была с чемоданом!), пока, наконец, не уселась на диван в каминном зале.
— Так… — Доминик не очень уверенно протянула, не зная, как мягко указать свекрови на дверь. — Вы надолго?
Хотя, грех жаловаться было на свекровь — в последний раз они виделись не менее пяти лет назад. Астория была очень ненавязчива, вдруг в один миг перестав осыпать тогда еще беременную первым нерожденным сыном невестку советами и премудростями, а собрав вещи и уехав с мужем в Болгарию навсегда. Она не отправляла ни открытки, ни письма, лишь просто где-то была, не суя своего носа более в жизнь супругов на Шафтсбери-авеню.
Это был лучший подарок Доминик за всю историю ее жизни.
Но была Астория все же какой-то… просто неприятной женщиной. Строптивая, чопорная истеричка, падкая на чужие галлеоны — самую точную характеристику ей однажды дала Нарцисса Малфой, и точнее было просто не сказать.
— Я надеялась увидеться с сыном, — проговорила Астория так, словно без сына, которого она в своей жизни видела раз пятнадцать, не больше, жить не могла. — Мой здешний портрет сообщил, что Скорпиус вернулся.
Только сейчас до Доминик дошло, что где-то в поместье до сих пор висит портрет бывшей жены хозяина — матери единственного наследника. Оставалось мистеру Малфою лишь посочувствовать.
— Боюсь, вы разминулись, — произнесла Доминик. — Скорпиус приехал и уехал, никому ничего не сказав.
— Вот как, — хмыкнула Астория. — Хотя, с другой стороны, почему он должен кому-то что-то сообщать, ты ведь всего лишь его жена.
Вежливая улыбка сползла с лица Доминик. Астория, вообще не озадачившись тем, что ляпнула лишнего, закинула ногу на ногу, и щелкнула портсигаром.
— И вы останетесь?
— А ты собираешься выставить меня за ворота?
— Нет, ну что вы.
«Пиздуй отсюда нахуй, сука!» — орал внутренний голос.
— А я бы на твоем месте выставила, окажись у меня на пороге Нарцисса.
— Это ведь не мой порог…
— Пока что, — подмигнула Астория.
— Но окажись вы снова на Шафтсбери-авеню, я бы с удовольствием последовала вашему совету, — улыбнулась Доминик. — И даже бы вызвала полицию.
Астория скривила губы, сжимающие тонкую сигарету.
— Хамка, — выплюнула она и, встав с дивана, направилась в коридор, цокая по полу каблуками.
Доминик цокнула языком и с надеждой глянула ей вслед. Астория не неслась оскорбленно прочь из поместья. Она поднималась по парадной лестнице в комнату, которую выбрала себе — наглая истеричка действительно планировала остаться!
А вот ликвидатор проклятий своим визитом почтить не спешил. Доминик изнывала от скуки и ругалась про себя: и вот уже птички не щебетали, а солнышко не грело. Подвох есть подвох — не может быть в этом доме хорошего дня.
Время тянулось медленно. Скука душила все сильней, и единственное, чего оставалось ждать — это обеда. Доминик, честно признав, не могла похвастаться разнообразием и насыщенностью своих дней, но скучать в четырех стенах квартиры и скучать в огромном старинном поместье, оказалось, двумя разными концами одной большой тоски.
Здесь были бесполезны ноутбук и телефон. Здесь не было ее вещей. Здесь некуда было выйти — ни магазинов, ни парков и аллей, ни кипящего жизнью Сохо, напоминающего о том, что за окном не все так тихо и уныло. Здесь были болота, четыре этажа пустых комнат, портреты на стенах, следящие за каждым шагом, старинные книги, которые лучше не трогать вовсе, и необъяснимое давящее ощущение тревоги.
Астория, что интересно, ничего подобного не ощущала. В большом доме они не пересекались, что устраивало обеих, но изнывающая от безделья Доминик, обхаживающая поместье по второму кругу, не могла не наблюдать за ней. Астория находилась в полной гармонии со своей наглостью и ощущением себя в доме бывшего мужа полноправной и единственной хозяйкой. И она не скучала.
Доминик украдкой за ней наблюдала. Астория неспешно потягивала чай, расставив в специально отведенной для этого комнате фарфоровый сервиз во всей красе: и пиалы, и тарелочки, и кувшин для молока, и вазочки с джемом и многоярусное блюдо со сладостями. Астория прогуливалась по саду, медленно и придирчиво ощупывая листву. Астория медленно, часа два, читала газету, наслаждаясь не так новостями, как кольцами на своих пальцах, когда перелистывала страницы. А после обеда, которого Доминик почему-то ждала и который все же закончился без чего-то внезапно чудесного, Астория засела в гостиной. Она принесла невесть откуда охапку цветов и принялась все так же неспешно, наслаждаясь процессом, перебирать их и наполнять вазы.
Астория — сама как комнатное растение. Ни дня в своей жизни не проработала, ни к чему не стремилась, кроме удержания статуса, украшала собой помещение, но это ее явно не тяготило — напротив, наслаждалась. Тогда Доминик, впервые за долгое время, подумала о том, что первое, что она сделает, вернувшись домой — найдет работу.
Словно спиной почувствовав, что ее осуждают, Астория обернулась. Тонкая роза в ее руках покачнулась. Встретив ее взгляд, Доминик зашагала по коридору дальше.
Обессиленно упав на кровать, Доминик лихорадочно думала, чем себя занять. Казалось, каждая новая секунда безделья приближает ее на шаг к Астории. Так она и оказалась на кухне — в месте, где и дома у себя проводила основную часть времени, когда сил смотреть в экран не оставалось.
Кухня находилась на первом этаже поместья, скрытая в коридорах от посторонних глаз и уж не дай Бог от явления на нее хозяина Драко. Эльфы переполошились, когда Доминик воспользовалась правом фамилии и открыла свою первую запертую наглухо дверь. Бедняжки-эльфы, не зная, как реагировать на такое внедрение, низко кланялись, но тут же отмахивались от Доминик ложками, изгоняя, как полтергейста, прочь.
— Я — миссис Малфой! — потеряв терпение, крикнула Доминик, когда толпа эльфов, махая ложками и вопя, едва не сбила ее с ног.
Эльфы глядели с сомнением. Снова. Не была похожа Доминик ни на кого из избранниц Малфоев на портретах. А в лосинах, майке и вязаной кофте на плечах — уж тем более.
— Я хочу приготовить булочки.
И это прозвучало величественным тоном лишь сперва. Эльфы восприняли прихоть лже-хозяйки как личное оскорбление, но спорить не смели. Лишь расступились, пропуская Доминик вглубь кухни.
Даже маленькие услужливые домовики глядели свысока — и им миссис Малфой была поперек горла со своими этими фокусам. Тесниться и толкаться, ловить косые взгляды и глядеть на поклоны Доминик долго не сумела. А потому вскоре занималась тем же, чем и Астория: засела в одной из комнат убивать время на никому не нужное занятие. Заняв столовую и сосредоточено, но безрадостно вылепливая из пышного теста красивые фигурки. Дома это получалось не хуже — за годы скуки Доминик хорошо набила руку. Но радостней.
«Сколько булок ты слепила за все эти годы? Сколько тысяч?» — думала она, медленно прокручивая мысли в голове. — «Зачем? На кой черт это было нужно?»
Пальцы с аккуратными трижды в день подпиленными ногтями переплетали жгуты из теста в косичку. Мысли были далеки от процесса — они вспоминали прибранную кухню на Шафтсбери-авеню. Там не было домовиков, но холодильник всегда ломился от наготовленных вкусностей, а кухня сияла чистотой.
«Сколько времени ты убила на это? Зачем?».
За последний год количество раз, когда Скорпиус ужинал дома, можно было пересчитать по пальцам одной руки. И ему было плевать, что на тарелке и насколько чистой оставалась плита.
Рука подцепила булочку, похожую на сплетенную из теста хризантему, и опустила в аккуратный ряд с остальными на застеленный пергаментом противень. Никакой радости Доминик не чувствовала — уже не первый год, но так выраженно, пожалуй, впервые.
«Ты была умной, ты была сильной. Ты подавала надежды. Что ты подаешь сейчас, кроме ужина раз в год, когда он ночует дома в соседней комнате?» — Припыленный мукой стол перед глазами, в которых пощипывала непрошеная влага, расплывался.
Негромкий короткий кашель прервал тихую музыку из патефона и мысли Доминик. Та, обернувшись, увидела в дверях столовой Асторию. Та сжимала руки в замок на ремешке платья, словно держала невидимую трость.
— Что ты делаешь? — спросила Астория удивленно.
Повернувшись и не опуская руки с налипшим тестом, Доминик ответила:
— Булочки.
— Зачем?
На лицо Доминик набежала туча. Астория, не приближаясь, снисходительно заглянула через ее плечо на засыпанный мукой стол.
— Хотела пригласить тебя к ужину. Если, конечно, у тебя нет других планов.
«Пригласить меня к ужину. В доме, который тебе не принадлежит. Голосом хозяйки. Да как ты это делаешь?» — сокрушалась Доминик. — «А тут я, заняла столовую. Ужин не е в столовой… твоя Вселенная еще не схлопнулась, Астория?»
Астория жеманно сжала губы.
— Велю накрыть в каминном зале.
Доминик почти расхохоталась ей вслед, с остервенением отряхивая руки от теста.
Последний раз с «семейством» за столом Доминик сидела на именины старого сумасшедшего Люциуса и чувствовала себя напряженно и неловко. Если бы тогда с ними за столом сидела Астория, напряженно и неловко чувствовали себя все — вот настолько эта хрупкая женщина была тяжелой!
Она распугала даже следящие портреты — максимум, на который были способны бледноликие предки, выглядывать из-за рамы картины, в которую заглянули, качать головой и уходить обратно. От Астории веяло чопорностью и презрением. Это было во всем: в наряде к ужину, в восьми приборах у тарелки, в сжатых губах и взгляде, с которым она то и дело поглядывала на наспех отряхнувшую майку от муки невестку. Даже говорила она, казалось, о будничном, ничуть не возвышенном, но и здесь держалась в своей манере.
— Недобросовестные идиоты совершенно не утруждались, когда строили наш с Виктором новый дом в Варне. Не прошло и года, как крыша оранжереи рухнула прямо на мои орхидеи, — говорила Астория скучающим тоном, плавно намазывая паштет на крохотный кусочек хлеба. — Мой дорогой посчитал, что безопасней будет попросить меня погостить у сестры в Ковентри, пока он занимается ремонтом.
— Он очень вас бережет.
«Иначе поубивала бы нахрен и его, и рабочих, и половину Варны», — мысли Доминик были в опасной близости от озвучивания.
— Так вы приехали к сестре? — Доминик с интересом уставилась на свекровь.
— Да.
— Значит, вы скоро к ней уедете, как и планировали?
— Нет, она ненавидит меня.
— Да вы что… Никогда бы не подумала.
Ковыряя в салате, Доминик не чувствовала ни голода, ни облегчения. Часы в холле пробили семь раз, за окном зажглись фонари, и, кажется, сегодня ликвидатор проклятий не придет.
— Знаешь, в чем вся ваша проблема?
Погрузившись в свои невеселые мысли, Доминик потеряла нить, по которой разрушенная ветром оранжерея добралась до чего-то совсем иного. Астория, покручивая в руке бокал, поймала взгляд и спокойно, как истина в последней инстанции, ответила:
— Философский камень. Все ваши проблемы из-за него.
Наколотая оливка так и упала с вилки. Доминик, не ожидая услышать чего-то подобного, и тем болеет Астории, которая не знала ничего.
— Возможно, — ответила Доминик сдержано. — Все началось с того, что Натаниэль Эландер пытался его украсть…
— Не знаю, кто пытался его украсть и зачем, но дело не в этом, — отмахнулась Астория, закатив глаза. — А в самом этом камне. Он дает вам право считать, что у вас есть запасной завтрашний день.
Она отпила немного вина.
— Запасная молодость и запасное время. Черновик жизни.
— Я вас не понимаю.
— А я не понимаю тебя. Сколько еще запасных лет ты собираешься потратить на свое гордое несчастье?
Лицо Доминик перекосилось от гнева. Астория чуть вскинула брови, беззлобно глядя на нее поверх бокала.
— Неужели ты не чувствуешь этого?
— Сейчас я чувствую только голод. Приятного аппетита, — отрезала Доминик. — Не делайте вид, будто что-то понимаете, и уж тем более меня, Астория.
— Я не понимаю тебя, — повторила Астория. — Потому что всегда любила себя гораздо больше, чем мужчину, который рушил мою жизнь.
Она снова отломала от хлеба кусочек и принялась намазывать его паштетом.
— Вы ничего не знаете, — прошипела Доминик. — И если до сих пор думаете, что я здесь ради денег, то ошибаетесь. Я люблю Скорпиуса.
Астория расхохоталась, но тут же, как по щелчку, посерьезнела и смолкла.
— И я не такая, как вы. Сорок или сколько там лет назад.
— Конечно не такая, потому что я никогда так бесстыдно и в глаза не хамила своей свекрови.
— Только за спиной и шепотом.
— Только так.
— Наверное, мне не стоило соглашаться на ужин.
— Наверное, мне действительно не стоило тебя приглашать.
Доминик стянула с колен салфетку и, не сдержавшись, швырнула на стол. Салфетка, задев соусник, протянула по скатерти густой алый след.
— Послушай меня, девочка, раз бросить в меня салфетку — самое смелое, на что ты можешь решиться. — Астория опустила бокал и причмокнула губами. — Как мать моего мальчика, я всегда на его стороне. И, как мать моего мальчика, я просто тебя ненавижу и вижу насквозь. Но, как женщина, молю, беги от этого засранца. Он не стоит ни твоих ожиданий, ни жертв, ни слез. Ни уж тем более унижений, которыми тебя испытывают его родственники.
Доминик так и застыла с приоткрытым ртом. Лицо Астории оставалось спокойным и даже печальным, утратив торжество высокомерного превосходства.
— Ты хорошая жена для него. Но он не стал для тебя хорошим мужем. Уходи, пока от тебя еще хоть что-то осталось.
Чувствуя, как мышцы на лице разглаживаются, предательски унимая ярость, Доминик опустилась обратно на стул.
— Ах, если бы все в мире зависело от тех, кто действительно пытается спасать то, что разваливается, — улыбнулась Астория мечтательно. — Вас развалила ваша вечность. Но первая любовь — это не про вечность. Это про беседу с самой собой. Про изучение себя, своих целей и табу. И это не страшно, что с первого раза не получилось так, как в сказках, которые читала мама. Для каждой принцессы создан где-то ее настоящий принц.
Астория вздохнула и скосила взгляд.
— Пусть он и храпит, как горилла, иногда ест руками и не разбирается в искусстве.
Доминик прикрыла глаза и улыбнулась.
— Даже не знаю, что сказать.
— Что благодарна за понимание. Когда я была в твоем положении, мать сказала мне стиснуть зубы и терпеть, а Нарцисса — закрыть рот, оставить ребенка и уходить, куда пожелаю.
Комкая чистую салфетку, Доминик задумчиво протянула:
— Честно говоря, даже если бы вы не понимали меня, мне было бы все равно, что думает о наших отношениях мать моего мужа.
— Значит, не все с тобой потеряно, Уизли, — протянула Астория.
В сумерках друг друга перекрикивали болотные выпи. Слушая их, слушая и поющих цикад, Доминик сидела на скамейке и тоскливо смотрела в запертые ворота, над которыми растягивался защитный купол. Небо снова гремело, обещая ночью пролиться дождем. Ветер шатал ровную линию тисов у дорожки, заставляя кутаться в плед плотнее.
Опустив взгляд на протянутый раскрытый портсигар, Доминик покачала головой.
— Брак с Малфоем в то время… опасный выбор. Не так много прошло времени с той войны, чтоб их имя очистилось. Но истинно чистокровных семей осталось совсем немного, а мой отец потерял две своих шахты из-за министерских реформ, поэтому Гринграссы не брезговали, а Малфои брали, что дают. За Драко должна была выйти моя старшая сестра, Дафна, — сообщила Астория, захлопнув портсигар и сунув его в сумочку. — Она бы сумела не стать врагом Нарциссы и сохранить семью. Но к тому времени, когда Малфои пришли в наш дом заключать договор, я как раз вернулась на лето после седьмого курса, затащила Драко на кукурузное поле и… одним словом, у Дафны шансов не осталось, и помолвка не состоялась.
— Скорпиус говорил, что ваш с мистером Малфоем брак был запланирован задолго до помолвки, благословлен родителями и церковью.
— Нет, мы переспали в кукурузе, а договор, благословление и церковь были уже позже. Мы были влюблены, как дети. Ну да и были детьми. А к шестой попытке Нарциссы выставить меня из дома из-за влияния на Драко, я уже ждала Скорпиуса и была неприкосновенна.
Доминик повернула голову.
— Вы ее ненавидите до сих пор?
— Нарциссу? О, ну что ты, это была мать мужа, я обязана была полюбить ее, как родную. Как ты меня, дорогая, правда? — фыркнула Астория.
— Конечно.
— Мне жаль, что Драко не оповестил о ее похоронах. Я бы плюнула покойнице в гроб.
— Вы ужасный человек, Астория.
Астория коротко улыбнулась и сомкнула губы.
— Она была главой этой семьи. И слишком любила Драко, чтоб отдавать его другой. А тем более не большеглазой овечке Дафне, которая со всем согласна и смотрит в рот, а мне. И Драко слишком любил свою мать, чтоб один раз и жестко сказать ей не лезть. Тебе повезло, дорогуша. Потому что мне плевать, как вы живете, если вы счастливы.
Доминик хмыкнула.
— А не вы ли капали мне на мозги по поводу детей?
— Свекрови положено иногда быть сволочью. Чтоб жена вспоминала о том, что у нее есть родная мать, которой можно поплакаться.
— О, мы вас ненавидели.
— Мне плевать, что вы думали, я о вас не думала вообще. — Астория похлопала ее по ладони, дымя в лицо сигаретой.
Кутаясь в плед и наблюдая за тем, как гнутся на ветру тисы, Доминик вздохнула:
— Вы же мятежница.
— Что? — Астория или не расслышала, или удивилась.
— Ваш протест был во всем. Вы ломали эту семью, боролись за мужа, за себя и свое слово в этом доме. Почему вы не боролись за сына?
Глаза Астории округлились, а губы поджались, растягивая искусственную молодость на точеном лице. Ожидая яд, который в нее выплюнет строптивая ведьма, Доминик была поражена, услышав простое:
— Мне не позволили быть ему настоящей матерью.
— Как кто-то мог запретить вам быть матерью ребенку, которого вы родили? Кем нужно быть?
— Нарциссой Малфой.
Астория выдохнула тонкую струйку дыма.
— Мне не позволили кормить его, потому что он был слишком слаб. Не позволили нянчить, потому что для этого есть эльфы. Не дали воспитывать, потому что гувернеры и старшие знали, как лучше. Мне даже не позволили дать ему имя, — она вздохнула. — Они сделали все, чтоб не позволить ему меня полюбить.
— Но где все это время был Драко?
— На работе. Он спасал министерство после того, как идеалы его молодости едва не уничтожили страну.
Глянув в небо, блеснувшее молнией над мерцающим защитным куполом, Астория поднялась на ноги.
— Идем. Сейчас начнется ливень.
В бывшей спальне Скорпиуса, готовясь ко сну, который снова обещал быть вымученным и неспокойным, Доминик долго сидела на кровати у большого зеркала и медленно водила щеткой по влажным волнистым волосам. За окном снова шумел ливень и дребезжали на ветру карнизы.
Кровать была теплой. Одеяло и простынь явно прогрели услужливые, хоть и оскорбленные домовики. Забравшись в постель и тоскливо глянув на вчерашнюю книгу, ничуть не помогшую скоротать вечер, Доминик задула свечи. Давя мысли, настоящие, она думала о том, как бы завтра с утра связаться с ликвидатором проклятий, или его каким-то начальством, и уточнить, какого черта специалист не спешит выполнять свою работу.
«Работа».
Настоящие мысли победили. В темноте, стараясь спать, Доминик распахнула глаза.
«Я выйду на работу».
Куда? Она не работала столько времени. Ничего не умела и даже не училась. Не знала, чего бы хотела, и не помнила, о чем мечтала, сдавая С.О.В.
«И вот мне сорок три», — думала Доминик, чувствуя, как промокает под щекой подушка. — «Опоздала начинать».
Даже не дрогнув от раската грома, она зажмурилась.
— Зато сколько же ты наготовила еды. Какая у тебя чистая кухня. Какая же ты молодец, Доминик.
И прекрасно понимала, что когда чертов ликвидатор выполнит свою работу, а она вернется на Шафтсбери-авеню, то ничего не изменится. Все мысли о чудесах другой жизни, на которую она не решится и которую не проживет, так и останутся слезами на подушке — они высохнут к утру и их никогда не заметит ее муж.
Глядя в темный угол, где пылилась школьная метла Скорпиуса, Доминик натянула одеяло по самый подбородок.
«Я хорошо играла в квиддич. И была охотником Когтеврана. Как я не боялась в двенадцать лет залезть на метлу и взлететь так высоко? И не упасть?»
Она была ребенком, который ничего не боится, кроме завхоза Филча. Она могла, наверное, все.
«Пожалуйста», — снова шмыгнула носом Доминик, вместо темного неба глядя в угол, где пылилась достоянием прошлого школьная метла. — «Если не все потеряно, если я еще могу хоть что-то, пожалуйста, дай мне знак».
Господь вряд ли обитал в углу, где пылилась метла. Он вряд ли услышал — Доминик даже просить как следует духу не хватило. Поджав колени, она вскоре уснула, забывшись и снова из последних сил надеясь, что завтра наступит и будет другим.
Кровать так дернуло вверх, что Доминик проснулась от короткого ощущения полета. С грохотом приземлившись и стуча ножками по дрожащему полу, кровать покачивалась.
Следующий толчок земли, от которого содрогнулось поместье, свалил прикроватную тумбочку.
Выскочив из кровати, как ужаленная, Доминик запуталась в сползшем одеяле и упала. Пятясь и чувствуя, как под ней дрожит пол, она нашарила рукой угол письменного стола и, опершись, поднялась на ноги. Нашарив закатившуюся под кровать палочку, она выбежала из комнаты, не оглядываясь.
В коридоре стучали рамы картин о дрожащие стены. Услышав оклик, Доминик пробежала вперед по коридору и, остановившись на пролете парадной лестницы, задрала головы.
— Что это было? — С балкона третьего этажа свесилась, сжимая канделябр, перепуганная Астория. — Ты слышала?
Доминик, подсвечивая палочкой, закивала. Астория, спешно спускаясь на второй этаж, придерживая длинный подол ночной сорочки. Свечи покачивались в канделябре, пламя подрагивало.
— Ты слышала этот звук? — Натянутая гладкая кожа, казалось, не выдерживала всей мимики, на которую было способно побледневшее лицо Астории.
— Звук?
— Кто-то орал, ты не слышала?
Доминик в ужасе качала головой. Но не могла не подметить, что пижамный комплект Астории выглядел богаче ее свадебного платья. На свекрови была длинная ночная сорочка, щедро отделанная кружевом и лентами, и длинный темно-алый шелковый халат с широкими рукавами.
Послышался грохот — поместье снова содрогнулось. Где-то захлопали двери, а внизу застучала перекинутая мебель.
— Это то, о чем я говорила, — шептала Доминик, пригнув голову и наблюдая, как качается люстра. — Вчера я тоже это слышала.
— Без паники, спокойно, — одернула Астория голосом, который ни разу не внушал спокойствие. — Должно быть объяснение этому. Должно быть…
Она резво огляделась. Ее темные волосы, собранные в две косы, подколотые на затылке гребнем, едва не задели выбившимися прядями свечи в канделябре.
— Ну конечно, должно быть это просто гром!
— Гром?! — Доминик опешила. — Вы вообще гром в своей жизни слышали?
Огрызнуться Астории не дал замеченный огонек на первом этаже. Женщины переглянулись и склонились над ограждением парадной лестницы. В тишине, которую прерывал глухой раскат грома, тихонько скрипнула дверь где-то внизу. Огонек исчез.
— Это эльф-домовик, — прошептала Доминик. — Он и прошлой ночью ходил внизу.
Астория выпрямилась.
— Так, а ну пойдем. — И, сжав руку Доминик, потащила невестку вниз по ступенькам.
— За домовиком?
— Домовики Малфоев хранят секретов больше, чем Отдел Тайн, — заверила Астория. — Идем, идем.
Едва поспевая и не наступая Астории на подол ночной сорочки, Доминик с сомнением проговорила:
— Я не понимаю, причем здесь домовик, он просто может ходить и прибираться. Защитный купол не дает им трансгрессировать, говорил мистер Малфой…
— Мы с тобой едва не поседели и выбежали из комнат, а эта кухонная мартышка даже не обернулась, когда поместье задрожало. И это притом, что домовики бояться даже громких голосов. Смелее, дорогуша, спать сегодня уже не предвидится.
Они миновали холл и спешно шагали вдоль стены к коридору. И вздрогнули обе, когда из стены послышалось громкое мычание.
— Иди к себе! — рявкнула Доминик, действительно, едва не поседев.
Слабоумный предок Брутус пугливо спрятался за раму и исчез.
— Да что с ним не так?
— Со всеми ними, раз столько лет считали, что женить племянниц на дядях — хорошая идея для сохранения чистой крови, — скривилась Астория.
Дверь за которой исчез домовик, была заперта. Астория дернула кольцо и в возмущении обернулась.
— Мартышка носит ключи.
Сжав пальцы на стальном кольце, Доминик дернула дверь на себя. Замок щелкнул, легко поддавшись. Лицо Астории вытянулось под тихий скрип несмазанных петель.
— Да кто ты такая, чтоб тебе открывались здесь все двери?
— Леди Малфой, просто напоминаю.
Астория вытянула руку с канделябром вперед. Впереди, за той самой дверью, была кромешная тьма — от самой двери вниз спускалась длинная крутая лестница.
— После вас, леди Малфой.
«Ссыкуха старая», — шипела Доминик и, подсвечивая палочкой, осторожно спустилась на первые ступеньки.
Ступеньки были крохотными — не для человеческой ноги. Рискуя свалиться вниз и пропахать лицом лестницу, они двигались очень медленно. Астория ныла и ругалась — ее сорочка грозилась стать причиной, по которой она рухнет вниз и собьет с ног спускающуюся впереди Доминик. Свечи в канделябре дрожали от сквозняка. Из подземелья тянуло холодом.
— Что там внизу? — шепнула Доминик. — Вы бывали здесь?
— Однажды, — придерживая подол сорочки, сообщила Астория. — Когда маленький Скорпиус учился ходить и сбежал из детской на третьем этаже…
Ее голос растворился в ужасающем грохоте и скрипе — хлопали металлические двери. Доминик пригнула спину, боясь, что низкий потолок рухнет прямо на них.
Луч из волшебной палочки осветил сгорбленную фигуру эльфа-домовика, отпирающую тяжелую дверь.
— Стой! — крикнула Астория, так резво обогнав Доминик на лестнице, что позабыла явно об опасности споткнуться о подол сорочки.
Домовик неспешно обернулся. Он был подслеповат — его прищуренные глаза были полны желтоватого гноя. Тем не менее, домовик узнал временных обитательниц поместья.
— Шлюха-предательница шастает по поместью хозяина, как гнусная паучиха…
Наотмашь ударив домовика по уродливому лицу, Астория замахнулась канделябром. Домовик не выглядел испуганным или ляпнувшим лишнего — он лишь затряс головой и медленно потопал на лестницу.
— Что ты там прячешь? — строго спросила Доминик, перегородив ему путь. — Отвечай!
Домовик приоткрыл рот.
— Осквернительница крови кричит на…
— Я — единственная ныне живущая леди Благороднейшего и Древнейшего Семейства Малфой! Я — законная жена Скорпиуса Малфоя, и твоя законная хозяйка! — рявкнула Доминик, заглушая очередной раскат грохота. — Осквернишь своей вонючей кровью этот дом ты, когда мой муж узнает о неповиновении!
— Молодец, хорошо начала, — Астория уважительно хмыкнула. И резко повернулась к эльфу. — Отвечай хозяйке!
Эльф смотрел на Доминик с недоверием и щурил гнойные глаза. Вытянув палочку прямо ему в лоб, Доминик вскинула брови, и эльф медленно поднял тонкие морщинистые руки вверх. На пол из его рук выпал ворох пропитанного кровью тряпья.
— Это кровь? — голос Астории дрогнул. — Да? Это кровь?
— Что в подземелье? — сердце Доминик дрогнуло. Она не узнала свой глухой голос.
— Кого ты покалечил, мелкое животное? Что ты там прячешь? — кричала Астория, пятясь от тряпья.
— Что в подземелье? — Доминик слепо смотрела в закрытые двери.
Астория махнула канделябром, затушив случайно одну свечу.
— Я немедленно сообщу сыну о том, что здесь происходит! Скажи ему! Ты скажи! Эта мерзость все понимает, и молчит!
Доминик перевела взгляд с закрытых дверей на домовика.
— Кто приказал тебе охранять подземелье? — прошептала она.
Губы домовика задрожали. В презрении, ненависти и невозможности не подчиниться приказу действительно законной хозяйки.
— Пиккер всегда верно служит своим хозяевам. Он служил хозяину еще хозяину Люциусу в прежние времена. Пиккер никогда не задает вопросов, Пиккер подчиняется хозяину, — проскрипел эльф. — Хозяин Скорпиус вернулся в родной дом и отыскал старого Пиккера.
Доминик подавилась вздохом. Губы ее задрожали.
— Пиккер, — прошептала она строго. — Что хозяин Скорпиус приказал тебе охранять?
Старый домовик приоткрыл рот, испустив хриплый смешок.
— Хозяин Скорпиус, — прогудел он. — Приказал Пиккеру держать рот на замке.
Доминик сжала руку в кулак.
— Вон, — бросила она.
Пиккер отвесил низкий поклон и поплелся по лестнице вверх, не оглядываясь и что-то тихо причитая себе под нос. Уставившись в закрытую дверь и дождавшись, пока засов отопрется сам по себе, Доминик распахнула тайник старого домовика.
Впереди были низкие полукруглые темницы, давно пустующие, со времен страшного темного времени. Но одна явно не пустовала — ее решетчатая дверь дернулась, задрожав с утробным лязгом. Доминик направила палочку вперед.
Дверь снова дрогнула — едва не выгнулась от удара изнутри камеры. Стены задрожали, словно кто-то пытался пробить в них брешь. Чувствуя, как ахнувшая Астория сжала ее руку, Доминик шагнула вперед, навстречу дрожащей двери. Свет на конце палочки дрожал — дрожала и рука, сжимающая рукоять. Медленно приближаясь к решетке, Доминик заглядывая в темноту, что за ней скрывалась и охранялась старым домовиком.
И дернулась назад, когда навстречу, ударившись о решетку всем весом, бросился узник подземелий. Его крепкое, залитое кровью тело, покрытое глубокими рваными ранами, казалось сломанным, покореженным. На коже темнели живые черные шрамы: они бешено извивались, словно вкручивающиеся глубоко в плоть пиявки, покрывали левую часть тела. Неестественно согнутые руки были прикованы длинными цепями к противоположной стене — они тянулись за узником безжизненно. Длинная грива свалянных волос всклокочено топорщилась, распахнутые черные глаза смотрели на свет волшебной палочки и лицо волшебницы за решеткой с ужасом. Тяжелая челюсть, затянутая скрывающей рот плотной повязкой из коричневой кожи, дрожала.
— Нам нельзя здесь быть. — Прошептала позади Астория. Она судорожно вдыхала пропитанный солью воздух.
Губы Доминик дрожали. Тонкие пальцы, просунувшись сквозь решетку, робко дотронулись до липкой от крови и грязи щеки. Узник дернулся назад, как побитая собака, лязгнув цепями. Он ссутулился и, зажмурившись, замотал головой.
«Хозяин Скорпиус приказал Пиккеру держать рот на замке», — звучал в голове голос старого домовика.
— Что ты делаешь? — выдохнула Астория.
Сжав на решетке руку и распахнув закрытые двери, Доминик шагнула в темницу. И, подняв руки вверх, медленно опустила на каменный пол волшебную палочку. Узник едва дышал. Его широкая спина была изуродована, напоминала сплошную рану и выгибалась дугой — в плоти виднелся нечеловеческий гребень острых позвонков.
Осторожно вытягивая пальцы навстречу полускрытому повязкой лицу, Доминик дрожала и в половину не так сильно, как тот, кому она хотела помочь. Когда ее руки дотянулись до повязки и нашарили застежку ремешка, узник зажмурился и просто застыл, покачиваясь от колотившей его дрожи. Чувствуя жар кожи и пытаясь расстегнуть замок на повязке, Доминик чувствовала, что не может даже сдвинуть ремешок с места — тот словно врос в скулу и не поддавался. Она попыталась расстегнуть повязку снова, но ойкнула, когда узник вдруг сжал ее запястье и оттолкнул от себя. Астория, сцапав Доминик, оттащила из темницы, и в ту же секунду узник рухнул на колени, сгорбился, выгибая испещренную костяным гребнем спину и замычал в повязку, не в силах прокричать. Вытянутые и скованные цепями руки сжали кулаки. Раздался хруст, с которым вытягивались позвонки и опускались плечи.
— Я приведу помощь, — прошептала Доминик, пятясь назад. — Я.
Она уже бежала, прежде чем успела бросить на узника обнадеживающий взгляд. Астория, комкая подол сорочки, мчалась по крутой лестнице следом.
— Какую помощь ты приведешь? — кричала она, едва дыша, когда они поднялись. — Ты даже не знаешь, кто это и что с ним!
Доминик дернулась.
— Нам нужно дождаться Скорпиуса, — прошептала Астория. — Я уверена, у него есть на это объясне…
— Какое?! — рявкнула Доминик. — Он держит в подземелье человека! И ты видела своими глазами, каким именно! Ты сейчас действительно считаешь, что нужно отправиться спать, а утром, после завтрака, написать Скорпиусу и спросить, не затруднит ли его оторваться от работы и пояснить, что за хуйня происходит в его доме?!
Астория хлопала глазами. И, закрыв веки на мгновение, выдохнула:
— Да, херню сказала. Ты права. Сейчас, — Она глянула на каминные часы. — Третий час ночи. Я… я сейчас же сообщу Виктору, он приедет и заберет нас. А ты зови кого-нибудь на помощь… кого?
— Кого? — прошептала Доминик, не до конца понимая, как вообще будет работать ее импульсивный план.
— Не знаю, но, мне показалось, внизу нужен доктор…
Доминик распахнула глаза и рот одновременно.
— Да.
Глава отделения критических состояний больницы Святого Мунго всегда мог похвастаться насыщенностью трудовых будней. Семнадцатичасовая смена закончилась, и она затянулась — всем хосписом Святого Мунго из палаты ковшами убирали гной, в который превратилась нижняя часть туловища волшебника, чьи эксперименты с зельями закончили плачевно. Целитель Уизли, помыв руки от гноя, доел остывший кусок филе, запил остывшим чаем и под покровом ночи направлялся домой. Где планировал хорошо выспаться, чтоб с новыми силами начать день тренировкой, затем сеансом у психотерапевта, а затем еще одной тренировкой, но не на беговой дорожке и не со штангой, а полусогнутым и посреди шпинатной плантации на ферме бывшей жены. Планы были четко намечены, пока в кармане не зазвонил телефон.
— Объясни!
Но Доминик дернула его за руку и потащила вперед, казалось, даже прежде, чем скрипнули отворившиеся ворота. Едва поспевая за ней по дороге к поместью, Луи окликнул снова:
— И что ты здесь вообще делаешь?
Одного взгляда в ночной полутьме, освещенной уличными фонарями ему хватило, чтоб понять — что-то действительно случилось. Прежде спокойная и даже апатичная, чем порой пугала, Доминик, была всклокоченной и дерганой.
— В подземелье человек, — она резко обернулась на высоком крыльце. — Ему нужна помощь.
В темном холле под потолком покачивалась тяжелая люстра, потухшие свечи которой дымили. Натертый пол скользил по ногами, вспыхивали сами по себе лампы, подсвечивая путь и приглашая подняться на парадную лестницу. Но Доминик потянула брата вперед, в узкий коридор, огибающий холл. Луи вертел головой, оглядываясь. На стенах, перемещаясь из полотна в полотно, суетились переполошенные ночной суетой обитатели картин. А у двери, к которой спешила Доминик, крутилась и явно с опаской пятилась, женщина в помпезном алом халате.
— У меня отличная идея, — истерично дрогнувшим голосом произнесла она. — Давайте все отсюда уйдем.
Толкнув запертую на замок дверь и с легкостью ее отворив, Доминик первой поспешила вниз по крутой лестнице. Взяв у Астории канделябр и подсвечивая темный спуск, Луи направился следом.
— Так, серьезно. Человек в подземелье? Здесь есть подземелье?
Доминик, сбивчиво дыша, закивала. Луи, тревожно глядя ей в спину, безропотно спускался. Астория, которая мысленно была уже на другом конце Европы да подальше от проклятого дома, плелась следом, тихонечко паникуя и стараясь не запутаться в подоле ночной сорочки.
— Боже, я сейчас умру, — простонала она, перепугавшись и едва не рухнув Луи в спину, когда внизу внезапно загрохотали решетчатые двери темницы. И, вцепившись ему в плечо, заглянула в освещенное огнем свечей лицо. — О, молодой человек, у вас такое запоминающееся лицо. А не вы ли это были на моем девичнике по случаю именин несколько лет назад?
Луи сомкнул губы.
— Нет, я целитель. Вы могли видеть меня на свадьбе сына.
— Так вы и были тогда целителем, только в образе…
— Нет.
— Но я точно помню, что еще потеряла обручальное кольцо у вас в…
— Так, сколько нам еще спускаться? — Луи резко спросил, подняв канделябр выше, чтоб воск со свечей не капал Доминик на волосы.
Доминик, подсвечивая палочкой под ноги, вытянула руку вперед. Уже виднелись двери, которые прежде закрывал старый домовик.
— Туда.
Спрыгнув с последних двух ступенек, Доминик снова толкнула запертые двери. Засовы исчезли вмиг, позволяя двери открыться, скрипя ржавыми петлями. Луи поднес канделябр в затухшему факелу на стене и поспешил вслед за сестрой в проход, окруженный низкими темницами.
— Теперь слушай меня и успокойся, — говорил Луи, нагнав Доминик. — Всему есть объяснение, пусть и неочевидное…
— Да-да, верно, — закивала Астория.
— … удержать человека против воли, хоть в темнице, хоть в комнате, это незаконно. Малфои работают в министерстве, стали бы они нарушать закон и так рисковать, да и зачем, ведь… Ох, блядь!
Луи задохнулся собственными словами, когда они оказались у темницы, решетчатая дверь которой снова оказалась закрыта. Доминик, не опуская руки, сжимающей волшебную палочку, медленно повернула голову. Луи тоже повернулся к ней.
— Забудь, что я сказал.
Рывком отворив дверь темницы и пропустив брата вперед, Доминик заскочила следом.
— Тише, тише! — она выставила вперед руки, успокаивая попятившегося назад узника.
Тот не стоял на ногах, а отползал, отталкиваясь на сбитых локтях. Цепи, тянущие его назад, тяжело заколыхались.
Луи опустился на корточки рядом. И, с секунду глядя пораженно, обернулся назад.
— Да что здесь происходит?
— А тебе показалось, что это какая-то шутка среди ночи? — с вызовом спросила Астория, брезгливо отодвинувшись от стены камеры и скрестив руки на груди.
— Вода, тряпки, быстро, — бросил Луи. И, оглядев вывернутые скованные руки, осторожно обхватил крепко предплечье, отчего узник дернулся так, что едва не вырвал цепи из стен. — Я просто посмотрю. Просто посмотрю.
Водя палочкой и нашептывая чары, очертившие в воздухе стопку чистых простыней, Доминик вздрогнула, когда Астория схватила ее за локоть и нависла над ухом.
— Мы должны кому-то сказать.
— Что? — Чистые простыни так и упали на каменный пол.
— Что? — Астория резко повернула Доминик в сторону скованного узника. — Умолчать о том, что здесь происходит? Закрыть глаза и просто забыть.
Луи пораженно и совершенно растеряно смотрел на вытянутую руку. Руки были местами покрыты твердыми струпьями, словно чешуей, а от кистей были черными, каменно-твердыми с согнутыми и огромными когтями вместо пальцев. Переводя взгляд на скрюченную спину, из которой топорщился гребень острых позвонков, Луи и вовсе едва не отскочил за решетку прочь — такого в своем хосписе он еще не видел. Спина хрустнула — лопатку дернуло вниз, и кость опустилась.
— Ты готова доложить на Скорпиуса в министерство? Не зная ничего? — шипела Доминик. — Что ты за мать, Астория? Это же твой сын.
— И посмотри, что он творит, — шипела в ответ Астория.
— Он сможет объяснить это.
— И ты проглотишь объяснение? Очнись, дура, и посмотри, наконец, перед собой. Какое объяснение может быть? У него в плену человек!
Треснула простыня, которую сильные руки Луи разорвали надвое. Доминик зажмурилась.
— Быть хорошей женой для тебя важнее, чем поступить правильно?
— Это не про поступить правильно, — прорычала Доминик. — Это про предательство.
Хрустнули кости.
— Боже мой, ты боишься его предать, но не боишься жить с ним дальше после того, как смиришься еще и с этим, — Астория резко вытянула руку, указав на узника. — Ты действительно лучшая жена для этой семьи. И это не комплимент, дорогуша, ты больная.
Астория тяжело вздохнула и расправила плечи.
— Ты все понимаешь, перестань быть хорошей женой…
— Это оборотень.
Волшебницы тут же обернулись. Луи, не веря собственному заключению, поднял взгляд.
— Оборотень? — Доминик вытаращила глаза.
— Он сам себя калечит. Кажется, я понимаю, что с ним происходит. Думаю, он пытается обращаться. Но я не понимаю, как это возможно, — Луи мотнул головой. —
Сейчас и близко не полнолуние.
— Ты уверен? А, — Доминик прикрыла глаза. — Ну да.
Луи пораженно наблюдал за узником. Плечи того дрогнули с ужасающим скрипом расправились. Булькающие хрипы заглушили лязг цепей.
— Его нельзя трогать. Единственное, чем я могу ему помочь, — проговорил Луи, придвинувшись ближе и вытянув руку. — Это снять маску, он задыхается. У кого ключ?
— Ключ? — в один голос спросили Доминик и Астория.
— От повязки.
— Там ремешок, — протянула Доминик. — Я пыталась расстегнуть, но не смогла, может ты…
— Без ключа не снять никаким заклинанием, поверь, я знаю, что это за маски, и кто их придумал.
Луи повернулся.
— Ладно, — выдохнул он. — Ремень можно попробовать разорвать.
И медленно вытянул руку навстречу повязке, скрывающей половину обезумевшего лица. Узник дернулся и снова захрипел в маску, плотно прилегающую ко рту и носу.
— Спокойно, я сниму, — шептал Луи, нащупав впивающийся в щеку ремешок со стальной застежкой.
— Да просто дерни, — прошептала Доминик. — Он хлипкий.
— Сейчас будет чуть-чуть больно, но очень быстро. — Пальцы Луи поддели действительно хлипкий с виду ремешок. — Раз...
Узник, тараща налитые кровью глаза отпрянул и, вдруг взбеленившись, так дернулся, что вырвал цепь, сковавшую руку, вместе с куском стены. Тяжелая цепь, взметнувшись вслед за рукой, блеснула, а Луи едва успел разглядеть в полутьме стремительно приближающиеся к лицу огромные острые когти.
Доминик закричала, закрыв лицо руками.
Отклонив голову, Луи тяжело дышал. Огромная лапа, мало напоминающая человеческую руку, застыла у его лица, а дрогнувшее левое веко ощущало щекотку прикосновения твердого, как заточенный камень, когтя. Доминик, задохнувшись выдохом, ссутулилась и уперла руки в дрожащие колени. А серо-белая от ужаса Астория, чудом успевшая перехватить и сжать занесенную над лицом целителя Уизли руку за покрытое струпьями запястье, была как никогда близка к обмороку.
Узник был, кажется, в не меньшем ужасе. Его бешено метавшиеся глаза глядели по сторонам, а живот быстро-быстро поджимался. Хриплые безуспешные выдохи в плотную кожу повязки заставляли его давиться.
— Астория, спокойно, — прошептала Доминик, сжав ее руку.
Астория повернула голову.
— Только не ори.
Но губы Астории уже дрожали.
— Не ори, Астория, — взмолилась Доминик, уверенная в том, что громкий звук заставит узника снова напасть.
Луи, отпрянув и поднявшись на ноги, даже на них не глянул.
— Надо снять повязку! Ему нечем дышать! — крикнул он, рискуя снова пробудить чудовище.
Вырванная из стены цепь прыткой змеей обвила шею узника и потащила обратно к стене. Когтистые руки, пытаясь разорвать путы, царапали шею и грудь.
— Финита! — воскликнула Доминик, махнув палочкой. Цепь, застыв, без движения в воздухе, резко упала на каменный пол.
Бросившись к узнику с таким бесстрашием, словно и не лишился почти глаза пару секунд назад, Луи с силой отнял его руки. Узник в агонии мычал в повязку, захлебываясь и хрипя, и пытался ее стащить, но острые когти не оставляли на плотной коже и царапин.
— Не могу, — бросил Луи, пытаясь рвать ремешок руками. Повязка, словно чуя угрозу, впивалась в лицо узника все крепче, сжимая скулы так, что счесала на них кожу.
Тело узника выгибалось и хрустело. Налитые кровью глаза закатывались.
— Ручка, — Луи резко обернулся.
— Что? — Доминик отшатнулась.
— Шариковая ручка, самая обычная.
Астория ощупала карманы халата.
— У меня нет.
Дрожащими руками очерчивая контур и что есть сил вспоминая, где в поместье место перьев могла бы быть простая ручка, Доминик даже не спросила, что брат собрался в такой момент подписывать. Луи, одной рукой удерживая узника, успел подхватить появившуюся ручку прежде чем та, зависнув на секунду в воздухе, упала на пол.
— Ты что собрался…
Открутив зубами пластмассовый носик и вытащив чернильный стержень, Луи с силой прижал узника к полу и резким движением вонзил ручку ему в горло. Узник застыл и даже его глаза остекленели.
— Вдо-о-ох, — прошептал Луи, быстро открутив колпачок от торчащей из горла ручки. — И выдох.
Ответом был протяжный хрип. Грудь узника медленно вздымалась. А позади послышался глухой удар — на этом нервы лишившейся чувств Астории откланялись и покинули подземелье.
Луи выпрямился и отряхнул руки. Поймав взгляд сестры, он произнес:
— Больше я не могу ничего. Только обезболить.
— Оставить его здесь?
— Да. Нельзя даже приближаться к оборотню, когда он превращается.
— Мы не знаем, что это оборотень, — прошептала Доминик.
— Да мы ничего не знаем.
Луи вытянул ладонь, и Доминик, поняв без слов, протянула ему волшебную палочку. Их зеленые глаза встретили взгляды друг друга в свете дальнего факела.
— Что у вас происходит?
Доминик покачала головой.
— Я не знаю.
Прикрыв дверь темницы, Доминик смотрела перед собой, но не видела ничего. Ее глаза слезились от тяжелого спертого воздуха.
— Я с места не сдвинусь и не уйду отсюда, пока Виктор не заберет меня домой! — вопила Астория, которую привели в чувства. — Виктор!
— Его здесь нет.
— Виктор!!!
— Да идем уже, — Доминик толкнула ее к крутой лестнице.
Луи шагал последним, потушив по пути факел, и нагнав Доминик шепнул ей в ухо:
— Я сам его наберу.
— Думаешь, он бросит консульство и примчится по звонку? — Доминик обессиленно усмехнулась.
— Да, если не хочет, чтоб прежде по звонку примчались мракоборцы.
Доминик зажмурилась.
— Пожалуйста, мы разберемся, наверняка есть…
— Не слушай ее, — отозвалась Астория, поднимаясь первой и едва волоча ноги. — Вызывай кого нужно. А ты, дорогуша, во-первых, открой дверь.
И пропустила Доминик вперед. Та уже отработанным движением толкнула запертую дверь, открывая проход в холл.
— А, во-вторых, собирай свои вещи, ты поживешь с нами в Варне.
— Что? — опешила Доминик, щурясь от огоньков свечей в освещенном холле.
— Здесь ты будешь только мешать.
— Никуда не нужно уезжать, — устало проговорил Луи. — Она поживет у меня.
— Да конечно, а потом через три дня послушает красивых оправданий и вернется домой.
Шагая вперед и слыша спор за спиной, Доминик закрыла глаза.
Луи, нашарив телефон в кармане джинсов, шагал к выходу. Астория рухнула на софу и продолжила умирать от нервного потрясения. А Доминик, слыша шепот портретов у самого уха, не глядя, направилась в спальню.