Игры в богов

Мистер Роквелл судорожно помешивал чайной ложкой односолодовый виски в кружке. Ложка аж колотила по стенкам кружки, рискуя пробить дыры и расплескать содержимое, а сама кружка, казалось, полетит на полной скорости в экран ноутбука через три, два один… — Просто одну кнопку нажми, — сквозь зубы цедил мистер Роквелл. — Нет. Мы тебя не слышим. Поздняя видеоконференция с иностранными коллегами еще не началась, но уже затянулась на полчаса — глава мракоборцев Франции не мог разобраться с техникой не-магов. Листая то инструкцию к компьютеру, то жестами пытаясь объясняться с участниками конференции, он готов был разбить адскую машину. — Перезагрузись, окей, — мистер Роквелл прикрыл глаза. — Просто перезагрузи компьютер. Не сомневаясь, что под перезагрузкой компьютера француз понял вырвать провод из розетки с яростью тысячи воинов, мистер Роквелл косо глянул в экран. Окошко, в котором мракоборец из Франции тупил над техническим прогрессом, было темным и оповещало о том, что контакт не в сети. Зато между прочими участниками позднего совещания повисла неловкая пауза. Самый главный мракоборец Восточной Европы воспользовался техническими неполадками связи, чтоб обернуться и громко ругаться с женой, позабыв при этом выключить и камеру, и микрофон. — Край на баниците със зеле, омръзна ми да живея така, Ирма! — кричал волшебник, оборачиваясь на машущую руками женщину. Пока он ругался и тряс тарелкой, его коллега-швед из Северного Содружества лучезарно улыбался и моргал, так близко сидя у камеры, что его лицо занимало всю рамку. Бессменный мракоборец Британии, знаменитый Гарри Поттер, коротал ожиданием поглядыванием в газету. Их с мистером Роквеллом взгляды пересеклись раз и случайно, и от повисшей неловкости, казалось, операционная система слетит с компьютеров обоих. Задумчиво глядя в стену, потому что та была страх какой интересной, мистер Роквелл думал о том, как бы окончательно спихнуть разнесшего аэропорт Нового Орлеана дракона-беглеца на европейских коллег и не заниматься еще и проблемами сохранения популяции фантастических тварей, когда дернулся на тихий и очень неприятный скрип. Затылок обожгло сквозняком. Повернув голову и наблюдая за тем, как скрипит медленно закрывающаяся входная дверь, мистер Роквелл махнул палочкой, значительно ускорив процесс — дверь с хлопком захлопнулась, а замки тут же щелкнули. Сквозняк исчез, но не исчезло гнетущее ощущение чьего-то присутствия, и уж точно не иностранных коллег на экране. Скрипнули паркетные доски, и вдруг потух яркий свет потолочной лампы, оставив гореть лишь светильник на тумбочке рядом с подлокотником. Мистер Роквелл, задержав дыхание, сжал волшебную палочку. И глядел в экран на коллег, которые с живым интересом начали гадать в чем дело, и что это была за промелькнувшая позади него тень. Нет это не полтергейсты и не демоны обитали в квартире по Массачусетс-авеню и сводили с ума ее хозяина. Это был всего лишь я, подкравшийся в вечерней тиши на цыпочках, медленно-медленно приблизивший голову к лицу Роквелла и, размашисто облизнув колючую щеку до самого дернувшегося глаза, томно прошептал: — Я украл нам персики. На моем лице сжалась рука и мягко отодвинула, а я, лишь успев краем глаза увидеть лица важных мужчин в квадратиках на экране ноутбука, смутился: — Добрый вечер. Смутился, да. Но не так, как когда присмотрелся. — Папа? Роквелл, надо отдать должное, и бровью не повел. Его постное лицо как смотрело в экран, так и продолжило смотреть, будто уверяя всех глазеющих, что им показалось. — Прошу прощения, неполадки со связью. Слабый сигнал. — Да че ты ну, нормальный сигнал, вышка строго в небо, — протянул я сконфужено, но Роквелл захлопнул ноутбук и медленно-медленно, словно щадя скрипучие шарниры, повернул голову. Давно так ясно не казалось, что меня сейчас будут бить. — Я просто хотел как-то эффектно оповестить о ведре персиков на ужин. И кто бы знал, что от побоев меня спасла, пусть и косвенно, но Сильвия. Мистер Роквелл, как истинный джентльмен, не смог поднять ни руку, ни ногу на существо, одетое в футболку с петушком. Хмурый лоб аж разгладился от удивления. — А это что за… — Крутая, да? — я оттянул края футболки. — Рената подарила. — Это. — Роквелл сглотнул ком в горле. — Прекрасно. Я просиял — как знал, что Роквелл, будучи человеком практичным, по достоинству оценит натуральный хлопок и креативный дизайн. — Кстати, — я побежал к оставленному пакету. — Рената и тебе передала футболку в подарок, за все, что ты для нее сделал. Сейчас покажу. Мистер Роквелл заранее напрягся, будто почему-то ожидал от подарка Сильвии подвоха. Я пошуршал пакетами, достал сверток и торжественно развернул фирменную белую футболку с крупной надписью «ААП: Американская Ассоциация Пенсионеров». — О, какая! — Рената, — прошелестел мистер Роквелл. — И как такая широкая душа умещается в тридцати килограммах веса? — А голубка на воротник она сама пришила. — Золотое сердце, золотые руки. — Роквелл улыбнулся, но быстро посерьезнел. — Все, спрячь. — Не будешь носить? — В Вулворт-билдинг очень строгий дресс-код. — А можно я себе заберу? — Только потому, что ты мне все еще очень дорог, — Роквелл скосил взгляд. Я просиял. Две футболки! Две! Ох, чую, буду в Дурмстранге осенью самым красивым. Футболка от Американской Ассоциации Пенсионеров оказалась мне велика — плечевые швы сползли к локтям, прибавляя этакий элемент эротики в мой новый образ. — Ну, — Я вернулся на кухню и раскинул руки. — На кого я похож? Роквелл тяжело отхлебнул из кружки. — На родовое проклятье и одиннадцатую казнь египетскую. Ну хоть не на говно, и то комплимент. Альбус Северус Поттер — прекрасен всегда, прекрасен во всем. — Один вопрос, — Роквелл перевел взгляд на пластиковое ведро, доверху наполненное персиками. — Даже не зачем. Как можно незаметно украсть ведро? Вытянув из чашки размокший чайный пакетик, я фыркнул от такой наивности. — И не такое мимо кассы проносили. За сорванную эффектным появлением конференц-связь моя голова с плеч не слетела. К своему удивлению, я не ощущал стыда, Роквелл же — ретро-звезда американской сексуальности и подавно. Что ж, по крайней мере уверенность отца в том, что я не уехал в отпуск, а снова вляпался по самые брови и провожу каникулы за решеткой, рухнула под гнетом, так сказать, прямых доказательств. — Значит, — проговорил мистер Роквелл, когда мы сидели на высоких табуретах вокруг кухонных тумб и ковыряли вилками в сковороде со спагетти. — Прогулка с Ренатой удалась? Я, наматывая спагетти на вилку так, кивнул. — Да. И поднял взгляд, дав понять, что праздный интерес Роквелла к моей подруге понят, но проверку искренностью провалил с треском. — Она не рассказала мне ничего, что могла бы утаить от тебя. — Я и не думал. — Брось, — усмехнулся я.- Ты ненавидишь Ренату. И у тебя есть все основания ей не верить. — Это уж точно, — кивнул Роквелл, но уточнил не сразу. — Я не ненавижу ее. Ненависть — это слишком личное чувство. — Вообще без осуждения, Джон. Я вас сдружить и пытаться не буду. Мы друг у друга за столько лет крови выпили больше, чем из всех доноров колония вампиров на юге. Она сука, это факт. Я скосил взгляд, едва заметно (надеюсь) злорадствуя. — А что, Рената устроила МАКУСА встряску? Часто подшучивая над тем, что с проявлением эмоций и мимикой Роквелла только учиться распознавать инсульт, я почти ощущал идиотскую гордость, когда он скривился и крепко сжал вилку. «Кобра, надеюсь, ты их разъебала вдоль, поперек и по-диагонали». — Она. — Роквелл так тщательно подбирал слова, что начал хмуриться. — Ты знаешь, это не ненависть к Ренате Рамирез. А к системе, к которой в шестерни попал бриллиант, а она его выбросила в утиль, потому что он в порошок не стирается. Я вскинул бровь, ожидая услышать поток отборнейшей смачной ругани. — Попади Рената в свое время не в логово купли-продажи улик и должностей, а в действительно штаб-квартиру мракоборцев, под крыло нормального начальства, вроде твоего отца или Делии Вонг… С ее-то мозгами и мотивацией — я думаю, это был бы другой человек, а вот того дерьма с культом не было бы и подавно. Хотя, черт знает, — пожал плечами Роквелл. — Это самый большой талант афериста на моей памяти. Такое не припудрить, однажды выстрелит. И почему я тогда ощутил такой укол обиды? Детской и глупой? Ученик афериста ведь давно превзошел своего учителя. Но, видимо, не учительницу. Я давно отбросил попытки видеть в Сильвии конкурента. Во-первых, при попытках конкурировать ее смех, похожий на карканье посвященной в сатанизм чайки, слушать не хотелось. Во-вторых, чтоб конкурировать честно, стоило пройти ее путь, а я бы, признаюсь, сломался где-то на третьем перекрестке. — Просто чтоб ты понимал, — произнес Роквелл прохладным тоном. — Пока Рената сидела под защитой и надзором в Арлингтонской тюрьме, о ней не было слышно вообще. Шила, молилась и читала книжечки по праву. А на третий день как вышла, засудила МАКУСА за незаконный арест по делу с истекшими сроками давности, и перед судьей доказывала, что мы довели ее до истощения. И доказала, а потом два миллиона компенсации вложила даже не в свое бесплатное проживание на конспиративной квартире, а в интернет-магазин трусов! Роквелл явно ожидал, что я удивлюсь, но я лишь отправил в рот очередную фрикадельку. Мы ведь говорили не о ком-то абстрактном, а о той же женщине, что, мельком услышав в лабиринте Мохаве про золотой рудник под тюрьмой, за ночь сгенерировала серьезный и почти удавшийся план по его приватизации. Скажи спасибо, Джон, что Сильвия не выставила вам счет за почти что ее шахту, уничтоженную пожаром. «Интересно», — тут же подумал я. — «Что будет, если подкинуть кобре эту идею?» Смех смехом, а я понимал, что ситуация вокруг единственной полезной и пока еще вменяемой свидетельнице культа была совсем несмешной. Ведь как никто другой знал, что Сильвия часто забывала, что могла быть человеком, и по привычке вела себя как самая мразотная в мире вычислительная машина. Завтра обещала быть суббота, и я знал, что она не будет совместным выходным. Казалось, Роквелл чувствовал вину уже за то, что вообще возвращался из Вулворт-билдинг домой, потому что телом был рядом, а глаза то и дело косил в сторону глобуса с огоньками-отметками. Я не обижался и не злился, а что делать, как не принять и вздохнуть? Люди не меняются, и попытки насильно менять устойчивый уклад закончатся для меня не победой, а, скорей всего, тем же, чем и для тех других, кто когда-либо здесь жил. Но каково же было мое удивление, когда утром я проснулся и увидел, что место на кровати рядом не пустовало. Я косо глянул на часы. Почти десять утра. Когда я просыпался позже будильника и понимал, что опаздываю более, чем на полчаса, то смысла не видел вообще топать на работу и мозолить начальству взгляд опозданием. Правда, и по горбу за это получал: то каблуком Сильвии, то посохом Харфанга, но так я и был подчиненным. А вот будь я главным… Понимая, что лучше опоздавшего на службу не будить, потому как щас начнется это «где мой галстук, сварите мне кофе, вы все уволены!», я тихонечко сполз с кровати с целью еще более тихонечко прокрасться вниз и не будить Роквелла морганием. Но Альбус Северус Поттер спросонья и «тихонечко» — это разные вещи, а потому я сразу же перецепился на ровном месте, наступил на самую скрипучую доску, повалил стул, задел и треснул локтем окно и громко выругался. Встретив взгляд, я решил свалить свою грацию кита на ответственное отношение к работе ближнего: — А я решил тебя будить. — Спасибо, — Роквелл кивнул. — Зачем? — Почти десять. Бесценно наблюдать за тем, как тот, кто ежедневно решает важные вопросы государственной безопасности, пытается утром ранним понять кто он, где он и что происходит. — Сегодня суббота, — Роквелл рухнул обратно на подушку, синхронно с моим представлением о том, как пройдет этот день. Выходной! Такое простое слово принесло вдруг столько всего. Выходной, настоящий! Я почти визжал от того, что это значило на самом деле. Это значило день, целый день, не час, не два и даже не три, провести вместе, и обсуждая не его криминальную сводку и не моих тупых дурмстрангских детей, а что угодно. Делая что угодно. Все делая! Я никогда прежде так не ценил время. Просыпался один, целый день искал, чем себя занять до того момента, как с работы вернется Роквелл, и у нас будет несколько часов вспомнить, почему я здесь, а он — возвращается ночевать. И начался такой разбег мысли, что идеи не помещались в голову, грозясь разорвать мне черепушку и цветастым конфетти брызнуть в потолок. Целый день, двадцать четыре часа, нельзя терять не минуты, а значит надо срочно выталкивать Роквелла из кровати, потому что мы не успеем! Не успеем наши великие планы: сходить в супермаркет на экскурсию, полюбоваться цветущей сакурой, посетить Гранд-Каньон, побывать в кинотеатре, на последнем ряду, посетить казино, встретить закат на крыше и еще пятнадцать промежуточных опций между самым основным. Меня аж распирало, но жизнь внесла свои коррективы и вовремя встряхнула. Какой Гранд-Каньон, какая сакура, когда на улице — сорок жары, безветренный штиль и ни дюйма тени, а сил хватало едва на то, чтоб лежать на диване, грызть персики и не умирать. Так и прошла суббота — в блаженной сонливости обоих, перед экраном и в горизонтальном положении неповоротливых тел. Абсолютно бездарная трата времени оправдала все ожидания. А вечером появилась почта, в немыслимо огромных количествах. Как и ожидалось, за выходной Роквеллу придется отрабатывать государству еще не один десяток лет. Я наблюдал за ним вечером из-под телефона. Роквелл хмурился, уже не в первый раз перечитывая одно из писем, с чем-то сверялся, а потом и вовсе засел у глобуса и начал его задумчиво крутить. Со мной он откровенничать не спешил, я и не допытывал, чтоб не убедиться лишний раз в том, что дело жрицы, ее культа и богов так и не сдвинется вовеки веков с мертвой точки. А я знал, что оно не сдвинется. Это была уверенность, как в чем-то очевидном, как в том, что я, скажем, не попаду в Зал Славы, а мой грибник-несмышленыш Матиас не станет мракоборцем. Никто и ничего с культом не сделает. Он просто есть и будет после нас, как был и оставался с тех самых пор, как его придумала Палома. Джон бился в глухую стену, бил об нее и малолеток, которых гордо назвал штаб-квартирой мракоборцев. Они все время что-то делали, бегали, пытались, крутились, и мне их было жаль. Это было зря. Я не говорил об этом Роквеллу, искренне надеясь, что он сам все понимал. Мне оставалось верить в него и надеяться, что когда схем и заметок на стене над камином станет все больше, он не свихнется в попытках удержать в глухом углу расползающиеся факты и домыслы. Иначе, в погоне за тенью, угодит в богадельню, и мы окажемся в соседних палатах. В принципе, не такая плохая перспектива. Каково же было мое удивление тем вечером, когда мне и самому пришло письмо. Его принесла не подыхающая от дальней дороги сова. Его принес интернет. А вернее электронная почта — изобретение человечества настолько давнее, что я о нем не вспоминал с десяток лет точно. И был крайне удивлен пиликнувшим уведомлением, даже пару минут тупил, гадая, что это за такая странная программа. Вопреки тому, что почтой я не пользовался, она оказалась забита рекламными объявлениями, какими-то акционными предложениями и единственным за многие годы сообщением. Привет! Есть предложение насчет того дракона. Лейси отдает кругленькую сумму (ЛЮБУЮ), если получит тварь живую и невредимую себе в зоопарк. Напиши, если есть мысли, где достать много очень сильного снотворного. Остальное с меня. 75/25 Морда МакКридди — М-да, — протянул Роквелл, которому я показал письмо. — Парень из наивных, явно ни разу не сидел, раз не знает, что электронная почта — не самый надежный способ связи. Морда МакКридди? — Ага, — буркнул я, сев на подлокотник рядом. — Браконьер из Дартмута. — А почему «морда»? — Потому что там не лицо, там… — Я не знал, как описать и просто очертил руками вокруг головы ореол. — Там реально морда. Так-то, конечно, очень заманчиво… Роквелл глянул на меня, чуть вскинув брови. — Да не морда, — вразумил я. — Предложение, но… Да какие «но»! Лет еще пять назад я бы убил любого, кто смел помешать мне осуществить сделку века. А все потому, что загадочный Лейси был самым богатым человеком волшебного мира. И не факт даже, что человеком, а не собирательным образом или городской легендой — этот феномен загадочности вокруг глупого псевдонима вот уже больше двадцати лет заставлял неспокойные умы строить самые невероятные теории о том, кто такой Лейси и откуда у него СТОЛЬКО денег. А под СТОЛЬКО имеется в виду, что этот сукин сын действительно мог купить дракона, последнего в мире дракона в свой личный зоопарк, за наличку и одним платежом. Он мог купить «Гринготтс», мог купить Вулворт-билдинг и даже семью Малфоев в качестве дежурных протирателей столовой платины. О Лейси мне благоговейно рассказывал еще и Флэтчер, таинственно дергая бровями и заверяя, что каждый, кто хоть раз продал что-то загадочному богатею, закрывал свою нечестную лавочку и отправлялся доживать век в теплые края, будучи обеспеченным до конца жизни. И я думал, что это что-то на уровне слухов и мифов, и впервые всерьез вспомнил о таинственном Лейси лишь когда какой-то придурок додумался нанять кого-то, чтоб украсть из хранилища Малфоев философский камень. И хоть суждение было ошибочным и тайна не выстрелила, тут же, по иронии судьбы, в том же году Лейси объявился, впрочем, не высовывая из райского укрытия нос и не раскрывая личность. Он взял и умножил призовой фонд первого Турнира Четырех Волшебников на десять, просто потому что ему было интересно, как себя покажет на состязаниях чемпион Ильверморни. Вот настолько этот сукин сын был богат. Я уже представлял, что творится в родной Британии, если на горизонте, помахивая мешком денег, появился анонимный богатей Лейси. Да браконьеры и магозоологи друг другу глотки перережут, борясь за такую сделку. Да я бы сам все бросил, приехал и перерезал бы оставшихся, но… — Но пахнет подставой. Как бы не встретить в указанном месте и в указанное время двенадцать разгневанных мужчин, — заключил я. — Только полный идиот додумается мне доверить большой куш. Каждая собака знает, что я был осведомителем. Да не укати я в Дурмстранг и не торчи там весь год, сгорел бы вместе с «Горбин и Бэркесом». Роквелл задержал на мне долгий взгляд. Я, встретив его, фыркнул. Ох уж эта попытка прикинуться, что он не мог и подумать, какую сладкую жизнь устроят его информатору те, кто так или иначе остались на свободе. Да уж, было время, когда ему было плевать. Было время и когда мне было плевать, лишь бы ценная информация своевременно и щедро оплачивалась. — Лейси, конечно, легенда, — проговорил мистер Роквелл, снова глянув в мой телефон. — Но не в моей юрисдикции и близко, пока этот дракон не вернулся в небо над МАКУСА. Возьми это письмо и отправь отцу или брату. Пусть разбираются. Как я и подозревал, но в тайне надеялся на то, что ошибался, воскресенье не будет вторым выходным. Более того, уже под конец этого ленивого бессмысленного дня я заметил, что Роквелл о чем-то тревожился. Не впервые я заставал его сидящим и гипнотизирующим взглядом мобильный телефон. Лучшим решением было не плодить подозрения и лечь спать пораньше. — Кто такая эта Арден? — все же не выдержал я глубокой ночью, когда потух свет в комнате. — Почему ты так ждешь от нее звонка? Мягко скрипнула натянувшаяся на подушке наволочка — Роквелл повернул голову. — С чего ты взял? — С того, что ты даже не попытался возразить. Наши взгляды в темноте встретились. — Хоть ты не начинай. Это не то, о чем ты думаешь. — Я не думаю. Просто спросил. Если тебе есть, что ей сказать, ты можешь набрать ее сам. И если ты думаешь, что я ревнив настолько, что сожгу вас обоих при первой же возможности, — усмехнулся я. — То лучше бы тебе объяснить все по-человечески, пока я не нашел в твоей квартире спички. — При последней нашей встрече она меня обматерила и послала нахер. — И че? Я тебя вообще киркой чуть не зарубил, и вот я здесь. — Я раскинул руки на одеяле. — Перестань, — простонал Роквелл, закрыв лицо рукой. — Хоть ты перестань. Это молодая девчонка, совсем еще ребенок. В ней сексуальности — как в пачке масла. — И вот я здесь! — Я снова раскинул руки. — Пачка масла, очень приятно. Роквелл цокнул языком и резко спросил вообще о другом: — Почему ты дружишь с Ренатой? Почему она знает твой размер одежды? Вы случайно не любовники? Я аж воздухом подавился. Это ж что надо втихаря попивать, чтоб додуматься до такого идиотского умозаключения! — Ну сравнил! Это другое! Мы — две четвертинки гнилой половинки яблока. Мы — братья по оружию, коллеги по интеллекту. Это не хухры-мухры, это космическая связь. Ну и у нее больше никого нет, она очень одинока, потому что ее блядский характер может терпеть не каждый, и я просто не могу ее бросить — мы же в ответе за каждую скотину, которую приручили, или как там. Поэтому и забочусь о ней, но так, чтоб Рената думала, будто это она мне оказывает услугу. — Вот тебе и ответ. — Какой? — я нахмурился.- Это не ответ, а факт. Рената — это… это такая неприглядная, паразитная часть меня, которая как бы и есть, и портит все, и в то же время…как бы объяснить? Короче, вот у тебя был геморрой? — Нет, — Роквелл аж растерялся, не успевая за разбегом моей мысли. — Прыщи? — Нет. — Вши? — Нет. — А что у тебя вообще было в этой жизни? — Опухоль. Я сомкнул губы. — Это не смешно, — серьезно вразумил я. — Над таким шутить нельзя. Роквелл закатил глаза. Я взбесился и отвернулся на кровати к раскрытому окну. — Позволь спросить, — послышалось за спиной. — Почему светлое чувство космической связи ты сравниваешь с геморроем, прыщами и вшами? — А какой человек, такой и синоним. Все, спи уже, совсем меня заговорил. Как и ожидалось, утро воскресенья наступило, и наступило в одиночестве. Стоило открыть глаза и потянуться в постели, разминая артрит, как в лоб врезался острым углом бумажный самолетик. Поймал я его спросонья не сразу — самолетик так и бился в лицо и едва не выколол мне глаз. Повозившись, я все же развернул его и прочитал нацарапанное косым почерком весьма лаконичное послание: Буду поздно Спасибо, что предупредил — вряд ли кто-нибудь другой удостаивался такой чести. Оставалось лишь понять, насколько разнилось наше понятие «поздно». Что-то подсказывало, что в трактовке Джона Роквелла это значило «вернусь через месяц, ложись спать, не жди меня». Не имея желания размазывать себя по стенке в ожидании, скуке, да еще и пересекаться с противной домработницей, я решил вернуться в Детройт и проверить, не захвачен ли еще город одной парочкой, состоящей из деда и внука. И, разумеется, я, как исключительно коммуникабельный человек, в два счета умудрялся находить не только друзей, но и врагов. — Ты, сука, молись! — орал я в сторону газанувшего выхлопами в лицо школьного автобуса — удивительного магического транспортного средства, убившего не один десяток моих нервных клеток. — И езжай нахуй, Глэдис, на биржу, за пособием, ты безработная! Сняли протокол, ты работаешь последние секунды… Очень тучная кондуктор высунулась в окно (с огромным трудом) и швырнула в меня старинный угольный утюг. Я, увернувшись, наклонился за утюгом и швырнул его в автобус — не попал! — Щас, ты огребешь! — Но ярость так просто не унять. — Щас ты мне ответишь за сладенького петушка! И пока я палочкой прицеливался в заднюю фару, автобус на дичайшей скорости умчался прочь, петляя дорогой и сбивая знаки. Разъяренный я, таща рюкзак на порванной лямке, волочился к дому и проклинал саму идею воспользоваться идиотский транспортной системой МАКУСА. Доехал, что называется, быстро и со свистом. Но отделался испорченным настроением, расцарапанной маникюром щекой и, кажется сломанным ребром — как результат летающего по салону багажа. Постучав в дверь, я выпрямил ноющую спину. Открывать не спешили. Лишь на третий стук дверь приоткрылась и в тонкую щелочку на меня презрительно смотрел черный глаз дражайшего тестя. — Фу, — сказал тесть и захлопнул дверь. — Ну пустите, — пробурчал я. — Я вернулся. — Что, опять? — Мне некуда идти, — пришлось прогнусавить, чтоб разжалобить. — Я кушать хочу. Кряхтя так, словно оказывал миру величайшую услугу, сеньор Сантана распахнул дверь, и, лишь взглянув на меня, приоткрыл рот. — Что? — недоумевал я. — Новая футболка. Мне нравится. — Ну слава Богу, — протянул старик презрительно. — К этой сухой карамельке подобрали подходящий фантик. Заходи. Я шагнул через порог, а старик Сантана повернул голову в сторону соседского забора. Через него на нас глазела любопытная домохозяйка. — Полоумная сиротка, — громко пояснил сеньор Сантана. — Мы его подкармливаем и иногда стелим койку в гараже. Соседка моргнула. — Мы — добрые люди, — добавил сеньор Сантана. Соседка снова моргнула. — Нахуй ушла от моего забора. — Сеньор Сантана финально гаркнул и, шагнув в дом, зловеще хлопнул дверью. Не знаю, что я ожидал увидеть в доме. Ничего в гостиной не было такого, что с потрохами выдавало бы планы деда и внука устроить вакханалию. Хотя… — Че за? — В безликой прибранной гостиной я моментально углядел в подушках дивана яркий платок из розовой органзы, щедро расшитый золоченными монетками. — Кусок шторы, — отрезал сеньор Сантана и, забрав у меня платок, затолкал его в шкаф. — У нас нет штор. — Значит будут, это эскиз. — По-моему, это пояс. — Тебе видней, красавица моя, можешь носить. Я принюхался и прищурился. — Вы были у Вэлмы? Сеньор Сантана выругался и бросил на стол, как пронивишейся собаке, тарелку с куском запеченного мяса. — Конечно был, устроили там, понимаешь ли, в Новом Орлеане, притон в трамвайном депо. — Кто? — опешил я. — Где? Звучно тряхнув четками на руке, сеньор Сантана вскинул рассеченную давним шрамом бровь. — Вот только не надо смотреть, как слепой Бэмби. Шайка вампиров засела в депо, жрет людей и кости по кустам выкидывает, конечно я поехал разбираться. — Погодите, инквизиторы пасут Вэлму? — Кто ее только не пас, там кобыла с таким пробегом, что пять пастухов ноги сотрут, пока в стойло загнали. Во мне моментально заплясала тревога и желание действовать немедленно. Бежать, предупреждать, отгонять… втолковать сумасшедшей Вэлме разгонять свой трамвайный клан, а пока она соображает, срочно забирать Шелли куда подальше. Если было кому втолковывать и кого забирать — разбираться с вампирами МАКУСА отправил не мракоборцев, даже не Роквелла лично, а новоявленного инквизитора. Который, в отличие от английских коллег, даже не походил на интеллигентного неприметного коммунальщика — старик сначала стрелял, а потом спрашивал и разбирался. Реально сначала стрелял, а потом спрашивал и разбирался. Стюардесса в машине. Он даже доказательство для начальства притащил с места — платок. — А что с трамвайным депо? — осторожно спросил я. Старик почесал затылок. — Каким депо? — Там, где вампиры. — А, — протянул он. — Я туда не дошел. Я моргнул. — В смысле? Вы же за этим и приехали! — Ну не дошел, так получилось. — А что вы вообще тогда в Новом Орлеане делали? — А это не твое петушачье дело, — огрызнулся старик Сантана. — Жри давай, и вон с глаз моих в подвал! Достав из ящика вилку, я не удержался и скосил взгляд. На затылок тут же опустилась такая оплеуха, что в глазах на миг потемнело. — Подождите, — я, потирая затылок, спохватился. — А с кем был Матиас? Вы оставили его одного? — Прикинь, и дом цел, и квартал не сгорел, — кивнул старик. Как это работало так, что с дедом Матиас вел себя, как доброе послушное солнышко, а со мной — как сбежавший из дурдома черт? Я отпилил кусок мяса и начал есть, старик же глядел на меня то ли с сомнением, то ли гадая, в какую схему родного зятя можно снова втянуть угрозами и обещанием покормить. — Это даже хорошо, что ты приехал. У меня кусок изо рта выпал. Вот уж не ожидал, так не ожидал. Все-таки подобрел дед, таких слов в свой адрес я еще не слышал от него. — Парень совсем приуныл за своими книжками. Я его в мастерскую пристроил на лето, пусть проветрится. Внезапность за внезапностью. Во-первых, я не ожидал, что Матиас настолько проникнется словами северной гадалки и перспективой получить не аттестат, а метлой по морде в конце следующего учебного года, что сядет в свои каникулы наверстывать школьную программу. Во-вторых, пристроить Матиаса в автомастерскую… Матиаса. В автомастерскую. Парня, который гаечный ключ от лопаты не отличит. Мою копию, короче говоря. — И вы думаете, это хорошая идея? — Это просто охуенная идея, - довольно сказал старик. Матиас вышел из гаража на залитую знойным солнцем стоянку и, скомканной футболкой утирая с рельефного живота машинное масло, откинул со лба влажные черные кудри и, низко наклонившись к опущенному стеклу у водительского сидения красного автомобиля, низким голосом произнес: — Нужна полная диагностика. Мигающая фара — это очень опасно. Я, наблюдая у мигающей вывески, сомкнул губы и повернул голову в сторону старика. Старик пожал плечами. — Механик. — Какой механик, он ходит по шиномонтажке голый и нихерна не делает. — В смысле «нихрена»? — возмутился старик. — Он делает почти ту же прибыль, что и студентки, которые по субботам моют здесь машины в одних трусах. Ты глаза разуй, сколько здесь бабских машинок с пушистыми брелочками на зеркалах заднего вида. Как у обувного в черную пятницу. Сегмент разведенок и вдов района выбирает мою мастерскую. А все благодаря внуку и его таланту. — И как это называется? Какому таланту? — Механик-маркетолог. Пусть парень имеет запасную профессию, если великого волшебника из него все же не выйдет. Я тяжело вздохнул. — Может лучше бы дома сидел? — Ага, и грибы под ванной растил, — вразумил сеньор Сантана. — А так парень под присмотром. Работа хорошая, важная. Он выходит из гаража, когда светофор горит красным, пьет воду возле дороги, и все авто-леди заворачивают к нам. Иногда заворачивают и авто-джентльмены, но я их гоняю. Одного прокаженного в семье достаточно. Он устремил на меня долгий скорбно-осуждающий взгляд. Я отмахнулся. — А че вы меня не взяли в мастерскую работать? — спросил я. — Я бы тоже сумел пригонять клиентов. — С твоей рожей — только бездомных собак отгонять. А у мальчика дар Божий. Ну и машину поднять может, когда за домкратом бежать некогда. Сеньор Сантана закурил и бросил мне зажигалку. И снова повернул голову, сверля мою щеку недовольным взглядом. — Вот что тебе не нравится? Парень под присмотром, весь день занят. Свой доллар, и не грибами, на жвачку зарабатывает. Было бы лучше, если б сидел над книжками вздыхал и тонул в том, какой он тупой? — Он не тупой. — Не тупой, но ребенок загнался. А здесь, глянь, за три дня как расцвел. Опять же, женское внимание, — мудро изрек старик. — К концу лета научится машину до каркаса одной вилкой разбирать. И перестанет по своей страшной бабе убиваться. Я чуть дымом не подавился. — Что? Он вам рассказал?! — Нет, я слепой и сам не вижу, — процедил сеньор Сантана. — Ничего, бывает. Главное, что это все же была баба — это с его генофондом уже половина успеха. И снова долгий скорбный взгляд. — А с чего вы взяли, что она — страшная? — поинтересовался я. Просто интересно, а в каком ключе и, главное, с какого момента Матиас начал ныть деду в жилетку откровениями. Сеньор Сантана задумался. — Не знаю, мне так кажется. Она мне заранее не нравится. Я вскинул бровь. — Потому что она ведьма? — Блядь, она еще и ведьма? — старик выплюнул сигарету. Мы оба повернулись и продолжили глядеть на трудовые будни нашего наследника. Матиас как раз сунул выручку за пояс, плюхнулся на стул и уткнулся в учебник по трансфигурации за второй курс. — А знаете, — протянул я. — Это хорошая идея. Старик фыркнул. — Еще бы. Несмотря на то, что идея была так-то идиотской и алчной, собственно, как и все, что генерировал сеньор Сантана в одиночку, она обещала увенчаться успехом. В доме, я заметил только вечером, не пахло этими чертовыми грибами. А этот запах не выветрить просто так — вонь химозной приправы, острая и удушливая, от которой хотелось чихать. От Матиаса не пахло и травкой — еще одним его досугом. А еще он действительно, что называется, загнался. Прав был дед. Комната Матиаса была завалена учебниками из библиотеки Дурмстранга, за которые он, чувствую, получит по хребту от нервнобольного Серджу. И судя по количеству книг и закладок меж страницами, читать и наверстывать Матиас пытался то одно, то другое, и, видимо, одинаково бесполезно. Его комната этим летом выглядела не как спальня очень сексуально-активного красавца, а как мои покои в Годриковой впадине лет тридцать назад. Книги там, книги здесь, одиночество и тоска. Перед поздним ужином случайно подглянув за тем, как Матиас навис над подушкой с волшебной палочкой и минут пять делал безуспешные взмахи, я чувствовал такую разрывающую сердце боль, что едва не сжалился и сам тихонько не применил заклинание левитации — лишь бы Матиас не отчаивался еще больше. Я не знал, с чем и зачем мы вернемся в Дурмстранг. Это обещал быть выпускной год. Матиас ни черта не сдаст, кроме румынского и травництва. Я знал это всегда, с первой недели в Дурмстранге, но тогда, летом в Детрйоте, впервые почувствовал неотвратимость. Всегда списывая пропасть в магических способностях сына на его лень, безответственность и банальное нежелание хоть немного попытаться, я увидел другое и стало обидно до скрежета зубов. И страшно. Матиас пытался — я верил в это всем сердцем, что он пытался. Он же не дурак, он все понимал, и лихорадочно метался между трансфигурацией и практической магией, и у него не получалось ничего. Ему не поддавались простейшие чары, и я не понимал, почему. Сквиб? Он не был сквибом, как доказательство тому — едва не сгоревший Дурмстранг. Неужели это тот случай, когда стараний мало, а нужен еще и талант? За ужином Матиас, чей аппетит обычно измерялся в грузовиках, содержимое кузова которых он способен сожрать за один прием пищи, ковырял в рисе вилкой и был тихим. И если я просто это замечал и чувствовал себя некомфортно, то старика Диего аж выкручивало от сопереживаний. Казалось, он был готов и шлюх вызвать, и ведро грибов принести, и Раду пригласить, и капище на заднем дворе из кирпичей собрать, и в Дурмстранг завхозом устроиться, лишь бы Матиас хоть на миг перестал грустить. — Диего, зачем ты вообще отдал меня в Ильверморни? — протянул Матиас мрачно. — Я в нормальной школе хорошо учился, сейчас бы уже заканчивал какой-нибудь математический в колледже. — Потому что твое место — в мире магии, даже если мир магии пока об этом не знает, — изрек сеньор Сантана голосом мудрого старца. — Ну и мне надо было, чтоб ты на год свалил из города. Ты уже взрослый, я буду честен. Мы с Матиасом застыли над тарелками. Сеньор Сантана пожал плечами и ткнул вилкой в кусок курицы. — А у нас вообще в роду были волшебники? — Матиас офигевал недолго. Я раскинул руки. Ну наверное были! Всякие там Поттеры, Уизли! — Конечно были! — заявил сеньор Сантана. — Магия у тебя в крови. Вот уж кто всегда на моей стороне. — Мой троюродный дядя Эстебан после травмы головы в точности мог предсказывать победителей на скачках. Так он, кстати говоря, и поднялся. Или так. Я закатил глаза и отпил содовой из баночки. — И вообще, Матиас, не переживай. Сеньор Сантана на правах самого авторитетного члена семьи, решил поддержать внука словами, а не, наконец-то хлопком по спине и фразой «и так сойдет». — В твоих жилах течет горячая кровь семьи Сантана. Ну и твой отец тоже там че-то брызнул, — тесть скосил взгляд, но не прервал речь. — А семья Сантана — это не просто так. Мужчины в семье Сантана очень неспешные, но очень перспективные. — Это да, — подтвердил я, гадая, как бы не лопнуть. — Мы не торопимся перегнать эту жизнь, — важно заявил старик. — Побеждаем не с первого и не с пятого раза. А тщательно прощупываем почву, пробуем и ошибаемся. Как с женщинами. Мужчина Сантана встречает настоящую любовь не сразу. И всегда лет на пятнадцать-пятьдесят моложе, чтоб окружать себя красотой и быть не просто стеной, а стеной, которая отбила не одну стрелу жизни. Вот, например, как мой отец. После смерти моей матери он надолго закрыл сердце и ушел в траур. На целых одиннадцать дней, и только лишь на двенадцатый женился на восемнадцатилетней «Мисс Колумбии». И что ты думаешь? Они до сих пор счастливы. — Что-о-о? — я подавился содовой. — У вас есть отец? — Нет, блядь, моя мать настолько великая женщина, что справилась сама, — буркнул сеньор Сантана. — Да я не об этом. Ваш отец еще жив? — А что с ним станется, ему всего девяносто девять! Я сконфуженно смотрел в тарелку. — Дед, а дед у тебя есть? — поинтересовался Матиас. — Светлая память, — ответил сеньор Сантана, иронии не поняв. — Почил в позапрошлом году, несчастный случай в горах. Мы с Матиасом переглянулись. — А отец жив, здоров и счастлив в браке. Живет на побережье и снимает в сопливых сериалах свою «Мисс Колумбию». Ей, правда, уже не восемнадцать, а за сорок, у нее трое детей, а бизнес-план стать молодой вдовой пока проваливается, но она все еще ждет и не теряет надежды получить наследство. Не она одна, кстати. Это я к чему, — сеньор Сантана кашлянул в сторону. — Не надо спешить думать, что жизнь тебя не любит. Делай, что должен, и все воздастся. — Это лучшая история, которую я слышал в этой жизни, — признался я. — Ну так, конечно, она ведь про нормальную семью. Матиас усмехнулся, грустить явно переставая потихоньку. — И чтоб ты знал, внучек, семья Сантана — это не просто фамилия. Это, — старик важно поднял палец вверх. — Это дарованное Богом величие. — Ну само собой, — снова поддакнул я. — Это мощь. Энергия мощи, я бы сказал. У девочек эта энергия в основном уходит в таз. Как у моей племянницы Марисабель, я называю ее «Суэцкий канал». — Почему? — полюбопытствовал Матиас. — Потому что она бы в него не пролезла, с такой-то жопой, — сообщил сеньор Сантана, рассеянно отмерив руками расстояние. — Комбикормом ее что ли кормят, или все же дар Божий… короче, про девочек ты понял. А вот у мужчин Сантана энергия мощи уходит в совсем другое место, диаметрально противоположное. Матиас присвистнул. — Да понятно. В хер? — В мозг, — сухо ответил сеньор Сантана, прищурившись. — Мы — умные. Я почти расхохотался и начал есть. Не то чтоб сомневался в умозаключении, но я был знаком с отцом, сыном и внуком семьи Сантана, и это знакомство скорей походило не на семейное древо, а на состязание за звание «Тупой и еще тупее». — Ну и в хер тоже, да. Меня в блоке А называли «Диего Третья Нога» не за то, что я быстро бегал от охраны. Матиас моргнул. — Короче, — сеньор Сантана опять потерял суть своего жизнеутверждающего рассказа. — Вот тебе и суть. — Скажите, пожалуйста, а как «Мисс Колумбия», жопастая племянница и ваша третья нога относятся к тому, чтоб Матиас не отчаивался и продолжал верить в себя? — Я решил на всякий случай уточнить. Сеньор Сантана стиснул зубы. — Ну ты-то понятно, что ни черта не понял. Ты — гриб-паразит на семейном древе, — отмахнулся он. — А ты, мальчик мой, понял? Матиас закивал. — Конечно, понял. То, что сейчас не получается, и что завтра тоже может не получиться — все временно. И неважно. — Вот, — старик довольно прикрыл глаза. — Моя порода. — Важно то, что у нас хер большой. Старик медленно повернул голову и глянул на меня. — Все же есть в нем что-то от те6я, — тяжело вздохнул он. Несмотря на то, что сеанс психотерапии от Диего Сантана считался эталоном стимула душевного равновесия, я решил поговорить с Матиасом честно и без прикрас. И выбрал для этого момент, который воистину объединил отца и сына в это непростое время. — Я не знаю, почему у тебя не получается, — пришлось признаться, когда мы ночью снимали с соседской бельевой веревки благоухающие ополаскивателем наволочки. — Но точно знаю, что ты не безнадежен, поэтому даже не думай. Матиас хмыкнул и смотал простыню в валик. — Ты получишь этот аттестат, даже если мне придется разобрать школу вместе с капищем по камням. — И дальше, Ал? Куда дальше с этим аттестатом? — Ну, — протянул я. — Шаг за шагом. Ты же хотел пробоваться в мракоборцы… — Серьезно? Все, что я умею делать палочкой — выколоть кому-нибудь глаз, — мрачно заметил Матиас. — Я уже вижу, как Брауновский корпус и Институт Северного Содружества за меня дерутся на ножах, а дед Гарри такой из кустов: «Блядь, нет, этот гений будет учиться у нас!». — Но гадалка сказала… — Тоже мне, экспертное мнение. И самое печальное то, что Матиас сам все понимал. — Я ничего не умею. А то, что сказала Фригг, это лишь минутная радость, что есть какой-то путь. Но его нет на самом деле. — Малой, ну-ка перестань, — всерьез одернул я. Всякое бывало, но вот с депрессией детей я еще не сталкивался. — У тебя все будет. — Что у меня будет, Ал? Я не умею колдовать. Я умел считать, но, думаешь, не понимаю, почему Диего забрал меня от не-магов на самом деле? — Да это глупости, Матиас… — Да? А ты много видел таких, как я? Я растерянно умолк. Матиас вскинул бровь, отчего татуировка над ней дернулась вверх. — Даже Магда не видела. Так что, кто знает, может это и нормально, что мне ни туда, ни сюда. Сунув ему свернутую наволочку, я покачал головой. — Ты кто угодно. Немножко придурок, честно говорю. Кто угодно, но не эксперимент и уж точно не ошибка. Как это работает, что от сомнений сына я загнался еще больше и надолго — необъяснимо. Матиас был грустным, но очень отходчивым. Под покровом ночи, в момент, когда мы со стариком Диего в секунду разбежались по разным концам гостиной, сделав вид, что не выслушивали за дверью скрежет пера по предсмертной записке, Матиас, хлопая глазами, произнес: — Ну, я пошел. — И глянул в темное окно. — В библиотеку. — Удачи, сынок, — кивнул я. — Читай на здоровье, пока молодой. — Не забывай про закладки, — кивнул дед. Дверь за Матиасом тихонько закрылась, и мы с дедом переглянулись. — Ну слава Богу, — вздохнул старик Диего. — Клянусь, если снова увижу его с книжкой, ночью и грустного, он в эту школу больше не вернется. — А аттестат? — вразумил я. Сеньор Сантана протяжно цокнул языком. — У тебя есть аттестат? — Да, конечно. — И сильно он тебе в жизни помог? Сложно сказать, потому что я так и не помнил, куда сунул эту бумажку после последней поездки на «Хогвартс-экспрессе». Сняв с плиты чайник, я залил пакетики в чашках кипятком и задумчиво смотрел, как перед глазами распыляется густой пар. — Почему вы не говорили, что ваш отец жив? — я протянул старику чашку. Тот удивился. — Я думал, это очевидно, что с ним станется? Действительно, он же еще в самом расцвете сил. Гадая, как бы так мягко начать и не получить в лицо кипятком и чашкой, я подсел на подлокотник. — Снимает сериалы для своей «Мисс Колумбии»? А есть на «Нетфликс»? — Вряд ли, он начал снимать, когда «Нетфликс» еще никто не придумал. Сначала это было многосерийное порно, это потом уже некоторые сцены вырезали под телевидение. Я задумчиво кивнул. — «Мисс Колумбия» — несостоявшаяся молодая вдова, порнуха, личный сериал, побережье. То есть, ваш отец… не бедствует? — Что ты хочешь, огрызок? — сеньор Сантана повернул голову. Не получилось подрулить тактично. Я и спросил прямо, уже не зная, как лукавить. — Когда накрылась поставка груза по предоплате мексиканцам, и мы срочно искали деньги, прежде чем нас перестреляют до того, как это сделает ФБР, почему вы не обратились к отцу? Сеньор Сантана скривился и глянул на меня, как на червя. — А тебе явно не кажется, что просить у родителей деньги в зрелом возрасте — это неправильно? — Мне кажется, в той ситуации было неправильным отбросить хоть какой-нибудь вариант. — Ты на моих похоронах наблюдал старого черта с кислородным баллоном и кубинской сигарой? — Нет. — На свадьбе дочери? — Нет. — Может на рождении Матиаса или крестинах? — Нет, — протянул я тихо. — Вопросы? — ледяным тоном процедил сеньор Сантана. Я смутился и, грея руки о чашку, отсел подальше на всякий случай. — Хотя, черт, я даже не подумал, — признался старик, почесывая подбородок. — А если он еще и не при памяти, то можно было бы и не отдавать… Семья Сантана: или связь крепче стали или перережут друг другу глотки при первой же возможности. — У нас непростые отношения с тех пор, как я приехал к нему за своей частью земли, которую уже благополучно продали под табачную плантацию. Ситуация была тяжелой, и кусок доли мне бы очень тогда не помешал, но моему отцу показалось, что вот эти ребята, — Старик пару раз притронулся к татуировке на шее. — Шутят шуточки, а не угрожают повесить меня, мою жену и моих детей. И он сам решил пошутить. — Это каким же образом? — хмуро спросил я. — Из тех, кто приехал со мной, из моих очень немногочисленных людей, он выбрал самого мелкого и хилого. И сказал, что этот доходяга может забрать из его дома все, что сумеет унести в три подхода. И смеялся вместе со своей тогдашней бабой, еще даже не подозревая, почему маленькая худенькая Сильвия тогда носила кличку Саранча. Я фыркнул. Старик Диего расплылся в злорадной улыбке. — Она оставила после себя голые стены. За две ходки вынесла из дома все, что не было прикручено к полу, а на третью ходку забрала у меня из машины отвертку и вынесла все остальное. Сейф нашла, поднять не смогла, но каблуком вскрыла и все на себе вынесла. Деньги, ценные бумаги, статуи, мебель, драгоценности тогдашней бабы вынесла на себе, вместе с одеждой и постельным бельем, кастрюли и сковороды к себе скотчем примотала, ковры на себе тащила. И даже золотые ложечки восемнадцатого века, набор двенадцать штук, утащила и без пакета, пакеты на первой ходке еще закончились, а прямо в… Не знаю, что я должен был понять из жеста, когда ладонь рассекла воздух. — В общем, очень талантливая женщина была. Маленькая такая, но вместительная. Так мы до скупщика в антикварный и ехали — она звенела, как связка колокольцев. А на вырученные деньги я раздал долги и купил себе участок земли, а Сильвии — вишневый пирожок и помаду. Никогда прежде я не видел ее такой счастливой. Мой отец ненавидит ее до сих пор, зато мать — обожала до самой последней своей минуты, — вздохнул сеньор Сантана. — Одну ложечку, кстати, так и не нашли. Сильвия, хоть лет на пятнадцать выглядела, а уже тогда отжимала свою долю под шумок. Теперь понятно, почему в порыве алкогольной горячки и под палящим тропическим солнцем Флэтчер часто проговаривался, что женился бы на Сильвии, если бы боялся ее хотя бы в половину меньше, чем самого Диего. Стало просто интересно, сколько за три ходки смогли бы вынести мы вместе с Сильвией и Матиасом, ответственным за неподъемные тяжести, если даже с кухни Дурмстранга я умудрялся стащить за раз столько, что хватило бы накрыть рождественский стол на всю семью Уизли. А еще я пытался понять, уловить между строк, как старик относился к Сильвии. И не понимал. В его голосе не было ни ненависти, ни сожаления, лишь гордость за грандиозную аферу. Он не скучал по ней, а значит, его рука не дрогнет, когда они снова встретятся спустя столько лет. Интересно, знал ли сам старик, как действительно относился к ней, и еще задолго до того, как из земли полезли мертвецы? Как к родственной душе, как к заклятому конкуренту или как к маленькой, но очень вместительной девочке, цена которой — вишневый пирожок и помада? Было поздно, но организм, приученным к отбою до полуночи, не хотел спать. Я вышел в прохладную ночь и сел на крыльцо. Слушая приглушенное буханье музыки в конце улицы и глядя на то, как в луже отблескивает круглый диск луны, я вдруг вспомнил, что о внезапном решении задержаться в Детройте позабыл сообщить тому, кто меня догадался предупредить о том, что на работе задержится допоздна. Глубокая ночь, в квартире никого. И кто знает, где этот шизик конченый шатается: в магазин за лимонадиком ушел или соседей резать отправился? Лихорадочно набирая номер, я опешил, когда абонент оказался не в сети. Или абонент еще тух в Вулворт-билдинг, не пропускающем сигналы вышек, или же телефон попросту разрядился в кармане человека, который бросил все силы МАКУСА на поиски по Бостону одного отдельно взятого психопата.

***

Звонко прихлопнув на щеке большого москита, мистер Роквелл сделал тяжелый вдох. Ночной воздух был горячим и тяжелым. Он пах солью и маслами диких растений, окружающих все в радиусе нескольких десятков километров. Очередной серебристый Патронус улетел вглубь дождевого леса и долго виднелся сияющим маячком. Однако безрезультатно — на него никто не отозвался. — Связи тоже нет, — молодой мракоборец спрятал телефон обратно в карман. Это была одна из самых идиотских миссий на памяти мистера Роквелла. Она закончилась, еще даже не начавшись, когда мракоборцы, имея четкий адрес и отмеченную кружком точку на карте, мало того, что не достигли цели, так еще и застряли в джунглях Сиан-Каан. При свете дня, когда отряд мракоборцев появился в отмеченном месте, это было потрясающе красивое место. Безлюдное, живое, не тронутое ни цивилизацией, ни туристами, так далеко не забирающимися. Зеленое полотно растений, лианы и вековые замшелые деревья, шум ручьев и крики причудливых птиц — как с картинки на экране, куда не поверни голову. Заблудиться было невозможно. В руках — карта с отметкой, а местность без холмов и пригорков проглядывалась далеко вперед. Но коварство джунглей постепенно открывалось. Дикая природа силилась изгнать чужаков, иначе не объяснить такое коварство. Рената могла соврать. Дома могло не быть. Но она не могла выдумать воспоминание, всплывшее в ее сознании, а мистер Роквелл, один из сильнейших легилиментов Северной Америки, не мог трактовать его неправильно. Но дома не было, а карта вела куда угодно, но не к цели. Она путала их. Водила кругами, вглубь непроходимых джунглей, изматывала и заставляла то и дело оборачиваться и гадать, откуда они пришли. Ноги спотыкались о камни, проваливались в канавы и ручьи, ветки цепляли края длинных пиджаков, совсем не подходящей для пешего путешествия в тропиках, у лица жужжали насекомые, а главный враг — влажность, мешал дышать и делал голову тяжелой. В густом воздухе все казалось сонным и ленивым: тихо шелестела на горячем ветру листва, жужжали москиты, шумели ручьи, скрипели под ногами ветки. И плелись по кругу, будто прощупывая тропы, мракоборцы МАКУСА, едва передвигая ноги. Мистер Роквелл был уверен, что что-то в джунглях не то. Он не готов был признать, что его и его ребят одолела такая банальщина, как дикая природа. Дурман, проклятье, гипноз, культ, химикаты, что угодно на выбор, чтоб объяснить эту тяжесть собственного тела, с трудом волочащегося вперед. Выдохлись все до единого, молодые и выносливые, спортивные, те, кто по леднику бегали в бурю, заманивая дрейфующих в воде инферналов на безлюдную пустошь. Исчезнувшая из бутылок вода — это мистика, саботаж, а не жажда, заставившая осушить скромные запасы в первые пару часов. И уж тем более на дурман и гипноз мистер Роквелл списывал абсолютнейшую глупость, которую сгенерировал его рассудок. Разрешить мальчишкам разделиться в таких условиях и в незнакомой местности — худшее, что можно было предпринять. Опустилась ночь, и она казалась ледяной. Небо пролилось холодным ливнем, остудившим нагретую землю и кожу так, что от холода стучали зубы. В листве слышалось, как крадется куда-то по своим делам ночной хищник. Попытки отыскать отделившуюся пару мракоборцев по запаху провалились с треском — мистер Роквелл, шагая на запах соленой крови, сам едва не заблудился, а источник запаха и близко не походил на цель. Это оказался свежеобглоданный олень. Группе долго мерещился вшелесте листвы притаившийся ягуар, а когда в ночной тиши раздался и эхом прокатился вокруг его голос, похожий на резкий низкий кошачий хрип, нервы сдали у всех. — Блядь, что делать? Возвращаться в город и спасателей вызывать, что делать… Но чудо случилось. И в ночной дали мелькнул серебристый луч Патронуса. Мистер Роквелл, спохватившись и взмахнув палочкой, обвел широкую дугу. Серебристая пума, ринулась навстречу сигнальному огоньку, протягивая сияющую дорожку сквозь дебри. Вскоре из дебрей выбрался, не задевая деревьев, крупный Патронус-енот, а за ним, ковыляя и таща друга, зажимающего шею, выбрался и мракоборец Даггер. — Нашли дом, — запыханно объявил он. — И близко не там, где на карте, а через три пизды отсюда… Мистер Роквелл направил на него палочку. Огонек на ее конце осветил нездоровый алый загар под слоем грязи. — Что случилось? — Он обеспокоенно глянул на подозрительно бледного парня, который тяжело опустился на поваленное дерево. — Что-то укусило. Думаю, змея. — А мне кажется, паук. — Да что угодно, мы в джунглях, здесь все пытается нас убить. — Так, — мистер Роквелл выпрямился, когда всем начали мерещиться вокруг еще и ядовитые змеи с пауками — явно друзья ягуара, который ходил кругами и страшно рычал. — Даггер, метку оставили? — Конечно, сэр, — кивнул тот. — Две и одну для портала. — Отлично. Тогда сейчас по домам, отсыпаемся, приводим себя в порядок, и завтра сразу к тому дому, — объявил мистер Роквелл. — Андерсон, в больничку, я тебя бадьяном мазать не рискну, а то вдруг оно лопнет. — И что тогда будет? — бледный Андерсон был близок к припадку. — Я в обморок упаду, и буду не помощник, — признался мистер Роквелл. Мракоборец суетливо ощупал напухший фурункул. — Там жало, да? Да? Мистер Роквелл неопределенно покачал головой. — Хрен знает. Руки-ноги чувствуешь? — Вроде да. — Больше «да» чем «нет»? — Больше «да», — мракоборец слабо пошевелил плечом. — Ну значит не инсульт. Все, давай, вставай. — Хлопнув его по спине, мистер Роквелл подобрал пустую бутылку из-под воды и нацелил палочку. — Портус. Открыв дверь квартиры ключом, который попал в скважину не с первого раза, мистер Роквелл стянул грязный пиджак и бросил его на тумбу. Голова обещала расколоться надвое после головокружительного полета и усталости. Минуя оставленный домработницей ужин на плите, мистер Роквелл поднялся наверх и, протерев от влаги горячий на ощупь телефон, включил его долгим зажатием боковой клавиши. Рассеянно глядя на пустую заправленную кровать, он перевел взгляд на запоздалое сообщение, мигнувшее на экране телефона. Не имея сил перезванивать среди ночи и не рискуя будить собеседника, он лишь отправил короткий ответ и, выключив звук, опустился в кровать. Оставалось лишь гадать, прежде, чем уснуть, насколько сильной и тошнотворной будет вонь в доме, что так тщательно прятали джунгли. Такой же хаос, как в Коста-Рике, или во влажном лесу, на палящем солнце нечистоты, тряпки и мусор будут вонять сильнее? Или все уже сгнило, оставив лишь грязную пустошь? Ни о чем более жизнеутверждающем думать не перед сном не получалось. Джунгли сводили с ума. Дурман, проклятье, гипноз, культ, химикаты, что угодно — это не могло быть правдой. То, что мракоборцы отыскали глубокой ночью за высоким каменным забором, действительно оказалось домом. Даггер весьма точно описал далекое и неточное местоположение, как на словах, так и в официальном отчете, но, вот уж чудо — высокие стены теплого песочного цвета виднелись сквозь зеленое полотно джунглей издалека. А до ворот оказалось и вовсе не более ста метров по прямой от места, в которое отряд трансгрессировал вчера рано утром. Как такое возможно, и как вышло намертво заблудиться на ровном месте — объяснению не поддавалось. Дом был четко там, где его отметили на карте, ни шагу влево, ни шагу вправо. Под щебет птиц и мелькающих на пути порхающих красочных бабочек, мракоборцы приблизились к каменному забору. За ним слышались негромкая песня и брынчание расстроенной гитары. Большое строение, похожее на традиционную старую гасиенду с плоской крышей и терракотовой черепицей, внутренним двором, где шумел мозаичный фонтан, обвитыми плющом и диковинными алыми цветами колоннами, подпирающими второй этаж. Яркие солнечные цвета, словно затертая акварель: оранжевый, синий, желтый, небесно-голубой, пунцово-розовый — стены будто красили щеткой, неумело, криво, но дружно. И даже роспись рябила на стенах местами: цветы, луна и звезды, кривенькие человечики, буквы и отпечатки ладошек. Осторожно переступив через курицу, совершенно не боявшуюся лезть под ноги, мистер Роквелл шагнул на приглашение обитателей, встретивших незваных гостей у ворот удивленно, но радушно. — Иезекииль Гарза, — протянул руку высокий мужчина, и сжал ладонь мистера Роквелла так, словно ждал его в гости, как дорогого брата. — Можно просто Зик. Мистер Роквелл, дрогнув от рукопожатия, не сразу вспомнил, как его зовут и о важности хорошего первого впечатления. Ему улыбался… нет, это был еще не старец. Это был человек, поцелованный солнцем, не выглядящий моложаво и просто хорошо. Он выглядел как тот, кто тяжко работал, окрашивая стены в яркие цвета, а после часами лежал под зноем в гамаке с гитарой, отчего суха кожа обрела неровный красноватый загар. У него были сухие каштановые волосы, редкие, но чистые, не лоснящиеся, и похожая на пышную щетку борода. Нос был крючковатый и длинный, лицо доброе, а глаза — пронзительно-синие, яркие, живые, глубокие, сияли. У глаз были морщинки — человек щурился на солнце, смеялся, улыбался. Он был одет в широкую рубаху, распахнутую на груди, обычные парусиновые шорты, высоко натянутые носки и старые сандалии. Точь в точь чей-то придурковатый сосед. — Моя жена, — Зик указал ладонью на темноволосую женщину в желтых вышитых одеждах. — Иден. Иден была какой-то солнечно, и еще была бы если не красива, то приятна, не будь у нее такие огромные глаза. На маленьком остром лице они казались увеличенными раза в два. В ее длинные кудрявые волосы были вплетены ленты, с шеи свисало с десяток ожерелий из цветастого пластмассового бисера, на одной из таких висело золотое кольцо с речной жемчужиной, почти незаметное на темно-желтой блузе и средь обилия бисера. Иден походила на мышку, даже руки смешно потирала у груди, будто волновалась, не притаилась ли в кустах хозяйская кошка. На указательном пальце ее мистер Роквелл заметил ожог, за секунду до того, как Иден, поймав взгляд, спрятала в складках юбки. И если вчера, в двух шагах, казалось, от этого дома, время тянулось медленно, усыпленной влажным тяжелым воздухом, то сейчас оно неслось ускоренно. Мистер Роквелл моргать не успевал от событий. Цветные стены, роспись, бисер на мышке-Иден, цветы, горшки, плетенные ковры, мозаика у фонтана, куры под ногами — все ярко рябило, куда не перевести взгляд. Куда не глянь — калейдоскоп, взрыв красок, омут. Солнце пекло, не щадя ни лица, ни макушки, горячий воздух пах пряностями и горячим хлебом. Он не успел отдать приказ ничего не пить и не брать из рук, когда поймал себя на том, что пьет второй стакан ледяного апельсинового напитка. — Здесь нет счастливых историй. Все дети со сложной судьбой, — сообщил Зик негромко. «Что?» — мистер Роквелл встрепенулся и мотнул головой, разлепив смыкающиеся на ходу веки. — «Какие дети?» И, задрав голову, увидел, как со второго этажа на них глядит не меньше десятка маленьких лиц. — Сколько здесь детей? — рассеянно спросил мистер Роквелл. — Пока что двенадцать. Самому старшему в конце лета будет пятнадцать, а младшая — малышка, мы даже не знаем точно, сколько ей месяцев. Зик походил на цаплю. Он сутулился и шагал, сложив за спиной руки, так, будто искал на земле золотую монетку. — Сироты, отказники, тяжелые дети, хулиганы, чего уж. Представляете, насколько огромен наш мир, и насколько эти дети одиноки? У них никого нет. И не нужны они никому. Кастелобрушу пятый десяток лет стоит в руинах — огонь уничтожил и его, и все попытки отстроить школу заново, это место проклято. В Ильверморни никому эти дети не нужны. Один раз я писал письмо, и вот так вот мне и ответили. Мест нет, мигранты — прочь. Послышался звон перекинутого ведра — один из мракоборцев, вертя головой, оступился и припал на колено. — Все в порядке! — кривясь от боли, заверил мракоборец и, подняв голову, устремил на обернувшихся неприметное острое лицо. — Что с ногой? — бросился на помощь Зик. — Все нормально, — молодой человек поднялся, тяжело оперевшись на трость, и присел на край ступеньки. — Посижу и отпустит. Мистер Роквелл опешил — он потерял момент, когда хитрый агент Свонсон, прикрыв спину форменным темно-синим пиджаком, затесался позади и незаметно для всех присоединился к миссии. Свонсон, поймав взгляд, едва заметно повел подбородком вперед. — Так, значит, у вас здесь детки? — поспешил увести и разговор и хозяина семейства прочь, поинтересовался мистер Роквелл уже бодрее. — А где же они? Зик, коротко обернувшись, улыбнулся в бороду и снова повернувшись, указал ладонью на второй этаж: — Вот, подглядывают. Дети замахали руками. Мистер Роквелл помахал в ответ, не вглядываясь в лица. — То есть, — проговорил он, с трудом сплетая слова в предложения. — У вас здесь… приют? — Дом, — поправил Зик. — Это дом. — Далеко же вы забрались, — проговорил кто-то за спиной, заставив мистера Роквелла дрогнуть. Зик покачал головой. — Это так кажется. Вон, наши колеса, — он указал на старенький бирюзовый автобус, припаркованный у курятника. На ступеньках автобуса сидела Иден и покачивала в плетеной корзине младенца. — До поселка — минут двадцать по прямой. «Поселок? Какой поселок, где здесь поселок?» — Мистер Роквелл сходил с ума. Казалось, они вчера облазали все джунгли, и не нашли ни дорогу, ни след цивилизации. Зик задрал голову и, щурясь, взглянул в небо, и близко не такое синее, как его глаза. — Давайте зайдем в дом, — предложил он. — Сейчас самое пекло начнется. «Самое пекло еще не началось?!» Здесь невозможно жить. Макушка плавилась, кожа горела, в легких будто песок сыпался. А в доме, когда Зик оттянул звякнувшие нитяные шторы, оказалось так хорошо и прохладно, что мракоборцы почти растеклись на пороге. Пахло хлебом и апельсиновой кожурой. Слышались голоса и смех, негромкая музыка скрип подошвы по натертому полу. Опустившись на диван, накрытый лоскутным одеялом и сдвинув множество вышитых подушек, мистер Роквелл обвел комнату долгим взглядом. — Кондиционер? — он указал на источник приятного холода. — Иначе никак, — кивнул Зик. — Панели вытягивают. — Солнечные? — Да, этого топлива здесь в избытке. Мистер Роквелл понимающе кивнул. — Самое сложное было с канализацией и водой. Напора нет, насос не тянет. Такое тут придумывал, ух, — горячо пояснил Зик, утерев испарину. — Но, с Его помощью. — С чьей, простите? Зик взглядом указал на прибитый к стене деревянный крест. — Он и направил нас сюда. — Да вы что… Отец большого семейства глубоко кивнул. И придвинул поднос с лимонадом ближе. «Только дернитесь кто-то к питью», — не имея возможности гаркнуть, мистер Роквелл угрожал взглядом. Никто и не дернулся, лишь двое взяли стаканы, но пить не спешили. — Откуда ты родом, Джон? Мистер Роквелл моргнул — снова не успел уследить за моментом, как назвал свое имя. И, более того, не проследил, когда они с Зиком успели покинуть прохладную комнату и выйти на залитый солнцем балкон, такой горячий, что ладонь, сжимающая ограждение, почти плавилась. — Орегон, — ответил мистер Роквелл, повернув голову. Блестяще от испарины лицо Зика улыбнулось ему. — Да мы соседи. Я из Невады. Веришь или нет, но до огней Вегаса от моего порога было что-то около пятнадцати минут. Бывал в Вегасе? — Рядом. В пустыне Мохаве. — Как палач? Мистер Роквелл вскинул брови. — Его волей, — и возвел глаза к небу. Зику ответ понравился. Синие глаза лучисто сверкнули. — Его воля порой дает нам ценные уроки. Не боишься оказаться по ту сторону каменных стен? — Нет, они рухнули. — Не боишься, потому что стен нет, или потому что помыслы чисты? — Не боюсь, — ответил мистер Роквелл коротко. — Это хорошо. Нужно помнить, кто ты на самом деле, под этой формой, Джон. Зик снова кивнул и, облокотившись на нагретое солнцем ограждение, глядел вниз, в шумящий фонтан. У фонтана, не боясь ни жары, ни солнца, крутились дети и что-то рисовали мелками. — Мы с Иден не понимали, почему Отец не дает нам детей. Мы всегда жили честно и скромно, несли слово Его миру. Потом я понял, когда увидел это место — Он не дал нам детей, но дал нам силы найти их. — Что значит «увидел это место»? — Я вижу и читаю Его знаки. И считаю себя пророком. «Боже, я щас умру», — мистер Роквелл едва не забился головой о колонну. — Понял, — вместо иронии, он серьезно кивнул. — Скажи, вот ты увидел это место. А как ты получил его? — Ты не поверишь, — усмехнулся «пророк». — Через муниципалитет. Прихожу и говорю: «Ребята, открываю приют. Нужен дом». И мне дают дом. — А так можно было? Просто если это так работает в Мексике, на полуострове Юкатан, то не говорите об этом Ренате Рамирез. Потому что заграбастает всю недвижимость, какую отыщет. Зик кивнул. — Вот так и вышло, веришь? Его волей. — Ну да, ну да. — Не веришь в Его силу? — В некоторые ее неправильные трактовки. — Но ты здесь, передо мной. Шутишь. И все еще жив, хоть делал все для того, чтоб случилось обратное. Это ли не чудо? Мистер Роквелл сомкнул губы и чуть прищурил светлые глаза. — Его волей, — сказал он. Пропустив скептицизм мимо ушей, Зик обвел ладонью дугу. И заговорил о другом: — Когда мы с Иден нашли это место, это было… да лет шесть назад, здесь ничего не было. Стены, коробка, и крыша местами. Ничего. Грязь, разруха, гниль, паразиты… Но-о, ноги привели, а руки сделали. Мало-помалу, но это стало домом. — Прекрасным домом. — Хотел бы я сделать больше. — Я могу помочь, — заверил мистер Роквелл. — Детей могут пригласить в Ильверморни. — А-а-ай, — Зик махнул рукой. — Кому они там нужны? Я учился в Ильверморни четыре года, прежде чем понял, что эта школа не учит тому, как нужно жить. Она учит сдавать тесты и не сутулиться за партой. Я учу детей сам. — И чему же? — Посмотри вокруг. Мистер Роквелл огляделся. — Я учу их быть здесь. Не бояться солнца и леса. Любить мать, чтить отца и ценить хлеб на столе. Веровать и понимать. — А как же магия? Зик улыбнулся и раскрыл ладонь. В ней парила и сплеталась из сотен нежных лепестков пышная чайная роза. — А магия не ограничивается палочкой и заклинанием. Она внутри, а не на страницах учебников. — Вот чему я учу своих детей. Он взмахнул рукой, и розовый бутон, взмыв вверх, вплелся в обвивающий колонну плющ. Огромные розовые цветы раскрылись, источая сладкий аромат. Мистер Роквелл отвернулся и глядел на то, как пестрит рисунками мелом дорожка у фонтана. — Чувствуешь это? Вдыхая сладкий аромат чайных роз и глядя на то, как играют внизу счастливые дети, мистер Роквелл рассеянно кивнул. — Да. — Пиздит, как дышит. Шагая прочь вглубь джунглей, мистер Роквелл резко убрал нависшую впереди лиану. Пиджак цеплял колючие кусты, в ушах звенели то ли москиты, то ли давление, а затылок тяжело тянуло назад. — Так и писать в отчете? — Так и пиши. Осторожно! Десятой дорогой обходя притаившуюся яркую змею, мракоборцы спешили подальше от каменных стен. — Сэр! — плечом потеснив коллег, вклинился Даггер. — А почему пиздит? — Потому что пиздит. — Нет, погодите, — еще один несогласный мракоборец поравнялся с ними. — А если реально пророк? — Ребята, всем жарко, всем плохо, но давайте как-то не позволять извилинам кипеть, — вразумил мистер Роквелл. — Ну какой пророк? — Но бывают же провидцы, ясновидящие. — Да. — Бывают, — согласился мистер Роквелл. — Один настоящий на тридцать ряженых. И этот один настоящий не живет долго и счастливо. — Почему это? — У него в голове — миллиард возможных развилок будущего, неконкретные образы, чужие воспоминания, мысли, переживания, еще какое-нибудь мракобесие. Нет адекватных мыслящих провидцев, которые счастливо доживают свой век. Они сходят в итоге с ума и оказываются глубоко в подвалах отделения истерий и помешательств. Или вербуются спецслужбами, которые выжимают из их разума последние соки. Не верите? Спросите у агента Свонсона, что-то он подозрительно притих…. Роквелл остановился и обернулся. — Мы что, забыли Свонсона? — Да здесь я, здесь, — незаметный агент снова умудрился скрыться за спинами мракоборцев. Переставляя трость и покачиваясь на размытой каменной тропе, он вышел вперед. — Черт знает, Джон. Там очень спокойно. На лицо мистера Роквелла набежала туча. — Правда, — виновато подтвердил Свонсон. — Конечно, туда бы запустить Сойера… Но не к чему придраться. Ни щитов, ни фона, ничего. Просто дом. Окружив портал (смятую пластиковую бутылку), мракоборцы вытянули руки и на счет «три», пальцами притронулись к горячим стенкам. Головокружительный полет, и прохлада Вулворт-билдинг чуть не сбила с ног — голова, казалось, сделала сальто. — Назовите меня циником, назовите мудаком и кем угодно, — мистер Роквелл резко толкнул дверь в общий зал штаб-квартиры. — Я не верю. — А можем ордер получить? На обыск? Вот уж не думал мистер Роквелл, что будет скучать по президентству госпожи Эландер — та подписывала ему любую бумажку в два счета, не читая и не вникая. Деятельный Локвуд же запускал бюрократический паровоз. — А на основании чего ордер? — вразумил кто-то. — Какие подозрения? — Ну хотя бы те, что этот дом Рената Рамирез купила для бабки. — И? Бабка дом бросила, а годы спустя туда въехал чудила-пророк с женой и приемными детьми. — А давайте ему, может, шмаль подкинем? — Даг! — А че, мы с Эл так с экзорцистом делали, он все подписал, до сих пор сидит. — Сэр. Мистер Роквелл рассеянно обернулся и оглядел устремленные к нему лица. — Общий сбор. Общий сбор прошел на месте — вокруг волшебного макета. Собравшиеся мракоборцы, побросав текущие дела, дожидались объявления чего-то. — Так, во-первых, — объявил мистер Роквелл. — Если после этих джунглей у кого-то что-то опухло или чешется — бегом в больницу, не надо повторять подвиг Андерсона. Ему разрезали половину шеи, чтоб достать то жало. У всех тут же все зачесалось под формой. Мистер Роквелл, и сам чувствуя, будто по спине пробегает ядовитый паук, свел плечи. — Во-вторых, — уже строже сказал мистер Роквелл. — Надо хорошо поработать. Сроков не ставлю, но надеюсь на понимание того, что время у нас не резиновое. Мракоборцы закивали. — Отлично. Тогда без лишних слов. Группа номер один. — Палец обвел стоящих ближе всех мракоборцев. — В архив. Группа два — к девочкам в административный, подключаем весь шарм, берем шоколадки из заначек. Группа три — в редакцию «Призрака». Задача — тщательно ищем любую информацию о нашем лесном пророке. Имя — Иезакииль Гарза, где-то мелькнет, имечко такое, что глаз зацепится сразу. Мистер Роквелл снова оглядел мракоборцев, словно пытаясь запомнить выражение на лице каждого. — Арден не хватает, — шепнул кто-то. И мистер Роквелл был согласен — вот уж кто была создана для монотонной бумажной работы и стрессирования соответствующих служб. — Административный пусть не отмахивается — чудила учился в Ильверморни, а значит где-то глубоко есть какая-нибудь справка и, если повезет, грязная история. Ищем все, что только можно и отправляем мне, не в кабинет, сразу домой. Иен, знаю, что не бездельничаешь, но подключись, пожалуйста. — Конечно, — Свонсон кивнул. — Насколько глубоко я могу залезть? — По самое дно. Касается всех, я прикрою. — Чудненько. Ох, — вдруг глаза Свонсона азартно просияли. — Ох, я знаю, кого подослать к пророку с проверкой силы Божьей. Это будет замес века, ребята. Обожаю свою работу. Свонсон звонко трансгрессировал с места. — Сэр. Мистер Роквелл повернул голову. — Да? — Можно начинать? — Да. Общий зал мракоборцев оглушили звучные хлопки трансгрессии. Штаб-квартира опустела в секунду. Колено резко согнулось, словно треснув в один миг, а мистер Роквелл, опустившись на ближайший стул, ссутулился и перевел дыхание. Ладонь перед глазами плыла, а голову сжимало, словно в тисках. Джунгли были далеко, а в Нью-Йорке было и в половину не так жарко, как на залитом палящим солнцем внутреннем дворе, обрисованном мелками. Впервые мистер Роквелл, моргая, чтоб прогнать искры из глаз, всерьез подумал о том, что действительно чертовски стар.