— Подождите!
Оклик прокатился глухим эхо. Оно тут же было подхвачено шепчущимися портретами, отчего прозвучало еще более зловеще. Но парадная лестница, огибающая холл плавным полукругом, была слишком широкой, ступеней на ней — слишком много, а спешно покидающая резиденцию ведьма слишком стремительно шагала прочь, чтоб оборачиваться и бояться, будто окликнувший тут же окажется прямо за спиной.
Наблюдая с третьего этажа за тем, как ведьма уходит, волоча за собой туго набитый чемодан, Скорпиус Малфой сжал на золоченых перилах руки. Не будь он в тот момент столь пораженным, то от злости смел бы взмахом руки со стен все портреты и побил бы все бесполезные и благоухающими замерзшими цветами вазы. Крохотная домовуха за его спиной, как предчувствуя, что хозяина сейчас вывернет наизнанку от злости, попятилась в коридор третьего этажа и скрылась в темноте — не хотелось ей проверять на своей шкурке, что бывает с гонцами, принесшими плохую весть. Хлопнув ладонью по перилам, Скорпиус бросился следом за женщиной, спешно спускаясь по ступенькам и едва не падая на устилающей их ковровой дорожке.
— Мэм!
Ведьма не оборачивалась на оклики, упорно шагая прочь и настойчиво игнорируя хозяина этих далеких холодных владений. Владения были обширными — не получится выйти на крыльцо и уйти по-английски, не прощаясь. А вот заблудиться легко. Крытые мосты, высокая стена изгороди, покрытые снежной шапкой сады и целые лабиринты каменных дорожек — заблудиться можно, а если безликий конюх того захочет, так и вовсе можно потеряться и сгинуть, не добравшись до ворот. Ведьма, что спешила прочь, пробыла здесь всего две недели. Она не знала, что уход может оказаться целым приключением, исход которого зависит только от разрешения хозяина покинуть это место. Но, поднатужившись, чтоб отворить тяжелые двери, ведьма вышла сначала на крыльцо, а затем, повозившись с чемоданом на ступенях крыльца, направилась дальше, по скользкой, покрытой ледяной коркой дороге. Дорога сходилась кольцом у фонтана, вода в котором замерзла и топорщилась острыми сосульками. Заправляя растрепанные холодным ветром волосы под теплую шапку, ведьма на миг задержала взгляд на фигуре, виднеющейся в окне второго этажа. Белая девочка, похожая не на плод любви мужчины и женщины, а скорей на сделку Мора и Смерти, была безобидной, но жути нагоняла — ходила тихо, молчала много, а смотрела пронзительно. Даже издали и видя ее в окне, ведьма так и чувствовала на себе колкий взгляд блеклых глаз, от которого под теплой одеждой зачесалось все тело. Задержав дыхание, когда за спиной хрустнула ледяная корка на тропе, ведьма резко обернулась. Так и ожидая увидеть позади эту девочку с бледным лицом, чуть красным от холода, спадающими низко пепельными волосами и в легкой старомодной одежде, ведьма дрогнула. Не девочка нагнала у фонтана, а ее отец.
— Профессор, — выдохнул Скорпиус Малфой сбивчиво. Морозный румянец на его впалых щеках едва-едва розовел, а рот выдыхал пар. — Вы уходите?
И перевел взгляд туда, куда смотрела профессор. Белая девочка, стоявшая у окна, развернулась и скрылась за тяжелыми шторами. Профессор, моргнув, повернула голову.
— Да. Я оставила вам письмо.
— Но так нельзя.
Профессор оттянула дужку очков и почесала висок под шапкой.
— Мне здесь делать нечего.
Запахнув мантию у шеи, Скорпиус едва не до крови закусил губу. Но сдержался и не выплюнул негодование даме под ноги.
— Давайте еще раз обсудим. В тепле.
Узкая ладонь указала на гостеприимно распахнутые двери.
Скорпиус Малфой был в ярости, которая с трудом умещалась в человеческой оболочке с натянутым на лицо спокойствием. Идеальная идея, убивающая одним выстрелов целую стаю зайцев, обернулась поражением прежде, чем эта чертова профессорша вообще исполнила свою роль. Да она и профессором даже не была! Бывшая университетская крыска, ответственная за чистые от пыли полки и выдворенная на покой за пьяные дебоши. Городская сумасшедшая, обмотанная дурацкими вязаными вещицами, похожая скорей на бездомную, нежели на величайший ум столетия. Вдобавок, не имеющая никакого опыта общения с детьми. Найти худшую кандидатуру учителя для единственной дочери — это надо постараться.
Четырехзначное жалование в золотом эквиваленте — да сам Фламель брал бы за частные уроки меньше, чем предложил Скорпиус Малфой. Проживание и любая потребность. Черт с тобой, можешь даже пить по ночам, профессор, но останься! Скорпиус Малфой почти кричал. Ни один из всех существующих в мире учителей не отказался бы от предложенных условий, что лишний раз подтверждало — старая дева была не в себе.
Впрочем, ожидание было обманчиво, и не в худшую сторону. Профессор Вейн оказалась чудной, но здравомыслящей — там, за стеклами больших очков, за мутным взглядом похмелья пробивалось ясное сознание. Она была неожиданно требовательной и строгой — Бет побаивалась профессора астрономии, что лишь к лучшему. Профессор не распылялась на истории молодости и сетования — слишком была помешана на науке, чтоб тратить драгоценные минуты урока на что-либо еще. Но то, как легко она развернулась и готова была уйти, отказавшись и от науки, и от признания, и от жалования, и от всех условий, лишь подчеркивало, что в голове у профессора все же перекати-поле шуршит средь формул и графиков.
— Почему? — недоумевал Скорпиус, закрыв двери каминного зала.
В комнате было тепло и приятно пахло тлеющим срубом. Изящный чайничек, вспорхнув с подноса, разливал по чашкам чай. Теплый свет отблескивал на подтаявшей глазури эклеров, аккуратной башенкой сложенных на блюде.
— Если это вопрос денег, я удвою ставку.
Мир действительно катится в пропасть, когда старая пьяница в шаге от того, чтоб честно зарабатывать больше министра магии. Профессор Вейн как раз возилась у камина, разматывая километры вязаного шарфа поверх куртки. Мех на приподнятом шарфом капюшоне топорщился так, что лез старой деве в лицо.
— Что? — Она отвлеклась. — Нет, нет.
И, наконец, распутала шарф, но не сняла — оставила свисать с плеч и подметать кистями пол. И вообще снимать верхнюю одежду не спешила, лишь расстегнула куртку, стащила массивную шапку с помпоном и принялась мять ее в руках. Явно надеялась поговорить быстро и покинуть резиденцию, как и планировала.
Скорпиус указал на диван, а сам опустился в кресло.
— Я понимаю, — вдруг сказал он, потирая переносицу. — То происшествие с Агнес, конечно, вас смутило.
Профессор Вейн, закурив, аж поперхнулась. Смутило — это мягко сказано. Агнес, няня девочки, повесилась в своей комнате пятью днями ранее.
— Нет. То есть, конечно. — Профессор беспокойно теребила шапку в руках. — Кстати, а когда похороны няни?
— Я уже позаботился о ней, — ответил Скорпиус. — У нее нет родных.
Это должно было успокоить хотя бы на миг конец всей этой неприятную ситуации. Если бы старая дева не подумала о том, что ни похоронной процессии, ни священника, ни даже самой покойницы для прощания не видела.
— Тогда в чем же дело? — Скорпиус вскинул брови.
Профессор Вейн закинула ногу на ногу и, оглядевшись в поисках пепельницы, стряхнула пепел в подлетевшее к ней блюдце.
— Бет, — коротко сказала она, заправив за ухо тускло-красные волосы.
Скорпиус немало удивился.
— Если проблема в Бет, я повлияю на нее…
— Не надо, у нее еще есть шанс вырасти нормальной, — отмахнулась профессор. — Потому что, как и многим нормальным подросткам, ей совершенно не интересна астрономия. И астрофизика. И физика вообще.
— Так проблема только в том, что Бет не нравится учиться?
— Угу.
— Это не проблема. Я поговорю с ней.
Профессор Вейн закатила глаза и хрипло закашляла, не сдержав смешок.
— Лучше приглашайте чаще учителя музыки.
— Почему?
— Потому что она музыкант. Слушайте, сэр, возьмите ее жажду учиться и преобразуйте в тот талант, который она хочет развивать, а не создавайте новый на ровном месте. Закон сохранения энергии. — Профессор нахмурилась. — Почти. Как-то так.
Больше, чем идиотов и непокорных, Скорпиус ненавидел лишь тех, кто учил его жизни. Чаепитие было напряженным.
— То есть, — уточнил он. — Вы отказываетесь от этой работы только потому, что Бет не нравится астрономия?
— Ну да.
— Но я вас не увольняю.
— И что теперь, Бет попросит купить ей телескоп?
— У нее есть телескоп.
— Верните его по гарантии и купите девчонке пианино.
— У нее есть пианино.
— Ну так пусть занимается, не мучьте нас обоих.
Бездетная любительница спиртного и вязания крючком явно была не лучшим советчиком в области воспитания детей, но Скорпиус сдержался. А профессор, поставив в разговоре точку, подтянула на ладонях перчатки без пальцев, и принялась снова заматываться в шарф. Торговаться и набивать себе в зарплату лишний нолик она явно не собиралась, как и оставаться в холодной резиденции отшельника.
— Да подождите. — В голосе Скорпиуса уже звучали нотки беспомощности.
Профессор, наматывая четвертый оборот шарфа вокруг капюшона куртки, перевела взгляд.
— Слушайте, мне жаль, что так вышло. — Она беззлобно похлопала Скорпиуса по руке. — Я не прошу расчет.
«Она даже денег не просит!» — и это прозвучало последним аккордом того, что сумасшедшую профессоршу не купить. Разве что заинтересовать.
— В Салеме много выдающихся ученых. Вы без труда найдете замену.
— Мне не нужна замена. Нужны вы.
— А вашей девочке не нужны ни физика, ни астрономия, — профессор пожала плечами. — У меня осталось не так много времени, чтоб тратить их на то, чтоб заставлять бедного ребенка интересоваться тем, за что заплатил ее папа.
Скорпиус считал себя спокойным, выдрессировав хладнокровную рациональность прежде прочих эмоций. Но старая дева, которая обещала стать ключом от всех дверей, выводила его… нет, не гнев. Скорей на желание сотворить в воздухе огромный вопросительный знак, упасть перед ним на колени и заорать так, чтоб лавина на деревню с горной вершины сошла: «ПОЧЕМУ?»
«Не так много времени? Да, у тебя осталось не так много времени, а учитывая, что ты дымишь, как паровоз, и пьешь, как лошадь, времени еще меньше. Ты тратишь его на безделье, вязание этой идиотской одежки и редкое написание дипломных работ для салемских придурков, которым уж точно не нужны ни физика, ни астрономия», — Скорпиус прикрыл глаза. — «Я нашел тебя в богадельне стариков, плачу золотые горы, а ты отказываешься, разворачиваешься и уходишь обратно, просто потому что Бет не нравится астрономия? Ты в своем уме?».
Конечно, нет. Как же сложно управлять людьми, которыми не управляют деньги и здравый смысл.
— Вы нужны мне, — признался Скорпиус, не придумав ничего лучше.
Профессор, разжав пальцы на дверной ручке, немало удивилась и обернулась.
— Слушайте, ну еще лет пятнадцать назад, я бы согласилась. Но сейчас я старая, как говно мамонта.
— Идем. — Скорпиус, не отвечая и даже не пытаясь спорить, кто в этом доме действительно стар, толкнул двери и вышел в коридор.
Освещенный свечами коридор, устланный узой ковровой дорожкой, встретил привычным холодом — зима упорно пробивалась сквозь толстые стены.
— Уделите мне еще пятнадцать минут, — бросил Скорпиус через плечо. — И, если все же захотите уйти, конюх вас проводит.
— Я могу уйти и сама, — напомнила профессор, впрочем, покорно шагая следом.
— Нет, не можете.
Они миновали коридор и вышли к пролету парадной лестницы. Следуя за хозяином в противоположную сторону дома и слыша, как шепчутся на стенах портреты, профессор бегло взглянула вниз, на освещенный огромной многоярусной люстрой холл. Показалось или нет сквозь стекла запотевших очков, но вместо тяжелой арочной двери, ведущей прочь из дома, была лишь глухая, зашторенная бархатом стена.
Шли долго, хоть шаги были спешными. И направлялись не в северное крыло, как думала профессор. Хозяин дома снял с крюка масляный фонарь и, освещая темную лестницу, ведущую спиралью далеко вниз, поманил профессора за собой.
— Смелее.
Они спускались прямиком в подземелье. Запретное и закрытое на замки, с защищенными чарами каминами — запрет совать нос в подземелье был первым пунктом в контракте, после строчки об обучении Бет.
Это было очень холодное место с низким потолком, влажным полом и запахом плесени. Оно освещалось свечами, с которых натекли целые грозди застывшего воска, и освещалось плохо — силуэты вырезанных в стенах дверей проглядывались с трудом. Дверей профессор насчитала три. И даже протянула пальцы к одной из них, чтоб ощупать крупный навесной замок на цепях, сковывающих проход крест-накрест, но из-за тяжелых дверей вдруг-что-то зашипело, как кипящий чайник, и в тонкие щели просочился дым.
— Котельная, — пояснил Скорпиус сухо, остановившись у нужного помещения неподалеку. Замки щелкнули один за другим, когда его ладонь на миг прижалась к двери.
Дверь скрипнула и отворилась. Из комнаты за ней в темное подземелье потянулся теплый свет.
— Прошу.
Лицо обдало приятным теплом. Профессор неуверенно переступила порог, оглядываясь по сторонам. Эта маленькая комната выглядела так, будто оказалась в мрачной резиденции случайно, пристроенной по ошибке. В ней не было холода и старинного величия, лепнины и золотых узоров, статуй и ваз, тяжелого запаха затхлости и древней мебели. Комната была тепло освещена и поблескивала желтым мерцанием гирляндных ламп на каменной стене. Посреди был диван с небрежно накинутым пледом и кучей ярких подушек. Книжные шкафы, тоже оплетенные гирляндами, теснились не только лишь от тяжелых томов, но и от безделушек на полках: горшочки, чашки, расписные пиалы и крохотные суккуленты. Уютно тикали старые часы, минутную стрелку на которых клевала золотая канарейка. Вкусно пахло лимонным чаем — керамическая кружка на захламленном столе как раз дымилась. По углам грудились яркие холсты, пестря неподвижными красочными сюжетами. А большой портрет в массивной раме, прислоненный к стене, разительно отличающаяся от своих ярких собратьев, был, сразу видно, из-под кисти мага: тусклые, но естественные цвета, казалось, впитывали свет этой комнаты. На портрете, свесив согнутые ноги с подлокотника кресла и сжимая свечу в подсвечнике, увлеченно читала книгу молодая красавица, чьи длинные медно-рыжие волосы отбрасывали на страницы тени. На звук приближающихся шагов, красавица оторвалась от книги, подняла взгляд и рассеянно заправила спадающую на лицо прядь за ухо. Видеть кого-либо в этой комнате женщина с портрета не ожидала ровно так же, как профессор Вейн не ожидала здесь оказаться.
Скорпиус зашел за захламленный стол и глянул в сторону портрета.
— Присмотри за Бет, пожалуйста.
Опустив подсвечник на пол, женщина поднялась на ноги и, оставив раскрытую книгу в кресле шелестеть страницами, направилась прочь и скрылась за рамой. Скорпиус пригласил профессора к столу и, взмахом палочки заставив бумаги и свитки вспорхнуть на самый верх книжной полки, расчистил место для очень старой книги. Она была чудом втиснута в плотную кожаную обложку, но и это не спасало страницы от коварства времени. Пергамент рассыпался даже от взмахов руки над раскрытыми страницами. Тусклые чернила казались каркулями, но выцветшие рисунки, впрочем, вполне сохраняли и смысл, и тускло-зеленые краски чудных растений.
— Что это? — профессор подняла взгляд.
— Не узнаете? Вы двадцать лет глазели в эту рукопись.
Обтянутая перчаткой без пальцев рука потянулась к хрупким страницам. Пальцы, подрагивая, очерчивали контур рисунка, а глаза под толстыми линзами очков на цепочке расширились. И вдруг, дернувшись так, что очки едва не слетели с переносицы, профессор ахнула вполголоса:
— Это оригинал?
Скорпиус кивнул. Профессор подавилась священным негодованием.
— Но откуда? Манускрипт Войнича нельзя купить, это реликвия!
— Купить нельзя, но можно достать. А это, — Скорпиус открыл ящик стола и вытянул толстую тетрадь, полную закладок. — Купить можно, и оно стоило в салемской библиотеке дешевле стаканчика кофе из столовой. Хоть на самом деле этой вещице цены нет. Глупые, глупые люди.
Он протянул тетрадку через стол.
— Ваш перевод манускрипта. Вы действительно выдающийся ум поколения, — признал Скорпиус. — И мне жаль, что МАКУСА никогда этого не понимал, профессор Вейн.
Профессор Вейн недоверчиво вскинула брови. Никакого трепета ни комплимент, ни манускрипт у нее не вызвали.
— Мне не нужно, чтоб Бет стала астрономом или физиком. Мне нужны вы, как я и сказал.
Профессор Вейн опустилась на мягкий диван и сжала на коленях маленькую подушку.
— Если вам нужен перевод Манускрипта Войнича, то Бернадрдо Ванцетти стал первым, кто перевел рукопись. И именно его перевод считается признанным и правильным.
— Признанным — да. — Скорпиус сел в кресло. — Версия Ванцетти — это поиск информации до десятой страницы поисковика в интернете, комментарии форумных криптологов-теоретиков и хороший менеджер. Это не перевод, это рерайтинг. Очень удобно «перевести» очевидное, вроде того, что рисунки растений через страницу — это про ботанику. И очень удобно свалить непонятное на душевную болезнь автора рукописи.
Скорпиус закинул ногу на ногу и вздохнул.
— Послушайте того, кто сам пытался перевести, но сошел с ума на третьей же странице. Ванцетти явил миру очередную мистификацию, которую все так любят. А вы — что никакой мистики нет, а перед нами все это время был добротный старый учебник ранней медицины и алхимии. Ваш перевод — лучший.
Профессор нервно поправила очки.
— Спасибо.
— Один вопрос, — Скорпиус усмехнулся и сложил руки домиком. — Как, черт возьми, вам это удалось?
И не ожидал услышать историю о чуде, озарении или божественном провидении. Старая дева просидела над рукописью двадцать лет. Тогда из ее головы отлетела кукушка или до того — оставалось лишь гадать.
— Ванцетти и все те, кто брались за перевод до него, думали, что рукопись написана на неизвестном языке, — произнесла профессор. — Они переводили язык. Но мне показалось, что это не выдуманный язык. Это шифр.
— Шифр?
— Да.
— То есть, вы перевели язык в шифр?
— Это был шифр изначально. Протороманский язык, который Ванцетти выставляет, как оригинальный, не имеет письменности. Сэр, — резко произнесла профессор, заставив Скорпиуса удивиться. — Десять минут подходят к концу, а я все еще не понимаю. Зачем вам рукопись, мой перевод и, главное, я?
— Ну, очевидно же, — протянул Скорпиус. — Мне нужен тот, кто может разгадать шифр.
Профессор поджала губы.
— Если хотите узнать какой и зачем, задержитесь еще на десять минут.
Скосив взгляд в опустевший холст, на котором остались лишь кресло, свеча и книга, профессор Вейн принялась медленно разматывать теплый шарф.
— Я не коллекционер и не сумасшедший отшельник. — Скорпиус негромко опустил кружку на стол. — Я — глава международной гильдии ликвидаторов проклятий.
Сжимая стакан с водой, на дне которого плавал кружочек лимона, профессор удивилась.
— Но я думала, вы политик. Все так думают.
— Политика, — Скорпиус закатил глаза. — Так, баловался по-молодости. Нет, я уже долгие годы изучаю проклятия.
— Проклятия или борьбу с проклятиями? — уточнила профессор.
— Да.
Позади послышался звонкий стук. Канарейка, устав клевать стрелку часов, упала на пол золотым галлеоном. Скорпиус проводил короткое падение взглядом и повернул голову, бегло осмотрев большую карту на стене. По карте, словно облака, расползалась черная дымка.
— В МАКУСА живут очень интересные люди, — сказал Скорпиус, кивнув в сторону черного клока на карте. — Тьма висит над ними и сгущается. Они это чувствуют, это чувствуют и маглы. Но слово «культ» Вулворт-билдинг запретил, как запретил и бояться культа. Мой прогноз… три года, плюс-минус пару месяцев, до того, как рухнет первая башня. Вы, профессор, не боитесь возвращаться в Штаты?
— А вы не боитесь, что тьма пересечет океан?
— Я готовлюсь к этому уже не один десяток лет — это место защищено хорошо, если и скрываться от гнева богов, то только здесь, но глупо надеяться, что если не говорить о тьме, то тьма рассеется. Ее не скрыть, не посадить под замок и не договориться — она оставит выжженную пустошь и прах. Ли Вонг был хорошим директором мракоборцев, и он уж точно понимал, что происходит, но, как и всем смертным, ему не хватило времени и знаний. Но я знаю, кому хватит, поэтому я и изменил род деятельности и уже не имею ничего общего с тем волшебником, которого палкой гнали из британского консульства.
Скорпиус поднял взгляд.
— Свободное от цензуры закулисье все еще полно теоретиков и практиков, которые пытаются разгадать загадку культа. Последствия его влияния на мир, его цель, дальнейшие действия. Я же пытаюсь отследить истоки. Если я не знаю, с чем бороться, то это не борьба, а тычки в глухую стену.
Профессор покрутила разболтанную дужку очков.
— Это Обскур, всем известно.
— Это не Обскур, — отмахнулся Скорпиус. — Они не живут столько.
Он поднялся с кресла и медленным шагом обошел стол.
— Оно не появилось из ниоткуда и само собой. Мир видел и помнил эту тьму раньше, иначе, чего боялась и так долго ждала эта несчастная женщина? Я уверен, что кто-то из предков, такой же, как и я сейчас, писал об этом, чтоб мир помнил и передавал простую истину — не играть в богов.
— Вы верите в этот бред с богами?
— Пока у меня нет ответа, я верю во все. История говорит книгами, и хоть не знаю, кто писал об этом и кто запретил эти знания потом, я точно знаю, что ответ есть. Пусть и не в очевидной форме. Поэтому мне нужны вы, — ответил Скорпиус. — Один шифр вы уже разгадали.
— Вы надеялись найти ответы в Манускрипте Войнича?
Скорпиус вздохнул.
— Надеялся. Манускрипт всегда был загадкой и до сих пор теорий вокруг него: от справочника средневекового акушерства и до демонологии. Если бы я захотел что-то спрятать, то тоже написал бы на выдуманном языке, прикрепил пару психоделических картинок, и пусть потомки потом ломают головы. Но вы развеяли миф, никаких мистификаций. Я верю вашему переводу. И хочу, чтоб вы перевели еще кое-что.
— О, нет! — спохватилась убаюканная низким голосом профессор. — У меня нет еще двадцати лет.
— Просто попробуйте. — Некая дверца, которой в стене минуту назад еще не было, клацнула и отворилась.
Бережно вытащив коробку, слишком похожую на ящик для овощей, чтоб хранить в себе некую тайну, Скорпиус вернулся к профессору. И, опустив коробку на столик, снял крышку. Профессор Вейн, вытянув шею, села на самый край дивана, чтоб лучше видеть таинство, скрытое в неприглядной коробке. Таинство, впрочем, выглядело так же неприглядно. На первый взгляд это показалось ворохом старых газетных статей, сшитых толстой нитью в книжку. Пергамент сыпался в труху и просвечивал, местами был покрыт мелкими дырочками — жучки явно лакомились этим текстом, невзирая на его историческую ценность. Но что-то в этой трухе было. Хотя бы потому, что дополнительные десять минут уже переходили в одиннадцатую, а профессор и не думала уходить.
— Можно? — полюбопытствовала профессор.
Скорпиус кивнул. Повозившись, чтоб осторожно, как новорожденное дитя, поднять хрупкую книгу, профессор бережно провела пальцами по шершавым страницам. Листать их, как книгу, было бы вопиющим преступлением — все рассыплется в руках. Но, на одном дыхании перебирая страницы, профессор все больше хмурилась. Зловещие рисунки змей и многоголовых чудищ, рогатых бесов и кинжалов, вереницы цифр и круглых диаграмм поверх текста вызывали нехорошие мысли о том, что любопытный нос полез не туда, куда нужно.
— Что это?
Скорпиус, отпив остывшего чаю, ответил без утайки:
— Книга Сойга.
И бесценная реликвия плюхнулась было на пол из дрогнувших рук, не подхвати ее заклинание, заставившее зависнуть над ковром.
— Оригинал? — выдохнула профессор.
— Разумеется.
— Вы что? — Старая дева так и присела на диван, не веря своему умозаключению. — Вы хотите, чтоб я перевела Книгу Сойга?
Скорпиус, опустив волшебную палочку, спокойно кивнул.
— Ни за что! — Профессор принялась суетливо и в который раз наматывать шарф на шею, готовясь на сей раз уж точно бежать со всех ног. — Вы… Вы знаете, что она проклята?
— Начинается, — Скорпиус закатил глаза.
— Говорят, что в книге в книге зашифрованы тайны мироздания, времени, жизни и смерти, а разгадать шифр под силу лишь архангелу Михаилу…
— Если я его позову, это поможет вам перевести книгу?
— … а тот смертный, который посмеет попытаться, будет обречен умереть через два с половиной года!
— Ну что за бабкины суеверия, — Скорпиус с иронией цокнул языком. — Эта книга у меня уже шестой год, и все те криптографы, которые брались за ее перевод, живы и здоровы до сих пор.
— Да откуда это все у вас? — ахнула профессор. — Это невозможно купить…
— Но можно достать. Если нужно. Послушайте, профессор.
Сев рядом и нависнув коршуном, Скорпиус опустил книгу обратно в коробку.
— Если бы у меня был другой план или хотя бы стопроцентная уверенность в том, что эта книга бесполезна, я бы так не заморачивался. Мне не нужен голос совести, советник или паникер, который будет жужжать над ухом об опасности. Мне нужен гениальный ум, смелость и немножко безумия, и вот вы здесь. Вы осилили Манускрипт Войнича, а вокруг него мистификация и проклятий было куда больше — люди склонны бояться того, чего не понимают. Но вы решились и победили эту рукопись. Я прошу сделать то же самое снова.
Профессор лишь качала головой.
— Вы лезете в ящик Пандоры с головой.
— Оглянитесь, мы все в нем гнием. Я пытаюсь понять природу темных сил, а не выпустить какое-нибудь древнее зло.
— Я знаю много историй, которые начинались так же. Нет, — профессор мотала головой. — Нет.
— Мне есть, что предложить взамен.
— Мне нужны деньги, думаю, это было ясно, раз я оставляю частные уроки.
— Ах, если бы все было так просто, и я мог бы просто купить ваш ум. — Скорпиус вздохнул.
— Вам нечего мне предложить.
— Кроме признания. Вы станете первой и единственной, кто сумеет найти смысл в Книге Сойга. Ваши знания помогут спасти многие тысячи невинных жизней от беды, о которой принято молчать, — Скорпиус понизил голос. — Никто из академической элиты и распиаренных грамотеев не сможет приблизиться к такому успеху. Никто не решится повторить, никому не хватит ни мозгов, ни храбрости переступить через слухи о проклятой природе книги.
Голос обволакивал хитрым змеем. Казалось, он обвивал силуэт профессора, ведь звучал будто отовсюду, но не из шепчущего слова рта.
— Мы оба знаем, что это под силу вам, профессор Вейн. Ничтожный страх на пути к признанию, которое вы заслужили, неужели вы об него споткнетесь? Или ваше место там, где вас оставил Салем, а не в зале славы? Вы правы, времени у вас уже не так много, но так ли вы хотите потратить его остатки — на чужие курсовые и слухи о сумасшествии или решитесь впервые в жизни взять ответственность за что-то действительно великое?
Тяжелый взгляд светло-карих глаз вовсю просверливал в голове профессора брешь. И вдруг глаза скользнули выше. Профессор, выдохнув так, словно с головы сняли тиски, обернулась. В свой портрет вернулась и заставила в неловкое молчание повиснуть в теплой комнате медноволосая невеселая красавица. Она снова умостилась в глубокое кресло, свесив ноги с подлокотника, раскрыла книгу, но взгляд был обращен совсем не в страницы.
Диван скрипнул — Скорпиус поднялся на ноги и сложил руки в замок за спиной.
— Так, что скажете, профессор? — чуть улыбнулся он.
— Сука.
Сжимая каменное ограждение с такой силой, что на пальце едва не лопнул перстень, Скорпиус Малфой наблюдал за тем, как профессор, таща за собой старый чемодан, спешно шагает прочь к высоким воротам. Раздраженно повернув голову, и встретив блеклый взгляд Бет, Скорпиус обессиленно прошипел:
— Что, сложно было соврать старой дуре, что тебе интересна астрономия?
Бет запахнула теплую мантию и закатила глаза.
— Пока не вернется учитель музыки — я тебе в этом доме не компаньон.
Скорпиус снова почувствовал тревогу — Бет еще совсем ребенок, а ядом уже плевалась наравне с ним. Ужиться будет сложно, если нрав не пообтесать.
— Иди к себе.
И, не оборачиваясь, отыскал взглядом далекую фигуру, неприметно стоявшую на замерзшем мосту. Кивнув ей, он отвернулся и зашагал прочь, следом за Бет.
Спешно шагая к воротам, которые будто сдвигались все дальше и дальше, профессор дрогнула, когда вдруг не ощутила тяжести багажа. И дрогнула еще больше, когда высокая фигура конюха оказалась так близко и внезапно — его шаги позади, скрипящие на ледяной корке дороги, она не слышала сквозь теплую шапку. Очень высокая фигура в поношенном коричневом плаще, с теплым жилетом поверх и с глубоким капюшоном, из складок которого виднелся лишь кончик носа, он одной рукой подхватил старый чемодан и направился следом.
— И это меня называют сумасшедшей? — негодовала профессор, запыхавшись от торопливой ходьбы. — Недаром некоторые вещи считают проклятыми, чтоб не совать в них нос…
Конюх, не любитель болтать, оставил гнев без комментария.
— Я думаю, няня была права. Он так любил свою жену, что действительно сошел с ума после ее смерти. Жаль только, что больше некому заботиться о девочке. — Профессор повернула голову. — Да ладно тебе, будто слуги не шепчутся о хозяине.
Хотя из слуг-то и были всего конюх и няня, а остался и вовсе только конюх.
— А другие учителя? — любопытствовала профессор. — Они жили здесь или приходят и уходят? Если бы жили, они бы не оставались здесь дольше моего.
Вместо ответа, конюх поднял ладонь, обтянутую теплой рукавицей. В высокой изгороди, казавшуюся бесконечным кольцом барьера, вдруг скрипнули и отворились ворота. Едва приблизившись к ним, конюх опустил чемодан и выпрямился, застыв без движения, похожий, в поношенной одежде и глубоком капюшоне, на замерзшего дементора.
Сжав ручку чемодана, профессор направилась за ворота и поежилась от ледяной стужи — словно открылись не ворота, а глухая дверь в беспощадно холодную зиму. Придерживая шапку, профессор обернулась, чтоб бросить короткое прощание, но так и застыла, когда порыв ветра, сдув с лица конюха капюшон, обнажил лицо, полускрытое за плотной повязкой из темной кожи, сжимающей рот.
— Ну нахер. — Профессор быстро скользнула за ворота и трансгрессировала прежде, чем те с громким лязгом захлопнулись у нее за спиной.
За не первый и уже даже не пятый десяток лет неприкаянного существования гость не до конца понимал, как и почему работает его тело. Жизнь научила не улыбаться и разговаривать, не обнажая ряд крупных акульих зубов, умещать во рту раздвоенный язык и собирать тело по частям после передряг, но не смогла научить адекватно реагировать на пробуждение после очень редкого сна.
Спать гость действительно не любил. Сон считался расточительной тратой времени, несмотря на то, что ночи часто бывали лишь утомительным ожиданием рассвета. Редкие же моменты последнего полувека, когда организм выключало в сон, как тумблером, такой обычный человеческий акт, как пробуждение, было сродни выходу из комы. Просыпаясь, гость был безбожно растерян, не сразу вспоминая, как двигаться, где он, какой сейчас год и что вообще происходит.
В этот раз, неожиданно заснув, буквально на полминутки прислонившись к стене, гость проснулся и на мгновение выпал из реальности. В попытке собрать мысли и слепить картину, предшествующую пробуждению, он привстал на локтях и огляделся. Вокруг пахло пылью, пыль и парила в свете луны, проникающем в помещение сквозь треснувший витраж. Гость обводил медленным оценивающим взглядом темные контуры: стены, окно, стол, угол, пыль, шкаф. И остановился на том, что не заметить было невозможно — на оставленном рядом с кроватью одноруком манекене. Дернувшись, гость поднялся с лязгнувшей всем каркасом кровати и, сдвинув манекена подальше, двинул к хлипкой лестнице. Пол под ногами скрипел так, что грозился перебудить всю улицу.
Чердачная лестница была опасной, старой и не рассчитанной на то, чтоб ею часто пользовались. Молясь, чтоб под его весом не рассыпались изъеденные древоточцами ступеньки, гость спустился в залитый приглушенным красноватым светом коридор. На стенах плясали зловещие тени. Однако причина и странного освещения, и теней, оказалась куда проще, чем нечто таинственное и необъяснимое. На комоде горела настольная лампа, абажур которой был накрыт красным платком с мелкими монетками, качающимися на кистях.
Единственное в коридоре окно не пропускало ни солнечных лучей днем, ни света уличных фонарей ночью. Завешенное плотными шторами, оно, вдобавок, было скрыто за беспорядочно нависшими узлами плюща. Конца и края вьющемуся растению видно не было — оно, пуская длинные отростки из клетки под потолком, обвило карниз и явно намеревалось закрыть зелеными листами и окно, и штору. Осторожно придержав птичью клетку с плющом, качнувшуюся, когда ее задели макушкой, гость заглянул за приоткрытую дверь, из которой в коридор виднелось мигание гирлянд. В свете мигающих лампочек на нерастеленной кровати и с тяжелой книгой «Алхимические частицы. Почему теория кварков врет?» на лице крепко спала и тихо посапывала в страницы Шелли, прижимая к груди раскрытую упаковку глазированных хлопьев. Не сомневаясь, что будущее науки выглядит именно так, гость опустил взгляд, когда услышал цоканье по полу. Механический Пчеложук крутился на месте и упорно пытался стянуть с ноги Шелли, свисающей с кровати, полосатый носок.
Тихо прикрыв дверь, гость двинул прочь уже уверенней. Он спускался по лестниц и уже видел виднеющуюся входную дверь сквозь нависшие под потолком клетками с цветами, почти дотянулся и открыл ее, но черт дернул повернуть голову в сторону гостиной. Там, у дивана, дымя тонкой сигаретой в пыльные гардины, стоял и наблюдал во все свои выпученные глаза «главный босс» — лохматая и поблескивающая расшитой блестками накидкой Вэлма.
Гость тихо, как крадущийся нашкодивший кот, направился к двери. Вэлма, не двигаясь, наблюдала за ним. Сжав дверную ручку и не сомневаясь, что если сейчас тихо выйдет и уйдет, чудная Вэлма не заметит следов его пребывания в доме вообще. Но большие глаза смотрели с таким удивлением, а густой слой блесток на веках так мерцал в свете лампы, что гость сдался — представить, что в гостиной никого не было, невозможно.
— Слушай, — он приблизился и заглянул в лицо Вэлмы. — Мне надо уходить.
Вэлма моргнула.
— А ты кто?
— Отлично, — просиял гость и направился к двери, пока у хозяйки дома не закончился очередной приступ амнезии.
И снова сжал дверную ручку, когда на ступеньках послышался цокот и звук, похожий на трение друг о друга тонких металлических пластин. Повернув голову, гость клацнул выключателем на стене. Шарнирное бесполезное чудо механики и вежливости, называемое Пчеложуком, кубарем катилось по ступенькам. И тащило вслед за собой не полосатый носок, за которым охотилось, а длинную цепочку, на которой по ступенькам болтались посаженные на ось песочные часы.
Тупо глядя на то, как стучит маховик времени, гость спохватился лишь когда Пчеложук процокал мимо него и в сторону гостиной.
— Держи его!
Механический паучок, словно предчувствуя опасность, припал на пол, расставив шарнирные лапки и юркнул под диван. Одной рукой и рывком приподняв диван за низ, Вэлма завертела головой. Но лишь мелькнула серебристая цепочка, Пчеложук торопливо пополз прочь, путаясь в шторе. Гость, успев наступить на цепочку, облегченно выдохнул и, подхватив ее, строго глянул на беспомощно повисшего Пчеложука, никак не желающего расставаться с находкой. А в следующий миг произошло сразу три вещи: гость повернул голову и быстро спрятал цепочку с Пчеложуком за спину, Вэлма уронила диван на пол, а разбуженная шумом Шелли, рассеянно потирая щеку, спросила:
— А что вы тут?
— Ничего, — быстро заверил гость.
— Ты кто? — спохватилась Вэлма. И глаза ее округлились. — О-о-о, котики проснулись.
Котики проснулись, но очень хотели спать, не понимали, что происходит, и выяснять не пытались. Зевнув, она направилась обратно наверх. Пчеложук, разжав лапку на цепочке, плюхнулся на пол и зацокал следом.
Вэлма, упав на диван и вытянув длинные ноги на столик, вытянула из-под бретельки виднеющегося сквозь топ бюстгальтера сигарету. Похлопав по подушкам в поисках спичек, она, ничуть не поколебавшись, прикурила от огонька, вспыхнувшего на кончике протянутого ей пальца. Довольно затянувшись и выдохнув дым, Вэлма повернула косматую голову и обвела дымящей сигаретой контур лестницы.
— Когда я увидела ее впервые, то подумала: «Бля-я-я-ядь», — протянула она рассеянно и как-то полусонно. — А потом оказалось, что она — самое прекрасное, чтоб было в моей жизни.
С большим сомнением, что говорилось о старой скрипучей лестнице, гость пожал плечами, глядя наверх. Вэлма глубоко вздохнула с таким наслаждением, словно вместо пыли, табака и своих пряных восточных духов унюхала вдруг свежесть морского бриза.
— Она такая одинокая. Этот мир… он ее не понимает, понимаешь? Я тоже ее не понимаю, и могу только любить, но весь мир… Однажды, он станет ей совсем неинтересен, но ведь он бывает так прекрасен. Он стоит того, чтоб в нем жить. — Большие глаза блаженно смотрел куда-то вверх.
И взгляд, будто дугу очерчивая, медленно устремился в сторону гостя.
— Если бы я стала той частью мира, которая ее не только любит, но и понимает, я бы все же попрощалась перед тем, как уйти.
Гость, горько цокнув языком, перевел взгляд на маховик времени. Боясь и помня, какой хрупкий этот мудреный механизм, он внимательно осмотрел песочные часы. Те оставались целыми, несмотря на путешествие вниз по лестнице — ни царапинки на стекле, ни трещины на оси. Над прочностью артефакта Шелли поработала на славу — шутка о том, что ее маховик времени переживет давку асфальтным катком, уже не казалась шуткой.
— Я должен держаться подальше. Скажи ей, она послушает тебя.
Что-то мурлыча про себя и накручивая лохматую прядь на длинный нос, Вэлма вдруг вздрогнула и повернулась. Тонкие брови хмурились, а глаза в недоумении моргнули. В повисшей тишине слышалось лишь негромкое звяканье ее длинных сережек.
— Ты, — палец, унизанный громоздким перстнем, дрогнул в сторону гостя. — Пришел забрать коробки из гаража?
Гость приоткрыл рот. И, вздохнув, потопал обратно на чердак, понимая, что внятного разговора снова не выйдет. Прощание затягивалось.
На уже вторую неделю. Всякий раз было как-то не до того.
— Цепочка! Стой! Не двигайся!
Судорожно распутывая длинную цепочку с маховиком времени, надетую сразу на двоих, Шелли попятилась и вскрикнула, когда острозубая пасть аллигатора клацнула у ее ноги. Тут же погрузившись под воду, придавленный сильной ногой, аллигатор заметался в густой болотной воде, а гость, рывком вытянув Шелли из болота на ближайшую корягу уныло нависшего над тиной дерева, склонил голову.
— Быстрей, давай, давай!
Дрожащими пальцами выпутывая цепочку из кончиков его сухих волос, Шелли, наконец, стянула ее и пошатнулась на коряге.
— Сейчас.
— Бегом, — крикнул гость, с ноги оттолкнув еще одного аллигатора.
Голос его раскинулся по болотам звучным эхо. Место, куда привели два экспериментальных оборота песочных часов, было страшным. Это были бесконечные болота с густой вонючей водой, покрытой толстым слоем грязно-зеленой ряски. Из воды торчал целый лес гниющих с корня деревьев. Черные коряги размеренно плавали в болоте, над зеленой водой стоял туман, жужжали крупные москиты и тихо хлюпала вода под ногами гостя, увязшего по колено. Гость завел руку назад, оттесняя Шелли от болота, свободной же рукой, ставшей неестественно длиннопалой, когтистой и горящей в объявшем ее пламени, водил перед собой. И слушал тишину, в которой на них, сверзившихся в болото из ниоткуда, открыли охоту обитающие здесь аллигаторы.
Вокруг хлюпала вода густыми мелкими волнами. Вдали расходились по зеленой глади едва заметные круги.
Шелли топталась на коряге, но недолго высматривала аллигаторов. Балансируя на трухлявой коряге, она стянула рюкзак со спины и, порывшись в нем, вытянула толстую тетрадку.
— Рошель, — проговорил гость, сжимая горящие пальцы и не отрывая взгляда от плоской морды, показавшейся из воды. — Быстрей.
— Сейчас, — снова бросила Шелли, лихорадочно листая свои заметки. — Где-то сбой случился, возможно, из-за того, что я уменьшила детали до того, как проверила в первозданной форме…
Качаясь на коряге, она листала тетрадь, разворачивала длинную гармошку чертежей и поглядывала на мерцающую в песочных часах. Рядом послышался рык и громкий всплеск, обдавший ее с ног до головы грязной водой.
— Ты нормально? — Шелли попятилась снова. — Эй!
Из грязной воды высунулась горящая когтистая рука и продемонстрировала большой палец. Сбросив с себя аллигатора, гость, вынырнул и, дрожа с ног до головы, стянул с лица кусок налипших водорослей.
— Я не понимаю, почему он не работает…
Гость, резко обернувшись, раскрыл рот в громовом рыке.
Еще один аллигатор, резко передумав ужинать, погрузился под воду.
— Они заедают, — Шелли беспокойно крутила песочные часы. — Поворачиваются тяжело, наверное крепление к оси стирается под тяжестью вольфрамового корпуса. Об этом я сразу не подумала, но уже есть шанс, что мы сломали одну из темпоральных граней Вселенной!
— Ничего страшного. — Гость барахтался в болоте, сжимая двумя руками пасть аллигатора. — Ты только не отчаивайся, все под контролем.
Шелли, подняв взгляд, вздрогнула.
— Ты его не душишь?
— Не-е-ет, ты что, — запротестовал гость.
Дернувшись и резко обернувшись, когда пасть очередного хищника сомкнулась и откусила кусок трухлявой коряги, на которой она с трудом стояла, Шелли сжала рюкзак, тетрадь и, вытянула руку. Поймав ее взгляд, гость резко разжал захват и, прежде, чем зубы аллигатора сомкнулись на его бедре, сжал дрожащие пальцы. Рывок трансгрессии резко выдернул тело из зловонной воды и вихрем закружил прочь.
Приземление нельзя было назвать мягким. Упав откуда-то сверху и прямиком на низкий столик и развалив его в щепки, гость треснулся головой о пол и издал сдавленный выдох, когда на него рухнула, распластавшись, Шелли с тетрадкой и рюкзаком. Задержав когтистую руку подальше от ее спины, гость скосил взгляд в сторону работающего телевизора. Шелли, бледная, как смерть, перепачканная ряской и мокрая, приподнялась, уперев руки в плечи гостя.
— Какой сейчас год? — выдохнула она.
На диване полулежала закутанная в перьевое боа поверх расшитого золотом халата Вэлма, ела мороженное из ведерка и с непонятной эмоцией во взгляде смотрела на двоих, мокрых и грязны, рухнувших перед ней в гостиной. Так и замерев на пару секунду с ложкой у рта, Вэлма медленно прожевала, собралась с мыслями и ответила:
— А вы не голодные?
У каждого уважающего себя изобретателя должна быть бабушка, которая не задает лишних вопросов.
— В ходе эксперимента номер три было выяснено, что объект эксперимента не работает, — проговорила Шелли в динамик мобильного телефона и, выключив на нем диктофон, принялась усердно тереть мокрые волосы полотенцем.
— Вообще-то, — протянул гость, сидя на подоконнике. — Работает.
Он сжимал остатки коротких дредов руками, отчего из волос валил густой пар.
— По сути, — протянула Шелли, рухнув на кровать. — Мы собрали не маховик времени, а косой-кривой портал. И он бесполезен.
— Штука, перемещения с помощью которой не может отследить правительство? Смотри, как бы в дверь не постучали люди из Лэнгли, — хмыкнул гость.
— Почему болота Манчак? — в который раз ломала голову Шелли. — Почему вместо четырех часов назад он маховик перенес нас на болота Манчак? То есть, он работает, да. Он уже не болванка. Но по какому принципу?
Гость разжал пальцы на своих волосах и задумчиво нахмурился.
— А сколько до Манчак от вас?
Шелли почесала лоб.
— Спроси что полегче.
— Ну по картам в интернете глянь.
Сев на кровати и запустив руку в спутанные розовые волосы, совсем посветлевшие от солнца и долгого отсутствия на них краски, Шелли прикусила кончик электронной сигареты.
— Это к чему ты?
— Прикол всех механизмов или артефактов неорганического происхождения — они работают предсказуемо. Потому что в их основе расчет. Зелье может иметь неожиданный эффект, заклинание тоже. Но машина — нет. Она работает по формуле, которую ты в нее вложила.
— Да это понятно, но ошибка в формуле. Или в системе координат, — предположила Шелли. — Количество оборотов маховик понял, не как отмотанные назад часы, а как… количество миль до болот? Или количество времени, чтоб дойти до болот.
— А как перевести время в расстояние?
— Только через скорость, но это уже дичь не в ту сторону. Но, опять же. Почему он понял, что отмотать нужно расстояние именно в определенную сторону?
Гость развел руками. Шелли снова развернула гармошку чертежей.
— Я долго возилась, чтоб уменьшить осколок омута памяти и добавить его на ось, не перегружая лишним весом. Ты был раньше на болотах Манчак?
— Однажды, но очень давно и не в этом времени.
Шелли пожала плечами.
— Это будет куда сложнее, чем я думала. Собрать механизм сложно, но заставить его думать… А еще мы совершенно не уверены, что сейчас тот же год, что до болот!
— Посмотри дату в телефоне.
— Если телефон с заводскими настройками одного времени перенести в другое время, какие настройки сохранит телефон и какие можно считать правильными?
— Ты часто задаешь себе перед сном такие вопросы, Рошель? — протянул гость.
«Завтра», — думал гость лихорадочно, стуча пальцами по подоконнику. — «Завтра скажу ей и уйду».
И даже не поднял взгляд на то, в доме напротив на соседе, удобно устроившемся у окна с биноклем, чтоб глядеть на приготовления ко сну юных астрономов, загорелась одежда.
До утра просидев на диване, как шпагу проглотивший, гость то и дело проигрывал в голове дальнейшие действия — так проигрывал, что книга про Чингисхана, раскрытая на закладке из конфетного фантика, осталась позабытой. По темной гостиной то и дело плавным лебедем расхаживала Вэлма, обдавая тяжелым запахом духов. Всякий раз провожая ее внимательным взглядом, гость с одних сомнений перескакивал на другие.
— Вэлма, — негромко позвал он, когда та уселась за швейную машинку, от которой на пол тянулся длинный шлейф красной органзы.
Но Вэлма, тихонько напевая себе под нос знакомый мотив, даже не повернула голову. Лицо ее скрыла завеса длинных волос, паучьи пальцы распутывали мелкие узелки на запутанной нити — Вэлма не видела, не слышала и просто не хотела отвечать на вопросы.
Откинувшись на подушки, гость закрыл лицо рукой.
— Читай свою книжку, — посоветовал негромкий голос. — Завтра будет завтра.
***
— В целом, конференция была интересной.
Эл толкнула дверь в штаб-квартиру мракоборцев.
— Но почему-то с каждой лекцией народу собиралось все меньше и меньше, а на последней, посвященной влиянию открытия свойств медвежьей желчи на традиционную китайскую медицину, пришли только я и парень из Брюсселя, который ошибся аудиторией.
— Да ты что, — мистер Роквелл притворно удивился. — Спасибо за сувениры.
Он потряс огромным веером, который от неосторожного движения раскрылся и едва уместился в дверном проеме.
— Кстати, а что это? — И потряс вторым сувениром — тяжелой палицей, завернутой в подарочную бумагу.
— Нефритовый жезл.
Мистер Роквелл аж споткнулся о порог под гогот портрета на стене.
— Нефритовый кто?
— Нефритовый стержень. Или жезл, кто как называет, — буднично пояснила Эл. — Я не очень разбираюсь в китайских сувенирах…
— Никогда бы не подумал.
— … и спросила торговца, что он может мне посоветовать. Он ответил, что это — именно то, что мне нужно, мол, на лице написано, что у меня такой штуки нет, — Эл поправила на плече рюкзак. — Я решила, что неправильно поняла китайский, но Делия сказала, что все правильно, я и купила эту штуку. Одну себе, а потом подумала, что вам тоже не помешает.
«Заметка на будущее — почаще посылать Арден в командировки», — подумал мистер Роквелл, с трудом удерживая серьезность на лице, которое давилось хохотом.
— А потом я задала на лекции вопрос об использовании нефритовых жезлов в повседневной жизни…
— О Боже.
«Ближайшие два месяца Айрис будет орать на весь небоскреб, что Арден опозорила МАКУСА».
— И оказалось, что нефрит в Китае испокон веков считают камнем жизни. Он благоприятно влияет на здоровье печени и почек, улучшает обмен веществ и приносит удачу. То, что нужно, буду пользоваться.
— Только помой с мылом сначала.
— Ну разумеется, отпечатки пальцев будут мешать ему впитывать солнечную энергию, — вразумила Эл. — Кстати, о конференции…
Она стянула рюкзак и, повозившись, вытянула толстую стопку пергаментных листов.
— Материалы лекций, я все законспектировала и сложила в порядке от «до нашей эры» и последних панацей целительства двадцать первого века.
Мистер Роквелл покачнулся под весом сунутой ему стопки.
— Спасибо, капитан Арден. Рад, что ты плодотворно провела время. И отдельно рад, что ты не притащила из Китая стратегический запас лапши быстрого приготовления.
— В смысле? Мне пришлось покупать второй чемодан, чтоб все двести семь пачек влезли.
Мистер Роквелл сдержал комментарий.
Раннее утро — получасовое пока еще спокойствие до начала рабочего дня, было похоже на возвращение после хорошего отпуска. Мистер Роквелл был спокоен и даже добродушен настолько, что не имел желания сбросить кого-нибудь вниз с винтовой лестницы. Вселенная, которая издевалась в последние дни, вдруг как-то сама собой встала на место. Лица не казались грубыми и раздражающими, запахи перестали раздражать и совсем не казались навязчивыми, а само ощущения себя на работе в рабочее время не походило на каторжную отработку галочки ради. Решив про себя, что всему виной китайский нефритовый сувенир, приносящий удачу, мистер Роквелл опустил тяжелый конспект с конференции на стол и глянул через распахнутую дверь кабинета в общий зал. Эл Арден стояла у волшебного макета и недоуменно хмурилась.
— Что с Сан-Хосе? — спросила она. — Там вообще хоть когда-то было так спокойно?
Кто бы сомневался что ее взгляд, привыкший и в этом времени, и в другом видеть на месте Центральной Америки сплошное черное пятно, выцепил разницу прежде, чем сама Эл заняла рабочее место и надела поверх белой майки форменный пиджак.
Думая, с чего бы начать нелегкое объяснение, мистер Роквелл неопределенно пояснил:
— Впервые с тех пор.
И, глянув на часы, отметил еще оставшееся время до того, как в штаб-квартире появятся служащие и говорить придется тише.
— Арден, зайди, пожалуйста.
Внимательно глядя в газеты недельной давности, пестрящие колдографией одного и того же человека, Эл задумчиво цокала пальцами по столу. Мистер Роквелл терпеливо ждал, пытаясь уловить на бледном лице хоть малейшее подтверждение своих догадок.
— Я понятия не имею, кто это, — призналась Эл, не подыграв.
Она подогнула край газеты, осмотрев еще один выпуск «Призрака» под ней.
— Он во всех последних газетах. Но я впервые вижу это лицо. Кто это такой?
Мистер Роквелл откинулся в кресло.
— Иезекииль Гарза. Благодетель, пророк и просто хороший парень.
— Пророк? — опешила Эл. — В смысле «пророк»? Как… библейский?
— По крайней мере, он в это искренне верит. Мы нашли потенциальное убежище культа. В этом убежище нас встретил пророк, его жена и дюжина их приемных детей. И все они были удивлены, кто мы и зачем пришли, про культ ничего не знают, отношения к нему не имеют, просто живут в изоляции, веруют и растят счастливых личностей, которые не умеют ни читать, ни писать.
Эл мотнула головой — на живом снимке лучистые голубые глаза Гарзы смотрели так пронзительно, словно только на нее.
— А причем к ним культ?
— А притом, что они все находятся в доме, который Рената Рамирез указала как бывшее бабкино жилище, ей самою и купленное.
— Рената вернулась? — еще больше удивилась Эл. — Она же наотрез отказалась иметь дело с МАКУСА после того происшествия в доме.
Мистер Роквелл кивнул, про себя думая, что тяжелый разговор все неизбежней и неизбежней.
— Посмотри еще раз, подумай. — Но наивно пытался оттянуть его на еще пару минут. — Я не верю в совпадения и благие намерения, Гарза должен был где-то всплыть. Мы проверили все о нем упоминания — он насквозь положительный тип в этом времени. Может что-то было в твоем. Подумай.
Эл аж нависла над газетой, но бородатое улыбающееся лицо было ей незнакомо.
— Сколько ему? К шестидесяти?
— Пятьдесят шесть.
— Да он бы не дожил вообще. До моего рождения почти тридцать пять лет. А вот…
Эл закусила губу и повернула газету к мистеру Роквеллу.
— Его жена. Нет, я ее не знаю, но посмотрите на нее.
Мистер Роквелл, встретив взгляд, закивал.
— Не хочу показаться расисткой или…
— Я тебя понял.
— Это один типаж. Она даже на Ренату похожа чем-то.
— Но уж точно не характером. От жены пророка ни слова не услышали ни мы, ни газетчики. Ладно, стоило проверить.
Мистер Роквелл убрал газеты со стола.
— И, насчет могильника Сан-Хосе…
Но замер, когда за дверью послышались первые хлопки трансгрессии, оповещающие о том, что рабочий день можно считать начавшимся.
— Поговорим потом. Иди, здоровайся с командой, работы в последнее время много.
Эл кивнула и, поднявшись на ноги, направилась к двери и обернулась, когда мистер Роквелл ее окликнул.
— Да?
— Информацию о драконе не ищи, — сказал мистер Роквелл. — Ее нет. Дракон пропал где-то в Ирландии.
Эл изменилась в лице.
— Его снова упустили?
— Где-то в Ирландии. И я никому из служащих в этом здании не даю разрешения его искать.
Тонкие губы дрогнули.
— Да, сэр.
Мистер Роквелл кивнул.
— Иди, Элизабет.
Дверь в кабинет негромко скрипела, закрываясь. Глядя сужающуюся щель на то, как радостно встречают своего капитана подчиненные, а неизменный напарник, он же главный писарь отчетов штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА, поприветствовал Эл Арден крепкими объятиями, мистер Роквелл глядел в белый затылок и думал о том, что давно так не сомневался в том, чтоб сообщать кому-то плохие новости.
Она только вернулась. А с мертвой точки за время ее отсутствия не сдвинулось толком ничего.
«Завтра», — принял отсрочку для слабаков мистер Роквелл и, взмахнув палочкой, заставил дверь в кабинет захлопнуться быстрее и на ключ.
***
Еще одно завтра наступило.
— … и почти поняла прикол шифра Зодиака, но Пчеложук утащил бумажку, пока я спала, — жаловалась Шелли, заливая чайный пакетик кипятком. — Бесполезная банка с болтами.
Гость, сидевший на ступеньках, сочувственно кивнул, но незаметно вытянул палец и пожал протянутую ему шарнирную лапку.
Вэлма стояла у окна, оттягивая штору, и глядела куда-то обеспокоенно, не обменявшись и парой слов.
— Что это с ней? — поинтересовался гость шепотом. — Уже минут двадцать стоит.
Шелли, протянув ему чашку, пожала плечами.
— Унюхала может что-то?
Гость помотал головой.
— Да нет.
Это был бы хороший момент, чтоб попрощаться, но утро было скрашено звучным хлопком на чердаке.
— Пошла реакция, Боже, храни Южные дельта-Аквариды, — просияла Шелли и бросилась навстречу густому дыму, что-то проверять.
— Совсем ебнулась девка, — вздохнул гость ей вслед.
Что такое Южные дельта-Аквариды и какое отношение они имели к тому, что в высокой мензурке, полной воды и лунных камней, закипало нечто клееобразное и пахнущее озоном, можно было лишь догадываться. Шелли долго бегала вокруг, что-то одновременно и записывая, и разгоняя волшебной палочкой дым, пока вдруг не замерла у пыльного окошка в точности с тем же выражением лица, что и ее бабушка внизу.
— Тетя Тара.
В голосе Шелли прозвучали одновременно и горечь, и неприязнь. Гость, глядя поверх ее макушки в окно, на то, как теснится с фургоном на дорожке старенький грохочущий пикап. Шелли сомкнула губы.
— Блядь, щас начнется.
Тетя Тара, которая звучала сама по себе, как имя нарицательное, напоминала скорей не старшую из множества детей Вэлмы, а потомка того самого Чингисхана, о котором гость читал ночью. Она была коренастой, широкой, плотной такой, с лицом плоским, неприветливым, смуглой кожей и маленькими раскосыми глазами, прищуренными то ли от солнца, то ли от общего настроя. Она вылезла из пикапа, хлопнув дверью, и шагала к дому с таким видом, словно щас с ноги от этого потомка Чингисхана, невесть как оказавшегося на юге Соединенных Штатов, получат и Вэлма, и ее внучка, и гостю прилетит, как свидетелю воссоединения семьи.
— Она живет с сыном на Среднем Западе, в индейской резервации, — шепнула Шелли. — Периодически появляется, учит Вэлму жизни и, как мне кажется, поглядывает, не освободился ли дом. Я стараюсь не попадаться ей на глаза.
Идея была хорошей. Шелли Вейн была, определенно, самым сообразительным носителем этой фамилии, и в конфликты предпочитала не лезть хотя бы летом — осенью случится новый учебный год, и Салем обязательно оскалит зубы. И сама Вэлма производила впечатление городской сумасшедшей, но безобидной — как доказательство тому, она просто закрыла дверь на все замки, задернула плотные шторы и, как ни в чем не бывало, включила телевизор. В дверь же упорно барабанили.
Шелли не вытерпела первой и, спустившись с не меньшей грозностью, чем ее тетя, щелкнула замками и распахнула двери. Тетка на вздохе опешила.
— Ты дома.
— Я сейчас полицию вызову. Че ты ломишься? Закрыто.
— Можно мне войти в мой дом?
Тетя Тара вошла, мотыляя большой тканевой сумкой. Плоское лицо взглядом проверяющего из комиссии оглядело прихожую. Стоптанные ковры, старые цветастые обои и цветы в клетках под балочным потолком заставили Тару цокнуть языком и покачать головой — неизвестно, что ожидала она увидеть, возвращаясь в дом, где выросла. Не распыляясь на обмен любезностями, Шелли вернулась на чердак.
— Да хоть пусть усрется, — буркнула она в ответ на вопрошающий взгляд черных глаз.
— Не хочу даже знать, что она здесь.
И, нацепив свои огромные защитные очки, склонилась над дымящей из-за Южных дельта-Акваридов мензуркой. Прислушавшись к голосам, которые совсем недолго говорили негромко, гость выглянул с чердака.
— Ты неплохо выглядишь, правда, — Тара расхаживала вокруг дивана, скрестив руки на груди. Во взгляде женщины было недоумение. — Но, мама, надо думать, что будет через семьдесят, мама. Ты слышишь меня?
Вряд ли. Вэлма задумчиво глядела в телевизор, вытягивая шею, чтоб видеть экран за фигурой распинающейся Тары. Тара присела на корточки перед диваном и защелкала пальцами у скуластого лица.
— Это хороший пансионат, я буду тебя навещать каждый месяц. Там и доктора, и другие старики, это компания. Там о тебе будет кому позаботиться. Мама, прости, но ты больная.
Тара взмахнула рукой куда-то в сторону коридора.
— Что за срач во дворе, что это за металл? Что за джунгли на потолке опять, я все вырвала в последний раз, ну как можно опять вырастить все это и засраться?
Ресницы, густо покрытые комковатой тушью, дрожали. Длинные пальцы утерли располосованную шрамом щеку.
— Ты не справляешься, и кто будет за тобой присматривать? Я не смогу мотаться через всю страну на каждый твой фокус. Больше тебя знать никто не хочет. Кто присмотрит? Шелли?
Вэлма, подняв взгляд, закивала.
— Ага, пока не умотает опять по своим делам, — вразумила Тара. — Ты что, не видишь, что она такая же, как ее папаша? Дерганная, тощая, она явно под чем-то, еще не хватало, чтоб вы на пару ширялись. Это пока она здесь. А скоро она выйдет замуж и хрена с два ты ее видела, а…
Тара медленно подняла голову. Глаза ее аж расширились, а рот безвольно приоткрылся. На острое плечо Вэлмы опустилась тяжелая ладонь.
— Чашку помыть спустился. Все нормально? — поинтересовался гость, чуть сжав пальцы.
Браслеты звякнули, а Вэлма, рассеянно улыбнувшись, ласково погладила теплую руку.
— Я присмотрю, — проговорил гость. — Я замуж не собираюсь.
Острые зубы скрипнули. Чашка опустилась на столик так сильно, что по донышку пробежала трещина.
— Парень на улице, — гость повернул голову к окну. — Сын? Муж?
Тара рассеянно закивала, не сводя глаз с медленно закручивающихся черных следов на руке и лице гостя.
— Пусть бежит к соседям за водой, — сказал гость.
— З-зачем?
— У вас щас машина сгорит.
Тара подавилась негодованием так, что даже перестала думать о живых черных следах на бронзовой коже.
— Да ты вообще кто такой?
— Психопат-убийца.
— Фа-фа-фа-фа-фа-фа-фа-фа-фа-фа, — пропела Вэлма негромко. — Беги, беги, беги, беги…
— И она чертовски права, — кивнул гость и повернулся к Таре. — А теперь еще раз и медленно, говорящая голова. Это кто здесь больная, наркоманка и отец наркоманки?
— …беги, беги про-о-очь!
***
Когда в двери щелкнул ключ, я повернул голову, не прерывая телефонного разговора. Хотя прервать бы стоило — Роквелл вернулся домой с огромным бамбуковым веером, стопкой перевязанных тесьмой пергаментов и коробочкой неизвестного содержания.
— А че за…
— Я потом объясню, — отрезал Роквелл, с трудом это все удерживая.
И сам оглядел меня, сидевшего в окружении бумажек, которые я исписывал уже половину лета во имя того, чтоб комиссии из министерства реже захаживали в Дурмстранг. Я важно кивнул и, прикрыв телефон ладонью, пояснил:
— Срочный педсовет, решаем важное.
Роквелл закивал и направился на лестницу. Я, склонившись над бумагами, заговорил в телефон уверенным голосом:
— Прежде всего, коллеги, надо разобраться в когнитивном восприятии подрастающего поколения волшебников новой, одобренной министерством учебной программы. Воспитывать личность сложнее, чем штамповать человеческие единицы, и наша задача, как педагогов, лавировать между интересами учеников и министерством магии…
Я и не соврал, педсовет был, но, скажем так, не в полном составе коллектива. Провожая Роквелла, поднимающегося на второй этаж, взглядом, я кашлянул в сторону и снова прижал телефон к уху.
— И че она? Кто это сказал? Да ты что… А это тогда еще было понятно: ходит она, гранями блестит, ага, ага… Проститутка она, а не ясновидящая, я это сразу понял.
Сверху послышался хохот, и я оскорбленно вытянул шею. И не объяснить же этому послу демократии, что разговор с цыганкой иногда может заменить пять информаторов, три часа новостной сводки и десять лет опыта работы в шпионских структурах.
— Кто сплетница? — оскорбился я до глубины души.
Назвать меня сплетницей, ну вы представляете?
— Это не сплетни, это сбор полезной информации, которая поможет моей карьере и развитию меня, как личности.
— Ты вчера в супермаркете полчаса обсуждал с незнакомой бабкой некачественный паштет, — напомнил Роквелл. — Как это поможет твоей карьере и развитию, как личности?
Я махнул на него рукой. Узколобый сноб, что с него взять.
И это был в целом ничем не примечательный вечер. Роквелла не было видно за тем колличеством документов, что на него посыпались с вечерней почтой. Я рано улегся, коротать время за магловским учебником всемирной истории (потому что за лето моих познаний в истории больше не стало, скорей наоборот). И то ли зачитался, то ли задремал, то ли отвлекся на филина, который меня не любил и предпочитал выплевывать непереваренные остатки пищи не где-нибудь, а именно в моем присутствии. Потому что в один миг глянул на экран телефона и увидел оповещение о пропущенном вызове от абонента, подписанного так креативно, что впору присесть и думать, кто это был.
«Покахонтас».
— Еще не спишь? — когда Роквелл заглянул в комнату, я как раз сидел и думал.
— Нет, мне звонила Покахонтас.
Правило жизни номер двести девяносто семь: триста раз думайте, прежде чем говорить вслух. А особенно, если вы — шизофреник.
И не объяснить же быстро, что у меня не обострение, а просто привычка подписывать контакты в телефоне по-идиотски — Роквелл уже явно доктору звонить собрался. А то кто знает, сначала мне Покахонтас звонит, а через час Рапунцель ножик принесет.
Но я отмахнулся. Своя задачка была.
Я обладал уникальным умением разбить в хлам любой телефон на ровном месте, а потому сменил великое множество гаджетов, которые дольше года-двух не жили. Я не понимал, как хитрые штуковины умудряются сохранять номера где-то… где-то в другом мире, не иначе, потому что номеров в телефонной книги было действительно много. Чем старше я становился, тем меньше контактов со мной общалось, и тем большего количества звонков я избегал. Я смотрел сначала на номер, потом снова на «Покахонтас» и думал, кто это вообще.
И вы сейчас, умники такие, скажете: «Так перезвони, Ал». А черта с два! Половине телефонной книги я должен денег, четверть — хочет меня убить, еще часть — не общается, а остальное — две подружки и дети. Тем не менее я вскоре сдался и перезвонил на свой страх и риск.
Не сказать, что с первых нот узнал голос. Вообще нет. И даже не сразу понял, кто такая Тара, и почему она Покахонтас. А когда понял, вспомнил, сквозь ее поток быстрого сбивчивого возмущения, даже завис.
Вот уж с кем контактировать не собирался и не думал! Покахонтас звали Тарой Вейн, она была старшей дочерью Вэлмы и младшей сестрой Финна, сцепившейся с ним в первую нашу встречу так, что у одного штопор в сантиметре от печени застрял, а у другой нос раскрошился и вытек на ковер в их семейном доме. Не помню, в какой моменты мы обменялись номерами, но помню, с какой целью — приглядывать за Вэлмой, потому что та никогда не славилась ясным рассудком, а особенно после того, как кто-то откусил ей щеку и начал, по-глупости, эпидемию вампиров. Я не помнил, как она выглядит, сколько ей и почему она Покахонтас, но был настолько удивлен, что это все отошло на десятый план.
— Чего? — Я даже ее слушал, но не слышал.
А все дело в том, что Тара Вейн была… не то чтоб неприятной. Да будь у меня такая жизнь, как у нее, я бы убивал нахрен прежде, чем здороваться. Она была аморфной, никакой. Мы обменялись номерами, но ни разу это не принесло какой-то пользы.
Я писал ей, спрашивая, как Вэлма, и она отвечала скупым «норм» спустя три месяца. Я писал, что Финн в свои уже «за тридцать» сумел закончить школу, и в ответ прилетел какой-то непонятный, хохочущий до слез смайлик. Я писал, что Финна больше нет, и сообщение было просто прочитанным. И на этом бы закончить это «общение», потому что все понятно, но я снова ей писал, когда нужно было куда-то пристроить Шелли на каникулы, пока ее непутевый папаша в десятый раз пытается наладить жизнь и завязать с пьянством. Но у Тары были тогда ремонт, грипп и абонент не в сети, а мне на помощь пришла малознакомая бывшая моего кузена (вы вдумайтесь!), которая забрала Шелли на ферму, гостить и растить патиссоны по всем канонам астрономических календарей.
Вы понимаете, да, что такое звонок от Тары Вейн? Это или Вселенная треснула, или ей что-то от меня надо, а так как взять с меня нечего, я тогда поставил на Вселенную.
— Чего-чего? — Я свой голос даже не узнавал, настолько он звучал отрешенно. — Какой борзый здоровый отморозок с татуировкой на пол-ебала пытается отжать у Вэлмы дом? Подожди…. Да, хорошо, я поговорю с ней, да-да. Да-да, давай.
Вселенная не треснула, разве что меня под-дых.
Пообещав перезвонить, я спешно сбросил вызов и застыл, сидя в кровати. Цокая пальцами по покрытому царапинами экрану телефона, я крепко задумался.
— Да ну нет, — и сам фыркнул от собственных мыслей. — Откуда?
Но ситуация несмешная. И я набрал номер, но не Покахонтас, нагрузившей меня таким на ночь.
— Кальянный бар «Пыхтящий дрозд», — послышалось из динамика. — На связи.
— Малой, — протянул я в ответ. — А ты где?
— А где мне быть среди ночи?
— А хуй тебя знает, может ты опять разделся и в лес убежал, под елками жухаться.
Матиас раздраженно зашипел.
— Дома я, дома. Испробовал Чары Умножения на апельсине, теперь мы с дедом держим рынок фруктов в Мичигане, мне не до гульни.
— Ага.
Я рассеянно кивал.
— То есть, ты… не в Новом Орлеане?
— Че?
— Просто спросил. Все в порядке?
— Ал, ты развялся и опять забухал?
— Я…
— Дед, он опять развязался и опять забухал!
Я с хлопком закрыл лицо рукой.
— Ал, с тобой дедушка поговорить хочет, — голосом зайчонка проговорил Матиас.
Телефон дедушке можно было не передавать — я прекрасно слышал его вопли.
— Все, все, ладно, я просто спросил! — Аж телефон в руках ходуном заходил, когда я тыкал в экран, как раз зависший, чтоб сбросить вызов.
Голос Диего Сантана способен сжечь динамик децибелами, а потому я на всякий случай не только отключил вызов, но и спрятал телефон под подушку. И снова выпрямился в кровати.
Максимально тупой, конечно, был посыл, и мысль, в голове вдруг вспыхнувшая, тоже была тупой. Я это понимал. Но так и остался с давящим ощущением того, что чего-то все же не понимаю.
В отличие от своей тети, Шелли всегда отвечала на сообщения. Она была умной девочкой, и я верил ей больше, чем себе, потому что ее «все в порядке» и чье-либо другое «все в порядке» — это о разном.
«Все в порядке», — пришел ответ, вместе с игривой улыбающейся рожицей.
И в ту ночь я долго не мог уснуть от того, что впервые ей почему-то не поверил. Мне вдруг показалось, сонному и накрученному десятком теорий, что салемская отличница хранит тайну, куда как более серьезную, чем озвученное Тарой кляузничество. И это был очень натянутый, но повод найти в своем плотном графике время и посетить Новый Орлеан.
— Отличная идея. — Роквелл вдруг спохватился. — Слушай, а если я тебя кое о чем попрошу… так, не по-информаторски…
И вопрос решен. И все в порядке, никаких проблем, я отправляюсь туда, где мне рады, а таких мест немного, их надо ценить. Но ночь показалась мне бесконечной, и я долго не мог отделаться от давящего ощущения внутри. Неизвестность, необъяснимая тревога и желание не дожидаться утра и лежать в кровати, а бежать уже сейчас, вслепую, перебудить все гетто внезапным ночным визитом, но проверить. И хоть я знал, что все хорошо и нет там катастрофы, потому что на каждую безуминку Вэлмы есть три извилины Шелли, меня тянуло туда и прямо сейчас так, будто там мой ребенок, и он в очень большой беде.
В копилку к тем внезапным навязчивым мыслям для следующего приема у доктора Эрдерберга, кстати говоря.
