Игры в богов

К середине ноября уровень снежного покрова приблизился к тому, что неявка на уроки в случае застревания в сугробе считалась уважительной причиной. Издалека остров походил на торт, название которого я бессовестно забыл. Клочок земли, покрытый густой белой шапкой снега, из снега торчали деревья и шпили замка, а кое-где чернели виднеющиеся скалы — вот так выглядел остров, на котором доживал свой век Институт Дурмстранг. Замок сыпался и грозился не пережить зиму. Это звучало шуткой, было здесь чем-то вроде местного черного каламбура, но когда крыша не выдержала веса снежной шапки и просела прямо над общежитиями, я понял неизбежность того, следующая метель просто сдует цитадель в море. Благо пятикурсников, которым «посчастливилось» наблюдать звездное небо через дыру в потолке, было куда переселить — закрытых и ненужных комнат было очень много. И пока средь ночи одну из таких закрытых годами комнат спешно протапливали и чистили от пыли, а пятикурсники шлепали в пижамах по нападавшим сверху сугробам на место нового ночлега, человек, который прибыл сюда всех спасать, пожал плечами. — В целом, ничего страшного не произошло, — проговорил профессор Волсторм, прибывший на происшествие из восточной башни с опозданием, но с кофейком в кружке. — Как хорошо, что учеников есть где разместить. Казалось, для того, что профессор Волсторм додумался наконец написать в министерство не очередную кляузу, а требование выделить Дурмстрангу денег на ремонт, нужно было, чтоб крыша упала ему на голову. — Слушайте, да дело даже не в одной дыре, — проговорил Ласло, краснощекий и запыханный, когда мы все поднимались обратно в восточную башню. — Крыша падает! — Не надо паниковать почем зря, господин Ласло, вы в два счета заделали дыру, — ответил Волсторм, отряхивая пальто от снега. — Ох, ну и нападало за ночь снега! Он жил в какой-то своей параллельной реальности. — Ебанутый, — шепнул я у своей комнаты, и Ласло, согласно кивнув, закрыл дверь своей. Дурмстранг пытался пережить еще одну зиму (которая еще даже не наступила). Каждое утро Ингар, на правах первого, кто просыпался, дозором ходил по мостам переходам, стучал посохом и растапливал снежный покров и ледяную корку. Носилась со своими растениями травница, перенося горшки из теплиц в баню, надеясь к весне сохранить хоть что-то. В последние дни совсем пропала Сигрид, и я знал, куда. Чувствуя необъяснимую тревогу и едва заметные толчки, с которыми остров, казалось, подпрыгивал, и видя, как кружит над лесом стая ворон, я понимал, что капище снова проснулось. — Снова, — коротко бросила Сигрид за ужином, опустив на стол рядом с Харфангом оборванную нить, на которой болтался покорежный медальон маятника. Не успел я навострить уши и полюбопытствовать, как Харфанг накрыл маятник рукавом своей тяжелой шубы и молча приступил к ужину. Я был в попытках пережить зиму скорей бесполезен, чем авторитетен, а потому взялся отвлекать от безысходности тех, кто еще к Дурмстрангу и его приколам не очень привык. — … и так, если к счетчику соседа протянуть кабель, то за электричество можно будет не платить. Но недолго. И только если счетчик внешний. Топ-топ-топ. За мной шагали и внимали мудрость первокурсники: крохотные, но серьезные, в алых меховых мантиях, как кровожадные хоббиты. — Но не надо так делать, — продолжил я, сжимая руку девочки, которая шла в паре со мной. — Воровать у соседа плохо. Воровать у государства тоже плохо, но хотя бы не стыдно. Поэтому, если есть выбор, лучше тянуть кабель не к соседу, а к столбу, там электричество ничейное, а государство всегда простого налогоплательщика нае… Так. Я обернулся, вспомнив, зачем мы здесь в субботу. — Все, погнали, начинаем. Скотча не жалеем, чтоб сквозняком гирлянды не посрывало. Если где какая трещина в стене, клеим прямо туда: и красиво, трещины за гирляндой не видно, и на скотче стена крепче стоять будет. Гирлянды, конечно, были такие себе — первокурсники были скорей серьезными, чем талантливыми. Такое что-то, знаете, как будто из газеты техникой оригами кишку собрали. Но в целом, издалека, да на каменной стене выглядело очень даже неплохо. Празднично. Хотя, свои таланты были у этих суровых детей, которые в ледяном замке на развалинах классной комнаты учились у темных магов премудростям. Так на втором курсе две девочки вырезали из газет тонкие полоски, потом их сворачивали, приплюскивали и клеили из этих спиралек целые фигуры. Я тогда, после попытки повторить то же самое, просто вышел на мороз и закурил, чтоб задымить чувство собственной ущербности в душе. — Левее тяни, — я как раз жестикулировал сигаретой, руководя процессом украшения первого этажа первокурсниками. — Лево — это не там. Это вон там. Или… погоди. А, нет, там, все правильно, туда тяни. И выше гирлянду… Да не бойся, я держу лестницу. — Поттер, — окликнул директор Харфанг, минут пять рассеянно наблюдающий за процессом. — Что вы делаете? Я обернулся. — Готовимся к Рождеству. Харфанг нахмурился. — А не рано? — А какой сейчас месяц? — Ноябрь. — А, ну так нормально, — заверил я. Просто если не ждать Рождества, то ждать останется лишь того, когда крыша упадет на голову снова. Директор снова глянул на все это с недоумением. Не с таким, конечно, как когда я в прошлом году по незнанию повел учеников шишки для игрушек у капища собирать. Но все же насторожено. — Продолжайте. — И не спорил. — Есть, сэр, да, сэр, — отозвался я ему вслед. — Час нам времени — будет просто деревня Санты, заморимся гонять Гринча, который на эту красоту прибежит, воровать Рождество… так, кто из мишуры хер на стене сделал? И, углядев, как мелькнула в коридоре гогочущая высокая фигура, замахнулся куском камня, что отпал со стены. — Матиас, сволочь, беги! Несмотря на то, что все это выглядело, как избыток у учителя истории свободного времени и дефицит мозгов, моим стремлением занять тех, кто помладше, предпраздничным этим всем загорелись еще двое самых активных коллег. Травница, у которой померзли в теплицах все растения, занимала учеников плетением рождественских венков из еловых ветвей и красных ягодок, попутно рассказывая о волшебных свойствах хвойных пород. Ну и Ласло, уже предвкушая приближающийся праздник, решил начать его отмечать заранее и до конца недели ушел в запой. И не сказать, что это имело смысл. Замок разваливался, школа чихала и кашляла, в коридорах было очень холодно, маятники, развешенные Сигрид у стен цитадели то и дело звенели, и совсем не как рождественские колокольцы. Зарплату я не ждал вообще. И лучше бы вообще не совал нос в документы школы — и без того догадывался, что мы в дерьме, но и не подозревал, что настолько! Но школа, работающая на адреналине, все же была по-своему спокойна. Нервные смешки за учительским столом в обеднем зале сходили за шутки. С тонущего корабля никто не бежал. И даже Волсторма научились терпеть — эту вошь было проще не замечать, чем пытаться взывать к его здравому смыслу. Наверное, Сусана была права, и повариха все же что-то в суп подмешивала, потому что во всей этой буре удавалось сохранять спокойствие. Но не всем. Как натянутая струна, кипящая и вздрагивающая от завываний ветра Рада Илич всю неделю носилась по замку без попыток замечать происходящее вокруг. Ни упавшая крыша, ни лютые морозы, ни безденежье и проверки не были удостоены ее внимания. Она была беспокойна. Но о чем-то далеком от далекого северного острова. — … нужна защита! — Дурмстранг защищен лучше любого министерства магии. Если не веришь тому, значит, не высовывай нос за стены. И это тебе не совет, а приказ, Рада. — Ладонь директора накрыла и сжала руку Рады на столе так, что длинные желтоватые ногти неприятно царапнули стол. — Сиди в замке и вспомни, наконец, что ты здесь учитель, пока я не расторг с тобой контракт… Я так опешил, когда ненароком подслушал часть их спора за дверью учительской, что спохватился, когда толкнул лбом приоткрытую дверь. Дверь скрипнула, и на меня, показавшегося на пороге, глянули оба. Над сухой рукой директора Харфанга, пригвоздившей ладонь Рады к столу, вздымался алый дымок. Длинные волосы склонившейся над столом Рады взметнулись, когда она резко выпрямилась. Звякнули грозди коралловых бус на напряженной шее, зашелестел подол мантии, подметая пол, и Рада вылетела прочь из учительской, на меня внимания не обращая. Я успел лишь прижаться в сторону, и все равно едва не отхватил по носу широким плечом. — Что тебе, Поттер? — бросил Харфанг. Я сел в кресло у стола и задержал взгляд на внезапной вещице, которую никак не ожидал увидеть далеко на севере. На столе лежал смятый прошлонедельный номер «Нью-Йоркского Призрака», с первой полосы которого глядел подозрительно знакомый мракоборец. — Что тебе, Поттер? — повторил Харфанг терпеливо, убрав газету в ящик стола. От неожиданности я даже забыл, зачем пришел. Харфанг, на которого было грустно смотреть в последние дни, был таким усталым, таким одряхлевшим, что даже было совестно его лишний раз вообще о чем-то просить. — Портал, — выпалил я. — На пару часов… И почти начал тираду о том, что я не собираюсь слинять из Дурмстранга, потому что привязан к школе долгом, совестью и невыплаченной за два месяца зарплатой, но Харфанг лишь кивнул. Даже не спрашивая когда, куда и зачем, он просто со всем согласился. А я, пожалев директора, поспешил убраться с глаз долой, пока усталый колдун не спохватился и не навис с расспросами. Из головы долго не выходила дрожь в голосе Рады, не то от беспокойства, не то от злости, слова Харфанга и сам факт разлада в коллективе — мы все дружили против Волсторма, а это объединяло людей. Что-то происходило нехорошее, что гирляндами первоклашек не прикрыть, и я долго обдумывал все возможные варианты. Пока не остановился на том, что в одиночку не справлюсь, и мне, для того, чтоб разнести все по полочкам, нужно авторитетное мнение третьей стороны, и так, чтоб об этом никто не догадался. — Сусана-а-а-а! — вопил я на всю теплицу, колотя лопаткой по ведру, за неимением под рукой гонга. — Сусана-а-а!!! Пришлось оторвать ее от пересаживания какого-то утлого кустика в горшок, на дне которого дымились угли, и зазвать на совещание в курилку. Кутаясь в шубу, травница прикусила трубку, и, слушая меня, была явно очень удивлена. — Да быть того не может, — отрезала она, когда я, выдохнув, закончил рассказ. — Может ты не так понял? Я опешил и выдохнул дым через плечо. — Как «не так»? — Ты же всего разговора не слышал. — Но самую суть уловил. — Ну не знаю… На лице Сусаны застыло беспокойство. Она рассеянно грызла свою длинную трубку, даже не замечая, что табак в ней дымил сильнее, чем нужно. — Чтоб Харфанг Раду уволил, — протянула она, не веря. — Да кого угодно уволил… особенно сейчас. Ты представляешь, что значит, уволить Раду? Кто сюда в здравом уме ей на замену придет, защиту от темных сил преподавать? Хотел было напомнить, что стиль преподавания Рады Илич деградировал с «рьяная мастерица темных искусств» до «дети сами разберутся», но смолчал. Сусана хоть и была сплетницей, но плохого за спиной не говорила. Даже Волсторма ругала лишь потому, что это вроде как было заведено. — Не знаю, — снова вздохнула она. — Ну покричать может, сглазом пригрозить. Но чтоб выгнать кого-то из Дурмстранга… Харфанг всегда нас перед министерством защищал, а сколько Раду прикрывал! — Сколько? — Да всегда. Когда проверки начались, Рада сразу в немилость попала. Ее тогдашняя магия крови сразу в списке запрещенных дисциплин первой была, а саму ее уж точно бы в Нурменгарде закрыли, если бы Харфанг не отстоял. Так это было, когда не так все страшно было со школой. А сейчас, когда учителей по пальцам пересчитать, как раз только увольнять кого-то. Нет, — Сусана покачала головой. — Не послышалось же мне, — уперся я. — Может пригрозил, может еще чего. Но Раду он никогда не уволит. В словах травницы был смысл. Харфанг понимал всю беду положения Дурмстранга лучше других. Учителей, да и просто взрослых людей, здесь катастрофически не хватало и даже если стиль преподавания Рады Илич такой же конченый, как и у меня, он ее не уволит — если на уроке никто не умер, это уже в Дурмстранге «учитель от Бога». Поднявшись вечером в восточную башню, я направился в комнату, и у окна увидел поминаемого черта. Рада стояла спиной и глядела вдаль, словно пытаясь там, за окном, усмотреть что-то далекое и приближающееся. Пальцы ее теребили звякающие бусы. — Че там? — шепотом спросил я, тихонько подкравшись к ней. Рада аж подпрыгнула. Огонь в камине за ее спиной вспыхнул и обжег обивку старых кресел. Резко обернувшись, Рада уничтожающе глянула на меня сверху вниз. Но была уже не страшной — на ее лице не было и следа былых увечий, черных живых следов и опасности в строгом взгляде. — Шел куда-то? — спросила она. Я и не собирался болтать. Но разглядел блеснувший и похожий на монетку оберег, по типу тех, что десятками звенели на травнице Сусане. Оберег виднелся меж слоями покрывающих грудь коралловых бус, и сразу приковал к себе взгляд. Он колыхался в красных бусинах и издавал едва слышное, но противное жужжание. Сигрид говорила, что такие штуки бесполезны. Впрочем, мнение ее не мешало продажам. — Что? — спросил я. — Уверовала? Рада, ни звука из себя в мой адрес не выдавив, зашагала прочь. Дверь ее комнаты хлопнула и я, долго всматриваясь в темное небо, чтоб увидеть то, что видела ведьма, тоже отправился спать. Ранним же утром, когда в школе приближался завтрак, а за окном еще не светало, мы с Матиасом, держась друг за друга и ругаясь, пробирались через сугробы. Ночью снова выпал снег, и им засыпало все не только до окон первого этажа, но и все пути к пристани. Боясь оступиться и сойти с тропинки на крутой склон, мы утопали в снегу выше колен и старались наступать на следы Ингара. Ингар шагал впереди, уверенно, широко и не пошатываясь. Не знаю, как он пробирался через метровые сугробы к квиддичному стадиону и протаптывал тропы, но Ингар не боялся даже спускать на пристань по обледенелым каменным ступенькам, предательски заметенных снегом. — Будут предлагать десяток разных и попытаются продать самый дорогой, — говорил Ингар чуть громче обычного, и голос его можно было расслышать сквозь шум ветра. — Главное, чтоб он под рост подходил и в руке удобно лежал. А сердцевина у всех через одного — клык сельмы. Тем утром мы с Матиасом впервые за три года ненадолго покинули Дурмстранг прежде каникул. Мы отправлялись за волшебным посохом. На пристани ждал портал — Харфанг то ли доверял мне, то ли позабыл выяснять, что происходит, а все же разрешил покинуть остров. Секретность острова, конечно, с ее ореолом тайны, была мощной, но портал в виде надгрызенного яблока… это как «ожидание-реальность» того, что являл собой Институт Дурмстранг. — Ингар, — окликнул я прежде, чем дотронуться до яблока. Тот обернулся, уже шагая обратно к ступеням. — Спасибо. Ингар не был тщеславен. Он был тормозом — даже не улыбнулся, просто кивнул и направился обратно в замок. Вообще вся эта затея мне не нравилась. Я был настроен скептически, и согласился лишь чтоб поддержать Матиаса. Его «тренировочный и ничейный» посох долго не протянул. Он раскололся надвое и оставил на полу в классе изучения тварей большой обугленный след после попытки Матиаса овладеть щитовыми чарами. Я не понимал, что такое посохи, чем они лучше или хуже палочек, знал лишь историю, которая гласила, что это лишь часть очередного глупого противостояния. Как тот, кто глядел на это противостояние со стороны, я понимал, что дело не в мастерах палочек и не в тех, кто делает волшебные посохи, а в волшебнике, который колдует. Условно говоря, можно дать живописцу кусок красного кирпича, и он им на асфальте нарисует шедевр, а можно дать криворукому фломастер, и он почешет им жопу. И не то чтоб я не верил в Матиаса… у меня не было шансов не верить, просто я понимал, что дело не в палочке, а в нем, в его восприятии, умении, таланте. И понимал, как весь его запал и надежды в один миг рухнут, когда он это поймет, а посох окажется так же бесполезен, как и спрятанная на дно чемодана волшебная палочка. Но мое рациональное мышление вообще встало и вышло, когда буквально на следующий же день я, листая классный журнал выпускников, увидел напротив фамилии Матиаса жирную «Выше Ожидаемого» по практической магии. — Нихуя себе, — аж сигарету изо рта выпустил и прожег страницу. Практическую магию читал Ласло, взгляд его мог косить, а сам учитель мог быть пьян. Может промахнулся, позабылся, ну или Матиас его запугал в коридоре, черт знает. Но стоило мне листать дальше и увидеть сегодняшнюю скупую «Удовлетворительно» по артефакторике, как моя вселенная встала и вышла вслед за рациональным мышлением. Я настолько преисполнился гордостью и осознанием того, что Альбус Северус Поттер приводит в этот мир гениев, что даже не знал, как реагировать. Предпосылок к тому, что мне придется хвалить Матиаса за что-то, кроме избежание тюремного срока, вообще не было, и вдруг! Это надо было срочно поощрить, но так, чтоб не видели другие ученики, и я выждал, момент поздним вечером, когда Матиас останется в поле зрения и под окнами один. — А кто у нас тут такой маленький? Кто у нас такой умненький? Умный папин пирожочек! Матиас дернулся так, что меня, подкравшегося с внезапными приступами отцовской гордости, откинуло в сугроб. — Ал, — прохрипел Матиас, переводя дыхания. — Ты че? Я отряхнулся от снега. — Пришел тебя хвалить за оценки. — Прям щас? — А ты че, занятой? И сам ответил на свой вопрос, скосив взгляд в заткнутую камнем трубу и снова глянув в честнейшие глаза Матиаса. — Ты что, гад, опять свои грибные закладки по замку прячешь? — Нет, ты что, — запротестовал Матиас. — Я здесь это… И огляделся. — Учусь. Снег. — И обвел рукой сугробы. — Снегология, тоже запрещенная, но очень интересная наука. Про снег. Гений все же был немного туповат. — Молодец, сыночек, я горжусь тобой, — смиренно ответил я. Наши взгляды встретились. — Иди в замок, — прошипел я, вытянув руку в сторону главного входа. — Ал, ты вообще собирался меня хвалить. — Иди в замок, шнырь. А если библиотекарь опять твой клад найдет? Имей совесть, еле отпустило человека! Успех, конечно, был минимален. Вот бы родителю волшебника так ликовать, когда его чадо выучило хоть что-то, грубо говоря, за неделю до выпускного. Но хоть не оправдались мои опасения, оправдались ожидания. Матиас был обучаем, и надо чтоб получилось раз, потому другой, потом третий, чтоб глаза загорелись, и все — это прущий вперед локомотив. Он не просто справлялся, он галопом пробивал стены невежества. У нас будто время текло с разной скоростью: за те следующие пару дней, что я мусолил учебник на уроках истории и учил с первым курсом рождественские стихи про синий трактор, Матиас просто летел со дна своей успеваемости строго вверх. Я не ценил в свое время то, как ничтожно легко далась мне учеба в Хогвартсе. У меня получалось все, редко какое заклинание, кроме Патронуса, выходило не с первого раза. Я лажал в зельях, потому что не был внимательным и не заморачивался тонкостями по типу «мешать вправо или влево, ложкой из дерева или металлической». Ленился в травологии, потому что ее вел мой крестный и потому что это надо было пачкать руки, а потом остаток дня ковырять из-под ногтей грязь. Я учился хорошо, но посредственно и не пытался лезть выше, а сложностями считал только, о Боже, неизбежность экзаменов и необходимость делать домашние задания. У меня определенно был потенциал, но приложи я чуть больше усилий, чуть внимательней читай, а не работай на оценку, наверное, я вырос бы в талантливого волшебника. А не в того, кто волшебной палочкой спину чешет, когда рукой не достает. И наблюдая за тем, что делает Матиас, который, запихнув все свои еще большие, чем мои, капризы и лень, учится, пробует снова, мучает ночами измотанного недосыпом Ингара, копается в холодных теплицах и листает старые книги по зельям, я был горд. Ничего не вложив, по сути, кроме его руки сына в руку дедушки и пустив все на самотек, я видел такой результат. Матиас был не просто упертым, жадным и азартным. Он оказался неожиданно усидчивым и въедливым. У него было то, чего так не хватало в школьные годы мне — скрупулезность к мелкому шрифту пояснения в учебниках. Он умел и строго следовал рецептам, а еще делал это все фантастически быстро. Не знаю как, но он мог в уме посчитать, сколько чего долить, чтоб заполнить определенную емкость, не меняя при этом рецепт… ой, сложное вот это из противных расчетов зельеварения. Когда в рецепте старого учебника написано вроде «три жидкие драхмы того, восемнадцать скрупулов этого», а ты стоишь над котлом с мерным стаканчиком и хочешь плакать. Или когда проще (проще, блядь!) двадцать минут из отведенных тридцати на приготовление ты переводишь унции в миллилитры, а потом миллилитры — в литры, литры — в дециметры, зачем — черт знает, как и какой сейчас вообще урок. Что далеко заглядывать в школьные годы, когда десять лет спустя, мы, состоявшиеся и взрослые волшебники, собрались на Шафтбсери-авеню делать философский камень и на месяц выпали из жизни, когда не смогли посчитать пропорцию соотношения компонентов. Луи ушел на работу, а мы с Малфоем обнялись и долго плакали — вот что такое зельеварение. Считай, вари и плачь. А у Матиаса проблем с этим не было. В его руках мелькали баночки, скляночки, пробирки и латунные весы. Хоп, отлил из одного в другое, хоп, перелил снова, и все, минута, минута на расшифровку рецепта. У малого глазомер работал лучше, чем министерство магии, и я не знаю, как это так можно! Он молниеносно быстро считал, запоминал и не сверялся каждые три секунды с книгой, держал рецепты в голове, а когда запомнил и ингредиенты… На курсе у него были лучшие зелья, похожие на то, что писалось в учебнике, как точная иллюстрация. Если бы я знал это раньше! Если бы кто-то, кроме Матиаса знал это раньше! Это был талант, исключительный талант четкости и скорости. Это надо было развивать, а не отмахиваться тем, что мелкий вампир необучаем и опасен. То, что дела Матиаса наладились, подтверждало с каждым днем все больше зеленеющее лицо профессора Волсторма. Рассуждать об успешной сдаче экзаменов было, конечно, рано, но планы профессора трансфигурации выставить из Дурмстранга вампира-дурачка претерпевали неудачу. — Неплохо, — буркнул он, нехотя оценив стаю квакающих лягушек, в которую превратился подсвечник. Лягушки множились на глазах и громко квакали. Профессор Волсторм, брезгливо переступая через них, прошел дальше в класс, а Матиас проводил его сверху вниз таким самодовольным взглядом, будто уже получил аттестат, приглашение преподавать в Салем, да еще и мать профессора в кустах поимел. Но я как нутром чувствовал, что тропу к светлому будущему моему сыну снова будут перебегать всякие старые черти. — К нам… все вместе, — Я обернулся на первокурсников, которых вел в общежитие после украшения обеднего зала к Рождеству, и снова начал повторять с ними стихотворение собственного сочинения. — К нам приедет синий трактор, привезет нам апельсины, потому что у нас нету ничего, кроме картошки… Дети шмыгали носами, бубнили поэму, ничего не предвещало беды. Я то и дело оборачивался, потому что не мог отделаться от ощущения, что с утра первоклашек было больше. — … и душа его спокойно, убежала к зайцам в… ебать, — строчки третьего куплета прервались моим возгласом. Стоило только завернуть в холл, к лестнице, как у закрытых дверей я увидел две высокие фигуры. И даже не нужно было присматриваться, чтоб узнать их. Повернув голову, Рада секунду смотрела на неожиданно бодрствующих после ужина первоклашек и их учителя истории. А затем, спохватившись, разжала пальцы на руке Матиаса. — В общежитие! Немедленно! — гаркнула она, промчавшись прочь, к мосту-переходу. — Своих нарожай, потом орать будешь, — гаркнул я в ответ. И повернулся к ученикам. — Чего уши развесили? Бегом в комнату. Только тихонько. «Только тихонько» — колдовская фраза. После того, как она звучит, обычно следует такой шум, будто бешеная школота вознамерилась в этой школе не образование получить, а стены снести. Дети потопали на четвертый этаж, а я оттянул Матиаса в коридор. Этот парень с большими честными глазами и виду не подал, что что-то неожиданное случилось в его жизни тем вечером. — Что хотела? — спросил я без попыток юлить. — Ничего, — честно заверил Матиас. Я прищурился. — М-да? А если у нее спрошу? — А она тебе не скажет. — А ей есть о чем молчать? Матиас цокнул языком. — Ладно, хотела, — выпалил он прежде, чем я демонстративно отправился в совиную башню, писать письмо деду в Детройт. — Чего? — Меня, — скромно ответил Матиас. — В лесу. Как это обычно бывает. Меня аж скрючило. — Да ладно, Ал. Женщина совсем отчаялась. И я ее понимаю, не каждый день в ее возрасте на берег Дурмстранга выносит метр девяносто чистейшей сальвадорской страсти. Не существовала ответа красноречивей, чем выражение лица, с которым я тогда глянул на сына. — Все короче, я пошел. — Матиас понял, что лучше со мной учить стих про синий трактор, чем обсуждать пестики и тычинки. И направился к лестнице. Я стоял, пораженный ужасом. Только все наладилось, и что? Снова башню на ночь запирать, гонять из леса влюбленных идиотов и придумывать сиквел к басне про Бельчонка? У меня авторитета с ноготок, а Матиас-то взрослый, кулаком по столу не стукнуть, не пристыдить. Только что вылавливать за ухо и разворачивать у ворот. — Малой, — я почти взмолился, догнав его на лестнице. — Не надо. Подумай. Она старше тебя, намного старше. И это не история про вино, которое с возрастом становится только лучше. Матиас отмахнулся, а я упорно спешил за ним. Вытесанный на стене треугольный глаз, вспыхнувший контурами, когда мимо прошел Матиас, потух, стоило мне мелькнуть следом. — Да не просто же так она тебя опять тянет в лес. Хотела бы просто пещеру погреть, она б тебя в баню зазывала. Или в башню. Но не в лес же, в конце ноября. В мороз. Подумай, пораскинь ты кудряхами, зачем она снова тебя тянет на капище. — Влюбилась. — Бля-я-я-ядь! — Я почти плакал, как на том зельеварении. — Ты не понимаешь. Начинается… Ты не понимаешь, у нас все серьезно, люблю-жить без нее не могу, мы возьмем ипотеку и будем жить в доме у моря, вдали от вас, разлучников… — Все понимаю, — заверил я, уже запыхавшись догонять Матиаса на лестнице. — Ну нравятся тебе зрелые дамы, это вообще не проблема. Это бывает, это нормально. Но почему так радикально? Почему сразу Рада? Я сжал перила, и выдохнул. — Почему не Сусана? А что? Хорошая женщина, добротная, надежная. И готовит, и шьет, и с грибами в ведре поможет, и сериалы смотрит, и к соседу за кирпичом во двор первая полезет. Да мне с такой невесткой и сын в доме не нужен… Да подожди ты… — Ал, — Матиас обернулся. — Сердцу не прикажешь. — Это хрен с ним. Ты члену прикажи, главное. В два гигантских скачка через ступеньки я умудрился не только чуть не сломать бедро, но и перегнать Матиаса. — Я не потому что уперся. Просто я живу с Радой в одной башне, я знал ее до Дурмстранга… — Ал, она предложила мне встречу. Я согласился. Вопрос тебя не касается и он закрыт… Я развел руками. — Плакаться потом не приходи. — И не планировал, — бросил Матиас. — Тебя не касается, что Рада предложила мне встречу в лесу… И, медленно обойдя меня, направился вверх по ступенькам. Но вскоре остановился и повернул голову. — … но я не говорил, что собираюсь на нее пойти. — Острозубый рот растянулся в хитрой самодовольной усмешке. Я чуть не упал от облегчения. — Что ты ей сказал? — Иди завтра ночью в лес, снимай трусы и жди меня. Но я не приду. Этого я не сказал ей. — Черные глаза невинно расширились. — А завтра метель… Я догадывался, в кого Матиас был немного тупым, но даже не подозревал, в кого такой умный! — Ну слава Богу! Ты сделал правильные выводы! — И у меня почти отлегло. — Не, а на что рассчитывала? Динамить меня два месяца, валить на уроках и делать вид, что ничего не было, чтоб потом я по первому зову побежал за ней в лес? Если женщина не знает своего места, пусть ждет на морозе, в лесу, без трусов. В Матиасе взыграл скорее не здравый смысл, а гордость, подлость и жестокость, но это было правильное решение. Не сомневаясь, что через здравый смысл сынок переступить сможет, но через гордость — никогда, я со спокойной душой отправился в восточную башню.

***

Это было мучительно-долгое утро, которое, вопреки тому, что часы у всех работали исправно, никак не заканчивалось. На верхнем этаже Вулворт-билдинг большое совещание ответственных за важные дела лиц началось негласной игрой в молчанку, а закончилось балаганом, в котором одно громче другого звучали экспертные мнения. Чиновники думали о худшем, некоторые наивно надеялись на лучшее, а мистер Роквелл думал лишь о том, почему он до сих пор здесь, а не на пенсии, пьет виски, отдыхает в круизах и не читает газет. Настрой упал на уровень подземного этажа, а в раздражении, что кипело внутри, мистер Роквелл готов был бить людей. И, будучи достаточно хорошим начальником для своих подопечных, чтоб не срывать на них гнев, но не достаточно хорошим человеком, мистер Роквелл, уже на выходе из президентского кабинета, решил хоть как-то отвести душу: — А что там, кстати, с мостом к Ильверморни? — Каким мостом? — поинтересовался президент Локвуд. — Каким мостом? — покрылся потом начальник департамента инфраструктуры. — До свидания, — бросил мистер Роквелл и закрыл за собой дверь. И стоило ему пройти коридор и выйти на площадку к винтовой лестнице, как перед лицом прогремели вспышки. Сиреневый дымок, тянущийся от волшебных камер, на миг скрыл густой завесой не менее дюжины любопытных лиц, караулящих участников совещания. — Мистер Роквелл! Не оставляя шансов протиснуться на лестницу, журналисты перегородили путь. Толкаясь и толпясь в опасной близости от ограждения, они явно ставили погоню за сенсацией выше техники собственной безопасности. — Вы обсуждали реконструкцию лабиринта Мохаве? Есть конкретные решения? — Президент Локвуд поддержал вашу инициативу? — Вы считаете, что поземная тюрьма удержит в заточении жрицу и ее культисток? Казалось, трещала лестница. — Мистер Роквелл, вы подтверждаете заявление из департамента чрезвычайных происшествий о том, что жрица может быть сейчас где угодно и нам всем следует проявить особую бдительность? — Эй, это вопрос нашей газеты! — Кто это такое придумал? У вас есть на него патент? — «Рупор» прибыл сюда раньше, а ну подвиньтесь! — Мистер Роквелл! Мистер Роквелл, пользуясь случаем, быстро спустился на этаж ниже и успел захлопнуть дверь в штаб-квартиру мракоборцев прежде, чем за его спиной успели щелкнуть камеры. Скосив взгляд на выглянувший из рамы портрет стража дверей, мистер Роквелл бросил: — Закрой дверь и без пропуска не впускать никого. Не сомневаясь, что портрет исполнит приказ лишь в первые полчаса, пока не уснет, он спешным шагом направился в общий зал мракоборцев. В общем зале царили суматоха и уныние. Вызванные, впрочем, не страшным культом, а действиями тех, кто в последние несколько дней обсасывал непонятную с ним ситуацию в газетах. На волшебный макет, за которым бы следить, глаз не спуская, внимания никто не обращал, лишь косо и по привычке. Уж точно не желая навредить, «Нью-Йоркский Призрак» и «Золотой Рупор», в погоне за читательскими симпатиями умудрились раздуть такой хаос, что несчастные мракоборцы были близки к тому, чтоб или спиться, или уволиться. — В Сент-Джемини жопа, — объявил запыхавшимся голосом Патронус в виде серебристого кота. — Люди в очереди к лавке защитных штуковин устроили потасовку за последний в вредноскоп. Магазин снесли под фундамент, два павильона — в щепки, массовая дуэль, пятнадцать пострадавших. Кто-нибудь, помогите. Трое мракоборцев, тех, что покрепче, поспешили на помощь и трансгрессировали. Разнимать беснующуюся толпу — занятие страшное и неблагодарное. Впору вернуться побитыми и виноватыми в произволе властей и жестоком обращении с честными налогоплательщиками. Эл, кулаками помахать была не прочь, но свои шансы оценивала трезво — толпа ее снесет и затопчет. Да и зов о помощи она прослушала, дернулась лишь когда рядом трансгрессировали коллеги. Все внимание капитана мракоборцев было направлено на утренний спецвыпуск «Призрака». Мистер Роквелл утреннюю газету еще не читал, но выражение бледного лица капитана Арден, с которым та периодически глядела в зал, было красноречивей любого отзыва на статью. — … мы не знаем, насколько они вообще способны передвигаться, — говорил мракоборец, прибывший отчитаться о том, как прошла смена, что затянулась вместо положенных восьми на восемнадцать часов. — Ближайшие к месту, где нашли отравленных, больницы, ночлежки и мотели держим под надзором, никого похожего. — Не-маги вмешались? — спросил мистер Роквелл. — Да, у них ориентировки есть, но они больше спрашивают, кто мы такие, чем что натворили бабка и беременная. — А куда по идее полиция может отвезти парализованную бабку без памяти и документов? — Эл вытянула шею. — Есть же какие-то для этого места… — Ночлежки для бездомных, — бросил мистер Роквелл. — Никто не будет катать бабушку в полицейской машине и стучать в каждый дом, чтоб узнать, чья она. И повернулся к мракоборцу снова. — Что еще, Броуди? Тот почесал затылок. — А, ну еще нас «Рупор» обвиняет в расизме, потому что мы ищем чернокожую и… — Не сомневался. Броуди глянул на часы, в которых пиликнул таймер. И, не прощаясь, быстро трансгрессировал. Мистер Роквелл, не зная, за что хвататься прежде стакана с виски, повернул голову. — Арден, почему ты еще здесь? Мне для полного комплекта не хватало только сто пятой жалобы от профсоюза. Несмотря на то, что в последний раз была дома позавчера, а двухчасовой сон в кресле стал причиной боли в шее, Эл чувствовала себя на редкость бодро. Сложив газету, она только и смогла, что ответить: — Они такое раздули! — Эл потерла ладонью лоб. — Я теперь понимаю, откуда корни у бойни в Сен-Джемини. Да если бы я знала, что происходит, только по газетам, то сама бы пошла бить людей за последний в штате вредноскоп! — Мистер Роквелл, — не очень уверенно позвал один из мракоборцев, что выглядывал в окно. У окна столпились. В суматохе мистер Роквелл и не заметил, как пятеро служащих толкаются у большого окна, пытаясь что-то высмотреть. Протиснувшись и уперев руки в подоконник, мистер Роквелл сам выглянул на улицу и с высоты трех десятков этажей увидел, что у Вулворт-билдинг собралась немаленькая толпа. Гудела дорога — толпа мешала движению автомобилей. — А это еще что? Лучше бы не выясняли — лишняя головная боль появилась сама собой. — Неравнодушные читатели «Призрака», — выплюнула Эл, хлопнув дверью. — Перекрыли дорогу, плевать хотели на маглов, и не дают никому выйти из Вулворт-билдинг, пока не будет отменено зверское решение насчет лабиринта Мохаве! Мистер Роквелл выплюнул пробку и щедро налил себе в чашку виски. — Ты сейчас серьезно? — Спуститесь и сами гляньте, раз не верите. Хотя. — Эл прикинула, чем закончится выход разъяренного начальника в люди. — Лучше не надо. Дерилл из связей с общественностью уже спустился, пытается уладить. Мракоборцы в общем зале притихли. — А откуда вообще информация о лабиринте Мохаве? — Я не знаю! — воскликнул мистер Роквелл в сердцах. — О лабиринте не было и речи, мы двое суток обсуждаем меры предосторожности и вообще как вписать виновниц культа в правовое поле. — А откуда тогда лабиринт? — «Призрак» что-то услышал и раздул? — Получается так. Мистер Роквелл цокнул языком. — То есть морды друг другу бить за вредноскоп из говна и палок — это нормально. А опасных преступников в лабиринте изолировать от общества — это бесчеловечно! Один только вопрос: почему все эти общественные деятели не на работе в среду утром? Эл присела на край стола и скрестила руки на груди. — Их внизу послушать, так в лабиринт уже первую партию злодеев на пытки завезли. — Да не надо никого слушать, — одернул мистер Роквелл. — Лабиринту Мохаве конец. Там сейчас периодически вспыхивает пожар в шахтах. Все, что не обвалилось тогда, уже обвалилось сейчас. И проще его строить с нуля, чем восстанавливать, а это не день и не два работы. И это очень дорого. Если МАКУСА надумает, то с одним только Сойером потом не расплатится — там такие защитные чары, что не на пару заклинаний дело. Он на миг зажмурил усталые глаза. — Именно это мы сейчас и обсуждаем всем составом. Альтернативу, причем быструю и дешевую. Локвуд раскатал губу, мол, жрица уже у нас в кармане, и он не понимает, в чем сложность задержать парализованную бабку. — Пиздец, ну пусть мастер-класс проведет, а то мы, придурки, уже неделю по бомже-притонам и больницам караулим. — Капитан Арден, вашими бы устами да перед толпой выступать. — Я могу. — Сиди на месте, — пригрозил мистер Роквелл. — Ошибка господин президента не в том, что он не прав. А в том, что он спешит. Да, придется однажды провести эти совещания и найти выход. Потому что мы пытаемся ловить жрицу и культисток, а что потом с ними делать — никто и никогда не рассматривал. И бросьте в меня камень, но лабиринт бы сейчас очень не помешал. Во главе с вменяемым смотрителем, конечно. Из камина вылетела очередная стопка документов. Приземлившись прямо на свежие письма и раскидав их, документы зашелестели страницами, настойчиво требуя к себе внимания. — Ну, — протянул неловко рыжеволосы мракоборец, выглядывая в окно. — Думаю, им все же придется что-то ответить. Они же сами не разойдутся. — Само собой, — невесело произнес мистер Роквелл. — Но пока единственный комментарий, который может дать штаб-квартира мракоборцев, это пускай сердобольные умники тянут жребий и забирают жрицу себе в подвал, на содержание в достойных условиях. А когда она очухается и развалит всю улицу, пусть потом не собираются под Вулворт-билдинг с протестом, мол, Роквелл ничего не сделал. Арден! — Что? — пискнула Эл от неожиданности и вжалась в стол. Будто это она прячет жрицу, Селесту, пригласила репортеров да еще и собрала митинг под небоскребом! — Иди домой, — прошипел мистер Роквелл в третий за сегодня раз. Смиренно вздохнув и достав из шкафа куртку, Эл послушно покинула общий зал. Трезво оценив шансы быть пойманной репортерами за дверью, а потом еще оказаться затоптанной толпой протестующих на улице, она трансгрессировала прямо из коридора. Выходные были штукой плавающей и очень редкой, но нельзя сказать, что Эл ими наслаждалась, ожидая с нетерпением. Дома было скучно, дома было грустно, а в этот раз еще и грязно. Вернувшись с затянувшейся на вторые сутки смены, Эл сначала подумала, что ее ограбили. Лишь затем вспомнила, что не в ограблении дело — это она сама, поспешно собираясь на работу, оставила такой беспорядок. Узкий диван, служивший спальным местом потому что расстилать кровать и разбираться с пододеяльником баронессе было лень, был наскоро накрыт смятым пледом. Коврик у него задрался — именно об него Эл и споткнулась, разлив по полу чай. В раковине стояла тарелка с намертво присохшими остатками сладкой овсянки. Спинка стула гнулась от набросанных на нее вещей. В ванной горел свет. Привыкшая к аскетичному порядку Эл предпочитала лишний раз ничего не трогать, а не убираться. А потому пару секунд стояла на пороге, не веря, что умудрилась развести в комнате хаос за те десять минут, что спешно собиралась на работу два дня назад. Понятия не имея, с чего начинать уборку, она недолго жалела, что не имеет в распоряжении домового эльфа или хотя бы раба. Доверив заклинанию справляться с засохшей на тарелке кашей, она складывала немногочисленную одежду в шкаф, и думала. Должно было пройти несколько дней, чтоб наивное желание о том, что Селеста должна просто перестать существовать и никогда не появляться больше, переросло в понимание — такого не будет. Должны были появиться пестрящие ужасами газеты, вспыхнуть скандалы и беспокойства, обернуться ничем рейды по приемным покоям больниц и обыски в закоулках нехороших районов, чтоб Эл смирилась с неизбежным. Культ никуда не исчезнет, парализованная бабка заползла в укрытие и ждет, а Селеста… Эл не знала, сколько должно пройти еще дней, чтоб почувствовать сожаление. Память играла с ней. Глупый несмолкающий треп, разбросанные вещи и косметика, беспечность. Хрустнувший, как сломанная кукла мракоборец, который рухнул вниз. Рой мух и треснувший мост через гавань. Пропаренная дурманом квартира, из которой не сбежать. «И ни единой весточки», — думала Эл раздраженно. — «Ты же в здравом уме для того, чтоб узнать про стрихнин. Почему тебе не хватило мозгов кричать о помощи? И бежать раньше? Или травить бабку раньше?» Ответ Эл знала, возмущалась лишь чтоб не вскипеть. «Потому что тебе не хватило мозгов». Одежды на стуле было немного, занять руки получилось ненадолго. Рухнув на диван, Эл глядела в гладкий потолок, словно приглашая мечам из недавнего сна нависнуть над собой снова. «Почему мне должно быть не все равно, если у меня нет ответов, но есть новенький журнал с судоку?», — Эл улыбнулась и пожала плечами. Вытянутая рука нашарила торчащий из рюкзака журнал, свернутый трубочкой. «Хочу я или нет, но тебя все равно найдут», — но даже когда глаза видели клеточки и цифры, мысли были о том, как в самом деле было на все это наплевать. — «Куда ты денешься из МАКУСА? Где твоя безопасная гавань? У тебя нет папы, который спит и видит, как бы забрать тебя домой. У тебя и дома-то нет». И вдруг в голове вспыхнула мысль, и так резко, и так четко, что Эл вскочила на диване и на миг даже забыла, как сделать вдох. Журнал шлепнулся на пол. — Ну конечно, — прижав руки к горячему лбу, прошептала Эл. Песок был холодным. Чувствуя его под подошвой кроссовок, Эл неуютно ерзала на месте. И, щурясь от обманчиво-теплого солнца, натянула капюшон толстовки плотнее. За спиной шумели волны, а ветер так неприятно свистел в ушах и норовил сдуть капюшон, что Эл уверенней ускорила шаг вперед. Лос-Анджелес был огромен, а Эл, хоть и жила здесь когда-то, знала всего пару маршрутов. Если бы ей довелось не трансгрессировать сразу, а искать этот дом своими силами, она бы ходила по холодному пляжу несколько суток, и в итоге ушла с чем. Городской пляж остался где-то позади, дальше тянулись пустые пески и шумящие волны — частные владения, как гласили утыканные через каждые десять шагов таблички. Эл смотрела не на таблички, не на одинокие шезлонги и не на тянущийся вдаль берег. Океан был позади, а перед ней — низкие деревянные ступени на поросший самшитом холм. На холме, возвышаясь над океаном, виднелись безошибочно знакомые черты чужого дома: огромные панорамные окна, рельефные темный камень, лакированное дерево. Поднимаясь по ступеням, Эл жадно вглядывалась в окна, надеясь увидеть наблюдающую за ней фигуру. В доме кто-то был — второй этаж был освещен, а от террасы до ступеней к берегу тянулись растянутые лампочки гирлянд. У открытого гаража стоял блестящий кремово-белый внедорожник. Эл приоткрыла рот — знала, что Селеста была предприимчивой, но не догадывалась, что настолько. Стать заложницей культа, и накопить при этом на люксовое авто… «Вполне в ее стиле», — фыркнула Эл. — «Ее духи стоили, как аренда квартиры» И пока думала и фыркала, совершенно не заметила, как что машины застыла женщина. И близко не похожая на Селесту. — Вы что здесь делаете? — выдохнула Эл растеряно. Белокурая женщина от возмущения раскинула руки — на предплечье заколыхалась мешковатая сумочка. Ветер трепал небрежные светлые локоны и низ широкой рубашки. — А вы что? — возмутилась женщина. И вытянув шею, глянула за спину Эл. — Вон отсюда, пока я не вызвала полицию. Из машины высунулась девочка лет пяти и с интересом поглядывала на незнакомку у ступеней. А Эл запоздала вспомнила — это не был дом Селесты. Это был новенький, еще не имевший хозяев дом. — Я просто… — Эл мирно выставила ладонь вперед. — Извините. Шокированная хозяйка громко фыркнула. И глянула на пиликнувший телефон. — Так, — вздохнула она. — Я не вызываю полицию, но, пожалуйста… И рукой указала на ворота за собой. Эл прикрыла глаза и кивнула. — Извините, — повторила она, под тяжелым взглядом хозяйки дома направляясь вперед, к главному выходу. — Я искала… Слово застряло в горле, как кость. — Подругу. — И что ей, интересно, здесь делать? — Она раньше жила здесь, — ответила Эл, прежде, чем подумала, что сморозила глупость — в этом времени дом был новеньким. Неизвестно, задумалась ли о чем-то его хозяйка. Но за спиной прозвучало звонкое: — Селеста? Эл обернулась так резко, что шею кольнуло болью. Девочка, снова высунувшись из машины, не ошиблась ни в одной букве. — Мама, она ищет Селесту! Эл снова повернула голову и впилась в хозяйку дома жадным взглядом. — Да, мэм. Вы знаете ее? Вы ее видели? — Конечно, нет. Но она оставила открытку на кухне. Не представляю, как она попала внутрь и какое отношение имеет к этому дому — я купила его у застройщика. — Любите этот дом так, как любила его я, — выпалила Эл. — Да. Женщина глянула на нее с сомнением. И закусив губу, снова опустила взгляд на мигнувший экран телефона. — Ладно. Сейчас. — И зашагала в дом. Эл с замиранием сердца уставилась ей вслед. «Неужели она приведет ее?» — билась в голове дурацкая мысль. Завороженно глядя в сияющие панорамные окна, Эл натянула рукава толстовки до самых пальцев и сжала кулаки. Спешно вернувшись и мотыляя сумкой, белокурая женщина без предисловий протянула Эл запечатанные конверты. — Я нашла их вместе с открыткой. Не знаю, чья это шутка, но… — женщина махнула рукой. — Кристи не дала мне их выбросить. — Селеста просила их не выбрасывать! — Не время для воображаемых друзей. Эй. — Женщина умоляюще глянула на Эл. — Мы очень спешим. — Что? — Эл улетела из реальности, сжимая конверты, подписанные в уголках знакомым именем. И подняла взгляд на женщину. — Вы ее видели? — Кого? — Селесту! — Я видела! — отозвалась девочка. — Ничего она не видела, — прошипела женщина тихо и шагая с Эл к воротам. — Развод родителей, новый дом, новая школа… Наш психотерапевт говорит, что выдумать себе воображаемого друга — это совершенно нормально. Господи. Женщина закрыла лицо рукой. — Зачем я вам это рассказываю? Пожалуйста, мы очень опаздываем. — Спасибо, — закивала Эл, не заметив, как оказалась за воротами. — А вы не читали эти письма, вам не было… Но ее не слышали. Эл опустила взгляд на запечатанные конверты. Загудела на повороте и выехала на пустую дорогу красивая кремово-белая машина — ее хозяйка все еще с тревогой поглядывала на стоявшую у дома незнакомку. Эл стояла, как громом пораженная. Перевернув один из конвертов, она еще больше удивилась, когда увидела, кому он был адресован. На обратно стороне и по центру было написано короткое, иностранное, но понятное: «Papá» — Как ты себе это представляешь? — прошептала Эл. — Тебя же нет… Но, перевернув второй конверт, ужаснулась еще больше. Неизвестно как и чем думала Селеста, что произошло и зачем, когда рука вывела на конверте имя: «Сойер» Видимо до этого момента день у мракоборцев в Вулворт-билдинг был спокойным и беды не предвещающим, раз возвращение капитана Арден после пары часов выходного дня стало финальной чертой. — Еще раз, подождите! — один из мракоборцев пытался понять, что к чему уже минуты три. — Что это за дом? «Да какая разница!!!» — едва не вопила Эл. — «Письмо Сойеру!» Сойера следовало изолировать, проверять, поить сывороткой правды, делать хоть что-нибудь, а не заваливать ее вопросами. — Она когда-то давно жила там, — ответила Эл. Мозгов хватило унять раздражение и тщательно обдумывать каждое слово. — Я решила просто проверить, больше ей идти некуда. — Вы были знакомы с ней? Эл застыла и медленно обернулась. «Началось», — подумала она сокрушенно. Мир рушился. Но быстро собрался и встал на место. «Броуди», — Эл лихорадочно смотрела на коллегу. — Из новичков, конечно, он может всего не знать. Но все ведь знают, что мы с Селестой были знакомы?» Она глянула на тех, кто стал свидетелем ее старта в штаб-квартире. Мистер Роквелл, Дагггер, рыжий Андерсон, сообразительный Кеннет, мистер Сойер. Они не удивились. Лишь мистер Роквелл, глядя на нее прямо, чуть дернул бровью, так и напоминая, что с честным ответом бдительный капитан тянет. — Были, да, — ответила Эл. — Не очень близко. «Почему вы пытаете меня? Почему не Сойера?!» — кипело внутри. На самом деле никто ее не пытал — Броуди пожал плечами и кивнул. Эл знала, что утонет, и начала захлебываться уже заранее. — Может, — протянул Даггер, действительно виду не подавший, что подозревает капитана и напарницу в чем-то непонятно-тайном. — Есть смысл проверить тот дом? Даггер был простым — актерским мастерством и притворством там и не пахло. Эл заставила себя отогнать нехорошие мысли. — Не знаю, может и да. Но там сейчас живут маглы. Мама и дочка, обычные люди. Эл почти запуталась в собственных мыслях. Боясь даже моргнуть так, чтоб не вызвать у команды подозрений, она снова перевела взгляд на мистера Сойера — тот сидел в кресле и разворачивал большой лист, который в адресованном ему конверте был старательно сложен до размеров карманного календарика. — А первое письмо адресовано папе? — уточнил мистер Роквелл. — Интересно. — Я не знаю, кто ее родители, — выпалила Эл, приблизившись. — Мне некому его передать. — А может вскрыть конверт? — Не думаю, что у нас получится, мистер Андерсон. — Почему? Вместо ответа мистер Роквелл продемонстрировал алую руку, покрытую натянувшимися пузырями ожогов. — Она защитила письмо. Но это даже хорошо. — Он сунул обожженную руку в карман. — Девочка сентиментальна. На этом можно будет сыграть, допросов и пыток она не боится, рот не раскрыла даже… Эл, стоя позади, незаметно и быстро оттянула тесьму его подтяжек. Тесьма звонко и ощутимо щелкнула мистера Роквелла по спине. И тот, судя по тому, что не обернулся, чтоб погасить капитана Арден подзатыльником, и сам понял, что чуть было не проговорился молодой команде о неприглядной стороне своей службы, когда за просто так и в плохом настроении отправил невиновную Селесту в лабиринт Мохаве. — И больше писем Селеста не оставляла? — мистер Роквелл все же обернулся, но взглядом испепелить не обещал за дерзость. Эл покачала головой. — Ладно. Сойер. «Ну наконец-то! После того, что случилось с Октавией, с этого надо было начинать!» — Эл чуть в ладоши не захлопала. Сойер был в замешательстве. Он разложил на столе адресованное ему послание — это было не письмо, а огромная карта, вся исписанная заметками и исчерченная линиями, пунктиром и какими-то малопонятными вереницами завитков. — Что это? — мистер Роквелл заглянул через плечо. — Это — чертовски кропотливая работа. Не знаю, откуда она это взяла, — присвистнул Сойер. — Смотри, какое пересечение. Симметрия между маяками. Правду говорили, что если ликвидатор говорит о своей работе подробно, его никто и никогда не поймет. Мистер Сойер вертелся то с длинной линейкой, то с циркулем, то почесывал подбородок и что-то бормотал. Наконец, подняв голову, он обратился ко всем и сразу. — Кто может в загуглить координаты? Чтоб в башню не бежать. Как по щелчку четверо мракоборцев, быстро достав бесполезные в Вулворт-билдинг телефоны, высунулись в окна. Ловя связь и не глядя вниз на все еще протестующих магов, они принялись быстро печатать продиктованное ликвидатором. Сойер, пристукивая пальцем по написанным в углу листа координатам, терпеливо ждал ответа. — Кладбище Грин-Вуд! — Это совсем рядом, полчаса от нас, — проговорил мистер Роквелл. Сойер навис над волшебным макетом и, водя волшебной палочкой на заданной отметке, приближал к себе карту так близко, что можно было разглядеть на ней проезжающие неподалеку автомобили. Затем, сверяясь то с увеличенной местностью на макете, то с картой Селесты, долго хмурился, пока не сделал вывод: — Не понял. — Что там? — Эл протиснулась ближе. — Карты одновременно и одинаковые, и разные. Откуда взялись эти маршруты? — Какие? — Отмеченные пунктиром поверх. В карте вообще было не разобраться. Одно поверх другого, смятое, исписанное, исчерченное — Эл впервые понадеялась, что в здании найдется кто-то умнее ее самой. — А что за красные круги? От которых тянется пунктирная разметка, — спросил мистер Роквелл, указав на отметки. — Это какие-то маячки? — Без понятия. Сносок нет. Похоже на просто разметку на дорогах. — Круглая разметка? Никогда такого не видел. Эл запустила руку в волосы рассеянно глядя на исчерканную карту. Что-то в голове шевельнулось, напоминая о том, о чем в здравом уме и не вспомнить. — Подожди, — послышался глухой голос мистера Роквелла. — Кажется, я видел. К нему повернулись головы опешивших мракоборцев. И даже Сойер оторвался от карты. — Эти маячки без сносок? — Я не думаю, что это маячки, — проговорил мистер Роквелл. — Они, смотри, прямо на дорогах. Не спрятаны от не-магов. Его полупрозрачные глаза глянули на волшебный макет. — Что если это канализационные люки? Изувеченное лицо Сойера вытянулось. — Ты думаешь… коллектор? — А вдруг. «Работа ликвидатора — грязная. И на карачках ползать, и в канализацию нырять, и в кишках копаться. Как только туда занесло дурочку Селесту?» — громом грянула мысль, которая мучила Эл прежде каждый день. Мракоборцы шумели. — А на нашем макете отображаются подземные коммуникации? — спросил Сойер. — Я не знаю, — признался мистер Роквелл. — Когда была чистка в Детройте, у нас были только бумажные карты местности. Сойер был, кажется, в ужасе. Его кривой нос едва не тыкался в чьи-то надгробия на максимально увеличенной местности кладбища, что показывал волшебный макет. — Если они под землей, — выдавил он из себя, наконец. — Мы их не увидим. — Подождите, — выпалила Эл. — Это ведь кладбище? Если жрица может управлять инферналами, она может додуматься вывести их с кладбища… под землей? И, судя по тому, что мистер Сойер был единственным, кто не дернулся на ее вопрос, он явно думал о том же. «Она ведь что-то писала в своем резюме», — думала Эл, чувствуя, как дрожат ноги. — «Отец пригласил ее на второе собеседование, не просто ведь за короткое платье?» Рядом что-то обсуждали. Она не слышала. «Мне нужно будет объяснить. Откуда у Селесты эта карта. Откуда она столько знает» — Арден. — Эл вздрогнула от голоса над ухом. Мистер Роквелл оттеснил ее от макета. — Иди домой, — и сказал тихо, не привлекая внимания подчиненных. Захлопнув входную дверь, Эл так тяжело вздохнула, будто расстояние от Вулворт-билдинг и до дома преодолела бегом. Стянув мокрый от дождя капюшон толстовки, она направилась в комнату, на ходу расстегивая на рюкзаке молнию. Клацнув ладонью по выключателю, Эл опустила на стол третий конверт. И, опустив взгляд, снова прочитала на нем свое благородное имя, сокращенное до двух букв. «Прочитай, как будешь готова», — было написано ниже. Эл долго сверлила письмо тяжелым взглядом, словно заранее подозревая, что в конверте находится сибирская язва. И, закрыв глаза, дернула ящик стола, сунула конверт внутрь и захлопнула до лучших времен.

***

Расслабляться было рано. Я вообще обладал поразительным умением представить, что все плохое вокруг исчезло, стоило какой-то мелочи поднять настроение. Это можно было списать на безответственность. Если бы, конечно, я был в реальных силах на что-то повлиять. Под конец месяца ударили морозы. Именно морозы, а не это хиленькое «минус тридцать пять». Морозы в Дурмстранге — это когда под весом тела не проваливаются замерзшие в монолит сугробы. Ну и когда гадаешь, рассматривая скрюченные руки, пальцам конец или еще отогреются. Сквозняки усилились — чары пропускали холод и промозглый ветер. Неудивительно, что вся школа, едва вычухавшаяся, вновь начала болеть. Учеников в классе и обеднем зале становилось все меньше, кашель звучал эхом все громче, а затем я и вовсе сам стал свидетелем того, как клюющие носом дети падают на парты и хрипло дышат. Все вокруг не спасали самодельные гирлянды. Обстановка была вялой, унылой, пахнущей бодроперцовыми зельями и хвойными компрессами. Школа болела, и я сам, проснувшись в одно утро в состоянии маринованного огурца, едва привстал с кровати, подышал забитым носом, горящим горлом, и решил, что никуда сегодня не пойду. Идти, правда, пришлось. Сусана скормила мне половину своих запасов разных лекарство от всего, заставила выпить две кружки мощнейшего бодроперцового зелья. Не до моих соплей и официальных больничных было, когда внезапно и без того немногочисленный педагогический коллектив лишился одного из членов. — М-да, — протянул директор Харфанг, внимательно заглядывая в выделенные размытой черной краской глаза Ингара. — Ситуация. А случилось то, что Бальдр Красный Щит, снова нарушив негласный договор, захватил тело своего потомка никого не предупредив и не пообещав, на как долго. Уроки боевой магии, а так же квиддич, были сорваны. Что там Харфанг высматривал во взгляде? Непонятно. Взгляд у Ингара был стеклянным. Ни на кого он, как я частенько побаивался, не бросался, но также никого и не узнавал. И не понимал. Но говорил. — А что вы на меня смотрите? — вскинулась Сигрид, скрестив руки на груди. — Я не понимаю, что он несет. Это не норвежский. На исландский похоже, вроде. Но я его не понимаю! Я, честно говоря, вообще сомневался, что это какой-то существующий язык. Ингар будто просто выплевывал согласные звуки, при этом рыча в произношении. Что там Харфанг слушал, во что вслушивался? — Что-то же сказать хочет, — Харфанг чесал реденькую бороду. — Неспроста. Древних чтить надо, а уж если знак подают… — Так, ну это понятно, — не выдержал я. — Давайте что-то решать, пока Волсторм еще спит. А то щас дед развезет на полдня тайные знаки Красного Щита распознавать и в рык вслушиваться. Проблема есть насущней — если наш главный борец за добро и справедливость просечет, что и без того опасный Ингар не в себе, полетит в Дурмстранг еще один камень, да размером с хороший валун. — Давайте его на кухне с Магдой закроем, — предложила травница. — А что? Пусть сидит, картошку чистит, а Волсторму и детям скажем, мол, болеет. Никто не удивится. Харфанг был категорически несогласен. — Конунга? Великого воина? К поварихе в подвал, картошку чистить? — А если его Волсторм таким увидит? — вразумил я. — Ладно, в подвал, — смирился Харфанг. — Прости, бравый воин. Бравый воин вообще не понял ничего. Он продолжал что-то упорно рычать на своем, и тыкать рукой в окно. — Пусть, пока рано, походит, может, узнает чего. А потом — к Магде, — сказал Харфанг. На что директор рассчитывал? Что узнает дух викинга? Тот редкий случай, когда я был полностью согласен с Сигрид, насмешливо фыркнувшей — она явление Красного Щита упорно считала расстройством личности. — Не спроста он уговор нарушает вот уже второй раз за год, — уперся Харфанг. — Древние — мудрые. Сказать что-то хочет. Вот только не поговорить с ним. Из Ингара самого слово выдавить сложно, а из предка его хоть лилось, как из дырявого ведра, только непонятное рычание. Никто его не понимал. Ну, как «никто». Ранним утром перед квиддичной тренировкой, которой не суждено было быть, на засыпанном снегом стадионе происходило следующее. — Escoba, — сквозь зубы повторил Матиас в пятый раз, указывая пальцем на метлу загонщика. Затуманенные ярко-голубые глаза Ингара тупо смотрели на него, потом на метлу. Палец ткнул следом в древко. — Норнакс-с-ст, — буркнул Ингар что-то вроде этого. — Escoba, — возразил Матиас. Тяжелые взгляды встретились. Дрожащая от мороза квиддичная команда попискивала сзади. — Нор… — No-no-no, — уперся Матиас, покачав головой. — Escoba. Ингар снова глянул на метлу. — Escoba, — произнес он. — Bueno, — кивнул Матиас. — Bueno. — Молодец. Ну, все в принципе понятно. — Матиас обернулся к команде. — Говорит, что тренировка будет, а я — за главного. И надо по десять галлеонов сдать на ремонт трибун, это не я придумал, это тренер сказал… — Вот вам и климат, — сказал за завтраком профессор Волсторм. Его красный нос оставлял лишь догадки, сколько пачек салфеток было израсходовано за ночь. — Самого здорового грипп свалил. — Но на окна мы все равно деньги сдавать не будем, да? — протянул я. Мне не ответили. Не сильно и хотелось, и я повернулся к Сусане. — Ну че он там? Сусана отпила горячего молока и пожала плечами. — Сидит с Магдой, картошку чистит. Он вообще спокойный очень. Не в себе правда немножко. В обеднем зале, полупустом из-за болеющих в постелях учеников, звуки шмыганья носом и кашель заглушали звон столовых приборов. Библиотекарь Серджу, казалось, был в своей стихии — этот парень готовился к эпидемии, казалось, класса с третьего. — А я говорил, — важно и смиренно сказал он. — Что так будет. Самой бодрой и здоровой в зале выглядела, как ни странно, прошлогодняя доходяга Рада. На ее щеках алел задорный румянец, а гладкая кожа была лишь чуть обветрена холодом. Будь она еще в хорошем настроении, я был бы первым, кто предложил эту ведьму сжечь. Но Рада была зла. Что ее бесило: ученики, диктанты по защите от темных искусств, мы с Волстормом рядом за столом или отсутствие зарплаты, я не знал. Но надеялся, не без глупой гордости, что вместе с придатками в холодном темном лесу ведьма отморозила себе еще и желание подходить к моему сыну. Наконец-то не было этих переглядок между столами. Ведьма злилась и была почти бессильна — секрет был томным лишь поначалу, затем же стал губителен. В классном журнале напротив фамилии Матиаса по защите от темных искусств запестрили «Отвратительно». Ругать сына за то, что он плохо пишет диктанты, я не стал. Успеваемость его завидно росла и без того. Но я позже задумался и даже начал втихую подсчитывать — защита от темных искусств, а в особенности ее учитель, имела все шансы серьезно занизить Матиасу средний балл. Даже если парень сделает немыслимое и поднимется на одним «выше ожидаемого», защита от темных искусств спускала его до уверенного «слабо». — Сука, — выругался я, захлопнув журнал. Рада обозлилась. Использовать доктрину Волсторма как невинное прикрытие, чтоб прогнать из Дурмстранга знающего их общий секрет студента она догадалась в конце ноября, когда до конца семестра оставался месяц. Я был уже близок к тому, чтоб созвать педагогический коллектив, закрыть на ключ учительскую и начать разбираться, уже не как учитель с учителями, а как папа солнышка. — Рада, — поинтересовался я как-то в восточной башне. — А че не так? Малой в строчки не попадает, кляксы мажет или просто почерк свинячий? Что надо делать, чтоб получить «отвратительно»? — Не завышать оценки, — едко сказала Рада, и на этом попытки поговорить закончились. Возможно, стоило перевести выяснение отношений в плоскость «на ножах», но вдруг резко стало не до того. К концу недели слег Харфанг, да так сразу тяжело, что отлежаться в замке не получилось. Уже к раннему утру пятницы вся школа знала, что директора срочно переправили в Батсфьорд — больницу, что находилось… а никому не известно, где конкретно, с этим их северным ореолом таинственности. — Вот же… — только и произнес я, когда Сигрид вернулась в восточную башню и объявила нехорошие новости. Я почему-то тогда решил, что Харфанга больше мы не увидим. Он был еще совсем не стар, но изъеден, что называется, темной магией: худой, будто медленно угасающий изнутри, едва удерживающий сгорбленными плечами и свои тяжелую шубу, и голову. И груз той ответственности, что уже бы десять раз подмяла бы под себя любого. Но это не от темной магии, а от чего-то все же маленького и светлого, что еще в старом темном маге с годами не угасло. Его изматывали отказы и критика, запреты и угрозы, долги и, возможно, вина перед теми, кто работал и учился здесь за идею. Мне нравился Харфанг. Он был очень таким себе, мутным, но каким же идейным! В голод и холод, вопреки и назло, до последнего, кто готов был учиться под его крылом, он оставался в этом холодном бесперспективном месте и уже рад бы был сдаться, но не сдавался. Наверное, будь я директором школы, я был бы таким же. Только у государства воровать не стеснялся бы. И орал бы громче Громовещателей за свою правоту. Не знаю почему, но в тот момент я уже попрощался мысленно с Харфангом и похоронил его даже прежде, чем Сигрид сообщила, что дела действительно плохи. — Да ладно тебе, — я приобнял травницу, уже прижавшую руки к дрожащим губам. — Никто еще не умер. На самом деле, плевать, что я себе тогда уже надумал, но лебединую песнь директора Харфанга включать нельзя было. — У нас полная школа детей, давайте еще за обедом некролог зачитаем преждевременно. Че началось-то? Казалось бы, настал звездный час профессора Волсторма взять борозды в руки и направить Дурмстранг по нужному пути. Но профессор что-то как-то мялся. Уверенности в нем было не больше, чем в разбуженном из спячки суслике. — И что же теперь делать? — спросил он. Ничто так не объединяло коллектив, как осознание, что среди нас живет и работает придурок. — Идти на уроки, профессор, — сказал я то тупое и очевидное, что можно делать в пятницу в восемь утра. И ничего так не толкало меня вперед, как осознание, что в этом сонном царстве нужен герой. За окном — метель, в душе — пустота, а в перспективе — подготовка к похоронам, но Альбус Северус Поттер не будет плакать в подушку, чтоб ко всей горе проблем не добавилась еще и плесень на влажной наволочке. — Хуйня — это не приговор, — говорил я, расхаживая меж рядами парт. — Хуйня — это симфония. Симфония, марш, эпичные барабаны, которые гонят тебя вперед, потому что неподвижные в этой жизни только могилы. Да. Я задумался над всей глубиной своей мысли и аж закурил от напряжения. — Как говорится, от лавины не убежишь, но если будешь бежать, то хоть на месте не обоссышься. Конфуций, кажется. Вот так вот. — Повисла неловкая пауза и я, спохватившись, кашлянул в сторону. — Так, третий курс, че там с открытками? Дети одиннадцати лет глядели на меня не то с ужасом, не то с благоговением. Урок истории шел как надо: я рассказывал истории, ученики рисовали директору Харфангу открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, в классе главенствовала дисциплина, и даже щели в окнах, заткнутые тряпками, не умаляли настроя. А от открытий сегодняшнего дня я просто преисполнился мудростью веков. — О-мой-Бог. — Я аж забылся от восторга и завертел головой. — Не, ты видел? Видел это? Короче говоря, все было сбалансировано. Я учил детей жизни, а они научили меня рисовать индюшку с помощью ладошки и карандаша. Кто знал, что если по контуру обвести собственную ладонь и пририсовать потом к большому пальцу глазки и клюв, то будет индюшка? Во сколько лет вы это узнали? Я — в сорок три. Чему вообще учат в Салеме? Смысл? Выловите оттуда за ухо академика, и спросите, знает ли он этот фокус (план на следующее лето был принят). — … и тут он рисует клювик на большом пальце, и я понимаю: это нихуя уже не рука, это — индюшка! Вылитая, просто вот, глаза, рот, клюв, и телосложение жопы — все при ней, просто ренессанс! Не знаю почему, но госпожа Сигрид не преисполнилась восторгом от моих рассказов. Когда вечером мы поднимались в восточную башню, она не проронила ни слова, но смотрела на меня своим привычным снисходительным взглядом. Скупо пожелав мне спокойной ночи, она свернула в узкий коридор и закрылась в комнате. А я, заметив большую тень у камина, не спешил к себе. В кресле у камина, сгорбившись и едва умещаясь меж подлокотниками, сидела Рада. Огонь из камина так и норовил поймать подол ее мантии, но ведьма, хоть смотрела под ноги, но не обращала внимания. Она, запустив пальцы в волосы, барабанила ими по голове — то ли мигрень ее совсем одолевала, то ли что-то другое. Белая как мел Рада была не в себе, даже меня не сразу услышала, приблизившегося по скрипучему полу. А когда обернулась, то даже вздрогнула. — Что ты? — спросил я недоуменно. — Порядок? Сука, конечно, сукой, но мало ли… Рада кивнула, прикрыв глаза. Пушистые ресницы сомкнулись. — Харфанг, — произнесла она вдруг неожиданно, когда я уже потопал к себе. — Тяжелый очень, говорят. Я не думала, что с ним такое может случиться. Я обернулся и вскинул бровь. — А я думал. Рада приоткрыла рот. — Почему? — Не врут же, когда говорят, что темная магия съедает человека. Хотя я не верил. Ладно тебе, — бросил я. — Нормально все будет. Он нам еще зарплату за три месяца должен. Настрой у коллег, у всех, был таким себе. Не пятничным. Отбой случился на редкость рано — камин потух около восьми часов. Несмотря на горы домашних заданий и очередной бумажный квест от министерства магии, я не занимался всем этим. Помню, что читал что-то библиотечное и бессюжетно-скучное. Слышался хриплый кашель Ласло из соседней комнаты, да я и сам был простужен — чувствовал каждый повышающийся градус своей температуры. Так я и уснул, выключенный простудой и даже не потрудившийся задуть свечу. Когда вдруг вскочил в кровати, не в силах сделать вдох. Свеча почти догорела, от нее остались лишь небольшой огарок и заляпанный воском подоконник. Я не понимал, что меня разбудило той ночью, но давящий ужас мешал вдохнуть, будто на грудь титан поставил ногу. Это был не сон, не кошмар, я был точно уверен, что ничего не снилось, и на всякий случай стал вспоминать, когда вдруг замок сделал толчок. Кровать мелко стукнулась ножками о пол. Я выдохнул и, комкая одеяло, задышал. Это было неописуемо. Будто цитадель Дурмстранга, мощная и каменная, вдруг сорвалась с фундамента, подпрыгнула вверх и тяжело рухнула обратно вниз. Я слышал, как скрипит каменная пыль в щелях стен, как дрожат карнизы и дребезжит черепица, хлопают ставни и срываются мостов-переходов в пропасть заледенелые куски намерзшего снега. Пачка сигарет на столе, медленно поехала вниз и шлепнулась на пол. Меня озарила идиотская мысль, что замок приземлился неудачно, и сейчас он под наклоном. Под кроватью послышалась скрипучая возня. «Нет», — и я ее узнал. — «Пожалуйста». Голова красного колпака, похожая на картофелину, высунулась из-под кровати и принюхалась. Маленький черт встретился со мной взглядом и, вместо того, чтоб наброситься, как прежде, хохотать и стучать ногами, бросился наутек. Повозившись с дверью, он сумел ее приоткрыть и ринулся прочь, смешно прищемив себе в спешке ногу. Обувшись, я присел на корточки и заглянул под кровать. Чертей больше не было, хотя за дверью, в коридоре, я слышал, как маленькие ноги шлепают по полу и куда-то бегут. Выпрямившись и уперев руки в холодный подоконник, я увидел, что лес горит. На фоне черной ночи алые борозды пламени походили на венки. Я вылетел из комнаты и захлопнул дверь. — Эй… Хотел было выкрикнуть, но прохрипел. В башне все спали. Соседей-учителей не разбудили ни красные карлики, ни толчки, с которыми подпрыгнул замок. Что реально: прыжки замка, красные карлики или лесной пожар, я не понимал. — Ласло… — Я постучал в соседнюю комнату. Но Ласло лишь протяжно всхрапнул. Кровать скрипнула, и дверь мне, разумеется, никто не открыл. Паникерша-травница не бегала по башне в ночнушке. Не глотал пилюли библиотекарь Серджу, которому обычно спать мешали даже громко скачущие далеко в лесу зайцы. Сигрид не мелькала со своим синим амулетом. Спускаясь быстро вниз, я на ходу застегивал куртку дрожащими пальцами. Под ногами путались спешившие вниз вместе со мной черти. Никогда прежде я не был в таком замешательстве — где здесь правда? Что меня подводит? Глаза или голова? Не помня себя и вообще слабо думая, я уже бежал по скользкому мосту к главному корпусу. И, захлопнув за собой двери, прислушался к тишине. Тишина. Толчка, который сделал остров, ученики не слышали, иначе бы здесь уже царила паника, как тогда, когда недавно обвалилась крыша. Тяжело дыша в озябшие ладони, я шагал по коридору, когда учуял сладкий запах зова, похожий на что-то малиновое, тягучее. «Ну слава Богу», — подумал я с облегчением. — «Сын не на оргии». Но увидев кудрявую макушку в лестничном пролете, спохватился. — Ты какого черта вообще не в общежитии? — прошипел я так, что шепот пронесся зловещим эхо. Матиас перегнулся через перила. — О. — Сюда иди. Послушно спустившись, Матиас оперся на посох. — Ты что здесь ходишь по ночам? — повторил я. — Зелье варил. — Матиас порылся во внутреннем кармане теплой мантии и достал круглую флягу. — Во. Откупорив крышечку, он дал мне понюхать что-то, что вмиг избавило меня от заложенности носа. — Бодроперцовка с эффектом, — похвастался Матиас. — Каким эффектом? — Грибным. — Тьфу, блядь. Что ж, алиби идиотское, но сомнениям не подлежит. Матиас нахмурился. — А ты че не спишь? Вопрос странный был. — А ты не слышал, как замок… — Я попытался жестами показать то, что имел в виду, но Матиас все равно начал креститься. — Толчок. — Толчок? Как землетрясение? — Да! — закивал я. Радоваться было нечему, но я обрадовался. Значит, не показалось. Не могло же в самом деле показаться! — Не, не слышал. — Но Матиас покачал головой и снова протянул мне флягу с зельем собственной скорректированной рецептуры. — Ал, глоточек, и тупо Нарния… — Да какая Нарния, — я отнял флягу и тяжело вздохнул. — Там лес горит! — Че? Под колючей метелью и продуваемые до самого костного мозга ледяным ветром, мы вышли за ворота высоких каменных стен. Черное, как полотно, горизонт, разрывали алые узоры, от которых тянулся густой, пахнущий гарью, дым. — О, — спохватился Матиас. — Лес горит! — Молодец, сыночек, — кивнул я. — «Превосходно» за наблюдательность, «Бог» за сообразительность. Короче говоря, стоят отец с сыном ночью в метель, смотрят, как лес горит, курят. Дурмстранг. — Это не я поджег, — сразу сказал Матиас. — Точно? Он закивал. Я вытянул у него из клацнувших острых зубов сигарету. — И не я. — И признался. — Я хер его знает, может что-то сделать… — Беги за огнетушителем, Ал, разбей стекло молоточком, зови пожарных. Ситуация идиотская, честно говоря. Я не понимал, почему никто не проснулся. Ну ладно толчок мне, дураку, приснился. Но этот едкий запах горелого леса, дым, что по ветру тянулся в сторону башен… — Ал, смотри! — и вдруг Матиас дернул меня за рукав. Я повернул голову. И увидел, как твердым шагом, не шатаясь в сугробах, навстречу лесу движется фигура. В темноте и в свете луны ее было не узнать, но я разглядел лишь длинную косу, что болталась, как змея, на уровне пояса. — Ингар, — безошибочно узнал я. Я узнал его в темноте по бороде — это могла быть ода нашей любви, любовь прошла, а он шагал в горящий лес. — Ты что творишь, Ингар? — вспомнил я. — Бей в колокол, а не… Эй! Малой, куда?! Матиас, расстегнув пряжку, бросил тяжелую мантию к воротам и поспешил вперед. — Он же не в адеквате, — крикнул он, обернувшись в сугробе по колено. — Надо его развернуть. — Матиас, не надо бежать навстречу пожару, просто поори, он услышит, твой ор услышат даже в ближайшей пожарной части… Но Матиас с молниеносной прытью уже летел наперерез учителю боевой магии. В глубоких сугробах осталась вытоптанная тропа, и я поспешил следом. Угнаться за Матиасом было невозможно, но только из леса послышался треск рухнувшего дерева, как невесть каким чудом я ускорился и почти не запыхался. Матиас, нагнав Ингара первым, схватил его за руку и развернул к себе. Ни понимания ситуации, ни удивления, ни вообще чего-то живого в лице Ингара не было. Он выглядел свирепей обычного, да еще и с размытой черной краской на глазах, но это было не то выражение лица, с которым человек понимал, что впереди горит лес, а он шагает навстречу. — Это… — Матиас нервно указал на замок. — Туда. Пошли. Я не знал, как здесь помочь. Только что оттаскивать Красного Щита. — Эскоба, — вдруг прорычал конунг, ткнув в Матиаса ладонью. — Да это понятно, надо назад. — Матиас снова принялся рвано жестикулироват. — Хэйма. Фра хэйма. — Нихуя, — ахнул я. — Ты его понимаешь? — Ну такое, диалог внятный, но небыстрый, — отозвался Матиас. — Давай, туда. Хэйма. Но Ингар, вдруг выдернув руку, толкнул его плечом и упорно направился в лес. Мы с Матиасом переглянулись. — Малой, иди в общежитие, — бросил я в очередной раз, стуча зубами. Матиас упорно шагал и меня не слушал. Утопая ногами в сугробах, мы следовали за Ингаром, который даже не оборачивался. — Я его сам приведу. Иди давай, не май-месяц, — я оттянул рукав его полотняной рубахи. — Понимаю, что ты когда в лес бежишь, инстинкт включается и ты на ходу одежку скидываешь… — Ал, хорош. — … но я твои сопли лечить до конца года не собираюсь. — А я к тебе за каплями и не приду, — огрызнулся Матиас, дернув рукой. — Мне не холодно. Слышь… Над головой горели кроны деревьев. Матиас понизил голос до шепота. — А куда он идет? — Откуда я знаю? Он не в себе. Может его Вальгалла зовет. — Я повернул голову. — Поэтому иди в общежитие. — Не пойду. Может меня тоже Вальгалла зовет. — Нет, тебя не зовет. — Почему это? — Потому что ты латиноамериканец, тебе в Вальгаллу визу не дадут. — А, ну да. — В кой-то веки Матиас не посчитал, меня расистом. С такими спасателями, как мы, подопечный обречен. Пока мы откидывали ногами снег и спорили, Ингар хорошо продвинулся вперед. И лишь спохватившись, я отыскал его взглядом, и увидел, что неподалеку, в кольцах высокого пламени, виднеются знакомые каменные истуканы. — Он идет на капище. И тут я понял, что Красный Щит не просто тушку правнука в ночи выгуливал бесцельно. Он не лунатиком шел в лес, а уверенно протаптывая тропу к капищу, которое, объятое пламенем, отбрасывало зловещие тени. Каменный круг истуканов казался еще выше и нависшим над нами. — Так, — я перегнал Ингара и, вцепившись ему в плечи, оттолкнул назад. — Давай-ка, разворачивайся, Красный Щит. Но Ингар, легко меня отпихнув (еще бы, тоже мне, боевой морской конек Альбус), шагнул на каменный диск, в глубоких трещинах которого зияло, как открытые раны, пламя. И, с лязгом сняв с пояса тяжелый двуручный топор, замахнулся. Честно говоря, я подумал, что он сейчас всечет мне, и зажмурился. Но в лицо полетели мелкие то ли щепки, то ли осколки, и я, открыв глаза, увидел, что лезвие двуручного топора глубоко засело в одном из каменных истуканов, окружающих капище. — Ты что делаешь, — рассеянно выдохнул я, жмурясь от едкого дыма. Сильные руки Ингара сжали древко и с трудом вытянули топор. — Ал, — шепотом позвал Матиас за его спиной. — Иди сюда. Я смотрел на перекошенное лицо Ингара, вообще не представляя, что его каменный анфас вообще был способен на такую гамму эмоций. Ингар снова вскинул топор, и вдруг за моей спиной послышался неприятный скрежет. Резко обернувшись, я увидел, как огромный ящер, обвивая каменный столб, навис над нами и раскрыл клыкастую пасть. Я едва успел оттолкнуть Ингара в снег и, рухнув следом, закрыть голову руками. Над нами пронеслась полоса пламени, спина под курткой взмокла от жара, а ящер, издав скрипучий рык, расправил кожистые крылья. Рухнуло задетое крылом горящее дерево, посыпался сверху каменный песочек из столба, который царапали когтистые лапы. Ящер, принюхиваясь и рыча, медленно спускался на землю. Обвивающий столб хвост тяжело упал и протащился по снегу, а на затылок я почувствовал, как капает, стекая с гигантских клыков, струйка слюны. Мощная лапа опустилась совсем рядом, и я, лежа в снегу, видел, как подгибаются на ней пальцы. Голова опускалась все ниже, чувствовалось зловонное дыхание, и вдруг темный горящий лес озарила яркая голубая вспышка. Земля дрогнула, а сдавленно рыкнувшего ящера отбросило назад, да так сильно, что его мощное тело свалило в полете два каменных столба. Я поднялся на ноги и обернулся. Матиас, сжимая волшебный посох, чуть дымящий, моргал и не очень понял, как так случилось. — Ебать я громовержец, — выдохнул он. — Молодец, сыночек, просто Зевс от «Нетфликс», я его себе так и представлял, — пролепетал я, подняв на ноги Ингара. — А теперь бегом-бегом-бегом отсюда! Ингар дернулся к топору, но я, первым подхватив древко, толкнув его вперед. По протоптанной в снегу тропе, меж падающих с деревьев горящих ветвей, мы бежали к стенам цитадели, даже боясь оборачиваться. Оборачиваться и не пришлось, когда позади послышался протяжный скрипучий рык. Пылающий лес отбрасывал тени, и одна из них нависла прямо над нами. Длинный хвост задел и повалил сосну, а ящер, стремительно приближаясь, раскинул крылья.