Тяжело и мелко вдыхая ртом спертый воздух, Эл снова распахнула глаза и уставилась в темноту перед собой. Ресницы склеились от натекшей из ссадины на лбу крови. Ссадина болела и пульсировала, словно удар задел ту самую жилку, что билась обычно, стоило крепко задуматься или взбеситься. Вверху раздавались едва слышные звуки — кто-то откидывал лопатой землю. Ерзая и пытаясь размять согнутые затекшие ноги, которых уже практически не чувствовала, Эл приподнялась, как могла, и снова толкнула крышку гроба.
Защелки скрипнули, крышка чуть подпрыгнула вверх, но не поддалась. Снова рухнув на бархатную обивку, Эл принялась беспомощно ждать. Слушая, как звуки копания рыхлой земли становятся все отчетливей, она поерзала в тесном гробу и снова пнула крышку, на сей раз ногой.
— Да быстрее! — не выдержав, завопила Эл.
Стараясь не сплетать слова «клаустрофобия», «погребение» и «заживо» в одно предложение, Эл зажмурилась. Звук, с которым лопата раз за разом зачерпывала и откидывала землю, становился все громче и Эл, стараясь дышать мелко и ему в такт, раз за разом вздрагивала до мурашек по спине. Не зная точно, были ли это те самые мурашки, которыми, фигурально говоря, покрывались люди в момент переживаний, возбуждения и холода, или в ее гроб уже успели пробраться «насекомые-трупоточцы», она настойчиво старалась думать о прекрасном. Вот теплое побережье Хорватии с прибрежными скалами и ласково шумящим морем, вот потрескивают в камине поленья, а за окном валят крупные хлопья снега, обещая к утру засыпать сугробами крыльцо, вот поверженный своим тщеславием профессор Роквелл не знает ответа на вопрос, заданный злопамятной заучкой Бет. А вот вонзается в крышку гроба острие лопаты, замерев в сантиметре от лица Эл.
Эл приободрилась. Лопату, не без труда, выдернули из деревянной крышки, и тут же в гроб посыпалась густой струйкой земля. Жмурясь, Эл принялась колотить в крышку гроба сжатой в кулак рукой. Затрещали вместе с щепками пальцы, но треснутая крышка поддавалась — дыра в ней становилась все шире, и Эл, прильнув, сделала жадный вдох.
Защелки клацнули и крышка, скрипнув, открылась. Шипя и ругаясь, Эл села на бархатную обивку и, стянув с головы перепачканный землей парик, очень тяжело, как после долгого бега, задышала.
— Мой отец узнает об этом, — раздраженно зашипев, Эл смахнула с разбитого лба вялого червя.
И все закончилось хорошо, но неприятный осадок все же остался. Утирая грязной рукой кровь с лица, Эл подняла взгляд и уцепилась за протянутую ей руку.
— Сука…
Затекшие ноги не желали двигаться. Хватаясь за руку и за криво торчащее надгробие разрытой могилы, Эл подтянулась и рухнула животом на неровный край раскопанной могилы. Тяжелые юбки старомодного свадебного платья из рюшей и органзы тянули ее назад. С трудом выкарабкавшись и пошатнувшись, Эл, держась за надгробие и комкая юбки платья, стянула тесные туфли, казалось, свернувшие ее ступню вдвое, и выхватила протянутые ей ботинки.
— А остальная одежда?
В ответ пожали плечами.
— И на том спасибо, — шипела Эл и, задрав ногу на надгробный камень, под которым ее похоронили час назад, крепко затянула шнурки на ботинках.
Позади что-то скрипнуло. Обернувшись и поймав взгляд бородатого бездомного, так и замершего посреди кладбищенской дороги с груженой тележкой, Эл выпрямилась.
— На что пялишься, поганая грязнокровка?!
Умчавшись, грохоча тележкой, с такой прытью, будто выползшая из гроба невеста швырнула ему вслед не туфлю с пряжкой, а осколочную гранату, бездомный то и дело оборачивался. Не удостоив его более вниманием, Эл затянула шнурки на втором ботинке и, не дрожа от холода лишь потому, что уже дрожала от ярости, выхватила вонзенную в землю лопату.
— Стой где стоишь, — пригрозила Эл, не оборачиваясь. — А то и тебя изрублю так, что до суда не доживешь…
Грязный шлейф из органзы потянулся следом. Юбки цепляли колючие ветви кустарников, а голые плечи царапали жесткие рюши из органзы, но Эл слепо шагала навстречу единственному источнику света на темном в ночи кладбище Святого Люциана. Источником света были горящие светом окна похоронного дома Ангуса Морроу.
Тяжелый ботинок ударил в двери, которые оказались не заперты, и Эл, крепко сжимая лопату, зашагала по украшенному белыми лилиями коридору. Свечи освещали вереницу новеньких блестящих гробов, от которых богато пахло хорошим средством для полировки, но Эл даже не думала вертеть головой и оглядываться — глядела лишь перед собой, на виднеющиеся в конце коридора двойные двери. Увернувшись от вспышки заклятия и скользнув за каменного ангела с ценником в восемьсот галлеонов на крыле, Эл сжала лопату крепче. Не отсиживаясь долго, Эл треснула ею по голове бросившегося наперерез волшебника. И переступив через него, зашагала к дверям, которые вскоре рывком распахнула.
«Просчиталась, но где?» — мелькнула в голове запоздалая мысль.
Пятеро волшебников, оказавшиеся за дверью, встретили ее немало удивленными взглядами, но волшебные палочки направляли в перепачканное кровью и землей лицо очень уверенно. Глядя настороженно вперед, будто нашкодила маленько, Эл осторожно шагнула назад. Волшебники же бросились навстречу, угрожая смести не так заклинаниями, как собой, но вдруг остановились. Замершие прямо во время бега и взмаха палочками, они растеряно крутили головами, не понимая, что сковало движение. И вдруг церемониальный зал наполнили звуки тяжелого дыхания и панических выкриков, с которым сотрудники похоронного бюро Ангуса Морроу покрывались быстро ползущей вверх плотной темно-серой коркой. Взгляд застывшего ближе всех к Эл в ужасе метался, а скованное гримасой лицо будто затягивало густой серо маской. Корка грубела молниеносно и потрескивала, смазывала черты лица и застилала глаза, и в долю секунду вместо бросившихся в атаку волшебников за двойными дверями стояли пять каменных изваяний, так и застывших в прерванном движении.
Дверь в похоронный зал тихонечко закрылась. Чувствуя колкий взгляд спиной, Эл не обернулась.
— Я же сказала, стоять на месте, — прорычала она.
В озарившей вдруг идее раздобыть себе волшебную палочку, Эл попыталась вытянуть одну у обездвиженного мага, но каменные пальцы так крепко ее сжимали, что при попытке тянуть, вниз песочком засыпалась пыль. Не пытаясь более, Эл осторожно протиснулась к двери между каменных статуй в проходе, просунула следом лопату и бросилась вперед.
Хозяина похоронного бюро звали Ангус Морроу, он был бандитом, и жить ему оставалось, по ощущениям Эл, что-то около четырех минут.
— Дорогие мистер Флойфербах… Пиши-пиши.
Прикрутив бегунок на старом патефоне и сделав скрипучую песню тише, Эл подобрала длинные юбки платья и опустилась на корточки рядом с могильщиком Морроу, застывшим в не очень приличной позе. Ноги, скованные ледяной глыбой по самые карманы на брюках, а также левая ладонь, покрытая льдом и вмерзшая в пол, мешали ему подняться с колен, но не мешали писать письмо с извинениями.
— Еще раз соболезную вашей утрате. Запятая, — произнесла Эл и, отвесив могильщику подзатыльник, выпрямилась. — И смею известить о чудовищной ошибке… нет, преступлении, так и пиши. О чудовищном преступлении, которое случилось сегодня по вине гнусного грязномордого червя… и свое полное имя с маленькой буквы.
Массивная подошва ботинка уперлась в сгорбленную спину могильщика, а Эл, обмакнув тряпку в комнатный фонтанчик с уродливо-милыми глиняными лягушками, принялась оттирать шею от плотного похоронного грима и земли.
— … в полной мере приношу извинения за инцидент с захоронением чужого тела вместо вашей почившей невесты в ее могиле…
Плотный грим не только сковывал кожу, но еще и очень плохо оттирался. Эл буквально соскребала его ногтями, пока на коже не начали виднеться темные узоры татуировки лаврового венка, огибающего шею.
— И обязуюсь взять на себя расходы, связанные с достойным перезахоронением, а также оплатить установленную в судебном порядке моральную компенсацию. Число, подпись. Молодец. А ты говорил, что не будешь сотрудничать…
Но огонек торжества внутри вдруг будто ветром задуло. Где-то за стенами кабинета звучал топот ног. Эл, рассеянно завертев головой, пытаясь понять, с какой из двух дверей сейчас вылетят зеленые лучи смертоносного заклятия, сжала пальцы на сальных космах могильщика Морроу.
— Ты что, вызвал подмогу? — Рука приподняла его голову. — Да как ты посмел?
Могильщик усмехнулся, обнажая красные от крови зубы.
— Почти такая же, как все эти расходники из Вулворт-билдинг. Знаешь, что отличает тебя от всех тех мракоборцев, что похоронены на моем кладбище?
— Знаю, — кивнула Эл, чуть подняв, а затем резко опустив лопату на закованную в лед кисть руки.
Раздался звонкий хруст, разлетелись кристаллики льда, округлились глаза и заглушил тихую музыку надрывистый ор.
— Милосердие, — вытянув лопату из щели между паркетными досками, ответила Эл и переступила через корчившегося на полу. Под подошвой ботинка хрустнула и рассыпалась на мелкие ледышки отделенная и похожая на безжизненного паука ладонь.
Пальцы сцапали валявшуюся рядом с могильщиком волшебную палочки с рукоятью, до ужаса напоминающей кость. Но использовать ее и проверить, насколько палочка была верна своему хозяину, не довелось — спеша по коридору и еще даже не распахнув двойные двери, ведущие в зал церемоний, Эл по первым нотам, звучавшим за стеной, четко представляла, что происходит.
Звуков было не так и много. Лишь возглас, несколько вспышек, хруст треснувшей мебели и нечто, похожее на падение набитых картофелем мешков на пол. Узнав и симфонию задержания, и голоса, Эл толкнула двери с таким облегчением, что аж в глазах на миг потемнело.
— Ебать, — прозвучало вместе со скрипом двери знакомое и удивленное, встретившее Эл вместо приветствия.
— Отставить, мистер Даггер, мы в похоронном зале, проявите уважение, вы на службе, — прозвучало еще более знакомое следом. — Предаваться своим некрофилическим пристрастиям попрошу строго в выходные дни…
Оставалось лишь догадываться, глядя в его лицо, когда мистер Роквелл обернулся и в высокой фигуре в старомодном свадебном платье, под слоем грязи, грима и крови узнал:
— Элизабет.
Судя по тому, что обыск мракоборцев в похоронном бюро затянулся, можно было лишь догадываться о том, что служащим был дан приказ вынести отсюда все, что не было прикручено к полу.
— Кажется, расписки.
— Ко мне в кабинет, — ответил мистер Роквелл.
Расписки, едва умещавшиеся в два огромных короба, были доставлены немедленно — мракоборец, удерживая их, прихватил с собой еще одно из каменных изваяний, что застыли у двойных дверей в проход, что тянулся в конце зала церемоний. Трансгрессия получилась непростой — каменная статуя с трудом оторвалась от пола и, исчезнув, оставила на нем неровные выломанные следы не то обувной подошвы, не то… ног.
— Да, прохладно. — И это, кажется, было единственным, что смущало Эл Арден в данной ситуации. — Хорошо, что здесь была эта шаль.
— Это саван, Арден.
Эл принюхалась к полотнищу, в которое укуталась и на всякий случай вернула туда, откуда взяла. Скосив взгляд на мистера Роквелла и совершенно не понимая его реакции, она более голос подавать не решалась.
Мистер Роквелл, как ни странно, заговорил первым.
— Это, конечно, самый крупный улов за последний год, — произнес он, провожая взглядом мракоборцев, волочивших прочь полуобморочного могильщика Морроу. — Но хотелось бы во всех подробностях узнать, что здесь случилось.
Эл шмыгнула носом и утерла засохшую кровь.
— Я даже не знаю, с чего начать.
Мистер Роквелл одарил ее снисходительным взглядом.
— Что ж, заиметь в логове Ангуса Морроу информатора, это очень неплохо. Моя последняя попытка это сделать закончилась тем, что информатор пропал, и, возможно, где-то под землей.
«Ты сейчас должен меня убивать, почему вздумал вдруг хвалить?» — но Эл отреагировала на неожиданную похвалу настороженней, чем на неприкрытую угрозу.
— Глухонемой гробокопатель, — протянул мистер Роквелл, глядя на угрюмого вида сутулого человека, которого забирали в допросную Вулворт-билдинг. — Человек маленький, незаметный, наблюдательный… как ухитрилась его приманить?
— Вообще-то, — стуча зубами, ответила Эл. — Это не мой информатор.
Мистер Роквелл нахмурился.
— А кто тогда?
Ответ нашелся сам собой, он был одет в терракотового цвета пальто, из-под которого торчали края клетчатой юбки и ноги в теплых темно-бордовых колготках. Спотыкаясь на гигантском вязаном шарфе, край которого волочился по полу, «ответ» обернулся и, подгоняемый мракоборцами, спешно поправил огромные круглые очки. А затем, заметив Эл, которую, впрочем, сложно было не заметить, помахал рукой и шепотом произнес отчетливое даже издалека: «Привет».
— Венди, — мрачно сказала Эл. — Помощница могильщика.
Мистер Роквелл медленно повернул голову.
— М-да-а-а-а, — только и сказал он. — Чудо, что все живы.
Угадать настроение мистера Роквелла было сложно. Несмотря на то, что арест могильщика Морроу снижал общий уровень преступности по стране на пять процентов, мистер Роквелл нельзя сказать, чтоб был в восторге от этой внезапно свалившейся на голову радости.
— «… в заключении могу подметить: факт того, что мистер Флойфербах во время церемонии погребения не заметил разницы между своей погибшей от утопления невестой и оглушенной лопатой капитаном штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА, лишь подчеркивает иррациональность существования института брака, как навязанного патриархальным обществом тлетворного мракобесия». Число, подпись, кляксы крови, браво, капитан Арден!
Мистер Роквелл опустил лист с отчетом и взглянул перед собой. Капитан Арден, сжимавшая пластиковый контейнер дрожащими руками со сбитыми костяшками, медленно втягивала ртом длинную лапшу. Густо покрытая запекшейся кровью и землей, она, как ответственный служащий, предпочла написать отчет о миссии прежде всего прочего. Чужое свадебное платье, с трудом умещающееся в кресле, выглядело так, будто за Эл по кладбищу гнались дикие собаки — шлейф и юбки были мало того, что грязными, так еще и изорваны кустарниками.
— Может, стоило сначала показаться в медпункте, а потом уже заваривать лапшу и бросать обществу вызов своими анти-семейными ценностями? — Мистер Роквелл вскинул брови.
— Все в порядке, — ответила Эл. — Мистер Сойер сказал, что с лицом ничего страшного.
— Ты помнишь, как выглядит лицо самого мистер Сойера?
Лицо мистера Сойера выглядело как мяч, которым в ожесточенный футбол отыграло пять поколений юниорских сборных. Не сомневаясь, что ее благородный профиль, пусть и с отпечатком лопаты, выглядит, в целом, неплохо, а ощущение, будто в голове что-то звенит и трясется, исчезнет к утру, Эл отвела взгляд.
Мистер Роквелл ее оптимизма явно не разделял.
— Домой, — строго сказал он. — Но прежде, пока ты в таком виде…
Он порылся в ровной стопке бумаг и, отыскав нечто, помеченное стикером, протянул Эл.
— Окажи услугу. Президент Локвуд еще на месте, отнеси этого в его кабинет.
— Хорошо, — кивнула Эл. — А что это?
— Прошение о надбавках за работу в экстремальных условиях.
Эл глянула сначала на документ, потом — на остывающую в контейнере лапшу.
— Можно я с лапшой пойду?
— Так будет даже лучше, — кивнул мистер Роквелл. — Чтоб никто не говорил, что мы здесь хорошо устроились.
Несмотря на то, что плюхнувшись дома на диван после ритуала смывания с кожи жирного и густого похоронного грима, Эл запоздало чувствовала себя умирающей, наутро она не умерла. Лишь прилипла раной над голове к наволочке, что прибавило к процессу пробуждения толику загадки — не с первого и не со второго раза капитан Арден поняла, почему подушка липнет, а голове больно. Впрочем, как бы плохо и простужено она себя не ощущала, утренний кофе с энергетиком прояснил взор, и дал право заключить: «Живем».
На полу в ванной грузно лежало свадебное платье, и участь ему была уготовлена — пока никто не пялится, Эл собиралась затолкать его в мусорный бак. Как раз пытаясь сворачивать платье в компактный валик, Эл и глянула на себя в зеркало.
«Терпимо», — и заключила честно.
Лишь под глазами расползались синяки, а глубокая ссадина на лбу была твердой наощупь и опухла. Перед зеркалом и наедине с собой вполне можно было эти увечья пережить. Но не в гудящем муравейнике Вулворт-билдинг, где холеные лица чиновников и многочисленных заместителе глядели ей вслед так, будто вчера ночью Элизабет Арден, облаченная в грязное свадебное платье, залезла на крышу и, повинуясь древней семейной традиции, объявила в МАКУСА государственный переворот. Прижимаясь в тесном и набитом неравнодушными зеваками лифте, Эл прижималась спиной к его стенке. И, делая вид, что не замечает взглядов, слушала «Зиму» Вивальди в наушниках, представляя, как острое лезвие перерезает одно за другим горло каждого, кто не сводил с нее глаз.
— Мисс Арден, милая моя, — даже сквозь наушники слащавый голос заместительницы начальника департамента чего-то очень важного пробился и заставил Эл повернуть голову. — О вас только и говорят, наша вы невеста. Где же ваш жених, милочка?
Думая о том, как бы сжечь незаметно портреты на стенах, что разнесли явление капитана Арден в свадебном платье от подвалов и до президентского этажа, Эл скривила губы:
— Сдох в лучший день нашей жизни. Роковой несчастный случай: нельзя одновременно давать мне и повод для ревности, и нож.
Все же было что-то разумное в негласной заповеди мистера Роквелла, гласившей, что день, когда ты никому не нахамил, априори считаться успешным не может. Из опустевшего лифта Эл вышла в приподнятом настроении и, вытянув из уха наушник, продемонстрировала портретному стражу пропуск.
— Это долгая история.
И не то чтоб Эл не была готова ее рассказывать, лишь считала, что времени на это у них нет. По ее скромным ощущениям они от графика поимки остатков культа отставали на неопределенный промежуток времени: от десяти минут до десяти дней. Но мистер Роквелл лишь откинулся в кресло и сцепил руки в замок, всем видом демонстрируя, что в это утро четверга никуда не спешит.
Эл обернулась на закрытую дверь.
— Нас не слышат?
Мистер Роквелл, посерьезнев, стянул со стола волшебную палочку и, очертив петлю, метнул безмолвно неизвестно заклинание в сторону двери. По ту сторону тут же послышалось приглушенное шипение подслушивающих коллег.
Эл поерзала на подлокотнике дивана и переплела пальцы.
— О могильщике Морроу я знала давно и не из архивов. — Не до конца понимая, с чего начинать путанное признание, Эл тянула слова. — Прежде чем мы… с Селестой, попали сюда, крестный сделал нам документы. Но они были другими. То есть, нормальными для моего времени, но не такие, как сейчас. Там тиснение… короче, эти документы сейчас создали бы кучу проблем, и тогда крестный дал нам, то есть Селесте, контакты Могильщика Морроу. Нас и выкинуло маховиком неподалеку от его кладбища.
Мистер Роквелл хмыкнул.
— Очень неплохой просчет. Ангус Морроу не только держит всю кладбищенскую мафию Нью-Йорка и дает в долг под огромные проценты. Половина преступников в наших камерах имела на руках паспорта его производства.
— Вы знали? — удивилась Эл. — Тогда почему Морроу был на свободе?
— Потому что у него благопристойный и налогооблагаемый бизнес — по факту. А за все прочее на прямых уликах не попадался. Не отвлекайся, — подсказал мистер Роквелл.
Эл пожала плечами.
— Крестный сказал, как его найти, но не сказал самого важного. Впрочем, как всегда, — в ее голосе послышался нескрываемый упрек. — Морроу охотно берется делать качественные фальшивки, даже, если нужно, с историями от давних покойников. И действительно не задает лишних вопросов. Но дурит на ходу. Берется отдать готовые документы за сутки, потом не выходит на связь, а потом сам связывается и говорит, что случился форс-мажор правоохранителями, и надо бы еще подождать. В конце концов, когда он отдает готовые документы, то заламывает «за труды» цену в десять раз больше. И не отказаться — не выбрать потом, кто тебе будет бить: его люди, или мракоборцы, которым он сам же тебя и сдаст.
— Классика, — мистер Роквелл не удивился. — Стодолларовых паспортов не существует.
Эл промолчала, хотя понимала — начальник прекрасно понимает, судя по его ироничному взгляду, что в эту уловку наивная леди Бет поверила так же искренне, как и в копеечную арендованную квартиру по объявлению на столбе.
— Короче говоря, деньги, которых нам должно было хватить надолго, закончились сразу. Селеста решила не торговаться. — Эл почесала бровь. — И я подумала, после того, как мы нашли трупы в двести второй… чтоб залечь на дно или покинуть страну, Селесте в любом случае понадобятся новые документы. И она знает, где их раздобыть.
— Только если у нее есть деньги.
— А у нее есть. Она ведь как-то оплачивала квартиру в том гадюшнике.
Мистер Роквелл крепко задумался.
— Продолжай, — произнес он.
Ничто так не убивало в Эл уверенность, как одобрение, не понятно в каком ключе ей адресованное.
— Тогда я сразу же начала пасти кладбище Святого Люциана. Приходила пару раз на чужие похороны, понаблюдать за похоронным домом Морроу. Так познакомилась с Венди. Ей нравится заниматься похоронами, но не нравится Морроу — она с ним в счет долга работает.
— То есть, на стукачество ты ее быстро сподвигла.
— Буквально два похода на кофе, — призналась Эл. — Я думала, будет сложнее. Венди работает в мастерской возле зала церемоний и видит всех, кто приходит и уходит от Морроу. Я дала ей фото Селесты и попросила держать в курсе, если та явится за документами.
— Из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, без документов и на сносях? Как ты могла точно знать, что она явится?
— Я предположила, что она сможет трансгрессировать.
— Только если в ясном уме.
— В достаточно ясном, чтоб напоить культисток крысиным ядом, — напомнила Эл. — И почти месяц я ждала от Венди сигнала.
Мистер Роквелл поднял прохладный взгляд.
— И как твоя самодеятельность обернулась тем, что тебе двинули лопатой и закопали в могиле под именем чужой невесты?
Что-то Эл подсказывало — даже обернись ее затея успехом «от» и «до», мистер Роквелл все равно бы был недоволен и смотрел на нее так, как сейчас.
— Селеста была там вчера утром, — ответила она, не скрывая триумфа. — Венди ее узнала и отправила мне весточку. — И я…
— Побежала разбираться, махать удостоверением и угрожать матерому кладбищенскому мафиози тюрьмой, за что получила по голове лопатой и крышку гроба сверху, — закончил за нее мистер Роквелл.
— Ну… в целом, да. — Эл недоумевала. — А что не так?
Мистер Роквелл опешил.
— Что не так? И ты спрашиваешь? — выпалил он. — Почему ты не сказала о своей затее мне?
Эл опешила след. Ей самой затея казалась настолько удачной и, в принципе, провернутой без сучка и задоринки, что критики в адрес своих подвигов она не поняла.
— Потому что пришлось бы вам рассказать про поддельные документы, которые я купила у Морроу.
— Ты надеялась удивить того, кто подделал тебе визу, фальшивым паспортом? Это единственная причина или есть более умное оправдание безответственности?
Эл сжала губы и подняла взгляд. Мистер Роквелл прищурился.
«Будто я не знаю, что во всем, что связано с Селестой, ты мои слова делишь надвое», — едва не буркнула Эл.
— Я не понимаю, что не так, — произнесла она прохладно. — Это был хороший план.
— Это был бы хороший план, не стройся он на бесчисленных «а вдруг». А вдруг информатора раскручивать на доверие придется не год, а в два похода на кофе, — едко заметил мистер Роквелл. — А вдруг Морроу испугается угроз одной отдельно взятой девчонки и выдаст и документы Селесты, и карту к ее новому адресу. Арден, а если бы твой информатор оказалась не спасателем Малибу, а обычным стукачом, и не побежала бы тебя сразу же откапывать, как процессия разошлась? Что бы было?
Эл приоткрыла рот. Признаться стыдно, но об этом она вплоть до этого момента не думала.
— Это был бы хороший план, — повторил мистер Роквелл. — Не молчи ты о нем. У тебя бы было по периметру кладбище прикрытие, и всего этого…
Он обвел рукой непонятный силуэт у ее лица.
— Могло не быть.
— Я же в итоге рассказала.
— И кому? Даггеру? Который в семь утра здесь появился, чтоб засветить пропуск, а потом мотается до ночи между штатами, вызовами и дежурствами? Да это чудо, что он вдруг задумался, почему это капитан Арден подозрительно долго не отвечает на звонки!
— Зато мы посадили могильщика Морроу! Вы не могли этого сделать пять лет!
— О да, за это тебе спасибо, девочка моя, хорошая работа, — кивнул Роквелл. — В остальном же ты — дурное создание, Арден.
Эл вспыхнула.
— Вы говорите с баронессой.
— Баронесс по роже на кладбищах лопатами не бьют.
Эл смолчала. Но подметила, что все же коллеги в буфете и шепотом не зря шептались о прямой пропорциональной зависимости настроения начальника от количества ночей, проведенных им в одиночестве.
«Фу», — подумала Эл. — «В его возрасте надо бы думать о душе и тахикардии».
Мистер Роквелл хоть и клялся, что мысли читать не умеет, а легилименцию на подчиненных не использует, но глянул на Эл таким долгим и выжидающим взглядом, что та, на всякий случай, мысленно извинилась.
— И несмотря на то, что отпечаток лопаты на лице не является показателем успешности и карьерных достижений…
— Да сколько вы еще будете вспоминать эту лопату?
— … сработано было хорошо, — произнес мистер Роквелл.
— Так похвалите меня.
— Травматолог тебя за вмятину в черепе похвалит. Я тебе все сказал. Тайные операции будешь проворачивать в масонской ложе, а пока тебя туда не взяли… конечно, с таким-то следом лопаты на лице…
— Мистер Роквелл, да сколько можно?!
— В штаб-квартире мракоборцев, уж будь добра, у тебя не будет тайных операций, как бы успешно ты не оценила их исход. Надеюсь, ты меня услышала, капитан Арден. Дважды я ничего повторять не буду.
Эл зашипела, как кипящий чайник.
— Кроме лопаты.
— Да, кроме лопаты, — согласился мистер Роквелл.
— Ну хоть что-то хорошее во всем этом есть? — насупилась Эл.
Мистер Роквелл кивнул.
— Конечно, есть. Во-первых, после допроса с использованием… неоспоримых аргументов, Могильщик Морроу подтвердил факт того, что Селеста за документами к нему все же обращалась.
Эл просияла.
— А я говорила! И что документы? Если они готовы и уже ждут, а Морроу, как обычно, тянет и набивает цену, можно назначить время и место для их передачи и… Селеста ведь оставила ему адрес для связи?
— Документы не готовы, — отрезал мистер Роквелл. — Прошли всего сутки.
— Черт, — протянула Эл сокрушенно. — Надо было выждать хотя бы день-два…
Мистер Роквелл благоразумно не напомнил нравоучением, что действительно надо было сделать.
— Но все равно, — сказала Эл. — Круг очень сужается, она в Нью-Йорке. Какой смысл трансгрессировать сюда за документами и умчаться обратно, чтоб ждать их где-то далеко. Если сконцентрировать все группы наблюдения здесь, в тех же ночлежках и больницах, то…
— Совершенно верно, и этим уже заняты.
— И к какой группе примкнуть мне?
— Ни к какой, с сегодняшнего дня ты в отпуске, — ответил мистер Роквелл безапелляционно и, повернув к Эл развернутый свиток, вручил перо. — Подпиши.
Эл подумала, что не расслышала — за окном так шумел ветер, что слова мистера Роквелла вполне могли прозвучать не так, как нужно.
— В отпуск? — опешила она. — Сейчас? Когда каждый человек на этаже — на вес золота?
— Да.
— И где логика?
— Во-первых, с момента начала твоей здесь службы, положенного отпуска у тебя еще не было, о чем мне еженедельно напоминают из профсоюза, — произнес мистер Роквелл. — А, во-вторых, твоя эффективность в делах, которые, скажем, задевают личное, очень опасна, Арден. И это не впервые. Поэтому ни слова, молча подпиши и иди домой. Никто из команды вопросов задавать не будет.
Эл сжала перо так сильно, что то больно впечаталось в ее посиневшие от напряжения пальцы. С заточенного острия сорвалась чернильная капелька и растеклась внизу пергамента крохотной кляксой.
— Это предложение или приказ?
— Приказ.
— И если я откажусь от положенного отпуска, что не противоречит должностной инструкции в ситуациях, требующих повышенного внимания штаб-квартиры мракоборцев, — Эл подняла взгляд. — Вы найдете какую-нибудь конференцию ассоциации любителей чайных ложек в Парагвае, и снарядите меня туда во имя защиты государственных интересов?
— Умница.
Рука оставила в конце пергамента косой росчерк.
— Выше нос, капитан Арден, — мистер Роквелл так быстро забрал у нее пергамент, будто опасался, что Эл сейчас перечеркнет все написанное и изорвет свиток на части. — С нашими условиями работы отпуску стоит радоваться — неизвестно, когда такая возможность представится снова.
Отпуск наедине с собой радовал Эл примерно как разбитая в замкнутом пространстве пробирка со штаммом смертоносного вируса.
— Вы уверены, что скоро найдете ее?
Мистер Роквелл честно кивнул.
— А если найдете, обещайте, что оповестите.
— Ты будешь первой, кто с ней заговорит. Я помню, что угроз она не боялась.
— И если вам понадобится консультация…
— Если по вопросам получения лопатой по голове — я наберу тебя в любое время дня и ночи.
К первому отпуску Эл готовилась едва ли не с большим волнением, чем к путешествию во времени.
— И да покроется зловонными язвами, и да сгниют его руки, и да будет проклят тот, вместе с потомками его, кто посмеет залить водой Эпипремнум, который я буквально вытащила с того света! — напутственно произнесла Эл.
Коллеги закивали — то ли внимая, то ли на всякий случай, не зная, что такое Эпипремнум.
— Сэр, — прошептал один из мракоборцев, отклонив голову. — А что такое эпипремнум?
Мистер Роквелл повернул голову.
— Стыдно не знать, мистер Броуди, — произнес он тоном человека, который провел молодость в оранжереях. — Это маленький, но очень важный орган рядом с предстательной железой. Берегите его смолоду. И не заливайте водой, капитан Арден совершенно права.
И, сцепив руки в замок за спиной, направился в свой кабинет.
Заткнув наушниками уши, чтоб не слышать звуки предательски занятого Вулворт-билдинг, Эл спустилась в холл на лифте, даже не пытаясь слушать, о чем судачили служащие, вышедшие за ней следом. Покидать небоскреб было странно, а особенно до обеденного перерыва в полдень, что обычно ставил на паузу большую часть работы. Чувствуя себя не то приговоренной, не то прогульщицей, Эл шагала по черно-белому шахматному полу на выход и была одной из очень немногочисленных волшебников, кто шагал против направления к винтовой лестнице.
Рты шагающих навстречу открывались и закрывались в неслышных важных разговорах, а Эл, не всматриваясь в похожие друг на друга лица, натянула торчащий из-под куртки капюшон толстовки и толкнула дверь.
Нью-Йорк, еще более шумный муравейник, чем величественный Вулворт-билдинг в самом его сердце, будто показывали по огромному экрану телевизора перед глазами. Шум рекламных баннеров и гудящей автомобилями дороги заглушала музыка в наушниках, а вокруг все это, лишенное звука казалось Эл замедленным. Медленней ходили по тротуарам люди, медленней виляли желтые такси, и даже светофоры кто-то замедлил — одинаковые прохожие в этих ужасных бесформенно-модных пальто и дутых куртках уж слишком долго ожидали зеленого сигнала.
Наблюдая за дорогой и одинаковыми людьми, дождавшимися, наконец, зеленого сигнала светофора, Эл опустила взгляд и совершенно упустила момент, когда перед ней крыльце Вулворт-билдинг выросла, как из-под земли смутно знакомая фигура. Которая, кажется, уже болтала с ней не первую минуту: рот ее открывался и закрывался, губы двигались, но ни ноток голоса, ни слов Эл не слышала — ничего не слышала, кроме зацикленной в наушниках песни. Глядя сверху вниз на берет, из-под которого торчала густая челка, на моток шарфа и рыжевато-каштановые волосы до плеч, такие блестящие, словно сбрызнутые спреем, Эл не менее полуминуты смотрела молча без попытки слушать и узнавать человека перед собой. Блеснули стекла огромных круглых очков, заставив Эл моргнуть и вынырнуть из своих мыслей.
— Что? — вытянув наушники, рассеянно спросила Эл. — Что ты здесь делаешь?
Не сомневаясь, что за все то время, что она смотрел сквозь и в никуда, слушая музыку вместо голоса, ее информатор Венди громогласно высказывала негодование касательно проведенной в камере ночи, Эл поймала взгляд. Судя по всему, информатор была чем-то разочарована.
«Ну еще бы, камеры», — и ответ для Эл был очевиден. — «Ждет, что я принесу извинения?»
— Понятно. — Венди сомкнула губы в тонкую линию и коротко улыбнулась. — Что в голове на этот раз?
— Не бойся Жнеца, — честно ответила Эл.
— Это песня?
— Это совет из детства.
Губы Венди дрогнули в улыбке.
— Почему ты здесь? — скованно спросила Эл. Не хотелось грубить той, кто откопал тебя из могилы, но было интересно, почему, черт возьми, члена банды могильщика Морроу еще не казнили. — С тебя сняли обвинения?
— Меня ни в чем не обвиняли.
— А-а-а. Поздравляю, Венди.
Улыбка на лице Эл походила на предынсультную гримасу. С системой права в МАКУСА все было ясно и понятно, но не понятным оставалось, почему тот, кому посчастливилось ускользнуть от рубящего меча Фемиды, не идет домой. Венди, придержав рукой берет, обернулась на гулко гудящее кому-то такси, и, проводив его взглядом, снова повернулась к медленно пятившейся к ступенькам Эл.
— Морроу надолго пропадет, а похоронный дом разгромлен, поэтому я вроде как осталась без работы…
— Очень жаль, — поправив лямку рюкзака, бросила Эл.
— На самом деле не нет, я не расстроилась. Те, кто хоронят людей, вряд ли когда-нибудь останутся без работы. Хоть я не участвую в самих церемониях, а просто делаю надгробные памятники, но, знаешь ли, ритуальные скульпторы на дороге не валяются.
— Только если их не собьет машина, — Эл шагала по тротуару, и надеялась затеряться в толпе широких пальто и пуховиков.
Венди, перегнав ее и толкнув случайно плечом прохожего, перегородила путь и зашагала по тротуару спиной вперед.
— И пока я еще не хожу по собеседованиям в похоронки…
«Я могу толкнуть ее под колеса», — думала Эл.
— Может, мы сходим погулять снова? — Венди сложила руки за спиной. — В пятницу состоится открытие новой выставки в зале таксидермии Музея Естествознания.
Эл чуть не влетела в фонарный столб.
— Или просто можем взять термос глинтвейна и погулять где-нибудь между могил, как в прошлый раз. Я знаю все кладбища восточного побережья, как свои пять пальцев.
«Нет, я хочу на выставку чучел!» — возмутилась Эл. Но, спохватившись и глянув на жадно улыбающееся лицо в идиотском берете, почувствовала желание бежать, и прямо на красный свет через дорогу. — «Нет, я хочу домой, уходи».
— Прости, Венди, — ответила она, ввинчивая осторожно один наушник обратно в ухо. — Очень занята.
Так и чувствуя, что из окна своего кабинета на предпоследнем этаже Вулворт-билдинг за ней внимательно наблюдает мистер Роквелл и неодобрительно качает головой, Эл снова глянула перед собой.
— В другой раз.
«И не наступит он никогда»
Венди поправила очки на переносице так, что едва ли не прижала их огромные стекла к глазам.
— Да, — закивала она. — Конечно. Набери меня, как будет минута.
— Ну конечно, — пообещала Эл. — О, такси! Мне пора.
«Пиздуй точить надгробия, Венди», — внутренний голос пожелал всех благ и удачи в начинаниях.
Бросившись едва не под колесе желтому такси, Эл быстро забралась на заднее сидение, и, прижав к себе рюкзак, тяжело вздохнула. В толпе людей на тротуаре ритуальный скульптор Венди махала ей рукой. Эл помахала в ответ.
— Гони так, будто нас преследуют всадники Апокалипсиса, — произнесла она водителю, скосив взгляд. — И догоняют.
Как и предрекала Эл еще на этапе подписания заявления, отпуск обернется ненужной и безрезультатной тоской.
— Вы могли подумать, что она мексиканка. Пуэрториканка… не знаю, — прижимая телефон к уху плечом, Эл потерла лоб. — Она говорит почти без акцента и громким голосом. У нее нет документов, а еще из нее вот-вот вылезет ребенок, какие еще вам нужны особые приметы? Кольцо с жемчужиной на пальце?
В пятый раз клацнув кнопкой остывшего электрочайника, Эл опустилась на диван и сгорбилась. Ситуация уже не просто обнадеживала — она начинала раздражать.
— Почему я задаю вам вопросы? — проскрипела Эл, искренне надеясь, что телефон в руке женщины, с которой она говорила, расплавится. — Извините, но на сайте вашей клиники я ясно вижу огромные буквы «Горячая линия» и соответствующий номер телефона, по которому я уже пятнадцать минут пытаюсь узнать у вас хоть что-то. Какой смысл оставлять на сайте номер горячей линии, если она такая же холодная, как ваше сердце?
Чайник клацнул и Эл, пока помнила, залила кипятком брикет лапши.
— Я могу попросить вас просто перезвонить на этот номер, если вдруг все же кто-то, подходящий под описание, появится у вас в приемном отделении? — вздохнула Эл, никогда прежде не используя столь многословный синоним к посыланию собеседника навстречу условно взятым гениталиям. — Спасибо.
Будучи на девяносто девять процентов уверенной, что никто ей не перезвонит, а ее номер потеряется в списке следующей сотни входящих вызовов на день, Эл вычеркнула название очередной больницы из списка. Она готова была поклясться, что за все время обладания мобильным телефоном, не делала звонков больше, чем в первый день своего первого отпуска. От бессмысленности, отсутствия новостей и потерянного времени, когда за окном уже темнело, а список проверенных мест достигал четырнадцати пунктов, Эл хотелось упасть на диван и не шевелиться более никогда.
Залитая лапша набухла в тарелке и остывала, а Эл продолжала повышать градус сегодняшних неудач:
— В чем смысл миграционной политики и нытья из каждого утюга о наводнении Штатов иностранцами, если вы уже третья больница, куда за последние несколько дней не поступала ни одна женщина, похожая на мое описание! Где все эти мигранты-латиносы? У вас в отделении есть хоть одна? Можно я на нее посмотрю? В смысле «нет»? — Эл лежала на диване, смотрела в потолок и дышала, как разъяренный бык.
«Вонючие грязнокровки», — вот она, причина всех бед.
— Нет, я не хочу сделать пожертвование, у нас в семье это не принято со времен отказа от язычества, — шипела Эл, замерев в планке на полу уже минут на десять, пока продолжала обзванивать адреса и спорить с бесполезными людьми. — Я не знаю, кто вы в этом центре для бездомных, ваш номер указан на сайте — вы для меня сейчас и есть центр. Она поступала к вам или нет?
Видимо людей, которые отвечали на звонки, обучали говорить обо всем, но только не коротко и конкретно о том, что нужно. Втянув горящий болью живот, Эл выругалась и снова прижала телефон плечом к уху.
— Да или нет? Сука, одно слово ответь. Одно!
«Если вы хотите остаться на линии, нажмите единицу», — прозвучало из телефона.
Эл плюхнулась на пол, как серпом подкошенная. Телефон шлепнулся экраном вниз. Чем дальше заходили ее попытки действовать, тем больше Эл понимала, что единственным источником информации остается не особо ей доверяющий мистер Роквелл.
Который, при всех своих ресурсах и умениях действовал недостаточно быстро! Эл не верила, что он не в силах просто взять и закрыть Нью-Йорк, как мышеловку, и бросить все силы штаб-квартиры на обыски каждого закоулка.
О том, что будет после того, как вокруг Селесты замкнется круг из настигших ее мракоборцев, Эл думать не решалась. Если круг замкнется — затея Эл началась масштабно и многообещающе, только вот результата пока не принесла.
Ковыряя вилкой в холодной лапше, которая разбухла настолько, что грозилась вывалиться из тарелки, Эл скосила взгляд на часы.
— Без четверти пять, — протянула она неожиданно вслух так, словно это было занимательное наблюдение.
Мысль она обдумывала со всех сторон осторожно минут десять, когда уже охрипла обзванивать больницы и ночлежки для бездомных.
«Ты ведь еще на работе. Точно на работе», — думала Эл, глядя в окно, из которого не был виден, но был где-то там, за высотками, музей пожарной безопасности. В стенах которого находилось, скрытое от маглов, консульство Магической Британии. — «Ты уж точно понимаешь, как плохи дела. Это не статистика нераскрываемости и не что-то личное, как говорит Роквелл. Ты ведь точно уже продумал, чего Селеста может наговорить на допросах»
Идея была одновременно и гениальной, и идиотской. И Эл почти откинула ее, лишь представив, как ее, лишь ступившую на порог консульства, свяжут по рукам и ногам, затолкают в карету и отправят в добрый путь домой. А когда рядом пиликнул телефон, и вовсе вспыхнула надеждой, что кто-нибудь из двух десятков тех, с кем довелось говорить, отзовутся и узнают прибывшую Селесту. Но надежда, как полагается, быстро угасла.
«Как здесь заблокировать простолюдина», — думала Эл, изучая настройки телефона.
Хотя картинка, отправленная Венди о расшифровке аббревиатуры ВОЗ как Всемирной Организации Захоронения, все же удостоилась короткого смешка.
Восприняв это как знак того, что телефон ей в этой жизни не помощник, Эл отставила тарелку с недоеденным обедом и, поднявшись на ноги, сняла с крючка куртку.
Как и предполагалось, консульство еще работало. Более того, работа кипела. Эл, стянув мокрый от снега капюшон спешно протиснулась меж недовольных чем-то волшебников.
— Черт знает что, а не работа! — жаловался кто-то, и Эл ему важно закивала. — За одной-единственной бумажкой хожу сюда уже неделю!
Несчастная волшебница, пытавшаяся унять скандалящих невесть по какому поводу, была на грани истерики. Что сорвало работу консульства и выстроило у музее пожарной безопасности толпы недовольных — оставалось лишь гадать, но не за этим Эл сюда явилась. Наивно надеясь слиться с убранством музея, она быстро поднялась по лестнице на второй этаж, прежде, чем гнев волшебников достиг ее своими оглушительными криками:
— Вот куда она побежала? Только скажите опять, что здесь все в порядке живой очереди!
Миновав коридор и едва не поскальзываясь на влажном полу, Эл быстро отыскала нужный из немногочисленных кабинетов — после Вулворт-билдинг и его этажей, департаментов и подразделений, казалось, она была способна упорядочить все секции и отделы девяти кругов ада. Простая дверь без золотых табличек с инициалами почестями была в уютном углу между стеной и выступающей витриной с вырезками из старых газет. Эл, замявшись, коротко постучала и, не дождавшись ответа, дернула было ручку, но так и опешила — дверь оказалась закрыта на замок.
— В смысле?
Сама идея о том, что Скорпиус Малфой может уйти с работы пораньше вызывала смех. Прильнув к двери и прислушавшись к тишине за ней, Эл надеялась услышать что угодно, доказывающее, что консул на месте, лишь закрылся на замок из желания, чтоб его не беспокоили. Но не скрипело перо, не перелистывались страницы, не говорил голос, и не скрипел под ногами пол. За дверью было тихо. И даже камин не потрескивал.
— Эй, — прозвучало за спиной.
Эл вздрогнула и обернулась. Но лишь вскинула брови вместо того, чтоб состроить лицо, полное раскаяния. Окликнул ее молодой человек очень неряшливого вида: нестриженые волосы, неаккуратная щетина и мятая мантия, словно пролежавшая в шкафу комом не одну неделю. В одной руке, с запястья которой свисали массивные золотые часы, он держал чашку, а в другой — липкое пирожное, из которого на чистый пол сыпалась сахарная пудра.
— Что вы здесь делаете?
Эл опешила еще больше.
— А вы? — вырвалось у нее.
— Я — генеральный консул Магической Британии в МАКУСА, — важно произнес человек с пирожным. — Лорд Бартоломью Тервиллигер.
Блеклые глаза Эл расширились.
— А что с вами? — только и ахнула она.
— В смысле? — генеральный консул наклонил голову, как только позволял высокий ворот, и оглядев свое одеяние, спохватился. — Ой бля, извиняюсь…
— Ничего страшного, — ответила Эл, наблюдая за тем, как лорд Бартоломью попытался смахнуть с живота пятно, но при этом пролил себе на ботинки чай.
«Я теперь понимаю, в какой момент все пошло прахом. Если это — наш будущий министр магии», — чем больше Эл понимала всю подноготную мрачного будущего, тем больше хотела перенестись во времена молодости мистера Роквелла — в ранее Средневековье.
— А что вы здесь ищете? — В попытке оттереть пятно размером с монетку, лорд Бартоломью залил ботинки и мантию чаем и засыпал штаны сахарной пудрой.
«Блядь, смысл жизни ищу здесь, в музее пожарной безопасности», — сегодняшний день будто взялся доказать Эл, что курсы по управлению гневом, на которые ее зазывал мистер Сойер, были не сектой, а единственным способом хоть как-то в этом обществе выжить.
— Мне нужен мистер Малфой, — ответила Эл.
— А вы ему…
— Призрак прошлого и угроза будущего.
И, наблюдая за тем, как генеральный консул давится собственными извилинами, Эл смилостивилась:
— Личная встреча.
— Мистер Малфой оставил свой пост и покинул МАКУСА еще в начале осени…
— Что? — глухо переспросила Эл, не поверив.
Господин генеральный консул пожал плечами.
— Не может быть… Это ошибка.
— Мы тоже на это надеемся, — искренне заверил лорд Бартоломью. — Потому что дела без него совсем плохи. Мы, конечно, справляемся… но я не выдерживаю.
Его хотелось обнять и пожалеть. Впрочем, бедняга мигом вспомнил, что он здесь главный и расправил плечи.
— Если я чем-то могу помочь…
— Сомневаюсь, — прохрипела Эл. — Спасибо.
И быстро зашагала прочь, пока генеральный консул не задал вдогонку еще какой-нибудь вопрос. Даже не заметив, как протискивалась сквозь недовольную толпу, Эл спохватилась лишь когда холодный воздух обдал лицо, заставив вздрогнуть и натянуть капюшон толстовки. В рассеянном ощущении себя вдруг совершенно одной и… свободной, Эл не знала, куда в панике бежать. И не знала, как вообще дойти до дома — ноги с трудом двигались.
Навязчивые идеи забрать ее домой обернулись крахом и закончились лишь тем, что автор идеи махнул рукой, собрал чемоданы и уехал один.
В квартиру Эл вернулась в ощущении, что над ней решили несмешно пошутить. Опустив ключи на тумбу, она повесила куртку на крючок, стянула ботинки и, как заведенная, прошагала в комнату. Сев перед тарелкой с недоеденной лапшой, Эл сложила руки и прислушалась к тишине.
— В смысле, — протянула она, когда тишина начала звучать громче, чем обычно. — Ты уехал в начале осени?
Это казалось немыслимым. Тем, что перечеркнуло жирно весь изначальный баланс. Правила игры изменились, а Эл чувствовала, что ей об этом сообщить не посчитали нужным. Впрочем, не свалившееся вдруг осознание того, что всевидящее око отвернулось, билось в голове Эл навязчивой мыслью.
«Ты возглавил чертову гильдию ликвидаторов», — думала она, постукивая пальцами по бьющейся на виске жилке. — «Ты не вылезал из своих подземелий, и я могу только догадываться, что ты там прятал. Ты еще больший чернушник, чем Сойер, а знаний у тебя больше в разы, ты единственный, кто хоть как-то приблизился к жрице, и что ты делаешь, когда она совсем близко? Собираешь чемоданы и убегаешь?»
Это даже в голове звучало по-идиотски.
«А как же… все? Ради чего?»
«Спокойно», — думала Эл, сжимая пальцами плед. — «Впрочем, ничего ведь не изменилось».
Ничего, кроме попыток хоть немного увидеть мир в красках, отличных от грязно-серого.
«Только все мои протеже в этом мире предпочли от меня убежать. А так все прекрасно. Господи!», — Эл крепко зажмурилась. — «Это же какой у меня сучий нрав, раз меня выносят только плотоядная сколопендра и мистер Роквелл».
Хотелось свернуться зародышем и жалобно звать домовую эльфиху на помощь. Давно Эл не ощущала себя такой ничтожно слабой и одинокой.
«Прочти, когда будешь готова»
Конверт, который долго крутили пальцы, так и остался запечатанным. Эл злилась и на загадку конверта, которую не хотела разгадывать, и на ту, чьей рукой было оставлено послание.
— Все из-за тебя, — буркнула Эл так, будто, как прежде, Селеста была где-то в пределах досягаемости соседней комнаты и прекрасно слышала недовольство, но предпочитала не отзываться. — Тупица.
«Вменяемая достаточно, чтоб трансгрессировать за новыми документами, но, видимо, недостаточно, чтоб дать о себе знать как-то более очевидно! Чем ты помогла нам кроме того, что потравила остальных? А если бы ребус с картой, которую ты отправила Сойеру, остался непонятым. А он и остался непонятым! Какие метки ты оставила, чем исчертила эту несчастную карту? Это ведь кладбище, что там вообще можно найти, кроме могил? Кто вообще в здравом уме будет ходить по кладбищу и…»
Эл вдруг вскочила так, будто на нее вылили ведро ледяной воды. И медленно повернула голову, мгновенно отыскав на подлокотнике дивана в кромешной темноте телефон.
***
Звук усиливался. Густой, смачный, звонкий — он становился все громче и громче, заставляя предугадывать мгновение, когда раздастся снова. Замерев на несколько секунд, зная, что сейчас он снова обрушится, Скорпиус Малфой даже не моргал. Он застыл, мысленно отсчитывая мельчайшие доли секунды в голове.
«Сейчас. Вот сейчас снова».
Но звук, сломав расчет, не раздался. Он доносился невесть откуда каждые три-семь секунд, и Скорпиус предчувствовал, что сейчас снова. Но в холодной комнате был слышен лишь треск поленьев в камине, и это и близко не был тот звук, что вот уже несколько дней из раздражающе-непонятного превратился в навязчивого преследователя.
Рука, сжимающая вилку, застыла над тарелкой. Рука дрожала, и наколотый на вилку помидор походил на мельтешивший перед глазами крохотный мячик. Счет в голове дошел до уже до шестнадцати, беглый взгляд метался то в одну сторону, то в другую, но комната была пуста. В ней не было ничего, кроме старейшего камина с забитым сажей дымоходом, мебели, давно утратившей былое величие и скрипевшей, казалось, просто от покрывающей ее пыли, и паутины в углах. Ничего нового. Ничего, что могло бы быть причиной звука, который в этот раз, кажется…
«Исчез?» — подумал Скорпиус. Он досчитал уже до двадцати.
Не до конца веря в то, что все закончилось, он медленно поднес вилку ко рту и принялся медленно пережевывать помидор. Помидор был безвкусным — странно было надеяться, что в такой холод, что бушевал за стенами, овощи вообще доставят на склон горы хоть как-либо съедобными. В тот самый момент, когда Скорпиус проглотил безвкусный помидор и принялся пилить ножом мясо, звук прозвучал снова.
Кап.
Невинный звук заставил его выпустить из рук вилку с ножом. По сгорбившейся спине пробежали мурашки, будто то, что капало, капнуло за шиворот. Скорпиус сжал подрагивающую руку в кулак и, крепко зажмурившись на миг, принялся отсчитывать секунды до следующего звука снова.
«Один…»
Кап.
Ломая расчет, чертова капля намеревалась не то проточить брешь не то в стенах резиденции, не то в здравом рассудке ее обитателя.
Звук был таким отчетливым, что в голове был точный образ того, что происходит: невесть откуда срывалась крупная капля и звонко падала в глубокую лужу чего-то густого и вязкого. Неделя ушла на то, чтоб определить источник звука. Скорпиус долго высовывался из окон на промозглый холод то здесь, то там, считая, что капает из какого-то карниза. Затем ходил, и продолжать ходить дозором, проверяя, крепко ли закручены вентили кранов. Потом долго слушал стены, пока не догадался — капает не в стенах, а гадина ему на мозги.
«Ты же сам нарвался», — думал Скорпиус, моргая, чтоб развеять перед глазами пелену.
Очередное громовое «кап» прозвучало в такт хлопнувших дверей. Скорпиус знал, где его искать — отыскивал уже не раз и не два, помышляя всякий раз прибить на месте. Спешно шагая по узкому коридору и смахивая паутину, оплетавшую арочный проход, Скорпиус толкнул тяжелые двери библиотеки.
— Ах ты урод! — и выдохнул обессиленно.
И не понятно, за что конкретно: за вновь нарушенный запрет заходить в дом, за грязные пальцы, трогавшие древние семейные книги или за замкнутый круг совместного существования.
В растянутом между высокими книжными шкафами гамаке покачивался гость и, лениво жонглируя одной рукой двумя огненными сгустками, увлеченно читал старую книгу. Повернув голову в сторону отворившихся дверей и отчаянного возгласа, гость отсалютовал стянутой с лица кожаной повязкой.
«Кап», — тем временем капнуло, заставив плечи Скорпиуса содрогнуться.
Скорпиус задрал голову.
— Не смей это делать, — прорычал он. — Ты слышишь меня?!
Гост вытянул шею. Часть его лица не была видна вообще за живыми черными следами — те, извиваясь и выкручиваясь, то и дело раскалялись докрасна, будто горячие угли.
— Да сходи ты уже к доктору, — посоветовал гость. Голос его эхом пронесся по библиотеке. — Ты ебанулся.
— Иди сюда.
С замиранием сердца глядя, как спускается с древних книжных полок, нещадно трещавших, как с лестницы, Скорпиус отчетливо видел, как раскаленные пальцы цепляют пыльные фолианты. Пыльные бесценные фолианты, готовые вспыхнуть от искры, как спичка!
Гость спрыгнул на пол и послушно вышел на свет. Живые увечья на его лице скручивались спиралями у глаза, который, едва-едва заметно, но отличался от правого — черного, и напоминал по цвету неразбавленный гранатовый сок.
— То есть ты серьезно думаешь, — насмешливо шептал гость, расхаживая вокруг. — Что мне делать больше нечего, как сводить тебя с ума звуками… какими, кстати?
— Капанья.
— Так это не я капаю, это твой шифер. Ты ебанулся.
— Перестань это делать.
— Я ничего не делаю, — усмехнулся гость.
И, поймав ледяной взгляд, цокнул языком.
— В любой другой момент я бы с удовольствием над тобой издевался и, может, даже придумал что-то поинтересней, но сейчас моя жизнь и моя клятва зависят от тебя, и я не пытаюсь проверить насколько ты можешь быть изобретательным в желании снова меня наказать, мне хватило, я все понял.
Скорпиус глядел в его неприятное лицо, отклонившись назад.
— Почему сейчас не капает, а?
— Потому что ты об этом сейчас не думаешь, — заверил гость. — Все в твоей голове, почитал бы книжки, кстати, их здесь валом.
— А ты любишь читать?
— Коротаю время.
— Разве я разрешал тебе трогать мои книги?
— Не запрещал.
— А теперь запрещаю, — проговорил Скорпиус, чувствуя, как внутри растекается горячее пленительное удовольствие.
Черные следы на коже гостя вспыхнули и закрутились резвее, как пиявки на сковороде.
— Хорошо, — сквозь зубы ответил гость. — И что же мне делать?
— Слушать, как капает вода вместе со мной.
Провожая хозяина резиденции и книг тяжелым взглядом, гость раздраженно покусывал губу. Тяжелые двери с противным скрипом закрылись за Скорпиусом, и свечи в библиотеке вмиг потухли. Фыркнув, гость протянул руку, чтоб принципиально вытянуть за ветхий корешок ближайшую книгу на полке. Но сдавленно фыркнул, когда палец проткнула толстая игла, тут же высунувшаяся из корешка.
Одернув руку и потерев палец, гость закрыл глаза и разжал кулак, в котором сжимал сплетенный ниткой ворох сухоцветов. Ворох задымился в горячей руке и вспыхнул, источая едко пахнущий дымок.
— Ты же сам нарвался, — вздохнул он и стряхнул капельку крови с пальца.
Кап. Крохотная капля сорвалась на пол.
От громкого звука Скорпиус содрогнулся и, сжав нос пальцами, зашелся кашлем. Серебряная коробчонка, похожая на пудреницу, в его руках дрогнула и просыпала мелкий белый порошок. Резко щелкнув круглой крышкой, покрытой выступающим узором в виде паука, Скорпиус сунул коробчонку в карман и, под звуки капанья, участившегося так сильно, что напоминали уже стучащий по самой макушке дождь, приблизился к покрытому узорами мороза окну. Глядя, как гнутся от ветра замерзшие ветви, а в замерзший заросший высокими сорняками сад колючек слетаются дементоры, Скорпиус моргнул, а затем еще раз. Дементоры оказались стаей ворон, кружащих над пакетом с объедками.
— Ты был прав.
Наклонив голову, Скорпиус Малфой ковырял шилом в мокрой и теплой пряди свалянных волос сидящего напротив на табурете. Процесс был занимательный — плотно свалянные давние дреды, вернее их неровные обрубки, распутать было непросто. Гость, не шипя в кожаную повязку, плотно стягивающую клыкастый рот, терпеливо сидел и не двигался.
— Здесь без чтения нечего делать, — признал Скорпиус. — Я совсем от этого отвык. А тебе как, чем занимался всю эту неделю?
Его рука, стянув со столика расческу, медленно принялась чесать распутанный кончик пряди. Расплетенные волосы были колючими, как ворох тонкой проволоки.
— Давно ты их носил с тех пор, как в тюрьме обрезали?
Гость, не оборачиваясь, продемонстрировал ладонь с растопыренными пальцами, а затем загнул два из них.
— Восемь лет? — присвистнул Скорпиус. — И не жалко расплетать?
Гость покачал головой. Скорпиус, распутывая шилом колтун, который проще было бы срезать, чем пытаться расплести, аж прищурился от усердия.
— Не больно?
Широкие плечи, покрытые шрамами и узорами, которые извивались так, будто боялись занесенного над ними шила, дернулись.
— Я аккуратно, — пообещал Скорпиус, хлопнув его по спине.
Раздался неприятный хруст, вдоль линии позвоночника выступил, как по нажатию кнопки, острый костистый гребень. Скорпиус, едва успев одернуть ладонь, которую чуть не проткнуло насквозь, треснул гостя по затылку расческой.
— Я же сказал, что аккуратно.
Пальцы натянули спутанную прядь, и кончик шила продолжил ковырять колтун. Гость, не шевелясь, не сводил взгляда с газеты, лежавшей на широком столе. И едва заметно тянул шею, чтоб ухитриться прочитать с первой полосы хотя бы слово. Едва заметная попытка не осталась без внимания. Скорпиус опустил шило и, обойдя табуретку, стянул газету со стола.
— Старый номер «Призрака». Я читал его уже дважды, надеялся, что там будет что-то про катастрофическое бедствие в консульстве Магической Британии. Но Бартоломью пока держится, удивлен.
Взгляд его скользнул в сторону.
— Хочешь почитать?
Гость кивнул.
— А взамен?
Вытянув шею и подавшись вперед, гость свел плечи. Острый гребень медленно втянулся обратно, оставив на спине лишь слабо кровоточащие раны. Скорпиус протянул ему газету и снова вернулся к своему занятию.
— То есть иногда можно с тобой по-хорошему, правда?
Взгляд гостя жадно метался, просматривая страницу. Поглядывая ему через плечо, Скорпиус продолжал усердно распутывать прядь, которая никак не поддавалась.
— Кажется, — протянул он. — Это первый раз, когда МАКУСА позволил газетам называть культисток по имени.
Сверля взглядом имя, гость быстро перелистнул страницу, но вместо продолжения статьи, оборванной незаконченным предложением, увидел совсем другое — квиддичные прогнозы и колонку рекламы вреднокопов. Сжав газету, гость так резко обернулся, что Скорпиус чуть не уколол пальцы шилом.
— Что? Больно? — удивился он. — А-а-а… я не знаю, где вторая страница. Это старая газета. Может быть, ею уже топили камин. Да ладно тебе…
Хлопнув гостя по плечу, Скорпиус развернул его обратно.
— Ты боишься свою жрицу или за нее?
Крепкую спину пронзала мелкая дрожь.
— Видишь, что могло случиться с тобой. Отравиться крысиным ядом из рук милой болтушки или попасть снова в ловушку культа — хотел бы ты себе такой участи? Можешь считать, что после всего, что ты сделал, после каждого, кто бросил тебя тонуть одного, я опять о тебе забочусь.
Узел из свалянных волос наконец поддался. Вытягивая прядь расческой, Скорпиус сомкнул губы и замолчал. Молчание в комнате прерывалось лишь треском камина, дрожанием тяжелых сосулек на карнизе за окном и звуком, с которым расчесывала жесткая расческа колючие спутанные волосы. Негромко тикали напольные часы. Пальцы поддели ремешок на затылке и щелкнули крохотной застежкой. Плотная кожаная повязка сорвалась с лица гостя и упала ему на колени.
Гость повернул голову.
— Хочешь, чтоб я поговорил с тобой? — сдавленно и чуть хрипло проговорил он.
Скорпиус легонько кивнул.
— Ты был прав, — проговорил гость. — Здесь действительно нечего делать без книг. И общения. Я понимаю.
Он поднял взгляд.
— Ты бросил работу, оставил жену, оставил Бет. И раньше молчание было в привычку, но ты всегда знал, что можешь прервать его в любую минуту и заговорить. И сейчас тебе одиноко настолько, что ты готов говорить даже со мной? После всего, что я сделал? Ты хочешь знать, что я тебе скажу?
Скорпиус не сводил глаз с проницательных раскосых глаз. Острозубый рот дрогнул в широкой усмешке и гость, повернувшись на табурете, прижал кожаную маску к лицу снова. И, не сводя глаз со Скорпиуса, защелкнул замок на затылке.
Исполосованная черными шрамами рука медленно поднялась и продемонстрировала средний палец.
— Я тебя убью! — прорычал Скорпиус, бросившись на него, но не видя куда — на глаза гнев опустил черную пелену. — Думаешь играть со мной?!
Рука, сжимающая шило, замерла в сантиметре от распахнутого глаза. Черные спирали вокруг него сжались, как нашуганные змеи.
— Я убью тебя, — шептал Скорпиус. — Не ищи повод — я убью тебя, и ты вынуждаешь меня не тянуть с этим.
Гость, отклонив голову от шила, покачал головой.
— Нет? Не убью? — Скорпиус нервно рассмеялся. — Почему? Потому что ты мне дорог? Не-е-е-ет…
Палец гостя потрепал его по манжету белой рубашки и пару раз пристукнул по ониксовому кружочку запонки. Клыкастая усмешка растянулась до самых скул под плотным намордником, а немигающий взгляд гостя был красноречив так же, как вновь продемонстрированный Скорпиусу средний палец.
— Сука! — рявкнул Скорпиус и, в одно быстро движение всадив шило в широкое плечо по самую рукоятку, вылетел из комнаты.
Хриплый смех сквозь плотную повязку он слышал еще долго.
Кап.
Должно было пройти немало дней и попыток слушать тишину, чтоб найти не причину, а источник звука. Вслушиваясь накануне ночью не менее часа, Скорпиус Малфой ломал пол.
— Уйди! Замолчи, не мешай! — рявкнул Скорпиус, обернувшись к портрету, взывающему о чем-то, чего он не слышал за треском каменных плит.
Серая, как хворь, Нарцисса прижимал руки к губам и, под шепот прочих портретов, спряталась за раму. Портреты родственников глазели — набились гурьбой в картину, что была ближе всего, и шептались.
— Варвар, — скорбно заключила прабабушка с лицом таким кислым, будто позировала художнику, поедая при этом лимоны.
Пол был каменным и очень добротным. Толстые тяжелые плиты, трещали от заклинаний, как плитка шоколада, и Скорпиус, давно сбросив мантию на пол, разбирал каменные обломки. Капало точно под полом — звук становился все громче, и, казалось, там, под этими плитами, натечь успело целое подземное озеро. То, что капало под полом… ну конечно, как раньше не догадаться было — в резиденции всегда было влажно, недаром пыльные гобелены не так украшали стены, как скрывали плесень.
Рука, не привыкшая к тяжестям, дрожала еще сильней, чем прежде — когда она сжимала и откидывала камни, казалось, кости трещали. Скорпиус не знал, что там, под полом. Из-под пола дуло, там неприятно пахло, пальцы, ощупывая, что там, на дне дыры, касались чего-то трухлявого. Но было сухо — звук не стихал, его источник был безошибочно обнаружен, но где эта чертова лужа, Скорпиус не понимал.
Он оглядел холл — каменные плиты тянулись далеко. Разбивая одну за другой и откидывая обломки, он восторжествовал, когда просунул узкую ладонь вниз и нащупал что-то влажное. Разбивая плиту на мелкие камешки и сметая их в стороны, Скорпиус ожидал увидеть что угодно, но не погребенное под полом раздутое тело мертвого старика. Его плоть сочилась гноем и, стоило бледным пальцам случайно задеть ее у щеки, сползла с костей.
Дернувшись назад, Скорпиус больно ушиб ногу о каменные обломки. Портреты перешептывались все громче.
— Вон! — рявкнул Скорпиус, повернув голову. — Вон отсюда! Это не моя вина! Вон!
Благородные родичи, поспешили покинуть картину, в которую полетел камень. Левая рука была слабой, и камень не улетел далеко — покатился по полу и звук этот эхом заглушил тишину.
Кап.
Но не это.
От старика под полом надо было избавиться. Даже в одиночестве и на краю света, Скорпиус знал, что за ним шпионит Люциус — молодой и статный дедушка в картине с лающими сеттерами камней не испугался. Он, поймав взгляд Скорпиуса, шагнул за раму своей картины и исчез.
Расхаживая по холлу и обходя дыры в полу, Скорпиус тяжело дышал и нервно цокал крышечкой похожей на пудреницу коробчонки. Куда выносить старика из-под пола он не знал. Не его заботой было заниматься этим прежде.
— Печь, — озарило ответом вдруг.
А вслед за ответом озарило еще и тем, что раздутый мертвец не смердел, и вообще был похоронен со всеми викканскими почестями еще в начале сентября. Смеясь своей глупости, Скорпиус опустился на ступеньку парадной лестницы и, сгорбившись, закрыл лицо руками.
Урод снова прятался где-то в доме и снова издевался.
И не только он издевался.
Прошло достаточно дней, чтоб успокоиться, но не достаточно времени для того, чтоб небесный шутник оставил Скорпиуса в покое. Так, сжимая перила до треска суставов, Скорпиус Малфой смотрел с заснеженного балкона на далекую фигуру в голубом пуховике. Фигура пару раз дернула запертые ворота, затем безуспешно попыталась протиснуться через прутья ограждения. А затем, немыслимым чудом вскарабкавшись на скользкую от льда горгулью, перекинула ногу и перелезла через ограду, сверзившись при этом в сугроб. И, отряхнувшись, покрутившись, проверив, целы ли ноги в сапогах-дутиках, поправила рюкзак и направилась по скользкой дороге к резиденции.
Даже гость смилостивился.
— Ты как? — спросил он, выглянув у Скорпиуса из-за плеча.
Скорпиус, крепко зажмурившись, дышал так, будто поднимался на эшафот. Красная от мороза рука достала из кармана зажигалку и, чиркнув замерзшими пальцами, бросила в сторону.
— Вон и не высовывайся, — бросил Скорпиус.
Огненная вспышка, в которой исчез гость, заставила шагающую вперед Розу Грейнджер-Уизли задрать голову и заключить, что резиденция не пустовала.
— Фу-у-у-ух, ебать! — В холле Роза страшная, краснощекая и шмыгающая носом стянула шапку и заставила дражайшую прабабушку Алфею рухнуть в своем портере в глубочайший обморок. — Добралась. Фуникулер не работает, пришлось подниматься своим ходом. Чуть не сдохла, орала по ходу так, что на деревню сошла лавина.
Скорпиус, наблюдая за ней радушным хозяином, думал лишь о том, что помешало этой женщине сделать дело нормально и все же сдохнуть по дороге.
— А что с лицом? — Роза расстегнула пуховик. — Не рад?
— Не ожидал.
— Я старалась. М-да-а-а…
Роза уперла руки в бока и, задрав голову оглядела холл от первой ступени парадной лестницы и до многоярусной люстры под высоким потолком.
— А ну-ка, признавайся, сколько поколений древнейшего семейства пиздили налоги, не покладая рук, чтоб отгрохать такой домик?
— Четырнадцать, — коротко ответил Скорпиус.
Ее визит был настолько неожиданным и опасным, что Скорпиус даже не понимал, с чего начать натянутый диалог.
— Отец просил побыть здесь какое-то время. Резиденция лет пятьдесят пустовала, и здесь все плохо. Французы тихонько хотели сделать из этого места музей, пришлось напомнить о своих правах, и, заодно, жду мастеров, — пояснил Скорпиус, сев в кресло. — Здесь нужно чинить буквально все.
— Что-то с полом в холле, ты видел?
— Это одна из тысячи проблем. Не так страшно, как крысы. Не знаю, чем они здесь питаются, но иногда кажется, что ночью они сожрут меня целиком.
Роза скривилась. Скорпиус пожал плечами.
— Нет, жить здесь вполне можно. Если навести порядок. Но этим надо плотно заниматься, а не приехать на выходные, пропылесосить ковер и уехать обратно.
— Дело понятное, но, — протянула Роза. — Стоит оно увольнения из консульства?
Скорпиус легонько улыбнулся.
— Мне нужно немного времени. И побыть одному.
«Роза — уходи, там как раз снежная буря»
Роза не уходила, она уселась поудобней.
— Как ты узнала, где меня искать?
Румянец на веснушчатых щеках Розы существовал как-то неравномерно и пятнами. Топорщившиеся непослушные кудри блестели от талого снега, и Роза, придвинув кресло ближе к камину, от бренди не отказалась.
— Наш дражайший и ни разу, не-е-е-ет, ни в коем случае не коррумпированный экс-министр магии, — протянула Роза. — Он же твой дедушка Люциус, получил от меня за прошлую неделю сорок девять писем. Думаю, он был готов мне написать даже код от сейфа, лишь бы я от него отстала. И вот я здесь.
Ее триумфа Скорпиус не разделял. Поймав его немигающий взгляд, Роза перестала улыбаться и, закинув ногу на ногу, придвинулась к краю кресла.
— Ладно, не хочешь дружеских прелюдий, черт с тобой, давай сразу к делу.
— О, нет! — запротестовал Скорпиус, только лишь из рюкзака Розы показался край блокнота.
— Больные сердца брошенных разведенок я как объект для статьи не использую уже лет десять как. Ни слова о Доминик, договорились.
Роза заправила кудрявую прядь за ухо и поджала губы.
— Мы с тобой никогда не дружили особо. Но союзниками были не раз, и сейчас я здесь как союзник. И, поверь мне, тебе нужен такой союзник.
— У тебя десять минут, чтоб я подумал.
— А потом что? Топнешь ножкой и пожалуешься папе?
— Скормлю хтоническому ужасу в подвале.
Роза цокнула языком. И, потянувшись к хрустальной конфетнице, стянула за фантик круглую «Карамельную бомбу».
— Знаешь, что Ксено Лавгуд отправился к праотцам? — поинтересовалась она.
Скорпиус пожал плечами.
— Только из некролога в «Пророке». Я не был поклонником его творчества, хотя наклеечки были крутыми. А что?
— А то, что своей последней статьей Лавгуд такую бомбу запустил, что она еще не дотикала, а все уже забегали.
— Последней статьей? Это той, которая о том, что Малфои — казнокрады, маглоненавистники и заговорщики?
— То есть, все же «Придиру» ты почитываешь.
— Только когда отец в панике, что эта макулатура порочит наш род, — закатил глаза Скорпиус.
Зашелестел фантик. Роза, отлепив от него прилипшую конфетку, сунула ее в рот.
— Понимаешь, в чем прикол, Малфой, — проговорила она. — Ты можешь к этому относиться как угодно, прости, но вашу семейку есть за что похуесосить. Но этот предсмертный клич Ксено разлетелся так, что сейчас только ленивый не начал строить теории, а что там с тем драконом, который растоптал ваше поместьем. Кстати, а что с тем драконом?
Скорпиус фыркнул.
— Это ты меня спрашиваешь?
— Ну да.
— А не хочешь дядю своего напрячь и задать вопрос ему, почему моя семья не получила до сих пор внятного ответа, что это вообще было? Можешь попытаться, потому что мой отец делает это в министерстве каждый день.
— Послушай, — сказала Роза нетерпеливо. — Я понимаю, что Ксено Лавгуд — это Ксено Лавгуд, и верить в то, что ты прятал дракона у себя под подушкой, чтоб… развалить дом и получить страховку, ну такое себе. Эта история затихла, и я понимаю, что спрос идет с цепочки чиновников, которые все в один миг сговорились об этом деле просто забыть. Но суть в том, что эту статью подхватили и сейчас все, кому не лень, пишут ее сиквелы. Даже эти, аутсайдеры газетные, которые ведут рубрики «Че там у Стрельцов» и «Ужин из трех картошек».
— В каком смысле? — глухо спросил Скорпиус.
— Да в прямом. Обсасывают и беду с драконом, и ваш поспешный развод с женой, и прошлые грешки, доплетают туда общие дыры министерской политики и это все выливается в такое оружие против Малфоев, что как бы на руины поместья вскоре люди не пошли с факелами и вилами. Теория заговора как она есть. Что не так с Малфоями.
Сердце Скорпиуса сжалось, а ком в горле помешал выдохнуть.
— Я регулярно получаю «Пророк», — чуть сипло ответил он. — И ничего подобного там не видел.
— Ну конечно, не видел, — фыркнула Роза. — Железная цензура министерства… и лично твоего отца, по моему скромному мнению, такое в печать не пустит. Но я вижу эти черновики каждый день в редакции. Их шлют главному редактору стопками. А от того, что цензура не пускает в печать, теоретики возбухают еще сильнее — значит, есть что скрывать.
Роза скрестила руки на груди.
— Как по мне, — протянула она со знанием дела. — Попахивает политическим заказом. Потому что на одном интересе три месяца писаке не выжить — надо что-то кушать, надо получать денежки. Вот и думай.
Скорпиус действительно задумался. Глядя в покрытое изморозью окно, он откинулся в кресло — напряженную спину стянуло болью.
— Ты думаешь, кто-то в министерстве может специально подогревать это?
— Похоже на то. Подумай, кому ваши бледные лица могут мешать. Может, Тервиллигер снова обозлился на что-то неосторожное?
— Я столько раз прикрывал в консульстве зад Бартоломью, что мы с его отцом — лучшие друзья навек, — усмехнулся Скорпиус. — Не знаю, Роза. Я все эти годы не вылезал из МАКУСА, музей пожарной безопасности, в котором наше консульство — это единственное место, где я знаю на зубок все скандалы и интриги. Может, конечно, отец чего-то наворотил… но он обычно осторожен, если ситуация требует заводить врагов.
Потерев ладонью лоб, Скорпиус поднял взгляд.
— И все равно не понимаю. Чего ты хочешь от меня? Какое интервью? Что я скажу? Спросите папу, я работал за границей?
— Я — твой реальный шанс сейчас дать свою оценку всему. Объясниться, что происходит.
— Я ничего не знаю.
— Расскажи, что знаешь. Расскажи про дракона, донеси, что ты его не в кармане привез. Расскажи про то, как шли вообще расследование, шло ли оно вообще и на каком сейчас этапе. А если знаешь, кого можно подозревать в утечке информации на стол к разведке МАКУСА — огонь, с меня бутылка, — Роза подняла вверх большой палец. — Дай комментарий. Пока у людей нет ответа, никакого ответа, они придумывают его сами.
— И что тебе нужно взамен? — спросил Скорпиус.
— Свое я получу, ты даже не сомневайся, — улыбнулась Роза.
— С чего ты взяла, что эта статься станет шедевром и озолотит тебя?
— С того, что ее напишу я.
Сверля взглядом виднеющееся из балкона окно гостевой спальни, в которой горел свет, Скорпиус покручивал немеющие на холоде руки.
— Она что-то знает.
Гость, опершись на ограждение, повернул голову.
— Надолго она здесь?
— Пока не найдет, что ищет на самом деле.
— Ты не можешь просто ее выставить?
— Не могу. Опасно, — сквозь зубы прошипел Скорпиус.
Хоть в комнате и горел свет, не факт, что Роза той ночью грелась именно там. Скорпиус выдохнул пар.
— Она тебя уничтожит, — шептал гость.
— Нас, ты имел в виду.
— Нет, тебя.
— Нет уж, нас. Если со мной что-то случится, клятва разорвет тебе сердце. Забыл или оптимист?
— Я сжег твой дом, убил твою жену и почти убил дочь — ты думаешь, у меня есть сердце?
— Вот и проверим, когда я вскрою тебя и посмотрю, что там внутри. Мне давно интересно, — процедил Скорпиус.
— Сам прежде не вскройся, нервнобольной, — посоветовал гость.
И, покусывая обветренные губы, снова повернулся к горящему светом окну.
— Нет, серьезно, она пробралась без приглашения через забор, и ты выделил ей комнату? Чтоб уютней было писать разоблачение?
— А что мне оставалось делать? — прорычал Скорпиус. — Заткнись. Где твой намордник?
Гость послушно застегнул на затылке ремешок кожаной повязки. Застежка щелкнула, прижимая повязку плотно ко рту. Скорпиус, расхаживая по заметенному снегом балкону, раздраженно шипел и дрожащими руками принялся ковырять крышечку на круглой серебряной коробочке.
— Пошел вон, — бросил он раздраженно. — Я сказал, пошел вон!
Хрипло смеясь в повязку, гость качал головой.
— Идея, идея, — шептал Скорпиус, притаптывая на месте. — Мне нужна идея… Идея!
Клац — коробочка с остатками порошка, которые не успел разнести ветер, захлопнулась. Скорпиус откашлялся и наклонился над ограждением.
— Несчастный случай в горах. Да. А что, дело обычное. Стихия, непогода… что ты молчишь?
И обернулся, когда гость, напоминая о себе, похлопал его по плечу. В качестве ответа Скорпиусу продемонстрировали средний палец.
— Почему «нет»? А ну сними намордник.
Застежка клацнула. Гость потер острую скулу.
— Потому что иди нахуй, вот почему, как тебе такой ответ, дядя, достаточно убедительный?
— А ты с каких пор такой добрый? И какого черта вообще со мной торгуешься?!
— Я не буду ее убивать. Бери ножик и иди, режь сам. Я тебе не помощник, даже доедать не буду, она страшная.
— Она нас уничтожит.
— Твоя проблема.
— Моя проблема — это проблема.
— Ты хотел с кем-то поговорить — вот тебе, приехали. Иди, говори, что случилось, что не так?
Скорпиус цокнул языком. И глубоко вдохнув произнес:
— Если ты ее уберешь, я отпущу тебя в Салем на встречу к девчонке-астроному. На неделю.
Гость махнул рукой.
— Месяц.
— И кем я к ней вернусь на целый месяц? Тем, кто ради встречи тетку в горах прикопал? Нет уж, я останусь с тобой, здорово, правда, — гость широко улыбнулся. — Мы наконец-то начали уживаться, я никуда не уйду.
— Тогда я не буду уговаривать, я тебе приказываю.
В темноте черные следы на коже гостя раскались, как алые угли. Клятва требовала ответа.
— Нет, — ответил гость и, прижав к извивающейся спирали у глаза горячий палец, заставил ту зашипеть, как раскаленную сковороду под струей воды.
— Я сказал, что…
— Я сейчас закрою себе рот, застегну намордник и ты слова от меня больше не услышишь. Ты не заставишь меня его снять: ни одним приказом, ни одной мольбой, ни одной угрозой, — облизнув губы раздвоенным языком, прошептал гость. — Я буду молчать, а ты, в тишине и один, будешь сходить с ума. И я тебе в этом помогу.
Исполосованное раскаленными шрамами лицо низко склонилось над Скорпиусом.
— Нет, — медленно и отчетливо повторил гость, щелкнув его по носу длинным языком.
Свет в комнате напротив погас. Гость выпрямился и повернул голову.
— Уснула? Или вышла искать по углам всякое интересное?
Скорпиус, выругавшись себе под нос, отпрянул от ограждения и направился обратно в каминный зал.
— Сделай так, чтоб она по своей воле отсюда к утру убралась.
Косая усмешка обнажила острые зубы.
— Уже лучше, — ответил гость с явным одобрением и, защелкнув на затылке ремешок повязки, немигающим взглядом уставился в темное окно.
***
— Я знала, что ты позвонишь. Кто вообще может отказаться от ночной прогулки по старому кладбищу? Я таких не знаю…
«Боже, хоть бы откуда-нибудь выстрелил снайпер, чтоб я не мучилась», — едва не выла в голос Эл, с надеждой глядя на виднеющиеся вдали темные кусты.
Промозглый вечер плавно перетекал в ледяную сырую ночь, а толку от вылазки на кладбище даже не предвиделось. Ритуальный скульптор Венди лучилась от счастья и сразу просекла, что угрюмая Эл в шаге от побега, а потому повисла на ее руке, впившись в рукав куртки намертво, как клешнями. Холодный ветер вздымал кисти ее шарфа, которые шлепали Эл по лицу то и дело, едва не сдувал с Венди берет и очки, но никак не мог сдуть из ее головы придурь — рот у помощницы могильщика не закрывался ни на минуту.
— Грей-Вуд — одно из моих любимых кладбищ. Здесь так переплетены старые могилы и так много места для новых, правда? Мне не нравится стиль простых прямоугольных надгробок, — суетливо поправляя очки так, что в их стекла тыкались ресницы, говорила Венди. — Да, это удобно, аккуратно, но где индивидуальность усопшего, где величие неизбежного рока… мне не нравится. Моих похорон уже ждет плачущий ангел, я храню его на балконе и иногда, под настроение, добавляю детали. А ты?
Маленькое лицо в больших очках жадно повернулось.
— Я — нет. Меня дома никто не ждет, — ответила Эл, шаря по карманам в поисках наушников.
Венди вдруг, остановившись, повернула Эл в сторону захоронений, тянущихся вверх по холму.
— А это — моя любимая могила. — Она опустила голову на дернувшееся плечо Эл. — Надгробный ангел в вуали — моя лучшая работа. Ты только посмотри на него.
Эл брезгливо отклонилась, стараясь не цеплять щекой чужой берет. Венди, посветив телефоном перед собой, плавно обвела по контуру возвысившуюся над могилой фигуру каменной плакальщицы в тонкой вуали и со сложенными в молитве ладонями. Ситуация была неловкой, но скульптура — прекрасной (Эл почти выплюнула это признание себе под ноги). У каменной плакальщицы были очень четкие как складки вуали, так и черты лица. Более того, на сложенных в молитве руках виднелись на кончиках каменных пальцев лунки ногтей.
— Это… — проговорила Эл сдавлено. — Красиво.
«А это — омерзительно», — забилось в голове, когда довольная Венди вздохнула и поерзала на ее плече головой.
— Здесь так всегда спокойно, у этой могилы. Такое чувство всегда возвышенное… Что ты чувствуешь?
— Я? — опешила Эл.
В последние полчаса она чувствовала изжогу.
— Загляни в свое подсознание. Что ты чувствуешь?
— Жажду убивать, — сухо ответила Эл, строго повернув голову и дернув плечом.
— Видишь, какая тонкая связь — здесь как раз лежит серийный потрошитель. Ну, идем дальше, я покажу тебе один роскошный мавзолей…
— Венди, Венди, тормози, — Эл застопорила процесс, понимая, что если гробовщицу сейчас не одернуть, то они будут блуждать по кладбищу до рассвета.
И, тряхнув развернутый лист, на котором в темноте и под фонарями едва виднелись исчерченные контуры копии карты, присланной мистеру Сойеру, Эл заговорила строже:
— Где вот эта тропа? Ты можешь узнать?
Потому что они бессистемно нарезали круги по закоулкам у кустов и любовались могилами!
«Первое, что нужно знать об информаторах», — все громче звучало наставление мистера Роквелла в Брауновском корпусе, когда чей-то вопрос не по теме занятия плавно перевел лекцию магического права в более практическое русло. — «Они все или продажные, или ебанутые. Мало кто адекватный согласится стучать представителям закона. Так что, если вам не выставляют счет, задумайтесь».
«Сенсей, вы были правы, как и всегда», — благоговейно думала Эл, и это было единственным, кроме куртки, что грело ее тем вечером.
Венди, подсвечивая телефоном карту, в очередной раз поправила свои огромные очки.
— Там нет интересных могил.
— Идем.
То, что ее информатор действительно знала все кладбища побережья, Эл даже не сомневалась. Судя по клочкам биографий покойников, Венди под началом могильщика Морроу хоронила здесь каждого пятого.
— Казалось бы, — шептала она, указывая рукой, обтянутой варежкой с помпончиками, на очередную могилу. — Просто крест. Но, посмотри, чистая готика. Ты видела такое прежде?
— Да, — сухо ответила Эл. — Из окна своей комнаты дома.
Венди было бы разумней столкнуть в канаву и бежать домой. Но она действительно ориентировалась на огромном кладбище со множеством троп. И Эл подсуетилась — наконец-то.
— Смотри, вот эти метки, — она склонилась над картой, постукивая пальцем по круглым отметкам. — Это, возможно, канализационные люки. Здесь могут быть люки?
— Конечно, мы стоим на одном из них, — кивнула Венди. — Канализация работает, если ты об этом. Здесь, в Грей-Вуд, работает хорошая система круглосуточного полива летом. Лужайка просто блестит. Вот уж не знала, что Роквелл посылает мракоборцев проверять работу канализаций, хотя, ты знаешь, я не удивлена, он очень деятельный, я не зря за него голосовала на тех выборах, хотя мост к Ильверморни как был в дырах и деревянный, так и…
— Венди, — гаркнула Эл. — В сторону.
И, только замшевые сапожки шагнули назад, присела на корточки. Крышка люка оказалась тяжелой, но вполне съемной и сдвигаемой. Эл, отряхивая руки, выпрямилась.
— Венди, — произнесла она снова и таким тоном, что гробовщике впору было возненавидеть свое имя. — Мне нужно закончить одно дело. Я пойму, если ты больше не захочешь меня видеть и удалишь мой номер, но не смею требовать от тебя составить мне компанию и провести остаток этого вечера в зловонных дебрях канализационного коллектора.
Эл натянуто улыбнулась. Глаза Венди в огромных очках казались большими настолько, что занимали половину лица.
— Ты хочешь, — проговорила она. — Чтоб я прыгнула с тобой в кладбищенскую канализацию?
— Я пойму, если ты хочешь вернуться домой, и без проблем вызову тебе такси…
— Господи-Боже, да я с удовольствием! — просияла Венди и, присев, спустила ноги в канализационный люк.
— Бля-я-ядь, — простонала Эл, задрав голову.
В канализации не воняло. И даже было почти сухо — вода, хлюпающая под ногами, едва доходила Эл до середины подошвы ботинок. Но было очень темно — подстветка двух телефонов не особо освещала дорогу и уж тем более стены, с которых Эл не сводила взгляда.
— По статистике, — шептала Венди, снова цепляясь за руку. — Каждый день на территории Соединенных Штатов в унитаз смываются одиннадцать-тринадцать комплектов человеческих останков. Ты знала?
— По-моему, больше, — бросила Эл.
— Думаешь?
— За неполные два года службы мракоборцем я самолично из труб достала две ступни и одну часть торса, так что, думаю, больше.
— О-о-о, круто. — Ярче фонариков в мобильных телефонов сияла лишь ритуальный скульптор Венди. — И как ощущение?
— Рвотный рефлекс на звук смыва. До сих пор.
— Правда?
— Да.
Венди звонко ахнула и снова повисла на предплечье Эл, чуть было рефлекторно не пнувшей ее в стену. Пытаясь одновременно и дергать плечом, и глядеть на карту Селесты и ориентироваться многочисленных метках на ней, Эл водила телефоном по стенам и под ногами. Под ногами была темная вода. На стенах была плесень.
И руна.
Она отыскалась не сказать, что внезапно. В ожидании отмеченной метки, Эл глазела на стены так, будто инстинктивно ожидала, что на нее выпрыгнет из темноты чудище. Но чудища в канализации не было — телефоны осветили на стене лишь контуры вырезанной в кирпичной кладке руны.
— Эйваз, — проговорила Венди. — Что она здесь делает?
Находились и прочие метки, и вот, в карте ликвидатора проклятий оказалась хоть какая-то логика — Эл была уверена, что способна в этих хитросплетеньях линий и точек ориентироваться. Руны были вырезаны в стенах едва ли не на каждом повороте коллектора, и одного раза задрать голову и подсветить телефоном вверх хватило, чтоб убедиться — кто-то оставил тончайшую паутину прозрачных нитей с подвешенными монетками маятников прямо над их головами. Сфотографировав очередную руну, Эл не слушала бормотание рядом. Думала лишь об одном:
«Роквелл не проверил коллектор под кладбищем? Или, скорей, проверил, но не посчитал нужным сказать мне?»
От чего защищалось старое кладбище? От повторения того, что случилось в месте, которое навсегда останется в учебниках истории, как «могильник Коста-Рики»?
— Да здесь на тысяч пять инферналов в самом центре Нью-Йорка, — заметила Венди, по-своему восторженно.
— Что? — Эл обернулась.
В темноте, сквозь свет из телефона, она глянула на Венди, и впервые так пристально.
«А ты действительно хорошо знаешь кладбище Грей-Вуд, правда?», — пронеслось в голове.
И вообще вовремя появилась на горизонте. Надежная помощница, что откопает из могилы и позаботится о том, чтоб принести обувь. Так удачно знающая кладбище Грей-Вуд и понимающая, что закорючка на кирпичной стене канализации — это не дурацкое граффити, а руна Эйваз…
Такое знакомое чувство, ощущение от прикосновений. Так ли ты далеко, так ли ты неуловима?
«Селеста» — всплыло в голове имя.
Оставившая конверты.
«Селеста».
Всегда терпеливый участник.
«Селеста».
Болтает, и ее не заткнуть.
«Селеста»
Была так близко, с тех пор, как нашли трупы в двести второй?
— Что ты делаешь? — Венди разжала руки на рукаве куртки и благоразумно шагнула назад.
— Специалис ревелио, — негромко, но отчетливо произнесла Эл, взмахнув волшебной палочкой.
Белый луч, сорвавшийся с ее кончика, озарил коллектор короткой вспышкой. Венди толкнуло назад, и вслед за вспышкой послышался звук, с которым треснули стекла ее огромных круглых очков. Эл, крепко сжимая палочку, глянула себе под ноги.
Каштаново-рыжие волосы плавали в мутной воде.
Но не как скальп, что сполз вместе с ошметками плоти с головы Окатвии Монро. Это были… просто волосы. Они просто плавали и казались такими блестящими, красивыми и просто чуть промокшими.
Эл ошатнулась, направляя свет телефона вниз. В темноте раздалось звонкое шипение.
— Венди, — слабо сорвалось с губ.
Свет телефона дернулся было вверх, но оклик заставил не застыть на месте:
— Нет! Стой на месте! Не смотри! — крикнула Венди непривычно высоким нервным голосом.
Шипение не стихало. Раздалось приглушенное: «Репаро». И шлепанье замшевых сапожек по воде прочь из коллектора.
— Венди, — позвала Эл снова, когда вылезал из люка. — Я ошиблась…
Имя прозвучало как-то иначе. Сжимая влажные рыжевато-коричневые волосы парика, Эл бросилась следом.
— Постой.
Фигурка в пальто и огромном шарфе с кистями, что бились о худые ноги в теплых колготках, не обернулась.
— Венди, подожди…
Позабывшая и о метках в коллекторе, и о карте, Эл успела дотянуться пальцами до пушистого помпончика на толстой варежке. Венди обернулась.
— Что?
Тонкие змеи, покрывавшие ее голову под париком, вздыбились и зашипели. Эл, посторонившись, до последнего фонаря думала, что ей показалось. Змейки сплетались, не разобрать где чей хвост, а глаза под большими очками были полны слез:
— Я хотела сказать… — выдохнула Эл. — Вау… то есть, не это хотела сказать… но вау…
— Это я хотела сказать, — перебила Венди и, быстрым движением откинув змей за спину, крикнула. — Пошла ты нахуй, Эл Арден!
— Венди… — Имя звучало совсем по-другому, нежели раньше.
Но она умчалась, оставив в руке Эл варежку и парик. Поспешно натягивая на извивающихся змеек берет, Венди спешно сошла с тропки и спешно направилась к воротам кладбища через нестройные ряды старых могил.
Эл, комкая варежку, неловко замерла под фонарем — с тех пор, как исчезла Селеста, она отвыкла вот так вот открыто обижать людей.
Или не людей. Шипение змеек, впрочем, быстро заглушил шум проезжающего мимо автомобиля.
Рухнув на диван, Эл крепко зажмурилась. Телефон на подлокотнике и не думал пиликать, оповещая о новом сообщении. Парик, свисающий прядями с кухонной тумбы, выглядел жутко — открыв глаза и увидев его, Эл поежилась.
На столике стыла и пахла приправами лапша. Эл, не спеша ужинать, внимательно просматривала снимки из коллектора.
«Вы его проверили, нашли это и не сказали мне или не проверяли вообще?» — мучил ее вопрос. — Хоть какой-то отчет о кладбище Грин-Вуд попал к вам на стол, мистер Роквелл?»
Взгляд бледно-зеленых глаз скользнул в сторон часов.
— Не обижайтесь, если не верите мне, — затягивая на ботинках шнурки, буркнула Эл. — Будто не знаете, что не с моим крестным варианта нет не уметь взламывать замки….
И, даже не обернувшись на тарелку с холодной лапшой, трансгрессировала в Вулворт-билдинг.
