***
Серо-черные дни, похожие на странное немое кино, зрителем которого себя ощущала Эл в последнее время, летели быстро и как-то мимо, не оставляя ощущения, что она являлась их участником. Раз за разом плюхаясь на диван поздно ночью и думая о прошедшем дне, Эл слабо помнила, чем занималась и отчего так немыслимо уставала. Сегодняшний день, похожий, на прочие, немного все же притормозил и позволил Эл сфокусировать взгляд. Он даже обрел краски и будто замедлился в миг, когда стукнул молоточек судьи, и косматый могильщик Морроу, услышав приговор, состроил непроизвольно такую гримасу, что фотографы разных редакций едва не подрались, протискиваясь ближе с волшебными дымящимися камерами. Стук судейского молотка прозвучал бодряще — покруче будильника, что резким писком будил Эл на рассвете. Эл ожила и моргнула, чуть растерявшись тому, что оказалась вдруг в зале суда. И начала быстро припоминать факт за фактом, которые, переплетаясь и продолжаясь цепочкой, выстроились в происходящее перед глазами. Человека на скамье подсудимых звали Ангус Морроу, по прозвищу «Могильщик». И его, гладко причесанного, выбритого и выряженного тремя адвокатами в серый костюм с поблескивающими темными полосками, только что приговорили на двести восемьдесят четыре года заключения. Неизвестно чего ожидали Морроу и адвокаты, но выражение лица, с которым могильщик оглядывался по сторонам, было красноречивей судейского приговора. Выпученные глаза Могильщика отыскали и впились взглядом в Эл. Та и бровью не повела, лишь медленно, будто провожая поезд, помахала ему на прощание рукой. И, не сдержавшись, вдруг фыркнула, когда кандалы защелкнулись на одной руке Морроу, и слетели с туго перевязанной культи другой. Сквозь шум и вспышки, ругань и обсуждения, стучали шаги покидающих, а Эл, и сама повернувшаяся к выходу, застыла, скосив взгляд на неподвижную фигуру в последнем ряду сидений со стороны обвинения. И тут же повернула голову, в поисках запасного выхода из зала суда — пересекаться с ритуальным скульптором Венди Эл не планировала больше ни по жизни, ни в толпе к выходу из помещения. Узнавалась Венди лишь по гигантскому шарфу и не менее гигантским круглым стеклам очков. На ней был новый парик, и он был чудовищным. Драматичное каре иссиня-черных волос с густой челкой обрамляло маленькое лупоглазое лицо, делая голову Венди кукольной и яркой — парик отблескивал так ярко, будто волосы были щедро пропитаны маслом. Надеясь слиться с толпой и не привлекать внимания, Эл почувствовала на себе взгляд прежде, чем попыталась нагло прошмыгнуть из зала, расталкивая толпу. «А что, собственно, не так? Я угостила тебя кофе, ты откопала меня из могилы — равноценный обмен, на том наши пути и расходятся, что ты на меня пыришься?» — Эл недоумевала. Мистер Роквелл не раз говорил, что эмпатии в ней как в обухе топора, но Эл не спорила лишь потому, что безмерно уважала человека, умеющего предсказывать погоду по ощущению в правом колене. Но, не услышав объяснения, почему ее навык сопереживания сравнивали с мягкостью топора, Эл хмурилась и недоумевала. «Что не так?» — думала она, ожидая лифт. К которому умудрилась пробраться первой, минуя волшебников, затормозивших у зала суда в горячем обсуждении последних сенсаций. За спиной кто-то недовольно дышал. «Может, она не узнает меня в форме?», — гадала Эл. — «А что? Мне все говорят, что без формы я похожа на бездомного наркомана, а в форме — на почетного государственного палача» — Капитан Арден, отличная работа! — окликнул кто-то. «Упади в пропасть, псина безродная», — остаться инкогнито у капитана Арден не получилось. Двери лифта отворились с приятным звяканьем. Шагнув вперед, Эл нажала на кнопку предпоследнего этажа, но лифт не успел размазать закрывшимися дверями гробовщицу Венди, которая успела заскочить следом. На памяти Эл, лифт никогда не ехал так медленно. Гнетущая тишина требовала хоть какого-то слова, и Эл выдавила: — У меня твои волосы. Парик. Я могу отправить его тебе по почте. — И подпиши, пожалуйста, на посылке адресата как «ебаная безмозглая тварь», — выпалила Венди в ответ. — Да ладно, — замялась Эл. — Ты совсем не «ебаная». — На себя посмотри в зеркало. — Могу себе позволить, я от этого не окаменею… Венди сжала кулаки и резко повернулась. Огромные стекла ее очков потрескивали, а Эл прижалась к стенке лифта. — Я стучала тебе на Морроу, вглядывалась в каждого, кто приходил к нему, чтоб узнать девушку с твоего снимка, потом выкопала тебя из могилы, уже не говоря о том, что никогда и никому так не старалась делать посмертный грим, как тебе, — шипела Венди. Из-под ее черного парика, покачивающегося на голове, шипели ей в подмогу вздыбившиеся змеи. — И все, что я попросила взамен — это немного уважения к моей работе и… — Я уважаю твою работу, ты отлично хоронишь людей. — Эл отклонила голову, когда одна из змеек бросилась вперед и едва не вцепилась ей в нос. — … и не бить меня заклинанием в лицо! — Заклинание — не труба, кости же целы… — Какая же ты сука, Эл Арден! Двери лифта звякнули и открылись на пятнадцатом этаже. Служащие, ожидавшие его, замерли в недоумении, глядя на то, как у лица капитана мракоборцев МАКУСА шипят тонкие змейки. Эл повернула голову и, поймав змею у своего лица, двумя пальцами захлопнула ей пасть. — Прошу прощения, — непроницаемо извинилась она перед служащими Вулворт-билдинг и снова нажала на кнопку предпоследнего этажа. — Хорошего дня! — звонко пожелал безликий женский голос, и двери лифта медленно закрылись. Лифт поехал вверх. Тросы скрипели. — И не трогай мои волосы! — буркнула Венди, хлопнув по бледной руке. Эл, вздрогнув, разжала пальцы, зажимающие пасть змейки. Змейка зашипела и, отпрянув, юркнула в складки вязаного шарфа на шее Венди. — Они ядовитые? — Смертельно, — коротко ответила Венди. И резким движением руки скрутив вздыбившихся змей в пучок, натянула парик. Змеи недовольно шипели и парик ходил ходуном на голове Венди, пытающейся выглядеть непринужденно. — Я не хотела тебя обидеть, — бросила Эл. — Просто так получилось… Венди хмыкнула. — Подумаешь, змеи на голове. В этом даже есть свои плюсы… — Например? — буркнула Венди раздраженно. — Ну, — Эл замялась. — У тебя нет вшей. Голова в парике повернулась к ней, одарив долгим тоскливым взглядом. Венди тяжело вздохнула и поправила очки. — Не звони мне больше. «Я и не звонила тебе», — почти напомнила Эл, но лифт, остановившись на двадцать втором этаже, звякнул и голос, приветствующий всех и каждого, торжественно объявил: — Отдела контроля тварей и популяций! Венди, не оборачиваясь на сдавленный смешок Эл, вышла из лифта и зашагала прочь. Двери лифта вновь закрылись и Эл в долгожданном одиночестве направилась в штаб-квартиру мракоборцев. И там было непривычно тихо. Общий зал был пуст. «Неудивительно», — подумала Эл, шагая меж пустых столов. — «Все силы Вулворт-билдинг брошены на караул больничной палаты, защищенной лучше, чем могильник Сан-Хосе». — Арден, — окликнул мистер Роквелл, выглянув из своего кабинета. Эл повернула голову. — Отпуск, — коротко напомнили ей. — Вон. «Ух ты, какие мы злые», — гневно подхватив со стула рюкзак, думала Эл. — «Что, пенсию задерживают?» Парящий над головой бумажный самолетик вдруг развернулся обратно в прямоугольный лист, свернулся в трубочку и залепил Эл мощную затрещину. — Да иду я, иду! — возмущенно воскликнула Эл, на ходу застегивая куртку. И, обернувшись, чтоб попрощаться, увидела в приоткрытую дверь кабинета невысокого молодого человека, ожидающего в кабинете мистера Роквелла и покручивающего трость. Сердце Эл сделало кувырок. «Не к добру», — забилось в голове. — «Ох, не к добру он всегда здесь появляется» Агент Свонсон не нравился ей не только лишь потому, что тоже разделял хорошее отношение мистера Роквелла. Было в нем что-то недоброе, за наглаженной мамой рубашкой и приятным, почти что детским лицом. Настолько недоброе, что первым в списке этого дня Эл отметила для себя проверку палаты Селесты в «Уотерфорд-лейк». Как бы та вдруг не опустела по чьему-то приказу свыше. Агент Свонсон, почувствовав пристальный взгляд, повернул голову и помахал рукой то ли в приветствии, то ли на прощание. Эл, подгоняемая свернутой в трубку бумагой, покинула общий зал и плотно закрыла за собой двери. Мистер Роквелл закрыл дверь в кабинет. — Почему она такая странная? — поинтересовался Свонсон, нахмурившись. — Видел, как посмотрела? — Как? — Строго. Прищурилась. — Это не прищурилась, это у нее глаз от удара лопатой заплыл, — вразумил мистер Роквелл, сев за стол. — А теперь повтори, потому что я первого раза не понял, что происходит. Свонсон снова посерьезнел. Его рука сжалась на набалдашнике трости так, будто тот был не деревянным, а мягким и подходящим в качестве антистресс-игрушки. — Поздно вечером, гораздо позднее рабочего дня, случайный звонок от человека, который… — Свонсон замялся. — Случайно оказался в гуще событий. — Ну понятно. — И оказывается, что вчера поздно вечером и вчерашним числом Конгрессом был принят закон о неприкосновенности вампиров, как разумной волшебной популяции. Почти единогласно, печать и точка — все, неприкосновенны. А у меня в разгаре ловля перебежчиков. Одна группа на мексиканской границе, одна — на канадской. — И как? Если закон действует уже со вчерашнего дня. — И я даю срочный отбой. Иначе уже моя голова полетит. — Это сейчас серьезно? Свонсон кивнул. Мистер Роквелл развел руками и откинулся в кресло. — Это бред. Такого закона быть не может. — Джон, он вчера принят практически единогласно. Сегодня об этом узнают все. Я слышал, что такой закон на рассмотрении, но у него не было шансов. Это просто петиция от недоумков по защите прав всего. И петиция идиотская: мол, о том, что мы угнетаем вампиров, а они на самом деле не людоеды, а хорошие и непонятые… Свонсон скосил взгляд. — Я не имел в виду конкретно каких-то вампиров. В большинстве своем они плотоядные. — Нет, ты прав, — кивнул мистер Роквелл. — Две недели мы с Локвудом сидели на малом съезде конфедерации и слушали гневные высказывания о том, что вампиры из Штатов расползлись уже почти по всей карте. — Я тоже это слушал. И у меня была задача до вчерашнего дня что-то с этим сделать, пока Канада еще не говорит на повышенных тонах. А самое абсурдное! — Свонсон сжал трость. — Ты прочитал текст закона, который я тебе отправил вчера ночью? — Это было оперативно, Иен. Но нас с тобой обоих не увезут специально обученные люди в черном за то, что ты пересылаешь фотографии еще не обнародованных законодательных актов в мессенджерах не-магов? — поинтересовался мистер Роквелл. — У меня есть ощущение, что нас могут увезти за что угодно, — честно сказал Свонсон. — Но суть. Текст закона прописывает вампирам гарантированные права. Но не обязанности. То есть… ты понял, да? Они надеются на честное слово голодной и обозленной колонии. Мистер Роквелл сложил ладони с легким хлопком. — По сути, это узаконенное уничтожение населения. — Конечно, не так категорично, но… — Да как раз именно так. Популяция растет с каждым месяцем, представляешь, что будет через год в таких условиях? А кто, скажи мне, конкретно стал пропихивать кривую петицию в законопроект? — Хелли. — О как, — мистер Роквелл задумчиво хмыкнул. — И хотелось бы удивиться, но… Иен. Сказал он так резко, не закончив мысль, что агент Свонсон аж спину выпрямил. — Тормози закон. Свонсон нервно расхохотался. — За кого ты меня принимаешь? Кто я по-твоему, правительство в одном лице? Мистер Роквелл чуть поднял брови. — То есть, — проговорил он. — Ты пришел ко мне просто посплетничать и чтоб я пожалел твои инквизиторские схемки? Он тяжело вздохнул. — М-да. Мельчает кадрами разведка. Я уж думал, у тебя есть какой- то план по спасению государства от самого себя. Вечно я грешу тем, что переоцениваю тебя, Иен. Лицо, с которым приятный парень Иен глядел перед собой на фыркнувшего директора мракоборцев, выглядело как призыв немедленно собирать вещи и покинуть страну. Пока слова директора мракоборцев не дошли до ушей важных и злопамятных людей, и в частности, мамы скромного служащего разведки. — Я пришел попросить, чтоб ты со своими школьниками не вмешивался в некоторые результаты принятия этого закона, — произнес он прохладно. — В митинги волшебников, скажем, под Вулворт-билдинг. — Понял, — кивнул мистер Роквелл. — И когда вспыхнут народные возмущения? — К концу недели. Пусть посидят пару дней тихо и без новостей. Скажем так, первая полоса, — Свонсон очертил руками большой прямоугольник. — Заголовок типа «Конгресс узаконил плотоядных вампиров. Первая положительная — приготовиться», а ниже — гороскоп на декабрь и реклама. И ни слова больше. Интрига. Мистер Роквелл восхищенно покачал головой. — Ты — страшный человек. Свонсон несогласно покачал головой и, тяжело опершись на трость, поднялся на ноги. — Кстати про страшных людей, — произнес он, застегивая пальто. — Что с культисткой? Судя по всему, проблем от нее гораздо больше, чем пользы. — Есть, над чем работать, — коротко ответил мистер Роквелл, провожая его. — Ну да, — согласился Свонсон, шагая к выходу, повернул голову в сторону волшебного макета. — Это точно. Контуров Нью-Йорка на живой карте не было видно за похожим на густое черное облако низко нависшим туманом. Растянутая над макетом тонкая сеть с поблескивающими монетками маятников дребезжала бы во все побрякушки, не будь заколдована уставшими от круглосуточного звона мракоборцами. — На сколько по Тертиусу фонит эта девка? Мистер Роквелл вместо ответа лишь закрыл глаза и покачал головой.***
— Ужасная погода. Циклон пришел откуда не ждали, как бы Статую Свободы не смыло в бухту, верно, Джули? — Точно, Кент, уровень тревоги — оранжевый. Не знаю, почему до сих пор не «красный» — наши телезрители были свидетелями того, как у нас в студии мигает свет. Но, успокоим наших друзей, Кент и Джули остаются на связи в любую погоду. — Кстати, о погоде. Время напомнить последние рекомендации агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях: сидите дома. По возможности, работайте удаленно, берите отпуск и пересидите бурю в кругу семьи. Черт с ней, с этой карьерой, оставайтесь дома: сделайте запас воды, испеките печенье и, конечно, оставайтесь на связи с нашей студией. А теперь к другим новостям, и первое, оно же главное — сто двадцатая церемония вручения премии «Оскар». Один вопрос: Джули. Ты. Это. Видела?! Эл так сильно нажала на плоскую кнопку пульта, что, кажется, намертво ее вдавила. Телевизор, висевший на стене и больше служащий пылесборником, чем средством массовой информации, умолк. Эл, подложив под голову еще одну подушку, уставилась в темный экран. Наигранно бодрые голоса ведущих раздражали еще больше, чем их счастливые лица. И без выпуска новостей было ясно, что непогода, обрушившаяся на город, не утихнет с первыми лучами солнышка. Дождь не прекращался уже третьи сутки. Улицы затопило, дороги гудели участившимися авариями и заторами, в супермаркетах уже не было ни паков с бутылками воды, ни лапши, ни, собственно, ничего. Эл знала это не из новостей — она прошлась по улице. Вымокшая до нитки, чувствовавшая холод дождя кожей, она долго ходила по пустому супермаркету, где не осталось ничего, кроме ненужных товаров для дома и рано выставленной на продажу рождественской всячины. Очередь у касс ругалась за последний рулон туалетной бумаги, чихала и шмыгала носом — еще бы, не простыть в такую погоду. Дождь барабанил по блоку кондиционера и крыше. На сильном ветру дребезжали карнизы так, что Эл то и дело вздрагивала — ей казалось, что сейчас эти металлические конструкции просто упадут кому-то на голову. Даже окна дрожали от ветра, казалось, буря хотела проникнуть в каждый метр города. То и дело мигал свет. Эл, то в темноте, то при свете, лежа на диване у забытой и разбухшей в тарелке лапши, смотрела потолок. «Прочти, когда будешь готова» — надпись на мятом конверте не менялась. «И что изменится? Готова к чему?», — гадала Эл. Но так и не распечатала конверт. Шум бури сводил с ума — грюкал внешний карниз, совсем разболтавшись, стучали в окно капли дождя, гремел гром — внезапно, раскатисто. Ветер колыхал обрывки проводов за окном, а улицу перекрыло упавшее дерево. Казалось, Селеста уничтожала город. Нарочито медленно и постепенно. «Должна ли я проведать ее?» — думала Эл. Единственное, о чем она думала вообще: и днями, и ночами, и во время заседания суда над Могильщиком Морроу. — «Как обычно делают люди?» Эл не знала. Ее тянуло в больницу ровно так же, как и утягивало обратно домой. «Кем ты туда придешь, глупая?» — потешался разум. — «Предательницей?» Уж точно не другом. Представляя себя, тупо замеревшую на пороге палаты в белом халате и с пакетом конфет, Эл фыркнула. И тут же зажмурилась. Что-то маленькое, но назойливое, как червяк, ковыряло ее нутро. «Она была рядом с тобой столько лет. Чужая, другая, она почему-то выбрала тебя своим другом и защищала до последнего дня своей воли. Может она и заслужила твои придирки и упреки, но разве не заслужила, чтоб ты просто немного побыла рядом?» — твердило что-то противное и ядовитое. Ноги в мокрых кроссовках казались тяжелыми, а джинсы промокли до самых дыр на коленях и противно липли к коже — трансгрессировав и сделав меньше десяти быстрых шагов до больницы, Эл чувствовала себя так, будто переплыла Мексиканский залив. Рядом с больницей дождем затопило все, и небольшая аккуратная лужайка у главного входа просто плыла. В размокшей земле и глубоких лужах едва виднелся грязный газон. До крыльца путь преграждала огромная глубокая лужа, и Эл, переступив ее в один гигантско-широкий шаг, ощутила прилив к чувству собственного достоинства, наблюдая за тем, как дежурные сестры, мокрые, как воробьи-коротышки, совершают прыжки в длину и все равно не допрыгивают. В больнице ничего не напоминало о непогоде, обрушившейся на город. Стоило двери захлопнуться, как раскат грома мигом стих, прервавшись. В больнице было очень светло, тепло и спокойно: в окна не стучал дождь, не гремели на ветру козырьки, а гром и молния бушевали, казалось, где-то далеко отсюда. Эл стянула капюшон и, задрав голову, восхищенно присвистнула. — Ничего себе, вы заморочились, мистер Сойер. Сомнений не оставалось — вопреки сомнениям очень многих (и даже черт с ней, с сомнительной биографией наемника! Лицо, обеспечивающее защиту государства от темных сил, выглядело не слишком… презентабельно), Сойера на постоянную работу в штат ликвидаторов проклятий пригласил лично мистер Роквелл. Тот, казалось, собирал под крышей Вулворт-билдинг коллекцию очень дотошных к своей работе людей. Потолок больницы, пандус и окна были оплетены едва заметной паутинкой серебристых нитей, на которых поблескивали похожие на мелкие монетки маятники и еще более мелкие бусины черного агата. И все это, необходимое для защиты здания, было спрятано в растянутых рождественских гирляндах, остролистовых венках, фонариках и блестящих игрушках. Дребезжание маятников скрывал мелодичный перезвон развешанных колокольчиков, а сияние рун на стенах подсвечивалось мигающими гирляндами. В больнице витала не паника, а рождественское настроение, и с приказом обеспечить защиту, но не поднимать панику ликвидаторы проклятий справились на «Превосходно» с пятью плюсами. А начальник ликвидаторов, похожий скорей на злого Крампуса, чем на доброго Санту, нашелся на третьем ярусе пандуса. Мистер Сойер стоял, опираясь на оплетенное гирляндой ограждение, глядел на результат своих трудов и ковырял ложечкой в ядовито-зеленом больничном желе. — Грандиозно, — признала Эл, поднявшись на третий ярус. — Сколько вы это цепляли? — Сутки, — произнес Сойер. — Это сетку с маятниками. Эл снова присвистнула. — А остальное — еще часов пять. — Сойер обвел ложечкой гирлянды и игрушки. — Круто. Представляю, как вы будете потом все это снимать. Мистер Сойер повернул голову. — А ты любишь делать больно, Арден, молодец, — буркнул он. — Я не буду это снимать — когда придет время, уйду в отпуск. Пусть Роквелл снимает, стремянку ему выдадут. — Ему нельзя, у него колено. — Тогда сама полезешь. — Мне тоже нельзя, у меня гемофилия. — Ну еще бы, сборная хромых и больных Вулворт-билдинг, — хмыкнул Сойер. — Не знаю, кто будет это снимать. Но вон ту, видишь, с паровозиками… Сойер указал шишковатым пальцем на гирлянду, украшавшую вывеску отделения неврозов, истерий и помешательств. — Надо вернуть домой к Рождеству, не то жена и дочки меня на ней повесят. Так что пусть девочка из культа быстрее выздоравливает и помогает, до Рождества паровозики надо снять, а они прячут два метра сетки и шесть маятников. Эл скосила взгляд в коридор. — А с ней можно поговорить? — Конечно, почему нет. Если получится из нее выдавить что-то — будет хорошо. — Она молчит? — Не молчит, — протянул Сойер. — Но и не болтает. — Вы с ней говорили? Сойер кивнул. — И не раз, она только со мной и говорит. — Почему? — Ну, почему. Многие боятся подходить. А некоторым лучше и вовсе держаться подальше, — Сойер пожал плечами. — А я спокойно. «Сойер был тем, кто из подземной тюрьмы сделал то, чем стал в итоге лабиринт Мохаве. О чем вы могли говорить вообще?» — Эл недоумевала. И глянула на Сойера не без тревоги. — Не боитесь? — Я тебя умоляю, Арден, меня проклинали раз больше, чем тебе лет. От меня Круциатус рикошетом бьет, что мне станется? Осторожничать, в общем-то, правильно, но как-то знаешь… и пекинес поверит в то, что он — волкодав, если от него все время шарахаться. Эл снова глянула в коридор. — Так… можно туда? — Иди, только осторожно. И вот еще. — Сойер похлопал себя по многочисленным карманам брюк. — Сейчас. Ага! И, вытянув из кармана крохотный пакетик, протянул Эл. В пакетике поблескивало тонкое золотое колечко с маленькой жемчужиной. — Где вы его нашли? — ахнула Эл. — Да все в той же квартире, где она отравила тех женщина, — ответил Сойер. — Оно совсем чистое — даже на единицу не фонит, я проверил. Держи, может разговорится охотней. Эл, сжав пакетик направилась в коридор. Коридор сиял — начерченные на стенах руны хоть и были тоже старательно скрыты за гирляндами, мишурой и остролистовыми венками, а все равно сияние было совсем не праздничным. То ли изначально зная, что все эти украшения — лишь обманка, чтоб скрыть детекторы темных сил от любопытных глаз, то ли заранее себя накрутив, Эл чувствовала в коридоре что-то нехорошее. Воздух был тяжелый, будто зудящий, и жужжание маятников над головой заглушало рождественские колокольчики. И кроме этого жужжания, негромкого, но дребезжащего, неприятного, не было слышно больше ничего. Коридор был тих, и в нем стояла действительно звенящая тишина. У двери в палату Эл замялась. «Как это будет?» Что сказать Селесте, она не знала. И провидение подсказывало, что это было плохой идеей — круглая ручка втянулась в дверь, как поплавок в воду, вход в палату стал очевидно закрыт. Потоптавшись у двери, которая напоминала контур прямоугольника в глухой стене, Эл сунула руки в карманы куртки. «Это было плохой идеей», — не переставала думать она. — «Тебе не о чем с ней говорить. И захочет ли она даже пытаться?» — Привет, Эл, — прозвучало из-за закрытой двери. Такое знакомое и деланно-бодрое. Так сонная, гулявшая допоздна и с явным похмельем Селеста здоровалась по утрам, когда трезвонящий будильник заставлял просыпаться на ненавистную Эл работу в магазин. Спавшая на диване Эл всегда просыпалась раньше, от воющего будильника в соседней комнате и, не подавая виду, наблюдала за тем, как заспанная, опухшая, дрожащая в ознобе Селеста, хромая на обе ноги и не вписываясь в дверные проемы, ковыляла на кухню, пить воду из-под крана. И затем, хрипя и чертыхаясь, ползла в ванную, где пропадала на полчаса, и затем, как диснеевская принцесса в сопровождении поющих птичек, широко распахивала дверь и будила Эл окончательно своей сияющей красотой, бодрым голосом и задорной готовностью провести еще один день великолепно. Эл усмехнулась. И, сняв рюкзак, опустилась на пол рядом с дверью. — Привет. Подтянув к груди колени, обтянутые джинсами, дырки на которых расползались еще шире, она услышала, как там, в палате, шаркнуло что-то. Так близко и отчетливо, будто там, за тонкой перегородкой двери, по скользкому плиточному полу скрипнула мягкая подошва удобной обуви, натянулась на согнутых коленях просторная больничная одежда, зашелестели по дверному полотну длинные волосы, и Селеста тоже уселась на пол. Эл вздохнула. О чем говорить — она не знала. Кем-то были придуманы шаблоны участливых вопросов, и… — Как ты? И это прозвучало глупо. — Нормально, — ответила Селеста за дверью. Эл кивнула. — Ты плохо выглядишь, — донеслось позади. — Ты тоже, — честно ответила Эл. — Ну то есть, нет, тебе очень идет это все… просто ты б поспала, Эл. Эл невесело хмыкнула. «Как только ты остановишь бурю, и мне над ухом перестанет грохотать разболтанный внешний карниз» — Да, — протянула Эл. — Надо бы. А ты… Должно было быть что-то, что сказать в смягчение правды о том, как выглядела Селеста, но фантазии Эл не хватило. — Как думаешь, — протянула Селеста. — Два сантиметра в бедрах ушли? — Да, я думаю, да. — Здорово. Значит, я пройду этот гребанный кастинг. Эл тихо рассмеялась. — Какой именно? — Да любой. — Ну и правильно. Будет чем заняться, когда все это закончится. — Эл, это никогда не закончится. — Голос Селесты не посерьезнел, лишь прозвучал чуть тише. Ковыряя дырку на джинсах, Эл чуть кивнула. — Ты будешь в порядке. Ты обязательно отсюда выйдешь. За дверью засмеялась Селеста. Тихо, не заливисто. — Ну да. Оглянись, Эл. Приговора не было, а я уже в тюрьме. Эл оглядела поблескивающую сетку над потолком, скрытую, но все же видневшуюся из-под мишуры рождественских гирлянд. — Селеста. — М-м? — Прости меня, — Эл повернула голову в закрытую дверь. Из палаты донеслось едва слышное ерзанье — снова длинные волосы терлись о закрытую деревянную дверь. — Перестань, — легко отмахнулась Селеста. — Так должно было быть. — И вот ты здесь. — И мы обе на своих местах. Эл снова обернулась, забыв, что их разделяла дверь. — Ты знала? — выдохнула она. — Что я выдам тебя мракоборцам? — Ну конечно я знала, что однажды это случится, Эл. Или что ты думала, будет после того, как ты закончила бы Брауновский корпус? Вернешься ко мне, мы быстренько найдем запонку, победим культ и найдем маховик времени, вернемся домой, ты покажешь папе диплом и скажешь: «Выкуси»? — Селеста там, за дверью, наверняка легко прикрыла глаза и улыбнулась. — Иногда логика надежней ясновидения, да. Эл осеклась. Она вообще не думала. — Все случилось так… тупо. Я даже не закончила этот корпус. Знаешь, как я оказалась в Вулворт-билдинг? — М? — Прыгнула в окно, упала на Роквелла и сломала ключицу. Он меня подлатал и угостил чаем, а я за это сдала ему нас, миссию и будущее. — Блестяще, Эл. Конспирация — наше все. Эл рассмеялась. — Но, — Селеста тоже. — Ты права, это было действительно тупо. Но, знаешь, когда мне удавалось за тобой подглядывать иногда… ты никогда и нигде не была настолько на своем месте, чем рядом с Роквеллом, в этой форме и в этом здании. — Да? — Точно. Снова повернув голову, на сей раз в другую сторону, туда, где начинался коридор и виднелся пандус, Эл проводила взглядом парящую по воздуха нагруженную тележку. Тележка осторожно, не плеская зелья в колбах, скрылась за поворотом. — Он уже говорил с тобой? — Роквелл? Эл кивнула, не сразу сообразив, что ее молчаливой реплики Селеста видеть не могла. — Нет, — ответила Селеста. — Со мной говорит Сойер. Он иногда заходит и приносит журналы. — А остальные? Тебя не опрашивали? — Только через закрытую дверь. Но защитные чары блокируют шум, и я никого не могу слышать. Они так думают, — фыркнула Селеста. «Чего они боятся?» — гадала Эл. — «Что она с порога переломает им кости или нашлет смертельную хворь?» Но сама сидела под дверью, думая обо всем, кроме того, как открыть палату без дверной ручки. — Меня сначала спрашивали про лабиринт, — поделилась Селеста. — Сойер спрашивал, как я смогла в нем использовать магию, если единственное, что могут делать там узники — медленно и ежедневно умирать. «Пиздец», — смиренно подумала Эл. В принципе, можно было уже ходить по Вулворт-билдинг и скидываться ликвидатору проклятий на пышные похороны. — Я сказала, что в защите лабиринта была брешь, поэтому Адское пламя и смогло прорваться. И он спрашивал, где именно была брешь. Знаешь, как он удивился, когда я сказала, что это был котел — он был в центре лабиринта и до него не доходили щитовые чары. Он был точкой, от которой расставляли щиты, но сам не был защищен и не подпадал ни под один из слоев, — пояснила Селеста. И добавила с гордостью. — Сойер прозрел. И спрашивал, где я училась… Сердце Эл упало. Взять Селесту на капельку похвалы, значило брать блокнотик и записывать вслед за ней, все, что она в порыве хвастовства может наболтать. — И что ты ответила? — Что я не училась, я — модель. Эл расхохоталась вдруг так, будто впервые услышала необычайно смешной анекдот. «Мы в дерьме» — билась страшная мысль, от которой хотелось смеяться. — «Щас Сойер разглядит, в ней коллегу и начнет задавать вопросы. А, погоди, он уже разглядел! Она ведь отправила ему карту кладбища с метками, только ему понятными». Эл кашлянула в сторону. — Мы в дерьме. — Что? — Селеста не услышала. — Говорю, а о чем еще тебя спрашивал Сойер? Селеста постукивала пальцами по двери. Эл, слыша тихий мягкий стук, отпрянула — казалось, пальцы барабанили ей по спине. — Очевидно же, о том, что всем здесь интересно. Где ребенок. — И… — Эл попыталась, чтоб ее голос звучал нейтрально, но прозвучал он по-глупому бодро. — Что ты ответила? Повисла неприятная тишина, сквозь которую жужжание маятников казалось едва слышимым скрежетом лезвия по стеклу. — Наверное, он умер, — ответила Селеста бесцветно. — Я так подумала. Он не кричал и был каким-то синим. И очень маленьким. Вообще не как в кино. Эл дернулась от пробежавшего под курткой холодка. — Сейчас я понимаю, что поступила плохо. Надо было хотя бы дать ему имя. У всех должно быть имя, правда? — Ты… оставила его где-то? — Да, дома. Может, он до сих пор там, но не знаю. Соседка кричала, что вызовет полицию. — Мне очень жаль. Причмокнули губы за дверью. — А мне… честно говоря, я ничего не чувствую. Вообще, ни к чему, ни к кому. Мне даже не страшно, представляешь? Только холодно. Здесь холодный пол. Эй. Эл обернулась в стену. — Наверное, я еще большее чудовище, чем меня здесь считают, — рассмеялась Селеста. Ее тихий смех заставил маятники в коридоре болтаться сильней. — Ты не чудовище, — ответила Эл. — Просто… «Что просто?» — уточнил здравый смысл. — С тобой случилась чудовищная история. Смех стих. Эл, спохватившись, разжала кулак, в котором комкала маленький теплый пакетик. — У меня есть кое-что для тебя. — Да? Скажи, что это чизбургер. — Нет, не он. — Черт, — протянула Селеста. — Ну, ладно. Сойер обещал принести мне меню из «МакДональдса», если я расскажу про то, что случилось с Октавией Монро. Эл молча опустила пакетик с кольцом и протолкнула пальцем в щель между дверью и полом. Пакетик с той стороны подтянул в палату мелькнувший на миг палец. Даже через закрытую дверь и тихий выдох, Эл почувствовала, что Селеста впервые за весь разговор улыбнулась искренне. — Где ты его нашла? — Не я. Оно осталось в двести второй квартире. — Спасибо. — Пакетик зашуршал. — Не думала, что ты его узнаешь. — Шутишь? Оно все это время помогало мне узнавать тебя. Снова повисла пауза. — Что это за кольцо? — спросила Эл. — Я… «Проткнула тебя ножницами, когда не увидела его на твоем пальце, и это спасло мне жизнь» — прозвучало бы ни разу не травмирующе психику еще больше. Эл не стала развивать мысль. — Что в нем за магия? — Оно обычное, — сообщила Селеста. — Его подарил Ал, когда мне было… очень давно, короче, еще до Ильверморни. После того, как родители разошлись, и мы с мамой должны были уезжать из Калифорнии на другой конец страны. Эл вскинула брови. — Я не хотела уезжать, но не то чтоб у меня был выбор…конечно, позже я поняла, но тогда мне хотелось домой, и чтоб все было, как раньше. И Ал подарил мне на прощание это кольцо. Он сказал, что это волшебное кольцо, и в нем волшебная и редкая жемчужина, которая называется azul celeste из-за своего цвета. Как мое имя. Аzul celeste — это такой цвет, как… За дверью защелкали пальцы. — Как ясное небо, как… — Ну понятно, синий. — Пиздец, Эл, синий. У тебя цветовой спектр в три оттенка: серый, белый и говно. А, пардон, в четыре оттенка — еще ж синий. Селеста протяжно цокнула языком. — Это красивый цвет. И совсем не синий. И Ал, сказал, что кольцо волшебное, и всегда поможет мне, где бы я ни была и как бы меня не звали, оставаться той Селестой, что родилась у океана в Калифорнии у родителей, которые всю жизнь ее ждали и любили. — Это… трогательно. — Да, еще бы. Мама даже всплакнула. Нет, на самом деле, это из-за аллергии у нее слезились глаза. У нее на Ала была аллергия, серьезно, всегда. Но все равно было трогательно, — улыбнулась Селеста. — Я поверила в эту легенду о волшебном кольце, и долго верила, но потом только поняла, что Ал, как всегда врал. — Вообще очевидно. Жемчужина белая, никакая не… azul celeste. — Она была azul celeste. Ал покрасил ее лаком для ногтей. Эл подавилась смешком в кулак. — Эл. Селеста вдруг посерьезнела. Так резко, внезапно, будто что-то в ее горле заставило голос прозвучать ниже и растерять беспечные нотки ностальгии по прошлому. — Я знаю, зачем ты здесь на самом деле. Все в порядке. Эл медленно поднялась на затекшие ноги. — О чем ты? Я пришла к тебе. — Ты пришла узнать, что я успела разболтать на допросах. Все хорошо. Пока все под контролем. По спине Эл пробежали мурашки. — Чем больше я расскажу, тем быстрее МАКУСА решит от меня избавиться, — прошептала Селеста. — Я потяну время. — До чего? — До того, как придумаю, что мне делать. А теперь слушай меня, — в дверь со стороны палаты чуть хлопнули. Эл приблизилась и прижала ухо. — Через две минуты на пандус поднимется Сойер, и не будет спешить зайти в коридор — он хочет немного нас послушать. Иди домой. Сейчас. Эл, кивнув, подхватила с пола рюкзак. И, как в первые дни в Вулворт-билдинг, когда мистер Сойер наводил на нее ужас, поспешила прочь. Но, замерев, обернулась на скользнувшей по полу подошве кроссовок, когда услышала негромкое: — Эл. Та сжала лямку рюкзака на плече. — Я тоже по тебе соскучилась, — раздалось из-за двери. Сжав тонкие губы в линию, Эл сдавленно кивнула и бросилась прочь, будто в пустом коридоре за ней гнались. — Молчит, зараза, — бросила она, спешно спускаясь с пандуса, столкнувшись с поднимающимся на третий этаж Сойером. — До свидания! Мистер Сойер, сжимая бумажный пакет, соблазнительно пахнущий вредной едой, рассеянно махнул рукой и обернулся вслед спешившей покинуть больницу Эл. Встреча случилась, облегчение — нет. В ту ночь Эл снова не сомкнула глаз. Буря за окном не утихала, и карниз гремел так сильно, что сомнений не оставалось — к утру его вырвет вместе с частью конструкции окон. Не представляя, как Селеста будет вилять на допросах, и уж точно не надеясь на ее смекалку, Эл приготовилась к худшему, и почти с ним уже смирилась. «Ну узнают все, что мы из будущего, ну и что? Что случится?» — думала она с вызовом, подбадривая себя. Не подбадривалось. Догадки были хуже ожидания. На следующий день, когда Эл, мокрая, как псина, от проливного дождя, явилась в больницу снова, то застала, что называется «полный сбор». Ничего хорошего это явление не обещало — судя по тому, что на сей раз третий ярус запололнили не только ликвидаторы, но еще и мистер Роквелл в сопровождении дежурных мракоборцев, сегодня Селесте предстоял серьезный допрос. Не зная, что больше погружало ее в околокоматозный ужас: факт того, что Селеста разболтает все, или перспектива мистера Роквелла надвое хрустнуть, как тростинка, стоит ему перешагнуть порог палаты бывшей узницы лабиринта Мохаве, Эл вверх по пандусу плелась, как на казнь. Но что-то было не так. Шум знакомого голоса подействовал очень отрезвляюще. Эл завертела головой, вспоминая, кому мог принадлежать этот голос: низкий, приятный, но резкий: как в произношении согласных звуков, так и в словах, которые выплевывал в адрес ликвидатора проклятий мистера Сойера и его измученных наблюдением коллег. — … в каком месте это «хорошая идея»? Эл подавилась выдохом, лишь увидев. «Рената», — ахнула она. Никого больше, чем ее, Селеста не могла ждать в этой больнице! Рената! Эл просияла. — Заварили кору дуба, принесли тазик с водой — охренеть лечение, Ей нужна нормальная помощь, нормальные врачи, а не эти эландеровские ссыкуны. Ушли нахуй отсюда! — гаркнула Рената, и обернувшиеся на нее два целителя ускорили шаг по направлению прочь. — И что это за лютня звучит внизу, здесь что, на третьем этаже держат культ, а на втором — празднуют юбилей? — Это не лютня, это пророк-мессия играет на мандолине… — То есть, что придурок с лютней — это пророк, вы знаете, а то, что девчонку в палате, за которой вы все «пристально наблюдаете», от воспаления колотит — это вы не заметили! — Кто тебе разрешил открывать дверь в ее палату? — Бог мне разрешил, он дал мне руки, которые сейчас сделают тебе так больно, что ни один врач не склеит то, что уцелеет. Рената, и сама похожая на врача в своем широком кремово-белом пальто и таком же под ним мягком ангоровом костюме, была ниже мистера Сойера на две головы. Что никак не сказалось на угрожающей позе, в которой она застыла, тыча пальцем ему в грудь. — Она под защитой. — И я сидела под точно такой же. Оглянись, она сама ее разбалтывает, эту защиту. Может надо было сначала успокоить девочку, и доказать, что она действительно в безопасности, а не запирать в вольере и развешивать эти гирлянды? Мистер Сойер глядел на нее сверху вниз и устало, как на беспокойную и гавкающую уже не первый час чихуахуа. — Что ты лезешь, куда не надо? — мирно спросил он, тактику Ренаты разгадав в два счета и посчитав, что такого противника на ее поле брани, не переругать. — Все как надо, под контролем. Рената хмыкнула и уперла руку в бок. — Так, если все под контролем, давай, открывай вольер, запускай мракоборцев на допрос. Или все же не уверен, что она их одним махом на пороге не сломает? А, подмастерье пидора? Просто напоминаю, — произнесла она. — Эта девочка растрясла каждый камешек тоже «отлично и надежно, на сто процентов защищенного» лабиринта Мохаве. Может надо было попытаться наладить с ней хоть какой-нибудь контакт? По-человечески? — Именно это мы и пытаемся делать. — Тогда почему целитель был у нее только один раз? Кстати, о пидорах. — Рената подняла взгляд. — Роквелл, иди сюда. Эл искренне жалела их всех. Нрав Ренаты Рамирез был и в треть не таким елейным, как она помнила из прошлой жизни. Она была надменной сволочью с таким раздутым эго, что то с трудом умещалось в ее хрупком теле. Она вынесет мозг всем, выест чайной ложечкой, выбесит и высосет остатки сил из усталых ликвидаторов проклятий, мракоборцев, и целителей. И хоть все они не сидели без дела, и не заслужили гневного клекота, Эл ощутила едкое удовлетворение. Всем будет мало место, все будут виноваты, и все, даже она сама, сейчас получат отменную порцию гадостей и угроз, но сегодня же у Селесты в палате будет и теплый пол, и свет, и личный целитель, и горячий бульон на ужин. — А ты… некрасивый мальчик! — Рената обернулась и ткнула в Эл ладонью. — Селеста, Селеста, ищите Селесту, помогите Селесте, а что ж ты, сука такая, пришла, на пятый день, здравствуйте? Какого черта я здесь ору на всех, а не ты, я здесь ни разу не самая сердобольная! О, тихо все, сексуальная революция приближается. Мистер Роквелл подошел с таким выражением лица, будто уже прикидывал траекторию, которую опишет Рената Рамирез, когда он выбросил ее в окно. — Что, скажи, пожалуйста, — очень терпеливо произнес он. — Ты здесь делаешь? Рената, подустав кричать, отдышалась и сдула с лица темную прядь, выбившуюся из заправленных за высокой ворот свитера хвостика. — Я посетитель пациента, — тоном, полном священного негодования, произнесла она. — Ну, как пациента… слово «пациент» подразумевает оказание помощи… — Как ты узнала? — резко оборвал мистер Роквелл. Рената надменно вскинула брови. — Знаешь ли, у меня есть на верхушке вашего гнилого государства очень влиятельные связи. Один звонок, и ты на первой космической просто бежишь нахуй, ты меня понял? — Здесь не змееусты собрались, мы на кобрячьем не понимаем, — проговорила Эл хмуро. Рената обернулась. — Что ты сказала? — Что слышала. — Один звонок, и ты безработная! — Один апперкот, и ты нахуй летишь с пандуса, — прорычала Эл, нависнув над задравшей голову Ренатой. — Как тебе такие связи неба с землей, ты, полторашка… темного нефильтрованого… — Арден! — гаркнул мистер Роквелл, спохватившись. Эл умолкла, но не отвела взгляда, с которым красноречиво поясняла Ренате, что с ней будет, если в сторону ее начальства тон отклонится от почтенного придыхания хотя бы на один децибел. Рената прижала руку к груди и медленно покачала головой. Ее большие глаза блестели от слез. — Просто… пришла навестить человека, и на меня так накинулись, — прошептала она оскорбленно. — Солдафоны из штаб-квартиры мракоборцев… Я иду к главному целителю. — Ага, и нахуй по дороге сходи, не забудь, пожалуйста. — Арден! — Мистер Роквелл снова вскинулся. — Да я уже пять минут как молчу, что вы ко мне постоянно придираетесь, — возмутилась Эл, скрестив руки на груди. Она и сама бесилась, и возможность выругаться была как нельзя кстати. Дождь снова усилился — уровень воды, покрывающий тротуары, поднялся до самых щиколоток каждого, кто в такую погоду рискнет выйти из дома. Свистел ветер, мотыляя обрывки проводов и ломая деревья, пиликали сигнализациями автомобили, трещали окна и разносилась по дорогам размытая грязь. Раздражена была Эл — она снова маялась до ночи бездельем и тревогами, не спала до рассвета и вымокла насквозь за десять шагов от точки трансгрессии до больницы. Раздражена была Рената — ее дорогое кремового цвета пальто казалось ослепительно чистым, но едва заметные капли грязи все же виднелись в самом низу у подкладки. Вдобавок, Рената заметно мерзла, не перенося любую погоду, холоднее двадцати градусов тепла: она то и дело потирала руки и ныряла подбородков в мягкий ворот свитера. Раздражен, до точки кипения, мистер Роквелл: выслушивающий по сотне претензий в час, он как мог сохранял образ человека, который держит контроль над ситуацией стальной хваткой, но контроль ускользал — ни от мистера Роквелла, ни от кого-либо еще Эл так и не услышала ответа на вопрос «что делать с Селестой?». Раздражен больше всех на свете был главный целитель больницы по имени Джулиан Пэйлор — к этому человеку в кабинет выстроилась очередь из недовольных сотрудников больницы и пациентов, которые все возмущались лишь гнетущей атмосферой, что нагоняет круглосуточный дозор мракоборцев и нелицеприятного ликвидатора Сойера. Раздражены, измотаны и повязаны бьющимся нервом в сплошной ком ярости были, казалось, все. Кроме мистера Сойера. Вот уж человек-дзен, ковырял ложечкой в зеленом больничном желе, периодически бросая мирное «тихо-тихо» всем нервным и кипящим. А буря усиливалась. — А-а, все, так бы и сказали, секретная операция, все, все понятно, — Рената закивала и поутихла. — Конечно, пусть сидит в этой палате, пусть ее не кормят, не лечат, все ради людей… Ее пальцы, блеснув тонкими ободками едва заметных колец, расстегнули сумочку. — Без вопросов, все правильно… одну минуту, у меня здесь просто клондайк. — Рената копаясь в сумочке, цокала друг о друга тюбиками помад и звенела связкой ключей. И, повозившись, достала мобильный телефон. — Роквелл, все, конфликт исчерпан, все правильно делаете, так держать… три секунды, хорошо? Мобильный телефон прижало к уху плечо, а Рената, застегивая сумочку, проскороговорила: — Роза? Ты сейчас просто охренеешь от государственного произвола МАКУСА и условий содержания женщины в больнице… Мистер Роквелл, вмиг посерев, дернулся, но Рената успела отскочить. — Убери руки! Все видели?! Роквелл не только самодур и деспот, он еще и телефоны ворует. — Рената вытянула шею и посерьезнела: ее тон от истерически высокого снова начал звучать привычно низко, отчетливо и негромко. — Ты думаешь, я пожалею твои нервы? Я ни одного человека здесь не пожалею. И если девочке в палате не будет оказана нормальная помощь, и не будет нормального отношения, по моим меркам «нормального», а не по твоим, я это выношу сначала в одну редакцию, потом в другую, потом Розе Грейнджер-Уизли, а потом, когда тебя размажет народным гневом, я тебе дом сожгу. Очередную склоку прервал раскат грома, да такой сильный, что на миг потухли все свечи на этаже. Зловещее эхо прозвучало в каждом углу здания, и Эл пригнула голову — ей показалось, что сейчас рухнет потолок. Но потолок уцелел, и свечи вспыхнули снова, а на миг застывшие люди на пандусе продолжили движение, с опаской поглядывая вверх. Рената, закрыв лицо рукой, медленно потирала виски. Ее бордовые губы напряженно сжались. Мистер Роквелл, повернув голову, проговорил: — Поговорю с Пэйлором. — Спасибо, — бросила Рената удивительно беззлобно, проводив его взглядом. Голос ее прозвучал чуть сипло. — Давно так не орала, — тихо и удивляясь собственным способностям, проговорила Рената и, сунув свисающий пояс пальто в глубокий карман, отошла с пути пролетающей по воздуху тележки с полотенцами. Мистер Сойер, уперев руки в пандус, наблюдал за тем, как внизу негодовал главный целитель Пэйлор. — … а я еще раз говорю: забирайте ее отсюда и что хотите делайте. Я не могу приказывать людям рисковать своей жизнью и заходить к ней в палату… а они работают, эти обереги? — Все правы, все спорят, — вздохнул мистер Сойер, и дежурные мракоборцы, тоже наблюдающие за очередной склокой, переглянулись. Эл, даже не пытаясь слушать, отошла к залитому дождем окну. Из окна не было видно ничего, лишь далекие размытые огоньки немногочисленных работающих уличных фонарей. Рената скосила короткий взгляд, но не задержала его — быстро отвернулась, в лицо Эл не вглядываясь. — Как ты узнала? — спросила Эл. — Что Селеста здесь. Этого не было в газетах. «Немыслимым чудом не было», — забилось в голове. Рената отмахнулась — Зачем ты здесь? — А ты? — Рената снова повернула голову. Ее выразительные глаза скользнули по Эл взглядом, полным не то жалости, не то пренебрежения. — В чем смысл твоего присутствия здесь? Эл осеклась. — Я пришла… — На смену? — Нет, я в отпуске. — Неожиданное какое совпадение, — протянула Рената. — Отправить капитана мракоборцев в отпуск, когда поймали культ… все логично. Впрочем, удивления в ее голосе не было. — Зачем ты пришла? — повторила Рената. — Что ты вынюхиваешь? — Я пришла к Селесте, — резко ответила Эл. — Ты поговорила с Роквеллом, поговорила с Сойером, посмотрела на эти гирлянды, нахамила мне, ты сделала все, что можно, но не дошла до палаты. Эл сунула руки в карманы и с вызовом вскинула брови. — Боишься силы культа? — гадала Рената. — Не похоже, я помню, как мы сидели в том доме, солдат Джейн. Ты не трусиха. — Нет. — Сейчас весь этот щенячий патруль наблюдает за тем, как Роквелл делает вид, что обеспокоен состоянием Селесты, и страшно дышит на главного целителя осуждением. — Рената обвела пальцем дугу, глядя перед собой. — Путь свободен. Ты можешь зайти в палату. — Она закрыта. — Правда? Эл склонила голову. В висках билось напряжение. Рената мягко усмехнулась. — Ждешь, чем все это закончится? — Что? — Да ладно тебе, неужели не понимаешь? Взгляды встретились. Эл опустилась на скамейку. — М-да. — Рената была разочарована. — Энциклопедист — не всегда стратег. — Так объясни. — У Роквелла нет плана. Ни у кого нет. Никто не знает, что делать с Селестой, правосудия для культа нет. Ее не удержит ни один лабиринт — уже проходили. Никто не знает, когда она взбрыкнет снова, и чем все обернется на этот раз. Никто не хочет брать на себя тяжелые решения, и как будет всем удобно, если Селеста просто умрет в своей палате от естественных причин. Правосудие без судей. — Глубокие глаза Ренаты будто сверлили во лбу Эл дыру. — Все всё понимают. И даже Селеста. Только ты тупишь по ходу. Или хочешь верить, что не понимаешь. Эл сжала руки на дрогнувших коленях. Рената, тоже сев на край скамейки, задумчиво покручивала тонкие кольца на пальцах. — Он не поступит так. — Он поступает так, как должен. Не все правильные решения кажутся действительно правильными. — Еще скажи, что согласна с тем, что это правильное решение. — Да. — Рената кивнула. — Для культа не может быть приговоров, тюремных сроков и камер. Если бы жрицу в конце концов не уничтожат на месте, а будут долго и нудно судить, я разочаруюсь в МАКУСА еще больше и пущу в Вулворт-билдинг газ. Она хмыкнула. — Тогда почему ты защищаешь Селесту? — выпалила Эл. — Если для культа нет правосудия, если Роквелл прав, почему ты только что бросилась защищать Селесту? Рената приоткрыла рот. Ее лицо выглядело растерянным, но лишь секунду. — У нас разные правильные решения, — просто ответила она. Идиотская, но страшная в своем звучании мысль озарила Эл. Та, глядя то на пальцы, покручивающие кольца, то на ворот кремового пальто, то в скуластое лицо, на котором блестели большие темные глаза, во взгляде которых не было ни капли прежнего раздражения и осуждения, а лишь смиренное спокойствие. Такое же, как тембр голоса, звучавшего низкой бархатной мелодией — не так, как у пандуса, иначе, легко, спокойно, знакомо… — Ты помнишь меня? — прошептала Эл. — Рената? Рената задержала недоуменный взгляд. — Конечно, помню, ты бегала по моему дому в трусах, верещала и махала в темноте ножницами. Припадочная, попроси, чтоб тебе выдали зарплату снотворным, тебе надо проспаться. — Тьфу, блядь… Показалось. Эл мотнула головой, отгоняя навязчивую мысль. — Такую рожу черта с два забудешь, тебя наверное в детстве отбеливателем умывали, иначе я не знаю, где брови и что с лицом. Но если ты сведешь татуировки и проспишься, я все еще хочу сфотографировать тебя для своего бель… — смаковала Рената, восстанавливая внутренние силы своим излюбленным способом. Но вдруг ее ехидный поток прервал звук громового треска, с которым спираль пандуса, показалось или нет, зашаталось. Снова потухли свечи, слышались вскрики людей и хлопки трансгрессии — больница вмиг утратила фальшивое спокойствие и праздничную атмосферу. Эл вздрогнула, когда позади лопнуло стекло, и обернулась. По окну вверх ползла длинная глубокая трещина. Зажглись светлые огоньки волшебных палочек, кто-то вновь зажигал и свечи. Целители и дежурные сестры, сжимая палочки подсвечивающие темноту, глядели друг на друга и не двигались. Больничная суета остановилась. Сверху, с потолка, сыпалась каменная пыль. Лицо мистера Сойера перекосилось, когда на потолке, который пронзила глубокая трещина, провисла часть его туго натянутой сетки маятников. — Началось, — тихо сказала Рената, и ее голос прозвучал далеко. Эл сорвалась с места прежде и уже забежала в коридор, сияющий очерченными светло-голубыми рунами. И, наткнувшись на спину мистера Роквелла, сжимающего волшебную палочку, не поверила своим глазам. И даже не обернулась на хлопки трансгрессии за спиной. Глядела лишь на дверь в ту самую палату — дверь была смята так, будто в нее со стороны коридора ударил чей-то увесистый кулак. А у двери, застыв с широко расставленными ногами, меж которых пол пробивала сквозная и крошившаяся вниз, на второй этаж трещина, стоял перепуганный мужчина. Он был, то ли в синюшном свете коридора, то ли от ужаса, очень бледен. Редкие волосы, спадающие на плечи, развевались от сквозняка. Сутулая спина дрожала, дрожали и руки, когда мужчина медленно поднял их вверх. Гриф мандолины, которую сжимала правая, казалось, под натиском пальцев, готов был треснуть. — Я, — выдохнул человек, глядя перед собой на нацеленные волшебные палочки. — Я не хотел ничего плохого… — Вяжи, — бросил мистер Роквелл, и дежурные мракоборцы поспешили исполнить приказ. — Это же пророк Гарза, — шептались где-то неподалеку. — Что здесь случилось… — Я хотел просто поговорить с ней, — лепетал пророк. Его руки, сжимающие мандолину над головой, дрожали, но не сгибались. — Утешить ее, помочь… Мандолина выпала из его рук, когда их с силой опустили и скрутили мракоборцы. И упала вниз, прямо в дыру над вторым этажом. Нога Гарзы оступилась и чуть не провалилась в дыру, но мракоборцы, дернув его по обе стороны, заставили выпрямиться и повели прочь. Синие глаза Гарзы беспокойно метались и казалось, готовы были выпрыгнуть из глазниц. Немногие уцелевшие маятники на потолке опасно заколыхались, а противное дребезжание усилилось. Длинный кривоватый нос пророка сделал пару глубоких вдохов, а пышная борода раздувалась от мелких выдохов. Давил ли пророк накатившую волну паники, или просто задыхался, испугавшись, было неясно — Гарза выглядел так, будто был очень близок к обмороку. Коридор затянула едва заметно поблескивающая пелена, делавшая воздух густым и тяжелым. Мистер Сойер, водя палочкой, медленно, но далеко вперед растягивал похожий на подрагивающее желтоватое желе слой защитного купола. Пророк, покусывая сухие губы, вертел головой. — Она проклята! — заорал он вдруг так резко, что заставил вздрогнуть. — Уничтожьте ее! Вас не защитят ни стены, ни обереги, и даже молитвы ваши останутся без ответа! Она никогда никому не принесла счастья, она родилась проклятой, и за ней следует смерть! Рука его вырвалась из захвата мракоборцев за спиной. Крючковатые дрожащие пальцы сжались на рукаве посторонившегося мистера Роквелла. — Ты знаешь, что нужно делать, Джон, — прошептал Гарза, как заведенный, тараща ясные глаза. И вдруг, дернув головой, хрипло кашлянул. Горло его сжималось и пульсировало, будто сдавливаемое невидимой рукой. Надрывистый кашель вдруг прервался на полувздохе — изо рта пророка вылетела жирная черная муха. — Селеста, — прошептала Эл, чувствуя, как и по ее щеке ползет насекомое. Первой бросившись в коридор, она дернула дверь. Дверь была вмята и не поддавалась — деревянное полотно было изогнуто внутрь палаты и трещало. Мистер Роквелл, отцепившись от пророка, молящего о чем-то, рывком дернул дверь. На миг представив, что сейчас он хрустнет под лихим взглядом Селесты так же, как пол, дверь и потолок вокруг, Эл беспомощно зажала рот руками и зажмурилась, но мистер Роквелл не шелохнулся. Палата была пуста. На плиточном полу валялось серое покрывало. По светло-серым стенам лениво ползали мухи. Эл тяжело дышала, не веря своим глазам. Кто-то протиснулся вперед, толкнув ее плечом — повернув голову, Эл увидела блестящие темные волосы Ренаты. Рената сжала руку, комкая мягкий ворот свитера. Они с мистером Роквелом переглянулись — взгляды были долгими, одинаковыми и сигнализирующими о понятном только им. Рената, сглотнув глубокий вдох, вдруг прервала повисшую тишину, жужжание мух и дребезжание маятников резким надрывистым криком: — Что вы замерли? Ищите! Ищите ее!!! Мракоборцы вздрогнули, как от дурмана пробудившись этим воплем. И бросились из палаты в коридор. Сойер вертел головой, оглядывая, дребезжащие маятники под потолком. — Выходы, окна! Двери! — кричала Рената, паникуя. Никогда прежде Эл не видела ее настолько нервной. Выбежав к плинтусу, он упер руки в его ограждение мистер Роквелл оглядел больницу сверху вниз. — Вниз! — гаркнул Сойер. — Там фон! Даже притом, что ликвидаторов проклятий мало кто понимал, Эл догадалась поднять взгляд на провисшие на треснутом потолке гирлянды и углядеть беспокойные маятники. Маятники дребезжали лишь в одном направлении — над пандусом, а те, что тянулись в примыкающий к этажу коридор, оставались неподвижны. — Ну конечно, вниз! Выход! Куда ей еще бежать, как не прочь отсюда! — не унималась Рената, подгоняя спешивших мракоборцев в спины. Эл, едва не спотыкаясь на крутом повороте пандуса, первой слетела на первый этаж и, даже не глядя на снующих по приемному отделению целеителей, толкнула главные двери. И, выскочив на залитое дождем крыльцо, завертела головой. Мракоборцы, на миг затолпившись рядом, бросились в бурю, искать. Рената, сверля спины, скрывшиеся за хлопнувшими дверями главного входа, умолкла и, пока целители взволнованно глазели в окна, быстро юркнула на ярус пандуса, спускающийся ниже приемного отделения в подвал. Вдыхая холодный воздух, пахнущий чистящими средствами, она шагала по пустому коридору с низким потолком и блестящим влажным полом, по которому скользили ботинки. Оглядываясь по сторонам и на потолок, где также звенела маятниками растянутая паутина серебристой сети, Рената копалась в сумочке на ходу. Отыскав изящные маникюрные ножницы, она взгромоздилась на пустую каталку и разрезала одну из серебряных нитей. Конструкция Сойера рухнула. Вернее провисла, как растянутая рыболовная сетка. Маятники затихли. Дверей было много. Смахнув с щеки черную муху, Рената двигалась лишь к одной — открытой настежь и жужжащую роем черных насекомых. В холодной большой комнате на узких монолитных столах лежали люди. Под простынками, которыми они были накрыты с головой, звучал тихий хрип. Глядя, как бледные пальцы судорожно сжимают край стола, а простынка ходит ходуном, Рената опустила взгляд. — Не надо. Ладонь Селесты, сгорбившейся на корточках, застыла в нескольких дюймах от пола. Длинные волосы, спадавшие низко, волочились по треснутым плиткам пола. Селеста выпрямилась. — Там, — выдохнула Рената деланно спокойно, указав куда-то вдаль. — Не самые умные ребята, но они недолго будут искать тебя по кустам. Идем отсюда. Ладонь Селесты, будто прижимаемая к полу тяжелым грузом, дрожала. — Мертвые тебя не зовут. Они никого не зовут, они мертвые. И они тебя не защитят, они просто сделают здесь еще один могильник. В центре Нью-Йорка. Вставай, помоем руки после морга, и никому не скажем, что мы здесь были. Фигуры, накрытые простынями, бесшумно приподняли верхнюю часть тел. Они словно сидели, но головы их были безвольно наклонены. Простыни на телах натягивались. Рената шагнула назад и нервно улыбнулась. — Будь у меня с собой оружие, я бы уговорила тебя быстрее, но… — В лабиринте у тебя оружия не было, — глухо напомнила Селеста. — Зато у тебя было. Ты расшатала нашу тюрьму, могла перебить всех падающими сталактитами, помнишь? — выдохнула Рената, не глядя на бледную руку мертвеца, тянущую ее за рукав пальто. — Перебить всех, забрать припасы, убить меня… было за что, правда? Но ты этого не сделала, потому что ты хорошая девочка, и никакое не вселенское зло. Неужели ты действительно хочешь устроить еще один могильник? Маникюрные ножницы резко вонзились в белую руку. Рука мертвеца разжала пальцы на рукаве пальто и безвольно повисла, торча из-под простыни. — Послушай меня, — прошептала Рената, шагнув ближе. — Люди, которые охраняют твою палату, набили на инферналах неплохой опыт. Они разберутся с тем, что ты пытаешься сейчас сделать. Максимум, чего ты добьешься до того, как тебя точно ликвидируют, это смертей нескольких, может десятка, невиновных людей в этой больнице. Это стоит того, чтоб умереть вот так? Ты ничего не добьешься, только подыграешь МАКУСА. Они видят в тебе культ и нашу бабку, не подыгрывай им. У тебя есть имя, тебя зовут Селеста, помни, кто ты на самом деле, а не кем тебя считают. Подумай. Для чего ты вывела из могильника детей, чтоб убить здесь, в больнице, других? Рената шагнула еще чуть ближе. — Пока у нас обеих есть еще минута до того, как тебя догадаются искать в морге, подумай о последствиях. Ты же все понимаешь, ты сохранила рассудок. И стала для бабки настоящим испытанием, да? — Рената улыбнулась. — Бороться, пытаться, бабку высушить в сухофрукт, чтоб вот так умереть в вонючем морге, делая то же, что и она? Какие глупости, фу Боже, идем отсюда. Она протянула руку. Селеста, опустив взгляд на вытянутую ладонь, замешкала. Рената обернулась на хлопнувшую где-то в подвале дверь. Кто-то шагал по коридору — его шаги отбивались гулким эхо. — Быстро, блядь, — прошипела Рената змеей сквозь зубы. — Собралась. Селеста, глубоко вздохнув, сжала ладонь в кулак. Мертвецы плавно опустились обратно на узкие столы. — Все, молодец, — закивала Рената, обмахивая рукой у лица Селесты. — Не надо плакать, не трать слезы, плакать можно только, если тебе за это купят золото… — Я не плачу. — И не надо, соберись, нам еще надо что-то соврать мракоборцам, а я не умею врать, уж такой человек, принципы, если что-то говорю, то от чистого сердца и бескорыстно… — Что за… — недоуменно ахнул целитель, шагнувший в морг. Селеста выпучила глаза. Рената резко обернулась, отняв руки от ее лица, и раскрыла рот — бордовые губы растянулись в букву «о». — Что вы здесь забы… — По какому праву, — выдохнула, как в горячке, Рената, прижав руку к груди. — По какому праву: гражданскому и этическому в этом коридоре нет ни указателей, ни табличек, да еще и двери нараспашку?! Где здесь, скажите, пожалуйста, нормальным людям, найти без указателей и табличек кабинет раздумий? Селеста, шмыгнув носом, повернула голову и недоуменно уставилась на аж надувшуюся от возмущения женщину. — Кого найти? — Разгрузочную, — проговорила отчетливо Рената. Целитель недоуменно вскинул брови. Селеста приоткрыла рот. — Туалет где здесь в этой больнице? — прорычала Рената. — Мы искали, заблудились, табличек нет, указателей нет, в приемной у стойки — никого. Просто. Тихий. Ужас. Я иду к главному ценителю. Ты понял? Палец уткнулся целителю в грудь. — Ты понял, да? Я иду к главному целителю, а ты, мой уважаемый, верни на место таблички. У себя дома можешь их не вешать, а здесь, на работе, будь добр, соблюдай свои обязанности, повесь таблички на двери, люди должны знать правду, ты понял меня? Рената огляделась. — И помойте здесь полы, фу Боже. В этой кладовке воняет трупами, что здесь сдохло, скажите мне, когда здесь проводили влажную уборку в последний раз? Я просто сейчас кончусь, ты хочешь, чтоб я кончилась? Целитель, растерянный, забывал моргать. — Все, гарсон, мы пошли искать нормальный туалет. С указателями и табличками. А ты. — Рената обернулась и обвела пальцем круг. — Все здесь убрать, табличку повесить и фиалку на полку поставить. Сделай мне приятно, убери здесь все и повесь табличку. Просто один звонок — и тебя здесь нет, ты понял меня? И, пока целитель моргал и пытался осознать, что произошло, Рената сжала пальцы на локте Селесты и потащила прочь. — А сейчас, — прошептала Рената, наблюдая с нижнего яруса пандуса за тем, как по приемному отделению на первом этаже расхаживают промокшие мракоборцы. — Спрячься где-то наверху и позволь себя отыскать. Под ее пальцами рука вдруг исчезла и, Селеста, растворившись роем жужжащих черных мух, снова исчезла. Рената, отряхнув руку от ощущения щекотки сотни мелких лапок, шагнула было вверх по пандусу. Но замерла, так и чувствуя на сверху пронзающий взгляд. Вжав шею в плечи, Рената задрала голову. Блеклые глаза мокрой Эл Арден, наблюдающие за ней с подъема на пандус, коротко скользнули ничем не выражающим взглядом. Рената, медленно подняв палец, прижала его к губам. Эл, моргнув в ответ, отвернулась и зашагала вверх по пандусу, больше вниз не глядя и не оборачиваясь.