***
За тёплым и солнечным днём последовала ночь. Промозглая, с мелким холодным дождиком. Всё вокруг замка накрыл белёсый слой тумана. Даже из окон башни Когтеврана не было видно совершенно ничего дальше вытянутой руки. Этот день войдёт в историю, как день, в который я впервые пошла на свидание. Хотя с таким лицом, какое у меня было, можно было идти только на расстрел. Будь у меня выбор, я бы предпочла его. — Отлично выглядишь! — этой фразой встретил меня Коровин у подножия Когтевранской лестницы. Хотя я не сменила даже мантии, не говоря о чём-то другом. «В темноте и ты неплох» — пробормотала я, после скомканной благодарности. Он выглядел и правда лучше чем обычно: без цветов, зато в чёрном официальном галстуке и приталенном пиджаке под красивой мантией. Мне показалось, что он даже уложил волосы гелем, но в сравнении с Реджисом я могла этого и не заметить. — Миледи, позволите вашу руку? — он шутливо поклонился. Отказаться было бы неприлично — это я усвоила из занятий по этикету. Так же, по словам журнала «Ведьмина подружка» (выпуск от сентября 1941 года), одолженного мне Марией, сравнивать его вслух с другими людьми — тоже было бы оскорблением. А мне хотелось. Ой как хотелось. — Я покажу дорогу, — улыбался он. — Пойдём за мной. Корвин вёл меня вперёд, прячась по кабинетам и теням. Мы чуть не попались на глаза Пиввзу и патрулирующему коридоры Аврору. То ли дело прогулка под мантией и чарами невидимости — полная свобода. — Пойдём, — звал меня Корвин. А ведь я не имею никакого морального права бояться замка в темноте. Огромная змея в подземелье? — навещаю каждый месяц. Акромантул в сундуке? — предмет дурацких манипуляций. Но каждый раз я содрогаюсь от любого шороха. Замок слишком огромен. Слишком величественен. В нём сконцентрировано столько событий, что даже страшно представить. Наверняка, будь здесь архивы, они были бы грандиозны. Личные дела, нарушения и награды, записи о болезнях и выздоровлениях, чьих-то смертях. И всё это почти за тысячу лет. Замок имеет свой необычный запах, который по ошибке можно спутать с запахом старости, но это не он. Это магия — великая и не очень. Пропитанная эмоциями каждого, кто когда-либо входил в эти стены. Замок пугает своим величием. Как будто даже проведя здесь всю жизнь, ты никогда не узнаешь его до конца. Будто каждый оставленный здесь след ведёт ко всё новой истории, которую тебе никогда не узнать. И только в ночной тишине все эти истории эхом звучат в пустых коридорах так громко, что их можно услышать. Я тщетно цеплялась за рукав Маккиннона, когда мы поднимались вверх на Астрономическую башню. Я уже решила, что заставлю его забыть всё, что здесь произошло, а потому могла не бояться ничего. Мы вышли на смотровую площадку, которая оказалась выше тумана и с неё открывался вид на звёздное небо. — Красота, — вздохнула я, опираясь на перила. — Сегодня столько звёзд! Больше, чем я когда-либо видела. Корвин подошёл сзади. — Тогда я обещаю достать для тебя одну, — заявил он. Такое банальное обещание. — Когда-нибудь я достану её сама, — я пожала плечами и перевела глаза на туманную бездну. — Или упаду вниз. — Ты о чём? — Не важно. Присядем? Должна признать, что он не был так противен мне, как в самом начале. Такой идиотский блеск в глазах и воодушевление — я ощущала только вину и сочувствие. Все ли влюблённый выглядят так жалко? Дают ложные обещания и совсем не думают, что творят. Это одна из причин, почему я никогда не влюблюсь. Не хочу чувствовать себя идиоткой. Мы сели на ящик с телескопами. Корвин снова пытался взять меня за руку, но я уже не стала отпрыгивать от него. Он точно не несёт никакой опасности. — Корвин, помнишь о чём мы говорили? — Да, — благодушно согласился он. — Я обещал рассказать тебе, что знаю о шантаже. Может, отложим это? — Я хочу услышать. — Ну хорошо. Это было за пару дней до публикации тех фотографий. Мой отец говорил с моим дядей, а я в этот момент стоял за дверью. Они говорили о твоём отце.***
«Попался в свой же капкан. Долго же мы этого ждали» — пьяно радовался один. «Отец, будь он жив, умер бы от счастья, братец. Не думал, что Карлайлу это под силу. Считал его полнейшим идиотом» «О, ты его недооценивал. Карлайл собрал целое досье, я лично видел толщину той стопки. На ней какие-то хитрые заклятья, из-за которых её не сжечь и не выкрасть. Он от неё ни на шаг не отходит. Выдвинул требование лорду Аркуру сознаться в содеянном и сдаться аврорам, иначе он опубликует сведения интересного содержания насчёт его семьи. Что там конкретно я не знаю, но он намекнул, что дело не чисто. Сказал, всю их семейку засадит в Азкабан, такие страшные вещи там творятся» «Думаешь, не врёт? Даже малолетних дочерей?» «И их тоже. Мерзкое это племя. От заразы нужно избавляться на корню. Срок он ему дал до конца третьего воскресенья сентября, до собрания в Министерстве. Боюсь, лорд Аркур уже пакует чемоданы для побега»***
А вот я не боялась. Я была уверена, что он их пакует. И тем более, что нас он не возьмёт. Карлайл — личный помощник отца. Педант и паникёр, он знает все его уловки и сам никогда на них не попадётся. А это значит, что я — труп. То есть я пока хожу и говорю, конечно, но уже мертва. Перед глазами потемнело. — Эй, эй, эй — Маккиннон придержал меня, чтобы я не упала на пол. — Не переживай так. Мы тебя спасём. Хочешь, я тебя порадую? Смотри, что я принёс. Он вытащил из кармана блокнот и открыл где-то в середине. — Тут то заклятье, о котором ты меня просила. — Посмотри мне в глаза. В эти слова я вложила всю силу своего дара. Одной жертвой больше или меньше — какая разница. Он-то будет жить. — Ты забудешь всё, о чём мы говорили. Не вспомнишь наших прогулок и этого разговора. Продолжишь относиться ко мне так же, как до того. И никогда и никому не расскажешь, что слышал. Тебе ясно? Маккиннон не отвечал. Мне нужна была эта минута молчания, чтобы принять решение. Наверное, самое глупое и отчаянное решение в моей жизни. И я уверена, что пожалею о нём ещё тысячу раз. Но другого выхода нет. Я не Том Реддл — я не смогу убедить суд в своей невиновности милой улыбкой и невинными глазами. И времени планировать и решать что-то у меня тоже нет. Осталось сделать только ещё одно дело. — Ты знаешь, отбудет ли Дамблдор на это собрание? — Да. И он, и Диппет отбудут с самого утра и не вернуться до вечера. — Хорошо. А теперь — спи. Маккиннон откинулся на стену и закрыл глаза. Я чувствовала, что мои чары слабеют. Я рывком вырвала нужную страницу из блокнота и бросила его на пол. Медлить было нельзя, ведь каждую секунду я могла передумать. Я бежала в гостиную Когтеврана не прячась и не скрываясь. Мне было просто всё равно. Накажут меня? Так ведь не убьют же. Пусть накажут. «Кто автор истории лёгчшей в основу конфликта между магами и магглами двадцатилетней давности?» — спросила меня дверь. — Да какая к чёрту… Фух… Бард Бидль. Дверь открылась. Со словами из меня наружу вырвался протяжный стон, который я сдерживала всё это время. Я схватилась за голову и пару минут стояла в оцепенении. Я правда решилась? Я собираюсь это сделать? А могу ли я отступить? Я шла уверенно подошла к камину и встала на четвереньки. На полке, спрятанный за книгами, лежал порох. Я швырнула горсть в камин и, почти без страха, опустила лицо в огонь. — Луиза… Камин в гостиной общежития над борделем. В «углу»… Вместо названия точного места, я представила его. Его и Лу. Всё, до мельчайших деталей. Родинку на щеке и волны в волосах. Цвет ковра и облупившееся покрытие. Всё, что могла вспомнить. Огонь изменил цвет, и я отпрянула. На меня смотрело лицо — то самое, которое я представляла, объятое голубоватым пламенем. — Лиззи! Так ты в порядке? Я переживала! — вскричала она. — Тише, Лу. Не сейчас. У меня есть дело. — Мне столько всего надо рассказать. Я тебя кое с кем познакомлю. Он тебе не понравиться, но постарайся меня понять, хорошо? — щебетала она. — Лу! — позвала я. — Я хочу заключить с Маркусом сделку. — Нет, — пробормотала она. — Нельзя. Он был так зол в тот день. Ты же покалечила двух боевиков! И как ты избавилась от связи? — Послушай меня. Мне нужна услуга. Нужно убрать одного человека. Это вопрос жизни и смерти! Скажи Маркусу, что я приду к нему ближе к рождеству, когда вернусь в Лондон. Я верну связь и пусть делает со мной всё, что пожелает. Я верну ему долг как он скажет. Только пусть поможет! — Ты не можешь… Он не согласится… — растерянно открывала рот Луиза и сразу замолкала. — Что за человек? Как быстро его нужно убрать? — Эрвин Карлайл. Работник Министерства. К нему в дом не пробраться — там всё нашпиговано защитой, я знаю. Нужно выманить его наружу. В Косую Аллею. Он не будет бдительным, потому что никто не решится напасть в толпе. Убрать его нужно как можно скорее. В крайнем случае — за неделю. — Хорошо, — кивнула она. — Я побегу к Маркусу. Никуда не уходи. — Не уйду. Я упала на пол и затряслась. Спазмы сжимали горло, но слёзы не текли. Я боролась с ними, не позволяя себе расплакаться. Маркус сделает что-то ужасное. Но это что-то ждёт только меня. Вальбурга и Элла будут в безопасности. Мерлин, я спасаю шкуру и самого ненавистного мне человека! И главное как! Ведь это его метод — построенный на крови и боли. Чем я лучше? Спасая его, я прикладываю руку ко всем убийствам, что он совершил до этого дня. Я посмотрела на свои руки. Мне показалось, что я чувствую, как кровь стекает по ним. Как пропитывает рубашку и кожу насквозь. Я знаю, чья это кровь. Я знаю, что мне не отмыться. Не отмыться с того самого дня, когда мне было семь лет. Не отмыться и от того, что я сделала сегодня. Может, Том прав? Я просто расставила приоритеты. Я не могу поступить иначе. Кровь сестёр на руках будет жечь в тысячу раз сильнее. Луиза вернулась через десять минут с выражением скорби на лице. — Он согласен. Возвращай связь. И Маркус просил передать, чтобы ты прочла газету завтра вечером. Всё будет сделано. — О, Мерлин мой, спасибо! — задохнулась я словами. — Спасибо! — Увидимся перед Рождеством, Лиз, — грустно ответила Лу. Огонь погас. Совсем. Я осталась в темноте одна, лёжа на каменном полу. Я стащила с руки шнурок, но боли не последовало. Или она была такой сильной, что всё моё тело онемело? Нет, её точно не было. Ни даже лёгкого покалывания. Татуировка не изменилась, но изменилось что-то другое. Будто бы во мне. Или во всём вокруг меня. Но не в татуировке. Она была всего лишь безжизненным рисунком. Но больше она не казалась мне символом причастности к чему-то большому и важному. Она была клеймом. Клеймом убийцы и воровки, рабским клеймом. Я бы не отдала его даже злейшему врагу. Но вот, я здесь. И пути назад нет.***
«Громкий случай. Работник Министерства, личный помощник лорда Аркура, Эрвин Карлайл был убит холодным оружием среди белого дня в ресторане на Косой Аллее. Очевидцы описали неизвестного мага в чёрной кожаной куртке и тёмных очках. Преступник исчез до того, как его успели схватить. Выдвигаются разные версии, но расследование пока не опубликовало всех подробностей. Интервью лорда Аркура, который в момент инцидента находился в срочной командировке заграницей читайте на страницах 9-13»
***
Когда я шла на этот разговор я знала заранее, что легче мне не станет. На меня будут укоризненно глядеть, прожигая дыру, а потом, в лучшем случае, обзовут последней дурой. Хотя Том имеет и полное право на моё умерщвление. Сама я никогда не смогу оценить всю глубину своего падения, и потому вынуждена обратиться за комментарием к самому авторитетному для меня человеку. Единственное уединённое место — библиотека. Только предложение пойти туда, или в Тайную комнату не принималось ни Лестрейнджем, ни Долоховым. Им чем бы ни заниматься лишь бы не учиться! Том уже сидел там, листая газету. — Видела? — хмыкнул он, не снисходя до приветствия. — Потому и пришла. Наложи заглушку, будь другом. Я, коротко и отвлечённо пересказала ему события предыдущей ночи. Получилось почти дословно. Любая моя попытка уснуть сегодня заканчивалась одинаково: я заново пересматривала этот эпизод со всё более и более пугающими подробностями. Кошмары всегда сопровождают стресс, и чем дальше, тем сложнее с ними бороться. Том не отреагировал никак. Мы провели пару минут в гробовом молчании. — Не самое глупое решение, — скривился он. — Ты могла бы броситься разбираться сама. — Это похвала? — с надеждой спросила я. — Это осуждение, — отрезал Том, переходя на зловещий шёпот. — Ты хоть понимаешь, насколько всё плохо? Ты знаешь, что он от тебя попросит? — Не думала об этом, — я пожала плечами. — А ты подумай. Он точно не стал бы делать это для кого-то, кого хочет убить. Этот вариант мы отметаем. Взять с тебя тоже нечего, если даже он знает твоё настоящее имя, то должен понимать, что отец за тебя и кната не даст, если ещё не доплатит. Бордель — отпадает. Таких как ты толпа, и они куда менее проблемные. — Значит — дуэли, — догадалась я. — Ну, воровка из тебя никудышная. Получается, что дуэли. И как думаешь, как скоро тебя убьют? — он саркастически приподнял бровь. — Меня не убьют, — не согласилась я. — Я буду тренироваться. — И всё? Будешь соревноваться со школьниками, чтобы победить свору убийц? Ты бездарно просаживаешь свои таланты, Аркур. — А у тебя есть предложения? — Есть, — Том откинулся в кресле и задумчиво потёр подбородок. — Для начала, тебе нужны нормальные тренировки. Наш новый профессор весьма… интересен. Если ты понимаешь о чём я. Лучший способ чему-то научиться — научить кого-то. Возьмёшь на попечение Долохова. Можешь мучать его с утра до вечера. Лучше пробраться в старый зал. Потом — займись учёбой. Нам всем не на руку твои наказания. Если мы хотим успеть разобраться с нашими делами, ты не можешь тратить время оттирание кубков и разбор бумажек. Радуйся, хотя бы, что к девочкам не применяют розги. — Я рада, — заверила я Тома. — Но которые из наших дел ты имеешь в виду? — А вот это уже интересней, — он загадочно улыбнулся, но как всегда вышло кривовато — Обсудим с Лестрейнджем и Долоховым. Ещё непосредственно задействуем Розье, но с ним я поговорю отдельно. А сейчас — не мешай. Мне нужно подумать. — Твоё право, — я вскочила с места и подняла руки. — Пойду обрадую Антонина. Том проигнорировал меня. Я потопталась пару секунд возле него, сомневаясь, но потом решительно пошла к выходу.***
Луиза очень переживала за Нагини. Она начала переживать ещё до того, как она объявилась в камине, ведь у Лу не было совершенно никаких идей, как признаться единственной подруге в содеянном. А содеянное всегда сидело рядом, смотря на неё своим единственным здоровым глазом. Даже во время связи по камину. Содеянное звали Эриком, но он очень давно получил прозвище Граф, и не любил других имён. Графу было почти семнадцать, и он жил в Лютном переулке с рождения, вместе с отцом и младшим братом. Этим летом он надел кожаную куртку и вступил в ряды боевых магов Маркуса за день до Лу. И та дуэль (или просто бойня), на которую успела Нагини — была его первым испытанием, которое он прошёл, убив аврора. Не только аврора, но и частично отца Лу, но это она ему простила почти сразу. Таковы законы этого места — не убил бы он, убил бы другой. Или убили бы самого Графа. Лу хорошо понимала эти правила, а вот Нагини — нет. Она не видела Графа ни разу с того дня, но убила бы его, будь у неё такая возможность. Лу беспокоилась и об этом тоже. Любовь у них вспыхнула внезапно. Но как можно было в него не влюбиться? Вечно горящий, как зажигалка, готовый броситься в бой и драться до последней капли крови. У него было миллион идей и мнений, обо всём Граф говорил с восторгом. Казалось для него, быть там, где он есть сейчас — наивысшее благо. Он называл людей Маркуса «вершителями судеб» и был бесконечно восхищён вожаком. Запал в Графе не затухал никогда, но выглядел он как холодный сказочный эльф. Белые (не платиновые и не блондинистые, а белые, как хлопок) волосы, ресницы, брови. Белая кожа с зелёными сосудиками, на которой долго ничего не заживало. Острое лицо. У Графа был всего один — правый — глаз. Второй ничего не видел и вместо зрачка его будто покрывала перламутровая плёночка. Его он прятал за длинными, ниже плеч, волосами, но никогда не носил повязки. Этот дефект давно не мешал сражаться, так как слеп Граф был с рождения. — Он согласиться, — отозвался парень, когда изображение Нагини исчезло в первый раз. Как и все люди Маркуса он сидел в белой рубашке, подчёркивающей белизну его кожи, чёрных брюках и кожаной куртке с высоким воротом. Лу выглядела так же. — Ты представляешь, что он попросит? — Лу закрыла лицо руками и тяжело дышала. — Он окажет ей честь. Я сам пойду просить. — Граф отвёл руку Луизы от лица и сжал. — Если ты так переживаешь. — Если она умрёт, я буду виновата! Она тут из-за меня, — ещё раз всхлипнула Лу. — Мы все здесь смертники. И пришли потому, что нам здесь место, — без капли мрачности или обречённости отозвался Граф, будто эта фраза была лучшим успокоением, сказанным им когда-либо. Он на пару секунд прижал пальцы Луизы к губам и направился к Маркусу. Конечно, Маркус согласился. Получив символ на руке она стала принадлежать этому месту, а значит, только ему — Маркусу, было решать, когда она умрёт. Когда Луиза сообщила о решении Нагини и отключила каминную связь, то без сил повалилась на кресло и почти заплакала. Граф водил руками по её волосам, но молчал, не пытаясь успокоить. Узловатые пальцы быстро перебирали прядки тонких волос, заплетая косу. — Я отправлю ей кое-что, — решительно заявила Лу. — Чтобы она наверняка была в безопасности. — Если это тебя успокоит, — пожал плечами Граф, будто бы в корне несогласный с последним утверждением, но сдержавший возражения при себе. — Тогда я завтра отправлю подарок совой. — Нет, я одолжу её в борделе. На почте проверяют посылки. Давай поговорим о чём-нибудь другом, а? Граф улыбнулся и перекинул готовую косу ей не плечо.***
— Говорю вам, домовые эльфы куда как лучше, — спорил Рендольф с Абракасом. — У нас их пять и все хорошо знают своё дело. — Всего пять! — закатывал глаза Абракас. — Этого хватит только на одно крыло поместья! Друэлла и Яра, ноттовская девчонка из пары сестёр близняшек, вежливо слушали их разговор, периодически кивая головами. Абракас Малфой — хвастливый мальчишка с платиновым хвостом длинных волос, вообще-то вызвался показать девочкам своё перо, которое могло само выполнять задания, но вместо этого сцепился со своим другом Рендольфом Гойлом и что-то методично ему доказывал. Элла мало общалась с ними обоими, и слушала без интереса. В коридоре иногда появлялись другие ребята, которые проходили мимо, не замечая возбуждённо спорящих первокурсников, в то время как жаркий спор всё разгорался. — А вот и неправда! — заверещал Абракас, подпрыгивая вверх. Прыгнул он неудачно: задев плечом проходящего мимо старшего слизеринца. Абракас развернулся, поднял голову вверх, и тут же побледнел. Элла тоже подняла глаза для того, чтобы увидеть Слизеринского префекта. Это же надо, чтобы так не повезло! — М-мистер Реддл, — промямлил Абракас. Выглядел он пришибленно. — Малфой. Гойл, — префект пронзил их холодным взглядом, потом поднял глаза на девочек. — Блум и… Аркур. Он помедлил перед последней фамилией. Элла помнила его с этого лета и триста раз прокляла себя за то, как говорила. Ей всё про него рассказали и теперь она тоже испытывала благоговейный ужас, какой испытывали все, кто был младше него. Слишком странный ореол величия покрывал эту загадочную фигуру. Элла вжалась спиной в стену, от греха подальше. Мистер Реддл, чьё лицо не выражало ничего в этот момент, постоял, будто решая, что ему с ними сделать: съесть на обед, или наказать. Потом он уголком рта улыбнулся собственным мыслям, и, ещё раз глянув на них, бросил: — Хорошего дня. Только когда его спина исчезла из поля зрения, все четверо смогли выдохнуть. — Я думал, нас превратят в лягушек, — пожаловался Гойл. — Скорее в крыс, — не согласился Малфой. — Да ну вас. Ушёл и хорошо, — дёрнула плечами Яра. — Он как посмотрел, мне показалось, что сейчас что-то нехорошее случиться. Будто кишки наружу полезли. — Фу, — Элла скривилась в ответ на замечание девочки и постаралась выглядеть ни капли не напуганной. — Ничего бы он нам не сделал. — Легко тебе говорить, — фыркнул Гойл. — Твоя-то сестра с ним дружит. Она тебе что-то о нём рассказывала? Элла задумалась. Сначала она хотела было рассказать про летний визит мистера Реддла, но оборвала себя на полуслове. А если это что-то, о чём говорить нельзя? Потом стала перебирать в голове все рассказы сестры. Она вообще любила присказку «А вот Том говорит», после которой передавалось мнение по любому вопросу, от новостей до посадки цветов. Но ни разу она не слышала ничего конкретного. Никакой личной информации или весёлых историй, будто сестра нарочно этого избегала. Элла знала не больше остальных: Нагини часто с ним общается, он талантливый маг, учителя его очень любят, и он живёт в приюте. Остальное для людей непосвящённых было покрыто тайной. — Нет, почти ничего, — пожала плечами Элла.***
Пол в комнате за гобеленом был забрызган кровью. Из носа, в основном. Но так же и из глубокого пореза на плече у Нагини. — Сильней! — прикрикивала она на едва живого Долохова. Тот уже потерял счёт времени, и просто пытался поспевать за её приказами. А ведь сначала он был рад этой сумасшедшей затее! Сейчас же ему хотелось только одного: не пасть смертью храбрых от усталости. Ещё полчаса назад у него хватало сил, чтобы выкрикивать ругательства, но фантазия иссякла вместе с физическими силами. «Мерлинова фанатичка» — оставалось думать ему каждый раз, когда она улыбалась треснувшими губами после особо удачного заклятья. Том и Реджис сидели на диване, придвинутом к стене. Том абсолютно равнодушно водил пером в своей тетрадочке, в то время как Реджис всё более нервно сжимал подлокотники. — Экспеллиармус! — в очередной раз закричала Нагини. Палочка Антонина в миллионный раз упала на пол. Он знал, что бросаться за ней бесполезно: девочка ему не позволит, но призвать палочку без магии у него пока вышло только однажды. Так и застыли. Нагини, потная и запыхавшаяся, с царапиной, которая почти перестала кровоточить и азартной улыбкой, которая уродовала её лицо, и Антонин, с запёкшейся у носа кровью, саднящими мышцами и парой ожогов на руках. — Я больше не могу! — задрал руки он, признавая поражение. Нагини поджала губы, подозрительно на него посмотрела, и похромала к дивану. Похоже, она тоже вымоталась неслабо, но не показывала этого. Долохов поднял палочку, и шумно выдохнув, растянулся прямо на полу. — Завтра я даже с кровати встать не смогу, — пожаловался он. — Нужно спросить про зелье в Больничном крыле. — Нельзя, — отозвался Том. — Они станут задавать вопросы. А у нас планы, — он многозначительно оглядел всех присутствующих. — Только когда же ты уже посвятишь нас в них? — поинтересовалась Нагини, позволяя Реджису оглядеть её царапину. — По-моему тут и так всё очевидно, но если ты просишь. Реддл встал в центре комнаты, как учитель перед классом. — В воскресенье, то есть через неделю, Дамблдор и Диппет отбудут на собрание в Министерство Магии. Их не будет с самого утра, и кабинеты будут пусты. Наша задача простая: забрать внутрь, взять именно те книги, которые нам нужны, и заменить их пустыми копиями. Розье я уже подрядил: он достанет пароль и займётся памятью статуи. Мальсибера я попросил отвлечь прочих деканов, которые могут возомнить себя вправе входить в покои замдиректора. Мы вчетвером должны будем пройти внутрь. Покои у него, судя по всему, большие, и вдвоём тут не справиться. Магические ловушки на входе мы обойдём с помощью накидки, а дальше будем импровизировать. — Если накидка ещё работает, — хмыкнул Реджис. — Звучит слишком легко, — тоже засомневалась Нагини. — Хотя если ты говоришь… — Я предполагаю. Это всё, что я вытащил из полувеликана. Книги могут лежать или в его спальне, или в одном из сундуков. — А ничего более полезного ты из него не вытащил? — Долохов усмехнулся, но кажется даже мышцы лица у него болели. Том закатил глаза. — В любом случае, выбора у нас немного, — задумчиво пробормотал Реджис. —Сейчас или никогда, так ведь говорят? — Так. Что-то ты сам на себя не похож. Я так плохо на тебя влияю? — Нагини пихнула его локтём в бок. Реджис не засмеялся, а, перехватив её запястье, взял её за руку с татуировкой и внимательно оглядел. — Ты тоже на себя не похожа. Где шнурок, Аркур? Нагини и Реджис бледнели одновременно и очень похоже. — Нигде? — с шутливой улыбкой предположила она, но этот ответ никого не устроил.***
Вальбурга задумчиво перебирала струны гитары. Целое лето она не брала в руки инструмента, потому что боялась брать его с собой домой. Там было сыро — опасно для деревянного корпуса. И замок на двери не внушал доверия. А ничего дороже у нее в руках никогда не было. Играть у Вальбурги получалось лучше всего, когда никто этого не слышал. Было в этом что-то особенно личное. Из всех вещей лично ей принадлежала только гитара. Всё остальное — общее. Общая одежда, посуда, учебники. Вэл всю жизнь боролась с брезгливостью. В мечтах у неё был свой собственный огромный особняк. А ещё боролась она с собственной совестью. Уже несколько месяцев ее сестра занималась чем-то, о чём Вальбурга не имела ни малейшего понятия, кроме того, что это точно опасно и, скорее всего, незаконно. И Вальбурга не спрашивала. Она просто позволяла ей уходить. А был ли выбор? Они обе знали: до конца лета иначе было бы не дожить. И обе были слишком горды, чтобы пойти работать в Лютный в то заведение, о котором говорилось только между своими. Впервые увидев сестру на пороге, с горячей едой в пакете, всю какую-то дёрганную и побитую, Вальбурга задала только один вопрос: — Ты «туда» ходила? — Нет, — ответила Нагини. И больше они не говорили. Будто поменявшись ролями, обе почувствовали себя лучше. Нагини никогда не любила домашних дел, не любила заниматься уроками с Друэллой (ей не хватало терпения), не любила сидеть дома. А Вэл нравилось вести быт. А не нравилось ей всё остальное: ходить в Лютный, где на тебя в любой момент могли напасть, не нравилось думать о том, как укрепить барьер вокруг дома, и не нравилось выходить ночью на улицу с палочкой наготове, чтобы проверить, что это там шумит за окном. Хорошо Вальбурге бывало редко. Только в те редкие минуты, как сейчас. Когда ей казалось, что она совсем одна, но на самом деле, прислушиваясь к музыке, на кровати за ее спиной дремала Элен. Единственная понимающая её подруга! Никогда не осуждающая, поддерживающая и совершенно спокойная. Шафик поддерживала одним своим видом: понимающим взглядом и опущенными плечами. Но она так и не решилась рассказать ей о себе чуть больше. Может и не решилась бы никогда. Хотя Элен рассказывала ей всё. Про отца и мать, про брата-придурка и дядю, который домогался её в детстве. Вальбурга знала по именам всех ее домашних кошек и то, куда отдали их котят. И иногда ей хотелось поделиться чем-то в ответ. — Элен, — позвала Вэл. — Ты спишь? — Нет, — не открывая глаз ответила подруга. — Это хорошо. Я хотела с тобой поговорить. — Я тоже, — неожиданно тихо и грустно прозвучал ее голос, как будто она говорила о чём-то столь трагичном, о чём нельзя было не сожалеть. — Это может быть важно. Ты помнишь, что я говорила про отца? — Помню, — кивнула Вальбурга. — Он написал мне. Ещё вчера. Он почти договорился о помолвке. — С кем?! — Сначала хотел заключить с Лестрейнджами, но я упросила его этого не делать. И он договорился с… с… — Элен всхлипнула, — с Кручами. — Они согласились? А что думает Барти? — Что он может думать! — всплеснула руками девочка. — Мы говорили утром. Нас никто не спрашивает, всё уже решено. На каникулах состоится помолвка. — Элен, мне так жаль, — сказала Вальбурга растерянно. Подруга уткнулась в её плечо и вздрогнула.***
–ШУХЕР! — громко прошипел Розье. Мы вчетвером, невидимые под чарами, врассыпную бросились к стенам. По коридору шли двое преподавателей: профессор прорицания и профессор ритуалистики. Не задеть их и друг друга было очень сложно, но нельзя, чтобы кто-то видел нас возле кабинета. Я зазевалась, потому что мои ночные кошмары не прекращались, и, еле успела сдвинуться с места. Хотя мы с Реджисом оба бросились влево, он держался нарочито подальше от меня. Я не могла его видеть, но слышала неровное дыхание. Реджис обижался на меня долго. Мы продолжали ходить везде вместе, как сиамские близнецы, но при этом он не издавал ни единого звука, если на то не было острой необходимости. Учителя поражались наступившей в классах тишине. И разве могу я сказать, что он не прав? Профессора прошли мимо, чудом не задев никого в узком коридоре, где находился кабинет замдиректора. Розье стал что-то шаманить со статуей. Чары невидимости на нас стали слабеть, так что я уже могла разглядеть силуэты, плотно столпившиеся рядом. Самый высокий и худой силуэт нависал над Розье и демонически шептал: — Быстрее! От напряжения Джо высунул кончик языка, собирая нужное слово из металлических буковок на каменном основании. Статуя заскрипела и поехала в сторону. Открылся вид на винтовую лестницу, почти такую же, как в директорском кабинете, только короче и более крутую. Лучшая защита: любой незваный гость сломает ногу. — Стой здесь. Если кто-то пройдёт — подавай сигнал, — распорядился Том, чья голова уже чётко вырисовывалась из воздуха. Потом он обернулся к нам: — Заходим по двое. На всей лестнице могут стоять ловушки, поэтому без мантии нельзя идти. Говорим наверху только шёпотом и не трогаем ничего, пока не проверили. Он накинул на меня половину мантии, которая так и не отстиралась от крови и повёл наверх. Мы двигались неловко, потому что его шаг был длиннее моего и, чтобы подниматься по лестнице с той же скоростью, мне приходилось подпрыгивать, от чего мантия сползала с нас обоих. Том торопился и нервничал, больно одёргивая меня за плечо. Наверху лестницы была ещё одна дверь. Ни рун, ни чар я не смогла уловить. Есть у защитной магии такой особый запах, который ни с чем не спутать. Здесь следов словно не было вовсе. Краем глаза взглянув на Тома, я стала сомневаться в своих догадках. Он скинул свой край накидки и принялся посыпать дверь белёсым порошком, что-то бормоча. На пыли у порога сами собой проступали замысловатые мне незнакомые символы. Том стал бормотать более озабоченно. Он намотал что-то зелёное и склизкое на ручку двери и потянул. Раздался хлопок, щелчок, на место, где должен был бы стоять входящий человек, и куда не стал соваться Реддл, ударила молния фиолетового цвета. Том пошёл вперёд, скинув на меня мантию. Потоптавшись пару секунд на месте и не до конца понимая, чего от меня жестами требовал Реддл, я побежала вниз, чтобы привести Долохова и Лестрейнджа. Эти двое сидели на первой ступеньке, скрестив ноги и перешёптываясь. Я подкралась сзади и накинула на Реджиса мантию, готовясь тащить его за собой. Лестрейндж с секундной задержкой снова принял вид оскорбленного достоинства и сбросил с себя ткань. Лицо его говорило: «С тобой — ни за что» Я поджала губы и мёртвой хваткой вцепилась в Долохова, пытаясь взглядом передать своё послание: «С этим бараном сам пойдёшь» Не знаю, понял он это, или догадался сам, но, дойдя до верха, Долохов развернулся и побежали вниз за Реджисом. Том уже нарезал круги по кабинету. Палочка в его руках мелькала так быстро, что я не успевала улавливать смысл его жестов. В воздухе в нескольких местах висели призрачные крестики — ими Том отметил уже найденные ловушки. Всё внутри было точно таким, как мне запомнилось. Кучи хлама там и тут, мебель в цветах любимого факультета львят. Окно выходило в сторону запретного леса, где-то там была станция поезда. Только при виде роскошной чугунной решётки окно хотелось открыть, чтобы вдохнуть чистый воздух. Но над окном висел крест — и я обошла его как можно дальше. Том и Антонин уже хлопали ящиками одного из проверенных заранее шкафом. Книг там, где мы ожидали их найти, не оказалось. Реджис шарил на столе, стараясь запомнить расположение каждой бумажки. Не наступая на отмеченный ковёр, я пошла в другую сторону комнаты. Где-то там была дверь в спальню, а возле неё, у совсем маленького окошка, стояло, судя по всему, высокое зеркало, накрытое тёмно-бордовой тканью, точь-в-точь моя мантия! А вдруг книги там? — подумалось мне. Я не смогла перебороть в себе желание сдёрнуть тряпку. Еиналеж — гласила надпись над зеркалом. «Дурацкое название» — решила я. Кабинет был полон странных вещей, но что было в нём необычного? Отражалась я — просто я. Ни зеркало для примерки причёсок, как у Мари, ни зеркало для связи, как у Лестрейнджа. Даже не портал, как было описано в учебниках. Пялилась в него я долго, не понимая, что в той мне казалось неправильным. Кожа ровнее? Нос поуже? Чтобы это понять, мне бы понадобилось второе зеркало. — Шевелись, — злобно зашипел на меня Том. — Посмотри, — так же тихо ответила я, тыкая в стекло. Он поглядел, провёл по надписи наверху кончиками пальцев и чему-то, очевидно самому себе, усмехнулся. Это отвлекло его ненадолго, потому что увлечённый чем-то Реддл никогда не замечает ничего вокруг своей цели. Даже если бы это был сам философский камень, мы бы всё равно искали книжки. — Накрой его и не показывай тем двоим, если мы хотим отсюда уйти. — Что с ним? Что там такое? — запротестовала я, так и не поняв, что Том имел ввиду под «хотим отсюда уйти». — А что ты видишь? — Себя, — пожала я плечами. — Что можно видеть в зеркале? А что ты? — Я вижу будущее, Аркур. Надеюсь, ближайшее. А тебе стоит присмотреться. Взгляни внимательно на руки. Том отвернулся и стал вскрывать дверь в спальню позади меня. Я поднесла руки к зеркалу и остолбенела. Не было кольца! Татуировка была на места, хотя сильно переменилась: все три точки — символ высшей благосклонности Маркуса, и острые треугольники — для боевиков. А вот кольца не было. Я так давно носила его, что не представляла себя такой. Стараясь рассмотреть как можно больше деталей, я застыла, пялясь на свои руки попеременно то в реальности, то в отражении. — Закрой, — ещё раз шикнул Том. Я опомнилась и вернула тряпку на место. Она зацепилась, я потянулась, и моя рука наткнулась на что-то холодное и невидимое за зеркалом. Я ощупала круглый предмет. Позади оказалась дверная ручка. — Твою мать, — это было самое мягкое ругательство, что доносилось из спальни, где был Том. — Ничего. — Идите сюда. Здесь дверь! — позвала я. Том выскочил, оттолкнул меня и сам ощупал ручку, а потом стал раздавать распоряжения. — Отодвиньте зеркало. Тряпку не трогайте. И не уроните, — сказал он Антонину и Реджису — А ты освободи для него место вон в том углу. Мы разбежались выполнять поручения. Я двигала тумбочку, налегая всем весом, чтобы расчистить указанный угол, Долохов и Лестрейндж держали навесу зеркало, боясь ставить его на пол. Том в это время продолжал поражать нас своими способностями ко взлому. Кроме него колдовать никто не решался. Операция прошла успешно, хотя сработала ещё одна из ловушек. Несколько цветных молний ударили в каком-то дюйме от руки Тома. Он ещё раз выругался, но его ничто не могло бы остановить. Когда мы уже собирались войти в открытую комнату за Реддлом, оттуда высунулась его голова с обеспокоенным выражением лица. — Реджис, проверь Розье. Лестрейндж, неосознанно, сделал полупоклон, и скрылся на лестнице. Все сами собой подчинялись этому командирскому настрою. Спрятанная комната походила на алхимическую лабораторию без единого окна. Здесь не было ни следа от общего беспорядка. Каждая скляночка, судя по всему, имела своё место и подпись на полочке. Места было раза в два больше чем в предыдущей комнате, но мы не могли даже развернуться без страха задеть что-то хрупкое или опасное. Дразня, сверху, на самом дальнем шкафу, стопками лежали книги. Том продвигался к ним медленно. Проверяя каждый свой шаг, он размахивал палочкой и не сводил глаз с цели. Мы с Антонином топтались у входа и во все глаза рассматривали помещение. — Это что? — шепнула я, указывая на прятавшийся за дверью шкаф с ящичками. Ящиков было много, и на каждом, на металлической табличке значилась надпись. «Малфои», «Крэббы», «Паркинсоны», «Прюэтты» и… «Лестрейнджи»? Нехорошо, очень нехорошо. Выдвинут был только один ящик с надписью «Уизли», но он оказался пуст. Долохов поморщился от тяжёлых раздумий и встал, закрыв спиной надписи от любого входящего. — Он снова распереживается. Не могу смотреть на его кислую мину. После вашей ссоры и новостей о брате он жалуется только мне, — тихо признался Антонин. — О брате? — Кристофер ранен и лежит в госпитале. «Последний дурак и моральный урод» — как сказал Реджис. У их матери был новый приступ из-за этого. — И он молчал?! — поразилась я В этот момент предмет нашего обсуждения, запыхавшись, забежал внутрь. Лицо у него было белее, чем обычно. — Там Розье прижали к стенке вместе с Мальсибером. Профессор дуэлей. Он увидел, что дверь открыта, и хочет отвести его в кабинет директора. Розье сопротивляется, но продержится недолго. — Что будем делать? — осведомился Долохов у Реддла. Тот снимал со шкафа книги и даже не обернулся на Лестрейнджа. — Если узнают, нас в лучшем случае исключат. — О нас они не расскажут, я об этом позаботился. Остальное — необходимые потери, — Том пожал плечами. — Кого-то всё равно обвинят. Лучше не нас. — Что ты имеешь в виду? Подставить их? — взвился Реджис с лицом, полным ужаса. — Ну уж нет. Они нам помогали! Слишком тяжёлая моральная дилемма для Лестрейнджа. Это заложено у них глубоко в генах — верность людям и словам. Всё, что Реджис (или любой член его семьи) обещает, то он всегда выполняет это. Поэтому его такое противоречие, где с одной стороны Том, а с другой — подставить кого-то, просто разорвёт. Ему и так непросто дались последние недели. Меня судьба тех двоих всегда волновала меньше моей, но Реджису надо помочь. — Да, нельзя их бросать, — согласилась я. Долохов тактично промолчал. — Ну тогда придумывайте, как выпутать их. Если вы попадётесь — это будет ваша вина. Только не забудьте, что твой гипноз, Аркур, для сквибов может быть через чур опасен. — Сквибов? — уточнил Антонин. Том прошествовал к нам с несколькими книгами подмышкой, бережно отряхивая с них несуществующую пыль. Он сиял самодовольной усмешкой. — А вы не замечали? — наигранно удивился он. — Странно. Аркур же сама описывала нам его кабинет. Артефакты для простых заклятий, магловские вещи. Тем более, он ни разу не провёл урок нормально. Я сомневался по началу, а потом заметил, что он не колдует. Лишь говорит. Очень умело, должен признаться, но всё попусту. Вызывает показывать заклятья меня или Прюэтта. Он для того и звал тогда Змейку, чтобы выведать у неё все секреты. На мой взгляд, очевидно, что он — сквиб. — И что нам делать? Не сводить же его с ума! — заметила я. — Это в сто раз хуже для нас! — Почём мне знать? — он наигранно удивился. — Феерический засранец, — подметила я под нос, окончательно встав на сторону Реджиса, но Том не снизошёл до ответа. — Они не те люди, которыми стоит жертвовать. И вообще… Реджис? Пойдём. Будем импровизировать! — Ты ужасна в импровизациях, — он говорил с сомнением, но шёл за мной к лестнице. — Может подумаем? — Некогда! — отозвалась я, гордо задрав голову. Погибать — так с музыкой. — Том, нас всех поймают! — позади нас Реддла увещевал Долохов. — Ты всегда знаешь, что делать. Тебе же не сложно вытащить тех двоих! Мы с Реджисом уже спускались по лестнице, когда их голоса снова стали слышны: они вышли из лаборатории. — …смысл? Они или отделаются наказанием, или сведут его с ума — мне же легче. Когда эти двое в последний раз оставались без отработок хотя бы на месяц? — говорил Том о нас с Реджисом. — Их помощь не будет лишней, — отмечал Антонин. — Сами будут виноваты, если такие дураки, — гнул своё в ответ Том, не обращая на Долохова внимания. Снизу тоже были слышны голоса. Лестрейндж шёл прямо за мной, выставив палочку на изготовку. Что он собирался делать? А что собиралась делать я? — …сэр, мы только собирались сообщить преподавателям, что нашли кабинет замдиректора открытым! — методично и раздражённо, видимо не в первый раз, повторял Мальсибер. — Вот именно! — поддакивал Розье. — Не держите меня за идиота! — возмущался преподаватель. Нашему с Реджисом появлению не хватало только фанфар. Наверху, за нами, хлопнула дверь, Реджис споткнулся от неожиданности, и мы оба с трудом удержались от того, чтобы не влететь носами в статую. Все трое обернулись на нас. Розье округлил и без того круглые глаза и закопался пальцами в светлых волосах, Мальсибер резко посерел, и застыл на полуслове, так и не закрыв рот. Профессор просто замолк, лицом выражая только удивление. — Здрасьте, — полувопросительно хмыкнула я, подбирая слова для готовящейся и оправдывающей нас речи. Тут Реджис прав — в импровизированных планах я не очень хороша. — Я всё объясню. Реджис махал на Розье и Мальсибера руками, мол, убирайтесь, пока можете. Им повторять было не нужно: только пятки сверкали в конце коридора, но профессор и так уже потерял к ним интерес. Он молчал. И я молчала, расставив руки в поэтическом жесте, готовая объяснять то, чего пока не придумала. — Хороший день, не правда ли? Всё не так, как вам кажется… — Совсем не так. Мы просто гуляли и увидели открытым кабинет…. — подхватил Реджис. — И решили поймать преступника! — добавила я. Прозвучал взрыв, от которого все подпрыгнули. С лестницы повалил сиреневый дым, который быстро пополз по полу, растекаясь прочь от кабинета. Потом что-то загремело и с лестницы выбежало нечто маленькое и пушистое. Оно пронеслось мимо нас и исчезло за поворотом. — Сгорела, сука! — нервный, почти истерический голос Тома сменился кашлем. Он с ошалелым видом показался из дверного проёма. — Брысь! — снова прикрикнул он. Реджис сориентировался первым. Дёрнул меня в сторону, а сам стал размахивать заготовленной палочкой, не давая дыму уползать за повороты. Реддл с перекошенным от злости лицом приблизился к профессору Келли. Тот не спешил приходить в себя: только попятился прочь от Тома. Подхватив профессора за края пиджака, Реддл притянул его лицо к своему. –Легильменс! — сказал он, смешивая нотки змеиного языка со своим обычным голосом. Я любовалась этим зрелищем, когда сзади по плечу меня хлопнул Долохов. Тот был нагружен несколькими толстыми книжками, но едва сдерживал смех. От него сильно пахло палёными волосами. — Что там произошло? — спросила я. — Несчастный случай. Нечаянно активировали ловушку, ударила молния, Реддлова накидка сгорела в считанный секунды, а что осталось — превратилось в крысу и сбежало. Он ох как зол, не придушил бы Келли ненароком. Но Том не придушил. Профессор обмяк и опёрся на стену, глядя невидящими глазами. — Валим? — уточнил Реджис. — Валим, — согласился Том. Лицо у него дёргалось как от нервного тика, а глаза покраснели. В дополнение к этому на его лице снова расплылась блаженная улыбка, когда Том забрал у Долохова книги. — Они учинят допрос, могут вызвать авроров, когда это обнаружат. Что будем делать? — я тронула его за плечо, проверяя, не сбрендил ли тот окончательно. — Это не будет проблемой. Главное — что мы не попались.***
Кошмары всегда стоят особняком от других снов. Забыть их было бы счастьем, как было бы счастьем помнить сны прекрасные. К сожалению, сны тоже являются частью жизни, а она не бывает милосердна. Мои кошмары всегда имели особенный привкус животного страха со смесью истерического плача. Они начинались, когда я нервничала, и заканчивались сами собой. С каждым разом «период кошмаров» был всё длиннее. Сначала один день, потом неделя, потом две. Каждую ночь. И каждый кошмар был особенным, хотя все они кончались одинаково. Эта ночь началась в тёмной, абсолютно чёрной комнате, где я сидела на полу, уставившись в зеркало. От стекла исходил свет такой яркий, что смотреть было больно. Напротив, внутри, сидела зазеркальная я. И если я настоящая чувствовала ужас и слёзы на лице, то вторая улыбалась какой-то безумной уродливой улыбкой. Все её тело, кроме лица, было заляпано красно-коричневой кровью. Она перебирала пальцами палочку и глядела на настоящую меня с неприкрытым презрением. — Тряпка! — окровавленная рука ударилась о стекло между нами и по нему побежала трещина. — Ты не сможешь вечно бегать от правды! — Я не виновата! Я никого не убивала! — запричитала настоящая я несвойственно высоким голосом. — Правда? — с насмешкой приблизилась к моему лицу второе, точно такое же. Я отшатнулась назад и всё на мгновение потемнело. Когда картинка вернулась, я ужаснулась ещё больше. Но теперь захватывал меня не страх, а животный гнев. Теперь настоящей была та я, которая сидела в крови. Я смотрела её глазами. И видела девочку по ту сторону зеркала: белые губы и синие вены проступали на лице. Оба глаза — белые. Беззубый рот шевелился, но звуков не издавал. Вместо страха и отчаяния меня захватила та злость, с которой до этого кричала «зазеркальная» я. Я ударила по стеклу ещё раз, и оно разлетелось на осколки, которые впивались мне в кожу. Я чувствовала, как из свежих порезов стала вытекать свежая кровь. Всё вокруг стало меняться. Как бывает во снах, когда одна локация неожиданно для тебя самого сменяет другую. Всё такая же липкая от крови, я стояла, сжимая в руках палочку, на арене. Гудел шум тысяч безликих голосов. Ударил гонг. Вперёд из тени появился мой соперник. Его лицо менялось: молодой аврор, мёртвый мужчина в переулке, помощник отца, и человек, которого вспоминать я не хотела. Голос, вкрадчивый и насмешливый, звучал сверху. Этот голос я слышала где-то, но не смогла бы его вспомнить. — Или ты, или тебя. — Нет, — я попятились. — Всё не так. Не должно быть так. Страх снова стал возвращаться ко мне, а мир вокруг темнеть. — Выбор за тобой. Этот голос я уже знала точно. Отец. Равнодушный, но готовый взвиться в любой момент. Я моргнула. Началась та сцена, которой всегда заканчивались мои сны. Я прижимаюсь к стене. Судя по ощущениям, крови на мне нет, а значит мы снова поменялись местами. Ко мне подступает силуэт, но на него я не смотрю. Его я знаю наизусть, а слёзы душат так сильно, что я чувствую, как лёгкие лезут наружу. Всё замирает. Из-за спины силуэта появляюсь я. Другая я. В руках у неё металлический стилет, который прошлым вечером пришёл подарком от Лу, и назначение которого я не понимала. Другая я — живая, замахнулась стилетом. Он блеснул в воздухе и по самую ручку вошёл силуэту в шею. — Выбор сделан давно. Я моргнула. Другая я исчезла, исчез стилет, всё продолжилось так, как было на самом деле. — Нет! Нет! Нет! — я сделал усилие над собой и проснулась. Щёки — мокрые, простыни пропитал пот. Если бы не заглушающие чары на балдахине — я разбудила бы всех. Завернувшись поплотнее в одеяло, я встала в кровати и тихо пошла умываться. Миртл уже не спала (или ещё?). Она глянула на меня краем глаза. Скривилась. — Ненормальная, — пробормотала Миртл. Это чувство между нами было взаимно.