***
На пути к спальням, после ужина, меня кто-то деликатно, но весьма настойчиво подёргал за рукав мантии. Нервная система и так была ни к чёрту после сдачи экзамена по Защите и Этикету (он оказался лучше нумерологии, потому что она, по нашему с Реджисом общему мнения — для умников) в один день, а потому дёргавший едва-едва не получил локтём в глаз. — Кхе-кхе, — деловитый кашель раздался снизу, гораздо ниже моего роста. — Вам сообщение от префекта. Мелкий и длинноволосый Абракас, однокурсник Эллы, протянул мне сложенный в несколько раз пергамент. Всем своим видом мальчик демонстрировал, что ему всё происходящее — работа мелким посыльным — вовсе не кажется унизительным. В голове моей даже мысли не промелькнуло, что послать его мог кто-то, кроме Реддла. Я, сделав суровое лицо, забрала у мальчика записку и тут же просияла. Малфой уже ковылял прочь по коридору, гордо задрав голову, когда я захотела его поблагодарить. «За гобеленом. Сейчас. Есть, что показать. Марволо» И всё, как договаривались, сопровождалось быстрым начертанием нашей общей татуировки в нижнем углу пергамента. Реддла не было видно с тех самых пор, как началась подготовка к СОВ. Из-за них и Долохову пришлось засесть за учебники, но Том просто бил всевозможные рекорды по времени, которое тратил на учёбу. Оставалось только гадать, когда он успевает есть и спать. Одно дело, когда легко даются практические чары — с этим и у меня проблем нет, но совсем другое — зазубрить рецепты зелий, порядки проведения ритуалов, значения рун, описания чар, всевозможные войны магов и ещё Мордред знает что. — Я уже думала, что ты не доживёшь до конца СОВ, — я прикрыла за собой дверь. — Последнюю неделю принимала тебя за призрака. Том всё ещё был болезненно сосредоточен и витал где-то не здесь. Однако теперь я хотя бы могла разглядеть его лицо, не закрытое обложкой учебника или картой по астрономии. Он выглядел вполне достойно, для человека, который сдал дюжину экзаменов (на высшие баллы, а как иначе?), совмещая это с префектскими обязанностями и чем-то, что он сейчас собирался мне показать. Реддл отвернулся, продолжая молча и внимательно обследовать уголки помещения, поднося палочку к широким трещинам в стенах, что тянулись от самого пола до потолка. — Так что ты хотел показать? Том приложил палец к губам. В темноте светилась палочка и азартно блестели его чёрные глаза. Я не слышала ничего, но Реддл очевидно к чему-то прислушивался. Потом он дважды стукнул концом палочки по полу и провёл несколько линий: я призвала все познания в рунологии, чтобы узнать руну закрытия. На полу такая штука могла быть ловушкой, но слишком маленькой и слабой для человека. До меня наконец донеслось шуршание. Такое ни с чем не спутаешь: в глубине трещины скреблась мышь. Я бы списала это понимание на свои змеиные инстинкты, хоть на мышей мне охотиться и не приходилось. — Шаг назад, — велел Том. Я послушно отскочила. Из трещины показалась мышь — она словно зачарованная бежала к тому месту, где Реддл нарисовал руну. Ни малейшего понятия, как он это сделал, но уже смертельно обзавидовалась. Оказалось — рано. Вышла ошибочка с таймингом — завидовать нужно было позже. Том перехватил палочку крепче, а глаза его заблестели ярче. Мышь прилипла к руне, громко запищала и тщетно попробовала вырваться. — Я был занят учёбой, когда услышал это шуршание, — пояснил Реддл вкрадчиво. — Писал эссе по запрещённым чарам. Никак не мог сосредоточиться — был в бешенстве. И сделал вот это. Просто в порядке… эксперимента. Короткая зелёная вспышка вырвалась из его палочки только на второй или третий раз и это не успело меня напугать. А вот последовавший за этим треск стен и потолка — успели. Магический щит, еле-еле скрывавший наше присутствие здесь и поддерживавший хлипкие стены, мог и не выдержать таких потрясений. Посыпалась пыль и новые мелкие трещинки побежали по стенам. Рано или поздно этот проход завалит. Лучше бы, если без нас. — Святая Моргана! — выругалась я и сделала пару нетвёрдых шагов к трупику бедной мышки, после чего на всякий случай пнула его носком ботинка. — Это то самое? — Да, — откликнулся Том, оседая в кресло. — Невероятно, правда? Это так легко — нужно просто пожелать. Я изумлённо на него глядела. Мышь тоже — своим пустыми черными глазками. Что-то зловещее было в той простоте, с которой ему удалось это заклятие. Сколько читала я о их сложно, об особом состоянии души и разума — мне никогда не приходило в голову просто взять и попробовать. Да и толку-то? Я и в половину не так одарена. Разве не пригодился бы мне такой талант? Такие возможности? Зависть — ужасное чувство. — Я должна быть напугана, — хмыкнула я. — Но я просто в восторге! Долохов видел? На усталом лице Реддла появилась гордая улыбка. — Я говорил, но он отказался на это смотреть. Они с Реджисом подойдут минут через пятнадцать. К слову, я хотел тебя кое о чём попросить. — Если ты меня этому научишь — проси что захочешь, — без раздумий согласилась я. Глупо, конечно. Но даже не показывай он мне этот фокус, я бы всё равно согласилась — в этом весь смысл нашей дружбы. Просьба его оказалась ерундовой. Мыши — дурной показатель. На них ему никогда не натренироваться в достаточной степени. Нужны были звери покрупнее. Вопрос о «не зверях» пока не стоял, но подразумевался. Реддл просил остаться в нашем доме на пару дней, потому что часть леса вокруг окружена магическим барьером, за котором никто в Министерстве не отследит его тренировок. — Нет проблем, пиши — как соберёшься. Хотя ты мог попросить и у Реджиса — наш барьер ковенскому не чета, — я пожала плечами. — А тебя отпустят из приюта? — А кто мне что-то запретит? — ухмыльнулся Том, кивая в сторону мыши. Слово «теперь» не прозвучало, но висело в воздухе. Мы спрятали трупик бедного животного и стали ждать остальных. Мысли мои в тот момент целиком были поглощены запрещёнными заклятьями. С чего бы начала я? Точно не с Авады. И Империо — не моё. Я слышала от Лу, что Маркус испытывает своих людей с помощью Круцио, но сама этого никогда не видела. А насколько это больно? Больнее ли, чем обращение? Я почему-то была уверена, что нет. Но хотелось бы знать до того, как мне придётся это проверить на своей шкуре. Быть может, если я попрошу Тома, он согласится на ещё один «эксперимент». Однако в тот момент сил спросить мне не хватило. Он имел полное право упечь меня в Мунго за такие мысли. — Что-то долго их нет, — заметила я. — Может, празднуют без нас окончание экзаменов? Я видела, как народ стекался в гостиную — Слизнорта уже споили. Реддл приоткрыл дверь, слегка выглянул из-за гобелена и, жестом повелел мне следовать за ним, тут же выскользнув наружу. Из-за поворота раздавались раздражённые возгласы. Мы двигались на звук, стараясь при этом сами не создавать лишнего шума. В конце коридора стояли трое: Реджис, Антонин и маленький вассал — Гарри Хилл. Все трое выглядели напряжёнными и мрачными. — Простите, милорд, но я ничего не могу сказать. Я поклялся отцу! Прошу, подождите до возвращения в поместье… — Гарри, если случилось что-то серьёзное, то я должен об этом знать. Я толкнула Реддла в плечо: — Ты послал за ними Хилла? — Да, — махнул он. — Видимо не зря. Лицо Реджиса выражало крайнюю степень обеспокоенности: уши и щёки были красными, глаза бегали, он беспрестанно кусал губы и ломал пальцы. Антонин, хмурый и угрожающий, нависал над мальчиком с целью казаться опасным, но это у него получалось с переменным успехом. — Гарри, если это важно… — Я бы сказал если бы смог! — Гарри был готов расплакаться. — Но я не могу! Реджис обернулся ко мне и срывающимся голосом потребовал: — Ты ведь можешь это исправить! — Не могу, — ответила я. — Он давал клятву. Я не читаю мыслей. — А ты? — Реджис указал на Тома, почти ткнув того в грудь. В любой другой ситуации, он бы никогда себе не позволил так с нами говорить, это было совсем на него не похоже. Властные черты настоящего лорда проступили на его лице. Я ощутила неладное даже раньше, чем Реддл, схвативший мальчишку за подбородок, уставился ему прямо в глаза. Том отступил через несколько невыносимых секунд. Его шатало, как пьяного, и он держался за голову обеими руками. Я припомнила, как обессилено он рухнул на диван после демонстрации нового заклятья и испугалась ещё больше. Вот уж кого, а Реддла мне хотелось откачивать в последнюю очередь. Хриплым голосом, который заглушали прижатые к лицу ладони, Том потребовал приказать мальчику молчать о том, что он видел. Реджис сделал. Таким ледяным и распорядительным тоном, который я от него раньше никогда не слышала. Гарри Хилл поклонился и двинулся в противоположную от нас сторону. Видно было, что он хочет бежать, но заставляет себя идти ровным шагом. Реддл медленно приходил в себя. Когда он оторвал руки от лица, мы увидели, что в глазах у него лопнуло несколько мелких сосудиков, и они стали красными, как от долгого чтения. Ему понадобилась минута, чтобы вернуть себе равновесие, и ещё одна, чтобы прокашляться. — Мои соболезнования, — Том глянул на Реджиса с нечитаемым выражением лиц.а — Пришло известие о твоём брате. Погиб ещё зимой, до этого его считали бежавшим. Лестрейндж прикрыл на секунду глаза, вздрогнув всем телом, словно от выстрела. Бледнее, чем раньше, стать он не мог. Но вот мы с Антонином однозначно смогли. — А тело? Его должны похоронить в семейном склепе. — Они пишут, что от тела почти ничего не осталось. Его опознали с помощью магии и по нашивке на сумке. Черты лица Реджиса как-то чрезмерно резко заострились, по щекам забегали желваки. Он не выглядел, так, словно скорбел. Скорее напоминал человека, с которым вдруг сбылось нечто такое, к чему он долго и безуспешно пытался себя подготовить. Как если бы он годами глядел на разваливающийся дом, и в один день обнаружил его разрушенным до основания — это должно было случиться, но жить теперь всё равно придётся на улице. Признаться, я надеялась, что он сразу заплачет. Это было бы в сотню раз легче, чем стоять в молчании. — Пойдём-ка. Тебе нужно подышать. — Антонин бережно обнял Лестрейнджа за плечи и подтолкнул к окну. Тот в ответ молчал, глядя перед собой и сжимая кулаки так, что от ногтей потом наверняка останутся кровоточащие следы. Долохов распахнул ставни, впуская лёгкий весенний ветерок, пахнущий пряностями из теплиц. Солнце светило алым светом заката. И всё было правильно в этом кровавом оттенке. Бордовые кроны деревьев, такая же тёмная трава. Весь этот вечер словно создан был для этого конкретного момента. Такие вечера не случаются просто так. И этой весной такой вечер был первым и последним, когда за окном не лил дождь и не завывал ветер. Мне вспомнилось предсказание в его чашке. Однако, что за глупости? Кристофер умер уже давно. Раз в год и палка стреляет, а кофейные зёрна — тем более. Антонин опёрся на стену и съехал по ней вниз, усевшись на пол и запустив руки в волосы, по правую сторону от окна. Том, всё ещё шатающийся, — по левую. Мы с Реджисом опирались на открытое окно и глядели вдаль. Тут в моей голове что-то звякнуло, как будильник, и я, порывшись в кармане, вынула оттуда одну измятую сигарету. Я раскидала их по всем карманам и перебирала пальцами, когда особенно переживала. Молча зажгла огонёк и первая вдохнула, вновь ожидая разрывающей лёгкие боли, но её не последовало. Это было мерзко, мне хотелось кашлять, но вместе с тем пришло и спокойствие. Облачко дыма сделало закат чуть менее красным. Я протянула сигарету Реджису и тот тоже вдохнул, не глядя. Его, в отличие от меня, сразу скрутило напополам. Он закашлялся, пуская из носа дым. Потом судороги от кашля стали затихать, и сменились всхлипами. Я облегчённо выдохнула и сделав ещё одну затяжку швырнула остатки вниз. Лестрейндж повернулся ко мне, на щеках у него остались две солёные дорожки. Лучше — пусть рыдает. Пусть плачет и истерит, чем страдает молча и в одиночестве. Я обняла Реджиса, он положил голову ко мне на плечо и снова стал содрогаться, но в этот раз — от слёз. Мы стояли так, пока солнце окончательно не село. Я проводила рукой по его волосам, он дрожал. Потом я тихо, но чтобы Антонин и Том нас услышали, сказала: — Пойдём отсюда. Пока никто нас не увидел. Вечер прошёл тихо. Антонин принёс с праздника в слизеринской гостиной бутылку какой-то самодельной дряни, но никто из нас даже не поморщился, хотя вкус у неё был, надо сказать, премерзкий. Я сидела на подушках на полу вместе с Антонином, Том и Реджис — на диване. По лицу Лестрейнджа ещё долго катились мелкие слезинки, однако он уже не дрожал. Долохов был мрачен словно тень, да и я, наверное, от него не отставала. Том же сидел с лицом глубокой задумчивости и изучающе глядел на Реджиса. Пили не чокаясь, не произнося тостов и даже не глядя друг другу в глаза. Не могу сказать, почему я ощущала такую дурноту. Кристофера я не знала и почти ничего о нём не слышала, и если быть до конца с собой честной, мне совершенно безразлично жив он или мёртв. Но Реджису — нет. И это мне было не безразлично. Я уже давно считала его больше, чем другом — скорее братом, которого мне не хватало в детстве, и пыталась помочь ему всем, чем могла, даже если это «всё» заключалась в простом сидении напротив со стаканом чего-то вязкого и молчаливом сопереживании. Но что ещё мы могли? Уснули глубоко за полночь там же, где и сидели, укрывшись мантиями. С друг другом заговорили только утром, а через день уже пришло время отъезда.***
— Мне пожалуйста… У вас есть что-то с шоколадом, но не шевелящееся? — И лакрицу. — Толкнул меня Долохов. — Я возьму лакрицу. Том поднял глаза от газеты на Реджиса, который задумчиво глядел в окно: — А ты что будешь? — Я? — рассеяно отозвался Лестрейндж. — Маршмеллоу, наверное. Он полез в карман за деньгами, чтобы расплатиться, но я его опередила и уже оплатила сладости. Это были последние деньги, остальное я вручила Элле ещё в замке, но меня это мало заботило. Дверь купе захлопнулась за женщиной с тележкой, и мы наконец остались одни. До Лондона оставались считанные минуты, но в реальность всего происходящего верилось с трудом. Я поправила завязанный на поясе плащ, так как не собиралась заходить домой более, чем на пару часов, сломала пополам плитку шоколада и вручила часть Тому. Долохов уже жевал лакрицу, разламывая её на маленькие кусочки, тогда как Реджис всё ещё боролся с упаковкой зефира, безуспешно силясь её открыть. — Дай помогу, — я отобрала пакет и разорвала его, почти не прикладывая усилий. — Может, мне тебя проводить? — Не надо, — кисло отозвался он и вдруг принял серьёзный вид. — Я хотел бы, чтобы вы приехали ко мне на каникулах. Долохов от неожиданности подавился сладостями и закашлялся, так, что мне пришлось хлопать его по спине. — Да ты только скажи когда, будем в ту же секунду, — заверил Антонин, всё ещё хрипя. — Мы же с удовольствием, правда? Я переглянулась с Томом. Мы синхронно кивнули. — Тогда, через две недели. Хорошо? Мы… я принял решение, что по приезде будут захоронены некоторые его вещи, раз уж нет тела, а потом мне может понадобиться помощь, чтобы разобраться с кое-какими делами в поместье. Я бы попросил вассалов, но не хочу, чтобы они меня видели в «таком» состоянии. — Отец не будет против? — приподнял брови Том. Мы оба припомнили, рассказ Реджиса о запрете на гостей в их поместье. — Не думаю, что ему сейчас есть дело до чего-то подобного. Мы разговорились о поместье. Антонин не скрывал своего воодушевления, да и Лестрейндж от этих разговоров повеселел. Я думала о том, как же повезло Тому: у него будет целый простор для тренировок. А вот повезло ли мне, пока говорить было рано. Поезд стал замедляться, и первым с нами попрощался Реддл: как префект он пошёл выгонять детей из вагонов. За окном было пасмурно, солнце закрывали густые тучи, а над самой землёй клубился лёгкий туман. Типично лондонская погода. Не выношу её — она портит и без того дурное настроение. Долохов и Лестрейндж тоже вскоре ушли. Мы обошлись без громких сцен прощания, вместо этого я ещё раз обняла Реджиса и похлопал его по спине, мол, держись, мы скоро приедем. Хотя что-то подсказывало мне, что эти три недели для нас всех покажутся куда длиннее, чем целый год, проведённый в Хогвартсе. С Вальбургой и Эллой на станции мы так и не встретились. То есть я их, конечно, видела: стояли с виноватыми лицами, очевидно, извиняясь за моё отсутствие перед чертой Блэков. Там был и сам лорд Поллукс, и его жена, и Орион с кузеном Альфардом и кузиной Лукрецией. С сожалением я должна была признать, что Вэл и Элла больше походят на часть их семьи, чем моей. Потом лорд Блэк взял жену под руку, щёлкнул пальцами, и все они исчезли с громким хлопком. Краем глаза я видела таинственного зельевара лорда Принца, ожидающего дочь в соседней от меня тени. Сложно было проглядеть и мать Марии — низенькую женщину в мантии цвета лаванды и модной шляпке. А вот ковенцы, причём все без исключения, выделялись особенно. Никто из них не носил на себе траура, однако лица и вассалов Ноттов, и Лестрейнджей, и Прюэттов говорили громче любых одежд. Я скучала по тому времени, когда они лихо подхватывали первокурсников на руки и кружили по полупустой платформе. Выйдя из камина, я подумала, что попала в эпицентр торнадо. Окна небольшого бара хлопали и скрипели, одна из ставен с оглушительным треском отлетела прямо в тот момент, когда я сделала первый шаг наружу. Ветер завывал и гудел, склоняя тонкие деревья и ломая ветви. Туманная дымка, стоявшая на вокзале, при том рассеялась, но видимость это не улучшало. Я не хотела ждать, а потому накинула плащ, схватила чемодан двумя руками и пошла к лесу, где хоть немного могла скрыться от этого урагана. Ворот бил меня по лицу, чуть отросшие волосы лезли в глаза, и только тяжёлая ноша притягивала к земле, потому что без неё, я бы совершенно точно улетела. Начал моросить мелкий дождик, однако земля от него намокла и превратилась в грязевое месиво за какие-то жалкие секунды. Даже учитывая всё это, холодно мне не было — только руки и нос немного кололо, но всё, что закрывал плащ или брюки было в тепле. А вот что творилось у меня на голове в тот момент даже представить было страшно. Единственный портключ до самого дома я отдала, и уже сто раз об этом пожалела. С другой же стороны, лучше было идти под дождём и ветром, чем мило пить с Блэками чай — такими мыслями я поднимала себе настроение. Входная дверь поддалась гораздо быстрее, чем в прошлый мой приезд. По сторонам я даже глядеть не стала: пробежала сквозь гостиную в нашу комнату и одним отточенным движением зашвырнула грязный чемодан прямо на покрывало, при это оросив всю мебель каплями с волос и одежды. Я вывалила содержимое на пол, второпях запинывая ногой под кровать учебники, весы, котёл, препараты для зельеварения: всё что имело отношение к учёбе. В ту же кучу попал и табель с успеваемостью. К счастью, в нём было всего одно Отвратительно — по чарам — и всего два Превосходно — по ЗОТИ и дуэлям. Впрочем в этом году каждый дурак получил Превосходно по дуэлям, кроме тех, конечно, кто занимался только теорией: профессор Дамблдор знатно погонял их по материалу, в то время как нам достаточно было лишь один раз предложить дуэль самому профессору, чтобы тот стушевался и молчал до конца занятия. В целом, оценки не были настолько ужасны, насколько я ожидала, хотя как когтевранка я не блистала. Ирма Харди, например, закончила этот год почти на все Превосходно и очень расстроилась, что не смогла получить идеальный табель. Когда на полу не осталось больше книг, я подняла оставшийся ком одежды и снова вернула его в чемодан. Потом подумала, развернулась к шкафу, и стала снимать с полок оставшуюся одежду из которой мы с сёстрами давно выросли, и которую Вэл не успела ещё, или не смогла перешить. Она тоже отправилась в чемодан — больше нам не придётся ничего перешивать. Когда я защёлкнула последнюю застёжку, я ещё раз напоследок оглянула комнату и собиралась уйти. Почти успела. — Доброго дня, — раздался из дверного проёма знакомый голос. Или уже незнакомый? Когда я видела её в последний раз? Ещё до первого курса, до того странного места и до побега. Три года прошло. — И тебе здравствуй, — я подавилась словом «мама», хотя раньше оно давалось мне легко. Пришлось сделать над собой усилие, потому что она никогда не была в самом деле плоха. — Давно не виделись, мам. — Ты выросла, — заметила она. — Нам нужно поговорить. Где твои сёстры?