***
После того, как на месте преступления оказывается ещё несколько полицейских, Алёшу заставляют предварительно подтвердить личность Акулины, которой он несколько раз подавал на улице, и записывают с его слов тот факт, что надписи на стенах не относятся ни к латыни, ни к греческому. — Я не уверен, что это вообще существующий язык, бессмыслица какая-то, — пожимает он плечами, переглянувшись с Иваном. Совсем шумно внутри становится, когда под парусиной в углу обнаруживается ещё одно тело, судя по виду, пролежавшее намного дольше. Выеденные глазницы бородача в мужицкой одежде слепо смотрят в потолок. — Узнаёшь? — Павел, схватив за ворот лодочника, почти тычет его лицом в новую находку. — Кажись, Гришка Осипов, — испуганно крестится тот. — Аккурат хозяин этого сарая и лодки. Борода рыжая, только у него тут такая была. Павел стонет. Поиск хозяина помещения должен был стать первым звеном в цепи его дальнейших действий, и сейчас всё рассыпается на ходу. Алёша вываливается из сарая, с наслаждением подставляя лицо порыву ветра. Его брат зайти ещё раз так и не решился, и частный пристав бегает туда-обратно, перекидываясь с ним парой слов. Павел прикуривает сигарету от трубки Ивана, и они вдвоём моментально лишают Алёшу свежего воздуха, окружив его густыми облаками табачного дыма. — Нашёл я кое-что, да ухватиться руки коротки, — протягивает пристав Ивану помятый и запачканный обрывок бумаги. — «Что просили, то исполнил. С совершенным почтением, Н. П. Мамилов», — читает тот. — И что? Разузнай про этого Мамилова. — В том-то и проблема, что я уже много чего про него знаю. Вращался в высоких кругах, служака старой закалки, говорят, самим императором неоднократно отмечен. Как ты можешь понять, тревожить такого человека попусту мне никто не даст. И эта крыса сразу на попятный пойдёт, стоит только заикнуться, — Павел с омерзением смотрит в сторону судебного следователя, который приехал позже всех, отвлечённый городовым от крайне важных дел в какой-то ресторации. Белобрысый Виктор Андреев — сын влиятельного человека, но отнюдь не отличающийся успехами ни в обучении, ни в свете. Благодаря совокупности этих противоречивых обстоятельств он получил не так давно введённую должность следователя, являющуюся самой низкой в судебной иерархии. Впрочем, оплачивается она выше, чем любая полицейская, и даёт ощущение власти, так как даже частный пристав вынужден отчитываться перед ним. В теории следователь должен руководить ходом дела и направлять полицию, но фактически получается так, что он просто сидит на тёпленьком местечке, приписывая заслуги Павла Владимировича себе. Всё это Иван быстро и сбивчиво поясняет Алёше, пока пристав нервно затягивается, крутя в руках злосчастный обрывок. — Знаешь, чем ещё наш Виктор-победитель забавляться любит? — прыскает совсем уже пришедший в себя Иван. — К женскому полу неравнодушен, причём самого низкого сословия. В экипаже цыганок катает, служанок из его дома не раз в деревню отправляли. Я как-то накатал фельетон, обличающий безнравственность дворянских сынков, приводящую к падению бедных горничных. Конечно, без имён, но все лица узнаваемы, если призадуматься. Отнёс в газету, а редактор перед тем, как в печать пустить, к Андрееву-старшему махнул. Фельетон мой свет так и не увидел, зато мы с редактором ещё полгода как сыр в масле катались. Вот так Виктор одерживает победы, а кошелёк его отца терпит поражения. — Ладно, — Павел затаптывает окурок, окончательно плюнув на состояние сапог. — Попробую пока за другое зацепиться. Пойдём на рынок торговок расспрашивать. И Никодима буду теребить, чтобы отчёт по утопленнице предоставил, а то у нас тела появляются быстрее, чем он их вскрывает. Ну жабры-то должны его зацепить, бьюсь об заклад, такого он ещё не видел. Виктор, успевший за время их разговора скрыться в сарае, выскакивает наружу значительно позеленевшим. Его шумно выворачивает рядом с дверью. — В-вы, — он трясёт рукой, тыкая в Павла. Ниточка слюны свисает с подбородка, придавая ему одновременно глуповатый и безумный вид. — Вы зачем мне сказали сюда приехать? — Ну как же, Виктор Петрович, — частный пристав почти мурлычет, снова напомнив Алёше кота. — Вы же сами мне жаловались, что в следствии мало участвуете. Ежели вам читать отчётики наскучило, то вот вам такое развлеченьице, самому на месте преступленья побывать. А вот не угодно ли обтереться? Павел подаёт следователю свой белоснежный платок. На его лице играет вежливая отстранённая улыбка, но глаза горят холодной яростью. — Кхм, да, действительно, незабываемый опыт, — Виктор вытирает рот и расстроенно смотрит себе под ноги. — Обед только жаль, двенадцать рублей с шампанским. Тем более, как мне кажется, это никак не связано с нашим делом, с убийством Новосёловых. Поэтому на него назначат другого следователя. Значительно повеселев после этих слов, он протягивает скомканный платок обратно частному приставу. Тот отмахивается: — Выбросьте, Виктор Петрович. Да, и как бы мне ни было жаль указывать на вашу неправоту, но дела эти имеют непосредственную связь. Вы хорошо разглядели надписи на стенах? По лицу следователя видно, что из всего увиденного в сарае стены произвели на него наименьшее впечатление. — Н-не уверен, — он нервно моргает. — Что там? — Там среди буквенной белиберды присутствуют те же знаки, что Семён рисовал в комнате Новосёловых. Тоже кровью. Любопытненько, не находите? Убийства совершены иным образом, но рисунки выступают в роли связующего звена. Не обессудьте, придётся уж нам вместе с вами и над этим делом потрудиться, Виктор Петрович, — безжалостно выговаривает Павел, к моменту окончания фразы растеряв всю мягкость в тоне. Тот растерянно хлопает глазами и, не нашедши ответа, резко разворачивается, устремляясь к экипажу. К ним по грязи, тяжело проседая на каждом шагу, подходит грузный краснолицый господин с седыми усами. — Упокой, Господи, христианские души, — он размашисто крестится. — Павел, может, и правда разделить эти дела? Замаешься же, а от сынка этого барского помощи никакой. — Пётр Матвеевич, не обижайте, — частный пристав лукаво улыбается. — Мне с ним даже проще, чем с Лукьяновым в прошлом году было. После того, что он сегодня видел, наш дорогой следователь под ногами путаться не будет и полную свободу действий мне предоставит. — Ну смотри, как знаешь, я тебе доверяю. Но восемь убитых, Паша, один самоубившийся студент, двое подозреваемых, умерших у нас в госпитале, — Пётр Матвеевич начинает загибать пальцы и сбивается, потом нетерпеливо машет рукой. — И это не считая дела Карамазовых, которое теперь тоже на нас висит. Мы в газетах пока только минимум освещаем, но слухи уже ходят. А ну как до императора дойдёт, что столько народу загубили, что будешь делать тогда? — Ответ держать, что же ещё, — частный пристав хмурится и поглядывает на кулак, в котором сжимает обрывок с подписью. — Не беспокойтесь, не уйдёт от нас этот изверг. Что-то да должно быть, за что зацепимся.***
В ходе долгих расспросов рыночных сплетниц кое-что выяснить всё-таки удалось. В частности, про утопленницу. Одна баба предположила, что это должно быть Христина, которую господа всё никак отыскать не могут, а незадолго до пропажи видели её с монахиней. — Мы уж подумали, может, из мира ушла да постриг приняла, сирота она была, совсем без родни, — развела руками торговка. Её товарка про Христину ничего не знала, зато обмолвилась, что в компании монахини видели уже Акулину. — Та ей всё помощь предлагала, я думала, что как пузо у Акульки завиднеется, так и прекратит, ан нет, ещё больше обрадовалась и всё звала к ним. А вот откель дитё, не знаю. Никто бы на нашем рынке её не тронул, тихая ведь была, почти бессловесная, умом обиженная. — Час от часу не легче, ещё монашки какие-то, — шипит Павел, когда они, отпустив Ивана домой, вдвоём едут в участок. — Может, это здесь ни при чём? — тихо говорит Алёша. — Просто люди божьи вправду помочь хотели сироте и беременной. — Ах да, я запамятовал, что вы из этих, — частный пристав закуривает. — Нет, Алексей Федорович, я почти уверен, что монашка с ними ходила одна и та же. Более того, что она была ненастоящей. В конце концов, для маскировки лучшего костюма не подобрать — надел рясу и клобук, и кто узнает, что там под ними. В участке Алёша проводит почти весь вечер, подписывая один за другим записанные с его слов протоколы, некоторые даже в нескольких экземплярах. Количество переведённой впустую бумаги его ужасает. — Значит, ваш гимназист считал, что видел призрака, поэтому никому поначалу не сказал? А сколько ему лет? Мог он выдумать эту глупую байку, чтобы отвести от себя подозрения? — вскидывается сыплющий вопросами полицейский, чин и должность которого для Алёши остались секретом. — Т-тринадцатый год пошёл, — спотыкается он, с ужасом представив себе, что Сеню тоже вызовут для допроса. К счастью, его показаний вроде бы оказывается довольно. Возвращается домой Алёша по темноте, уставший и с промокшими ногами. Не спасли даже ракитинские калоши, которые он оставил по дороге домой у бедной пристройки, надеясь, что кому-нибудь они ещё послужат. После рынка он весь пропитался запахом рыбьих потрохов и с отвращением периодически находит на своей одежде то одну, то другую склизкую чешуйку. Поэтому дома первым делом с себя всё сбрасывает и приказывает нагреть воду для большой медной ванны. — Княгиня просила передать, что у меня самый невоспитанный в мире муж, — смеётся Лиза, пока поливает его мыльным раствором. — Грешен, — Алёша покаянно складывает руки. — Хочешь, я всё-таки уйду в монастырь? — Глупый, — она легонько щёлкает его по носу. — Лучше скажи, когда мы к Мамиловым поедем? Алёша замирает, ещё не до конца осознав, что услышал. — К кому? — хриплым, не своим голосом переспрашивает он. — Мой драгоценнейший супруг, вы всегда так невнимательно слушаете свою глупую жёнушку, — Лиза окатывает его из ковша прохладной водой, заставляя поёжиться. — Я же письмо от Маши зачитывала, забыл? Она вышла замуж за Николая Петровича Мамилова, зовёт нас к себе погостить. — Это я помню, — Алёша вытирает лицо. — Но фамилию ты не называла. Он выбирается из ванны, облачается в длинный халат, и надолго задумывается. — Я тебе завтра отвечу, — наконец неуверенно произносит он. — На всякий случай визиты на ближайшие дни пока не планируй. — Слушаюсь и повинуюсь, — Лизанька картинно изображает смирение, чуть заметно поглядывая на него из-под длинных тёмных ресниц. Едва коснувшись головой подушки, Алёша тут же погружается в мертвенно-зелёную холодную пучину океана. Мимо проплывают причудливые рыбы, с увеличением глубины всё сильнее теряющие окраску и изменяющие форму. Он медленно опускается всё ниже и ниже, удивляясь тому, как просто, оказывается, дышать под водой. Приложив руку к шее, нащупывает живые, трепетно смыкающиеся жаберные щели. Внизу, ещё глубже он видит тёмные очертания огромных строений и с любопытством направляется туда. От продвижения к цели его отвлекает бессильно барахтающийся Виктор. Бледное лицо следователя искажается в крике, сначала еле слышном, но звучащем всё громче по мере приближения: — Воды! Воды! Алёша с возмущением хочет сказать судебному следователю, что уж чего-чего, а воды у них точно в избытке, но не успевает. Виктор больно впивается в него белыми длинными пальцами, и, не переставая оглушительно кричать, утягивает на дно.