mixtape

Если бы Ричи Тозиера спросили, есть ли у него второй дом, мальчик сначала ответил бы: «Да, я провожу много времени под арестом». Затем, через несколько секунд он захотел бы изменить свой ответ. Он думал бы над тем, чтобы сказать это, в течение нескольких минут, анализируя слова и пытаясь решить, стоит ли ему произносить их. Затем, мысленно придя к какому-то заключению, он уверенно сказал бы: «Беверли Марш — мой второй дом». Она не сказала ни слова Ричи о его неделе молчания, и, возможно, именно поэтому он любит её так сильно. Она не говорит о чувствах («Кто мы, пара девушек?»), поэтому Ричи не должен объяснять, почему он так поступил. Он думает, что это будет трудно объяснить… поэтому он не говорит. — Хорошо, у тебя есть карандаш? — спрашивает Беверли, подняв указательный палец. Ричи кивает, указывая на деревянный предмет, спрятанный за ухом.  — Бумага? — На этот раз она поднимает второй палец. Ричи похлопывает по карману пальто, и оттуда слышится шум трёх листов сложенной бумаги, которую он украл у Билла Денбро на обеде.  — Очарование? — Третий и последний палец поднимается в воздух.  — Никогда не выхожу из дома без него, — ухмыляется Ричи, глядя на Беверли. Она хихикает, толкает Ричи за плечо и говорит:  — Хорошо, тогда тебе это не понадобится. И не то чтобы я уверена, что у тебя его много.  — Увидимся по ту сторону*, Беверли, — игнорирует Ричи её комментарий и вместо этого поворачивает ручку двери и входит в класс для задержаний, расположенный через коридор от кабинета директора. Коридоры практически пусты, так как все хотят, чтобы выходные поскорее начались. Ричи хотел бы присоединиться ко всем, но вместо этого он прощается со своей свободой в течение следующих полутора часов.  — Задержание заканчивается в 16:30, так что мы встретимся в библиотеке в пять часов, хорошо? — сказала она. Ричи задерживается в дверях, и смотрит на то, как она, изображая влюблённую девушку, якобы прощается с молодым солдатом, отправляющимся на войну.  — Хорошо, Бивер-ли. Лучше иди уже, Биг-Бен уже тебя заждался, — говорит он.  — Боже, Ричи Тозиер. Сможешь ли ты найти в себе силы, чтобы выжить? — говорит она слишком серьёзно, отдавая честь, и это действие заставляет Ричи задуматься о том, почему он всё ещё с ней дружит. Решив больше не тянуть, Ричи направляется к своему обычному столу ближе к окну. На деревянной поверхности выцарапаны его инициалы. Его собственность.  — Ты опоздал, Тозиер, — бормочет наблюдающий.  — О, простите меня, сэр, — закатывает глаза Ричи, используя свой самый сладкий подлизывающийся голос. Это звучит очень похоже на голос Генри Бауэрса, когда тот использует его каждый раз, когда его ловят за тем, как он в очередной раз терроризирует беспомощного ребёнка. — Я должен был заглянуть в свой шкафчик и взять принадлежности для написания письма. Вы же не хотите, чтобы я пришёл неподготовленным, не так ли? Через две парты от Ричи Генри раздражённо усмехается и возвращается к письму на своей бумаге. Ричи слегка удивлён, что Генри вообще пишет письмо, особенно когда в характере мальчика просить кого-то об этом, когда дело доходит до таких задач. В любом случае, он пишет с какой-то страстью, что заставляет Ричи задаться вопросом, сколько синонимов можно написать к слову «педик», прежде чем окончательно выдохнуться. В любом случае, он вытаскивает три листа (минимум, как он вспоминает) из кармана и берёт карандаш из-за уха. Он смотрит на чистый лист бумаги, свою подпись на столе и пытается придумать, как растянуть извинения, которые он не должен давать, на три страницы. бауэрс. привет. извини, я разъебал твоё лицо (извините, господин директор, но я не собираюсь следить за своим языком. мне всё равно), но мне не жаль, что мы подрались. это была чертовски хорошая драка, скажу я тебе. это выглядело не так, как когда мы были детьми и играли в полицейских и грабителей, после чего мы всегда заканчивали тем, что превращались в избивающих друг друга борцов сумо, пока кто-то из наших родителей что-нибудь не говорил. твой отец был… он тогда был другим, но я думаю, что и мой тоже. неважно. мне жаль, что тебя втянули в это в первую очередь. изначально это была глупая ссора с одним из твоих придурковатых шестёрок, и я никогда не хотел, чтобы ты был тем, на кого я в конечном итоге плюнул. неважно. что сделано, то сделано, наверное. извини за то, что ты должен дружить с ними, но мне кажется, что ты сам сделал этот грёбаный выбор. я говорил тебе, что мы можем игнорировать это, но ты со мной не согласился. ты бил меня до тех пор, пока я не истёк кровью той ночью, и я помню, что понадобилось всего три твоих удара, чтобы я понял, что ты не играл в полицейских и грабителей. ты злился. боже, сколько нам было лет? может быть, мне было 9, а может и все 10. блять. теперь ты застрял с этими идиотами. мне кажется, что это худшая часть всего этого, учитывая то, насколько ты умный. тебе не скучно, когда ты постоянно притворяешься глупым? дай мне знать. в любом случае, извини за то, что ты застрял с ними. они долбоёбы. извини, но я тоже выбрал себе друга — бев. она крутая и бесстрашная, и она не боится ударить меня, если я начну что-то портить. уверенная, смелая, отважная. она такая храбрая, и это то, что делает её полной противоположностью тебе. теперь я намного счастливее, чем в те моменты, когда я был твоим другом, но, тем не менее, это не значит, что у нас не было своих хороших моментов. я не знаю. может быть, я слишком сильно тебя боготворил, прежде чем вырос настолько, чтобы иметь собственные сознательные мысли и своё мнение, после чего я понял, что ты на самом деле тот ещё кусок дерьма. мне жаль, что ты ненавидишь себя настолько, что чувствуешь необходимость расправиться со всеми, кто смотрит на тебя не так, просто чтобы доказать, что ты — кусок дерьма, прежде чем они сами приходят к такому выводу. может быть, ты пытаешься скрыть тот факт, что ты слабак, потому что так и есть. ты чертовски слаб. почему ты не можешь просто принять это? ты не устал причинять боль? ты не чувствуешь себя достаточно плохо от того, кем являешься? мне жаль, что ты мне больше не нравишься… на самом деле, нет, мне не жаль. я просто облизнул губу и почувствовал засохшую кровь, так что пошёл нахуй. ты мудак, и я рад, что я больше с тобой не общаюсь. ты превратился в настоящего ёбанного мудака, понимаешь? я слышал, что ты сделал с беном хэнскомом. нож, ген? грёбаный нож? ты мог убить ребёнка, что с тобой не так? мне жаль, что тебе приходится просыпаться каждое утро и иметь дело с человеком, которым ты стал. если бы ты просто… если бы ты слушал меня, когда я говорил, что мы должны прекратить приставать к людям, возможно, ты бы сейчас не был на задержании. может быть, мы ещё будем друзьями. возможно, ты бы мне мог нравится. трудно сказать. в любом случае, ты — еблан и псих, поэтому мне жаль, что тебе приходится смотреть в зеркало с пониманием, что ты — причина, по которой дети боятся приходить в школу (безопасное место) или ненавидят свою внешность. бен хэнском однажды сказал мне, что теперь он боится носить что угодно, кроме свитеров, потому что ты будешь смеяться над его сиськами. господи. что с тобой не так? на каком этапе своей жизни ты ошибся? и, наконец, мне жаль, что твой папа заставляет тебя чувствовать то, из-за чего ты делаешь всё это. наверное, отстойно иметь старика, который думает, что ты тряпка, но ты же знаешь, что тебе не нужно бить толстых детей, чтобы компенсировать недостаток мужественности. иногда я думаю, что ты стал бы совершенно другим человеком, если бы вырос с матерью. может быть, ты был бы немного лучше. в любом случае, мне жаль, что ты ненавидишь себя настолько сильно, что думаешь, что должен стать тем, чего твой старик ожидает от тебя. что должен подсасывать ему. удачи с этим, ген. просто перестань быть куском дерьма, ради всего святого. извиняюсь, ричи. PS: я не должен был дописывать это, но я чувствую, что должен сделать это в любом случае. извини, что не поцеловал тебя в ответ. Ричи опускает карандаш и смотрит на слова на листе, чувствуя себя неуверенно от того, что он так честен по отношению к Генри Бауэрсу. Он должен быть честным, однако он понимает, что будет копать себе могилу ещё глубже, если выполнит задание, данное директором. Ричи вздыхает, складывая три листа так, словно готовится уложить их в конверт, но в итоге кладёт их на угол своей парты. Быстро посмотрев на часы, он видит, что до конца задержания осталось тридцать пять минут. Генри Бауэрс продолжает страстно писать. В 16:25 приходит директор и читает все письма, написанные мальчиками. Ричи смотрит на его неодобрительное выражение лица — выражение лица человека, который случайно наткнулся на информацию, которую он не должен был читать. Затем Ричи замечает, что Генри от смущения пытается скрыть свое лицо в ладонях. Ричи никогда не видел таких эмоций на лице Генри, даже тогда, когда он отказался праздновать с ним новогодние праздники. Тогда на отказ Ричи Генри ответил кулаком по его лицу. Растерянное выражение лица хорошо смотрится на Генри, заставляет его выглядеть более наивным и невинным, чем он есть. Не таким подлым. Единственный комментарий, который директор делает обоим письмам, это: «Честно говоря, отличная работа, джентльмены. Хотя я не доволен вашей речью. Возможно, когда-нибудь вы поработаете над этим. Вы оба свободны». Он вручает каждому мальчику письмо его оппонента, и Ричи кладёт письмо Генри внутрь своего пальто. Он наблюдает за тем, как Генри складывает бумаги Ричи и суёт их в карман. Он обращался с ними с деликатной осторожностью, заставляя Ричи чувствовать себя виноватым, поскольку написанные им слова не очень хороши по отношению к нему. В любом случае, когда они уходят, весь их совместный путь сопровождается молчанием. Они оба расходятся и идут разными путями, но Ричи не может не задаться вопросом, произошло ли это лишь потому, что Генри больше не мог быть рядом с Ричи. Прогулка до библиотеки короткая, но Ричи по пути холодно. Он понимает, что ему, возможно, придётся начать надевать несколько слоёв одежды и пытается вспомнить, вернул ли ему Билл его любимую фланель или нет. На самом деле, неважно, поскольку Ричи всегда может купить себе новую фланель, но видеть улыбку Билла — редкость. Бен и Беверли уже сидят на ступенях библиотеки, и Ричи, бросив быстрый взгляд на часы, видит, что он не опоздал, просто они пришли пораньше. Бен приподнимается, когда видит, что Ричи идёт по улице, и Беверли вскоре последовала его примеру.  — Привет, Ричи! — ярко приветствует его Бен, улыбаясь своими пухлыми щеками. Ричи внезапно обнаруживает, что даже не задумываясь возвращает ему тёплый взгляд. Бен всегда оказывает положительное влияние на людей, и это ещё больше заставляет Ричи усомниться в том, что Генри может быть настолько социопатом, что способен использовать нож на этом бедном мальчике.  — Эй, приятель, — втягивает его в объятия Ричи, снимает с него его головной убор и взъерошивает ему волосы. — Как поживаешь? Беверли наблюдает с передающими всю её сущность широко раскрытыми глазами и самым нежным взглядом, который он когда-либо видел. Ему хорошо, нет, лучше, чем раньше. Он не заботится о задержании или наказании или чёрных глазах — он оказывается в присутствии двух самых ярких душ Дерри. На мгновение Ричи сожалеет о том, что Генри Бауэрс никогда не испытывал этого так, как он. Беверли и Бен рассказывают ему, что их планы изменились, и теперь они едут в Пустошь, чтобы встретиться с Майком. Эдди тоже собирался приехать, но когда он услышал, что их местом назначения будут канализационные трубы, то он быстро передумал. Ричи чувствует себя немного разочарованным, но не говорит ни слова. Просто молча идёт за ними, шагая через Дерри и слушая их нежные разговоры. Рука Бена ни разу за весь путь не покидает руку Беверли. Даже когда они пересекают улицы и Бев движется быстрее него. Особенно, когда они спускаются по травянистому подлеску, чтобы достичь цветущей дикой природы, что обитает в густых лесах. Ричи наблюдает за этим с какой-то… тоской, и он жаждет, чтобы Эдди Каспбрак протаптывал ветки и высокую траву с ними. Майк рад видеть Ричи и поздравляет его с отбыванием тюремного заключения. Ричи улыбается, мало что говорит, а затем уходит и устраивается на суше возле воды. Он сидит под деревом, тень от которого лишь усиливает чувство холода, и он наблюдает, как Бен и Майк несут брёвна через ручей, чтобы сложить их в одну кучу. Он не знает, что они делают, но Бев занимается скинутыми на кучу брёвнами и ветками, словно она их руководитель. Ричи начинает осознавать, что словно обжигая кожу сквозь ткань, письмо прожигает дыру в его нагрудном кармане. Он залезает пальцами вовнутрь, чувствует тонкую бумагу с признаниями и осторожно вытаскивает письмо, чтобы прочитать его. Ричи смотрит на остальных, на сто процентов уверенный, что они отвлечены своими делами, а затем раскрывает листы, над которыми Генри Бауэрс так интенсивно работал. мои извинения для ричи тозиера: мне жаль что я ударил тебя по лицу + мне жаль что я разбил твои очки. Я только что вспомнил, что ты знаешь меня лучше, и мне не нужно притворяться неграмотным. Разве это не смешно? Я охотно подавляю свой интеллект, чтобы сыграть роль дурака, которой все меня заклеймили. Иронично, правда. Я полагаю, что я всегда был одним из тех типов людей, который нравится остальным людям. (Сарказм.) Ах, как странно снова выражаться, как нормальный человек. Постоянно вести себя глупо — глупо, но я должен. Мои друзья не понимают меня, когда я использую такие слова, как «опасение» или «лексика». Ты можешь в это поверить? Такие простые слова. Ты всегда был умнее, но я знаю, что это потому, что ты непреклонно учился. Ты работал над этим, так почему же ты этим не владеешь? Я думаю, что я мог бы сказать то же самое о себе. Уверен, у тебя есть причины не быть математиком. Боже, это всё ужасно не по теме. У меня вроде было представление о том, что я хотел сказать, но я не уверен, насколько хорошо сообщение будет передано в письме. Я думал об этом годами… а потом я не думал обо всём этом, а потом, когда я ударил тебя в первый раз… Я снова подумал об этом. Ну что же. Ты всегда был понимающим, чертовски понимающим. Как ты такой терпеливый, Ричи Тозиер? Это сводит меня с ума, и я не могу понять, как ты воспринимаешь вещи так, как ты их воспринимаешь. Я завидую твоим достоинствам. Я не знаю, думаешь ли ты о том дне, когда я всё испортил, но я бы хотел, чтобы ты об этом думал. Я надеюсь, что ты всё же думаешь. Видишь ли, я не хотел ничего разрушать, я просто позволил своему характеру взять верх над собой, потому что я испугался. Я не собираюсь извиняться за драку, которая случилась между нами из-за твоего друга-гика, но я собираюсь извиниться за то, что случилось в пятом классе. То, о чём я никогда не говорил ни слова после того, как это случилось. При попытке вспомнить тот день моя память затмевает всё это, как будто она — это отредактированный лист с информацией. Есть вещи, которые я нечётко, но помню, и мне не очень нравится думать об этом. Я помню, как ты отстранился и сказал: «Ген, нет». Я помню, как я отступил, а ты шагнул вперёд. То, как ты протянул руку и сказал: «Эй, всё в порядке. Давайте забудем, что это когда-либо происходило. Это была случайность». И потом я помню, как бил тебя до тех пор, пока ты не начал истекать кровью, потому что я не мог смотреть на твоё упрямо терпеливое, удивительно красивое лицо и думать, что я никогда не поцелую его снова, потому что ты думал, что это просто случайность. Но это не было случайностью. И всё ещё нет. Я имею в виду, что какой же отваги мне стоило собраться той ночью, а ты просто испортил это, отмахнулся и хотел забыть. Я не мог забыть, придурок. Я пытался забыть о том, как ты выглядишь, когда улыбаешься, или о том, как ты относишься ко мне, когда мы грубо обращаемся в адрес друг друга, или как ты слушаешь свои кассеты, и луну, которая окрашивает твои волосы в пурпурный цвет. Я пытался забыть, чтобы это не разрушило дружбу, но когда я не мог убедить воспоминания уйти, я поцеловал тебя. И это не был несчастный случай. Я ненавижу тебя, Ричи Тозиер. Действительно ненавижу. Ты был моим лучшим другом, единственным стабильным источником здравомыслия, за который я должен был цепляться, когда моя жизнь становилась дерьмом. Когда мой отец сошёл с ума, ты был моим камнем. Когда ему стало хуже, ты держал меня в покое. Ты понимаешь это? Я знаю, что никогда не говорил тебе, но ты был моим якорем в урагане, которым стала моя жизнь. И вдобавок ко всему, я блядский педик? Боже, просто избавь меня от моих страданий, спасибо. Блять. Даже из-за написания этих слов меня тошнит, но ты это знаешь. Нет смысла притворяться, что я не педик. Ты уже знаешь. Даже сейчас эта идея пугает меня, но это странно утешительно. Мы больше не друзья, но ты всё ещё знаешь и хранишь этот огромный колоссальный отвратительный секрет обо мне, как будто помнишь мизерное обещание, которое мы дали друг другу, когда нам было восемь лет. Я не знаю, помнишь ли ты это, но мы обещали никогда никому не рассказывать о наших самых мрачных секретах. У тебя никогда не было секретов, но ты всё ещё хранил мои. Спасибо. Это не отменяет того факта, что я тебя ненавижу. Возвращаясь на пару абзацев выше: ты был единственной константой в моей жизни, благодаря которой я чувствовал себя в безопасности. И знаешь, что ты сделал, когда я решил поделиться с тобой своей душой? Никогда больше не говорил со мной. Я думал, что это пройдёт, что тебе надоест тусоваться с Беверли Марш, и ты постучишь в окно моей спальни и попросишь посоревноваться в армрестлинге, но ты не приходил. Ты покончил со мной. Ты покончил. Я скучаю по этому, но не думаю, что хочу это вернуть. Это никогда не будет прежним, как бы мы ни старались. Беру свои слова назад… Мы говорили однажды после поцелуя. Ты видел, как я дразнил малявку из-за коробки для завтрака от клоуна Бозо, и ты сказал: «Разве тебя заставляют быть таким мудаком, Ген?» Тебе никогда не нравилось дразнить детей, но мне кажется, что у тебя и нет причин получать удовольствие от этого. Тебе не нужно чувствовать себя жёстким, или мужским, или сильным. Ты чувствуешь все эти вещи самостоятельно, потому что ты не такой квир, как я. Я сказал тебе заняться своими делами, а ты сказал: «Я просто не собираюсь сидеть сложа руки и делать вид, что на это весело смотреть. Я больше не буду рядом с тобой, если ты будешь так вести себя.» Это был последний раз, когда мы говорили. Я оставил тебя одного в холле, а взамен ты забыл обо мне. Я мог бы рассказать. Ты не оглядывался, когда мы били кого-то, и когда ты шёл по переулку, в котором я и моя банда курили, ты едва поднял голову. Я перестал существовать для тебя, и я не думаю, что когда-либо чувствовал в себе настолько сильную боль в животе. Мой лучший друг. Мне противно. Потому что я педик. Теперь ты можешь представить мою абсолютную слепую ярость, когда я узнал, что ты развлекался с группой заикающегося уродца. Белч рассказал мне всё о том, как ты вёл Уиззи в класс, как чёртова подружка, и как он целовал твою щеку и всё такое. Я был в ярости. Он не хотел на самом деле драться с тобой, но когда он сказал мне об этом, то мне не терпелось побить твоё лицо, как я делал это в ту ночь, когда мы целовались, просто чтобы отомстить за всю эту чертову боль, которую ты причинил мне за последние годы. Иди нахуй, Тозиер. Я хотел убить тебя. Но как только я услышал пронзительный крик от малявки, который кричал, чтобы я ушёл, и я увидел, как ты улыбался ему сквозь всю эту кровь, и как ты обещал увидеться с ним позже, я просто стал… очень мрачным. Почему это должен быть Эдди Каспбрак? Ты едва его знаешь, Ричи. Он не понимает тебя так, как я, и не знает, каких тем для разговора следует избегать или что сказать, когда ты впадаешь в бешенство. Почему он? Что такого особенного в ходячем приступе астмы? Я думаю, что просто не могу привести свои мысли в порядок из-за этого. Ты никогда не разговаривал с ними раньше, но когда ты это делаешь, то ты вдруг внезапно по уши в Уиззи? Что такого чертовски хорошего в квире с поясной сумкой? Что у него такого, что делает его таким особенным в твоих глазах? Всё, происходящее с ним, не случайность, а наш поцелуй — да? Мы были лучшими друзьями, Ричи. Может ли Уиззи сказать то же самое о тебе? Может? Почему он? Почему он? Из всех мальчиков нашего класса, почему ты должен был взять и стать геем с Эдди Каспбраком? Что в нём такого особенного? Что в нём такого, чего нет у меня? Почему он? Почему это не я? Генри Бауэрс. извини, имею в виду, Ген. Ричи кладёт письмо на колени, уставившись на Майка и Бена, изо всех сил пытающихся поднять особенно тяжёлый заболоченный ствол дерева. Беверли наблюдает; её рука поднята ко лбу и приставлена козырьком для защиты светлых глаз от солнца. В этот момент, словно почувствовав на себе взгляд Ричи, она смотрит через плечо и улыбается ему милой улыбкой. Ричи посылает ей обратную, а затем снова смотрит на письмо на коленях. Из всего, в чём Генри Бауэрс только что признался, больше всего Ричи задел тот факт, что он обвиняет Ричи в любви к Эдди Каспбраку. И дело в том, что Ричи не думает, что он неправ.