Твои руки

Химик с трудом открывает глаза, щурясь от яркого света. Эта ночь была очень тяжелой для него. Все тело ныло, болело, двигаться не хотелось ни капли. Валерию пришлось собрать все силы и всю волю в кулак, чтобы встать. Легасов, прихрамывая, дошел до двери и тяжело вздохнул. А что если это Ульяна? А если Борис? Что я им скажу? Это все так ужасно. То, что я себе позволил вчера больше не должно повториться! Да простят меня все… Дрожащая рука тянется к дверной ручке и неспешно опускается на нее. — Кто это? — спрашивает ученый и удивляется, насколько хрипло, звучит его голос. Он кашляет и собирается повторить вопрос, но человек за дверью все прекрасно расслышал: — Валера, открой, надо поговорить, — раздается знакомый настойчивый голос. Он звучит с такой теплотой, что Легасов почти что открывает, но тут же бросает эту идею и отвечает: — Нет. Простите, я не жду гостей. На некоторое время воцаряется пугающая тишина. Для ученого она с каждой секундой становится все тревожней. В какой-то момент химик решает, что товарищ уже ушел, так и не дождавшись разрешения войти, но внезапно дверь открывается. Легасов от неожиданности почти что отскакивает к стене. — Н-нет, Борис, я же сказал… — А я сказал, что нам нужно поговорить! — зампредседателя закрывает дверь на ключ и подходит к Валерию ближе. Обе руки Щербины хватают за плечи химика и прижимают к стене еще сильней. От неожиданности у Легасова перехватывает дыхание и он едва может произнести: — Боря, пожалуйста… Борис прижимается вплотную. Как и в тот раз. Все снова повторяется. Ученый закрывает глаза, боясь представить то, что будет дальше. Еще и эти руки, что так крепко сжимают плечи. Голова идет кругом, но Валерий не должен поддаваться. — Валера, ты же хочешь этого, я вижу. — Послушай…Те, — тихо произносит ученый, — То, что было вчера и то, что было до этого… Это ошибка. Этого не должно повториться, товарищ. А теперь, — он выпрямляется наперекор внезапной боли, — Позвольте мне продолжить работу. Министр смерил взглядом коллегу и затем неспешно, с усмешкой проговорил: — Ты серьезно? Ты же сам себя выдаешь. Валера, не упирайся, — рука потянулась к щеке Легасова, поглаживая ее, медленно переходя на шею. — Черт, нет, Б-Борис, пожалуйста… — У нас уже много чего было, помнишь? Неужели ты сейчас стесняешься меня? — КГБ, — вздыхая шепчет Валерий. Неужели он так легко сдастся сейчас? — О, на счет этого можешь не переживать, — с необычной легкостью говорит Борис, — Я обсуждал это с Шарковым, когда отъезжал в Москву. Я сказал ему, что подслушка сильно давит на тебя, и ты не можешь нормально работать. — Что? Но… Неужели так просто? — Мы с товарищем КГБ-шником давно знакомы, поверь. Мне пришлось немного надавить на него. И… — рука забирается под рубашку ученого, чувствуя теплоту любимого тела, министр немного тормозит, наслаждаясь мгновеньем, но затем продолжает, — Он не обманет, в общем. Можешь мне довериться. Легасов не верит услышанным словам. Неужели уже вчера прослушивающие устройства не работали? А он все также пугался издать лишний вздох. Вчерашний день внезапно навевает неприятные воспоминания, отчего химик отворачивается от ласк зампредседателя и грустно произносит: — Я все равно не могу. П-прости. — Из-за чего теперь? — Это… Это все неправильно, пойми! Все то, что мы делаем. Это ужасно, Борис. Щербина замечает неуверенность в глазах Легасова и, приобнимая его, отвечает: — Послушай, в этом нет ничего ужасного. Валера, ну неужели мне тебе сейчас это объяснять? Если тебе этого хочется, то… Тебе же хочется? Валерий вздрагивает. Он не ожидал услышать такого вопроса. Обычно все происходило само собой и, если ученый что-то делал или говорил, то это было под воздействием сильного возбуждения. Сейчас же, Легасов находился в странном положении, поэтому негромко ответил: — Н-нет… Да? То есть… Аргх, прости, я что-то совсем… Щербина по-доброму смеется и продолжает поглаживать через рубашку оголенную кожу товарища, которая буквально горела от каждого прикосновения. — Тебе нужно как-то помочь? — Валерий не видит лица Бориса, но он почти уверен, что зампред сейчас улыбается. И он прекрасно понимает, о чем говорит Щербина, но никак не может сказать «да». Легасову тяжело думать о том, что сейчас он должен получить долгожданное удовольствие. Его мысли заполнены вчерашней неудачей, — Ты сильно напряжен, расслабься. Ученый едва успевает вздохнуть, расправить плечи, как вдруг его губ осторожно касаются губы Бориса. Поцелуй вновь получается неаккуратным, резким и неумелым. Так считает Валерий. Щербина решил взять все под свой контроль, чтобы исправить ситуацию, углубляя поцелуй. Легасов издал тихий стон. Он давно не целовался. Недавние случаи он в счет не брал, ведь это и не поцелуи были, а так, просто. Сейчас академик попытался произвести на коллегу хорошее впечатление, но получалось, мягко говоря, не очень. Тем не менее, эти попытки очень заводили Бориса. — Валера, ты такой милый, — отрываясь от губ товарища, говорит Щербина. Легасов набирает в легкие побольше воздуха. Этот поцелуй отнимает у него много сил и кислорода. А также он отнимает у него его неуверенность. Ученый обхватывает кисть Бориса, подносит ее к своим губам и начинает целовать каждый палец. Они прекрасны. Такие сильные… — Ох, Господи, да… — внезапно вырывается у химика. Министр улыбается. В груди что-то начинает разгораться, и он целует Валерия в шею. Как только химик ощущает горячее дыхание Бориса, он закрывает глаза и запрокидывает голову. Губами зампредседателя чувствует учащенный пульс Легасова на сонной артерии. «Какой же он все-таки хрупкий и беззащитный, — проносится в голове у мужчины, — И полностью под моим контролем». — Не хочешь продолжить? — отрывается Щербина, указывая на оставленную без внимания руку, — Мне понравилось, как ты вчера ласкал ее. — Д-да, — Легасов вновь берет руку коллеги и осторожным движением обхватывает губами один из пальцев. Горячий язык академика ловким движением проходится по всей длине пальца. У Бориса перехватывает дыхание от этих действий. Он практически ничего не может сказать, поэтому просто наблюдает за стараниями Валеры. Его Валеры. Никто не посмеет тронуть Легасова. Он точно принадлежит Щербине, ведь теперь на его шее красуется багровое пятно. Борис так увлекся, что не заметил, как оставил засос. «Так даже лучше». — У тебя очень хорошо получается. И я знаю, где бы еще твой навык мог пригодиться, — Борис снова проталкивает пальцы глубже в рот и наслаждается покорностью ученого. Валерий краснеет. Вся эта ситуация, словно та, что произошла вчера. Но теперь им точно никто не сможет помешать. Очередной стон академика заставляет Бориса позабыть о здравом смысле. Он бьет кулаком по стене и прижимается еще ближе. Сейчас химик по-настоящему ощутил, насколько его товарищ возбужден. Он с неохотой вытаскивает из своего рта пальцы Бориса, за ними тянется тонкая ниточка слюны. — Пойдем ближе к кровати? — тихо произносит Валерий, и Щербина тут же хватает коллегу за руку и ведет в сторону спальни. Легасов борется с двумя противоречивыми чувствами: со страхом и с сильным желанием. Он не понимает, что сейчас владеет им больше. С одной стороны его сердце бешено колотится от волнения, что сейчас все может пойти не по плану, что снова кто-то придет, и теперь прятаться будет поздно. А с другой — он хотел Бориса. Всей душой. Его едва заметно трясло от возбуждения. Валерий достаточно громко сглотнул накопившуюся слюну. Щербина кинул на него быстрый взгляд и облизнул засохшие, от тяжелого дыхания, губы. Параллельно он расстегивал ремень на своих брюках. Торопливо, небрежно, но ученого это завораживало. Он уже получал удовольствие от одного вида этих рук. — Прекрасные... — говорит химик, поднимая взгляд на Бориса, и внезапно произносит: — Боря, я... Я боюсь. — Чего? — с явным непониманием спросил министр, садясь ближе к Валерию на кровать. — Я никогда не был с мужчиной, п-понимаешь? Борис хмыкнул и произнес: — Я тоже вообще-то, — рука потянулась к брюкам Легасова. Перед тем как привычно расстегнуть ремень, он аккуратно провел кончиками пальцев по заметному бугорку. В ответ Валерий содрогнулся, — Но поверь мне, я буду осторожен. Легасов перехватывает руку Бориса и, заглядвая в его глаза, спрашивает: — Обещаешь? — Конечно. Следующие минут десять длятся для обоих, словно целая вечность. Оба были слишком возбуждены, чтобы продержаться дольше. Комната наполняется вздохами, пошлыми стонами и... Становится невероятно душно. Стекла окон начинают запотевать, но какая сейчас разница? Так даже проще скрыться от всяких глаз. Солнечные лучи пробиваются в помещение. Комнатка вновь окрашивается в приятные золотистые оттенки. Жаль, что Легасову и Щербине совсем не до любования этим всем. Они любуются и наслаждаются друг другом. С каждым разом все громче и резче. Какой же невероятный экстаз испытывает Борис, с каждым разом выбивая из товарища новые стоны, которые полны любви и настоящего удовольствия. — Боря, Боря... — как в бреду повторяет академик, цепляясь руками за несчастную простыню, что уже окончательно смялась и пропиталась запахами двух тел, — Еще, пожалуйста! Зампредседателя кусает губы, чтобы самому не застонать от столь прекрасного вида. Как же давно он мечтал об этом. Как же давно Валерий мечтал об этом. — Ах! Ч-черт! — почти что кричит химик, когда крепкая рука Бориса обхватывает его там и начинает двигаться в такт. Ученый почти что сходит с ума, когда министр задевает "ту самую точку". Еще несколько резких движений и оба стонут в унисон. Невероятное наслаждение охватывает обоих. Легасов крепко закрывает глаза, даже успевают выступить слезы. Щербина хватает коллегу за бедра и сильно сжимает их, добавляя удовольствие обессиленному ученому. Спустя немного времени они мирно лежат в обнимку. У обоих едва хватает сил укрыться одеялом. Но по правде, становится намного уютнее и теплее. Ладонь министра нежно поглаживает макушку растрепанных рыжеватых волос Валерия. А сам Валерий, закрыв глаза, начинает засыпать. Что может быть прекрасней этого времяпровождения? Ничто не может испортить их идиллию. Кроме все также работающей подслушки...