Be somebody

Неделя началась с того, что Тодороки проспал и опоздал на первую пару. Впрочем, это было ожидаемо, потому что весь день и всю ночь воскресенья он потратил на доделывание заданий на семинары. Тодороки считал, что любое дело, за которое берешься, стоит, во-первых, доводить до конца, а во-вторых, выполнять если не идеально, то хотя бы так, чтобы после не было стыдно за свою же нерасторопность. Мидория как-то предположил, что в желании доводить любую работу до идеала частично виноват отец, который все детство давил на него морально из-за любой оплошности. Шото с ним не спорил. О негативном влиянии отца на его жизнь он мог бы изъясняться часами. Однако Тодороки проблемы в этом не видел, продолжая отдавать все свои силы и все время на то, чтобы быть лучшим на курсе, не беспокоясь о том, как это отражалось на его состоянии. Лучшим на курсе он не был. В выдавшееся свободное время он разобрал и отредактировал большую часть получившихся на концерте фотографий; некоторые из них он отправил в коллекцию. Его не особо заботили люди, с которыми он пересекался по учебе или по работе (Тодороки пока не был уверен в том, можно ли назвать то, чем он занимался, работой; разве что фрилансом?). Его друзья стали редким исключением, повлиявшим на характер и сделавшим Шото более расположенным к людям, однако… Тодороки был культурным человеком, поэтому сказать о том, что он клал на окружающих, попросту не мог. Но в общем и целом люди его особо не волновали, если дело не касалось съемок. Поэтому тот факт, что при пересмотре снимков его мысли возвращались к помещению, в котором «HERO» дожидались начала концерта, его несколько беспокоил. Ситуацию усугубляло то, что он не мог избавиться от видения Бакуго, закрывающего силуэтом тускло горящие лампы и монстроподобной угрозой нависающей над ним. Барабанщик вызывал в нем эмоции. Из-за столь яркого воспоминания, которое едва ли не тенью отпечаталось на его сетчатке, редактирование фотографий задерживалось. И это опять же тревожило Тодороки, не привыкшего к тому, что могут возникать помехи в той работе, которую он проделывал множество раз. В среду, когда его университетский день состоял из двух первых пар, он смог наконец привести в порядок оставшиеся два десятка фотографий. Его одновременно одолевали два чувства, от которых его сознание покрывалось матово-серым цветом. Он был рад наконец разобраться с фото. Он был не рад наконец разобраться с фото. Тодороки, держа большую кружку с остывшим крепким кофе, подаренную Ураракой на день рождения («Пей, пожалуйста, побольше чая!» — пожелала она; Тодороки продолжал глотать кофе литрами), зашел на почту, чтобы отправить материал, и… На странице выскочила ошибка, извещающая о том, что соединение с сетью разорвано. Тодороки посмотрел на значок интернета и тихо помянул черта. Яойорозу слезно просила скинуть фотографии до среды. «Среда» на календаре ядовито скалилась ему в лицо. Шото тяжело вздохнул и взял телефон, набирая номер Яойорозу. Когда гудки ожидания прекратились и ему ответил женский голос, Тодороки произнес: — Добрый день. Это Тодороки Шото. Я звоню по поводу фотографий, которые должен был прислать. «А, Тодороки. Здравствуй. Что-то случилось? С ними что-то не так?» — У меня нет возможности отправить их в данный момент. «Ох, — донесся расстроенный вздох, — очень жаль, они…» Тодороки задумчиво постучал пальцем по столу и взглянул на улицу, погода на которой была благосклонна к жителям Токио, несмотря на только начинающую вступать в свои права весну. — Возможно, я могу занести их вам? «Мне неловко тебя отвлекать». Шото не видел выражение ее лица, но отчего-то был уверен, что девушка поджала губы. — Мне нетрудно, — Тодороки поднялся и подошел к полке, чтобы взять флэшку (шесть штук гордо выстроились в ряд) и перекинуть на нее фотографии. «Если так, то мы будем очень тебе благодарны. Не против подъехать к Накано? Там наша репетиционная. Скорее всего, там сейчас либо Каминари, либо Токоями». Тодороки рассчитал, что поездка в один конец займет меньше часа. — Да, отлично. «Спасибо большое! Я сейчас же скину адрес в сообщении!» Тодороки надел толстовку, куртку, закинул в сумку телефон, наушники, ключи от квартиры и флэшку; перекинул ее через спину, скрепив застежку на груди, и, немного подумав, схватил фотоаппарат, рассчитывая заснять несколько удачно подвернувшихся кадров, которые бы подходили для практической части диплома. С дипломом дела у Шото были так себе. Теория, которую одобрил его научный руководитель, была написана еще несколько месяцев назад, тогда как практическая составляющая хромала на обе ноги. Он довольно быстро добрался до метро, на светофоре пропуская черную тойоту с затонированными стеклами. Тодороки сел в поезд, когда солнце еще стояло высоко в небе, и какое-то время смотрел меленький плазменный телевизор, сообщающий о том, что сегодня среда, четыре тридцать три вечера, облачно, осадков не наблюдается; затем место на экране заняла социальная реклама, посвященная тому, чтобы пассажиры держались от края платформы как можно дальше во время прибытия транспорта. Тодороки, вставив в уши наушники, закрыл глаза. Делая пересадку на станции Иидабаси, он задумался над тем, насколько глупо выглядел, сообщая, что не может отправить фотографии. Ну потому что, господи, есть же вай-фай в кафе через улицу. А еще он мог раздать мобильный интернет, что делал не раз, когда подводил роутер. Будто он подсознательно игнорировал любые доступные и менее затратные по ресурсам варианты, лишь бы встретиться с участниками (участником?) группы еще раз. Тодороки покачал головой, удивляясь, какие глупости приходили ему на ум под «Enchanted» Тейлор Свифт (и нет, Тейлор, ты не права, никто никем не околдован). Никого он видеть не хотел и даже не думал о подобном. Ну крутились мысли на лекциях вокруг длинных пальцев, держащих в руках сигарету и ту странную, пугающую маску. Ну проскакивали воспоминания о пронзительном взгляде красных глаз (это линзы или что?). Ну возвращался он периодически к моменту с прощанием, когда блондинистое недоразумение недовольно кричало вслед. Тодороки распахнул глаза, поежился, словно от охватившего озноба, и снова их закрыл. В конце концов, он мог быть спокоен — дверь ему откроет не Бакуго, не вылезающий из его головы вот уже четвертый день. И если после первой встречи, когда эмоции от съемки, музыки и всеобщей атмосферы веселья оттеняли мысли о малознакомом барабанщике, то сейчас их затемнять было нечем. Бакуго все еще был малознакомым незнакомцем, но отчего-то прочно засел в его голове. Перед Тодороки всплыло выражение лица Бакуго, когда он увидел и услышал его игру на барабанах в первый раз. Если бы он мог его сфотографировать, он бы отправил этот снимок в коллекцию, чтобы мгновение не стиралось из его памяти. Тодороки с тяжелым комом в горле осознал, что детально помнит выражение глаз Бакуго. Тодороки прибавил громкость в наушниках (он захватил их не для того, чтобы рассуждать о всякой чуши). Репетиционная располагалась рядом с магазином, в котором продавались (не продавались) пластинки. Тодороки прошел мимо него, рассматривая выставленный на витрине старинный товар, и повернул за угол, в конце которого расположилась кирпичная невысокая стена, преграждающая путь. В нескольких метрах правее от нее находилась лестница, ведущая к болотного цвета двери. Тодороки ступил на нее, держась за перила, и через пару ступенек оказался перед дверью. Спустя минуту дверь открылась, и в проеме возник растрепанный Бакуго. Каминари или Токоями, да? Ну-ну. Тодороки не мог понять, расстроен он или, наоборот, рад видеть его изумленное лицо. — Какого черта ты здесь делаешь? — изумление в момент сменилось раздражением, ярко отразившимся на скривившимся лице. — Я не мог отправить фотографии и позвонил Яойорозу. — И? — Бакуго стоял в дверях, привалившись к косяку; он явно не торопился пускать его в помещение. Впрочем, Шото не был особенно расстроен. Или был? Разобраться в этой дилемме и подсчитать вероятность не смог бы даже Тьюринг. — И предложил отвезти их вам в репетиционную. Бакуго задумчиво пожевал губу, чем вызвал в душе Тодороки маленькое извержение крохотного вулкана Этна, разрушившего не города и деревни, а способность реагировать на происходящее. — Ну и где они? Тодороки, не сразу засуетившись, расстегнул молнию на сумке, чуть покопался в ней и вложил в руку барабанщика флэшку (не было никаких электрических разрядов, не было грома и молнии, так что можно было почти выдохнуть). Тодороки не хотел уходить, но… не стоять же ему вечно в дверях. Тем более тогда, когда его не приглашали войти. И плевать уже на флэшку, у него дома их куча. — До свидания, — он развернулся и направился к главной улице. — Эй, придурок, — неловко окликнул его Бакуго, почесывая шею. — Там дождь скоро пойдет, хочешь промокнуть, иди, мне срать. Тодороки остановился на верхней ступеньке и медленно повернулся. — Предлагаешь переждать у вас? — Мне похрен, — Бакуго ушел в глубь помещения, оставляя дверь открытой. Шото посмотрел на небо, затянувшееся тучами, потом на свой фотоаппарат, затем — на дверь. Он неуверенно переступил порог репетиционной, расстегивая куртку. Помещение, как он помнил из фотографий, выложенных в инстаграме, действительно оказалось довольно небольшим. Музыкальные инструменты расположились у дальней стены, тогда как у противоположной стоял сломанный диван, ножку которого подпирали старые книги. Сидение клетчатого кресла было буквально погребено под скомканными тетрадными листами. Посередине расположился столик, на котором хлама было, кажется, больше, чем вещей во всем помещении; они были свалены в одну гигантскую кучу, которую разбирать никто не торопился. Несколько стульев хаотично стояли возле стен, на которых были написаны черным маркером цитаты из песен рок-групп: «Who cares if one more light goes out... Well I do*», «We must stand together, there's no giving in*», «I don't care about the in-crowd, no*»… — Ну и долго ты еще будешь дверь подпирать? — Бакуго, схвативший пачку крекеров из ящика, плюхнулся на диван. Он подтащил к себе ноутбук и вставил в него флэшку. — У вас уютно, — честно сказал Шото и сел на скрипнувший диван, снимая сумку; книги на месте сломанной ножки качнулись. — Половину вещей старик сплавил, — заметив непонимающий взгляд Тодороки, нехотя пояснил: — Который в соседнем магазине торчит. — Продавец пластинок? — Ага, этот старый пень, — Бакуго шмыгнул носом, закинул сырные крекеры в рот и щелкнул по открывшейся папке с фотографиями. — Торчит здесь лет двадцать, давно бы продал этот магазин и уехал бы куда подальше. Две сотни фото? Серьезно, блять? — Бакуго оторвался от экрана и ткнул крекером в моргнувшего в смятении фотографа. — Ты не знаешь меры. — В каком… в каком смысле? С фотографиями что-то не так? — Откуда я знаю, так с ними или не так. Я же не видел их еще, — Бакуго изогнул левую бровь, глядя на Тодороки таким взглядом, будто разговаривал с умалишенным. — Это обычное количество фотографий, которое выходит после съемки. Тодороки не стал объяснять, что было их куда больше. — Этот пикачу с молнией в заднице хотел чуть ли не все твои фотки с прошлого выступления выложить в инстач, мы его еле уговорили остановиться. Только тогда их было под сотню, и бездна не смотрела на нас. — Ты цитируешь Ницше? — Я цитирую мемы. Бакуго уткнулся в экран ноутбука, быстро просматривая получившиеся фотографии. Тодороки прислонился к спинке дивана, обводя взглядом помещение еще раз и замечая все больше деталей: неаккуратно заделанные трещины в стене, заклеенные наклейками ДС и Марвел, плакаты американских групп — Hollywood Undead, The Used, Twenty One Pilots, Papa Roach, Rise Against, соседствующие с флаерами недавно вышедших фильмов, плакатами игр и распечатанными из инстаграма фотографиями; над ними висела выключенная гирлянда золотистых фонариков. На стене были прикреплены криво нарисованные на бумаге символы анархии, уробороса и всевидящего ока. Повисла тишина, разбавляемая лишь звуками нажатия на стрелку на клавиатуре, которые по мере приближения к концу фотопленки становились все более громкими. Тодороки, в принципе, молчание не угнетало, однако он чувствовал, что нужно было что-то сказать. Он никогда не был душой компании, и умение придумывать темы для разговоров на ходу обошло его стороной еще при рождении. — Вы давно играете вместе? — Два года. В помещении снова повисло молчание. Тодороки сдался. Не то чтобы он рассчитывал на нормальный диалог... В конце концов, говорить им было не о чем. Это он успел понять еще с предыдущих встреч, состоящих из перебросов незначительными фразами. Ну а то, что он оказался здесь, вообще было случайностью, так что… Шото искоса поглядел на дверь. Дождя не было (на расположенных практически у самого потолка окон капель не наблюдалось), поэтому он поднялся. Однако когда он хотел выпрямиться, то пяткой задел книги, выполняющие нелегкую роль ножки дивана. Те съехали, покосились и повалились. Вместе с ними повалился диван. Вместе с диваном — Бакуго. Вместе с Бакуго — стол напротив, который тот задел носом кроссовка и перевернул; хлам с него оказался вывален на середину помещения. Тодороки невозмутимо стоял посреди возникшего бардака, напоминающего последствия после битвы под Ватерлоо. — Блять!!— Бакуго подскочил с дивана, крепко обхватив ноутбук, и едва не поскользнулся на исписанном и перечеркнутом листке текста песни. — Тебя кто ходить учил, ублюдок?! — он подлетел к стоящему на месте Тодороки, взирающему на учиненный кавардак, и схватил того за ворот толстовки. — Извини, это произошло случайно, — Шото попытался отцепить от себя руку, но тот крепко держал его, оттягивая ткань. — Засунь извинения в задницу и затолкай их поглубже своим фотоаппаратом, дерьма ты кусок!! Тодороки, не обращая внимания на непрекращающийся поток ругательств, записав которые можно было бы получить справочник для людей старше восемнадцати лет, спокойно вглядывался в кривящееся лицо барабанщика и думал о том, что еще не встречал столь неадекватно-эмоционально реагирующего на происходящее человека. — Иди и подбирай все это! — Хорошо, — ответил Шото и отцепил от себя его руку, сразу же поправляя задравшуюся толстовку. В конце концов, он на самом деле был виноват в учиненном беспорядке. А еще ему было очень неловко. Настолько, что хотелось спрятаться в стоящий позади шкаф. Однако он не был уверен в том, что бешено стучащий пульс, который мог потягаться с барабанным боем, доносящимся из игры «Джуманджи», его не выдаст. Тодороки отошел от Бакуго, принимаясь ставить стол на место. — Какого хера это вообще произошло, — продолжал злиться Бакуго, мрачно смотря на хлам на полу и собирая пальцы в кулаки. — Пиздец, — и вышел, громко хлопнув дверью. Тодороки, отделяя мусор от не мусора (в чем он сомневался), хотел провалиться сквозь землю и прикрыть место своего падения паркетом. Кто в здравом уме приходит в гости и переворачивает помещение вверх дном — кстати, в прямом смысле? Он перебирал ручки, игральные карты, поцарапанную пару очков, маленькие заколки, отправляя их в одну кучу. Вот это вот — последнее, чего он ожидал от сегодняшнего визита. Потому что он, кажется, хотел узнать Бакуго чуть получше, хоть и не понимал причину. Он склонялся к тому, что это желание всполохами пламени разжигалось из профессионального интереса. И это казалось Тодороки странным, потому что он старался уважительно относиться к желаниям людей. Шото запутался. Ему лучше было уйти; и плевать на дождь, плевать на всемирный потоп. Он бы предпочел промокнуть под ливнем, нежели еще раз искупаться в собственном стыде. Бакуго вернулся в репетиционную, держа черные мусорные пакеты. — На, — всунул опешившему Тодороки пакет и сел, собирая в свой пустые бутылки и прочий мусор, оставшийся после долгих репетиций и проведенных ночей. — Мне правда жаль. — Да заткнись уже, — цыкнул Бакуго, отправляя в мешок сломанную точилку, и отвернулся. Тодороки чуть склонил голову, смотря на то, как Бакуго быстро запихивал упаковки от крекеров и сухариков в мешок, чуть не порвав его и не вывалив весь мусор на пол снова. — Бля, возьми свой фотоаппарат, пока я его нахрен не раздавил, — Бакуго поднял с пола фотоаппарат, который рухнул вместе с диваном и включился; он невольно задержал внимание на открывшейся галерее снимков. — Ты выходишь из дома без него? Или он прирос к тебе? Как ты его только не расхерачил еще. — Он как-то упал в канаву, — Шото завязывал мусорный пакет, вдумчиво следя за реакцией парня, просматривающего его галерею. — Пришлось менять линзу, но сам он был в рабочем состоянии. — Было бы смешно, если бы он не пережил падение с дивана. — Не сказал бы. — У тебя тут столько всякой фигни, — нахмурился Бакуго, чем ввел Тодороки в ступор. — Типа... ты фоткаешь круто, я, блять, спорить с этим не буду, но... — Но? — Шото подошел ближе. — Да не знаю я! На! — и всунул предмет ему в руки, больно ударив по груди. — Ты в универе учишься? — На фотографа, — кивнул Шото, проверяя целостность фотоаппарата; первое, на что он обратил внимание, это на целостность линзы и видоискателя. Он бережно покрутил его в руках, ища трещины, и выключил, не замечая пронзительного взгляда, следящего за его действиями. — Вас там каждый день заставляют делать снимки? — На первых двух курсах разве что, — Шото поставил фотоаппарат на пустой стол. — Сейчас проще с этим. — Незаметно. — А ты, Бакуго? — Э? — тот, принявшийся разбирать разбросанные тетради и канцелярские принадлежности, поднял голову, отчего челка упала на глаза, заставляя поморщиться. Шото представил, как нажимает на кнопку фотоаппарата и фиксирует это мгновение на пленке. — Ты учишься где-нибудь? — Нет, — он зачесал отросшую челку назад. Тодороки засуетился, наклонился, увидев искомый предмет, и протянул Бакуго заколку. Бакуго это не оценил и пригрозил засунуть ее в его глотку. Для того, чтобы привести в порядок стол, в аккуратный ряд сложив вещи первой необходимости, другие же закинуть в стоящую в углу тумбочку, поднять диван, подсунув под его ножку книги, и расчистить пространство в центре помещения, хватило тридцати минут. Они прошли в относительном спокойствии, за которые Тодороки узнал, что Бакуго с детства любил стучать по вещам, из-за чего мать отвела его на курсы: — Музыка меня расслабляла. — Ты представлял вместо барабанов головы идиотов? — Блять, я делал это в детстве, да. Сейчас отношусь к этому серьезно. Когда телефон Тодороки, положенный на стол, начал без конца вибрировать от оповещений в чате, он, желающий отключить вибрацию, случайно нажал на проигрывание музыки. Репетиционную заполнил голос Тейлор: «It's like I'm 17, nobody understands, no one understands*». — ...Я могу понять, почему тебе не сразу зашло то, что мы играли. — Ее последний альбом довольно неплох. — Ага-а-а, — голос Бакуго был пронизан скептицизмом. — Я типа не осуждаю, мне похер. После окончания уборки, прошедшей в тихом (не всегда) разговоре, отчего былая тишина оказалась заполнена, Бакуго открыл шкаф, из которого достал бутылку воды. — Эй, приди в себя, — барабанщик ткнул рогаткой, найденной под диваном, Тодороки в лопатку и посмотрел из-за спины на настольную игру, которую тот держал. — «Подземелья и драконы»? Откуда здесь вообще этот хлам, — сощурился, прикидывая в голове, кто мог принести настолку сюда. — Никогда не играл в настольные игры, — отрешенно произнес Тодороки, протирая ладонью пыль с картонной крышки, на которой был изображен рыцарь, сражающийся с огнедышащим драконом. — Ну и радуйся, — хмыкнул Бакуго над его ухом. — Всем всегда лень читать правила. Почитают минут пять-десять и все, типа знатоками стали и готовы всю кампанию за час пройти. И нахер тогда вообще нужно было собираться. На, — протянул ему бутылку воды, забирая настолку. Тодороки приложился к горлышку бутылки и заметил между подлокотником дивана и сидением листовку с названием музыкального фестиваля «MAKE SOME NOISE». Он подобрал ее, просматривая названия групп и замечая среди них «HERO». — Вы будете выступать в следующем месяце на этом фестивале? Бакуго закинул в рот пару сырных крекеров из открытой ранее пачки. — Ага, — облокотился о тумбочку, прослеживая взглядом красную шевелюру. — Им нужны фотки с концерта для общего постера. — Поэтому вам срочно нужны были фотографии с концерта? — Да, — кивнул Бакуго, засовывая руку, на которой были надеты кожаные браслеты, в пачку. — Сможете привлечь аудиторию, — тепло улыбнулся Тодороки, думая о том, что это отличный шанс для того, чтобы наладить связи с другими исполнителями и заявить о себе. — Это здорово. Бакуго едва не уронил пачку и не рассыпал крекеры по полу. Дверь открылась, и в проеме возник красноволосый плечистый парень. Тодороки посмотрел на него, отмечая в чертах его лица что-то знакомое. — Привет! — замешательство, возникшее на его лице на долю секунд, сменилось озорной широкой улыбкой. — О, я смотрю, тут у вас теперь порядок! Кацуки, ты наконец-то прибрался тут! Яойорозу будет рада! — Это не я здесь свинарник устраивал! — Бакуго смял пакет с крекерами, отчего те жалобно захрустели, ломаясь и крошась. — Вы с Каминари приходите сюда в любое время и творите хер знает что! — Ага, конечно, — продолжал улыбаться незнакомец и, не замечая исходящую темную ауру от Бакуго, протянул широкую ладонь Тодороки. — Я Киришима. — Тодороки, — ответил на крепкое рукопожатие. — Ты тот фотограф, который сделал крутые фотки для них? — глаза Киришимы восторженно расширились; Шото кивнул. — Черт, у тебя так охрененно получается! Все эти эмоции, игра света, тени… вау! — и показал два больших пальца. От столь бурной и неожиданной реакции Тодороки опешил. — Спасибо. — Киришима, ты хер ли приперся? — недовольно пробурчал Бакуго, щуря глаза и сжимая губы. — У нас нет ни репетиции сегодня, ни… — он замолчал, увидев вытащенную из рюкзака фигурку персонажа из игры «Overwatch»; персонаж был обвешан минами и снарядами и имел протез вместо правой ноги. Бакуго сконфуженно сложил руки на груди. Шото все еще плохо чувствовал атмосферу и не всегда понимал настроение людей, но, когда Киришима обхватил закатившего глаза Бакуго за шею, его в грудь укололо знакомое с детства чувство. В редкие моменты, когда ему удавалось выбраться на детскую площадку, соседские дети шугались его, заставляя чувствовать себя лишним, куда бы он ни пошел. Тодороки сейчас испытывал отголоски тех эмоций, разбавленных чем-то более мерзким. — Я пойду, — произнес, хватая сумку с дивана и забирая со стола фотоаппарат. — Еще раз извини за учиненный погром. — Да забей уже, — хмыкнул Бакуго, так и не сумевший выбраться из хватки друга; он проследил, как тот покидает репетиционную. — Погром? — Киришима в замешательстве моргнул и осмотрел помещение, которое приобрело божеский вид. Уже сидя в поезде и безучастно глядя в окно, Тодороки вспомнил, что этот красноволосый парень, Киришима, тот самый человек с фотографии в инстаграме, которая вызвала в нем смешанные чувства. Шото размышлял о том, что они были друзьями и, судя по всему, довольно хорошими, иначе рука, перекинутая через шею Бакуго, давно была бы оторвана. Ему бы следовало порадоваться за барабанщика и забыть об этом, но он постоянно возвращался к моменту, когда Киришима появился в дверях. Чтобы хоть как-то отвлечься от гложущих впечатлений, он открыл чат с друзьями. Подъезжая к дому и смотря на облачное небо, Тодороки вспомнил, что дождь сегодня так и не начался.