16:35. Todoroki_Shoto: Мне жаль. Я не могу сейчас разговаривать из-за фотосессии.
Тодороки постучал пальцами по панели телефона, посмотрел на женщину и мужчину, спорящих о том, чьим родителям первыми покажут фотографии, и вернулся к чату.16:36. Todoroki_Shoto: Приезжай ко мне в парк Ёёги на Сибуя. Я закончу через час.
16:36: Baku_bang ок Тодороки убрал телефон в карман джинсов, едва не уронив, и вернулся к работе. После субботнего праздника, события которого были подробно изложены в дружеском чате (Ииду и Мидорию обо всем оповестила Урарака; и нет, она ничего не забыла), Шото проснулся безработным, уставшим и с мыслями о блондинистом барабанщике. Тогда Тодороки долго лежал на футоне, не решаясь встать и начать заниматься домашними делами. В конце концов, ситуация с Бакуго, длящаяся несколько недель, наводила на определенные мысли. В воскресенье он поднялся ближе к полудню с трепетавшим сердцем только от воспоминаний о дыхании Бакуго у своего виска (Шото пытался не заострять внимание на том, что тот несколько раз схватил его за руку). Шото все-таки старался быть честным с самим собой. Но с выводами не спешил. Выводы напрашивались сами собой, когда ему днем пришло голосовое сообщение от Бакуго. Он уже не удивлялся тому, как быстро его пальцы сами тянулись к телефону независимо от того, чем он был занят — начиная с редактирования фотографий и заканчивая помощью соседке с по-кирпичьи тяжелыми сумками. Он едва не перелил в кружку с быстрорастворимым кофе кипяток, слушая сонный голос, жалующийся на слишком яркое солнце, шумных соседей и маленькие клавиши на телефонной клавиатуре. Тодороки тогда переслушал сообщение раз десять, каждый раз замирая на моменте с зеванием (и все-таки разлил воду, да). Тодороки с нетерпением ждал, когда сможет его увидеть. Бакуго приехал через минут сорок, довольно быстро нашел его на месте (Шото скинул координаты) и уселся на свободную лавку, ожидая, когда фотограф закончит. Тодороки был профессионалом (через несколько недель ему защищать диплом), поэтому сумел побороть свою нервозность и закончить фотосессию, не испортив снимки. Он порывался повернуться несколько раз — погода и так выдалась довольно жаркой для конца марта, а тут еще Бакуго прожигал его спину. Голова Тодороки болела от очередного недосыпа: теоретическая часть в дипломной работе перестала устраивать его научного руководителя, поэтому он потребовал переделать ее к концу недели. Он не понимал, какого черта происходит, ведь этот же материал преподаватель хвалил месяцами ранее. Все свободное время в начале недели Шото пришлось потратить на переработку материала. Попрощавшись с влюбленной парой и договорившись отправить им фотографии к концу недели, Тодороки подошел к лавке, на спинке которой было вырезано «R + E», и сел рядом со сгорбившимся Бакуго. Тот был одет в темно-синюю толстовку, поверх которой сидела расстегнутая куртка; он держал зажженную сигарету и смотрел сквозь деревья. Несмотря на то, что был рабочий день недели, в парке оказалось достаточно народу (именно по этой причине Тодороки пришлось постараться, чтобы прохожие не попали в кадр). Солнечные лучи не проникали через листву, поэтому сидение в тени после трехчасовой беготни было сравнимо с попаданием в Эдем. Еще бы бутылку воды. Или чего угодно, только холодного. Мороженого? Он видел палатку при входе, да и здесь неподалеку обязательно должно было что-то находиться. Да, Шото концентрировался на чем угодно, только не на стучащем пальцами по коленям Бакуго. Впрочем, в его защиту стоило отметить, что тот не спешил начинать разговор. — У тебя выходной по средам? — спросил Тодороки. Да, он все еще не был мастером диалогов. — Э? — Бакуго изогнул бровь, но позы не поменял. — Э, да. Тодороки снял с шеи фотоаппарат, собираясь положить его в специальную сумку и достать сигареты, чтобы выкурить из головы мысли о парне рядом. — Дашь посмотреть фотки? — тот шмыгнул носом, продолжая пялиться в никуда, и потушил сигарету об лавку. Тодороки кивнул, включил фотоаппарат и, поставив режим просмотра, отдал его парню. Тот опустил взгляд, просматривая сделанные недавно фотографии влюбленной пары; игра просачивающегося сквозь листву света на некоторых кадрах была впечатляющей. — Яойорозу ушла из группы, потому что собирается возглавить компанию, — сказал Бакуго, смотря на то, как ветер подхватывает подол цветочного сарафана девушки. — Я знаю об этом, — ответил Шото, поджигая сигарету и вдыхая дым. — А? — зубы Бакуго заскрипели, его спина окаменела. — Откуда? — В субботу, когда я вышел из репетиционной, Яойорозу мне об этом рассказала. — То есть тебе она рассказала, а нам нет? — Бакуго оставался внешне спокойным, однако Тодороки чувствовал: у него от гнева вскипала кровь. — Она боялась вашей реакции. — Боялась, мать ее, реакции? Ладонь Тодороки закололо от невыносимого желания прикоснуться к Бакуго. Он, убрав руку в карман ветровки, быстро затянулся и коротко рассказал все то, что узнал от Яойорозу. Реакция подозрительно тихо слушающего Бакуго не заставила себя долго ждать. — Ты, блять, издеваешься надо мной?! Вот так просто съебать из группы, в которой ты играла несколько лет, из-за того, что тебе даже не интересно?! Блять, о какой ответственности она говорит?! Проходящая мимо них мать с ребенком остановилась и, неодобрительно покачав головой, увела маленькую девочку в сторону. — И что ты собираешься делать? — Тодороки вздохнул, держа фотоаппарат; Бакуго впихнул его в руки Шото перед тем, как начать громко возмущаться на весь парк. — Свяжешь и притащишь ее в группу? — Да, блять! — Это похищение, — Тодороки поднес сигарету к губам. — А это пошел нахуй, — Бакуго вырвал сигарету из его пальцев и кинул в стоящую рядом урну, но промахнулся; его лицо искривила маска гнева, зрачки красных глаз раскалились, обещая расколоть землю надвое и отправить ее в быстрый полет до пламенного солнца. Шото, сохраняя спокойствие, оперся о спинку лавки, облизывая губы и смотря на сиротливо догорающую сигарету. — Она не выглядела так, будто принимает это решение под давлением. — Ты идиот?! — Бакуго, до этого активно жестикулирующий, замер. — Решение? Какое, блять, решение? Ей не оставили выбора. Это не… блять, это не ответственное решение, это какая-то хуита. Если бы она хотела на самом деле возглавить компанию, то не рыдала бы тогда. Блять, — Бакуго сел на скамейку, вытянул ноги и сложил на груди руки, поднимая разгневанные глаза к небу. — Ты бесишься из-за того, что… считаешь, что ее заставили? — Сначала они запихнули ее на курсы, чтобы выебнуться перед богатенькими и влиятельными людьми, а потом, когда она действительно нашла то, чем бы хотела заниматься, отобрали под предлогом семейного дела. Родители не имеют права заставлять детей заниматься тем, чем они считают нужным. Тем более, блять, под предлогом ответственности, — Бакуго стучал ногой по асфальту, кусал губы и медленно успокаивался. — Я... — Тодороки согнулся, поставил локти на колени и посмотрел на выключенный фотоаппарат. — Я пытался ей сказать об этом, но… она ничего не хотела слышать. Не сказать, что Тодороки спешил ее отговаривать, нет. В конце концов, он, возможно, даже не имел на это права, потому что понятия не имел о том, что происходило в семье Яойорозу. Да и, господи, как он вообще мог говорить на эту тему с Яойорозу, если сам не был уверен в правильности своего решения поступать на фотографа? Возможно, все было бы по-другому, все было бы проще и лучше для всех, если бы он остался с отцом, возглавил «Todoroki GO Industry» и продолжил его дело. — Конечно, блять. Эта дура упрямая. Я просто типа… не понимаю, почему она не сказала об этом нам. Я не ее лучший друг, но с Джиро ведь можно было поделиться. Тодороки мог бы посмеяться с идентичности их с Яойорозу ситуаций. Он не знал, как бы поступил несколько лет назад, если бы не познакомился с Мидорией. Он не промывал ему и без того промытые отцом мозги, но Тодороки не исключал, что благодаря друзьям ему хватило храбрости пойти против отца. Он избегал мыслей о том, во что это вылилось, потому что список огорчений мог бы быть таким же длинным, как и транссибирская магистраль (ладно, возможно, он немного преувеличивал). Но он был уверен в том, что было бы неплохо, если бы за моральное давление внутри семьи давали сроки. — Так тебя выставили из репетиционной? — Ой, бля, — Бакуго фыркнул. — Я сам ушел. Тодороки сомневался, что ненавидящий в тот момент весь мир (с большого взрыва и до двадцать первого века) Бакуго мог уйти сам, не высказав все, что думает о каждом из участников группы. Возможно, когда он еще не успел закончить материть всех подряд, начиная от Токоями и заканчивая Бэтменом, Каминари с Джиро выпихнули его из помещения и заперли дверь. — Мне-то похуй, но… — Бакуго отвернулся от Тодороки, — раз уж ты вспомнил тот вечер. У тебя случилась какая-то херня? О потере работы Тодороки сообщил друзьям, которые возмущались примерно час в общем чате, после чего штурмовали интернет в поисках вакансий и отсылали ссылками. Больше ему некому было с этим делиться (в Лайне его список контактов умещался в два прокручивания экрана), а писать Бакуго… Он не хотел перекладывать свои проблемы на него. — Ничего серьезного. Тодороки услышал, как клацнули чужие зубы. — Я въебу тебе. — Тебе же похуй, — улыбнулся краем губ Шото. — Мне похуй. Тодороки вздохнул. Он не хотел говорить об этом, но слова сами соскочили с его губ. — Меня уволили, — поделился он. — Редактор газеты, в которой я работал на полставки, сообщил, что больше не нуждается в моих услугах. — Какого черта? Ты что… ошибся и скинул NSFW*? — Что? — Забей, — Бакуго почесал макушку. — Тогда редактор уебан, который ни черта не смыслит в собственной работе. Шото поднял голову; его губы расплылись в нежной улыбке, которую Бакуго увидел боковым зрением и заерзал. — Ты так пытаешься меня поддержать? — Нафиг оно мне надо. Тодороки поднялся. Еще пару минут назад он чувствовал, как усталость одолевает его, заставляя едва ли не хвататься за болящую голову, но теперь он мог свернуть парочку гор, преодолеть расстояние от Бразилии до Австралии за пару часов или отправиться спасать вселенную от галра. — Тут была палатка где-то, — Шото оглянулся по сторонам. — Там, — Бакуго ткнул пальцем в направлении, откуда пришел. До палатки с едой они добрались довольно быстро. Бакуго жаловался на то, что в кофейне Шинсо «опять выебывается и качает права», транспорт может «отсосать», как и соседи, которые недавно завели собаку. Тодороки слушал, кивал и находил возмущающегося Бакуго до очаровательности милым. — Ты живешь один? — спросил Шото, наконец открывая бутылку воды, и посмотрел налево, в гущу парка, почувствовав на себе чужой взгляд, однако, обернувшись, не увидел ничего подозрительного. — Ага, — кивнул Бакуго, открывая банку с содовой. — Съехал от родителей после окончания школы. Я завалил выпускные экзамены и… — Бакуго приложился к банке, смотря на шумную детскую площадку. — Тебя же не выгнали из дома? — Не, — Бакуго вытер губы тыльной стороной ладони; нет-нет, Тодороки совсем не проследил это действие, что вы. — Мама наорала на меня, пиздец, я думал, слух потеряю, но потом все нормально стало. Я не хотел у них балластом торчать и съехал. — И ты после этого не хотел пересдать экзамены? — Да мне плевать как-то было уже, — Бакуго удрученно пожал плечами и направился вниз по дороге к пруду, заканчивая разговор. Тодороки хотел бы узнать больше, но… Он не видел ничего зазорного в том, чтобы не поступать в университет (в конце концов, это личное дело каждого), однако фраза Бакуго не выходила у него из головы. — А твои родители? — невзначай поинтересовался Бакуго, когда они подходили к спуску. — Отец у тебя явно та еще свинья. — Мягко сказано, — согласился Шото, ступая по каменной кладке дороги. — Мама умерла несколько лет назад в лечебнице. Я не видел ее с детства. — А, — только и ответил Бакуго, проводя рукой по шее. Тодороки до сих пор не был в курсе того, что произошло на самом деле. Отец поставил его и сестру с братьями перед фактом, отказавшись рассказывать подробности. Лишь позже он узнал, что в психбольницу она попала с легкой руки отца. Тодороки плохо помнил свою мать, но в его груди теплились счастливые воспоминания о ней. Он крутил между пальцев крышку от бутылки, пока они спускались по небольшой деревянной лестнице со скрипучими ступенями. По ней бежали двое веселящихся детей в звериных масках, которые продавались на входе в парк. Один из них, запнувшись о криво забитый гвоздь, оступился и начал падать, но Бакуго успел схватить его за ворот куртки. — Под ноги смотри, — мрачно произнес он, отпуская ворот. Ребенок нервно кивнул и, поправив маску волка, быстро спустился. Тодороки посмотрел на широкую спину Бакуго, вспоминая его черную маску. Если поначалу ее ношение на выступлениях казалось фотографу прихотью из разряда «а почему бы и нет, смотрится же здорово», то теперь он сомневался, что причина была только в этом. Тодороки встречался со многими людьми, совершенно по-разному реагирующими на направленный на них объектив, однако среди его многочисленных контактов не было тех, кто так агрессивно отвечал на попытку сфотографировать его. Или кто так же старательно избегал возможность случайно увидеть свое отражение в зеркальной поверхности. Да, Тодороки не заметил следящую за ним черную тойоту, однако он все еще был внимательным к окружающим его людям. Поэтому понять, что с Бакуго что-то не так, не составило труда. Как сложить два плюс два или выиграть в крестики-нолики, зная правило двойного хода. Тодороки и Бакуго оказались на широкой каменистой дороге. Тодороки бы спросил, в чем крылась причина его отношения к себе, прямо сейчас, но он понимал, что Бакуго его пошлет. — К Токоями тут недавно фотографироваться полезли. — Ваши фанатки? — Типа, — неопределенно махнул рукой Бакуго. — Полезли на глазах у Каминари, которого они даже не заметили. — И у него случился личностный кризис? — улыбнулся Шото, представляя вселенское разочарование на лице гитариста. — Ну, пока попыток летать с балкона он не предпринимал. Короче, я к чему это, — Бакуго почесал шею. — Ты придешь на фест? Может, ты посветишь перед пикачу фотоаппаратом и он отвиснет. Бля, не подумай, я не предлагаю нас сни… — Да, мы собирались с Ураракой, — кивнул Тодороки. Бакуго его приглашал, да? У него в сердце распускались пионы. — И, наверно, с еще одним моим другом. Они остановились возле темно-серого ограждения, за которым начинался неглубокий, чистый пруд, где крутилась, изредка приближаясь к поверхности, мелкая рыба. — Охрененно, мы становимся все популярнее. — А как же Яойорозу? Бакуго заметно напрягся, отчего Шото раз двадцать успел пожалеть о том, что вернулся к напряженной теме. — Это будет ее последнее выступление. — Я обязательно приду, — еще раз кивнул Тодороки. — И фотографии сделаю. — Да я же сказал, что фоткать не нужно, — скривился Бакуго, сжимая и разжимая кулаки. — Я хочу, чтобы они остались у Яойорозу на память, — Шото оперся сложенными руками на ограждение, глядя на спокойную воду; в центре пруда располагался небольшой островок, к которому можно было доплыть на лодках, сдающихся в прокат на час. Он помнил, как серьезно Яойорозу относилась к выступлениям и с каким трепетом играла на клавишах (в конце концов, ее снимок с выступления в клубе до сих пор хранился в коллекционной папке на рабочем столе). Тодороки хотел, чтобы у нее сохранилось цифровое воспоминание о важном моменте. Это было одной из причин, из-за которых Шото решил поступать на факультет фотографии. Если он не сможет даже этого, то какой из него, черт возьми, тогда фотограф? — Бакуго, смотри, — указал Тодороки на подплывшую к ним рыбу, виднеющуюся сквозь чистую гладь прозрачной воды. Бакуго подошел поближе, но почти сразу отстранился, так и не увидев, как та юркнула и исчезла в глубине. Поднялся ветер, отчего по воде побежала рябь, играючи извиваясь; челка Тодороки взметнулась, открывая его лоб. — Черт, кофе, — произнес Шото, смотря на то, как брошенный бумажный стаканчик из-под кофе прибило к земле. Бакуго прокашлялся. — Че? — В холодильнике кончился кофе. Нужно не забыть купить по дороге домой. — Почему ты… держишь кофе в холодильнике? — брови Бакуго поползли вверх гусеницами. — Чтобы он не испортился. Бакуго моргнул и громко рассмеялся.***
— И ты тупо фоткаешь все, что видишь? — Не все. Бакуго и Тодороки сидели на невысоком холме в центре парка; несколько маленьких групп отдыхающих, которых не испугал ни крутой подъем, ни опустившаяся вечерняя прохлада, расположились по его периметру, смотря на притягательный закат. Солнце уже начало клониться к горизонту, играя красными оттенками бликов на воде. Приходилось жмурить глаза. — Только то, что кажется красивым, — Шото посмотрел на Бакуго, вытянувшего ноги и опирающегося на ладони; тот рассматривал прохожих внизу, соотносимых по размеру с фигурками Funko, пытаясь понять, где там что-то красивое увидел фотограф. — Понимание красоты у всех разное. Но через фотографию ты можешь выразить свое видение. Шото думал, что смотрел сейчас на самое красивое, что видел в своей жизни. — Вот, — он протянул фотоаппарат щурящемуся Бакуго. — Попробуй. Сейчас золотой час*, но, если что, я подкорректирую фотоаппарат. — Ты мне даешь свой фотоаппарат, чтобы я пофотографировал? — на лице Бакуго заиграло недоумение вперемешку с отголосками других чувств, что в свете заходящего солнца сделало выражение более эмоциональным; Тодороки опустил голову. — Тебе говорили, что ты внимательный? — Блять, да пошел ты, — Бакуго выхватил камеру из его рук и просунул голову через ремень. — Я скорее землю сожру, чем кому-то позволю воспользоваться Эбони и Айвори. — Я доверяю тебе, — честно ответил Шото; Бакуго едва не выронил фотоаппарат. — Нахера тут столько кнопок? Куда нажимать-то? — Бакуго переворачивал фотоаппарат, пока Тодороки не показал ему на спусковую кнопку. Барабанщик посмотрел в видоискатель, выискивая занимательные кадры, и принялся крутиться, превращаясь в демо-версию волчка; он наставил его на отдыхающих, но, цыкнув, передумал и вновь принялся высматривать что-то… более интересное. Тодороки внимательно следил за ним и думал, что с фотоаппаратом в руках тот выглядел трогательно-растерянным. Чуть погодя растерянность сменилась на неумолимое желание сделать хороший снимок, заставляя Бакуго со злобой всматриваться в видоискатель. Он сделал несколько снимков прохожих и просмотрел то, что получилось. — Ну хуйня конечно, — вынес вердикт и продемонстрировал Шото. Тот спорить не стал и указал на клонящееся к воде дерево. — Все еще хуйня. Тодороки изменил настройки фокуса. — Теперь ничего не видно. Тодороки поменял их еще раз. — Охренеть. Шото подвинулся поближе. — Да, отлично, — произнес он, глядя на снимок, на котором теплые цвета заката плавно скользили по ветвям и пестрели на воде оттенками оранжевого. Он поднял голову, встречаясь взглядом с Бакуго и забывая все то, что хотел сказать про снимок. Потому что о каком снимке может идти речь, если его и Бакуго разделяет несколько сантиметров, он чувствует его сбившееся дыхание на своей щеке, а в его красных линзах отражается алый закат? Тодороки не мог заставить себя отстраниться, потому что его тело сковало цепями, ладони прибило к земле, тогда как сердце отправили покорять морские глубины, не предоставив скафандра. Бакуго отодвинулся. — Я сделал лучший снимок в своей жизни, а ты говоришь «да, отлично»? — он натянул капюшон толстовки. — Мне следовало снизойти до комплиментов? — Тодороки медленно выпрямился; одеревеневшие мышцы не слушались. — Не предполагал, что у тебя кинк на подобное. — Иди нахер, — Бакуго отдал ему фотоаппарат и потянулся к мятой пачке сигарет. Никотиновую палочку он достал не сразу, тогда как зажигалку и вовсе не нашел. Шото протянул ему свою. Тодороки положил локоть на согнутую левую ногу, искрящими глазами смотря на заходящее солнце и вдыхая один с Бакуго дым. — Раньше мне нравилось фотографировать в это время суток. И рано утром тоже. Кажется, одной из первых фотографий, что я сделал, был восход. — Фотография получилась ужасной хотя бы потому, что камера в три мегапикселя не могла передать многообразие цветов неба, превращая их в красное месиво; однако он до сих пор с теплотой вспоминал то трепетное чувство, поселившееся в груди после просмотра снимка. — В детстве у меня была коллекция. — А теперь что? — Теперь я считаю это банальным. Бакуго тихо хмыкнул, смотря на горящий конец сигареты. В уютной тишине Тодороки расслабился, оставляя волнения из-за учебы и работы за горизонтом. Пока он сидел вместе с Бакуго на холме в парке, пока чувствовал на себе его беглый взгляд, от которого потели ладони, все казалось незначительным и мелким для того, чтобы обращать на это внимание. Кроме, разве что, самого Бакуго. Будто планета скукожилась до размера атома, выбрасывая его в открытый космос и неся к опаляющему лоб и щеки солнцу. Когда на Токио опустился вечерний сумрак, Тодороки откинулся на еще хранящую тепло землю и положил руки за голову; та немного кружилась от усталости, недосыпа и совсем немного из-за Бакуго. — Бакуго? — Че? — Как ты понял, что играть в группе на барабанах — это то, чем ты хочешь заниматься? — Хер знает, — он глубоко втянул дым очередной сигареты. — Меня дико прет от этого. Иногда хочется разъебать барабаны, потому что музыка выходит дерьмовой, ну а потом наконец получается поймать ритм и... — Бакуго обернулся и посмотрел, чуть оттянув капюшон назад, на прикрывшего в безмятежном спокойствии глаза Шото, с губ которого слетали тихие выдохи, неслышные из-за шелеста травы. — Еще мне доставляет, когда люди слушают мою музыку. Как будто... получается до них донести что-то важное. — Это звучит трогательно. — ...Ща как засуну сигарету тебе между глаз. Тодороки улыбнулся. — Но самое крутое чувство — это не только когда людей качает под музыку, но и когда они поют твои тексты, — Бакуго потушил сигарету о пачку и отправил щелчком окурок с холма, чудом не попадая на голову проходящему мужчине. Тодороки приподнялся на локтях и склонил голову. — Но Джиро говорила, что ты не писал песни. Бакуго запихнул пачку в карман толстовки, хмуря брови. — Не для «HERO». — Он поднялся на ноги, отряхнул джинсы и протянул руку Шото, смотря на то, как семейная пара с детьми покидает парк. — Поднимай свою задницу. Или ты собираешься тут ночевать? Тодороки готов был ночевать с Бакуго прямо здесь. Он схватил его за руку и поднялся, не сразу отпуская мозолистые пальцы (Бакуго не спешил отпускать его тоже). Шото немного колотило от их недолгого прикосновения, когда они спускались с холма. Тодороки оказался дома, когда на город опустился поздний вечер. Он не стал вытаскивать фотоаппарат из сумки, решив, что разберется со снимками завтра. Он, борясь с накатившей усталостью, достал из холодильника полупустую пачку хлопьев, насыпал их в тарелку и залил молоком. Сидя за столом в компании ноутбука и тихо играющего egoRIFF, Тодороки пришел к выводу, что влюбился. 23:56. Baku_bang: ты кофе-то купить не забыл? Окончательно и бесповоротно.