Finally

      Прошло три года. С того дня, когда мы праздновали конец войны. Как мы плакали от радости, обнимая незнакомцев, потому что думали, что кошмар закончился. Но нам было невдомёк, что кошмар живёт не только снаружи. Кошмар живёт в наших головах. И после падения лорда Волдеморта началась главная борьба.       Мы жили лишь одной мыслью – пережить этот ужас, избавить мир от того, кто сеял боль, несчастье и разрушение. Но когда эта цель была достигнута, мы посмотрели вокруг себя и увидели: мир лежит в руинах. А строить новый ни у кого не было сил.       Возможно, по этой причине оставшиеся в живых члены Ордена Феникса разбрелись кто куда. Гарри и Джинни спустя несколько месяцев отправились в Канаду. Насколько я знаю, решение о переезде принял Гарри, а Джинни лишь поддержала его – как поддерживала всегда и во всём. Несмотря на то, что они обустроились там очень и очень недурно, сердце миссис Уизли было разбито. Она уверяла всех, кто готов был слушать, что не переживёт того, что единственная дочь покинула её.       Не знаю, как Молли справляется со своей потерей сейчас: после разрыва с Роном я почти прекратила общение с ней. Поначалу мне казалось, что ничего не помешает нам дружить по-старому. Но, хотя она и старалась изо всех сил делать вид, что ничего не случилось, я не могла не чувствовать перемены – уж слишком она надеялась увидеть меня своей невесткой. Наши отношения становились всё прохладнее, и вскоре я перестала приезжать в Нору.       Мне говорили, что Рон сблизился с Джорджем и они втроём с Анжелиной Джонсон активно занимаются “Всевозможными Волшебными Вредилками Уизли”. Удивительно – ведь каждый день я нахожусь совсем недалеко от них – но мы ни разу не встречались. Невилл проводит в Хогвартсе почти всё время, и мы видимся едва ли пару раз в год – обычно в Хогсмиде.       Получилось так, что единственными моими друзьями стали Полумна и Билл Уизли. Билл и Флёр частенько зовут меня на ужин, уговорив затем остаться переночевать. Мне не хочется думать, что они делают это из жалости, видя моё почти абсолютное одиночество. Иногда ко мне забредает Полумна, и мы подолгу разговариваем, стараясь обходить острые углы. Со временем это удаётся нам всё лучше.       Время от времени приходят письма из Канады от Гарри и Джинни. Я всегда радуюсь им, но иногда мне кажется, что за время разлуки мы с Гарри стали совсем чужими.       Но самым большим ударом для меня стала потеря родителей. Я была готова ко всему – даже к тому, что найду их убитыми. Но не была готова к тому, что они не вспомнят меня. Моя магия просто проходила сквозь них, никак не влияя на заклятие забвения, наложенное мною годом раньше. Поначалу я тешила себя надеждой, что дело в своенравной палочке Беллатрисы Лестрейндж, которая отказывается подчиняться мне. И я старалась – одному Мерлину известно, как я старалась совладать с ней.       Но шли дни и недели – и всё оставалось по-прежнему. Пришлось мне смириться с тем, что, вероятно, заклятие было наложено неверно, и вернуться домой ни с чем. Хотя проблем с палочкой это, разумеется, не решило. Мне не просто хотелось пользоваться хорошей волшебной палочкой. Подчинить её себе стало моей целью. Я пыталась сломить её волю, переупрямить эту негнущуюся палочку. И это было моей главной ошибкой. Палочка из грецкого ореха упорно оставалась чужой. Спустя некоторое время я поняла, почему.       Вернувшись из Австралии, я довольно долго бесцельно слонялась по Лондону, иногда заходя в Косой Переулок. И во время одной из таких прогулок меня осенило: есть человек, который сможет объяснить мне, что я делаю не так. И направилась прямиком к мистеру Олливандеру. К тому времени он снова открыл магазин и возобновил производство. Получилось так, что я стала захаживать в лавку Олливандера всё чаще и чаще. Первым делом он подробно ответил на мой вопрос. Когда я покупала свою первую палочку, я ещё не догадывалась, что меня ждёт. Не могла предвидеть, что добьюсь больших успехов в учёбе, что стану “истинным воином” – так сказал Олливандер – и что буду способна сокрушать не только врагов человечества, но и своих собственных врагов. Но все эти годы моя палочка из виноградной лозы направляла, в каком-то смысле вела меня, помогая стать тем, кем я стала. Она чувствовала мои силы и мой потенциал – и словно росла вместе со мной. Мы стали единым целым не сразу, а пройдя бок о бок множество испытаний.       Новая же палочка, будучи сделанной из дерева грецкого ореха – помимо того, что не принадлежит мне по праву – ещё и является по своим свойствам гораздо более своенравной и непослушной, чем даже палочка из виноградной лозы. Она ждёт от хозяина одновременно силы воли и уважения к палочке, которой он пользуется. Найти эту грань бывает невероятно сложно – и почти невозможно для того, кого эта палочка не выбрала сама.       Сердцевина обеих изготовлена из сердечной жилы дракона, и в этом, как объяснил мне мастер, кроется одновременно и преимущество, и сложность. С юных лет я привыкла доказывать палочке, что я достойна быть волшебницей, что она выбрала меня не зря, что я сумею показать всем, на что способна. И в этом моё преимущество. С другой же стороны, палочки с сердечной жилой дракона крайне редко меняют хозяина. А уж тем более палочка, не полученная в честном бою, с долей уверенности останется в той или иной степени верна законному хозяину.       Он рассказывал о том, как влияет материал, из которого изготовлена палочка, на её свойства и на взаимоотношения с хозяином, о том, как связаны древесина и сердцевина, и о многом другом. Но, слушая его, я всегда чувствовала, что он не говорит всего. Как будто черпает знания лишь с поверхности, оставляя нетронутой глубину. Полистав кое-какие книги, я убедилась, что всё, о чём рассказывал мне мистер Олливандер, легко можно прочесть во многих справочниках. Однажды я сказала это Олливандеру. Он надолго задумался, прежде чем ответить.       – Изготовление волшебных палочек, мисс Грейнджер, – наконец произнёс он, – это древнейшее и тончайшее искусство, которым владеет моё семейство многие сотни лет. Многие в своё время пытались делать палочки, но лишь немногим удавалось сделать хотя бы несколько шагов в нужном направлении. И единицы – поверьте мне, я знаю, о чём говорю – единицы оказывались способны создать мало-мальски пристойную палочку. Я владею секретами, которые узнал от своего отца, а тот – от своего, я веду записи всю сознательную жизнь. И даже я не рискну утверждать, будто постиг это искусство хотя бы наполовину. Но я стар. Недели, проведённые в плену, дурно отразились на моём здоровье – а ведь я начал заниматься этим ремеслом так давно, что очень немногие из ныне живущих ещё имеют палочки, приобретённые у моего отца. Почти всем, кого вы знаете, продал их волшебные палочки я. Мне всё тяжелее и тяжелее работать, и я чувствую, что скоро придёт моё время уходить на покой. Я бездетен, и это значит, что род Олливандеров, мастеров волшебных палочек, неминуемо прервётся. Однако я не найду покоя ни здесь, ни там, куда несомненно вскоре отправлюсь, если не передам кому-то секреты изготовления волшебных палочек. Кому-то, кто сможет оценить это древнее и благородное искусство и продолжить славное дело Олливандеров. Вы очень, очень одарённая волшебница. Видит Мерлин, я никогда не разделял убеждения, будто бы магглорождённые не могут постигнуть всех тонкостей магических наук. Впервые за свою жизнь я вижу перед собой человека, достойного великой чести. Мисс Грейнджер, вы согласны стать моей ученицей?