Так я начала учиться у Олливандера. Мне совсем не хотелось оставаться в пустом родительском доме, поэтому он предложил разделить с ним небольшую квартиру над лавкой. С радостью приняв его приглашение, я приступила к учёбе.
Начала я с того, что нашла в магазинах и библиотеках все книги, посвящённые волшебным палочкам и их создателям. Также по совету Олливандера я приобрела несколько книг по магической дендрологии. Это был едва ли не первый раз за все мои годы учёбы, когда я специально отправилась в маггловский канцелярский магазин и купила несколько толстых тетрадей и дюжину шариковых ручек – мистер Олливандер очень заинтересовался принципом их работы. Законспектировать такое количество информации пером и чернилами не удалось бы даже мне. А ведь в школе я могла за вечер написать по два доклада для себя, Гарри и Рона. Соглашалась я такие подвиги, разумеется, редко, но всё-таки могла.
Не помню, чтобы меня так увлекало какое-то занятие. Даже арифмантика – мой, пожалуй, любимый предмет за все шесть лет в Хогвартсе – не затягивал меня настолько, чтобы я занималась буквально сутками. Всё время, что я не проводила с Олливандером в мастерской или в лавке, я читала, конспектировала и просто размышляла.
Да, этим изучение искусства создания палочек отличались от всего, что я делала до этого. Вначале я не поверила мастеру Олливандеру, когда он сказал, что иногда мне придётся просто садиться и думать о прочитанном: раньше полученная информация всегда сама укладывалась по полочкам в голове, теперь же этому приходилось посвящать дополнительное время.
Сначала я изучила теорию и историю вопроса по книгам: когда палочки появились, как волшебники колдовали без них, кому и как впервые пришло в голову создать прототип современной волшебной палочки, сколько всего было мастеров, чем различаются традиции этого ремесла в разных странах и многое, многое другое. Как выяснилось, мастеров волшебных палочек было за всю историю не так уж и много. Конечно, относительно немного, ведь первые палочки появились почти три тысячи лет назад. А тех, кто заслуживает особого внимания, и вовсе оказалось не больше дюжины. Я с радостью обнаружила, что Гаррик Олливандер тем или иным образом упоминается в каждой книге о волшебных палочках как один из величайших мастеров этого дела.
Затем я приступила к штудированию записей Олливандера, в которых содержалась информация о свойствах древесины, использующейся для создания палочек, и их сердцевин. И была поражена тем, насколько досконально он изучил все материалы – даже те, которыми обычно по той или иной причине не пользовался. Всё – начиная от выбора подходящего места для сбора древесины до последних декоративных штрихов – было тщательно запротоколировано. Хотя, как я вскоре поняла, записями своими Олливандер почти не обращался – всё держал в голове.
Я никогда раньше не встречала человека, который бы настолько виртуозно пользовался своей памятью. Он помнил наизусть не только каждую проданную, но и каждую сделанную им палочку, которая ещё только лежала на одной из длинных полок, дожидаясь своего часа. Многие их них он создал более полувека назад, но всё равно доподлинно помнил, как, когда и из чего каждая была сделана. Единственным минусом стало для меня то, что вследствие этого он не вёл никакого письменного учёта, в то время как для меня жизненно важным было знать, какое количество и каких именно палочек хранится в лавке.
По этой причине через несколько месяцев, когда я начала пусть даже и поверхностно, но разбираться в видах древесины и свойствах сердцевин, мастер Олливандер послал меня в магазин теперь уже магической канцелярии, где я приобрела три тысячи карточек и приступила к созданию картотеки. Это заняло у меня около четырёх месяцев.
Первым делом я брала в руки палочку и пыталась сама определить материал, из которого она сделана, длину и – самое трудное – сердцевину. Отличать один вид древесины от другого я научилась сравнительно быстро, измерять длину ладонью – тоже. Сердцевину же волшебной палочки нельзя измерить или увидеть: её можно лишь почувствовать. Я брала в руки палочку и закрывала глаза, сосредотачиваясь на магии, заключённой внутри неё.
Если внутри содержится волос единорога, чаще всего от неё исходит ровное, непрерывное, однако довольно слабое магическое свечение.
“Драконовые” палочки всегда всегда кажутся мне очень... властными. Поток магии, исходящий от них, гораздо мощнее и выраженнее, чем от волоса единорога. И одновременно теплее. Если “свечение” волоса единорога как будто бы холодное – оно ассоциируется у меня с лунным светом – то мощь сердечной жилы дракона сравнима с солнцем. Она греет, но не обжигает.
Перо феникса же, наоборот, словно пульсирует в ладони, не давая волшебнику сразу себя почувствовать. Эта энергия отталкивает тебя и одновременно бросает вызов. Я знаю, что такие палочки самые своенравные и трудно поддающиеся приручению – и это ощущается в ту же секунду, как берёшь её в руку. Прочувствовав это, я невольно прониклась ещё большим уважением к Гарри – ведь он справлялся с такой палочкой с самого детства, добившись с ней невероятных успехов.
Иногда я натыкалась на палочки с другими сердцевинами – большинство из них было сделано ещё до мастера Олливандера, по большей части его отцом Джервейсом. Палочки с волосом вейлы я научилась отличать от остальных почти сразу, их магия не походила ни на одну другую. Она меняла температуру, пульсировала, иногда вовсе затихала, а порой наоборот неожиданно вспыхивала. А пара-тройка палочек даже попытались выбросить несколько искр, как только я брала их в руки.
Сердцевин из волос кельпи и усов тролля было всего по паре штук – и мне так и не удалось понять, чем их магия отличается от других.
Покончив с этим, я проверяла свои выводы по кусочку пергамента, вложенному в каждую коробку, и заносила информацию на карточку.
Через год после начала моей учёбы у Олливандера я по договорённости с профессором МакГонагалл сдала экстерном экзамены за седьмой курс и начала помогать мастеру в лавке.
Главное правило: желающий купить палочку заходит в магазин один. Вначале нужно обмерить его обычным портновским сантиметром: объём головы, расстояние от плеча до кончиков пальцев, от запястья до локтя, от плеча до пола и от колена до ключицы. Я, не доверяя себе, заколдовываю перо и пергамент, которые парят в воздухе рядом со мной и записывают показания. Обычно я не сверяюсь с этими записями, но, когда палочка продана, они отправляются в картотеку, чтобы, если человеку понадобится новая, я могла подобрать её, не проводя измерений снова.
Потом начинается самое сложное. Я иду вдоль полок, проводя рукой по стопкам футляров, в каждом из которых лежит палочка, ожидающая своего хозяина. Пальцы немного покалывает от концентрации магии – но от некоторых футляров будто бы исходит то самое свечение. Это значит, что палочка рвётся к своему хозяину. И я даю её волшебнику, чтобы опробовать. Обычно первые две или три палочки не попадают в цель. Я знаю, что Олливандер иногда находил нужную палочку с первого раза, но мне до такого мастерства ещё далеко.
Когда палочка попадает в руки к своему хозяину – это ни с чем не спутаешь. Волшебник словно бы на моих глазах обретает недостающую часть себя. Даже дети всегда безошибочно чувствуют этот важный и по-своему даже интимный момент единения. И тогда мне остаётся лишь взять с покупателя семь галлеонов и занести его в картотеку.
***
Мастер Олливандер умер почти год назад. Последние месяцы он был всё слабее, и я почти всё время работала в лавке одна. Он умирал спокойно. Я видела, что он удовлетворён тем, как быстро я научилась всему, чему он мог научить меня, и насколько я готова идти дальше в освоении искусства, которому он посвятил жизнь. Под конец я попросила его рассказать мне о палочках, которыми пользовались те, кого я знала – и на чьём примере могла попытаться сопоставить характер и магические способности человека и свойства его палочки.
И вот наконец в прошлом августе у меня случилось то, что называют боевым крещением: наступало очередное первое сентября, а это означало, что в магазин начали стекаться будущие хогвартские первокурсники, жаждущие приобрести волшебные палочки. Некоторые удивлялись, увидев за прилавком меня, а не мистера Олливандера, о котором рассказывали им родители, а может, и бабушки с дедушками – но после моих объяснений послушно давали обмерить себя и с горящими глазами испытывали палочки, каждая из которых могла стать их верным другом на всю жизнь.
***
С тех пор прошло десять месяцев. Лето в самом разгаре, а значит, в моей лавке тихо и безлюдно. Я сижу в кресле, стоящем в глубине магазина за прилавком и лениво полистываю Историю Хогвартса. Эта книга всегда успокаивала меня, настраивая на созерцание и размышление.
Напротив меня сидит Полумна, мечтательно листая свежий номер Ежедневного Пророка. Время от времени она зачитывает мне несколько строк из той или иной статьи, и мы обсуждаем новые проекты социального обеспечения сотрудников магических производств или отставку какого-нибудь министерского чиновника.
Вдруг Полумна поднимает голову.
– Смотри, какая необычная птица у тебя на окне. Часто она прилетает?
– Простой ворон, Полумна, – отмахиваюсь я.
– О нет, это совсем не простой ворон, – с улыбкой отвечает она.
Я вздыхаю, готовясь услышать порцию новостей об особом сорте мозгошмыгов, обитающих в голове у этой птицы или о том, что стая именно таких воронов несколько лет назад пыталась выкрасть министра магии из его собственного кабинета.
Однако Полумна, молча проводив взглядом улетающую птицу, снова утыкается в газету.
