***
В считанные мгновения буря, бушующая во мне, если не уходит совсем, то по крайней мере утихает на время. Время, которое нужно мне, чтобы сказать хоть что-нибудь. Я снова человек. Грейнджер уже на ногах, в руке палочка. Вот это реакция. Но её поза – не поза бойца. Она не выглядит так, как выглядит герой войны, не забывший старой привычки обороняться даже во сне. Её поза, взгляд, рука, с которой она держит мою палочку, и другая – спрятанная за спиной словно в попытке нащупать позади себя опору – во всём этом я вижу только... страх. Поверить не могу. Эта девчонка, выросшая на войне, способная проклясть и убить, смотрит на меня и дрожит, как осиновый лист. Я делаю шаг вперёд. Она отступает назад. Её рука дрожит. – Ни с места! Но голос страха не выдаёт. Палочка теперь смотрит мне прямо в грудь. – Деточка, этой палочкой ты мне ничего не сделаешь, можешь не тратить силы. А голыми руками я с тобой справлюсь в момент. Грейнджер продолжает смотреть на меня, не опуская руки. Не ведётся на мою провокацию – хоть чему-то научилась. Я, разумеется, блефую. Убить она меня вряд ли сможет – и дело тут не только в палочке – а вот ранить при сильном желании – вполне возможно. Но мне неприятности не нужны. Как и ей. – Слушай, девчонка, – начинаю я. – Если бы я хотела что-нибудь с тобой сделать – у меня была для этого масса возможностей. Волшебных палочек здесь пруд пруди, а окно ты не закрываешь. Я в первую же ночь могла убить тебя во сне – ты бы и пискнуть не успела. И вот уже это – чистая правда. Грейнджер наконец берёт себя в руки и перестаёт дрожать. Она сосредоточенно смотрит на меня, видимо, что-то просчитывая. – И что тебе здесь нужно? Я в замешательстве. Не ожидала, что придётся так быстро перейти к цели моего позднего визита. Что-то мне подсказывает, что по-хорошему она мне палочку не отдаст – а калечить её в мои планы пока не входит. Это привлечёт ненужное внимание. Значит, сразу же нарываться на открытый конфликт смысла нет. И я отвечаю, повинуясь внезапному вдохновению: – Кров. Тишина. – Что? Чёрт возьми, Белла, в своём ли ты уме? – Мне нужен кров. Место, где можно спать и иногда пережидать непогоду – обычно это называют кровом. Теперь она смотрит на меня уже в откровенном замешательстве. Удивительно, но в моей голове спокойно и тихо. Как же давно я ни с кем не разговаривала. Она на полдюйма опускает палочку. Скорее от удивления. – Ты хочешь... жить здесь? Только сейчас я соображаю, что она не удивилась, увидев меня. До смерти испугалась – да. Но не удивилась. Неужели, не найдя моего тела, они всё-таки решили, что мне удалось скрыться? Впрочем, об этом я смогу узнать позже. Сейчас важнее решить, чем закончится наша милая беседа. Я терпеливо киваю. – Да, я хочу здесь жить. Хочу – не совсем подходящее слово, скорее мне нужно жить хоть где-нибудь – и на данный момент ты – как бы это ни было мне отвратительно – единственный человек, к которому я могу обратиться. В конце концов, ты месяц не давала мне умереть от голода. – Почему я должна тебе верить? – Деточка, я уже объяснила тебе, что, будь у меня желание с тобой разделаться, ты бы не стояла сейчас здесь. Ладно, я клянусь, что и пальцем тебя не трону. Без Непреложного Обета обойдёмся? Она продолжает, не отрываясь, смотреть на меня – внимательно, сосредоточенно. Мне нужен какой-то веский аргумент. Что-то, против чего она возразить не сможет. Думай, думай. Я пытаюсь вспомнить всё, что знаю о грязнокровке Грейнджер. Тёмный Лорд никогда ею не интересовался, ему был важен только Поттер. Снейп! Он должен был что-то знать. Однажды он упоминал что-то... Грейнджер... Что же это было. Что-то очень глупое. Это было когда... Эльфы! Эта дурочка пыталась освободить каких-то домовых эльфов. Каких, когда и зачем – не помню. Но вот оно. Я знаю, как на неё надавить. Я широким жестом поднимаю перед собой руки. – Ладно. Хорошо. Посылай сову в Министерство. Сдай меня им. Меня с радостью отдадут дементорам и... – В Азкабане больше нет дементоров. Чёрт! Думай! – Ну значит, найдут другой способ избавить от меня магический мир. Азкабан без дементоров – слабовато. Скорее всего, они устроят показательный суд, а потом меня торжественно казнят. Возможно, после публичной порки. Я замолкаю, дожидаясь эффекта. Это опять чистой воды блеф. То есть, если подумать, казнить меня действительно могут. Но вероятность довольно мала. Раз уж магическая тюрьма осталась без дементоров, значит, за время моего отсутствия паршивый гуманизм в Англии расцвёл пышным цветом. Наблюдать за Грейнджер становится интересно. Она пытается в срочном порядке сообразить, насколько вероятно моё пророчество относительно собственной участи. И да, я попала в точку. Она не сможет жить дальше, если будет знать, что из-за неё кто-то – пусть даже и я – отправился на тот свет. Удивительная сентиментальность. Однако она-то мне и на руку. – Нет, я не стану сообщать в Министерство. – И это всё? Ничего себе. – Я дам тебе уйти. И никогда больше не появляться. Ах, ну да. На что я рассчитывала. – Девочка, подумай сама. Как только я выйду на улицу, меня засекут и отправят в известное место минуты через полторы. – Мне плевать. Это будет уже не моё дело. Нет, милочка, тебе совсем не плевать. – А может – даже скорее всего – меня убьют сразу, не трудясь донести в Министерство Магии. Каждому захочется иметь медальку национального героя. А может, соберутся толпой... Вместе убивать всегда интереснее. Включат фантазию.. Ещё минута. У меня скоро иссякнет запас красноречия. – Слушай. Не знаю, как там у вас, – опасно, Белла, опасно! – но у чистокровных волшебников клятва хоть что-то да значит. И если я поклялась, что пальцем тебя не трону, значит, так оно и будет – веришь ты тому или нет. Волшебная палочка опускается ещё на дюйм. – Что это с тобой? А как же неконтролируемое желание немедленно убить любого, в ком течёт маггловская кровь? – О том, что со мной, я расскажу тебе как-нибудь долгим зимним вечером за бокалом огненного виски. Её лицо искажается не то презрением, не то отвращением. Как скучно. – Шучу. Так что? С минуту она оценивающе смотрит на меня. – Предположим, я тебе верю. – Она на мгновение замолкает, и звенящая тишина сталкиваются со вновь нарастающим гулом в моей голове. Чёрт, нет! Я готова согласиться на всё, я готова даже попытаться силой мысли стереть ей память и убраться отсюда к чёртовой матери. Только не это, только не опять, нет. Пожалуйста. Я не знаю, что отражается на моём лице, но Грейнджер вдруг резко опускает палочку и, словно решившись на что-то, выпрямляет плечи. – В конце коридора лестница. – Она указывает куда-то вглубь магазина. – Наверху две маленьких спальни. Моя слева от лестницы, можешь занять правую. И без глупостей. Я едва сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть. Последняя фраза была явно лишней и абсолютно бестолковой. Но сейчас мне плевать. Не оглядываясь, я поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж. Комната, которую мне выделили, и правда крошечная. В ней умещаются только кровать, комод и стол со стулом. Я выглядываю в окно, и взгляд упирается в кирпичную стену футах в десяти. Наскоро раздевшись – о, какое блаженство снова быть человеком! – я достаю из комода одеяло и сворачиваюсь в клубок на кровати. Сейчас я хочу только одного – спать.Глава 7. Человек
19 августа 2019 г. в 01:45
Уже вылетев из лавки, я запоздало понимаю, что в такой ливень далеко не улечу. И устраиваюсь в небольшой нише прямо под крышей, которую облюбовала ещё пару недель назад. Стараясь не думать о том, как мне надоело жить под открытым небом и что я скоро забуду, как ходить по земле, я устраиваюсь на ночлег.
Я толком не знаю, что заставило меня подсмотреть сон этой девчонки. Я давно не вспоминала о легилименции, а Эйнар и вовсе советовал мне не лезть в чужие мысли, пока не разберусь со своими. Но со своими я разберусь одному Мерлину известно когда – а чужие-то всегда интереснее. В общем-то я понимаю, что меня не должно интересовать, что там в голове у этой девицы – но чёрт возьми, тепло и брусника творят чудеса. Или это у меня список потребностей сужается до птичьего?
Нет, так не пойдёт. Пора возвращаться к нормальному образу жизни.
И тут я понимаю. Я не знаю, что такое нормальный образ жизни. После Хогвартса я знала только тюрьму и войну. Я не знаю, как живут люди, которые не сражаются ежедневно и ежечасно за великую идею. Что они делают, встав с постели, о чём разговаривают, как развлекаются, в конце концов?
Последние три года я прожила почти в полном затворе. Ни с кем не разговаривала, кроме хозяев дома. Вначале в моей голове был такой шум, что ни о какой сознательной жизни не могло быть и речи. А потом там воцарилась полная тишина – и снова ни единой мысли, ни единого желания, ни единого стремления. Неужели так живут все?
Я наблюдаю за Грейнджер уже больше месяца. Чем живёт она? На первый взгляд её образ жизни мало чем отличается от того, который я вела на далёком острове. Она занимается своим делом – работает в мастерской и продаёт волшебные палочки в лавке, много читает. Иногда видится с Полумной Лавгуд. И кроме неё, кажется, ни с кем не разговаривает. Интересно, ей не скучно?
Тут мне приходится напомнить себе о том, что то, как живёт маленькая грязнокровка, невесть каким образом выжившая в магический войне, вряд ли является достойным предметом для размышления. Но при мысли об этом я не чувствую привычного укола злости на таких, как она. Я вспоминаю разговор, состоявшийся у меня с Эйнаром примерно за полгода до того, как я отправилась домой. Я спросила, как люди могут жить так мирно на его острове, в его городе? Неужели они во всём согласны друг с другом? Неужели нет поводов для споров, ссор, брани? И он сказал мне, что его земляки с рождения усваивают главное правило: живи и дай жить другим.
Тогда я не нашлась, что ответить Эйнару, но теперь я, кажется, начинаю понимать, что он имел в виду.
Вся моя сознательная – опять-таки, относительно сознательная – жизнь была живой иллюстрацией тому, как, по мнению Эйнара, жить нельзя. Вначале всё подчинялось миллионам мельчайших правил, которые насаждали родители, школа, моё окружение. Попав под влияние и, я даже теперь не побоюсь этого слова, опеку Тёмного Лорда, я думала, что он освободил меня от этих правил. Но оказалось, что он просто дал мне новые – внушив мне, что это то, чего действительно хочу я. И, впитывая эти знания, я посвятила то, что осталось от моей жизни, тому, чтобы решать за других, как им жить. Или не жить.
Мне невыразимо, почти физически больно осознавать это сейчас. Понимание разгорается во мне адским пламенем, и я чувствую, что скоро оно начнёт сжигать меня изнутри. Как едкое, ядовитое зелье в хрупком сосуде – не приспособленное для него, непривычное, неправильное, невозможное.
Я не хочу думать об этом, я не хочу знать, что каждый волшебник, кем бы он ни был, имеет право на жизнь. Но это знание просачивается в меня спустя столько времени, и мне нечем закрыть эту течь. Я не могу выжечь его, не могу выбросить, оторвать от себя, как больную конечность. Оно уже внутри.
Внезапно меня охватывает жгучее желание стать человеком. Увидеть свои руки, которые три года не держали волшебную палочку, встать на ноги, пройтись по земле, увидеть мир человеческими глазами.
Не успев подумать, я выпархиваю из своего убежища и влетаю обратно в открытое окно. Какой-то инстинкт внутри меня знает, что показываться на улице, пусть и вечером – слишком опасно. У меня нет времени обдумать, что я буду делать, что скажу, что объясню и придётся ли что-то объяснять – или в меня сразу полетит Убивающее заклятие. Мне нужно только одно. Скорее, скорее. Я приземляюсь на пол, зная, что девчонка наблюдает за мной. Дав себе лишь секунду, я делаю глубокий вдох, и...