Finally

      Таких приступов у меня, кажется, не было с тех пор, как я покинула Англию. Что ж, да, я ожидала чего-то подобного. И очень скоро мне будут совсем не нужны внешние раздражители – я буду просто взрываться изнутри, без всякой возможности это контролировать.       Первые несколько часов я просто пролежала в своей комнате, кое-как сообразив, что, если я лягу прямо на кухонный пол, Грейнджер вряд ли это оценит.       От девчонки я ожидала чего угодно, но только не того, что она сделала. Я даже не сразу догадалась, что именно это было: только полежав в постели не один час и наведя в голове хоть какое-то подобие порядка, я поняла. Патронус. Серебристо-голубоватое свечение, ощущение тепла – не столько физического, сколько внутреннего. Как будто в меня проникает что-то уютное и родное. Это очень давно забытое чувство, но я уверена, что уже испытывала его. Когда?       Потом я вспомнила Азкабан. Теперь я окончательно понимаю, почему патронусов используют для борьбы с дементорами. Энергия, которую рассеивает патронус, прямо противоположна холоду и отчуждению, которым веет от этих тварей. Я попыталась представить, каково это – ощущать свет нескольких патронусов одновременно. Настолько же счастливым себя при этом чувствуешь, насколько несчастным, раздавленным, почти мёртвым – когда рядом десятки дементоров?       Представить не получалось, но с мыслями о патронусах я быстро заснула. И, кажется, впервые за долгое время – без сновидений.

***

      Когда у меня наконец появляются силы подняться на ноги и пойти умыться, я едва не спотыкаюсь о поднос с едой, оставленный у двери. И сразу отмечаю про себя, что мой сегодняшний обед (ужин? завтрак? в этом вечном полумраке за окном ни черта не разберёшь) выглядит гораздо аппетитнее, чем обычно. На подносе лежат кусок какого-то пирога, что-то из овощей и даже ещё чуть тёплая похлёбка. И хотя минуту назад казалось, что я страшно голодна, теперь от запаха еды меня слегка подташнивает. Но поднос я всё-таки решаю унести в комнату. На случай, если аппетит проснётся.       Я знаю, что бы я с большой охотой съела. Но, чтобы это заполучить, нужно как минимум снова выйти из комнаты. И Мерлин знает, что ещё. А сейчас я не то чтобы не хочу – не могу ни с кем разговаривать. Да и вообще делать что-либо. И я опять укладываюсь в постель в надежде заснуть.       Но сон не идёт. И наконец спустя час или около того, когда снаружи окончательно темнеет, голод выгоняет меня из комнаты.       Ещё из коридора я вижу, что в кухне тускло горит керосиновая лампа, а внизу в лавке – темно. Убеждая себя, что Грейнджер запросто может оставлять на ночь свет в кухне – и тогда я смогу бесшумно найти то, что мне нужно, и незамеченной вернуться в комнату – я как можно тише иду на свет.       Но моим планам осуществиться не суждено. Девчонка сидит в кресле перед затухающим камином и листает какой-то увесистый том. При моём появлении она вздрагивает – не от страха скорее, а от неожиданности – и тянется за кочергой, чтоб помешать угли в камине. Когда пламя разгорается с новой силой, она тихо и неуверенно обращается ко мне.       – Как ты?       Что стоит за этим вопросом? Она боится меня? Ждёт, что я снова начну крушить посуду? Пытается проявить пресловутую вежливость? В любом случае это без надобности. Я не то что магически истощена – едва на ногах держусь, так что опасаться ей нечего. А вымученное гостеприимство мне нужно в последнюю очередь. Я знаю, зачем я пришла.       – Где моя брусника?       Одинокий голос в голове интересуется, не стоило ли сформулировать вопрос повежливее, но я устало отмахиваюсь. С каких это пор я должна расшаркиваться перед каждой грязнокровкой? В конце концов это и есть её место – убирать и приносить еду. Она вообще должна быть благодарна за то, что ей предоставлено место в магическом сообществе, в то время как...       В какой-то момент я ловлю себя на том, что потеряла нить своих же размышлений. Мгновение – и в голове опять пусто.       – Брусника? – Теперь она смотрит на меня с недоверием. Честное слово, будто бы я попросила живую мандрагору.       – Да, брусника. Я хочу бруснику.       Голос опять ехидно замечает, что теперь мне не хватает только топнуть ножкой и надуть губки. Грейнджер, видимо, решает отвязаться от меня поскорее и пробормотав что-то неразборчивое, встаёт с кресла, уронив на пол плед, берёт плошку и выходит из кухни.       За пару минут, что её нет, я, всё-таки не удержавшись, смотрю, что за книгу она читает. История Хогвартса. Глядя на обложку, я понимаю, что не помню почти ничего из того, что читала в школе. И что мне страшно хочется унести книгу к себе в комнату. Но не успеваю я обдумать это, как слышу за спиной тихие шаги.       Она ставит передо мной плошку с ягодами и снова усаживается в своё кресло. Но книгу не открывает, продолжая смотреть на меня. Изначальным моим планом было, заполучив бруснику, немедленно отправиться к себе – но в тусклой керосиновой лампе, потрескивающем огне в камине и потрёпанной мебели есть что-то до такой степени спокойное и умиротворяющее, что я волей-неволей опускаюсь в кресло и, подобрав под себя ноги, принимаюсь за еду.       Оказывается, я голоднее, чем думала. Спустя несколько минут я обнаруживаю, что Грейнджер всё ещё посматривает на меня. Ждёт, пока я доем и уйду, и можно будет продолжать чтение? Как бы не так.       В молчании проходит пара минут. Я смотрю на огонь, не спеша отправляя в рот ягоду за ягодой и стараясь очистить сознание. Вспоминаю упражнение, которому учил меня Эйнар. Наконец мои мысли начинают дрейфовать где-то на границе сна и бодрствования. Я ни о чём не думаю, ни о чём не волнуюсь, ничем не...       – Не за что.       Меня снова выкидывает из этой полудрёмы, и я фокусируюсь на собственной руке, не донесённой до рта.       – Что?..       Я даже не уверена, что это мне не приснилось. Но Грейнджер выжидающе смотрит на меня – значит, она и вправду ко мне обратилась.       – Что ты сказала?       – Я сказала “не за что”.       – Какого... – Да что она себе позволяет?!       – Я принесла тебе ягоды. И я кормлю тебя уже две недели. Чёрт возьми, я пустила тебя в свой дом! И тебе ни разу не пришло в голову сказать “спасибо”. Тебе не кажется это странным?       – Нет, не кажется! – Держи себя в руках, Белла, не повышай голос. Ты знаешь, чем это может закончиться. – Я не должна тебе никаких благодарностей. То, что ты по какому-то недоразумению принята в магическое сообщество...       – Знаешь что. А не пойти ли тебе отсюда на все четыре стороны? Никто тебя не заставлял являться именно ко мне! Но раз уж ты сочла мой дом достойным чести принимать великую и прекрасную Беллатрису Лестрейндж...       – Блэк.       – Что? – Теперь уже она смотрит на меня как на идиотку.       – Моя фамилия Блэк.       – Ну значит, моя информация устарела.       С этими словами она рывком берёт со стола книгу и демонстративно раскрывает её перед собой, пряча лицо.       Я делаю глубокий вдох. Часть меня рвётся в бой, горит желанием показать этой выскочке её место, но другой части... всё равно. Уже в который раз за последние недели я ищу в себе и не нахожу никакого стремления к справедливости. Я должна презирать таких, как она – а мне хочется просто забыть, что они существуют. И я отступаю.       – Мой муж давно умер. И я больше не обязана носить его имя. Как странно это звучит. “Мой муж”. Кажется, я не произносила этого много лет. Если вообще когда-нибудь произносила. Он никогда не был мне мужем – в привычном смысле. Нарцисса постоянно называла своего неудачника “мой муж”, вечно носилась с ним как с писаной торбой. Хотя я не знаю, было ли в их браке что-то от нормальных отношений. Они толком не знали друг друга до свадьбы – как и мы с Родольфусом. Да и что такое вообще нормальные отношения?       Свадьбы Нарциссы Блэк и Люциуса Малфоя была назначена летом после седьмого курса – сразу по окончании учёбы. Сказать, что я чувствовала себя брошенной – значило ничего не сказать. После ухода Андромеды Нарцисса осталась моим единственным другом. Вначале мне казалось, что между нами всё останется по-прежнему: в конце концов, брак не конец света. Но чем ближе был день свадьбы, тем сильнее я чувствовала, что младшая сестра бросает меня, уходит к жизни, которая для меня закрыта. Я к тому времени была ещё не замужем – по всей вероятности, зная мой непростой характер, родители сочли нужным вначале подождать, не полюбит ли меня кто-нибудь просто так – а потом уже, если не выгорит, самим искать жениха. Не выгорело.       И получилось так, что замуж я вышла уже почти старой девой – в 25 лет. К тому времени всем надоело ждать, когда принц на белом коне заберёт меня из отчего дома и заделает мне полдюжины чистокровных отпрысков.       После свадьбы Нарциссы и Люциуса я почувствовала, что от сестры меня теперь отделяет непреодолимая пропасть. Она смотрела иначе, говорила иначе, кажется, даже думала иначе, чем раньше. Она перестала делиться со мной всем, что было на уме, стала больше молчать и чаще отказывалась объяснить мне что-нибудь, о чём раньше болтала без умолку.       Мне она говорила, что, когда я выйду замуж, то сама всё пойму. Пойму, как её жизнь теперь сконцентрирована на другом человеке, пойму, почему прежние интересы больше не занимают её, пойму, откуда взялась эта пропасть между нами.       Но я не поняла. Я до сих пор не знаю, как живут в счастливом браке. С самого дня, когда нас познакомили с Родольфусом, и до его смерти, он не вызывал у меня никаких эмоций. Он не был мне интересен, не был даже противен – он был для меня никем. Я не уверена, что мы хотя бы раз поговорили о чём-то отвлечённом. Наши разговоры всегда касались либо хозяйства, либо нашего великого дела.       Единственным стоящим поступком Родольфуса Лестрейнджа было то, что он представил меня Тёмному Лорду. И с этого момента мой муж окончательно перестал существовать для меня. Его затмил тот, кто был в сотню раз больше, выше, достойнее его.       Я заставляю себя прекратить думать об этом. Я пока не готова к разговору обо всём этом. Даже с собой. Когда-нибудь – возможно. Но не сейчас.       Интересно, на сколько я выпала из реальности на этот раз. Судя по тому, что Грейнджер уже успела снова погрузиться в чтение, прошло несколько минут. Надеюсь, ей больше не придёт в голову учить меня хорошим манерам. А если и придёт – что ж, мне тоже есть чему её поучить.       Я поднимаюсь с нагретого места и направляюсь в свою комнату. Кажется, я наконец готова поесть.