Finally

      Невысокая девочка с пышными чёрными волосами стоит на шумной платформе рядом с родителями и двумя сёстрами. Вещи девочки, должно быть, уже в вагоне. Мать – красивая статная женщина с очень прямой спиной, едва заметно волнуясь, даёт ей последние наставления.       – Помни, кто ты. Слушайся преподавателей, веди себя достойно, и Слизерин обретёт ещё одну прекрасную ученицу. И обязательно напиши, когда доберёшься. Тебе ясно?       – Ясно... – тянет девочка. Но смотрит совсем не на мать.       Она смотрит на одну из сестёр – самую высокую из троих, с мягкими чертами лица и тёмно-русыми волосами, заплетёнными в две тяжёлые косы.       – Я буду очень по тебе скучать, Энди.       – Ничего, скоро ты приедешь на каникулы, а через два года..       Её прерывает паровозный гудок, и черноволосая девочка, наскоро помахав родителям и сёстрам, бежит в вагон. Её будущие товарищи, прильнув к окнам купе, машут своим родным на всё быстрее отдаляющемся перроне. Девочка не смотрит в окно – она знает наверняка, что её родители уж точно не станут махать вслед уходящему поезду. Но она не знает, что две её сестры – одна с двумя русыми косами, а вторая – совсем малышка с одной светлой косичкой – отчаянно пытаются высмотреть её в окнах Хогвартс-экспресса.       Наконец девочка находит купе, где лежат её вещи. Теперь там сидит старшекурсница в старомодном синем платье и такой же шляпке. При появлении черноволосой она поднимает голову и улыбается.       – Привет! Ты первокурсница, да?       Голос у неё негромкий, журчащий, как лесной ручеёк.       – Да, – коротко отвечает девочка, усаживаясь на мягкое сиденье. – А ты на каком курсе?       – На седьмом. Меня зовут Эмилия Леонт. Я учусь в Рейвенкло.       – А я Белла Блэк. И я буду учиться в Слизерине.       Эмилия почему-то смеётся. Тихо-тихо, так же, как говорит.       – Ты так думаешь, потому что вся твоя семья училась там, да?       – Да, – слегка вызывающе отвечает Белла. – А кто твои родители? Они... ну, волшебники? – Она испуганно косится на дверь, будто спрашивает о чём-то неприличном и боится, что их могут подслушать.       – Да, они тоже учились в Рейвенкло.       Белла едва заметно расслабляется.       – Это хорошо. Если бы они не было волшебниками, мы бы не смогли с тобой дружить.       – Почему?       – Как почему? Чистокровные волшебники не могут дружить с грязнокровками, ты разве не знаешь? – отвечает Белла с таким видом, будто объясняет младенцу, какой стороной держат ложку.       – Почему ты так думаешь? – грустно спрашивает Эмилия.       – Я... Так меня учили. Разве родители не запрещают тебе дружить с грязнокровками?        – Нет, не запрещают.       И Эмилия утыкается в книгу, которую всё это время держала в руках. После недолгого молчания Белла снова подаёт голос.       – Но мы ведь можем дружить, верно?       Эмилия поднимает голову и внимательно смотрит на неё.       – Можем. Если ты пообещаешь мне одну вещь. Никогда больше не произносить слова грязнокровка.       – А разве оно... грубое?       – Да, оно очень грубое. И воспитанным девочкам лучше его не говорить.       Белла беззвучно шевелит губами, будто пробуя слово на вкус. И наконец улыбается.        – Хорошо, Эмилия. Я не буду его говорить.

***

      19 сентября 1962       Дорогой дневник!       Я целых две недели не находила на тебя время, уж прости. У меня много дел. Я хотела написать обо всём ещё вчера, но вместо этого села писать письмо Энди, и на него ушёл почти весь вечер. Я несколько раз переписывала ту часть, где пишу про Эмилию. Мне очень хотелось получше рассказать, какая она замечательная, но я очень боялась, что Андромеда будет ревновать меня к ней. Она не такая ревнивая, как я, но я всё равно чувствую вину за то, что так подружилась с Эмилией. Иногда мне с ней даже интереснее, чем с Энди. Но, думаю, это оттого, что она взрослая. Она рассказывает мне столько интересного про Хогвартс, и про историю Англии, и вообще про всё. Ой, мне нужно бежать. Но я ещё вернусь вечером, не скучай!

***

      – Эмилия, ох, Эмилия! – черноволосая девочка, забывая вытирать слёзы, мчится по коридору шестого этажа к входу в гостиную Рейвенкло, из которой как раз выходит Эмилия Леонт.       – Что такое, Белла? Что случилась, милая, кто тебя обидел?       Но Белла только всхлипывает, обвивая Эмилию ручонками за шею. И той остаётся только молча обнимать своего “дружочка”, как она называет маленькую Беллу Блэк, пока та не успокоится. Через несколько минут Белла наконец берёт себя в руки, высмаркивается в предусмотрительно вложенный в её ручку носовой платок и говорит:       – Я только что получила письмо от мамы. Профессор Слизнорт написал ей о том, что случилось, но ведь я не хотела, я не специально... Я ведь даже извинилась, как ты сказала... Но они всё равно меня накажут, и мама пишет... пишет... – Она снова начинает шмыгать носом. – Она пишет, что я остаюсь в школе на Рождество!       И новая порция слёз изливается на мантию Эмилии. Она тихонько гладит по спине своего дружочка и думает одновременно о двух вещах. Она уже не в первый раз думает о том, что не все чистокровные семьи достойны уважения, и о том, как много можно сказать о людях по тому, как они обращаются со своими животными, со своими эльфами-домовиками и со своими детьми.       И ещё она думает о том, что немедленно напишет родителям письмо с извинениями и объяснением, почему она останется в школе на каникулы, и о том, что непременно устроит этой черноволосой девчонке самый лучший в мире праздник – во всяком случае не хуже того, какой бы она получила от древнейшего и благороднейшего семейства Блэков.

***

      Белла Блэк осторожно крадётся по тускло освещённому коридору восьмого этажа к небольшой деревянной двери. В руках она сжимает маленький свёрток в блестящей бумаге. Через окошко в конце коридора видно, как большими хлопьями падает рождественский снег. Белла и сама не знает, зачем крадётся – до отбоя ещё почти час, и пока она не делает ничего противозаконного. Но одна мысль о том, что она, первокурсница из Слизерина, представительница благородного рода Блэков, которая должна с честью носить своё имя, собирается так вопиюще нарушить школьные правила, проведя ночь не в спальне, сейчас кажется ей невероятно пугающей – и вместе с тем чертовски захватывающей.       Она подходит к двери, на всякий случай сосредоточившись на мысли: “Эмилия сказала, что приготовила для меня сюрприз. Мне нужно увидеть её”. Она осторожно, ещё раз оглядевшись, берётся за холодную ручку двери, тянет на себя, и... её взору открывается небольшая комната с весело потрескивающим камином, большими мягкими креслами и сияющей Эмилией Леонт посреди всего этого великолепия. На невысоком столике между креслами и камином расставлены всевозможные угощения.       – С Рождеством, Белла!       – С Рождеством, Эмилия!       И Белла, бросив подарок на кресло, бежит обнимать подругу. Эмилия смеётся, кружит её в воздухе, и на несколько часов Белла забывает, что в мире существует что-то ещё, кроме них двоих и этой маленькой комнаты.

***

      Как следует подкрепившись, подруги садятся в одно из мягких кресел и затевают разговор о факультетах.       – Мама говорит, что в Рейвенкло учатся разные... ну, ребята со странностями.       – В Рейвенкло учатся очень разные ребята. Со странностями, без странностей, чистокровные, магглорождённые... Разные. На нашем факультете ценятся не богатство, происхождение или связи. Нам важно умение размышлять, стремление смотреть на мир широко. Смелость быть непохожим на других. Даже если такую цену приходится платить за то, чтобы быть собой. Это мы больше всего уважаем. Понимаешь?       – Более-менее. Получается, что на вашем факультете никто никого не обижает? Ну там, ни над кем не смеются, не считают себя лучше всех?       – Разве бывает, чтобы совсем ни над кем не смеялись? – Эмилия снова становится грустной, и Белла уже жалеет, что вообще начала этот разговор. – Вот например, у нас есть девочка, она первокурсница, как и ты. Её зовут Нелл Роджерс. Она очень хорошая, добрая, отзывчивая, но... как ты говоришь, со странностями.       – И другие над ней издеваются?       – Ну... Издеваться – это выше их достоинства. Скорее смеются. Зло шутят. А кто-то просто делает вид, что её не существует.       – Жалко, что она учится не в Слизерине – я бы с ней дружила.       – Она не может учиться в Слизерине.       – Как не может, почему?       – Нелл – магглорождённая. Её родители не волшебники. Но это ведь не помешает тебе с ней дружить, правда?       – Нуу... – тянет Белла. – Родители... Они мне запрещают. Они меня обязательно накажут, если узнают.       – А зачем им знать? – Эмилия лукаво улыбается. – Ладно. Подумаешь об этом попозже, хорошо? А сейчас... Кстати, ты наелась? Это, конечно, не торжественный ужин у Блэков..       – Это очень-очень вкусно, Эмилия! Гораздо вкуснее, чем дома! – Девочка смущённо замолкает, будто сказала что-то дурное. – А откуда всё это? Ты ведь говорила, что выручай-комната не может делать еду?       – Это не комната, это хогвартские эльфы. Я иногда наведываюсь на кухню, они мои добрые друзья. Вот они по моей просьбе и приготовили нам маленький рождественский пир. Ох, я ведь ещё не подарила тебе подарок! Кстати, спасибо ещё раз за брошь, очень красивая. – Эмилия разглаживает лиф платья, к которому приколота небольшая изящная брошка. – Помнишь, я говорила, что хочу подарить тебе одну книгу?       – Помню!       – Моя тётя живёт в Америке, она мне её прислала – у нас этой книги ещё нет. Вот, держи.       Белла нетерпеливо срывает ленточку, которой перевязан подарок, и вместе с обёрточной бумагой бросает на пол. На чёрно-красной обложке изображено дерево с переломленной веткой, а надпись гласит: ‘Харпер Ли: “Убить пересмешника”’.       – Спасибо! Завтра же начну читать. – И Белла радостно обнимает подругу.       – А хочешь, начнём сейчас? Я давно обещала тебе почитать.       И девочки, уютно устроившись в одном кресле перед камином, погружаются в чтение.

***

      Я выхожу из сна плавно, как будто постепенно. Как же давно я не просыпалась с комфортом. Последнее время мне снова начали сниться бессодержательные кошмары. Не такие яркие и сумбурные, как раньше, но всё же. Этот же сон был больше похож на воспоминание, в которое погружаешься с головой, и уже не помнишь, где прошлое, а где настоящее.       Во сне мне было 11 лет, и я заново переживала, может быть, самые прекрасные моменты своей жизни. Вполне возможно, что было что-то и лучше, но если бы сейчас меня спросили о самом чудесном, что со мной случалось, я бы, не задумываясь, сказала: “Встреча с Эмилией Леонт”. И тем более странно, что за последние годы я почти забыла её. Но после сегодняшнего сна вспомнила так ярко, будто это было вчера. Вскоре после того, как я поселилась у Эйнара и его жены, мне начали сниться такие сны-воспоминания.       Наверное, в каком-то смысле я была влюблена в неё. Хотя сейчас, лёжа в тёмной комнате на чужой постели и вспоминая её черту за чертой, я думаю, что, может быть, я была влюблена в неё в том самом смысле, который всегда казался мне недоступным и непонятным. Меня никогда не интересовали ни мужчины, ни женщины. Но если я и была влюблена когда-нибудь, сама об этом не догадываясь, то именно тогда. Сейчас я очень хорошо помню её руки, всегда тёплые, пахнущие какими-то травами; помню нежную и очень грустную улыбку; помню, как она угощала меня мочёной брусникой, которую ей присылали из дома; как она читала мне вслух, а иногда даже пела. Мы читали маггловские книги – и мне было за это так стыдно, что я так и не оставила себе ни одной из книг, что она хотела мне подарить. Но имена Шекспира, Диккенса, Бронте, Брэдбери до сих пор остались у меня где-то на подкорке, и вот сейчас, в эту самую минуту я очень ясно вижу: никто не помешает мне хоть сегодня утром встать и перечитать всё это. Некому мне запретить.       Мне не хватает разговоров. Так не хватает, что у меня на мгновение возникает безумная мысль разыскать Эмилию и написать ей... Но я одёргиваю себя. С ума ли ты сошла, Белла? Даже если она пережила две войны, где хотя бы крошечная вероятность, что она захочет иметь со мной что-то общее? Пожалуй, я бы даже была не против говорить с Грейнджер – но она слишком меня презирает, чтобы беседовать со мной о Шекспире. Интересно, а она его читала?