Finally

      Я, наверное, в пятый раз за вечер подхожу к двери и прислушиваюсь. По всей вероятности, у Грейнджер какие-то посиделки на кухне – уже больше трёх часов подряд оттуда доносятся голоса. Они болтают, пьют за чьё-то там здоровье, смеются, словом – развлекаются. А так как мне не пришло в голову запастись едой с утра – я сижу на кровати и весь вечер жду, когда они уйдут. Сейчас это уже не кажется таким унизительным, как пару часов назад. Вообще, когда сутки ничего не ешь, границы унизительности как-то стираются.       В какой-то момент я так разозлилась на неё – могла бы и предупредить, что собирается заседать там со своими дружками – что уже почти решила взять и пойти на кухню за чем-нибудь съестным. И плевать, что и как она будет всем объяснять. Но потом, слава Мерлину, здравый смысл взял верх. Если меня увидит столько народу сразу – а их там минимум трое – проблемы будут в первую очередь не у неё, а у меня.       Наконец около десяти вечера, когда за окном уже совсем темно, голоса затихают. Выждав ещё некоторое время для верности, я осторожно приоткрываю дверь, надеясь незамеченной прокрасться на кухню, и тут как на беду по винтовой лестнице поднимается Грейнджер собственной персоной. Я пытаюсь закрыть дверь так, чтобы она меня не заметила – но спустя пару секунд понимаю, что моя попытка с треском провалилась. Тишину разрывает стук в дверь и громогласное:       – Беллатриса, выходи, я тебя видела. Ужин на кухне.       – Я не голодна.       Чёрт! Белла, ты совсем рехнулась? Девчонка и без того настроена не в меру воинственно – а теперь чего доброго возьмёт и выбросит всё, что приготовила. С неё станется.       – Плевать мне, голодна ты или нет. Мне надо с тобой поговорить.       Это что ещё за новости. Я умудрялась без малого три недели делать вид, что меня не существует, и понадеялась было, что она благополучно забыла о моём существовании – а теперь вот что. Поговорить! Соблазн встать в позу как всегда велик, но голод творит со мной чудеса. Так уж и быть, уступлю ей сегодня. В конце концов, я всегда могу просто не отвечать на её вопросы. А вот узнать кое-что у неё мне хочется. Вот он – отличный шанс расставить все точки над i. И я решительно открываю дверь.       Грейнджер стоит совсем рядом с дверным проёмом, и я едва не роняю её, резко выйдя из комнаты. Хихикнув, она бормочет себе под нос нечто вроде “так-то лучше” и отправляется на кухню. И тут меня осеняет. Да она пьяна!       А это уже интереснее. Вот уж не думала, что эта пай-девочка в состоянии выпить что-нибудь кроме бокала сливочного пива на Рождество. Идя на кухню, я пытаюсь просчитать, выиграю в конечном счёте от того, что поддалась на её уговоры, или нет. Ехидный голосок в голове напоминает, что вообще-то она не особенно и уговаривала. Ладно, плевать мне. Быстро поем, выясню, что хотела, и отправляюсь восвояси.       Рядом с моим ужином – необычайно разнообразным, видимо, по случаю празднества – на кухонном столе стоит плошка с брусникой. Первая за три недели. Усмехнувшись так, чтобы девчонка не видела, я беру поднос и усаживаюсь на диван перед камином. И тут же замечаю бутылку медовухи и две кружки. Щедро налив мне и себе, Грейнджер устраивается с ногами в кресле и терпеливо ждёт, когда я начну есть. Уж не отравила ли что-нибудь? Ладно, Мерлин с тобой.       Чёрт, а это вкусно.       – Мои поздравления. Ещё пару лет, и ты будешь готовить почти сносно. – Она хмыкает, но не отвечает. – По какому поводу кутёж?       – У меня день рождения. – Она пододвигает ко мне кружку с медовухой и отпивает от своей.       – Было бы чему радоваться.       Медовуха тоже на удивление хороша. Да, сутки голодовки определённо этого стоили.       Наконец, утолив голод и немного захмелев, я устраиваюсь на диване поудобнее и даю волю любопытству.       – Ответь мне на один вопрос. – Главное – не дать ей понять, как сильно меня это интересует. Эта девица ещё меня переупрямит.       Грейнджер задумчиво отпивает из своей кружки и оценивающе смотрит на меня.       – Отвечу. Если ты ответишь на мой.       Ну конечно, на что я рассчитывала. Не зря же она вытащила меня на этот ужин только что не при свечах. И что-то мне подсказывает, что я знаю, в чём будет заключаться её вопрос.       – Ты не в том положении, чтобы ставить условия.       – Да что ты? Давай-ка подумаем. Ты в моём доме. Ешь мою еду. Я прячу тебя от всего магического сообщества, которое линчует тебя, как только ты покажешься кому-нибудь на глаза. Мне всё-таки кажется, что поставить парочку условий я вполне могу.       Интересно, она всегда так храбреет от алкоголя – или просто перепила?       – Не зарывайся. Чего-нибудь покрепче у тебя нет? – киваю я на полупустую бутыль с медовухой.       Она молча встаёт, идёт в глубину кухни и достаёт откуда-то бутылку с огненным виски. Вот это другое дело.       Первый глоток непривычно обжигает мне горло. Ах чёрт, я и забыла, что не пила уже больше трёх лет. Ладно, к делу.       – Вот мой вопрос. Когда я пришла к тебе в июне, ты не удивилась. Ты испугалась, как будто мантикору увидела…       – Причём тут вообще мантикора?       – Да какая к чёрту разница! Испугалась, но не удивилась. Почему? Ты знала, что я выжила?       Она снова задумывается. Забавно наблюдать, как девчонка, которая вроде как считалась самой умной в школе, пытается сосредоточиться над кружкой медовухи.       – Так и быть, отвечу. – Ха, кто бы сомневался. – Я уже три года изучаю волшебные палочки. Довольно много знаю о них. Хотя, конечно, этому учатся всю жизнь, и всё равно остаётся немало…       – А можно ближе к делу?       Теперь она уже намеренно замолкает, встаёт, чтобы принести какое-то печенье, нарочито медленно подливает себе медовухи – и только после этого неторопливо продолжает.       – Волшебные палочки – эта та сфера магии, которую всегда незаслуженно обходят вниманием. В школьные годы я читала всё, что попадалось под руку, но о палочках всё равно почти ничего не знала. И начав учиться у Олливандера, я задалась целью найти ответы на вопросы, которые возникали у меня много лет. И одним из главных вопросов была твоя палочка.       Сначала мне кажется, что она снова делает театральную паузу – но оказывается, просто лезет в карман за моей волшебной палочкой. Некоторое время она задумчиво держит её в руке, то сжимая, то разжимая ладонь, затем продолжает, уже более сосредоточенно.       – Пока я пыталась приручить эту палочку… Я перепробовала всё, что только можно. Я думала, что мне просто не хватает силы духа, чтобы ею владеть.       Мозгов тебе не хватает!       – Ты в самом деле думала, что сможешь взять верх над палочкой, которая столько лет служила настоящей волшебнице?       – Настоящей?       – Чистокровной волшебнице, которая по праву рождения заслужила привилегию владеть магией.       Я ожидала, что Грейнджер оскорбится или пустится в длинные и нудные разглагольствования, но она снова меня удивляет. Она весело смеётся и небрежно кладёт палочку на стол. Неужели доверяет мне?       – Беллатриса, ты ведь не глупа. Не говори мне, что ты и в самом деле веришь во всю эту чистокровную чушь!       – Да как ты смеешь! – возмущаюсь я скорее по инерции. Что, чёрт возьми, она хочет сказать? – Разве я дала кому-то повод думать, будто считаю вас, маггловское отродье, хоть на дюйм достойными изучать магическое искусство?       Она терпеливо и даже с интересом слушает мою тираду. Ладно, девчонка, ты меня заинтриговала. Выкладывай, что там у тебя на уме.       – Ты меня не поняла. Ты можешь сколько угодно считать магглорождённых волшебниками второго сорта, которые только и годятся, что для… – Она прокашливается и продолжает. – Но ты не можешь на полном серьёзе считать, что мы “крадём” у чистокровных магию или, ещё лучше, отбираем силой. Любой школьник знает, что, сколько бы маггл ни махал палочкой, он и булавки в воздух не поднимет. Невозможно украсть магию, и во мне её с рождения ровно столько же, сколько в тебе. В детстве во мне так же просыпалась стихийная магия, которую я не могла контролировать – с одной лишь разницей. Я, в отличие от чистокровных волшебников, не понимала, что со мной происходит. Когда мне было 11, я пришла вот в эту самую лавку, и волшебная палочка выбрала меня точно так же, как тебя выбрала твоя, или любого другого волшебника – любая другая.       Конечно, всё это так. Но это не имеет никакого отношения к тому, за что я ненавижу грязнокровок. Как и к сути моего вопроса.       – Ты закончила нравоучения? Я наконец получу ответ на свой вопрос?       Встрепенувшись, она продолжает.       – Так вот, я пыталась приручить твою палочку. Но не понимала её до конца. Начав учиться у Олливандера, я узнала больше о свойствах древесины и сердцевинах, которые используются в волшебных палочках. С сердцевиной твоей палочки мне всё было более или менее ясно – я сама с детства управлялась с сердечной жилой дракона и неплохо понимала её магию. Эти палочки можно приручить, хотя это и нелегко. А вот с грецким орехом я никогда не имела дела, и тут мне пришлось поломать голову. Эта палочка была отнята силой, а прежний хозяин был убит. После этого грецкий орех в сочетании с сердечной жилой дракона по всем правилам должен подчиниться новому владельцу – при должной доле старания, разумеется. Хотя не я отняла её у тебя… Это, в общем, не важно. Не могу толком объяснить, но я чувствовала, что она осталась верна тебе. Что она не меняла хозяина. Это было отвратительно. Как будто у меня отняли руку и вместо неё приставили чужую. Как будто часть тебя постоянно была со мной – что бы я ни делала, какие бы заклинания ни использовала. Такое было бы просто невозможно, если бы ты действительно была мертва. И я настолько привыкла к мысли о том, что ты в самом деле смогла выжить и прячешься где-то, что да, твоё появление не удивило меня так, как могло бы. Эта палочка была и осталась твоей. – Она переводит дыхание, и я поспешно отвожу взгляд – оказывается, всё это время я, не отрываясь, следила за её рассказом. Вот дьявол. – Но отчётливее всего я поняла это, когда поранилась заготовкой из пихты и пыталась остановить паралич… Палочка не слушалась меня, даже не пыталась. Будто почуяла слабину. Словно вдруг превратилась в простой кусок дерева. А потом…       Она осекается. От прежней весёлости не осталось и следа. Теперь она серьёзно смотрит на меня. И я знаю, что будет дальше. Проклятье.       – Беллатриса. Зачем ты это сделала?