Finally

      – Через мой труп, ясно тебе?!       Я задерживаю дыхание и считаю про себя до пяти. Мистер Дуглас со своим неугомонным дружелюбием за день так утомил меня, что я едва держусь на ногах.       – Беллатриса, – устало говорю я. – Я не могу выгнать человека на улицу. Это дом его дяди, и будет грубым взять и выставить его отсюда. И потом, осмелюсь напомнить тебе, на данный момент это мой дом. И мне решать, кого сюда пускать, а кого нет. – Я замолкаю, пытаясь увидеть, поняла ли Беллатриса, что я аккуратно намекаю на её нелегальное пребывание здесь. Она смотрит на меня с каким-то странным выражением.       – Послушай-ка, деточка, – наконец очень тихо говорит она. От её голоса по спине пробегает дрожь. – Ты, кажется, считаешь, что сделала мне одолжение, пустив меня в свой чудесный уютный домик? Так вот, я осмелюсь напомнить тебе, что одолжение тебе сделала я. Тот факт, что ты до сих пор жива – просто потому что я не хочу марать руки о твою поганую кровь – это моё тебе огромное одолжение, – очень медленно произносит она. Я знаю, что мне должно быть страшно. Я должна дрожать от ужаса, я должна убежать, попытаться защититься, достать палочку, в конце концов! Но мне совершенно не страшно. Почти безучастно я наблюдаю за тем, как она наклоняется, достаёт из сапога мой серебряный нож и делает шаг ко мне. Дверь за моей спиной не заперта, но я даже не пытаюсь попятиться.       Я ей не верю.       Она снова шагает ко мне, поднимая руку с ножом. Теперь она стоит прямо передо мной и, если захочет...       Как завороженная, я слежу за ножом в её руке. Очень медленно она поднимает руку, и теперь лезвие буквально в нескольких дюймах от моего лица.       – Кажется, ты забыла, где твоё место, паршивая грязнокровка, – почти шепчет она. Это какой-то глупый спектакль, и я не хочу его смотреть. Я не хочу его смотреть! Я закрываю глаза, и в ту же секунду моей щеки касается что-то холодное и очень гладкое. Нож заточен как бритва, это я знаю точно. Мой рабочий нож. Как смешно. Теперь это уже её нож. Теперь это нож Беллатрисы Блэк. – Ты никто в этом мире. Ты никто для этого мира. Никто не станет искать тебя. Никто не узнает, что одна несчастная малявка просто зарвалась и подписала себе смертный приговор.       Я чувствую её дыхание на своём лице. Неужели вот так всё и закончится? Здесь, в комнате Беллатрисы, в каморке над магазином палочек Олливандера? Это глупо. Но разве смерть бывает не глупой? Разве все, кто погиб в первой и второй магической войне, не погибли глупо? Не погибли напрасно? Разве все павшие от руки Беллатрисы не погибли глупо? Едва ли не впервые за прошедшие недели я осознаю, с кем живу под одной крышей. Убить меня – забава для неё. Забава и ничего больше.       Так какого чёрта мне не страшно?!       Я заставляю себя открыть глаза. Гермиона Грейнджер не умрёт, зажмурившись. Сама того не желая, я встречаюсь с ней взглядом. В первую секунду мне трудно сфокусироваться. Единственное, что я сейчас точно знаю – она смотрит прямо на меня и она ниже меня ростом. Спустя пару секунд мои глаза привыкают к темноте, и я понимаю, что её рука всё ещё прижимает остриё ножа к моей щеке. Сколько мы уже стоим неподвижно? Кажется, время махнуло на нас рукой. На свихнувшуюся убийцу и стальную девочку-героя.       Здесь что-то не так.       В её взгляде нет того, что должно быть. Ни ненависти, ни злости, ни даже того восторженного возбуждения, которое, пожалуй, больше всего остального испугало меня в тот день, когда я познакомилась с её ножом.       Она удивлена. Не тем, что я не выказываю страха, нет. Она как будто вовсе забыла, что я нахожусь в этой комнате. Она с изумлением смотрит на свою руку, на каплю крови, стекающую, я чувствую, по моей щеке к подбородку. И наконец снова переводит взгляд на меня. Кажется, я впервые вижу её лицо так близко.       – Я не верю тебе, – негромко говорю я. Она щурится. – Я не верю тебе. – Чуть громче. Дрогнув, рука с ножом очень медленно опускается вниз. – Я не верю тебе, Беллатриса!       Она изо всех сил кидает нож в угол комнаты и, прежде чем я успеваю опомниться, размахнувшись, бьёт меня по щеке. Я отступаю назад, но она уже не замечает меня. Почти тем же движением, каким только что ударила меня, она сметает с комода зеркало. Удивлённо смотрит на осколки, потом на меня. И наконец быстро разворачивается и шагает к окну. Через секунду большая чёрная птица вылетает в открытую форточку.

***

      Ещё со школы я заметила за собой особенность. Я почти не волнуюсь на тестах и экзаменах. Я могу сколько угодно волноваться до этого, но в момент, когда мне нужно собраться, я собираюсь и делаю всё, как нужно. Я же Гермиона Грейнджер. Зато потом... Меня бросает то в жар, то в холод, я то начинаю без причины смеяться, то могу вдруг разразиться слезами. Разумеется, это всегда происходит там, где меня никто не видит – чаще всего, в туалете, а в Хогвартсе – под балдахином моей кровати.       Вот и теперь. Я едва успеваю дойти до кухни, а меня уже начинает бить крупная дрожь. Запретив себе думать о чём бы то ни было, я завариваю чай, развожу огонь в камине, и только после этого, завернувшись в плед, усаживаюсь в кресло.       Чёрт.       Я даже толком не могу понять, что происходит у меня внутри. В голове вертится одна мысль: “Мне нужно сесть и подумать, мне нужно сесть и подумать.” О чём, к дьяволу, мне нужно подумать? Всё ясно как день. Беллатрису разозлило то, что я посмела позвать сюда кого-то, не спросив её чистокровного разрешения, она решила было взяться за старое, но в итоге пощадила меня и улетела выпускать пар куда-то в другое место. Всё это понятно. Непонятно только, отчего у меня до сих пор заходится сердце и отчего я едва ли не залпом выпиваю уже вторую кружку чая.       Я закрываю глаза и тут же вздрагиваю. Как живое, передо мной стоит её лицо – красивое, злое и удивлённое. Тут я вспоминаю про порез на щеке. Кровь уже остановилась, а скоро на этом месте и вовсе ничего не останется. Нахмурившись, я касаюсь пальцем старого шрама на шее. Прошло уже почти четыре года, а он никуда не делся. Я привыкла к нему, как и к шрамам на руке, которые только разве что слегка побледнели. Наверное, так привыкают к родинкам, которых у меня никогда не было. Запоздало я думаю, не успела ли Беллатриса заговорить и мой нож, чтобы раны от него тоже не заживали. Что ж, скоро узнаем.       Да о чём я, чёрт побери, думаю?!       Куда она могла деться? Если разобраться, я вообще не знаю, куда она всё это время девалась, когда пропадала на несколько дней. Кроме лавки Олливандера идти ей некуда – это она достаточно популярно объяснила мне, когда заявилась сюда. Но неужели во всей Англии действительно не нашлось другого места? У неё ведь должны были остаться если не друзья, то хотя бы бывшие соратники. Не все мертвы, не все в Азкабане. Кто-то должен был остаться из старой гвардии, кому она могла рассказать правду о своей мнимой смерти. Так почему я?       Я всё думаю и думаю, уже чуть медленнее заливая в себя третью чашку с чаем, и прихожу к единственному возможному выводу. Ей было куда полететь. Она просто никуда больше не хотела. Что бы ждало её в стане бывших сторонников Тёмного Лорда? Горечь, ненависть, планы мести? Глядя на неё теперь, я не могу представить ту Беллатрису, которая оставила на мне метку четыре года назад, которая убила Сириуса и обрекла родителей моего друга на участь, которая хуже смерти. То была какая-то совсем другая мадам Лестрейндж, которой я безуспешно пыталась притвориться при помощи оборотного зелья. Существо из другой Вселенной, которое держало в страхе весь магический мир едва ли не как сам Тёмный Лорд.       Но ведь у неё есть сёстры. Предположим, проситься на постой к Андромеде Тонкс не позволила бы Беллатрисе даже её наглость. Но Нарцисса? Надо думать, у них должны были сохраниться как минимум неплохие отношения. Раз уж Беллатриса хранит воспоминания о школьной дружбе, наверняка она в состоянии поладить и с сестрой.       Мои размышления прерывает хлопнувшая в лавке форточка. Я рывком ставлю чашку и вскакиваю с кресла. Вернулась? Но почему через окно? А вдруг у неё снова приступ вроде того, которому я уже была свидетелем? Может, и правда стоило поговорить с ней хотя бы для виду, прежде чем приглашать сюда Джейка? Она и без того перепугалась до смерти, когда он появился – так кой чёрт дёрнул меня встать в позу? Мне снова вспоминается её лицо, когда она ударила меня. Это был совсем слабый удар – а я знаю, какие у неё сильные руки. Значит, с ней действительно что-то не в порядке. Как я могла не заметить?! Я понятия не имею, какие демоны до сих пор живут в её голове, но я видела, что они могут с ней делать. И что-то подсказывает мне, что то, что я видела – далеко не худшее. От одной мысли, что я могу застать её внизу в таком же полубреду, как тогда, меня бросает в дрожь.       Не помня себя, я слетаю по лестнице, одновременно выхватывая палочку. Если понадобится, на этот раз я быстрее смогу вызвать Патронуса. У последнего стеллажа я замедляю шаг, чтобы в случае чего не испугать её. Наконец я делаю глубокий вдох и шагаю в лавку.       У окна стоит Джейк и виновато улыбается мне.       – Гермиона! Извини, я не совладал с рамой. Надеюсь, я тебя не напугал. Такой сильный ветер, я хотел прикрыть окно…       Я почти его не слушаю. Едва дыша, я обвожу глазами тёмные углы лавки. Пусто. Ни большой чёрной птицы, ни невысокой ведьмы в тёмном сарафане. Уже на автомате я убираю в карман волшебную палочку из грецкого ореха, а в моей голове сквозь бесконечный шум перебивают друг друга две омерзительные мысли, от каждой из которых меня буквально выворачивает наизнанку.       Эта дрянь не вернулась.       Я переживаю за неё так, как не переживала ни за кого в жизни.