Finally

      К тому моменту, как слегка подмёрзший, но довольный Джейк заходит в кухню, ужин почти готов. Сегодня первый раз за пять дней, когда он согласился уступить мне почётную обязанность приготовления еды и отправился осматривать лондонские достопримечательности. Во второй же вечер после своего появления он с радостной, но уверенной улыбкой заявил, что желает быть полезным и вообще немножко учился на повара, так что я, немного помявшись, согласилась. Тем более что должность личной горничной для Беллатрисы мне порядком надоела.       Беллатриса.       Я так устала от неё. От того, что она постоянно в моей голове последние дни. Кажется, даже когда я думаю совсем о другом, где-то в подсознании всё равно всегда маячит она. Временами я размышляю о том, куда она могла полететь и почему так долго не возвращается. Потом я одёргиваю себя – мне ведь нужно радоваться, что это чудовище больше не живёт у меня, хотя бы временно. Затем мне приходит в голову, что я ведь могу просто не пускать её, когда она явится обратно. Если она явится! Но на память приходит тот день, когда она потребовала пустить её сюда, а вместе с этим и причины, по которым я согласилась на эту авантюру. Теперь, когда прошло уже почти полгода, я понимаю, что мною двигали совсем не те логичные и осознанные причины, которые, я думала, мною двигали. Вся та ахинея, которую она несла, думая, что являет чудеса красноречия, была лишь антуражем, не очень искусно сыгранным спектаклем. Истинная же причина была совсем другой. Это было то же самое чувство, которое заставляло меня в детстве подбирать на улице больных кошечек и собачек. А ещё оно заставляло меня в 15 лет просиживать ночи над шапками для эльфов-домовиков. И, если разобраться, оно же заставило меня когда-то влюбиться в Рона Уизли. Не убедить себя, что я влюблена, а действительно влюбиться – настолько искренне было во мне это чувство. Сейчас мне уже не 17 лет и я надеялась, что этот врождённый дефект психики больше не заставит меня делать глупостей. И как же, чёрт возьми, я ошибалась!       Я опять сделала это.       Я пожалела её.       И даже сейчас, когда я бесконечно злюсь на неё – и на себя заодно – я не могу её не жалеть. Да, я отлично помню обо всём, что она натворила за годы магических войн, но чем дальше, тем сильнее не даёт мне покоя мысль о том, что никто, ни один человек не заслуживает того ада, через который прошла она – да и все, кто был втянут в этот нечеловеческий водоворот жестокости. Конечно, я плохо представляю себе, как именно происходило всё, что превратило Беллатрису Блэк из школьницы, которая гордилась своим происхождением и дружила со старшекурсницей с Рейвенкло, в то чудовище, которым я её знаю. Знала…       Я знаю лишь то, о чём она рассказала мне сама и о чём я могла догадаться из нескольких отрывочных фактов. Она была больна. Может статься, это было всего лишь рядовое психическое заболевание, с которым могли бы справиться маггловские врачи, но этого я уже не узнаю. “Я жила у человека, который помог мне справиться с некоторыми трудностями,” вспоминаю я её слова. Наверное, именно этот человек каким-то образом смог привести её в то полувменяемое состояние, в котором она явилась ко мне. Конечно, её периодические эскапады, не говоря уже о постоянных выпадах в мою сторону, не дают мне с полной уверенностью утверждать, что сейчас она действительно здорова, и всё же… Теперь она по крайней мере ведёт себя просто как человек с отвратительным характером, а не как исчадье ада.       Но ещё один вопрос остаётся открытым. Не только ли мне кажется, что она изменилась даже за те месяцы, что мы живём под одной крышей? Я перебираю в памяти наши спокойные вечера на кухне с книгами; ужины, проходившие хоть и в тишине, но всё же не в напряженной, как поначалу, а во вполне себе комфортной тишине сродни той, что бывает, когда ко мне забредает Полумна; несколько почти что мирных разговоров о книгах, о детстве… Я со смехом вспоминаю тот вечер, когда меня не было дома, и она, обуздав свою аристократическую гордость, попыталась приготовить ужин. О, один Мерлин знает, чего мне тогда стоило не расхохотаться при виде её сухих сэндвичей. А тот день, когда за палочкой пришёл Уилл? Я и представить не могла, что когда-нибудь увижу Беллатрису такой радостно-взволнованной, такой… живой.       Я не знаю, что думать, чёрт возьми, я запуталась!       – Спасибо за совет, Гермиона! – Джейк, как обычно счастливо улыбаясь, скидывает куртку и присаживается на край журнального столика и протягивает руки к камину. Я мысленно вздыхаю. Его понятия о допустимом и недопустимом когда-нибудь сведут меня с ума. Он страшно переживает, если шумит на кухне, когда готовит, или если ему приходится просить меня о чём-то бытовом – но при этом для него совершенно нормально усесться на журнальный столик или протопать мокрыми от дождя кроссовками прямо по ковру перед камином. – Мне ужасно понравилась та набережная, о которой ты говорила. Никогда раньше там не был, но всё равно ощущение, будто в детство вернулся.       – Я рада, что ты хорошо провёл время, – отзываюсь я, не оборачиваясь. К Джейку просто невозможно обращаться на “вы”, и я сдалась уже через пару дней. – У меня был не менее увлекательный день, а на ужин сегодня жаркое из индейки.       – Жаркое из индейки, хм? Это что-то новенькое. Неужто ты наконец научилась готовить?       Я замираю с ножом в одной руке и половиной кочана капусты в другой. В повисшей на кухне тишине отчётливо слышно, как бухает моё сердце. Медленно-медленно я откладываю нож и капусту и оборачиваюсь.       В дверном проёме стоит Беллатриса. Но не сам факт её появления заставил меня вылупиться на неё самым что ни на есть неприличным образом.       Почему-то рассматривать её я начала с ног, которые выглядят в целом как обычно. Высокие сапоги, которым она, кажется, не изменяет никогда. И примерно от середины голени лежат тяжёлые чёрные складки, совсем не похожие на простой сарафан, в котором она ходила все последние месяцы. Это уже не шерсть, это что-то похожее на чёрный шёлк с кружевной оторочкой. Я осторожно перевожу взгляд выше и изумлённо вздыхаю. Она затянута в самый настоящий корсет, какие я видела последний раз на картинах в коридорах Хогвартса. Оказывается, у неё есть фигура! Достаточно узкая талия, небольшая, но и не слишком маленькая грудь почти идеальной формы – хотя возможно, дело в корсете, – смело очерченные ключицы… Черт возьми, да, здесь есть на что засмотреться. Я напоминаю себе, что вообще-то уже видела всё это – даже глубокое отвращение к ней не помешало мне рассмотреть себя в зеркале тогда, в коттедже Ракушка. Но одно дело принимать оборотное зелье, и совсем другое… Я нервно сглатываю.       На меня напало какое-то странное оцепенение, которое почему-то не даёт взглянуть ей в лицо. Кажется, прошла уже целая вечность, а я так и стою, упершись взглядом куда-то в район её правого плеча. Я забываю, что волновалась, забываю, что злилась, забываю, что подумывала вообще прогнать её ко всем чертям, когда она явится обратно. Теперь я просто стою и, как последняя школьница, боюсь встретиться с ней взглядом. Почему мне страшно СЕЙЧАС? Не когда она угрожала мне ножом, не когда от её стихийной магии искрил воздух на кухне, а сейчас – когда она просто стоит в дверях?       – О, у нас гости к ужину? – радостно вопрошает Джейк. Его бодрый голос выталкивает меня из оцепенения. Кажется, в первый раз за целую минуту я вдохнула. И, не дождавшись ответа, он подходит к Беллатрисе, протягивая ей руку. – Джейк.       И тут происходит невиданное. Беллатриса – ошарашенная бесцеремонной простотой моего гостя, я наконец осмеливаюсь взглянуть на неё – встречает его приветливой, почти кокетливой улыбкой и протягивает ему руку с массивным перстнем.       – Белла.       Белла?! Белла, чёрт тебя дери?       В последний момент отчего-то стушевавшись, Джейк вместо того, чтобы пожать ей руку, целует её. Беллатриса поворачивается ко мне. И улыбается!       – Ну что ты как не родная, Грейнджер? Что там с ужином? Скоро будет готово? Я зверски хочу есть. – Я складываю руки на груди. Что за цирк тут происходит? А бывшая Пожирательница, кажется, и не замечает, что что-то не так. Она подходит к кухонному столу и с интересом заглядывает в духовку, а потом суёт нос в салатник, куда я ещё не успела побросать капусту. Только теперь, когда она стоит рядом со мной, я замечаю у на шее серебряную подвеску и… Это что, парфюм?!       – Какого чёрта ты творишь? – сквозь зубы спрашиваю я, пока она, стянув с разделочной доски ломтик капусты, отправляет её в рот. Беллатриса изумлённо смотрит на меня.       – А в чём дело? – Она так искренне округляет глаза, что я поневоле сомневаюсь: может, это я здесь сошла с ума и на самом деле всё происходит ровно так, как должно быть? – Кстати, кто наш гость? – Ещё один кокетливый взгляд в сторону Джейка. Сумасшедший дом. Что за сумасшедший дом. Я мысленно считаю до десяти. Единственный способ выжить в сумасшедшем доме – это притвориться его частью.       – Это Джейк Дуглас, – вежливо отвечаю я. – Он племянник мастера Олливандера и какое-то время поживёт у… здесь, – неловко заканчиваю я. “У меня”? Или “у нас”?       – О, понятно. – Утратив интерес к капусте, Беллатриса усаживается в кресло и складывает ручки на коленях, терпеливо ожидая ужина. – Надеюсь, он не занял мою комнату?       Ни о чём не подозревающий Джейк отвечает на её улыбку своей, ещё более сияющей улыбкой.       – Нет-нет, что вы. Гермиона любезно согласилась уступить мне на время свою спальню. Мне неловко, что ей приходится из-за меня спать здесь на диване, и я пытался, но… Вы ведь… знаете её, – немного неуверенно добавляет он, вопросительно поднимая брови.       – Ну ещё бы, – с энтузиазмом отвечает она. – Таких упрямиц поискать. Давно вы в Лондоне?       Довольно с меня этого театра абсурда. Я отворачиваюсь от этой сладкой парочки, надеясь закончить резать салат, не отрезав себе ни одного пальца.