Finally

      Домыв посуду, Джейк неуверенно опускается в кресло напротив меня.       – Белла, я… Я планировал поехать прогуляться в Гайд-парке, это – ну ты, наверное, знаешь, это в маггловском Лондоне. Не хочешь составить мне компанию?       На секунду я задумываюсь о том, как это – снова пройти по улицам Лондона свободным человеком. Может статься… Прошло три с половиной года с тех пор, как я “умерла”. Да и к тому же откуда магглам знать, как я выгляжу? Наверняка не будет ничего страшного в том, чтобы показаться кому-нибудь на глаза. И сразу одёргиваю себя. Чушь.       Стоит только в этой толпе оказаться одному несчастному волшебнику… У меня даже не будет палочки, чтобы защититься. А Джейк и вовсе не поймёт, что происходит. Нет, игра не стоит свеч. Только не сейчас, когда я только-только снова начала жить.       – Нет, не хочу, – наконец отвечаю я. – Там нечего делать в такую погоду. – Понятия не имею, о каком месте он говорит, но если это и вправду парк, то в конце ноября такой аргумент должен быть вполне весомым. Но Джейк реагирует совсем не так, как рассчитывала. Вместо того, чтобы оставить меня одну в компании Шекспира и отлично заваренного чая, он выглядывает в окно и говорит:       – Пожалуй, ты права. Я тоже останусь дома. – И улыбается мне всей своей белозубой улыбкой. – Заодно сможем поближе познакомиться.       Вот как? А я вовсе не планировала с тобой знакомиться. Тем более поближе. А с другой стороны… Я вспоминаю растерянное лицо Грейнджер, когда она увидела нас утром – и нет, я не могу отказать себе в удовольствии увидеть это ещё раз. Ещё вчера вечером я поймала себя на том, как мне нравится вводить её в замешательство, как тогда, в первый вечер, когда с неё в момент слетела эта маска вежливого безразличия.       – Ну предположим. – Чёрт возьми, как же непривычно улыбаться. – О чём будем разговаривать?       Джейк, кажется, такого разворота не ожидал. Он привстаёт, потом, пробормотав что-то, снова садится. Да что с ним не так? С самого начала он производил впечатление этакого рубахи-парня, которому всегда есть что сказать, а теперь мнётся, как школьница. Вот только что улыбаться не перестаёт ни на секунду. Как у него скулы не сводит, интересно. В конце концов устроившись в кресле напротив, где обычно сидит Грейнджер, он снова смотрит на меня.       – Я думал… Словом, хотел спросить – мне очень интересно, что происходило в Великобритании несколько лет назад. Ну, когда Ты-Знаешь-Кто снова взялся за старое. Гермиона ничего толком не рассказала, да это и понятно – она ведь была совсем юной. Наверняка, школьников её возраста всё это не коснулось?       Да за кого он принимает английских школьников? Они не станут отсиживаться в безопасности, тем более в военное время.       – Все наши старшие школьники принимали участие в борьбе, а некоторые даже…       И тут я осекаюсь, осознав одновременно две вещи. Первая – я увлечённо собираюсь нахваливать тех, кто боролся против того, за что всеми силами сражалась я. И вторая – Грейнджер тактично умолчала о своей роли в событиях тех лет. Интересно, почему? И интересно, что она скажет, если я просвещу Джейка на этот счёт? И прежде, чем я успеваю продумать, что смогу с этого поиметь, мой язык как обычно оказывается быстрее меня.       – То есть ты хочешь сказать, Грейнджер ничего тебе не рассказала о своём… вкладе в падение Тёмного Лорда?       Джейк удивлённо приподнимает брови.       – О своём вкладе? Нет, не сказала. А что это был за вклад?       Я удовлетворённо усмехаюсь про себя. Теперь-то я смогу представить историю в нужном мне свете. Проблема только в том, что я понятия не имею, какой именно свет мне нужен. Зачем я вообще ввязалась в этот разговор? Насолить Грейнджер? Да ей наверняка и дела нет.       – Она и её друзья сыграли.. – начинаю я, – я бы сказала, ключевую роль в событиях этой войны. – И с первой же фразой чувствую, что энтузиазм во мне гаснет. Я ни с кем не говорила о том, что произошло. Так какого чёрта я влезла в светскую беседу с этим сияющим от восторга американцем? – Она и двое её друзей, – уже через силу продолжаю я.       – Друзей? Но ведь это было почти пять лет назад. Они, должно быть, были почти детьми. А тёмный маг такого уровня…       – Силу Тёмного Лорда принято преувеличивать, – отзываюсь я. – Мы были введены в заблуждение рассказами о его могуществе. Мы пересказывали друг другу...       – Мы?.. – неуверенно переспрашивает Джейк.       Чёрт!       – Мы… Мы все. – Он понимающе кивает. – Нам рассказывали о том, что он постиг такие уровни магии, каких никто дотоле не мог даже себе представить. Что его силы почти безграничны. Я не хочу сказать, будто… Он в самом деле был искуснейшим дуэлянтом, его мастерство в некоторых сферах магии было огромно. Он даже лично обучал.. некоторых из самых ранних своих сторонников. – Я сглатываю, пытаясь унять непонятно откуда взявшееся сердцебиение. Что я здесь делаю? Почему рассказываю ему об этом? – Но это не главное. Главное заблуждение заключалось не столько в его мнимом всесилии, сколько в его мнимой неуязвимости. Когда он только набирал сторонников в первый раз, это был волшебник… равного которому невозможно себе представить. То, как он говорил, что рассказывал о себе, а главное – о чём умалчивал… Он утверждал, будто победил смерть – или во всяком случае, приблизился к разгадке и победе над смертью настолько, насколько ни один смертный ещё не приближался к ней. – Я жду шума, жду шторма – но его нет. В голове звенящая тишина, сквозь которую до меня доносятся мои же собственные слова, словно сквозь толщу воды. Дыши, Беллатриса, дыши. Я поднимаю глаза на Джейка. – Всё это было ложью. Он действительно отважился сделать то, чего не делал до него никто. Но не благодаря своему благородству. Не благодаря силе, не благодаря храбрости. Главным, что им двигало, был страх. Он так боялся смерти, что готов был сам уничтожить себя. Стать подобием человека. Отказаться от всего, что даёт жизнь, чтобы только не расставаться с самой жизнью. – Вдох. Выдох. – Это всё мы поняли много позже. А в то время он просто лгал. Он смог набрать сторонников не столько потому, что люди поддерживали его взгляды или видели в нём будущего правителя, сколько потому, что он умел лгать. Для каждого он находил одну, ту самую, единственную причину, которая заставляла человека слепо довериться ему. Он находил в каждом уязвимое место, и ему было достаточно коснуться этого места только одним словом – и человек был в его власти. Ему невозможно было не поверить.       – Белла, что с тобой? Ты побледнела. – Джейк уже не улыбается. Он смотрит на меня не столько с опаской, сколько озабоченно.       Я выпрямляю спину. Комната немного кружится, и сердце всё ещё стучит как бешеное, но с этим я как-нибудь справлюсь. Главное, что в голове тихо. Соберись. Что нужно сказать, чтобы он перестал так на меня смотреть?       – Я в порядке. – Я делаю глоток почти остывшего чая, надеясь, что он не заметит, что у меня дрожат руки. Давай же. Что там скажет цивилизованный человек в такой ситуации?       – Это было мрачное время. Много жертв, много разбитых судеб. Мне трудно об этом вспоминать.       Я выжидающе смотрю на Джейка. Проглотит или нет? Он некоторое время смотрит на меня – а потом улыбается немного теплее, чем обычно.       – Извини меня, Белла. Не стоило спрашивать об этом. Я не подумал, что… – он сцепляет руки на затылке каким-то мальчишеским жестом. – В общем, прости. Я могу что-нибудь сделать?       Да, провалиться отсюда ко всем чертям.       – Нет, всё в порядке. – Я изображаю улыбку. – Я, пожалуй, прогуляюсь. Увидимся вечером. – И, лишь бы оказаться как можно дальше от него, я выхожу из кухни и спускаюсь мастерскую.       Грейнджер так увлечена чтением, что не замечает, как я спускаюсь по лестнице и сворачиваю в мастерскую в нескольких метрах от неё. Оказавшись одна, я подхожу к окну, выходящему во двор, и прислоняюсь к подоконнику. Как меня вообще угораздило ввязаться в этот разговор? Ни с одним человеком я не говорила о нём, никому не рассказывала правды. Чёрт возьми, я улетела из Англии отчасти из-за того, что не хотела видеть никого из них, даже Нарциссу. Не хотела смотреть на её кретина-мужа и остальных, не хотела говорить о том, что произошло. Я надеялась, что забуду обо всём. И отчасти я забыла. Я не думала о нём. Эти три года тишины были первым за тридцать лет временем, когда я не думала о нём.       А теперь, как только какой-то несчастный американец задал мне вопрос, я, вместо того чтобы из шалости рассказать ему то, что скрыла о себе девочка-героиня Грейнджер, рассказала то, что жило во мне долгие годы. И теперь я снова не могу прогнать из головы это лицо. Самое красивое, самое мудрое, самое прекрасное лицо из всех, что я видела. Во всяком случае, так тогда мне казалось.       Я не помню, когда перестала верить ему. Когда он перестал быть для меня всем. Когда он стал только предлогом для хаоса. Когда я перестала думать о нём как о единственном мужчине, которого любила.       Не глядя под ноги, я брожу по мастерской, безуспешно пытаясь унять сердце. Этого человека больше не существует, он мёртв. Он больше, чем мёртв. Его не стало задолго до того, как эта кучка жалких школьников одержала окончательную победу. 14 лет в аду любовь к нему поддерживала во мне слабое подобие жизни. Сколько лет должно пройти, чтобы ненависть к нему перегорела во мне и не успела сжечь меня дотла?       Я бездумно трогаю полки с кусками древесины, какие-то ящики, фолианты на стеллажах… Это пройдёт, пройдёт, нужно только потерпеть, уговариваю я себя. Я почти уже решаюсь, обернувшись вороном, полететь в лавку к Грейнджер – возможно, её компания приведёт меня в чувство – как моя рука касается ручки какого-то шкафа. Дверь дёргается в мою сторону, как будто только и ждала повода, чтобы распахнуться, и…