OST к главе – Marketa Irglova – The Hill
________________________________
Я с удовлетворением смотрю на готовую палочку. Она получилась совсем такой, как я запланировала – довольно редкий случай. Обычно дизайн непостижимо меняется в процессе работе и в итоге удивляет меня саму. Но эта палочка из яблони – как раз то, что я хотела. А главное, мне удалась новая форма рукояти – плавная спираль, переходящая к самому концу в прямоугольное сечение. Если бы кто-то три года назад сказал мне, что я смогу создать такую изысканную форму, я бы совершенно точно не поверила. Увлечённая созерцанием, я не сразу замечаю, что Беллатриса стоит в дверях мастерской. Поняв, что я её заметила, она подходит к верстаку.
Всё, что произошло в последние сутки, по-прежнему кажется мне сном – а главное, я не знаю, хороший это сон или нет. Она вернулась ко мне. Но так и не объяснила зачем. Где она была почти неделю? Наверное, просто не нашла другого места для постоя. А я, не успев как следует подумать и перепугавшись со сна, показала ей своего Патронуса. То есть по сути, призналась в том, что… что-то чувствую к ней. Она никак не отреагировала, но и не сбежала. Что всё это может значить? Понятия не имею.
Сегодня у меня с утра такое чувство, что она боится меня не меньше, чем я её. Я практически весь день провела в мастерской, а она – наверху, и мы почти не разговаривали, не считая нескольких фраз за обедом. Но всё равно это была та самая комфортная тишина, по которой я так тосковала, пока её не было.
Вот и сейчас, подойдя к верстаку, за которым я сижу на высокой табуретке, она смотрит не на меня, а на волшебную палочку в моих руках. Я протягиваю ей палочку.
– Яблоня и сердечная жила дракона. У меня впервые получилась такая спиралевидная рукоять. Вообще прекрасная палочка, как по мне.
Она вертит палочку в руках и вдруг щурится:
– Что-то напоминает.
Я киваю.
– Я начала её в тот вечер, когда ко мне приходила Андромеда. Мне очень понравилась её палочка, и как я ни старалась сделать по-своему, всё равно получилось похоже. У неё тоже яблоня.
Я запоздало соображаю, что Белла не знает о визите Андромеды. Однако она, к моему удивлению, кивает, увидев моё замешательство.
– Да, я знаю, что она была у тебя. Я несколько дней провела в особняке Малфоев, и Нарцисса… пригласила её на чай.
Вот это новости. Андромеда в гостях у Малфоев… Хотя теперь уже я припоминаю, что она не была удивлена, узнав, что Беллатриса жива. Может, к тому моменту они уже встретились?
– А какой это был день?
– Спроси что полегче… Пятница, что ли.
Пятница. А накануне она была у меня. И наверняка к тому времени уже получила приглашение от Нарциссы. Это всё так странно.
– И она… Ну, стала с тобой разговаривать?
Беллатриса рассеянно кивает.
– Представляешь, да. Она предложила снова быть семьёй. – Она поднимает на меня изумлённый взгляд, как будто сама только что сама это осознала. – Она меня простила. Ты можешь это представить?
– Для некоторых людей прощать – привычно и легко.
– Я не думаю, что ей это далось легко.
Мы неловко замолкаем, и тут мне на помощь приходит тема, которая ещё ни разу не подводила.
– Ужинать будем?
Она с готовностью кивает, и мы, погасив свет в мастерской, поднимаемся в кухню. Ну прямо счастливая семья, честное слово.
Все мои запасы съедены, а готовить настроения нет, так что я берусь за сэндвичи, а Беллатриса после пары намёков соглашается заварить чай. Пока жарится хлеб, я украдкой наблюдаю, как она достаёт чайник и, пару раз намочив рукава платья, с ворчанием закатывает их.
Вдруг я хмурюсь. С её запястьями что-то не так. В нескольких местах видны старые шрамы, кожа на выступающих косточках давным-давно сбита и так и не зажила, а сами запястья красные и как будто воспалённые.
– Что у тебя с руками?
– Четырнадцать лет проведи в кандалах, я на тебя посмотрю, – отвечает она, не поднимая головы.
Четырнадцать лет в наручниках. Когда думаешь о преступниках в тюрьме, такие вещи не приходят в голову. И дело тут даже не в Беллатрисе. Ни один преступник не заслуживает пожизненного заключения в Азкабан, каким он был до Кингсли Шеклболта. Я скорее признаю законной смертную казнь, чем эту вечную пытку.
Отчасти чтобы не дать Белле погрузиться в воспоминания, я говорю то, что недавно пришло мне в голову:
– Ты как-то заснула здесь на диване, ещё летом. Помнишь?
– Смутно, – осторожно отвечает она.
– Ты тогда во сне сказала “Здесь очень жёсткий пол”. Ну или в полусне. – Она ждёт продолжения, буравя взглядом заварной чайник. – Мне почему-то с тех пор любопытно, что тебе тогда снилось.
– Нашла о чём спрашивать, – неестественно высоким голосом отвечает она. – Чушь всякая снилась, как обычно.
– Если не хочешь рассказывать, скажи прямо, врать не обязательно, – бормочу я и уношу тарелку с сэндвичами на стол. Спустя минуту Беллатриса присоединяется ко мне и решительно садится на диван.
– Хочешь знать, что это за сон? Хорошо. Я покажу, – с вызовом говорит она.
– Покажешь?
– Ты говорила, тебя не обучали легилименции? – Она деловито принимается за свой сэндвич, а я уже жалею, что завела этот разговор.
– Нет, не обучали.
– Ну ничего, это просто. Концентрируешься, произносишь заклинание, а я сделаю остальное. Этот сон мне снится регулярно, так что я его отлично помню и воспроизведу для тебя во всех деталях.
Я тоже хватаюсь за сэндвич, надеясь, что, поужинав, она подобреет и забудет о моём дурацком вопросе. И приспичило же мне!
Однако когда с ужином покончено, она снова оборачивается ко мне и говорит уже без прежнего напора:
– Я серьёзно, Гермиона. Я могу показать тебе это воспоминание. – И, не дав мне возразить, она продолжает: – Иногда я думаю, что если впущу кого-то туда, мне будет проще с ним справиться.
– Уверена? Я не хочу сделать хуже.
Она с горькой усмешкой качает головой.
– Что-то мне подсказывает, что хуже уже не будет. – Тут она серьёзно смотрит на меня. – На самом деле там ничего особенно страшного. Я не стала бы показывать тебе тюрьму или что-то жуткое.
– Но именно этот сон тебя преследует. Почему?
Она пожимает плечами.
– Не знаю. Сама не раз себя спрашивала. Почему-то именно он. И той ночью, когда ты нашла меня на диване – он приснился мне три раза подряд. В общем… – Она ставит чашку на столик и жестом приглашает меня сесть на диван. – Если правда хочешь, доставай палочку. Заклинание знаешь?
Я сажусь рядом с ней и киваю, сжимая в руке палочку из грецкого ореха. Она поворачивается ко мне лицом и придвигается ближе.
– Закрой глаза и постарайся расслабиться. Потом посмотри на меня и попытайся не думать ни о чём конкретном.
Я выполняю указания, но не думать ни о чём получается плохо, когда она так близко. Я стараюсь глубоко дышать и смотреть только ей в глаза. Наконец Белла делает глубокий вдох и кивает. Я направляю на неё палочку.
–
Легилименс!
Я ожидала, что проникнуть в её сознание будет сложнее. Думала, что придётся пробовать несколько раз, пока не приспособлюсь к новому виду магии. Но видимо, Белла действительно сделала всё за меня. Комната мгновенно тает, и меня окружает вначале темнота, потом какие-то пятна и вспышки, размытые лица, непонятный шум, и вдруг всё резко стихает.
***
В большой комнате с высокими потолками царит полумрак. Я вижу на полу тёмную фигуру, едва заметно вздрагивающую при каждом вдохе и выдохе. Она упирается на широко расставленные руки, видимо, пытаясь не упасть. Голова опущена, а взгляд направлен на край мантии человека, стоящего перед ней.
– Ты очень разочаровала меня, Беллатриса.
Я невольно вздрагиваю. Я всего раз или два до этого слышала голос Волдеморта. Тогда он был… вначале – почти спокойным, выжидающим. А затем – ликующим. Таким голосом он лгал нам, что убил Гарри. Но этот голос другой. Тихий. Ледяной. Угрожающий. Такой, что я словно вмерзаю в пол от страха, хотя знаю, что на самом деле меня здесь нет. И всего этого давно нет. На самом деле я сижу на диване у камина. Но от этого голоса всё равно стынет кровь.
– Я не думал, что ты доставишь мне столько… неприятностей. Поттер был у вас в руках. Уже сегодня, сейчас я мог бы покончить с ним. Но вы упустили его. Я очень недоволен. Я уже не жду ничего от Люциуса, он давным-давно доказал свою никчёмность. Но ты… Нет, Белла. От тебя я ожидал другого.
– Мой Лорд… Прошу вас…
Неужели это её голос? Сломленный, дрожащий. Полушёпот, полустон.
Бледная рука тянется к полам мантии, но Волдеморт брезгливо отступает назад, оттолкнув босой ногой дрожащую руку.
Ещё один всхлип.
Теперь, когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу, что, хотя в комнате стоит гробовая тишина, она отнюдь не пуста. В дальнем углу, прислонившись к стене, полулежит Люциус Малфой, кажется, без сознания. Рядом, прижавшись друг к другу – Нарцисса и Драко. В противоположном конце комнаты на полу лежит Фенрир Сивый и ещё какие-то люди, их лиц мне не видно. Отсюда сложно сказать, мертвы они или тоже оглушены.
Теперь Тёмный Лорд обращается к высокому, плотно сложённому человеку, стоящему рядом с ним.
– Родольфус. Твоя жена сегодня поступила очень… дурно. Ты это понимаешь?
Да, Тёмный Лорд знает, что делает. Он уже не рассержен – он сорвал злость на тех, кто первым попался под руку. Но для Беллатрисы у него отдельный подарок. Боль – недостаточно для неё. А вот унижение преподаст ей хороший урок.
– Да, мой Лорд.
Я отчётливо слышу, как он храбрится, понимая, что его вины в произошедшем нет – его даже не было здесь, когда всё случилось. Но Пожиратели знают, что, если их Хозяин решит кого-то наказать, он не станет разбираться, кто прав, а кто виноват. И голос Родольфуса всё равно выдаёт его страх.
– Если бы она была моей женой, я бы как следует наказал её. Как ты считаешь?
– Да, мой Лорд… Конечно. Я… так и поступлю.
– Я очень на это надеюсь, Родольфус. Не разочаруй меня.
Беллатриса больше не всхлипывает – только тяжело дышит и искоса посматривает на мужа. Её рука снова едва заметно дёргается к Тёмному Лорду – но тот медленно разворачивается и выходит из комнаты в сопровождении огромной змеи, бесшумно скользящей по каменному полу.
Спустя несколько секунд после того, как за ним закрывается массивная дверь, Беллатриса медленно, пошатываясь, поднимается на ноги и тоже поворачивается к выходу. Родольфус хватает её за плечо и рывком разворачивает к себе. Он с презрением смотрит на него снизу вверх.
– Куда это ты собралась, милочка? Ты разве не слышала, что сказал Тёмный Лорд?
Её рука инстинктивно дёргается за палочкой – но её нет. Она безоружна.
– Пошёл ты к чёрту!
Краем глаза я замечаю, что очнувшийся Люциус и его семья наблюдают за разворачивающейся перед ними сценой.
– Тебе не кажется, милая моя, что ты ведёшь себя неуважительно? Я всё-таки твой муж.
– Ты мразь, а не муж! – отвечает Беллатриса. Но её голос слишком слаб, чтобы звучать убедительно.
Родольфус встряхивает её так, что её ноги за мгновение отрываются от земли.
– Закрой свой поганый рот, а иначе…
Договорить он не успевает, потому что Беллатриса делает последнее, что ей остаётся – плюёт ему прямо в лицо. Я словно в замедленной съёмке вижу, как лицо Родольфуса искажается гневом, как он выкрикивает:
– Ах ты дрянь!
Размахнувшись, он бьёт её по щеке с такой силой, что она отлетает к стене, ударившись головой об пол. И замирает.
Я слышу удаляющиеся тяжёлые шаги, но не оборачиваюсь. Я могу смотреть только на фигурку, неподвижно сжавшуюся на полу.
Проходит секунда. Две. Три. Пять. Нарцисса нетвёрдым шагом подходит к сестре. Трогает её за плечо, тянет за край мантии, пытается поднять на ноги. Но Беллатриса ни на что не реагирует.
Так проходит ещё минута. Вконец обессилев, Нарцисса сползает по стене на пол и затихает.
В комнате снова тишина.
***
Открыв глаза, я снова оказываюсь на кухне. Белла, не мигая, смотрит на горящий в камине огонь.
– Что было потом?
Хохотнув, она наконец выходит из оцепенения и тянется к чашке с чаем.
– Нет, дорогая, этого я тебе не покажу. Но чтобы тебя успокоить, могу сказать, что почти ничего, что было между той ночью и смертью Тёмного Лорда, я не помню. Возможно, это к лучшему.
– Почему вы называли его так?
Она приподнимает брови, как будто этот вопрос впервые пришёл ей в голову.
– Он сам так говорил. С самого начала.
– У него было имя. – Я осторожно прихлёбываю чай. – Тебе никогда не хотелось произнести его?
Правильно ли я делаю? Может, не стоит ворошить всё это?
Её губы складываются в букву “в”, она раз или два быстро вдыхает, но ничего не говорит.
– Мы не используем это имя. Оно для тех, кто должен его бояться, а не для…
– Это не его имя, – прерываю я её. – Это пугалка для впечатлительных волшебников. У него было имя, настоящее. Человеческое. – Беллатриса с ужасом смотрит на меня. – Ну давай, не говори мне, что не знаешь его, всё равно не поверю. Всё в этом мире начинается с имени! В нём заключена суть вещей, первые люди, давая имена предметам, творили первую, ещё ни во что не заключённую магию. – Не знаю, зачем я это говорю, не знаю, зачем мне так нужно, чтобы она произнесла это имя. Или знаю. Я хочу, чтобы в её голосе не было этого благоговейного ужаса, когда она говорит о нём. Чтобы он стал для неё обычным человеком – тем, кем он в сущности являлся. Обычным человеком, который почему-то позволил себе творить вещи, нарушающие все человеческие и природные законы. Я беру её за плечи и заглядываю ей в лицо. – Белла! Он был всего лишь человеком…
– Да что ты понимаешь! – дрожащим голосом шепчет она.
– Я понимаю, что он до сих пор имеет над тобой власть. Он не заслужил этого.
– Не смей! Не смей говорить о нём! – она пытается вырваться, но я держу крепко.
– Скажи это. – Она часто-часто дышит, кусая дрожащие губы. – Скажи его имя.
Она кривит губы, как будто они сами не дают ей раскрыть рта. И наконец произносит так тихо, что в первое мгновение мне кажется, что я это только вообразила.
– Том.
