***
Ни одна из двух последних мыслей не гложила малышку. Единственное, что могло навредить её голове, так это солнце. Нельзя было находиться на нём, когда время близилось к полудню, о чём Галине не нужно было повторять сто раз. Не следуя родительскому правилу, а сама беспокоясь за своё самочувствие, Галина вернулась в номер. — Мам! Там мальчик играет в шахматы. А мы наши маленькие, магнитные шахматки с собой не взяли, — разочарованно сказала девочка. — О, а ты уже доразбирала вещи... О, альбомы! Я потом рисовать буду! Мы же взяли краски и карандаши? — А я уже доразбирала вещи. — Фраза прозвучала как бы с мысленным продолжением: «Можно было мне помочь немножечко дольше». Галине стало неловко, и она завертелась в поисках чего-то, на что можно было бы отвлечься. Ей улыбнулась удача. Из соседней комнаты вышли Ирина Вячеславовна и Елена Владимировна, а за ними — плаврук. Он заходил в номер погостить, посмотреть, насколько удобно устроились его коллеги, а может быть, и поговорить о прелестях жизни. Вожатые с огромным удовольствием угостили его и угостились сами самым тогда известным и чудесным на вкус кофе «Петровская слобода», который чаще всего продавали в жёлтых пакетиках с карамелью и в коричневых — с лесным орехом. Аромат из номера вожатых смешивался с запахом высоко стоящего солнца, создавая стойкий естественный парфюм. — М-м, Галюсик, — чуть не забыла мама. — Да? — Скажи, пожалуйста, Ирине Вячеславовне, что бойлер включился. — А что такое боуллер? — Это не важно. Просто скажи. — Хорошо. Девочка зашла к вожатым. — Здравствуйте, — Галина робко стала у порога. Справа от неё стоял электрочайник: было понятно, что он тёплый, даже если не прикасаться к нему. А на кровати, занятые какими-то бумагами, сидели вожатые. Они подняли на девочку взгляд. — Там боуллер включился. — А, спасибо! Этим «А, спасибо!» Ирина Вячеславовна осчастливила девочку так, как могла осчастливить её учительница, весь урок рассказывающая новую интересную тему. Любые её слова звучали приветливо и добродушно. Галина вернулась в номер. Точнее, сделала несколько шагов назад. — Сказала? — спросила мама, хотя и так могла всё слышать. — Да. — Спасибо большое. Ты случайно кофе не хочешь? — Хочу! А у нас такой же есть, как у них, да? — Да. И мама с дочерью, пользуясь свободными минутками, поставили электрочайник, взяли пакетики кофе с лесным орехом, сделали бутерброды. «Люкс» не был похож на люксовый номер в гостинице — скорее, на комнату общежития. Зато здесь было всё: кровать, столик, стулья, туалет, ванна и холодильник. А что ещё нужно, как говорится, для счастливой жизни?***
Ближе к вечеру ребята впервые вышли к морю. На каждом сидели шляпки или панамки, а кто оставался с неукрытой головой, посылался назад в корпус за головным убором. Вожатые и воспитатели, как на школьной экскурсии, пересчитывали детей, а те становились парами и держались за руки. Взрослая — или почти взрослая — Галина спустя несколько лет начала писать о лагере, и первое пришедшее ей на ум предложение о море было таким: «Как осенью шуршат мокрые золотые листья, так и летом ощущается тёплый жёлтый песок». Девушка зачитала его маме, и та сказала: «Иди спать». (То же самое говорили Галине, если она вдруг начинала учить норвежский в два часа ночи или рассуждала, на какие планеты можно переселиться, когда из-за разогретого Солнца жизнь на Земле станет невозможной). Но почему сразу идти спать?! Может, и неправильно сравнивать лето с осенью, а листья с песком, но никуда не деться от одного и того же наслаждения природой, от лёгкости с налётом романтизма, от восторженного чувства, которое испытывает маленький человек, которому что-то попадается под ноги. Песок. Или листья. Или мяч, по которому нужно с силой, задав верную траекторию, ударить, постаравшись забить гол. Или... Да мало ли ещё примеров! Сухой песок лежал сразу за воротами, находящимися на заднем дворе базы. Кое-где из-за тени или из-за пыли он был чуть серее, а где-то мешался с мелкой травой. За ним шли мокрый песок и пляж. Искушённый заграницами путешественник назвал бы пляж скучным: шезлонги, виднеющиеся вдали, явно принадлежали не ДОЛу, а под парой-тройкой пусть даже больших зонтов не спрятаться от жары более чем сотне человек. Но детям было интересно прийти просто к морю и песку, со своими подстилками и парео, со своей скромной бижютерией, перед заходом в море предусмотрительно убранной в сумки, не требуя взамен ничего кроме счастливых мгновений. И они были! Их было очень много... Только вот сразу купаться санстанция, к сожалению, не разрешала. И чего они так решили? Море чистое, красивое, ласковое. Завораживающее. Погода хорошая... Уже настроились, а тут... Но ничего, выход нашёлся. Дожидаясь разрешения, ребята разделись и легли загорать. Галина загорать не любила. ПРОСТО НЕНАВИДЕЛА. Под солнцем она становилась красной, как варёный рак, а не коричневой, и потом мучилась, прикладывая холодные компрессы на обожжённые места. В конце концов её кожа всё-таки приобретала нормальный загар, но Галина считала, что игра не стоит свеч, и с удовольствием оставалась бледной леди. Вот и сейчас девочка, укрывшись парео, села на подстилку, со скукой посмотрела на игривые волны, поводила сначала по своим полным ногам, затем по песку сухими пальцами и нащупала ракушку. Потом ещё одну. Таких ракушек, оказывается, тут было много. Маленьких. Некрасивых. Бесцветных. Потрескавшихся. Галина взяла ракушку, которую нащупала, всё-таки рассмотрела её и тут же потеряла к ней интерес. Найти хотя бы перламутровую! А эта вообще как речная... Никакая... — А ножки можно помочить? — поинтересовалась девочка. — Пока санстанция не разрешает, — с сожалением отметила мама. Галина загрустила, с завистью глядя на Виту, Алину и Марианну. Им нравилось загорать, а ей нет. Даже Диме Клименко, чьи волосы и кожа были ещё светлее Галининых, с удовольствием резвился в солнечных лучах. В отличии от девочек, он не прикрывался накидкой и сверкал смешными сине-жёлтыми плавками: их левая сторона была покрашена так, а правая иначе. Когда-то в мебельном Галина видела диван с такой же раскраской. Неизвестно, к какой «бредятине» привели бы её без того странноватые мысли о плавках и диванах, если б к ней не подсели двое мальчиков. Двое новых друзей. Сначала девочка даже подумать не могла, что с ней вновь кто-то познакомится. Может быть, дочка воспитательницы — в каком-то плане крутой статус, притягивающий новых людей. Может быть (хотелось верить!) в ней самой, без мамы, было что-то интересное, располагающее. Но не может же толстому, неидеальному человеку всё время так везти? Или может? Галина не заметила, как разговорилась с мальчиками. Сама — сама! — что-то спросила об их школе, сказала, что в лагере первый раз. Забыв, что ненавидит загорать, с наслаждением, а не механическим движением поправила парео, наклонила голову, всмотрелась в приветливые лица. Мальчиков звали Славой Нестеренко и Дмитрием Гущиным. Слава был крепким, полноватым парнем, как Баз из «Один дома» или Бифф из «Назад в будущее», только не вредным, как те персонажи, а добродушным и мягким. Дмитрий оказался, наверно, самым высоким из всех лагерных юношей, и, как часто бывает у высоких людей, очень худым. С такой комплекцией может представиться типичное смазливое лицо, но природа наградила Дмитрия по-настоящему приятными чертами, которые не поражают сию же секунду, зато когда ты в них всматриваешься, всё больше начинаешь понимать, насколько приятны словно расплывчатый овал лица, блёклые серые глаза, самый обычный нос и пухлые губы. Это нарастающее чувство ничем не хуже искры. Вместе, особенно издалека Дмитрий и Слава напоминали девочке Дон Кихота и Санчо Пансо, про которых она не так давно прочитала в школе. А когда впервые сели рядом, Галина больше всего обратила внимание на кепку Дмитрия. Сразу было видно: потрёпанная кепка с козырьком набок (всегда набок и никак иначе) — любимая Димина вещь. Как потом оказалось, он не расставался с ней до конца смены. — А меня в прошлом году в другом лагере медуза ужалила, — пожаловался Слава. — Было больно. — Понимаю, — искренне посочувствовала Галина, хотя её никогда не жалили. — А тебя как обычно зовут: Галина или Галя? — спросил Дмитрий. Ура! Хоть кто-то уточнил! Галина с удовольствием рассказала то, что было для неё таким важным: как кто её зовёт и, главное, как ей самой больше нравится. — Значит, Галя, — проговорил Дмитрий с хрипотцой. Непринуждённая беседа могла бы тянуться дальше, и всем было бы хорошо, но вдруг...***
— Что случилось? — Все обратили внимание, что Ирина Вячеславовна склонилась над Настей Дядык. Галина посмотрела на маму. Слова застряли в горле, и девочка лишь взглядом выразила надежду на мамину помощь её подруге. Юля Кузнецова сбивчиво, но быстро объяснила, что Насте ни с того ни с сего стало плохо. Девушка не могла подняться с подстилки и постанывала. Солнечный удар! Это быстро стало понятно. Дмитрий Гущин, как джентльмен, поднялся и подошёл к вожатым, помог переставить зонт, чтобы Настя оказалась в тени. Виктория Николаевна зачем-то попросила у кого-нибудь из ребят очки, но очки скоро не нашлись. Они были у Ирины Вячеславовны в сумке, и вожатая потянулась их искать, но её, столь аккуратную и бережливую, подвёл типичный лёгкий беспорядок женской сумки. К счастью, как раз в этот момент мимо лагеря проходили двое незнакомых парней, один из которых был в очках. Не растерявшись и не будучи такой стеснительной, как дочка, Виктория Николаевна попросила предмет у него. Поняв ситуацию, парень не возражал. Воспитательница аккуратно просунула дужку очков Насте в рот и таким образом придержала язык, дабы он не западал. Тут же нашлись холодная вода и марля. Взрослые начали оказывать первую помощь. Вскоре Настя широко открыла глаза. Ей стало получше. В тот же миг на пляж пришла развесёлая медсестра, и когда она поравнялась с Ириной Вячеславовной, стало ясно, какая из двух стройных рыжеволосых женщин с веснушками действительно красива. Медсестра похлопала ресницами, а Елена Владимировна раздражённо сказала: — Что вы стоите?! Зовите врача, — и чуть не хлопнула себя по лбу. — Ну да. — Это означало: «Ну да, вы же и есть врач, точнее, медсестра. Которая ничего не делает». — У Насти Дядык случился солнечный удар. Настя вот. Отведите её в корпус. Пожалуйста. Ирина Вячеславовна тем временем жестом полупопросила, полупредложила Юле, чтобы та пошла вместе с подругой. Девушка и сама хотела вызваться помочь, поэтому, конечно же, согласилась. — А... — вспомнила медсестра, уходя с верными подругами. — Санстанция уже разрешила купаться. — Да вы что! Спасибо! — сыронизировала какая-то из вожатых, вполголоса добавив: — Интересно, это было уже давно известно?.. И тут — снова стон! — Мне плохо... Мне плохо... — лёжа в той же позе, в какой минуту назад лежала Настя, повторяла златокудрая, весьма красивая девушка Лера Хайрова. У неё были острые, выразительные черты лица и высокий, широкий лоб. Сейчас волосы намокли, слиплись и откинулись на плечи и шею (до спины они не доставали), а лоб казался нездорово бронзовым. — Мне плохо... — Боже, — проговорила Ирина Вячеславовна, готовая выругаться на медсестру и на саму ситуацию. Возможно, теми словами, которые нельзя слышать детям. На этот раз не растерялся Сергей Халин. Шахматист, он был внимательным, умел продумать действия наперёд и знал меру: когда и сколько сосредоточено играть, а когда принимать скорые решения не на шахматном поле, а в реальной жизни. Он подал Лере воды, а одна из Лериных подружек помогла усадить и удержать девушку. — Всё в порядке? — спросил Сергей. Девушка вяло подняла голову и кивнула. В её глазах промелькнул стыд перед юношей, который бы ни за что не поставил в вину человеку болезнь, горе или дурное состояние, и мелькнуло что-то ещё... будто бы знакомое Галине. После двух неприятных случаев нужно было или уходить с пляжа, или сейчас же скупаться, освежиться. Решили купаться. — А солнечный удар чаще бывает у темноволосых, — вспомнив географию, отметила Галина, никому конкретно не адресовывая своих знаний. — Странно получается. Вредное и нелогичное солнце.***
Первый шаг — и ребята коснулись вязкого песчаного побережья. На нём отпечатались и тут же смылись следы босых ног. Второй шаг — и волна отошла назад, чтобы нахлынуть с новой силой. Мелкие прозрачные креветки успели прилипнуть к ногам, щекотя ступни и щиколотки. — А-а-ар! — вскрикнула Галина. — Не бойся ты этих креветок, — с улыбкой сказала Вита, вошедшая в воду по пояс. — А я не боюсь. Просто щекотные они. Ой! Перепрыгнув через армию наглых беспозвоночных, Галина кинулась в волны. — Вита, плыву-у-у!!! — выкрикнула она в порыве сумасшедшей радости и задрала голову, чтобы вода не попала в рот. — Тьфу. Тьфу... Фу. — А это всё-таки попала. — И я плыву! Другие девочки и мальчики, девушки и юноши заплескались в вольных волнах, засмеялись, начали брызгаться, догонять друг друга и подтягивать сползающие от нашествия воды плавки и купальники. На берег выходить совсем не хотелось, но вскоре пришлось обсыхать и греться, пока морем наслаждались другие ребята. А те, которые обсыхали, с интересом смотрели на продавцов, идущих с корзинами, набитыми кальмарами, креветками и просто вафельными трубочками. Кое-кто купил трубочки, но большинству хотелось не есть, а пить, и вожатые с воспитательницей давали им «минералку». Довольные и весёлые, ребята вскоре вернулись к корпусу. Сначала нужно было пообедать, ну а потом предстояло одно важное дело.