***
Вот и ночь. Солнце село уже два часа назад, а последний страдалец со своей лицензией хлопнул дверью моего кабинета только что. Клари, конечно, справлялся на отлично, мы с ним сходили к его мирно дрыхнущему искалеченному телу, убедились, что он — это он, и я принял его заново в адепты и в свои личные секретари. За пол дня он разобрался с такой кучей вещей, что с лёгкостью заменял бы меня и дюжину безмозглых Магистров до самого Последнего Дня Года, но, всё же, большинство документов сейчас приходится разбирать и подписывать мне лично. До сих пор придумываю, как бы отомстить за это шефу. Уже имеется двести сорок четыре способа, не имеющих летальных последствий, шесть — имеющих, и один локальный апокалипсис, придуманный мною после истории с Книгой Огненных Страниц. У меня богатая фантазия, знаете ли. Главное, чтобы никто не нашёл мою тетрадь, в которой эти способы хранятся. А то: меня — в Холоми, к Джуффину — охрану, а тетрадь — в костёр с белым пламенем. Что-то я отошёл от темы… Так вот. Ночь. Больше никаких важных и срочных дел. С несрочными и неважными пусть разбирается нуфлинов секретарь. Я лежу в кровати, дочитывая и заучивая последние строчки инструкции по поведению в рабочем сновидении. Откладываю книгу и проваливаюсь в глубокий сон.***
Я стоял в весьма знакомом месте: Город в Горах рядом с Кеттари, одна из его светлых улочек, завешанных разноцветными фонарями и флагами. Была, по крайней мере. Сейчас «светлая» — это слишком громко сказано. Блёклая и выцветшая, как дешёвое лоохи, надолго оставленное на солнце в безоблачный день. И фонари разбиты, и флаги порваны. Людей ещё меньше, чем в тот день, когда мы гуляли здесь впервые. То есть, нет ни их, ни следов их жизнедеятельности. Только разруха и запустение. Вот это я попал! А где же Макс? В переулке промелькнула фигура в странной одежде, напоминающей ташерскую. Макс говорил, что его сородичи всегда так ходят, грозился даже показать мне вещи, в которых к нам приехал. Значит, это был он. Я устремился в переулок, мысленно прокручивая наш предстоящий диалог. Я заметил его, выходящего на пустынный перекрёсток, и окликнул. Он вздрогнул, огляделся, в упор не замечая меня, задрожал, как лист дерева вахари, и пошёл дальше, съёжившись и ускорив шаг. Да что ж это такое?! Я незаметно поспешил за ним, подмечая его странное поведение: жуткие испуганные глаза, подрагивающие плечи, странные движения руками, будто снимающие с тела невидимых существ… Он перешёл на бег, устремился к канатной дороге. Остановился в паре шагов от обрыва, вглядываясь в туман, из которого с минуты на минуту должна выплыть кабинка. Он переминался с ноги на ногу, зябко ёжась и поглядывая за спину в испуге. От вида этой картины мне самому стало мерзко на душе, и я еле сдержался, чтобы не схватить его за плечи и не потрясти. Если мой голос так на него повлиял, то к чему бы могло привести столь сильное вмешательство в личное пространство? Разрыв сердца? Полное помрачение рассудка? Так или иначе, это не то, что я мог бы пожелать своему Вершителю. Нужно подождать. Дребезжащая пошарпанная кабинка, пошатываясь, показалась из тумана. И когда оставалось пару метров, тросы заскрипели и корзина полетела вниз. Макс отчаянно взвыл, снова оглянувшись назад. Посмотрел на меня (или же всё-таки сквозь?) странно-осмысленным взглядом, передёрнулся и, зажмурившись, сделал два шага вперёд и полетел в пропасть. Проснулся я в холодном поту задолго до рассвета. Он боится меня? Опять? Или видит вместо меня кого-то другого? Тем не менее, я обязан ему помочь. Я стал наведываться в его сны регулярно, день через два, чтобы давать моему Максу по-человечески высыпаться. Я, по возможности, не выдавал своего присутствия. Места были весьма разнообразны: Мир пляжей; какое-то странное место, немного напоминающее Ехо, но с весьма удивительным расположением домов и освещением (там будто бы всегда были сумерки. Предрассветные ли, предзакатные — леший их поймёт); другой город, с высокими многоэтажными домами, памятниками, колоннами, разбитыми подобиями амобилеров, железным кораблём, наполовину ушедшим в воду, из-за чего невозможно прочесть его названия, и широкой рекой, чем-то напоминающей Хурон; пустынное место, над которым всегда висела табличка «Karlshorst», — однако все они были заброшены. Город в Горах больше не появлялся, не знаю, изменилось ли что-то после того, как пришёл я, или тот первый сон был ошибкой вселенной. Сюжет был почти одинаков. Макс бежал, боялся, прятался, шептал что-то непонятное, временами взвизгивал и отряхивался, как кот после дождя. Меня не замечал, даже на голос мой перестал реагировать. Самое главное, что когда он кричал и просил о помощи, так ни разу и не упомянул моего имени, всё чаще упоминая Господа, мамочку и Аллаха (в списке преведены наиболее часто упоминающиеся «спасители», от наиболее часто встречаемого к наиболее значимому, т.е. призываемому в состоянии полного отчаяния, при видениях, наиболее сильно действующих на подсознание, или же в случае падения фонарного столба на ногу). Будто бы меня никогда не существовало в его жизни, не я был готов подставить своё плечо, куда бы он ни ввязался, не я помогал советом в любой непонятной ситуации, не я бродил с ним за руку по городу из его снов… Каждый раз я просыпался в слезах от собственного бессилия и проклинал себя за трусость. Позже характер его снов изменился заново. Пустынные улицы сменились улицами, заполненными отвратительными людьми необъятных размеров, что-то самозабвенно жующих, пьющих и ржущих. Взгляд Макса превращался из испуганного в презрительный, а затем в отстранённый. Он уже не убегал. Он сдался. Но я не мог его оставить, и, почему-то, снова и снова приходил. Наверное, я боялся, что если я уйду, всё станет ещё хуже, и они сожрут его по-настоящему.***
Тот день наступил внезапно. Мы снова были в Мире Пляжей. Повсюду лежали полуобнажённые люди, источая уникально-мерзкий аромат перегара и пота. И, судя по перекошенному выражению лица Макса, по ним ползало то же самое, что и норовило забраться на него самого. Вдруг все обитатели пляжа встали и устремили на него свой взгляд. Он вздрогнул, отчаянно взвыл и начал носиться по берегу, размахивая руками и отгоняя от себя невидимых чудовищ, то и дело натыкаясь на осклабившихся пляжников, пытавшихся захватить бедного Вершителя в свои потные объятья. Я не выдержал и пошёл ему навстречу. Он замер и посмотрел на меня затуманенным взглядом, но всё же немного осмысленнее, чем до этого. Когда мне до него оставалось чуть больше двух шагов, он улыбнулся, истерически хохотнул и упал с подкошенными ногами. Я подлетел к нему, схватил, обнял и, прижимая как можно ближе к себе, сел прямо на песок. Он инстинктивно вжался в меня, не приходя в сознание. Вокруг нас стали происходить изменения. Сначала мне показалось, что мир начинает исчезать и растворяться, как всегда при медленном самостоятельном пробуждении, но — нет. Исчезать стали только люди и эти невидимые гады, ставшие видимыми в последние секунды своей жизни (они напоминали огромных пауков, покрытых зеленоватой слизью), море и сам пляж оставались на месте. Он умиротворённо улыбнулся, не открывая глаз. Я держал его в цепких объятьях и боялся снова отпустить, словно если я разожму пальцы он просыпется сквозь них горячим песком. Как же давно я мечтал вновь обнять его! И вот свершилось… Но я не мог понять, нравится мне это или нет. Что-то с ним было не так, хотя безумием почти не пахло. Внезапно он задышал и закашлялся, и будто бы только что почувствовав мои руки на своей спине, всё так же с закрытыми глазами начал извиваться, выскальзывать и поскуливать. — Тише, — только и смог сказать я. — Всё хорошо. Дыши ровнее. Они все ушли. Здесь только я. Он вздрогнул, послушался и задышал, как я его учил. Но только он сделал первый глубокий вдох, снова закашлялся до слёз, кривясь и морщась. Я принюхался. — Да, ты прав. Они ушли, но запах остался. Дыши, скоро ты привыкнешь, или запах выветрится… — Я никогда не привыкну, — тихим, чужим, севшим от долгого крика голосом прошептал Макс. — Но это моя жизнь. Мерзкая, липкая, как эти блядские пауки. И рано или поздно я тоже стану блядским липким пауком. — Ты не станешь, — максимально серьёзным тоном заверил его я. Он покривился. — Это почему это? — Потому что ты не липкий и не блядский, а в меру чистый и почти благочестивый, и у тебя только четыре конечности. И к тому же, разве ты этого так сильно хочешь? — Как будто бы моё желание что-то решает! — он снова всхлипнул и злобно оскалился, покрываясь мурашками и крупно дрожа. — Конечно решает! — Я чуть было не возмутился. — Ты что, забыл кто ты такой?! — Эммм… — он ещё крепче зажмурился, сильно задумался и будто бы смутился. — Ну, знаешь… Вообще-то я и вправду не помню. А ты? Может, напомнишь? Буду признателен, правда. Я не шучу, — он снова начал подрагивать, — чёрт, какой же я жалкий! Даже имени своего не знаю! Как же надоело просыпаться Никем, будто бы в чужом доме, в какой-то чужой реальности, но, почему-то, умеющим ловко прихлопывать тараканов, снующих по кухне! Знаю как ставить чайник, варить кофе, но даже не представляю, кем я являюсь! Хорошо, что в магазинах и на улице никто не спрашивает меня об этом. Откуда у меня деньги? Дом? Кто я такой?! — он почти ударился в истерику, но внезапно успокоился и почти беззвучно произнёс: — Иногда мне кажется, что я просто вымысел. Больная фантазия какого-то могущественного ублюдка, придумавшего суть, но не понимающего, что с ней делать. — Понимающего. Поэтому ты здесь. И этому могущественному ублюдку очень-очень жаль, — я это сказал случайно, как будто бы сам для себя, но тут же прикусил язык, потому что парень, лежащий у меня на коленях напрягся и замер. — Что ты говоришь? Неужели всё это… Всё это… Правда? Но кто я тогда? Я разве есть, если меня придумали?.. Я что… ненастоящий? — Тише, тише… — на его глазах заблестели слёзы, и я невесомо провёл рукой по его щеке, стирая солёные полосы. — Ты самый, самый настоящий. Живой. Мой Макс… — Не твой, а свой собственный, — инстинктивно буркнул Вершитель. — Ой, прости. Хм… Макс. Неплохо, мне нравится. Значит вот кто я такой. Макс… Макс… А тебе нравится, дружище? — Очень, — сказал я, не покривив душой. — Но главное, что нравится тебе. Плохо это, когда своё имя не нравится. — А тебе нравится своё имя? Интересно, какое оно? Кто же ты? — Шурф, — прошептал я. Он дёрнулся. — Нет, — он зажмурился и стиснул в кулаках моё лоохи. — Нет, это не можешь быть ты. Зачем ты мне врёшь? Зачем моему Шурфу приходить в этот ад, если у него так хорошо дома? Там есть магия, Тайный Сыск, Грешные Магистры, камра, печенье… Зачем ему?.. Тем более, что для того, чтобы это всё было, я должен находиться здесь… — А ты не думал, что даже этот пресловутый чудесный дом может показаться адом, если твой лучший друг в аду? — я шептал ему почти на ухо. Тихо, спокойно. Но он лишь судорожно мотал головой, жалобно поскуливая. — Всему есть предел. Никто не пойдёт добровольно в этот гнилой Мир Паука. — Ты прав, — я кивнул, а Макс сжался, ещё раз всхлипнув. — В Мир Паука никто не пойдёт. Но мы же сейчас не в Мире Паука, мы в Мире Пляжей, в твоём сне. Почему ты до сих пор боишься? — Если это сон, значит я тебя выдумал. — Это и мой сон тоже… — Мне не привыкать быть выдуманным. Но выдумать мне тебя! Да, такое утешение себе мой мозг ещё не придумывал. Лучше бы это был кошмар! — Не говори ерунды, сэр Вершитель. Кстати, ты заметил, что к тебе возвращается память? — Весь Ехо был сном. Моим горячечным бредом… Самым приятным и болезненным. Во снах проще вспоминать то, что было в других снах… — Тебе ли не знать, что происходящее во сне порой гораздо важнее реальности? Ты всё ещё не веришь, что я — это я? — он покачал головой. — Посмотри мне в глаза и скажи то же самое. Он замер. Почти перестал дышать. — Ты исчезнешь. — «Грешные Магистры, где же я это уже слышал?» — Даже если ты мой бред, мне с тобой слишком приятно. Я не хочу делать так, чтобы ты исчезал. Даже если ты не мой Шурф. — Не твой, а свой собственный, — не удержался и передразнил его я. — Хотя ладно, так уж и быть. Сегодня побуду твоим. Только пообещай, что сейчас же откроешь глаза. — А ты — что не исчезнешь, — из его голоса пропали испуг и недоверие. Он разлепил глаза, щурясь от яркого света и долго пытался сфокусировать свой взгляд на мне. Я не сдержался и улыбнулся. И, к большому удивлению Вершителя, не исчез. — Ну что, убедился? — я потрепал его по всклоченным волосам. — Со мной спорить бессмысленно, ты же помнишь. Сказал, что я — это я, значит это так. Так чего же капризничал? — Привет. — Привет. Он улыбнулся, как-то истерично, но искренне. Расслабился и лёг мне на колени, снова прикрывая глаза. Немного поёрзал, устраиваясь поудобнее. И только потом уже смутился и попытался сползти, но я остановил его и вернул на место. — Одного не могу понять, — задумчиво начал я, продолжая поглаживать такие родные светлые волосы, — я следил за тобой больше трёх дюжин дней. И повсюду были эти гады. Но ты не разу в них не плюнул. Почему? — Чёрт! — он глупо хихикнул и ударил себя ладонью по лбу. — Не поверишь, Шурф. Я просто забыл, что умею плеваться. Как и всё остальное. Стоп, подожди… Ты хочешь сказать, что был здесь со мной три дюжины дней?! — С перерывами, конечно, — кивнул я, отправляя непослушный локон за ухо, — но да. Я приходил в твои сновидения ночами тридцать девять раз. Ночь через две. Один раз задержался немного, потому что и сам в ту ночь не спал… — Знаешь… Не мне, конечно, тебя в чём-то обвинять или чему-то учить… Но почему ты подошёл ко мне только сейчас? — Потому что только сейчас ты соизволил меня заметить, а не смотрел сквозь меня в ужасе на фонарный столб. Это было… Жутковато и неприятно. — Я ведь чувствовал, что ты рядом, — он как-то печально улыбнулся и тут же снова смутился. — Ну, то есть не именно ты, а кто-то чужой. В смысле чужой, но знакомый. Ну, не совсем чужой. Чужой, который свой, но не я. Пришёл внезапно посреди кошмара. Но тогда я тебя тоже испугался. Ну, то есть ощущения тебя. Ну, то есть кого-то чужого, своего, не себя. А потом понял, что этот чужой хороший. Беспокоится за меня, и тоже будто бы боится, ты… Кстати, почему ты боялся? — Ты не знаешь правил поведения в рабочем сновидении. Ты мог себя покалечить. А я не смог бы ничего сделать. Потому что, для того чтобы помочь тебе, мне нужна твоя тушка. А она в другом мире. А мне пока не желательно надолго уходить от Ехо… Не спрашивай, почему. Долгая история, при личной встрече расскажу. Да и не умею я, если ты не помнишь, самостоятельно ходить между Мирами. Научиться, конечно, было бы возможно, но слишком долго… Так что ты там хотел?.. — Ах, да. Мне казалось, что если вдруг что-то случится, меня спасут. Даже не так. Я не знал, что меня может что-то спасти (а также, что меня в принципе нужно спасать. По началу я даже не до конца впиливал, где реальность, а где кошмар), но я на это очень-очень надеялся. Надежда — глупое чувство? Может и так. Но какое же приятное чувство появляется после оправдывания этих грешных надежд! Только вот потом, как-то внезапно, ощущение чужого пропало. Я остался посреди своих страхов и отвращений один на один. Надолго. На полгода, Шурф. На полгода, а не на одну ночь, и не на пару недель как раньше. Как будто сгорел мост, связывающий меня и тот другой, Хороший, мир… И я не заметил, как смирился… Как забыл себя, Ехо, волшебство, и как вспомнил откуда-то, как ловить мух и травить тараканов… Кстати, вот зачем наш больной на голову шеф заложил в мою черепушку эти, бесполезные и в Ехо, и в Тихом Городе, знания? Так вот… Я сдался, потому что подумал, что это навсегда. Кто ж знал, что это просто у моего друга бессонница? А потом, когда я снова начал ощущать твоё присутствие, мне уже было фиолетово. До сегодняшнего дня. Я не могу долго держать себя в руках, ты же знаешь. И пофигизмом не могу страдать дольше месяца… Это ты у нас человек-скала. А я так, покурить вышел. — Ага, — я удручённо покачал головой, — скала-не скала, а ошибку, непростительную (!), допустил: думал, что слишком открытое моё присутствие тебя пугает, а от моего прикосновения ты рехнёшься окончательно. Поэтому скрывался как мог, по возможности отгоняя от тебя всякую гадость. Не ту, которую придумало твоё воображение. Над ней я власти, увы, не имею. А ту, что могла наползти к тебе с Хумгата…— на этом слове он вздрогнул. — Что-то случилось? — Знаешь, дружище. Я ведь до сих пор его боюсь… — Кого? Хумгат? — Угу, — он кивнул, отводя взгляд. — Боюсь снова туда провалиться. И что меня снова заберёт Тихий Город. — Не заберёт. Не посмеет. Он же сам тебя выкинул… — Да. А откуда ты?.. Внезапно я осознал, до какой степени данный Макс кардинально отличается от того, что приходил ко мне в моём Наваждении. Тот не боялся. Тот не плакал, а улыбался во все тридцать два, при упоминании и Чиффы, и Тихого города, и Хумгата. И он сам рассказал мне о том, как его вышвырнули из ловушки за безумство. Но я решил не говорить ему об этом. Он же сам признался, что в бреду, и вряд ли запомнил то, что с ним, а точнее с нами, было. — Книжку прочитал. Умную очень. Про Тихий город. Тебе не понравится, но, может быть, когда-нибудь дам прочитать. — А я, кстати, тоже книжки умные писать сел! Про нас, про Ехо… Две штуки написал, пока умом не двинулся окончательно. Но тебе не дам. — Почему же? — этот Макс был намного прямолинейнее предыдущего, смущённо отводящего глаза при моей просьбе ознакомиться с содержанием его творчества. Это было забавно. Он вообще довольно забавный. Со стороны. — Там… — А, нет. Показалось. Его щёки снова покраснели, и он засмущался. — Неужели ты, мой друг, там довольно подробно описывал сцены сексуального характера? — ровным голосом поинтересовался я, будто бы темой нашего разговора были годовые отчёты, а не порнография в литературе. От моих слов он засмущался ещё сильнее, прикрывая лицо руками. — Нет. Мне просто кажется, что если ты прочитаешь, то ты меня засмеёшь, — пробубнил он сквозь сжатые ладошки. — Ты же, в конце концов, непосредственный участник, и знаешь, как всё было по-настоящему. Я, правда, совсем немного допридумывал… Но почти всё осталось на своих местах. Но хрен тебя поймёт, до чего ты сможешь докопаться… Короче, если на то будет воля случая, я не буду тебе мешать читать эту бурду ни при каких обстоятельствах. Но сам лично в руки хрен тебе что дам. Потому что стесняюсь. Я только хмыкнул. Вершитель что-то недовольно пробурчал, не отнимая рук от лица. Меня уже начало подбешивать, что он на меня почти не смотрит. — Макс, ты решил играть в прятки? Зачем ты своими лапами закрыл от меня свою славную мордашку? — Чудеса не любят пристальных взглядов… А то, что ты меня нашёл, помог, а сейчас обнимаешь меня, лежащего на твоих коленях, есть чудо вселенского масштаба. — Вот оно как, — я цокнул языком. — Интересные дела. Значит так, сэр Макс. Я, как главное местное чудо, требую к себе самого пристального взгляда, на который ты можешь решиться. Иначе обижусь и пропаду. Макс отнял руки от лица, удивлённо вскинул брови на мою фразу, но тотчас же нахмурился, сел и принялся меня сверлить взглядом аметистовых глаз, от которого у меня по спине побежали мурашки. Да, переборщил мальчик с пристальностью… — Ты когда последний раз ел? — вопрос поразил меня своей неожиданностью. Парень дотронулся рукой до моей впалой щеки, но тут же смутился и отдернул руку. — Выглядишь, как смерть. — Не хочу тебя пугать, но и ты не лучше. — Правда?! — он встрепенулся, залез куда-то в песок и вытащил оттуда маленькое карманное зеркальце. — Нет, знаешь, мне кажется, чуток получше. Ты бы всё-таки следил бы за собой. Я же за тебя волнуюсь… Макс? За меня? Кто-то меня вспомнить десять минут назад не мог, а теперь волнуется! Или мог?.. Из раздумий меня отвлёк аромат чего-то съедобного. Интересные дела! Макс протягивал мне чашку чая и тарелку с зажаренными жёлто-коричневыми кругляшками. — Это оладьи, Шурф. Бабушка готовила мне такие, когда я (или всё-таки не я?) гостил у неё летом. Их можно с мёдом есть. Или с вареньем. Но сейчас ничего нет, уж извини, и достать не выходит, — он раздосадованно покосился на кучку зонтиков, незаметно выросшую неподалёку от нас. — Но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Жуй давай. Хоть сейчас душа моя будет спокойна. Я решил не говорить ему, что поедание обычной пищи во сне занятие весьма бесполезное. Во-первых, потому что получение нового опыта в виде бабушкиных оладьев слишком соблазнительно, а во-вторых, спокойная душа сэра Макса — залог моего собственного душевного равновесия. Поэтому я кивнул и взял из его рук угощение. Чёрный чай приятно согревал горло. Оладьи имели весьма специфический, но чрезвычайно приятный, сладковатый вкус. Макс удовлетворённо кивнул и достал сигарету. Пространство вокруг нас окуталось сизым табачным дымом, приятно щекоча ноздри. Я сразу же вспомнил про «Camel», спрятанный максом за плошку с лилией. Горло зачесалось и я невольно взглотнул. Увидев это, Макс немного удивился, но извлёк из Щели Между Мирами сигаретку и для меня. — Когда это ты начал курить? — То ли недовольно, то ли растерянно поинтересовался Вершитель. — И, самое главное, кто твой поставщик? Сам над подушкой сидел, или Маба Калох проиграл Джуффину желание наделить тебя парой вредных привычек из других миров? — Твои запасы докуриваю, — соврал я. После того эпизода на выдуманной крыше Мохнатого Дома я даже не вспоминал об этом. Чего уж там, я иногда не вспоминал о том, что нужно спать и редко откликался на собственное имя, какие там сигареты! Но отчасти это было правдой, потому что в наваждении, созданном Книгой, я выкурил все максовы запасы. Я щёлкнул пальцами, прикуривая, и затянулся. У меня будет собственная вредная привычка: курить только во сне только максовы сигареты. — Ты был прав. Столичный табак с твоим не сравнится. Даже, как не печально это признать, с ним не сравнится моя спасительная дыхательная гимнастика. А нервы в последнее время вообще ни к чёрту. — Ух ты. — Выдохнул он, удивлённо поднимая брови. — Мои ругательства пришлись тебе по душе. Это выглядит… Забавно. — Ну, для чего-то же я их записывал, — я пожал плечами, выпуская облако дыма, которому придал вид дракона. — А что там с нервами?.. — Да так… Не бери себе в голову. Работы невпроворот. А ещё лучший друг постоянно влипает в неприятности. — Лучший друг? — он с непониманием и какой-то ревностной печалью посмотрел на меня. — Угу, — я не мог не поизголяться над ним, и уверенным голосом с совершенно серьёзным выражением лица продолжил. — То срывается куда-то к Грешным Магистрам, не удосужившись поставить меня в известность, то с ума сходит. А я ходи потом, лечи его, в другие измерения. Потому что отдавать его на попечение местных Приютов Безумных (о коих даже по нашему миру ходят такие истории, что люди ненароком обезуметь боятся) рука не поднимется. Даже у такого бесчувственного и холодного существа, как я. — Так подожди. Это ты обо мне сейчас, что ли? — На его лице появились смешанные эмоции. Я бы назвал их смущённо-торжественным идиотизмом. — И стоило ради меня так нервничать? — Ты идиот, Макс, если до сих пор это у меня спрашиваешь. Вытаскивание тебя из разных масштабов задниц у меня вошло в привычку, такую же вредную, как пристрастие к сигаретам. Но одно могу сказать точно: у тебя тоже есть обе. И именно ты на них меня подсадил. — Да… Такая непогрешимая Истина, а так много дурных привычек… — он ухмыльнулся и покачал головой, стряхивая пепел в песок под ногами. Внезапно спросил. — Не хочешь поплавать? — Я посмотрел на него с плохо скрываемым удивлением. Он начал оправдываться. — Просто я понял, что мне срочно надо освежиться. Помру просто, если не прополощусь. А один боюсь. Вдруг там… Эти… Не до конца передохли. — Вершитель поёжился, мотая головой, видимо, пытаясь отогнать видения о недопередохших паукообразных тварях. Я, вспомнив их, недавно представших передо мной во всей красе, и проанализировав ситуацию, согласно кивнул. Он обрадованно вскочил и принялся стаскивать с себя одежду. Я невольно залюбовался его худощавым телом. Ел он в последний раз, похоже, примерно тогда же, когда и я. Бледная кожа с нездоровым оттенком, выпирающие кости, впалый живот с уходящей ниже дорожкой светлых волосков, а то, что ниже… Я понял, что возбуждаюсь от одного взгляда на него. На своего, дюжину вурдалаков ему под одеяло, лучшего друга! Хвала Магистрам, Макс не обращал внимания ни на мои неприкрытые разглядывания, ни на мою «заинтересованность» им в причинном месте, ибо я до сих пор был в широком лоохи, это место прикрывающем. Я начал раздеваться, только когда он развернулся и неспешно побрёл к воде. Аккуратно сложил одежду в ровную стопочку, и направился следом. Макс обернулся, когда я был уже по пояс в воде, сам, а он — в паре шагов от меня. Вода была холодная, если не сказать ледяная. Но, надо отдать ей должное, с моим возбуждением она справилась на ура, поэтому я мог спокойно сохранять невозмутимое лицо, не принимая никаких ухищрений, по типу перевода «Маятника Вечности» на иррашийский. Макс взглянул на меня и искренне, но почему-то почти отчаянно, заулыбался. Интересно, что сейчас творится у него в голове? Он лёг на спину и поплыл вдаль, глядя в небо прищуренными от удовольствия глазами. Я плыл неподалёку, чтобы Макс не сильно переживал что его сожрут неведомые монстры, но в то же время, чтобы не нарушать его личное пространство. Хотя так хотелось бы! Терпи, сэр Шурф. Пора привыкнуть, что реальность не собирается идти на поводу твоих желаний… Он принялся насвистывать какую-то мелодию. Я прислушался и незаметно подплыл поближе. Но он это, конечно же, заметил. — Это Rolling Stones. И, что забавно, название песни дословно переводится как «Давай ближе», оно же «Come on». Это их первая песня. Дебютная, — он сделал серьёзную моську и поднял указательный палец вверх, но чуть не потонул, поэтому снова расслабился и продолжил дрейфовать. — По-моему, до них её кто-то ещё исполнял, но я не помню кто. Давно это было, эх. Надо тебя как-нибудь с их творчеством познакомить. Тебе бы понравилось. Какой там у них барабанщик… — он мечтательно закрыл глаза, но почему-то смутился и чуть снова не ушёл под воду. — Ну, в том смысле, что барабанит хорошо. Ритм там держит, звук чистый… — А о чём та песня? Которую ты свистел. — Я решил перевести разговор в мирное русло, когда понял, что от горящих ушей Макса скоро вскипит море. Он задумался. А потом, кажется, ещё сильнее засмущался. — Она о том… Короче, главный герой расстался со своей «крошкой», у него всё стало валиться из рук, перестала заводиться машина (это что-то по типу амобилера, если ты был в тех моих кошмарах, ты должен был видеть хотя бы одну), все мысли занимала только эта «крошка», он не мог спокойно спать, если кто-то его звал, ему казалось, что это она, и ему очень хотелось, чтобы она вернулась и поняла, что он её любит и что отдал бы всё, чтобы её снова увидеть. Примерно как-то так. — Интересные дела, — хмыкнул я. Немного напоминает… Ах, да ладно, я просто загоняюсь. Подумаешь, какая-то первая попавшаяся песня из другого мира описала мою жизнь последние пять лет. Мне кажется, Максу бы не понравилось, что я ассоциирую его с некоторой «крошкой», но что я могу поделать, если так и есть? Интересно, почему в голову ему взбрела именно эта песня? — Но знаешь, Шурф, в моём мире тема несчастной любви — почти основная в искусстве. Кто-то от кого-то ушёл, а кто-то другой льёт крокодильи слёзы, страдает и мучает гитару, сочиняя стихи. Если стихи красивые, и гитара не сильно мучается, то человека считают талантливым. А ежели нет — уж прости, своих забот полно, ещё и чужие сопли на свой кулак наматывать. — А что такое гитара? — спросил я, подплывая ближе, уже не стесняясь посягать на его личное пространство. — Как, я тебе ещё не рассказывал?! И не показывал?! Даже свои любимые блатные аккорды?! Ну держись, сэр Шурф! Вот выплывем, и я обязательно при тебе помучаю гитару. Но учти, меня в своё время относили скорее ко второй категории мучителей, чем к первой. Не мог я слишком долго и сильно страдать по одной единственной даме сердца. Как там меня наш сумасшедший шеф называл? Лихой ветер? Вот и настроение моё словно лихим ветром гоняло. То люблю больше жизни, то прости, мы не сойдёмся характерами. Иногда и вправду не сходились, но чаще всего, знаешь что? Мне просто снилась какая-то прекрасная леди, и я влюблялся в неё до безумия, а предыдущую уже не мог обманывать лживыми чувствами. Вот и бросал под какими-нибудь пустяковым предлогом, не правду же говорить, и так все психом считают… А вот по дамам из сна я страдал по настоящему. Долго. Понимал краем сознания, что ерунду творю, а всё равно страдаю. Наверное, всё дело в менталитете дам из Мира Паука. Потому что по той же Теххи я страдал искренне. И по Меламори. И по… — тут он осёкся и снова начал тонуть. Я подтолкнул его коленкой на поверхность. — Что-то я слишком сильно стал тебя грузить. — Я не против. Даже немного за. Уж лучше ты, чем другие идиоты, окружающие меня с утра до ночи. — Да что ж у вас там твориться, что даже ты всех идиотами считаешь?! — Восстановление равновесия мира у нас там происходит, вот что, — пробурчал я, и сам удивился своей интонации. Да, в других мирах я и сам становлюсь другим. — При моём непосредственном участии. Знаешь, ты можешь считать меня жутчайшим эгоистом, но мне было спокойнее, когда Миру до равновесия было как до Чирухты на куфаге. — Мне тоже, — он хохотнул и зажмурился. — Хорошо, что ты пришёл. С тобой я как будто и не уходил никуда. Будто завтра шеф проорёт у меня в голове Безмолвной речью, что ждёт меня через пятнадцать минут у себя в кабинете, я припрусь туда, невыспавшийся и злой, а там все вы — довольные и счастливые, жуёте пирожки, пьёте камру, перемываете кости местным сплетникам или кровавым убийцам. Нумминорих по потолку бегает от счастья, что его позвали на совещание. Мелифаро, аки попугай, весь в таких ярких шмотках, что аж дурно делается, сидя на окне мыслит об очередной детективной головоломке. Кофа в обличии морского волка чешет языком с Джуффином, а тот сидит и довольно ухмыляется, и кажется что это совещание созвано для устранения как минимум локального апокалипсиса в отдельно взятом районе города, а ещё лучше — во всём Ехо. И мы идём. И устраняем. А вечером с Меламори за мороженным. А потом я по дороге домой падаю в Хурон. Промокаю до нитки. И вместо того, чтобы высушить себя и свою горемычную голову одним ловким заклятьем, зачем-то иду к тебе, прямо посреди ночи, мокрый, холодный, озябший. Ты меня сурово отчитываешь за мою безолаберность и попустительское отношение к собственному здоровью, но всё равно сушишь и даёшь горячего вина из своей чашки. А потом мы сидим с тобой в саду: я на твоём дереве Вахари, а ты — на качелях. Смотрим на звёзды. Болтаем о поэзии и ерунде. Я скучаю по этому. — Он замолчал. Надолго. — Я тоже, — тихо прошептал я. Он как-то обречённо-снисходительно взглянул на меня. — Жаль, что этого больше никогда не будет… Теперь мы замолчали вместе. Я был уверен, что Макс беззвучно плачет, а я придумывал, как его успокоить. В голову ничего толкового не шло, потому что какой-то частью сознания я был уверен, что это правда. Но упорно не хотел в это верить. Не может же моя жизнь быть такой жестокой? Хоть каким-то моим желаниям она может потакать, хотя бы из вредности к своим принципам? Хоть иногда, ну пожалуйста… — Я тебя вытащу отсюда. Точнее, не отсюда, а оттуда, но ты меня понял, наверное. — Он удивлённо посмотрел на меня. Если бы я мог, я бы тоже удивлённо на себя посмотрел. Такая манера общения для меня, мягко говоря, необычна, если не сказать неприемлема. — Я пока не могу. Джуффин сказал, что Мир развалится от мало-мальски искреннего чуда. А я кто? Самое настоящее ходячее чудо, извергающее искренние чудеса без подготовки и предупреждения. Мир меня сам к себе не пустит. Вот увидишь. Тем более… — я вопросительно поднял бровь. Макс мрачно взохнул и проговорил, почти что в воду, — Тем более, что я не хочу рисковать. Я не смогу жить с мыслью, что уничтожил мир… Вместе с тобой внутри. — Это единственное, что будет тебя волновать? — Не единственное. Но самое волнующее. — Будем считать, что я временно согласен с тобой в этом вопросе. А когда Мир восстановится? — Ой, когда это всё будет… Ну ладно, чего это мы всё о грустном. Пойдём, я сыграю тебе на гитаре, пока ты не убежал от меня к своим идиотам. И он сыграл. Вытащил из Щели Между Мирами музыкальный инструмент, чем-то похожий на большую дайбу с шестью струнами, обозвал сие чудо гитарой-ямахой, или как-то так. Сказал, что на похожей играл один паренёк в соседнем дворе, и что тот тоже относился ко второй категории мучителей. Да так относился, что однажды эту прелесть буквально у него из рук выхватила дворовая собака, утащила в кусты, погрызла гриф (длинная штуковина, выходящая из основания, по всей длине которой натянуты струны) и отломала все колки (шесть маленьких штуковин, к которым эти струны крепятся). Далее шло мучительное натягивание и растягивание струн, которое макс назвал: «подожди-подожди, тут какая-то херня, я сейчас настрою и так сыграю, что ещё просить будешь». Потом он провёл рукой по струнам и победно хмыкнул. Прочистил горло и начал играть. Начать решил с той самой песни группы с очаровательным барабанщиком. В смысле, группы, барабанщик которой хорошо барабанит. Это было… Интересно. Завораживающе. По ощущениям почти так же, как два дня в библиотеке. Он был прав, когда сказал, что я попрошу о продолжении. Потому что я попросил. И он исполнил. Следующая именовалась «Time is like a promise», и, по словам Вершителя, напоминала ему о бурной молодости и кое-каких тёрках с богами, но не несла особого смысла. Дальше был шедевр под названием «Innuendo» группы Queen, после исполнения которого Макс пару раз громко всхлипнул, оплакивая какого-то Джина. Следом ещё пара песен Rolling Stones, ещё несколько от Queen, сыграв которые гитарист признался, что познакомил с ними сэра Кофу раньше, чем меня, только для того, чтобы тот не играл на своей противной шарманке. Группа «Кино» прозвучала на привычном мне языке. Финалом импровизированного концерта Вершителя стала композиция, гордо именуемая «Стренжырс инзынайт» и исполнялась так коряво и душевно, что я почти что понял, почему его относили ко второй категории. Но Макс быстро оправдался, сказав, что это дань человеку, исполнявшему песню до него. Мол, хороший был человек, петь любил, но медведь на ухо наступил и потоптался. На протяжении всего концерта Вершитель таскал из Щели всякую съедобную бурду, от чая до котлет, и следил, чтобы я всё это ел. А я, как бы, даже не пытался отвертеться. Вкусно же. Хоть и бесполезно. В конце концов, он отодвинул замученную до крови на пальцах гитару и немного ссутулился, закрыв лицо руками. — Думаю, это была последняя. Мне жаль. Не думаю, что смогу вспомнить что-то ещё. — А почему это тебе жаль? — Я чуть не подавился бутербродом. — Ты здорово поёшь, напрасно только бездарем себя называл. Не вспомнишь — не надо. Мне пока эти надо переварить. Интересное искусство в вашем мире. Гораздо лучше, чем всё остальное. — Да уж. Кофе и музыка, — Вершитель печально усмехнулся. — Достояние целого Мира. — И ещё чай, — я демонстративно отсалютовал чашкой собеседнику и отпил почти половину. — И художественная литература. Джуффин, ручаюсь, включил бы в этот список ещё и мультфильмы. А леди Меламори — мороженное. Каждый находит в Мире что-то своё. Даже если это такой дрянной Мир, как, так называемый, «твой». Вот даже ты нашёл. Только немного поздновато. После того, как сошёл с ума от бессмысленности бытия и скоропостижно вылечился. Ну, я надеюсь, что вылечился. Будь добр, побереги моё сердце и столичных знахарей, не заставляй меня больше смотреть на твои кошмары. И сам на них не смотри. Это тебе не чудеса, от пристального взгляда не исчезнут… Ой, засиделся я тут с тобой. К хорошему быстро привыкаешь, к тебе-то и подавно. — Я хмыкнул, отправляя в рот бутерброд, и только сейчас заметил, с какой тоской на меня смотрит Вершитель. — Макс, всё в порядке? — Значит, ты уходишь? — Он снова заглянул мне в глаза щенячьим взглядом цвета цветочного мёда. — Так быстро? А что же я буду делать… без тебя? — Ну как это — что? — Я немного опешил. — Для начала проснёшься, выпьешь кофе. Искупаешься, побреешься, поешь. Вспомнишь о долге Миру, сядешь за написание книжки с похабным додуманным содержимым. Снова поешь. Выпьешь кофе. Сходишь погулять. Снова сядешь за книжку. Вспомнишь о времени ближе к рассвету. Стукнешь себя кулаком по лбу. Искупаешься, поешь, ляжешь спать. И так пару дней. Потом приду, проверю выполняемость плана. — Подожди. Что значит «приду»?.. — Он взглянул на меня, как на воскресшего Мёртвого Бога. — Судя по твоему выражению лица, «приду» означает совершенно противоположенное действие тому, что ты успел себе напридумывать.Как ты до этого додумался, даже спрашивать не буду. — Я думал, это была твоя задача. Найти и привести в чувство. Может, у вас равновесие из-за меня хреново восстанавливается. Вот и нужно меня отрезвить немножко. А может, тебя вообще заставили меня обратно в Тихий Город загнать… С шефа станется. — Сэр Макс, ты дурак. — Я чуть было не возмутился, поэтому сделал продолжительную паузу, пытаясь ровно дышать. — Вот как такое можно подумать? Причём обо мне. Я же уже говорил, что я — не такая бесчувственная сволочь, какой ты меня представляешь. Если бы Кеттариец попросил тебя загнать обратно в то место, откуда в принципе сбежать не возможно, но ты сбежал, я бы без малого откусил ему голову. И ещё… Чиффа не знает, что я хожу к тебе. Это была моя идея. Но в одном ты прав. Задача была. Найти и привести в чувство. Но если ты уверен, что это только для того, чтобы ты стабильно выполнял свою так называемую миссию, то ты глубоко заблуждаешься. Мне надо убеждаться время от времени, что ты жив, здоров и не нуждаешься в помощи. Потому что твоё здоровье — залог моего душевного благосостояния. А ты — такой дурак, что это постоянно забываешь. Но мне и вправду уже пора. Так что до свидания, сэр Макс. С добрым утром. — Ты точно вернёшься? — я только закатил глаза, поэтому он сразу продолжил. — Знаю, что точно, но вдруг… Я буду ждать… В смысле, с добрым утром, Шурф. — Я только улыбнулся, от чего мой друг просто засиял. Что в Книге, что в реальности, неизменно одно: всё ещё существует один человек, которого может сделать счастливым одна моя редкая улыбка. Хоть улыбайся теперь раз в пол года и исключительно для него, право слово! Я проснулся в своей спальне, счастливым, отдохнувшим и, что самое интересное, не голодным, впервые за долгие годы. Значит, всё-таки, мои перекусы были не такими уж бессмысленными. Покрутившись пару минут возле зеркала, я с приятным удивлением заметил, что пропали мешки под глазами и пара морщин. В целом, лицо выглядело свежо и даже в глазах блестели радостные искорки. Однако, похоже в нашем Ордене завёлся профессиональный убийца радостных искорок, и имя ему Клари Ваджура, ибо он влетел в мой смятенный по утру разум с воплем «Всё пропало! Где вы были! Столько всего необходимо заверить/подписать/запретить!» Лучший секретарь, чтоб его. Вроде и сновидец, а по Безмолвной Речи получше некоторых бодрствующих болтает. Перекусить его лисой за правую пятку. Да ладно бы просто болтал, так он ещё и орёт, и требует, и вообще меня начинают терзать сомнения: кто из нас Великий Магистр — я или он. А ведь такой милый мальчик…***
И я сидел. Заверял, подписывал, запрещал. Иногда разрешал. Но редко. Настроение было намного лучше, чем в предыдущие дни. За радостью почти не чувствовалось усталости, спать не хотелось совершенно, а в голове крутилась та самая песенка группы Rolling Stones. Её я и насвистывал, когда ко мне в кабинет заглянула миловидная пухленькая старушка, по совместительству самая могущественная ведьма, леди Сотофа Ханемер. — Развлекаешься зарубежным фольклором? — спросила она, сбрасывая таблички с единственного занятого кресла в комнате, и плюхнулась на подлокотник. — Это хорошо. — Хороший день, леди Ханемер. — Сказал я, отрываясь от очередного важного документа по поводу выдачи лицензии. — У вас что-то срочное? — Да. Самое срочное дело во всём Соединенном Королевстве. Я желаю выпить камры со своим Великим Магистром, и никто не смеет мне помешать. — Она победоносно ухмыльнулась, а потом ответила на мой вопросительный взгляд. — С сегодняшнего утра Мир дрожит от твоих эмоций. И мне интересно знать, что такого может перемениться за одну ночь в целом человеке, особенно если этот человек так слабо подвержен изменениям, как ты, что от его палитры чувств так меняется магия нашего Мира. — Не сказал бы, что я не подвержен изменениям вовсе, — я постарался отвести глаза по-привычке на кучку табличек в углу кабинета, но с удивлением заметил, что мы уже сидим в беседке в сотофином саду, а единственная самопишущая табличка находится у меня под рукой. — В конце концов, за свою не такую уж длинную жизнь я успел сменить три абсолютно противоположные личности. — А никто и не говорит, что ты менял личность, мальчик мой. Ты сменил настроение. Причём с состояния Буйного Ветра Земель Йохлима до лёгкого бриза Кумонских берегов. Такой контраст не может быть обусловлен приятным сновидением. Или может? — Вы же сами всё знаете. — Я покраснел, опуская глаза. — Вот делать мне нечего, чем всё знать! — Она всплеснула руками и захохотала. — Я не знаю, мальчик мой, а догадываюсь. Так что же тебе приснилось такое хорошее? Может поколдую на досуге, пусть мне тоже приснится… — С чисто технической точки зрения, это я приснился хорошему. А хорошее просто соизволило со мной поговорить. И поделиться знаниями в области зарубежного фольклора, как вы выразились. — Ну-ну. А это хорошее, случайно, не отзывается на имя Макс, не меняет цвет глаз раз в дюжину минут, не преображает реальность по одному своему неосознанному желанию? — И всё-таки вы всё знаете. — Ну, а кто ещё может довести тебя до такого состояния? — Она усмехнулась, а я, кажется, засмущался. Какой кошмар! Я себя так даже в молодости не вёл. Даже не так. В молодости я себя вёл тем более не так! Наглый, самовлюблённый и почти что могущественный. И что со мной стало? Смущаюсь от того, что старая ведьма раскусила мои чувства к… — Вот и я о том же. То стены одним взглядом крушишь, то бегаешь сам не свой, как белка в колесе, то цветёшь и пахнешь, аж глаза режет. И как это называется? — И почему же вы не спрашивали меня об этом, когда я крушил стены или бегал как белка? — Потому что иначе бы ты не зацвёл. Жизнь — она такая, Лонли-Локли, привыкай. И пирог жуй, зря, что ли, его готовили? Вот прямо для тебя и готовили. Это, между прочим, гораздо вкуснее тех декоративных камней в твоём кабинете, которые ты почему-то зовёшь печеньем. — Спасибо. — Я отправил в рот кусок ягодного пирога и задумался. Наконец-то нашёлся момент, чтобы спросить Сотофу про ту связь… Но, конечно же, я понимаю, что это говорила выдуманная моим больным мозгом Сотофа, и к нынешней, обитающей здесь, она никакого отношения не имеет, но… — Мальчик, если ты будешь меня и дальше сверлить таким задумчивым взглядом, я задымлюсь и не смогу дать ответов на твои вопросы. — Вы же, наверное, знаете, что я пол года назад попал под воздействие Книги Огненных Страниц… — Знаю. Ещё бы я не знала, где моего Великого Магистра носит. А теперь, я, кажется, поняла, как ты оттуда выбрался. И что? — Я начал замечать, что реальность, созданная Книгой в моём разуме, очень тесно переплетена с нашей реальностью. То есть, различия, конечно, были, но минимальные. И там вы мне кое-что сказали. По поводу того, что у нас с Максом какая-то связь. Но отказались давать пояснения. Это… Эта связь существует в реальности, или она всего лишь бред из книжки? — А сам как думаешь? — Она прищурилась и испытующе взглянула на меня. — Заболевший Макс снится тебе в наваждение (!), упоминая, что дома он потихоньку сходит с ума, а ты сломя голову бежишь к нему через Хумгат, ищешь его и лечишь самыми доступными (и приятными) тебе (и ему) методами: разговорами и просто своим присутствием. Причём ни ты, ни он не знали ни местонахождения друг друга, ни времени, когда нужно присниться. Это ли не связь? — То есть, это правда? — Ты чем-то приглянулся нашему Вершителю. Вернее, не ему, а его магии. И она захотела, чтобы ты был в её власти, а взамен она отдала тебе Макса, и немножко себя. А совершив обмен Ульвиара, вы только укрепили эти связи. И с каждым разом они крепли всё сильнее и сильнее. И вы стали угадывать настроения друг друга, доверять. И, самое главное, то, что и нужно было магии, укрепившей связи между вами, вы стали друг друга спасать! Пока всё, конечно же, не закончилось. Но связи-то остались. И потребность в спасении тоже. Не отвертеться тебе от него, мальчик мой. И ему от тебя тоже. — А эти связи — это уникальное явление или?.. — Такие крепкие, как ваши — чрезвычайная редкость. Но, в принципе, магия любого более-менее способного волшебника ищет себе защитника среди себе равных. Каждый из нас с кем-то связан. — Они нужны только для защиты? — Кто тебе такую глупость сказал?! — Вы, только что… — Не выдумывай, я говорила тебе другие глупости. Конечно же, связи нужны в основном для взаимной протекции внутренних сил, но кого ты стал бы защищать: человека, которого ты любишь, или того, на кого выпадет какой-то там жребий? Выбор добровольный, ну же! Вот то-то и оно, мой мальчик, то-то и оно… — А если… — Если проигнорировали все попытки судьбы бросить вас в страстные объятия друг друга и решили остаться друзьями? Что ж, никто вас не корит. Имеете право. Связи-то исправно работают. Я немного поник и снова задумался. Внезапно для самого себя, я почему-то спросил: — Получается, у вас тоже есть связь? — Конечно. — Спрашивать «с кем», будет бестактно? — А сам-то как думаешь? В голове начали складываться части мозайки. — Ой. — Вот именно, что ой. — она печально на меня посмотрела, но потом лучезарно улыбнулась и продолжила. — Но у нас примерно такие же отношения, как у вас с Максом, только вот в страстные объятия мы всё-таки упасть успели. А чувства — что, чувства! Такова жизнь, сэр Шурф. Нужно выбирать — страсть или могущество. Мы оба выбрали второе. А о страсти вспоминаем вечерами за кружкой камры или бокалом вина. — Я не хочу так… — Вырвалось у меня как-то само по себе и я прикусил язык. — Это понятно. Прозрел. Но всё зависит не от тебя. Хочет ли этого твой Вершитель?.. И опять мы вернулись к началу. Жизнь моим желаниям потакать не собирается, это мы уже выяснили. Но можно ведь заставить Макса пожелать этого? Но как? Разговоры про кейифайев, связи и прочую лабуду? «И тебе не надоело ещё? Вот попади он мне в руки, я бы сразу стал действовать, а потом уже уговоры-разговоры…» Поэтому, Рыбонька, он в твои загребущие лапищи и не попадёт. Знаем мы твои действия… «Ну не есть же я его буду, право слово!» Как говорил сэр Макс, «а вот хрен тебя знает, дружище». Так что сиди и не вякай. «Ох, было бы чем сидеть…» Выйдя из простраций, в которой я вёл разговоры со своим альтер-эго, я обнаружил себя снова в своём кабинете, а Сотофа сидела напротив, пристально глядя мне в глаза. — Даже не знаю, чего ты там, мальчик, задумал, но одно могу сказать точно. Не торопи события. Не думаю, что тебе очень приятно томиться своими чувствами на таком расстоянии. А каково будет ему? — Быстрее вернётся, — буркнул я. — Это же не от него зависит. — Сейчас — да. А потом… Я же знаю его, как свои пять пальцев. «Ну давай я ещё тут поброжу, это же так интересно!», «Я никому ничего не должен, всё что было нужно, я для вас сделал, так что отколебитесь!», «У меня заслуженный отдых, Вершитель я или кто в конце концов?!»… И так далее, и тому подобное. Назло же мне возвращаться не станет, хотя даже подозревать не будет, что назло. — Я раздосадованно развёл руками, уже сейчас представляя, как Макс будет сидеть и канючить у меня ещё пару лет жизни без Джуффина и компании, познав всю прелесть свободного блуждания по мирам. — Дурак ты, господин Великий Магистр. И Вершитель твой тоже дурак. И мы со старым лисом дураки, раз спорим с магией. Но я-то ещё планирую наверстать. Вот уйду на пенсию, заведу семью, детишек там всяких… — Вы?! На пенсию?! — От такого заявления у меня чуть стул не упал. Отдельно, конечно, без меня. — Да без вас же весь Орден рухнет! Какой там Орден — Мир без вас рухнет! — Не суетись, Лонли-Локли, тебе это не к лицу. Сострой серьёзную моську. Вот так, молодец. Я же не сказала, что ухожу прямо сейчас? Ещё лет сто-двести просижу в орденском лоохи. А что б не рухнул — строй его основательней. Ты и так молодец, не спорю, вон как их вымуштровал. Но Конец Мира в случае такового не переживут. Вот и занимайся их подготовкой. А я пошла. И она исчезла, как и следовало ожидать.***
Я еле дотерпел до следующей ночи. Он снова был в Мире Пляжей. На его уши было нацеплено странное приспособление, а сам он лежал на песке возле самой воды, так, что море омывало его ноги. Увидев эту картину, я сначала немного испугался, но тут же заметил умиротворение, шедшее от Вершителя и его магии, и успокоился. Было такое чувство, что он спал. Спать во сне. Это верх гениальности. Я решил не тревожить его и устроился в отдалении, наблюдая, как лазурная волна скрывает его ступни, как ветер трепет его волосы, навевая на лицо невесомые светло-жёлтые песчинки. Рядом с таким Максом, я не заметил, как сам успокоился. Будто бы не было тех убийственных четырёх с половиной лет, будто бы всё хорошо. Есть только пляж, Макс, я и странная фиговина на его ушах. Интересно, что это? Он притащил это специально, или она ему просто приснилась? Мне бы хотелось узнать… Вершитель чему-то злодейски улыбнулся, и не разлепляя глаз проговорил: — Если ты, сэр Шурф, решил поиграть в шпионов, у тебя хреново получается. — Я раскрыл рот, чтобы возразить, но Макс меня опередил. — Можешь не отвечать, я всё равно тебя пока не слышу. Просто за долгое время я запомнил это ощущение тебя в своём сне. — Наконец он разлепил глаза и стянул агрегат с ушей. — Не объяснишь, что это за вещь и зачем она тебе здесь? — Это плеер, — он потянул за шнур, и из песка появилась небольшая чёрная коробочка, — с наушниками, — он водрузил фиговину мне на голову, — и он нужен мне специально для тебя. Я же обещал. Ну вот. Слушай. В оригинале, так сказать. Мои любимые. Роллинги, ВИА «Королева»… Ну, там по ходу дела разберёшься. — А барабанщик? — спросил я, вспоминая восторженно-мечтательную моську Вершителя, когда тот говорил об этом молодом человеке. — Забей. Просто слушай и наслаждайся. Барабанщик и вправду был мастером своего дела. Я, конечно, совершенно не разбираюсь в музыкальных инструментах из других миров, но он орудует барабанными палочками как самый настоящий волшебник, хотя Макс клянётся, что в их мире не принято колдовать. Вместе с барабанщиком выступали обычно два-три гитариста и один, реже — два певца. Макс забавно изображал этого певца, выпятив губы, раздобыв где-то в четвёртом измерении разноцветные лосины как у изамонцев и ещё одну штуку со шнуром, гордо именуемую микрофоном. Он страстно и сладостно лабызал этот многострадальный микрофон и развязно вышагивал по пляжу, надменно подняв голову. Изображая одного из гитаристов, он закурил сразу три сигареты, состроил зверскую рожу и соорудил на голове гнездо. Сказал, что в оригинале всё ещё печальнее. На мою просьбу показать того самого барабанщика лишь отмахнулся и сказал, что у него есть друг, который с этим делом справиться гораздо лучше, а когда я высказал пожелание встретится с этим другом поближе как-то отчаянно-горько усмехнулся. Наверное, я впервые в жизни не понял, что он хотел этим сказать. Ни в эту ночь, ни в одну из последующих я так и не поинтересовался его мнением об этих странных, крепнущих с каждым днём, связях, потому что постоянно находились занятия поинтереснее.***
Приближался Последний День Года. Неотвратимо и безрадостно приближался, хочу я вам сказать. И больше всего меня расстраивало то, что мой визит в сон Макса приходился на предпоследний день. Конечно, если бы я имел право выбора, я бы плюнул на все документы и отправился дрыхнуть к Максу, однако Магистр Ваджура был груб и непреклонен: отчёт во дворец к Его Величеству должен быть готов к утру Последнего Дня Года и ни минутой позже. В итоге, я уснул только спустя двое суток на рассвете, измученный и переутомлённый. Разумеется, по меркам Макса я опоздал надолго. Мир Песчаных Пляжей встретил меня ледяным ветром и вздымающимися морскими волнами. Солёные брызги долетели до меня, несмотря на то что я стоял на достаточном отдалении от воды. Вершителя в поле моего зрения не наблюдалось, но я чувствовал, что он должен быть где-то поблизости. Потеплее закутавшись в лоохи я побрёл вдоль берега, вглядываясь в даль. Сколько же времени прошло для Макса? Может, целый год? А может и больше. Грешные Магистры, что же я натворил?! Что с ним случилось?! У кромки воды сидел человек. Ветер трепал его тонкие одежды и светлые лёгкие волосы. Мужчина сидел, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом. Это был Макс. Я опустился на песок рядом с ним и положил руку ему на плечо. Он дёрнулся и посмотрел на меня безумными, отчаянными, пустыми глазами, в которых не читалось ни капли узнавания. Макс сверлил меня взглядом, а я чувствовал, как предательски леденеющее сердце стремительно спускается в пятки. Потом он вздрогнул, уткнулся лбом мне в плечо и зарыдал. — Макс… — прошептал я ему в волосы. — Макс, ну чего же ты… Это же я, Шурф Лонли-Локли, Мастер Пресекающий… — Я… Теперь я вспомнил… Прости меня, я снова всё забыл. — Сколько меня не было? — Не знаю. Не помню. Мне страшно, Шурф. Что, если в следующий раз я тебя не вспомню? Я не хочу забывать тебя. Почему?! Почему это всё происходит?! Шурф… Он опять задрожал и разрыдался с новой силой. Несмотря на это, на побережье стало ощутимо теплее. Лоохи стало мокрым от его слёз, плечо немного жгло и холодило. Вершитель бурчал что-то несвязное, всхлипывая, срываясь на крики и повизгивания. Я прижал его ближе к себе, пытаясь успокоить, и прошептал ему на ухо: — Эх, Макс… Что же мне с тобой делать? — Любить… — Пробурчал он, не отрывая головы от моего плеча. «Уже, Макс, уже…» — прошелестел в моей голове Безумный Рыбник. И тут я вспомнил о существовании одного нехитрого заклятия, которое помогает в подобных ситуациях. Я подтянул друга немного повыше и, едва касаясь и почти беззвучно, прошептал пару «ласковых» и поцеловал его в затылок. Он вздрогнул и замер, а затем поднял неверящие, уже сухие и незаплаканные, глаза на меня. — Какой ты исполнительный, однако. — Это простое заклинание. Работает почти так же, как и отрезвляющее. Тебе уже лучше? — Научишь? — Макс заискивающе заглянул мне в глаза. Я не выдержал и улыбнулся. — Если ты так захочешь, — я провёл ладонью по его волосам, он прильнул к ней, но сразу же смутился и немного отстранился. — Но не думаю, что тебе придётся часто им пользоваться. У него довольно узкий круг действия. Вряд ли какой-то взрослый незнакомый мужчина успокоится от ласкового поцелуя в голову. Скорее, он захочет откусить твою. — Не знаю. Мне понравилось. Я отодвинулся и посмотрел на него строго. — Что? — Он не выдержал моего взгляда. — Ты пришёл в норму? Совсем? — Да. — Можешь вспомнить, что с тобой случилось? — Не знаю. Но я попробую. Он снова сел, обхватив колени руками, и уставился в одну точку. Ветер поднялся с новой силой, взметая вверх брызги солёных волн. Плечи его подрагивали, я не смог долго на это смотреть: снял своё лоохи и накинул ему на плечи. Макс будто бы этого не заметил, но дрожать перестал. Наконец, он поднял на меня уставшие глаза — Полгода. Ты ушёл на полгода. Я же даже не испугался! Я же знаю, что ты человек занятой, загруженный работой по самый не балуйся, можешь не спать годами… Но моё сознание само начало ускользать. Мне не за что цепляться в этом мире, кроме тебя. Я сойду с ума. — Я пропустил одну ночь по причине занятости в Последний День Года. — Отстранённо начал я, перебирая в голове варианты, почему же так произошло. — Прошу прощения за это досадное недоразумение. Это большое упущение с моей стороны, и я надеюсь, что такого больше не повториться… — Что ты творишь?! Почему?!.. — он закричал, но осёкся, и совершенно поникшим голосом продолжил, — Почему ты говоришь таким голосом? Будто бы я — чужой… — Потому что я боюсь потерять самообладание и проснуться. Потому что мне нужно тебе помочь. Потому что ты «слишком нечужой». Будь добр, Макс, не отказывайся от моей помощи таким извращённым образом. Я только что тебя успокоил, а ты снова заводишься и расшатываешь свои и без того шаткие нервы. — Дурак. — Что, прости? — Я немного опешил от его прямолинейности. — Ты — дурак. — Вершитель придвинулся ко мне ближе и уложил свою косматую голову на мои колени. — Я завожусь, потому что ты ведёшь себя странно. — Что ты имеешь ввиду, под словом «странно»? Мне кажется, что я веду себя вполне обыкновенно. — Обыкновенно. Вот именно. Как с трепетной леди на кресле безутешных. Или с обезумевшим Мятежным Магистром. Но я же не… — Хорошо, Макс. Прости. Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? — Хммм… — он задумался и посмотрел сквозь меня куда-то в небо. — Можешь разогнать эти тучи? Из-за них как-то холодно и неспокойно. — Тучи? — почему-то переспросил я, тоже обратив взор к небу. Тучи, они же плотные тяжёлые тёмно-серые облака, были какие-то странные. Слишком материальные даже для недосвершившегося сновидения. — Макс, ты же попросил меня об этом, потому что знаешь, что в них может быть что-то плохое? — Ну, просто раньше тут всегда было солнечно. А теперь такая гадость. Конечно, в реальности я ничего не имею против облаков и даже (читай тем более) дождя, но в своём личном сновидении, всё-таки, хотелось бы побольше тепла и света. — Всё-таки таки я никогда не пойму, что же всё-таки могущественнее: твоя интуиция или беспросветное невежество и глупость. Разве ты не видишь? Это же чужое проклятье, Макс. — Проклятие?! Во сне?! В моём?! Кто посмел?! — Это довольно сложно определить, — поделился своими наблюдениями я, поднимаясь на ноги. — Но могу точно сказать, что память ты терял исключительно из-за этого. — Да кому это может понадобиться?! — Если бы я не был осведомлён о полной его изоляции, я бы мог предположить, что это сделал Лойсо Пондохва. У кого, как ни у него, есть причины не позволять тебе восстанавливать равновесие нашего мира? — У него нет причин. — Откуда ты можешь это знать? — Он сам мне сказал. Удивление — это явно не то чувство, которое я испытал в тот момент. Но я всё равно взял себя в руки и спросил: — Каким образом? — Нуууу… — он состроил виноватую мордочку и почесал подбородок. — Мы с ним встречались иногда. В его мире. А потом анавуайна, Теххи стала облачком звенящего тумана, и я его выпустил. Просто так. А потом он помог мне в одном важном деле. Может, я тебе потом расскажу, это сейчас не очень важно. — Ты выпустил Лойсо Пондохву и считаешь этот факт не очень важным? — Глупо переспросил я, в растерянности глядя то на тучи, то на Макса. — Ну, да. — И не сказал об этом мне? — Не сказал. Я же пообещал: вся история будет позже, сейчас — никакого желания впадать в ностальгию по бабочкам, посаженным на булавки. Я не понял до конца смысл метафоры, использованной им, но счёл нужным оставить расспросы на неопределённый срок. Если Вершитель говорит, что не желает говорить о чём-то, значит этому препятствует сама судьба. Но, тем не менее проклятье всё же необходимо снять. Я выпрямился, воздел руки к небу и тучи начали расступаться будто бы просто от моих намерений, а не от грозных заклинаний, которые я непрекращая бурчал себе под нос, пока небо не просветлело окончательно. Выглянуло солнце. Ветер утих. Море успокоилось. Макс удовлетворённо улыбнулся и потянул меня за край лоохи, вынуждая сесть на песок возле его головы. Подполз ближе ко мне и снова удобно устроился у меня на коленях. Внезапно его взгляд зацепился за мои руки. В глазах зажглось что-то непонятное, смесь удивления, страха и любопытства с примесью чего-то ещё, смутно напоминающего охотничий азарт — один в один лисичка чиффа перед жонглирующим звероловом. — Я только что заметил, — медленно начал этот лисёнок, — что ты без своих смертоносных перчаток. Почему? Вылезай — приехали. Супер. И что сказать? Что их у меня отобрал мой бывший шеф, потому что мне, якобы, и так жирно? Или соврать… — А ты разве спишь в Мантии Смерти? — Ой, нет. Что-то я об этом не подумал. Он смутился, но взгляд от моих рук не отвёл. Я даже сам начал с настороженностью на них косится, не вырос ли там, часом, мох или целое семейство грибов?.. Руки как руки. Ну в рунах. Ну подумаешь. Однако Макс осторожно схватил мою ладонь своей маленькой лапкой и чуть запоздало спросил: — Можно?.. Если ты не против, конечно… — Не против. Я уверен в чистоте твоих намерений. Зрачки его ещё больше расширились, и он аккуратно пробежал пальцами по неровностям выжженных и вырезанных рун. Приятная дрожь пробежала по руке, но, хвала Магистрам, увлёкшийся Макс этого, кажется, не заметил. Он продолжал очерчивать каждую букву лёгкими касаниями, тихо шепча, то ли мне, то ли самому себе, то ли никому, то ли всей вселенной: — Когда ты ходил в этих рукавицах мне казалось что твои руки огромны, необъятны, ужасны… Какая красота скрывалась за толщей грубой кожи… Такие длинные пальцы, такие узкие ладони… Ну чем не эльф? Руны… Наверное, это было больно. Или Джуффин, выжигая, применил обезболивающее заклятие? Ведь применил же? — взгляд его на мгновение вцепился в моё лицо. Я попытался вспомнить. Память в отместку наградила меня потоком воспоминаний: ощущением жжения в руках и картинками перед глазами со следами крови на тонкой игле, распространяющей чёрную краску по свежим надрезам. — Нет, — шёпот мой вышел глухим, сдавленным, растерянным и будто бы обиженным, — он как раз приучал меня к контролю над собой в стрессовых ситуациях. Я… Я осёкся, потому что Вершитель взглянул на меня глазами, полными вселенской нежности и жалости, и принялся чуть ли не любовно (хотя почему чуть ли?) наглаживать мои руки, которые всё ещё сводил спазм от нахлынувших воспоминаний. — Ты… — снова начал я. — Макс, всё в порядке? — Как он посмел?! Это же… наверное, адски больно. Столько рун, столько знаков… Долго, больно и кроваво… Живодёр. Садист. Чтоб его лисой под одеялом… — Макс, всё хорошо. Это было так давно, что я уже простил шефу… Тем более, это было необходимо для спасения Мира… — Ему всё необходимо для спасения Мира! — словно ядом выплюнул взбесившийся Второй Пострадавший от чиффиного миролюбия. — Ему главное, чтобы никто не был счастлив! Кругом ангст, боль и чернуха, а в конце все всё равно умрут, в независимости от степени спасённости Мира: от тоски, от слабости или от его руки, потому что сами умирать не хотели. — Тише, Макс. Не надо. Плечи его снова задрожали и он, вцепившись в мои запястья, беззвучно заплакал. — Сэр Макс, вам не кажется, что вы стали злоупотреблять вредными привычками кисейных барышень? Не под стать всемогущему Вершителю рыдать по каждому пустяку. — Я не хочу Шурф… Не хочу, что бы всё было так. — Значит, так не будет. Твоё желание закон, в самом прямом смысле. Но то что было — не вернуть, будь ты хоть сто раз Вершитель. Таково Время, а ему, как известно, закон не писан. Мои руки будут увиты рунами, а в твоей душе останется память о таком ужасном месте, как Тихий Город. Если каждый будет менять в прошлом всё, что ему не понравилось, будет самый настоящий хаос. — А если не каждый? Если, например, только Вершители? — Глупый, эгоистичный Вершитель, — пожурил его я, слегка приподняв уголки своих губ в подобии ласковой улыбки. Очень сложно быть нежным, когда в твои запястья стальной хваткой вцепились маленькие сильные ручки разозлённого и обиженного на весь мир человека. — Есть один весьма сложный, но вполне выполнимый способ наблюдения и тайного вмешательства в прошлое. Возможно, леди Сотофа или Джуффин говорили тебе о таком явлении, как Мост Времени. — А как он работает? — Его глаза загорелись маниакальным огнём. — Отменяешь себя в настоящем, ощущаешь себя в прошлом. По крайней мере, так говорят. Я ни разу не пробовал. — Отменяешь? Что это значит? — Это значит ненадолго перестать существовать для всей вселенной на короткий промежуток времени. Мир не может позволить человеку быть сразу в нескольких временных потоках, поэтому без подготовки люди не прыгают туда-сюда, однако после выполнения некоторых ритуалов возможно на одно мгновение заставить вселенную забыть о твоём существовании и перескочить в другой поток, даже туда, где ты уже с технической точки зрения существуешь. — Это сложно? — Технически — нет. Но, говорят, довольно жутко перестать себя осознавать. Понять, что ты не существуешь. Но ты, мой дорогой друг, и так слишком часто задаёшься этим вопросом. Вот выпадет случай — проверишь, так ли это всё на самом деле. — Злой и вредный сэр Шурф. — проворчал Макс. Его железная хватка на моих запястьях стала болезненно отдаваться выше по руке, а кисти заледенели от затруднённого оттока крови. — Увы, но это так. Самому тошно. А теперь освободи мои руки, пожалуйста, если не сложно. — Ой, прости! Я машинально… Он разжал пальцы и невесомо скользнул ими от запястья до локтя, чем вызвал целый табун мурашек, пробежавших по спине к самым ушам. Я непроизвольно зажмурился. Так приятно, чёрт… Я почти не контактировал с людьми посредством рук, необлачённых в смертоносные перчатки, конечно, последнюю сотню лет. Видимо, не зря. Шрамы стали чересчур чувствительной частью моего тела, особенно, когда к ним относятся с такой лаской и благоговейным трепетом… — Неужели это тебе так нравится? — Поинтересовался я, чтобы хоть как-то отвлечь себя от приятных ощущений, отзывающихся тянущим клубком внизу живота. — Как произведение искусства. Даже не знаю, к какому виду отнести… — Стихи, — я сразу вспомнил, как Чиффа читал наизусть на Древнем Крейском Наречии оду-мольбу двум противостоящим силам, которые должны слиться воедино для исполнения идеального убийства. — Почему? — Ты же не думал, сэр Макс, что простой набор защитных символов способен остановить смерть, что идёт от моих Перчаток? Они расположены таким образом, что знающий древний язык крейев может прочесть здесь оду Жизни и Смерти. Заклинатель просит Смерть смилоститься над ним, что бы подарить ей не один десяток новых жертв, а Жизнь — подарить неуязвимость к смертельному действию перчаток. — Какая ирония судьбы… Ты так любишь стихи, что они вырезаны и выжжены на твоих руках… Так вот почему ты всегда их разглядывал, когда тебе было скучно! Признайся, перечитывал? — Есть за мной такой грешок… Знаю, что там написано наизусть, но красота слога завораживает. — И правда… — Он улыбнулся, и сжал мою руку, но не как тогда, а нежно. Внезапно он опять взгруснул. — Ты уйдёшь? — А что, мне пора? — Нет. Просто давай посидим так ещё немного. Мне хорошо с тобой. — Если мы засидимся долго, ты не выспишься завтра, будешь вялым и болезненным. — Зато счастливым! Что ж, аргумент. Волны омывали наши ноги. Макс, кажется, спал (Во сне. Опять.), свернувшись клубком у меня под боком, или, по крайней мере, мастерски делал вид. Про себя я отметил, что не так уж и плоха жизнь после Последнего Дня Года, если есть с кем её разделить.***
Проснувшись, первым делом я побежал в библиотеку. Мне покоя не давала мысль, что кто-то посмел так вероломно покуситься на жизнь моего друга, лишив памяти о самом прекрасном месте во Вселенной, о его настоящем доме, обо мне… Последняя мысль резанула по сердцу и заставила корпеть над книгами ещё усерднее. — Сэр Шурф! — окликнули меня сзади. Я услышал, но не ответил. — Сэр Лонли-Локли, это уже наглость какая-то! Книжку перед моим носом захлопнула изящная ручка Сотофы. Я возмущённо поднял на неё голову. Она наигранно нахмурилась и цокнула язычком. — Экие мы сердитые, господин Великий Магистр. И что это мы читаем вместо того, чтобы выполнять свои магистерские обязанности? Уж точно не стихи! А это значит, что у тебя проблемы. Причём срочные. А если срочные уже с утра, значит что-то случилось во сне. Следовательно, что-то нехорошее произошло с моим любимым сэром Максом. И почему же ты не соизволил обратиться ко мне? Я растеряла свой авторитет? — Прошу прощения, мне показалось, что самостоятельно я справлюсь быстрее. Видимо, я ошибся. — Так что случилось-то? — В сон к Максу кто-то проник и наслал проклятие, постепенно стирающее память о прошлом, причём, судя по всему, довольно давно. Из-за него Макс чуть не сошёл с ума, но я успел, теперь его жизни ничего не угрожает. — Память, значит, стирающее… — задумчиво протянула Сотофа, барабаня пальцами по столу. — Он всё-таки решил это сделать. — Он?! Вы знаете, кто это сделал?! — взвился я, но постарался успокоиться, после того как поймал себя за тем, что поправляю обычную белую перчатку так, будто это Перчатка Смерти. — Тише, мальчик мой. Тебе незачем лезть в это дело. Я пообещаю тебе, что этого больше не повториться, но ты копать дальше не будешь. Для твоего же блага. — Я немного не понимаю… — Тебе и не надо. — Но зачем вы защищаете?!. — Я сказала тебе, что пресеку любую попытку покушения на жизнь Макса на корню, от тебя ничего не требуется! — Резко ответила Мудрая Ведьма. — Хватит цепляться! Если полезешь, будет хуже и тебе, и мне, и Максу! — Но потом успокоилась и продолжила тише. — А теперь иди-ка поработай. Леди Ханемер устрашающе зыркнула на меня, развернулась и ушла прочь Тёмным Путём. Из библиотеки я ушёл как-то на автопилоте и проработал весь оставшийся день примерно в таком же состоянии, параллельно обдумывая, зачем сотофиному протеже избавляться от Макса.***
Вопреки обещаниям, на следующий раз я тоже немного задержался и шёл в максов сон с замиранием сердца. Однако, он меня встретил весёлый, обрадованный моим появлением, готовый мне простить все грехи просто за то, что я скрасил его одиночество. За время моего отсутствия в его жизни произошло несчётное количество событий жизненной важности, и всё то время, что я провёл в Мире Пляжей, он рассказывал мне о том, как популярны его книги в Мире Паука; что он завёл толстого полосатого кота и назвал его Кофой; что черепашку с трещинкой в виде какой-то кельтской руны на панцире он назвал Лонли-Локли, и она любит солнце и жевать книжные обложки; что группа Rolling Stones недавно приезжала в его город, и он ходил на концерт; что у Стивена Кинга много новых книг, которые он обязательно подарит мне при первой удобной возможности; что недавно на выходных он напился, как в старые добрые времена, и написал целую поэму на бумажной салфетке, но мне её не прочитает, потому что забыл, а салфетку саму сжёг, стряхнул пепел в шампанское и выпил его до дна. Как Сотофа и обещала, жизни моего Вершителя больше ничего не угрожало. Мы с ним решили, что встречаться можно уже и не по расписанию, а как душа ляжет. Таким образом прошёл целый год. По крайней мере, год прошёл в Ехо, но судя по максовым рассказам о его книгах, у него прошло года четыре, не меньше.***
Возвращаясь утром в свой кабинет Магистра, я застал там сэра Халли. Тот сидел на подоконнике и с хитрым прищуром наблюдал за моей реакцией на его присутствие. Конечно же, её не последовало. Тогда он сказал: — Баланс мира полностью восстановлен, Шурф. Возрадуйся. От сэра Макса больше не требуется полной изоляции, поэтому этой ночью я послал к нему Меламори. Она ещё не вернулась, но, думаю, скоро проснётся у нас. Ты что, не рад? Я стоял в шоке. Ну, то есть я понимал, что в шоке, но виду не подал. — Меламори? Почему? — Она училась у буривухов. И, по совместительству, она его девушка. Леди Блимм мне бы голову откусила, если бы я послал кого-то другого. Даже если этот кто-то другой — ты, уж прости, сэр Шурф. Тем более, тебе нужно время, чтобы научиться сниться через Хумгат. А ей — нет. — Я мог бы просто сходить за ним, — я решил не открывать все карты и не признался, что леди Меламори, при желании, может взять парочку уроков и у меня, вместо буривухов. Конечно, по мастерству мне до них как до Чирухты на куфаге, но, как говорил Макс, «на безрыбье и рак рыба». — А что, если он не хочет? — Как это — не хочет? — Не знаю. Но он должен прийти сам. В этот момент на куче табличек в углу комнаты начала материализовываться вышеупомянутая леди. Одна. — Ну как там наша спасательная операция? Принесла плоды? — Спросил Джуффин, бесцеремонно треся только что проснувшуюся девушку за плечо. — Я сказала ему всё, что вы попросили. Он сказал, что ему надо подумать. И попросил меня потом прилететь, чтобы озвучить вам его вердикт. — И ничего не заставило тебя задуматься? — усмехнулся шеф в воображаемые усы. — Хм… — девочка нахмурилась и замотала головой. — Нет, а что? — А то, — подал голос я, — что если бы он собирался вернуться, он бы огласил свой вердикт нам лично. — Ой! И как же так? Но почему? Операция провалилась? — Слишком много вопросов, леди Блимм. Идите-ка вы поработайте. Или поешьте, что ли. — Но Макс!.. — Это его решение. — Навсегда?.. — Будь уверена, мы попытаемся его переубедить. Леди обречённо кивнула и скрылась в коридоре. Джуффин, театрально поклонившись, ретировался Тёмным Путём. Я снова остался с самим собой и своими сомнениями.***
—…ну Шурф! Ну это же так интересно!.. Я теперь могу свободно бродить по другим мирам. Без заданий, без обязательств… — Рискуя всем и вся, в том числе своей головой и без того беспокойным сердцем… Да хоть той же леди Меламори. — Громко отчитывал его я, пока он выводил пальцем на песке путанные узоры. И, смутившись, тихо добавил. — И моим. — Не парься. Всё будет хорошо. Тем более, я же не навсегда… Лучше Ехо всё равно нет места. Таково моё внутреннее устройство. Таким меня слепил мой горемычный шеф. Но вам же всё равно пока легче… — С чего ты решил, что нам легче? Во первых, Меламори уже сообщила тебе, что равновесие теперь почти что непоколебимо. Во-вторых, даже когда Мир был готов развалиться от одного волшебного чиха, нам сильно тебя не хватало. Миру — да, миру было легче. А нам?.. — Мне кажется, что мне лучше пока не возвращаться… Знаешь… Интуиция. А нам с тобой никто видеться не запрещал. И Меламори будет прилетать… — А Чиффа? — Не хочу его пока видеть. Мы расстались не лучшим образом. Сам знаешь… — Ладно. Хорошо. Кто я такой, чтобы заставлять тебя отказываться от законно затянувшегося отпуска. — Я сам не заметил, как сдался. — Эгоизм всегда был чуть ли не основной чертой моего характера. Сам же вот уже сколько лет мечтаю куда-нибудь отправится, в какой-нибудь интересный яркий мир, совершенно не такой, как наш. Но не могу. Дела. Да и не умею я сам, без чьей-либо помощи. — Мы с тобой обязательно куда-нибудь вырвемся. Я тебе обещаю. Вот именно так. Без обязанностей, без задач, без страха. Вот кстати страх… Я же до сих пор немного побаиваюсь открывать двери… — И собираешься так ходить по Хумгату?! Нет, мой друг, ты точно захотел довести меня до этого своего цугундера. — Как раз страх переборю. Не переживай. Всё будет хорошо. Я же везучий. — Ладно. Хорошо. Приснись мне после первой вылазки. — Всенепременно.***
— С каких это пор ты носишь одежду Ордена Семилистника? — наконец спросил Макс, проморгавшись после того, как я зашёл в таверну. Сегодняшним утром я увидел у себя на столе открытку, с написанным от руки предложением встретится в одном уютном месте, тут же в это место меня перенёсшую. Без подписи. Автор надеялся, что я сам угадаю. Я и угадал. Вариантов, правда, было совсем немного. Но это не помешало мне примерно с минуту сверлить взглядом живого, реального, не снившегося мне Вершителя. Внутри что-то сжалось в один большой тёплый комок, и я поборол желание подойти и обнять его изо всех сил только потому, что кроме нас в помещении ещё были люди. А именно леди Блимм, незнакомая мне девчонка с копной рыжих волос и мужчина среднего возраста в неопределённой одежде, с весьма посредственным, незапоминающимся, но очень симпатичным лицом. — С недавних, — флегматично ответил я, скрывая неловкость. Он обещал мне вылазку в мир. Но только расчитаную на нас двоих. А присутствие Меламори как-то, по-моему, не совсем распологает к необременительным дружеским беседам, романтической обстановке и объяснениям всего, что я не успел объяснить во снах. А именно эти грешные связи и моё Магистерское звание. — С третьего дня сто двадцать третьего года Эпохи Кодекса. То есть два года и двести четыре дня, если тебе требуется точный ответ, в чем я, по правде сказать, сомневаюсь. — Когда ты мне снился, ты ни разу не заикнулся… — Когда ты снился мне, у нас были куда более интересные темы для бесед, чем мои служебные дела. — Да, но… Я заметил, с какой яростью и непониманием на меня смотрит максова девушка. Я решил поговорить пока с ней, в то время как Вершитель постепенно выходил из шокового состояния. — Встретить тебя здесь — приятный сюрприз, — сказал я ей. — Впрочем, я предвидел такое развитие событий; более того, я на него надеялся. Может быть, ты любезно представишь меня присутствующим и объяснишь, где мы все находимся и что тут происходит? От Макса толку мало, он теперь мою одежду будет разглядывать и причитать до самого утра. — Я, пожалуй, тоже буду причитать, если ты не против, — вздохнула Меламори. — Вы, значит, друг другу снились вовсю, пока я с ума сходила. Ничего себе новости! Хоть бы намекнул, что с Максом все в полном порядке. Тоже мне, лучший друг и практически старший брат! Ну да. Ну да. И каких я ждал объяснений? — Некоторые тайны сами себя стерегут, знаешь ли. И захочешь — не расскажешь. — Как можно ещё завуалированнее сказать ей, что не её ума дело, кому я снюсь длинными одинокими ночами за стенами Иафаха, я не знал. — Твоя правда, — неохотно согласилась Меламори. — Бывает, что нельзя разболтать. А намекнуть все-таки мог. Я понятливая. Кто бы сомневался. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Я разглядывал Вершителя, украдкой им любуясь. Он в свою очередь сверлил взглядом меня. Наконец, я решил прервать так затянувшийся неловкий момент. — Так и будем молчать? — спросил я самым снисходительным тоном, чтоб ни в коем случае никто не обиделся. — Хоть бы из вежливости ответили на мои вопросы. А потом я с неизъяснимым наслаждением позволю вам обоим подвергнуть меня пыткам, если это так уж необходимо. Но сперва я бы все-таки очень хотел узнать, что именно со мной происходит. Понимание ситуации помогает упорядочить процесс мышления. — Процесс у него, видите ли, — ворчит Макс. — Что происходит, что происходит… Не притворяйся, будто не понимаешь. Я же говорил тебе, что однажды ты начнешь путешествовать между Мирами не только во сне, но и наяву — не от случая к случаю, а по собственному желанию, хоть трижды в день после еды, помнишь? Ну вот, считай, начинается понемногу, с чем тебя и поздравляю. Здравствуй, дружище. Вижу тебя — не как, а действительно наяву, подумать только! — Наконец-то. С этого обычно и начинают разговор воспитанные люди. Я позволил себе улыбнутся. Только уголками рта, только для Макса. Он заметил это, и в его пурпурных глазах заблестели тёплые искорки. Меламори ещё немного повозмущалась сокрытием от неё такой великой тайны, как судьба Вершителя и попросила меня засечь десять минут, на время, пока она будет сердиться. А Макс наконец-то удосужился представить меня хозяевам. — И так, внимание! — театрально восклицает он и делает реверанс в мою сторону. — Все здесь присутствующие имеют счастье лицезреть прекрасный и ужасающий лик самого сэра Шурфа Лонли-Локли, который, конечно, вырядился как черт знает что и не желает объяснять, с какой стати, ну да ладно, дело хозяйское. Мой прекрасный и ужасающий, это Франк и Триша, его кошка. Они хозяева «Кофейной гущи», трактира, в котором мы сейчас находимся. А трактир этот, в свою очередь, стоит не где-нибудь на отшибе мироздания, хотя, по-моему, и это тоже, а на самом краю нашего с тобой города. Города в Горах. Представляешь?.. Я только умиляюсь над этой картиной. Как же я по нему скучал. По настоящему Максу, не изменённому сном. Способному говорить, пока хватает воздуха и ещё чуть-чуть. Девушка-кошка сморозила какую-то глупость из максового репертуара обо мне. Я ответил ей на автомате, не спуская глаз с друга и даже почти не сдерживая улыбку. Мне подсунули чашку кофе. Когда я улыбнулся, Меламори удивилась. Когда я засмеялся, леди Блимм была в высшей степени офонарения. Бьюсь об заклад, что это был не только первый мой смех, но и первая моя улыбка, проскользнувшая за много лет, что мы работаем вместе. Пришлось объяснять ей, что этот чудный Город в Горах — наше с Максом чудное творение — находится почти на Тёмной Стороне, поэтому я могу вести себя не совсем так, как все привыкли. Франк налил кофе. Насколько я не люблю эту горькую жидкость, которую постоянно пьёт этот необыкновенный человек, но даже мне понравилось и даже захотелось ещё. В плату за напиток, Макс начал рассказывать историю. Про то, как он искал Хаббу Хена. Не упустив, конечно, то, что в процессе этого мы обменялись тенями. Грешные Магистры, с каким придыханием он описывал свои ощущения! Как усмирял Рыбника, как записывал мысли в тетрадь, как переживал за меня, идиота, когда я оставил на Площади Побед Гурига VII художественную композицию из обездвиженных животных, предварительно почесавшись правой рукой без защитной рукавицы, и сбежал в Мир Песчанных Пляжей. Мы потом делали так много раз в последствии, предварительно сообщив об этом Джуффину, но первый раз был особенно… Эмоциональным? Острым? Ярким? Впрочем, скорее всего, сие есть специфика первых разов. Я слушал рассказ Макса затаив дыхание, будто это не я был одним из основных действующих лиц. И когда он закончил, я даже немного расстроился, хотя прекрасно знал, что это не финал, не конец, как в любимой максовой художественной литературе, где последняя страница книги означает последний миг существования героев. Я помнил, как после встречи с Магистром Хаббой Хенном он мне в красках расписывал все прелести кардамона, после чего выудил из Щели Между Мирами пакетик с зелёными семенами, вручил мне и заговорческим тоном попросил, чтобы я не рассказывал о его подарке Джуффину. После, мы ели мною приготовленную индюшатину с данной приправой, он хвалил мою стряпню и сетовал, что не может так же… Когда все закончили восхвалять талант Макса как рассказчика, нам позволили остаться вдвоём и всё обсудить наедине, оставив в наше пользование целую вечность. Но мы молчали. Долго. Неловко. — Я скучал… — нарушил молчание Макс. — Ты обещал присниться мне, — произнёс я без укора. Просто… Ну ведь обещал же? И мне обидно немного… — Я собирался, честно! Но… Запамятовал. — Я думал, с тобой что-то случилось. Джуффин отправил на поиски тебя Меламори, но она тоже перестала выходить на связь пол дюжины дней назад. — Прости… Зато я в таких местах успел побывать, что ты и представить себе бы не смог! Хочу потом, как-нибудь, с тобой туда сходить… Есть один мир… Там неба почти не видно — такие высокие деревья! — люди живут на ветвях, а ночами играют на флейтах, от этого листья деревьев расступаются и видно заёзды на небе ярко-изумрудного цвета! А в другом почти всё сделано из металла, а сами жители — растения! Ещё есть пустынный мир. Почти как наш с пляжами, только без пляжей. Просто поле. С цветами, которые меняют свой цвет каждые пол часа, а на закате и на восходе они поют, и к ним прилетают птицы, садятся на тонкие стебельки и подпевают. А ещё я нашёл тот мир, кусочек которого мы видели с Мелифаро, помнишь, я тебе рассказывал про голую волосатую даму? Так вот, оказывается, что только вельможам позволено там ходить голыми и носить волосы на теле! Остальных бреют на лысо! Шурф… Ты чего молчишь? Тебе не нравиться? Ну не нравиться — не пойдём, делов-то! — Я тоже по тебе скучал, Макс… — тихо сказал я, немного глупо улыбаясь. Он осёкся и удивлённо на меня посмотрел. Внезапно встал, обошёл мой стул, обнял меня сзади, положил подбородок на плечо и зашептал прямо в ухо. — Так ты на меня не обижаешься? Честно-честно? Совсем-совсем? — Сэр Макс, я, по-моему, уже говорил, что не умею на тебя обижаться. И, будь добр, пожалуйста, пока меня не учи. Он засмеялся, уткнувшись любом в мой затылок. Всё встало на круги своя. Вот он Макс — живой, реальный, рядом, смеётся заливисто, звонко, искренне, как, в общем, всегда. Спало напряжение, ушло недопонимание, остались только он, я и Вечность. — Когда ты вернёшься домой? — спросил я, оборачиваясь, чтобы посмотреть ему в глаза. — Шурф… Не сейчас. — У нас с тобой целая вечность… — Я бросил взгляд на песочные часы, оставленные для нас Франком. — Дело не во времени. Я ещё не готов. Не могу вернуться, не хочу говорить почему. Не думай, что я тебе не доверяю, просто это всё слишком трудно объяснить. Но мне кажется, что надо — так. — Хорошо. — Хорошо? — он удивился. — Да. Мы слишком многое пережили вместе. Я уже привык доверять твоей интуиции. Если тебе кажется, значит так и надо. — Даже я сам в себя так не верю! — Он снова хихикнул, всплеснув руками. Так как руки его в этот момент покоились на моей груди, он на эмоциях заехал мне по носу. — А я — верю, — невозмутимо ответил я. — Ты справишься со всем, что встанет на твоём пути. Если захочешь, конечно. — А если я попрошу, ты мне поможешь? — Всё, что в моих силах и даже чуть-чуть больше. Что именно тебе надо? — Просто приходи сюда почаще. Я буду пока жить тут. Но мне здесь не хватает моральной поддержки. И мне очень не хватает тебя. — А как же Меламори? — Это всё не то. Мне нужен ты. Я усмехнулся про себя. Это… Приятно. Кто бы спорил, что я ему нужен, но догадываться это одно, а слышать — совершенно другое. Я откинул голову назад на его плечо и заглянул в глаза моему наваждению, наклонившемуся сверху. Он испытующе смотрел и ждал моего вердикта. Будто бы не знает, я не могу ему отказать! — Как ты видишь, теперь я Великий Магистр, благостный и единственный… — медленно начал я, обводя пальцем голубую окантовку на рукаве. — Само собой, забот не в проворот, бумаги, писанина, бюрократия… — Вершитель разочаровано опустил взгляд. — Думаю, будет не лишним время от времени отвлекаться от этой кутерьмы, заходя к вам с Франком на чашечку чая. Правда? — Шурф! Ты лучший! И, кстати, ты обещал объяснить, как же так вышло, что тебя нарядили как Нуфлина, не к ночи будь он помянут, и посадили за бумаги!..***
— Господин Великий Магистр! Сэр Лонли-Локли, вы просили никого не пускать, но, как мне кажется, это экстренный случай. Я оторвался от бумаг и поднял взгляд на нарушителя спокойствия. Младший Магистр, дежуривший сегодня у Явного Входа был растерян, напуган и немного смущён. Нда… За такую панораму на его лице я готов простить ему вмешательство в рабочий процесс и даже, возможно, выслушать его, не читая отрывки из Кодекса Хрембера, гласящие о запрете пыток над людьми. Иначе я не могу обозвать то, что на меня взвалили. В этот день я должен за двадцать два часа сделать столько, что, по-хорошему, должен за тридцать пять, чтобы завтра вечером нагрянуть в Город в Горах с потрясающей новостью: я знаю, как вернуть Макса обратно! Так же, как Джуффин прятал меня от злобных Магистров Ордена Ледяной Руки! Просто напоить его моей кровью и отвести на Тёмную сторону — всего делов-то! — Я внимательно вас слушаю, сэр Кирим. Что же вы посчитали экстренным случаем? — Там леди… — И почему вы не отправили её к леди Ханемер? — Так я отправлял… Она требует вашей аудиенции. Она говорит, что город Кеттари внезапно исчез с лица земли! Грешные Магистры! Кеттари! При каждом упоминании этого удивительного клочка вселенной, у меня, возможно, начинался бы нервный тик, а лицо расплывалось в блаженной улыбке, если бы я не представлял собой образец выдержки и самообладания. Вот и в этот раз обошлось. Но знать, что меня можно зацепить упоминанием этого городка может только один человек… Я пулей вылетел из кабинета в приёмную, чуть не сшибив дежурного Магистра. В кресле начала устраиваться мадам довольно странной внешности, а именно с чересчур моршинистым лицом, на котором явственно читались две фразы: «внимайте и трепещите, я открою вам все тайны вселенной» и «сейчас как укушу!» Это выражение мне было давно знакомо. Так же, как и манера сидеть, закинув ногу на ногу, что обычной старушке далось бы ой как непросто. Сложив эти факты, я пришёл к выводу, что передо мной… Да нет, быть не может… Или может?! В момент просветления, что вот он, сидит в двух шагах от меня, ехидно ухмыляется и ждёт… А чего он собственно, ждёт от своего маскарада? Ладно, Магистры с ним, пусть ухмыляется. Я всё же отвернулся, чтобы скрыть отчаянно округлившиеся удивлённые глаза, и, подавляя смех (от облегчения, радости и несуразности данной сцены одновременно), невозмутимо поприветствовал его. Так, чтобы одновременно поддержать и разрушить тот спектакль, что он здесь разыграл. — Неважно выглядишь, леди Мерилин, — он удивился и хохотнул. — Не выспалась, наверное? Или съела что-то не то? Не бережешь ты себя. Дежурный Магистр наконец вышел из ступора и убежал вниз, а я подхватил своего загульного друга за руку и потащил к себе в кабинет. — Ты меня натурально убиваешь, сэр Макс, — сказал я, запирая за нами дверь. Быстро оглядев бардак, который нормальные люди назовут «рабочий беспорядок», я приметил миску чёрствых печений, которую украл у Мелифаро… Ох, страшно вспомнить когда. Теперь они лежат здесь чисто в качестве украшения, и ни один нормальный человек, в том числе и я, не мог позволить себе полакомиться этой чёрствой рухлядью в кабинете самого (!) Великого Магистра. Тем не менее, Макс мисочку заприметил и явно положил глаз на её содержимое, а я поклялся себе, что ни за что не стану предупреждать его о неблагоприятности исхода от его намерений. — Ты меня тоже, — он вызывающе вскинул бровь и уселся в кресло. — Мог бы милосердно прикинуться, что не сразу узнал. Представляешь, как я старался? — Плохо старался. Никуда не годится. Достаточно одного взгляда, чтобы вывести тебя на чистую воду. — Я заметил, что Макс насупился и будто бы собрался обижаться, поэтому поспешил исправить положение. — Впрочем, справедливости ради следует признать, что моих дежурных ты все-таки провел. А они — люди довольно опытные. Спектакли с переодеваниями нам тут чуть не через день устраивают. Следовательно, твой маскарад вполне удался, и я зря придираюсь. — Как всегда, — усмехнулся он. — Ничего страшного, меня это даже успокаивает. В тот день, когда ты наконец перестанешь придираться, я заподозрю, что попал в рай. И начну нервничать. — Насколько я помню, согласно причудливой мифологии, к цитатам из которой ты прибегаешь несколько чаще, чем допускает мое старомодное представление о безупречном стиле, в «рай» попадают только после смерти? Тогда никакого рая. Даже и не мечтай. С твоим талантом рано или поздно получать желаемое подобные мечты до добра не доведут. Я действительно испугался, как бы не было стыдно это признавать. Страх за жизнь Макса — один из немногих, на которые я обращаю внимание. Даже за свою шкуру я так не переживаю, как за его. О загробной жизни он мечтать начал! Вон чего удумал! — Вообще-то до сих пор я и не мечтал, — стыдливо признался он, но затем ехидно улыбнулся. — Но теперь вполне могу начать. Просто из чувства противоречия. Ты меня знаешь. — Ты не учитываешь, что ситуация кардинально изменилась, — надменно ответствовал я, возвышаясь над ним через стол. — Причем не в твою пользу. Нынче я любой запрет могу закрепить законодательно. Все предложенные мной поправки к Кодексу Хрембера до сих пор принимались без обсуждений, и я не вижу причин для изменения этой тенденции в дальнейшем. И если завтра в Кодексе появится новая статья, запрещающая гражданам Соединенного Королевства мечтать о рае, никто и бровью не поведет. Разве что попросят разъяснить значение термина отдельным развернутым комментарием. И я, разумеется, не поленюсь это сделать. После чего каждая мечта о рае обернется для тебя тремя годами в Холоми, сэр Макс. Или даже десятью, целее будешь. — Шантаж, запугивание и угрозы, — сказал Вершитель, мечтательно закатив глаза. — Как же я соскучился по такому скверному обращению! Все-таки ты до изумления злой колдун. Не хуже мятежных Магистров. — Ну, строго говоря, я и есть один из них. «Ну, а что я могу поделать, если это так?» — явно читалось на моём лице. Поэтому немиловидная старушка, а по совместительству мой лучший друг захохотала и махнула на меня рукой. — Совершенно невозможно серьезно с тобой говорить! — В твоих устах это очень высокая оценка. Даже не чаял ее заслужить, — церемонно ответствовал я. — Тем не менее вынужден тебя разочаровать. Говорить со мной серьезно все еще можно. А время от времени, к сожалению, даже необходимо. Но я работаю над собой. Еще пара дюжин лет, и с этим недостатком будет покончено. И наконец улыбнулся, давая понять, что спектакль завершился, и теперь мы можем поговорить, как друзья, которые встретились дома впервые за много лет…