Падшая

Все всегда начинается с ромашкового поля у Белой Башни. Все всегда с него начинается… Роман всегда стоит среди свежих белых цветов, как парализованный, не в силах пошевелиться. В этом и были основные минусы его снов — он почти никогда не мог контролировать свои действия. Даже банально закрыть глаза, чтобы не видеть происходящего, было чем-то нереальным в мире его пакостных сновидений. Но в этот раз все казалось не таким ужасным, как раньше. Да, он все так же глупо пялился на Башню, словно ожидая, что она превратится в гигантский пончик или типа того. И даже ромашки, которые обычно раскачивались взад-вперед от порывов ветра, теперь шатались влево-вправо, приятно щекоча его ноги. Стоп, он что, босой?! Жуть какая, там ведь наверняка полно мерзких букашек… Гадость, нужно записать: «Никогда больше не сниться самому себе босым». Ветер сегодня не такой холодный, как обычно. Скорее, слегка теплый, но приятно холодящий кожу. Он не превращал его и без того растрепанные волосы в воронье гнездо, а нежно игрался с ними, как будто запуская в них свои прохладные тонкие пальцы с едва заметными ноготками и массируя ноющие виски. Хотя, стоп… Разве это был ветер? Роман развернулся. Ничего себе, он свободно двигается! Такой эффект оказывает литр виски на его сны? Надо бы запомнить, отличное средство. Позади него бушевал вовсе не дивный летний ветерок, который воспевают в своем псевдотворчестве нынешние поп-певицы. Это были спокойные и нежные руки самого светлого человека, которого когда-либо видел Годфри. Ей, похоже, было весело нарушать порядок на его голове, оттого она широко улыбалась, обнажая чуть кривоватые зубки. Она как будто была одновременно и маленьким ребенком, и мудрейшим старцем. Могла преспокойно дергать его за свисающие пряди и звонко смеяться невпопад, а могла вытащить человека из петли одним своим словом. Ингер (или Ангел, как больше нравилось Роману) взяла его остро очерченное лицо в холодные ладони и как-то придирчиво осмотрела. Отметила четкие ровные скулы и плавный контур приоткрытых губ; огромные глаза, которые смотрели на нее с искренним непониманием и нежеланием понимать. — Ты плохо спишь, — сказала она, медленно и невесомо проводя пальцем по практически фиолетовому синяку под глазом. — Почему? — Потому что ветер здесь всегда северный, — поежился парень, заметив, что последнее дуновение было каким-то уж слишком холодным. По коже пробежали мурашки, захотелось ссутулиться и накрыться с головой одеялом. Конечно, черта с два тут поспишь! — Так что же ты не сказал раньше?! — возмутилась Ангел. Роман только-только хотел сказать: «А что бы ты сделала?». Но не смог выдавить из себя ни слова. Девушка ловко привстала на носочки и обняла его за шею, практически повиснув на нем. Да уж, любила она это дело. Хотя, было вообще удивительно, что она дотянулась до него — уж больно заметной была их разница в росте. Ингер была по плечо невысокому Питеру, а значит, Роману она упиралась куда-то в грудь. От ее вечно холодных рук с выпуклыми сине-зелеными венами исходило что-то странное. Точнее, любой другой человек сказал бы, что это тепло. Но не Годфри. Он попросту не знал, что именно это чувство и называется теплом. Что когда люди говорят, мол, им тепло, они чувствуют себя так, словно их с головой погрузили в легчайшие облака сахарной ваты, что до краев напитали вскипевшим сахарным сиропом. Несмотря на то, что этот сон подарил ему возможность двигаться, он все еще стоял как вкопанный, лишь спустя полминуты догадавшись, что было бы неплохо подхватить уже сползающую Ингер. Но девушка разъединила руки и снова полностью стала на стопу, возвращаясь к своему прежнему положению и глядя ему ровно в среднюю пару рёбер. Роман невольно усмехнулся и поправил ее белые мягкие волосы — очень уж комично она смотрелась на фоне него, высокого и широкоплечего. А его длинные пальцы, тонущие в серебристых локонах, выглядели даже как-то угрожающе. По сути, все, что было размерами больше ее ладони, рядом с ней выглядело небезопасно. — Я хочу сделать что-то странное, — поделился Роман, позволяя Ингер облокотиться о дерево и наклоняясь к ней поближе. — Это нормально — делать что-то странное, — пожала плечами девушка.– Только психи делают все как надо. Потому что их заставляют. Годфри обожал ее. Все ее слова и каждую мысль, которую она как будто кокетливо накручивала на палец полупрозрачной платиновой лентой. Ее сияющую изнутри молочную кожу и светящиеся извне любовью к миру волосы, которые хотелось беспрестанно заплетать и расплетать снова. Хотя, он не умел заплетать. Но научился бы. Она часто закусывала губы. На нижней, ближе к левому уголку, была небольшая ранка, словно она слишком сильно ее прикусила. Они были розовыми и почти всегда приоткрытыми, будто каждую следующую секунду она готовилась сказать что-то, способное сразить окружающих навзничь. Их Роман рассматривал внимательнее всего, запоминая каждую трещинку. Он неосознанно прикоснулся к нижней своим тонким и длинным пальцем, будто открывая ее рот еще на немного шире. Почувствовав, как под его прикосновением пульсирует та самая ранка, его посетило самое странное желание, которое только могло появиться в данной ситуации. Он целовал очень грубо. Всегда и всех. Кусал за губы черлидерш и засасывал их до боли. Но не сейчас. Нельзя было даже прикоснуться не под тем углом к этим нежнейшим розовым лепесточкам — так себя убедил Роман. Потому он крайне несмело коснулся их своими губами, даже не смыкая их до конца. Странно, но Ингер даже не шелохнулась, не дернулась, не попыталась его оттолкнуть. Наоборот, снова обвила тонкими ручками его шею и приподнялась на цыпочки. «Кто-то вообще понимает, что я делаю?» — про себя спросил парень, абсолютно не представляя, каким образом в его голове появилась мысль поцеловать ее. Подумать ведь только: поцеловать девчушку, которую он знает от силы пару часов, да еще и настолько нежно! Будто бы в нем действительно впервые в жизни говорило не желание, а… Что-то выше. Так что тогда? «Мне-то откуда знать, что это?» — отмахнулся от своих же мыслей Роман, продолжив наслаждаться нежнейшим яблочным вкусом (никак иначе охарактеризовать ее вкус не представлялось возможным). Как вдруг Ингер резко прикусила губу и ему пришлось открыть, а затем и вовсе распахнуть прежде закрытые глаза от накатившей волны шока и отвращения. «А ты что делаешь здесь?! Это же мое гребаный сон!». Питера абсолютно не интересовало, чей это был сон и имел ли он вообще право заявляться сюда без спросу. Тем не менее, Роман снова почувствовал, как нечто отобрало у него возможность даже отвернуться, чтобы не видеть происходящего далее. — Мое, Годфри, — произнес тот размеренно, заламывая руки сопротивляющейся Ингер за спину и наклоняя ее на девяносто градусов перед собой. — Обозначает «мое». И только я имею право делать с ней то, что пожелаю. Ромашковое поле буквально за секунду полыхнуло. Полчища свежих цветов загорелись подобно сухому хворосту, обжигая его босые ступни и заставляя чувствовать, как кожа медленно слазит со вмиг обожженных конечностей. Солнце зашло за пылающий горизонт и дичайший северный ветер снова подул со всей силы, раздувая пожар с неумолимой скоростью. Ингер кричала. Кричала, пытаясь вырваться из цепких волчьих лап, которые сорвали с нее одежду и не давали прикрыться. Обрывая когтями ее белые волосы, они нещадно швыряли их в огонь, от чего девушка вопила еще громче, будто чувствовала, как они горят. Хуже всего было неустанно наблюдать за тем, как полуволчья морда жадно облизывает ее плечи и шею своим языком, впивается пастью в бледное тело, царапает его до рваных ран своими грязными когтями. Руманчек, наполовину трансформировавшись, с хохотом несравнимого удовольствия прижимал израненное тело к стволу едва не упавшего сгоревшего дерева, врываясь в него со всей своей злобой, на которую могла быть способна лишь целая стая голодных волков. «Пожалуйста, хватит, дай мне проснуться!» — хотел закричать Роман, но не мог. Не мог пошевелить ни одним мускулом на теле. Он оставался неподвижным, с каменным лицом и невозмутимым взглядом. Как и всегда он делал, когда на его глазах происходило страшное. Он не имел права бояться. Он должен был досмотреть сон до конца.

***

«Да чтоб еще раз я пил эту бл*дскую жижу!» — пронеслось в голове у бедняги в который раз после того, как выпитый вчера виски прекратил мучить его желудок и горло кислыми едкими спазмами. Он чувствовал себя до того жутко, что едва смог уползти на четвереньках от нелицеприятной лужи, дабы не упасть снова и не угодить в нее лицом. Прохожие совершенно не узнавали в опухшем и грязном пьянице Романа Годфри, который впервые за долгое время был готов попросить кого-то о помощи. Однако, язык его абсолютно не слушался, и любое его движение провоцировало очередной рвотный рефлекс. «Из наблюдений юного алкоголика: смесь аддерола с литром виски и парой шотов — нехорошая штука» — записал в воображаемый дневник парень, все еще предпринимая отчаянную попытку встать. К сожалению, справиться с этой нелегкой задачей в одиночку оказалось практически невозможно. А проходящие мимо люди так и оставались проходящими мимо людьми. Никто даже не додумался подойти и спросить у пьянчуги, в котором с трудом можно было узнать члена самого влиятельного семейства в городе, все ли с ним в порядке. Все спешили по своим делам, а кому-то было просто лень. Кого-то отталкивал резкий запах спирта, доносящийся от него, кто-то просто брезговал. Кто-то боялся, что тот словит белую горячку да начнет агрессивничать. Короче говоря, не зря Роман сравнивал людей в Хэмлок Гроув со страусами, ведь чуть что — те сразу прятали головы в песок. Ну, или в асфальт, ибо песка в городе было маловато. Тем временем, по влажным тротуарам стучала пара невысоких каблучков и шаркали резиновые подошвы тяжелых ботинок. Семейство местных (и не очень) цыган в неполном своем составе прогулочным шагом направлялось вдоль узких улиц к школе, о чем-то весело и оживленно беседуя. Некоторые знакомые Питера даже оборачивались, проходя мимо них, ведь это было что-то на уровне анекдота — увидеть Руманчека в семь утра без такого выражения лица, будто он готов прямо сейчас взорвать целый мир. К тому же, всем было дико любопытно, что там за красотка шагает рядом с ним и сколько же он заплатил ей за сопровождение. «Да я вас умоляю, она бы ни за что не повелась на него» — только и доносилось от одношкольников. — «Сами посмотрите — она идеальная, а он, как всегда, — нечесаный асоциальный волчонок». Это веселило обоих. Ингер тихо посмеивалась себе под нос, когда слышала очередную подобную фразу от его одноклассников, что быстрым шагом обходили их и едва не сворачивали головы, в надежде незаметно рассмотреть их. Это порой раздражало парня, ему будто бы в принципе не нравилось, что на его сестру кто-то смотрит. Но так как девушка даже не обращала на это внимания, он пришел к выводу, что это совсем не странно и вполне ожидаемо. Ведь она по праву могла считаться самой неземной туристкой, когда-либо появлявшейся в городе. Немудрено, что ей вслед оборачиваются даже девушки. — Так вот, когда мы все-таки дошли… — рассказывал что-то Питер, как вдруг улыбка сползла с лица сестры. Та внимательно уставилась в узкий проулок между домами, который заканчивался тупиком, и изучающим взглядом смерила «отдыхающего» там пьяницу. — Это разве не твой друг? — она перебила брата и указала пальцем на тело, которое действительно отдаленно напоминало статного и солидного Романа Годфри. Питер отвлекся и тоже присмотрелся. Спустя секунду он закатил глаза и с тихим «твою мать» перешел вместе с Ингер через дорогу, в развалку приближаясь к Роману. — Салют трезвенникам, — как можно более елейно проговорил он, убирая с бледного лица товарища растрепанные влажные волосы. — А я-то думаю, чего ты вчера так рано ушел в оффлайн… Роман что-то невнятно промычал, щурясь от яркого дневного света и очень старательно фокусируя взгляд на двух фигурах, что опустились рядом с ним на корточки. — Дай угадаю: тебе бы сейчас водички, да? Холодненькой такой, минеральненькой… — А есть? — воодушевленно (насколько это вообще было возможным для человека с жесточайшим похмельем) спросил парень, наконец, узнав Питера по голосу. — Нет, — с самой искренней и доброжелательной улыбкой ответил тот, помогая Годфри привстать и опереться на локти. — Господи, это что ж я вчера… — хотел было сказать он, но решив, что лучше не вспоминать, что ж он вчера пил, осекся. Его плавающий взгляд огромных светлых глаз с покрасневшим белком, наконец, худо-бедно сфокусировался. Первое, что он увидел, — это то, с какой насмешкой смотрит на него Питер, и как опасливо из-за его спины выглядывает беловолосый ангелочек. — Ох, солнышко, и ты тут, — Роман постарался придать голосу как можно более будничный тон, но что-то определенно пошло не так примерно после слога «ныш». Выговорить целое предложение оказалось не так-то просто! — Зачем ты пил? — как-то испуганно спросило «солнышко», хмуря свои темные широкие брови. Боже, как же ему нравилось это сочетание светлых волос и по-цыгански черных бровей, которые всегда как-то смешно двигались, пока она разговаривала. — Просто так, — пожал плечами Роман, не совсем понимая, к чему такой обеспокоенный тон. — Люди никогда не пьют просто так, еще и настолько много, — со странным тревожным сочувствием в голосе сказала Ингер, глядя ему прямо в глаза. — Это ты уж слишком сложные вопросы ему задаешь, милая, — усмехнулся Питер, помогая товарищу окончательно встать на ноги и опереться о стену. — Он и трезвым-то на такое не ответил бы. — Слышишь, ты… — хотел возмутиться Годфри, но понял, что сейчас было не время проявлять какие-либо эмоции, так как это было слишком сложно. — Господи, как мне добраться домой? — Я сейчас вызову тебе такси, — равнодушно ответил Руманчек, уже привыкший к тому, что каждый четверг и пятницу Роман путал стаканы с водой и водкой. Хотя даже он заметил, что в этот раз друг напился больше, чем обычно. Никогда ранее он не позволял себе вот так валяться в луже на асфальте и не доходил до такой кондиции. А тут… Неужто ему стало настолько все равно? — Угу, а домой меня кто занесет? Тоже таксист? — задал вполне логичный вопрос парень, который и впрямь не мог идти. Один шаг вперед был равен трем шагам назад, да еще и косым, а иногда накрест. — Тоже верно, — задумался Питер, поглядывая то на Ингер, что пыталась хоть как-то придерживать сползающего малолетнего алкоголика, то на самого алкоголика, которому однозначно требовалась чья-то помощь. — Я могу поехать и позаботиться о нем, — было очевидно, что рано или поздно девушка предложила бы именно этот вариант событий. Руманчек нахмурился, будто оценивая, какой ущерб сестренке может нанести Роман, который был не в состоянии даже стоять. «Да что такого?» — уговаривал он себя, параллельно разговаривая с оператором такси. — «Что он сделает, если не может сейчас даже говорить внятно?». — Хорошо, — не без доли сомнения в тоне произнес парень, подхватывая Годфри, который начал стремительно оседать на тротуар. — Тогда ближе к двум я тоже подъеду. Мне сегодня позарез нужно сдать эту бесовщину, иначе меня попрут из школы. — Иди-иди, — охотно закивал головой Роман, от чего земля под ногами тоже «закивала». — Ты все равно только раздражаешь меня, когда я пьяный. — Ангел, — Питер обратился к сестре, глядя на нее как-то требовательно. Та послушно отошла, оставляя друзей наедине. — Слушай, Роман… — начал было тот, но товарищ перебил его: — Можешь не переживать, я не трону твой цветочек, — пообещал он, поджимая губы. — Даже пальцем к ней не прикасайся, — абсолютно серьезно попросил парень. — Роман, прошу тебя… Только не она. Слышишь? Кто угодно, но ее не трогай. — Да чего ты это… Ну… — даже будучи нетрезвым, Годфри замечал в его просьбе что-то странное. Какой-то угрожающий и нездоровый огонек промелькнул под припухшими от недосыпа веками и даже, казалось, корни длинных волос встали дыбом. С чего он так сильно переживает? Нет, несомненно, Роман тоже волновался бы, если б отправил Шелли или Литу в компании с каким-то пьяным чудаком из старшей школы к нему домой. Но у него было, как минимум, четыре аргумента в свою пользу: аддерол, виски, шоты и уважение. Если даже первые три не давали никакой гарантии, что у парня не откроется второе дыхание и он не станет приставать к Богровых, то уважение к Питеру, как к другу, значило куда больше. Да, его удивляло настолько сильное недоверие к нему в этой ситуации, и даже немного возмущало. Но несмотря на свою реакцию и восприятие, Роман ни за что не пошел бы наперекор его просьбе. Тем более, такой простой и очевидной. С проспекта послышался сигнал автомобиля, к ним несмело подошла Ингер: — Такси уже здесь. Питер, я еще не меняла валюту. Я не оплачу, займи, — попросила она, но тут же была удостоена снисходительной улыбкой брата и какой-то нелепой насмешкой его товарища. — Малыш, ну что же у тебя с памятью? — ох, как же она ненавидела, когда с ней общались подобным образом. — Ты забыла мою фамилию? Забыла, кто я такой? — Даже не знала, — по-своему холодно и равнодушно ответила девушка, улыбаясь уголком губ на манер «ты ничего не сделаешь мне, даже если я засуну тебе скалку в задницу, ведь я милая». — Он действительно сам оплатит, Ангел, — успокоил ее Питер, понимая, что Роман физически не мог вчера пропить все свои деньги на карте. — Езжайте. Я буду к двум.

***

Ингер была настолько заинтересована мелочными веселыми деталями мелькающих мимо домов и скверов, что ее не раздражало даже пьяное ворчание Романа. Тот сетовал на плохую экологию, на ужасный виски, на противную музыку в машине у таксиста, который ко всему прочему еще и не говорил по-английски, что выводило его из себя. А невозмутимой сестре Руманчека было настолько побоку, что Годфри на секунду стало неловко вываливать весь поток своего высокоградусного нытья на этот белоснежный комочек лунного света. Нет, Ингер не была одета в белое, напротив, изменила любимому цвету и надела черный облегающий комбинезон с джинсовой курткой. Но свет, будто исходящий от кончиков ее волос, был однозначно самым ярким и чистым во всей Вселенной. Черт его знает, видел это только пьяный Роман или каждый, в поле чьего зрения появлялась эта хрупкая девушка! Но что-то сияющее однозначно очень часто билось в ее груди, пульсируя и отражаясь от солнца. Парень и правда без проблем расплатился с таксистом. Правда, беларускими рублями, которые вчера ему отлистал проигравший в покер алкоголик. Да и сумма, если ее конвертировать, была там значительно больше, чем та, которую насчитал счетчик. Однако побочным эффектов Годфриевского похмелья всегда был симптом под названием «бей посуду — я плачу!». Потому отговаривать Романа было бессмысленно. К тому же, вряд ли самая обеспеченная семья в городе ушла бы в минус после потери сотни долларов. Парень все равно истратил бы их на психотропы. Если раньше восторженный взгляд Ингер вызывали всякие деревца, цветочки и умилительные старушки, то теперь она с распахнутыми глазами осматривала каждый сантиметр дома, где, похоже, обитал малолетний гуляка. Немного стесняясь, она все же иногда проводила тонкими пальцами по шершавому фарфору старинных китайских ваз и мазкам масляных красок на картинах, где была изображена какая-то незнакомая ей темноволосая женщина. Она никогда прежде не видела такой роскоши вживую и уж тем более не прикасалась к ней своими руками. — Кто это? И где ты был? — раздался сзади какой-то механический железный голос, будто это говорил бесчувственный робот. Ингер резко обернулась и застыла на месте, поворачивая голову к Роману. Неестественно высокая брюнетка с длинной челкой, что закрывала половину ее бледного лица, стояла у лестницы и держала в руках свой телефон. Похоже, эта фраза прозвучала как раз из его динамика механическим лязгом голосового набора. Девушка испуганно смотрела на Ингер и требовательно на Романа. Последний предпочел сначала осушить добротный графин холодной воды, прежде чем спокойно приобнять Богровых за плечи (скорее, с целью опереться) и с кривоватой улыбкой представить ее незнакомке. — Шелли, твой братец — самая последняя мразь, — без какого-либо раскаяния в голосе проговорил Годфри, словно констатируя факт. — А вот Ангел — самое настоящее чудо! Сестричка Руманчека, помнишь ведь такого? — Да, — вещал голосовой набор. «Бедняга, мало того, что увидела своего непутевого братишку в таком состоянии, так еще и я тебя испугала» — с сожалением подумала девушка, оставляя не держащее равновесия тело на попечение крепкой столешницы и подходя к брюнетке поближе. — Привет, — с улыбкой поздоровалась Ингер, протягивая руку для знакомства. — Я Ингер. Но мой и твой брат называют Ангел. Ты можешь звать меня как угодно. С этими словами они обе пожали друг другу руки. Очень мило и по-девчачьи. В этот момент щеки Шелли буквально полыхнули светло-голубым огоньком, шустро спрятавшимся под ее кожей. Девчушка смутилась и не смогла утаить одной из своих главных особенностей от сестры Питера. Видя, что ее это немало расстроило, Ингер тут же спохватилась и тихонько восхитилась: — Вот это да! До чего круто! Везёт же некоторым, такое великолепное сияние кожи. А мне вот приходится тратить кучу денег на всякие сыворотки и хайлайтеры… Это располагало к девушке. Самым приятным для Шелли было то, что Ангел и в самом деле не врала. Ей действительно нравилось то, что сейчас снова потихоньку искрилось на ее бледных щеках. Сложно было найти вообще хоть что-то, что не нравилось бы этому комочку света. — А твой рост — это ведь просто сказка! — продолжала она без толики лести. — Я когда-то хотела пойти в моделинг, но мне сказали, что я, в прямом смысле, не доросла. И не дорасту. А тебя всякие Dolce&Gabbana и Philipp Plein должны с руками отрывать! Обернувшись к Роману, который уже буквально ложился на столешницу, она заметила, что даже сквозь пелену полного непонимания происходящего он отметил для себя нечто такое, что заставило его свести брови на переносице от раздумий. То ли он подсчитывал, сколько грамм кокаина ему нужно было сейчас принять, дабы привести мозги в мнимый порядок, то ли вспоминал дорогу до своей спальни. — Ладно, я отведу Романа в его комнату, Шелли, — с сочувствующей улыбкой произнесла девушка, снова подходя к подопечному. — Иначе он объявит этот несчастный столик своей кроватью и уснет прямо здесь. — Хорошо, — снова металлический скрип из динамиков и несмелая улыбка странной высокой девочки. Шелли уступила двоим дорогу и отошла куда-то в столовую, а Ингер теперь предстояла нелегкая задача — заставить ее брата шагать по ступенькам, которые однозначно двоились, если не троились, в его глазах. Однако Роман на удивление послушно поднялся на второй этаж и даже вспомнил маршрут, который вел прямо к его кровати. Немудрено, ведь, будем откровенны, водить нетрезвых девчонок в таком же нетрезвом состоянии в эту святую святых стало его хобби. Он инстинктивно нашел руками скомканное одеяло и, скинув ботинки на пушистый бежевый ковер, накрылся с головой, оставив Ингер в полном одиночестве. Ему не было бы стыдно за это даже перед обычной девчонкой, для которой остаться без чьей-либо компании стало бы непереносимой пыткой. Но вот за Богровых он не переживал от слова «совсем». Уж она-то найдет, чем себя занять на ближайшие… М-м-м, много часов. И что смутило Романа во время их разговора с Шелли? Почему Питер так переживал, отправляя ее с другом? Чем занимается их семья и почему бедняга Шел совсем не разговаривает? От чего у нее перебинтованы руки и что за странное свечение? Ох, как же много вопросов роилось в светловолосой голове. Но ничего, она обязательно найдет ответы. Она всегда занималась тем, что находила ответы на всякие странные вопросы. Тем более, что на первый парень только что сам его произнес: — Шелли никогда ни на кого так не реагировала, — пробормотал он, не открывая глаз. — Ты особенная. — Спи, Роман, — попросила Ингер, осторожно поглаживая его по волосам. — Пожалуйста. Ну, как возможно ее ослушаться? Только не чертово ромашковое поле… Только не оно, пожалуйста!