Ангельская милонга

Азирафель и правда пристально следил за своим демоном, чтобы не сделать ему слишком неприятно своими откровениями и переключить его внимание на что-то другое, если понадобится. Из всех событий неслучившегося Конца Света Азирафеля больше всего поразили не Небеса и Ад, и даже не храбрость человеческих детей. Самым ошарашивающим открытием стало то, насколько, оказывается, демон умеет бояться. Каждый раз, когда они друг другу говорили какие-то слова, которые означали примерно ничего, кроме болезненно сильных эмоций, ангел пытался понять своего демона. Снова и снова смотрел на него, искал знакомые черты эфирной сущности Кроули, но каждый раз пристальный взор ангела разбивался о серо-стальной панцирь из паники. Животного ужаса, который, по логике вещей, демону не может быть присущ. Но он был. И если ангел задерживал на нем взгляд, у него самого мысли тоже начинали путаться и он начинал слишком сильно бояться. Но позволить себе так бояться он не мог, потому что Кроули в таком состоянии совсем ничего не соображал. Даже эти свои чудесные метафорические выражения по часу припоминал. Сквозь панику Кроули было не видно и совсем ничего про него было непонятно. Почему он боится, из-за чего? И как его успокоить? Поэтому ангел очень долго и очень глупо думал, что Кроули боится за себя. Паникует перед лицом наказания. Даже когда демон внезапно посреди ужасно тяжелого разговора позвал Азирафеля удирать вместе к звездам, тот не понял, о чем была эта просьба. Подумал, что Кроули будет просто скучно там одному, вот он и решил взять ангела в попутчики. И еще всякое подумал, что теперь даже припоминать неприятно. Но Азирафель никак не мог полететь с ним. Потому что Кроули выбрал очень правильный способ соблазнить своего ангела противостоять Антихристу и Великому Замыслу. И с той самой ночи, когда родился Адам, Азирафель постоянно думал о семи миллиардах человек и обо всех остальных живых и не очень существах. Вообще-то ему даже окаменелые кости динозавров было жалко, хоть они и были поддельными. Конечно же, он не мог их бросить. Зато за Кроули — не переживал, особенно после предложения убегать вместе. Ангелу стало ясно, что тот в любом случае вовремя сбежит и все у него будет хорошо. А вот людям сбегать было некуда, даже космонавтам на орбите. Он начал переживать за Кроули только когда узнал, что об их отношениях стало известно и Аду, и Небесам. Это и вправду было опасно. Не просто потерять Антихриста, а вступить в сговор с ангелом — за такое адское начальство точно сделало бы с Кроули что-то нехорошее. Но тот обо всем этом ангелу не рассказал, а потом в очередной раз от него убежал, так что Азирафель попытался выполнить свой дурацкий план — попытаться дозваться Господа. Мог бы и сразу понять, что Она не станет вмешиваться в кульминацию Игры, которую придумала, может быть, вместе с Первым Словом. Сейчас Азирафель готов был обругать себя последними словами за то, что начал понимать так медленно и так поздно. Только после своего развоплощения. Он вернулся на Землю и приготовился долго искать Кроули среди других сущностей. Пробиваться через его панику, к которой даже почти привык. Однако неожиданно это оказалось очень легко. Потому что никакой паники не было. Была глубокая неизбывная печаль. И то самое, красивое, что ангел увидел так ясно в Кроули в тысяча девятьсот сорок первом. Это его защищал панцирь из паники, потому что оно не могло вынести того… что случилось. Когда Кроули подумал, будто потерял Азирафеля, панцирь исчез, а оно… то, что умело так очаровывающе сиять, заплакало вовне. И ангел потом уже догадался, что оно на самом деле плакало внутри весь день, который так и не стал Последним Днем Земли. Плакало из-за ангела, потому что боялось его потерять. А еще панцирь становился сильнее, когда ангел пытался объясниться. Сияющее и плачущее нечто очень пугалось Азирафеля, если он пытался говорить с ним напрямую. Оно не верило словам. Точнее, панцирь не давал. Слова застревали в шипах на панцире, и ангел даже предполагать боялся, в каком виде они доходили до Кроули. Если доходили вообще. И что самое противное, Азирафель сам пугался слишком сильно. Эти шипы не только от слов защищали, они ранили самого ангела, и он боялся даже шаг навстречу сделать. До слез боялся, хотя при Кроули так и не заплакал ни разу. Несмотря на то, что хотел в тот, Последний день, не раз. Это тот самый панцирь так ужасно требовал убить ребенка, потому что… Потому что Кроули не мог убить ребенка. Потому что если бы он это сделал, панцирь обернулся бы своими шипами вовнутрь и уничтожил ангела, которым Кроули так давно перестал быть. Панцирь был очень страшный, он пугал Азирафеля до сих пор. Он был нужен, чтобы защищаться от Господа и от ангелов. Ото всех ангелов, и от Азирафеля, и от… него тоже. Ради него Азирафель был готов на что угодно, даже взять в руки оружие. Спасибо Господу, что не позволила его применить. Иначе — Азирафель чувствовал — он и сам отрастил бы поверх своей сути что-то подобное. Но ради него… Ради Кроули Азирафель был готов спуститься в Ад во всех смыслах. И ради его внутреннего ангела. Да, именно так называл теперь ангел это. То, что любило и сияло, и плакало. Плакало тем сильнее, чем ближе подходил ангел, потому что боялось причинить ему боль шипами, которыми не умело управлять. И заходилось в рыданиях, когда он уходил, потому что... потому что он уходил! Оно было таким прекрасным и таким хрупким, как все прекрасное. Ангел внутренне умирал от сострадания к нему... К этому. Оно было таким же, как у него самого. Потому ангел так глупо и так долго не замечал его. Смотрел на демона, видел тепло и свет и уверенно повторял себе, что все правильно. Он же любит демона, вот его и охватывает это чувство рядом с ним. И свет у ангела тоже есть, вот он и светит… отовсюду. Но все это, и тепло, и свет, было его, демона. И было таким же бесконечным и таким же огромным, как у ангела, и одновременно маленьким и уязвимым. Оно могло сиять, но ему было слишком страшно. Ему было так же плохо от их ссоры в Сент-Джеймс парке, как и Азирафелю — он был в этом полностью уверен. И это оно так искренне радовалось земным чудесам Мадагаскара тогда, в пятьдесят втором, вдруг пришло понимание к ангелу. Радовалось Творению и прославляло его, вот что Азирафель тогда видел в Кроули и в его удивительной и неожиданной улыбке. Как оно робко сияет вовне — то, что обычно испуганно скрыто внутри. Спасибо Господу и лягушке-помидору, что Азирафель смог в тот день узреть мгновение чуда. Ему вдруг нестерпимо захотелось обнять своего демона. Ангела. Но делать этого пока было нельзя. Азирафель пока мало понимал про эту часть своего демона. Как перестать ее пугать. Точно знал только, что ее, его, пугает ложь ангела, если демон умудряется ее заметить. А значит, с ним нужно быть максимально искренним и открытым, как бы это ни было сложно. Особенно важно — показывать слабость. Когда ангел слаб, демон остается с ним. Если это искренне. Поэтому Азирафель показал, как ему страшно вспоминать их ссору, и почему именно страшно — потому что знал: демону тоже будет страшно. И ангел пытался облегчить его страх. Говорил, что думал, и подробно, очень подробно отвечал на все вопросы. Формулировал свои реплики как можно точнее. Чтобы в них не было ни капли недосказанности. Сейчас, именно сейчас, он особенно боялся ляпнуть что-то не так. Как он всегда это делал в самые неподходящие моменты. Все это было очень сложно, но необходимо было продолжать — это ангел очень четко понимал. Ведь разобрался же он, в конце концов, когда именно Кроули начинает злиться, если назвать его добрым! Хотя это тоже было непросто понять. Просто Кроули отрицал не только своего внутреннего ангела, но и все свои моральные принципы целиком. Само их наличие. И стоило хотя бы намекнуть ему, что они у него есть, и намекнуть верно, попав именно в самые его сокровенные искренние взгляды, Кроули вскидывался, как раненый зверь. Очень сложно было об этом не говорить, потому что ангела все это восхищало. Перед ним стоял самый чистый ангел из всех, каких Азирафель когда-либо встречал — и отказывался признавать себя. Да, у него были черные крылья, и отчитывался он перед Адом, но это совсем не мешало ему творить настолько сияющее добро, что слепило взгляд даже Азирафелю. И ангел всерьез считал, что другие ангелы попросту не увидят Кроули, именно потому, что он умеет так слепяще сиять. «Ничего особенного ты не сделал. Просто спас мне жизнь и рассудок, и все», — повторил за своим демоном Азирафель и снова улыбнулся. Мягко и, как он надеялся, успокаивающе. Это хрупкое и светящееся напоминало ему дикого рысенка, который видел от других только зло и пинки. Его нужно было успокаивать. Долго. Прежде чем оно убедится, что никто его не ударит, а будут только гладить, и никогда против шерсти. — Я же понимаю, что тебе тоже было плохо, — сказал Азирафель, наконец подобрав нужные слова. — От того, что я сказал тогда. А я так и не извинился. Это же я думал, что ты собрался накладывать на себя руки, и это был мой долг — дружеский долг — оставаться рядом. Азирафель подошёл к прилавку и посмотрел список композиций на другой стороне пластинки. — К сорок первому мне было заметно лучше, чем тебе, — пробурчал Кроули, уставившись на граммофон. Ангел машинально кивнул — он пока этот факт себе никак не объяснил. Возможно, Кроули просто сильнее его? У ангела сначала были люди, и он держался за их души. А потом за них стало невозможно держаться, и ангел перестал, и держаться ему стало не за что. И он упал. Не совсем Упал, а просто упал духом, и выбраться сам не мог. А Кроули как-то смог! Хотя его отчаяние было столь же глубоким, раз Азирафель видел его следы даже в семидесятые. И это ангела беспокоило до сих пор. Что Кроули было очень плохо, а он ему никак не помог. Кроули, пока Азирафель размышлял, торопливо глянул на него, тут же отвел взгляд и добавил: — Люди вовремя придумали автомобили, знаешь… Скорость очень освежает. В общем, я нормально справился, и даже не развоплощался ни разу. Не переживай, — он щелкнул пальцами и уже совсем другим тоном, уверенным и нарочито бодрым, сказал: — Так! Вот это достаточно немрачно. Совсем не мрачно. И отлично. Граммофонная игла опустилась на пластинку, и Азирафель с благодарностью улыбнулся своему демону. Все-таки он объяснил! Увидел, что ангел переживает за него, и объяснил. Утешил, как умел. Ангел с досадой подумал, что и правда выбил почву у Кроули из-под ног тогда, в сорок первом, когда предположил, что он мог разбить автомобиль и часто их менять. Машина вытащила его из серой паутины, как Кроули вытащил своего ангела. Она должна была быть и была одной-единственной. Теперь ангел был благодарен и машине тоже. За то, что она была с Кроули, когда ангел не мог. Он помолчал, слушая музыку, и снова сказал то, что чувствовал, и то, что Кроули, вроде бы, испугать было не должно: — Очень красиво. Демон медленно развернулся и уставился на Азирафеля, а потом так же медленно кивнул. — Жалко… что он ее только в семидесятые написал, — проговорил он, будто с трудом подбирая слова, еще несколько секунд посверлил ангела взглядом, а потом уставился вверх и вбок, будто заметил что-то очень важное на перилах галереи второго этажа. Азирафель с состраданием наблюдал за ним и вспоминал, как тяжело было Кроули от их танцев в пятидесятые. Он замирал от того, что ангел был с ним, весь, целиком, но одновременно считал, что столько ангела не заслужил. Демонам не полагается. Будто любовь можно заслужить или получить обманом, или в награду за подвиг, как медаль. Бедный-бедный демон. И теперь ангел даже не представлял, сколько душевных сил потребовалось Кроули, чтобы просто намекнуть на то, что ему хотелось снова получить… В пятьдесят втором Азирафель поверил, что Кроули пришел разучивать танго. А теперь, когда он сам углубился в историю этого танца, уже точно знал, что демон лгал, и довольно неуклюже. И, кроме того, уже умел тогда его танцевать. Сердце Азирафеля разрывалось от сочувствия сейчас. Бедному, несчастному демону был нужен повод, чтобы провести время с ангелом. И очевидно, он долго решался — едва успел до того, как мода на танго прошла. Он, наверное, думал, что ангелу просто нравится танец, а сам Кроули тут совершенно ни при чем. Хотя если бы демон мог разумно рассуждать на эту тему, он бы догадался, что будь это так, Азирафель просто пошел бы в клуб латиноамериканских танцев, когда Кроули решил прекратить их занятия. Но там, с людьми, все было совсем не так, и Азирафель от них убежал почти в ужасе, решив, что танцевать танго будет только с Кроули, если он когда-нибудь снова захочет. Однако находить нужные слова становилось все сложнее. Такие слова, которые бы не напоролись на шипы. Возможно, их вовсе не существует, пока существует этот страшный доспех из страха у Кроули на душе. Демону проще выражать отношение без слов. Значит будет лучше перейти на язык действий. Когда они танцуют, Кроули не прячется за панцирь, и ему будет легче понять, что он не должен просить, чтобы получить себе ангела. Тот просто у него уже есть, и все. Поэтому Азирафель тепло улыбнулся и ответил на робкий намек Кроули, вдруг сильно заволновавшись, потому что демон мог опять испугаться — продолжить пугаться: — Мне нравилось танцевать с тобой. Знаешь... если тебе тоже нравилось, для этого больше не нужен повод. Кроули перестал созерцать перила, снова впился в ангела взглядом и стоял, ничего не говоря и не двигаясь, какое-то время, будто напряженно думал, что ответить. Потом вздернул вверх бровь и сделал несколько шагов вперед, на середину зала, нарочито вальяжной даже для него самого походкой, все это время не сводя глаз с Азирафеля. Ангел быстро, в такт этой стремительной и плавной мелодии, подошел к Кроули и, взяв его за руку, положил свою ему на спину, а потом уверенно и мягко повел по кругу. Он продолжал улыбаться, тепло и открыто глядя ему в глаза. И дальше, глубже. Смотрел на… это. Оно было таким красивым и завораживало его. Азирафелю хотелось быть для него не страшным, чтобы оно не пряталось. Хотелось проявлять заботу и беречь его, так же как берег его, ангела, Кроули. Тот тоже смотрел. Следовал в танце, послушно, может, даже слишком послушно для себя самого — и смотрел. Так же завороженно, как когда-то раньше, в конце их самого первого танца. Азирафель даже забеспокоился, что Кроули снова дышать забудет, но пока что с этим все было в порядке. Хотя Азирафель не был уверен, что тело Кроули сейчас двигается полностью сознательно: оно помнило танец, ощущало Азирафеля и его движения, а весь остальной демон — просто смотрел на ангела, словно полностью стал этим взглядом. Азирафель ускорял шаги, потому что к концу ускорялся темп, а еще продолжал волноваться, потому что эта, первая композиция, не желала успокаиваться к завершению. В ней звенел и дрожал упорный нерв, и танец невольно делался таким же. Но ангел ощутил, что ему так даже лучше, потому что именно это он и чувствовал: непроходящее волнение и беспокойство за Кроули. А теперь их еще и можно было выразить без слов — которых демон пугался, потому что не умел на них отвечать вслух. Почти без перехода началась следующая мелодия, и она была такой же ломкой, но рваные синкопы вынудили Азирафеля, наоборот, замедлиться. Потому что нужно было позаботиться о Кроули — он, судя по ауре, вовсе отказался хоть как-то осмысливать, что сейчас творится. Поэтому ангел крепче обхватил Кроули за талию, вынудив его закинуть руку ему за шею, чтобы удобнее держаться, и дальше демону шагать было уже не нужно, и вообще ничего делать было не нужно. Только отдыхать в танцевальном объятии. Потому что демон очень устал. От отсутствия в его жизни ангела. Настолько сильно устал, что даже этого не чувствовал. Азирафель мягко и четко шагал вокруг него, бережно поворачивая Кроули вокруг своей оси, и делал танец сам, так что за его ногами было трудно уследить. Он напомнил самому себе своего демона в этот момент, который постоянно обходил его по кругу, как будто окружал собой — и наверняка не знал, как успокаивает этим ангела. Своим постоянным присутствием везде, вокруг и всегда. Ангелу хотелось, чтобы Кроули тоже почувствовал — ангел всегда будет с ним и никуда не денется. Что бы демон ни говорил, и что бы ни делал. Кроули не способен сделать ничего, что могло бы оттолкнуть Азирафеля, а слова… Вряд ли теперь, после Апокалипсиса, демон сможет вновь сказать что-то подобное тем ужасным проклятиям Замыслу Господа в беседке, от которых у Азирафеля чуть сердце не разорвалось и он наговорил в ответ много столь же кошмарных глупостей. Теперь Кроули точно так не скажет, ведь он тоже понял Замысел. А если обратит свои проклятия не Господу, а Небесам, после того, как те позволили себе обойтись с ними обоими, ангел готов был повторить за ним любые самые грязные ругательства. Демон просто позволял себя вести, потом вдруг неровно вздохнул и первое, что сделал — закрыл глаза. И уткнулся лбом Азирафелю в висок и шагнул вслед за его шагом. Шагнул снова. Продолжил движение. Не открывая глаз, не отстраняясь. Крепко вцепившись ангелу в плечо, намного крепче, чем нужно было в танце. Так, словно боялся, что Азирафель прямо сейчас исчезнет, что все это прекратится. Тут ангел чуть было не сделал глупость — ему невыносимо захотелось просто обнять демона, обеими руками сжать в объятиях и начать говорить вслух что-то идиотское вроде «все будет хорошо», «я тебя люблю», «я здесь, с тобой», и тому подобное. Но всего этого нельзя было делать. Все еще нельзя, чтобы демону не стало снова плохо. Хорошо, что мелодия наконец замедлилась и полилась неспешной равнинной рекой, так что его заминки Кроули, скорее всего, не заметил. Разве что участившееся дыхание и судорожный вздох, похожий на всхлип, с которым Азирафель тоже закрыл глаза и крепче стиснул руку у него на талии, почти вжимаясь в своего демона всем телом и делая объятие еще ближе. И осторожно, очень медленно — словно вопросительно — опять повел его в следующий шаг. Раз уж Кроули показал, что готов тоже что-то делать в танце. Тот шумно вздохнул в ответ — и опять шагнул следом, одновременно подаваясь навстречу, словно даже той близости, которая сейчас была у них, ему не хватало. Вздохнул снова. И уткнулся в щеку Азирафеля носом. Шагнул еще раз, вслед за ангелом, потом шагнул сам, в ритм музыки, не сбиваясь с танца. Ангел остановился — потому что так решил. Было можно. А еще зачем-то нужно. С закрытыми глазами он погрузился в ощущение эфирной сущности Кроули, и ему внезапно стало очень мало этого ощущения. Хотелось еще. Чтобы Кроули тоже был везде. Он невольно опустил голову, зарываясь лицом в ворот его пиджака, наклонился вместе с Кроули вперед, выставив одну ногу, и медленно повернулся вокруг своей оси. Крепко, очень крепко сжимая своего демона в объятиях.