Ангельская милонга

Кроули ненадолго замер. Потому что неожиданно вспомнил свои собственные слова, сказанные одним вечером тысяча девятьсот сорок первого года: «А то я расстроюсь и сожру все сам». Это тогда тоже подействовало. Не потому, что ангел хотел есть, а потому, что не хотел его расстраивать. Тогда отлично подействовало решительно все, что было как-то связано с самим Кроули… потому что в нем и было все дело. И тогда, и сейчас, и всегда… Мысль была совершенно ошеломляющей, хотя он наивно подумал, что успел свыкнуться. Хотя, наверное, и правда немного успел, потому что отмер довольно быстро и снова заскользил пальцами по щеке ангела, а потом — по шее вниз, продолжая изумляться. Тому, что Азирафель правда не против, вроде бы, и вовсе не только ради того, чтобы Кроули не расстроился. И можно сейчас взять его руку в свою, поднести к лицу, поцеловать ладонь и ткнуться в нее носом. А потом так же ткнуться в висок и тоже поцеловать… И дальше… еще всякое делать… Трогать ангела так, как вздумается. Так, что от этого по губам, по пальцам начинают сновать горячие мурашки, а потом разбегаются оттуда по всему телу. И сразу же дыхание сбивается, и снова замираешь — только внутри, а снаружи наоборот, снаружи хочется срочно сделать что-нибудь еще. Просто невозможно удержаться и не сделать, когда Азирафель такой… такой упоительный и такой Азирафель. И не против. В самом деле не против! — Значит, нам нужно все повторить медленно и тщательно, как в милонге… — выдвинул Кроули предложение, вглядываясь в лицо ангела. Тот зачем-то продолжал смотреть очень ошарашенно и вовсе не отмер, в отличие от Кроули, так что он даже забеспокоился. И от этого сразу, как обычно, начал мести все, что в голову приходит. Тем более что шло в нее много чего неожиданного, и неслось там стремительно, как скоростные поезда. — Вообще-то на милонгу и правда было похоже. Только ты, кажется, забыл, что я в неподходящем виде для высоких поддержек. Надо будет потом попробовать в подходящем… И наоборот тоже! Идея о том, что тут тоже можно перепробовать все варианты, как в танцах, прямо-таки завораживала. И не только потому, что Кроули в женском теле и впрямь на руках было легче держать. Из этого следовала еще масса интересного… Он бы и прямо сейчас не отказался, но с гормональным фоном его тела творилось нечто настолько причудливое, что разбираться он был не готов. Кроули всерьез подозревал, что и у ангела все не менее весело. Так что смену пола лучше было оставить на потом… И вообще, сейчас нужно было все-таки разобраться, что творится с Азирафелем. Тот на его слова медленно моргал и все еще выглядел несколько ошалело, но, к радости Кроули, наконец-то начал расслабляться на подушках и даже улыбнулся в ответ на его энтузиазм. — З-забыл. Все забыл, — сказал ангел все с той же убийственной честностью, от которой у Кроули шарики за ролики заезжали весь вечер. — Кроме того, что у меня от тебя башню сносит, а с ней — все моральные принципы. Танго — очень опасный танец. Быть тем, от кого башню сносит, оказалось удивительно приятно… И немедля хотелось снести ее еще раз, или парочку. И свою заодно, потому что это было абсолютно взаимно. И почему-то толком дошло до сознания Кроули лишь сейчас, после ангельского признания. Хотя вообще-то… было очень заметно, как сносит, даже по сумбурным воспоминаниям. Просто не сразу влезало в голову, и к тому же Кроули волновался. — От меня положено терять моральные принципы, я же демон! — ответил он, с крайне плохо скрываемым довольством, или даже вообще никак не скрываемым. И еще с облегчением: мало ли, из-за чего тут Азирафель переживал… может, решил, что это все слишком и передумал… когда в себя пришел. А если про моральные принципы — то ладно, тогда хорошо все. Кроули тоже про них переживал, в конце концов, это тоже было абсолютно взаимно. И совершенно нормально, — Мне кажется, все отлично: ты от меня моральные принципы теряешь, я от тебя приобретаю… Вполне равноценный обмен, — совершил Кроули страшное признание в наличии у него принципов, надеясь, что это ангела успокоит. Тот посерьезнел, положив ладонь Кроули на плечо. — Что бы и как я ни потерял, я меньше всего хотел бы тебя… обидеть или сделать что-то недопустимое для тебя. Но в женщину я пока превратиться не смогу, поэтому придется все оставить, как есть, — он улыбнулся, смущенно и тоже с огромным облегчением. «Вот же дурень небесный! — с умилением подумал демон, запустив пальцы Азирафелю в волосы и прижавшись к нему ближе. Просто наслаждаясь ощущением ангела так близко. А потом додумал: — Два дурня». Какой-то они выбрали крайне хреновый способ друг друга не обидеть и не сделать что-то недопустимое. От которого все выходило с точностью наоборот. Сперва друг от друга шарахались, потом Кроули на ангела набрасывался, совершенно невменяемо, от чего тот шарахался еще сильнее… а демон — следом за ним. Хотя можно было просто быть рядом и все. Вот и славно, что прекратили эти глупости… Азирафель первый сподобился, и правильно сделал. А теперь зачем-то переживал, но, вроде, тоже почти перестал уже. Хотя еще не до конца, потому что немедля взволнованно выпалил: — Хорошо, что ты не против… Это правда вышло совершенно ненарочно! Нечаянно! «Нечаянно!» — восхитился Кроули и тут же снова вернулся мыслью к их разговору в сорок первом, к той части, которая была про французского святого. Хмыкнул, а потом зачем-то повторил сказанные тогда слова. Хотя это, вроде как, была практически очевидная вещь, наверняка и так понятная всем трем возможным участникам их высокодуховной порнографической беседы: — Не совсем нечаянно… Непроизвольно, — а потом поцеловал Азирафеля, чтобы прояснить свою мысль наглядно. Медленно и тщательно, как в милонге... Ощущая, как его от одного единственного поцелуя целиком затапливает горячей волной физического желания. Потому что его тело реагировало на ангела единственно возможным образом: оно просто чувствовало то же самое, что и весь остальной Кроули. Бесконечное, огромное, невыносимо сильное желание быть с ангелом. Это выходило совершенно непроизвольно.