Глаза Правды

Эдд проснулся сразу по нескольким причинам: во-первых, если судить по громкому шуму за окном, который бывает только в субботу или воскресенье около полудня, когда большая часть людей выходила на прогулку по парку, то было настолько поздно, что организм Гоулда просто устал ото сна. Во-вторых, Эдд чувствовал недомогание, как будто он чем-то отравился, и его довольно сильно мутило. И, в-третьих, его конечности, шею, спину, голову, словом, – всё – неожиданно пронзила судорожная боль, и на миг Гоулду показалось, что все до единой кости в его теле разбились вдребезги. Словно... Словно он, например, попал в аварию. Даже автомобильный гудок будто бы зазвенел в ушах. Но это чувство тут же исчезло, оставив после себя прилив адреналина в крови и бешено колотящееся сердце. Эдд упал с кровати прямо на пол, запутался в одеяле и попытался скинуть его с себя, панически дёргая ногами. Наконец достигнув желаемого, он вскочил и бегом, чуть ли не падая и больно ударяясь плечами о стены, кинулся в ванную комнату. Там Гоулд склонился над ободком унитаза, дрожа, покрытый склизким холодным потом, и его стошнило вчерашним вечером: всеми воспоминаниями с десяти до четырех, алкоголем, разговором по душам. Даже когда желудок полностью опустел, его продолжало выворачивать наизнанку в болезненных спазмах – и Эдд ни о чем не думал, спокойно перезагружаясь и стирая лишние данные из своей памяти, которые могли бы пошатнуть его здравомыслие. Через довольно долгое время он очнулся, обнаружив себя лежащим клубочком на холодной и грязной кафельной плитке, наконец заметив, что она отличается от той, что устилала пол в его квартирке. Забеспокоившись, Гоулд краем футболки стёр ниточку прогорклой слюны, стекающей с уголка его губ, смыл за собой испорченную воду, не без труда поднялся с колен и, тщательно умывшись и отпив прямо из-под крана, вышел из комнаты. Обессиленно придерживаясь за стены, Эдд проследовал в ту часть квартиры, где проснулся. Скомканный плед синего цвета валялся неподалеку от продавленной кровати. Подумав о том, что видел его раньше, Гоулд аккуратно присел рядом, начиная перебирать в руках мягкую ткань. У него не было сил на панику, да и на размышления тоже. Квартира, хоть и не была его, очевидно, пустовала, и это осознанное одиночество придавало Гоулду нотку уверенности, успокаивало расшатанные нервы, как хорошая книга. На полу было пыльно, тут и там в хаотичном порядке валялись предметы одежды, отовсюду выглядывали скомканные листочки бумаги. Эдд, поддавшись любопытству, развернул один из них. На первый взгляд, на страничке находились только наполовину заполненные станки для нот, но на обратной стороне были неровным почерком нацарапаны очень знакомые куплеты. Эдд вдруг понял, где он, ему даже показалось, что в его мозгу переключился какой-то тумблер, и сонные нервные клетки вновь заработали в прежнем режиме – конечно, он находился в квартире Тома. Только как, если Гоулд точно знал, что вчера вечером покинул это место? Почему ничего не помнит и что, чёрт возьми, всё это значит? Заторможенность действительно как рукой сняло: Эдд вскочил и осмотрелся. Надо было срочно уходить. Если уж Риджуэлла не было в квартире, что во всех формулах совпадений являлось тождественно равным чуду, то этот шанс надо использовать во что бы то ни стало, чтобы не пытаться объяснить тему, к которой не подготовился. Гоулд не хотел чувствовать неловкость и, по какой-то причине, не облечённой во что-то конкретное, не желал пересекаться с Томом. Просто он чувствовал, что вчерашняя ночь была важным событием, и перво-наперво его следовало обдумать одному, так, чтобы все было по-честному и не преломлялось чужим видением. Он не знал, что, но что-то Том был обязан испортить своим приходом. На стуле, рядом с толстовской Тома, висела его собственная. Эдд, не задумываясь о том, кто ее снял, схватил ее и натянул на себя, проверил карманы. Ключи, мелочь, даже бумажник, правда, пустой – все было на месте. Сенсорный телефон, последний писк моды в сегодняшнем девяносто девятом, который Мэтт передарил Гоулду после появления трещины на почти новом, невероятно дорогом приборе, – чета Харгривзов купила своему наследнику новый, но даже старым владеть Эдд до сих пор опасался, – тоже был надёжно спрятан во внутреннем кармашке. Там же Гоулд нащупал какую-то записку на клочке странной, очень мягкой бумаги. Вытянув ее двумя пальцами, Гоулд прочитал записанный, как оказалось, на салфетке номер телефона. Подпись гласила: «Руби Хилл – звони в любое время, Эдди». Эдд замешкался («Это ещё кто такая?» – подумал он), и вдруг в тишине раздалось шуршание, такое, какое обычно бывает, когда человек не может попасть ключом в замочную скважину и царапает поверхность замка. Гоулд резким движением сунул салфетку в карман. Он вспомнил, что когда дело касается мелкой моторики, у Риджуэлла всегда дрожат руки, да и навряд ли это мог быть кто-то другой. Даже свою пару ключей Том иногда отдавал на хранение Эдду, и хоть Риджуэлл почти никак не общался с Гоулдом сейчас, но ещё пару месяцев назад Эдд считал Тома своим ближайшим другом. Эдд уверял себя, что после рокового прослушивания все вернётся на круги своя, и он очень скучал по тем временам... Но до сих пор был точно уверен, что от крепости Риджуэлла есть только два ключа: его и хозяина квартиры, так что рассчитывать на возвращение кого-то другого не приходилось. Итак, последовал щелчок, второй, и дверь распахнулась, впуская холодный, но ни разу не свежий воздух коридора. От отвратительной смеси слащавых духов и дерьма, принесённой ветром с лестничной клетки, который ударил в лицо, живот Гоулда резко скрутило, и весь Эдд как-то сгорбился, ссутулился, отходя назад на пару шагов. Вдруг подумал, что, да, он хочет сбежать отсюда и прямо сейчас, пока дверь открыта, упускает последний шанс, но, быстро взвесив все «за» и «против», остановился на мысли, что всё-таки не стоит. Том, заметив его, растерянно уронил пакеты с продуктами на пол, но тут же ехидно ухмыльнулся. – Хорошо вчера провел вечер? – спросил он, снова поднимая сумки и оттаскивая их в угол кухни. Эдд подумал, что это не лучший способ хранить еду, но решил не раскрывать рот. Риджуэлл уселся на твердый деревянный стул и скрестил руки на груди, явно чего-то ожидая. Может быть, Эдд сделал что-то не то? Может, ему просто стоит лишний раз извиниться, как всегда? Том глубоко вздохнул. – Почему ты сделал это, Эдд? – спросил он, пуская в ход своё секретное оружие: тихий, спокойный, разочарованный голос, такой, каким говорят родители, когда хотят наказать сильно провинившегося ребенка. Гоулд заволновался сильнее. Он боялся, что Том накричит на него, изобьет, выставит из дому, заберёт ключи и больше никогда не станет его другом. Но, глядя на потерянное лицо Гоулда, Риджуэлл, видимо, решил сменить гнев на милость. Лицо его прояснилось. – Ладно, Гоулд, не бойся, лучше скажи, сколько ты помнишь? Эдд почувствовал, что гроза всё-таки обошла его стороной, и осмелел, с готовностью отвечая: – Помню, как ушел от тебя и покормил Ринго дома. Потом, кажется, я куда-то ехал. Не помню, куда. Было холодно, – в голове Гоулда, пока он медленно выговаривал это, всплыла одна маленькая деталь: пока он ехал, он чувствовал себя очень одиноким. Более одиноким, чем прямо сейчас, чем раньше, чем когда бы то ни было. Абсолютная опустошенность в сердце и отчаянное желание чем-то ее заполнить. Любым веществом. Любым человеком. Том, кажется, растерялся: – Я, в общем, без понятия, где ты шлялся всю ночь, но в пять утра ты притащился сюда в полубессознательном состоянии. Бухой, если по конкретике. Но столько боевого духа в тебе я ещё в жизни не видел, – улыбнулся Риджуэлл. Он поднял рукав толстовки. На запястье был ярко виден пульсирующий зеленоватый синяк. – Чёрт, я до сих пор не понимаю, как ты умудрился меня укусить. Зато теперь я могу с уверенностью сказать, что ты можешь постоять за себя, ага. А то уж думал, что ты вырос не приспособленным к жизни. Но эгоистичной неблагодарной сволочью меня до тебя никто не называл, – Том рассмеялся, видимо, вспомнив, как это было, но осёкся, увидев лицо Эдда. Тот, кажется, был готов разрыдаться. – Ладно тебе, Гоулд. Я не сержусь. Просто, наверное, для нас это было в равной степени неожиданно. Я... Короче, был неправ. И ещё, я тут подумал, если ты... Если у тебя будет свободное время, то на следующей неделе ты пойдешь со мной на прослушку. Раз уж ты мне все это время мне помогал, то посмотришь хоть на результат. И даже если я провалюсь, потом мы пойдем в кафешку, и я тебя угощу пиццей в честь окончания этой суматохи. Да, и... Просто постарайся больше не пить. Пожалуйста. Тебе не идёт. Серьёзно. Это все, что я хотел сказать. Да, и ещё, отказы не принимаются. Вот, – сумбурно закончил Том и поспешно отвернулся к пакетам, как будто пытаясь скрыть что-то. Пока он возился с продуктами и дешёвой конфоркой, силясь понять, как все это должно взаимодействовать, Эдд боялся шелохнуться, чтобы не спугнуть такую удачу. Он как будто пробежал марафон, причем во всех смыслах – он одновременно был счастлив, и его тело отчаянно протестовало, выстукивая быстрые ритмы сердцем и выпуская адреналин в кровь. «Том. Сам. Говорит со мной. Он хочет, чтобы я пошел гулять вместе с ним. Я в раю, что ли?» – от таких мыслей Гоулду хотелось прыгать, скакать и сообщать каждому о своем счастье. Он и думать забыл о том, что заявился к Риджуэллу в пять утра, что он плохо себя чувствует и что произошло вчера вечером. Куда важнее были веселые, снова ожившие глаза Тома и его собственные, атмосфера дома и семейного уюта, которую Эдд почти никогда не ощущал. (что происходит? почему он так изменился, Гоулд?) Куда важнее было то, что щёки Риджуэлла, что удивительно, чисто выбритые, были на несколько оттенков розовее обычного, и вовсе не от бутылки-другой спиртного. – Гоулд? Эй, Гоулд, ты живой там? – Эдд вздрогнул от неожиданности и вопросительно поглядел на Тома, который набирал полную кастрюлю воды из-под крана. – Ты пока иди, отдохни, а я сделаю для нас обед. Не зря же тащился в магазин вместо тебя, как дурак. – Может быть, лучше я приготовлю что-нибудь? – Эдд с недоверием и интересом наблюдал за тем, как Риджуэлл стал пытаться нарезать овощи тонкими ломтиками. Том как-то проигнорировал Эдда, и тот решил просто не мучить себя, наблюдая за рождением нечта, которое его потом заставят есть. Когда Гоулд устраивался на своем удобном кресле в гостиной, укрываясь тем же пледом, он готов был поклясться, что услышал, как кнопочный телефон Риджуэлла пищит при каждой набранной букве. Эдд представил, что он набирает в своей поисковой системе «как приготовить суп», и честно постарался не смеяться, когда количество букв в этом предложении примерно совпало с количеством громких «пип», издаваемых прибором. Сидя за столом и ковыряясь ложками в ужасном супе, они снова говорили. Эдд думал, что это, наверное, самый их длинный разговор за все время знакомства. Гоулд только радовался всему этому, но во всей сегодняшней идиллии присутствовала странная нотка фантастичности. Время от времени Эдду хотелось обнять Тома, чтобы проверить, что они оба не бесформенные призраки где-то в забытьи. Риджуэлл оказался не только хорошим слушателем, но и рассказчиком. Его мысли облекались в слова просто и четко с идеальным количеством подробностей, когда история не требовала дополнения ни прилагательным больше, ни меньше. И хоть не всегда их суждения о чем-то совпадали, было здорово говорить друг о друге, делиться забавными случаями и бутербродами, которые на скорую руку сделал Эдд, чувствовать присутствие тепла лишь второго человека напротив. Чистая беседа тет-а-тет, голова к голове. Темнело. Кухонка покрылась фиолетовыми и синими тенями, когда за окном все горело пурпурным. Пока Гоулд наблюдал, как солнце медленно закатывалось за горизонт, Том переставил почти полные тарелки с супом и блюдо из-под бутербродов в раковину, затем сел на подоконник. Его черная фигура на фоне яркого света кое-что всколыхнула в памяти. Одну из сцен книги о Марте и Мартине. – Том? Я тут вспомнил, ты, случайно, не находил книгу, которую я здесь вчера читал? – взволнованно спросил Эдд, пытаясь разглядеть Риджуэлла в мельчайших подробностях, чтобы запомнить его навсегда, оставить в памяти черный след на золотистом фоне яркого красивого дня. – По-моему, вчера ты весь день просто смотрел в окно, – задумчиво пожал плечами Том. – Ничего не делал. Я тогда ещё подумал, что ты не выспался. В общем, никакой книги не было. А как она называлась? Может, я всё-таки как-то ее пропустил? – Риджуэлл бросил заинтересованный взгляд на Эдда. Его личико, как у недавно утонувшего человека, бледным пятном выделялось на фоне темной комнатушки, а большие мрачно-зеленые глаза его казались комками водорослей. Ему, такому хрупкому и маленькому, на вид нелегко было дать и пятнадцать лет. Он сидел так, будто был маленькой девочкой с каштановыми кудряшками, которая заблудилась и у которой не осталось сил искать дорогу домой. Почему-то такое сравнение вогнало Тома в краску, и он поспешно отвернулся. – Ладно, я просто поищу ее дома, – неуверенно проговорил Эдд, косясь на часы на стене. – Забудь. Риджуэлл пожал плечами. – Ты завтра снова в универ? – Гоулд хотел кивнуть, но Том его опередил. – Да, естественно... Даже если случится армагеддон, ты все равно пойдешь на пары, – Риджуэлл закатил глаза. Сам он был на дистанционном обучении, потому что не набрал достаточно баллов на бюджетное поступление. Не сказать, что он хоть немного заботился о своем будущем, чем доказывал, что рассчитывает вечно работать на полставки в каком-нибудь магазине, как собирался это делать последние полтора года. Гоулд иногда сомневался: позволит ли его лень достичь хотя бы этого? – Тогда я, наверное, пойду? – спросил Эдд, с неохотой поднимаясь. – Да, бывай. Загляни завтра. Звони, если что-то случится. Просто так тоже звони. И вообще, я рад тебе в любое время. Даже в пять утра, – и Том рассмеялся, добродушно хлопнув Гоулда по плечу. Тот пристыжённо улыбнулся уголками губ и покинул квартиру. Когда Эдд вышел на улицу, погода начала чудить. Поднялся сильный ветер, и ясное небо за пару минут заволокли тучи. Солнце закатилось, и стало очень неуютно, хоть температура воздуха оставалась примерно на одном уровне. Пришлось ускорить шаг. Гоулд как раз подходил к дряхлой многоэтажке, где он разглядел свое окошко, когда пошел дождь, точно такой же, что и вчера. Эдд удивлённо поднял голову, подставляя лицо влаге. Повсюду постепенно зажигались фонари, владельцы магазинов подключали питание своих броских вывесок. Пожав плечами, мол, осенью погода переменчива, Гоулд достал ключи и вошёл в свой дом. Он никогда не был против дождя. Тем более сейчас, когда у него было хорошее настроение, его устраивали абсолютно все бессмысленные причуды погоды. На лестничной клетке он столкнулся с какой-то женщиной, болтающей по телефону. У неё были очень пышные волосы, которые так и лезли окружающим в лицо своими глянцевыми завитыми кудряшками. Эдд извинился и стал подниматься выше, угнетаемый каким-то беспросветным дежавю. Он точно видел такую погоду вчера вечером. Он был уверен, что знал человека с похожей прической. Как только Гоулд захлопнул за собой дверь небольшой студии, за которую он каждый месяц отваливал две с половиной сотни фунтов, половину своей зарплаты, и стянул с себя толстовку, на него с хищным урчанием кинулся Ринго и начал сердито покусывать ладони хозяина. В одном месте он даже прокусил пергамент кожи острыми клыками, пошла кровь. Ринго не смог надолго сохранить свой воинственный образ, поэтому тут же с виноватым видом принялся зализывать ранку хозяина. – Ладно тебе, кот, ты просидел голодным один день и уже готов съесть меня, твоего единственного друга? – с грустной улыбкой проговорил Гоулд, гладя Ринго целой рукой. Он ловко подхватил кота, понес к уголку гостиной, где была его кухня, и наполнил миску любимым кормом Ринго, как бы извиняясь за вчерашний сухой паёк. Кот изящно выскользнул из хватки Эдда и набросился на еду. Гоулд тщательно вымыл руки в раковине, втирая мыло с химическим запахом в свои ладони, надеясь смыть с них, а заодно и с себя тяжёлое чувство какой-то запятнанности. Когда кожа стала чуть красной от усилия, с которым ее мыли, Эдд почувствовал облегчение и закрутил вентиль с холодной водой. Гоулд отошёл к обеденному столу, который так же являлся и рабочим местом, и складом всевозможных безделушек. Эдд небрежно отодвинул мешающиеся стопки рисунков, уселся на освобожденный уголок и, болтая ногами, стал думать о том, что ему просто несказанно повезло. Все стало правда хорошо, эти бессмысленные ежедневные обещания для поддержания хоть какой-то мотивации, чтобы заставлять себя проснуться утром и идти куда-то, правда сбылись. Внутри было так спокойно и мирно, словно кто-то убил в нем страх неопределенности, причем со всей жестокостью, на которую только был способен. Том снова был с ним, а не в своих мыслях, снова проявлял положительные эмоции, а завтра идти в университет ко второй паре – чего ещё может пожелать среднестатистический Эдвард Гоулд девятнадцати лет, если такой найдется, хотя бы для поддержания этой самой статистики? Эдд окинул взглядом полупустую, но в то же время почему-то захламлённую квартиру. Она фактически состояла только из одной комнаты и мизерного коридорчика, то есть вдвое меньше, чем та, что снимал Риджуэлл. Но многого Гоулд и не требовал – всем, в чём он нуждался, эта комната его обеспечивала. Во время будней в микроволновке или на допотопной плите можно было сварить лапшу быстрого приготовления, а на выходных – побаловать себя чем-нибудь вроде оладьев или молочной каши. Стол, чтобы рисовать за ним, картонная коробка с книгами, единственная среди всех, которую при переезде Эдд так и не разобрал, чтобы сидеть на ней, ведь старая, как и все здесь, бабуля, владевшая этой студией, видимо, забыла, что людям нужны стулья. Если рисование осточертеет, всегда можно было осторожно открыть трухлявую дверцу шкафчика, на которой висело оплавленное по краю зеркало, и достать оттуда рассказ-другой по научной фантастике и фэнтези, которые Эдд просто обожал. Телевизора не было, да Гоулд в нем и не очень-то нуждался. Кстати, о книгах. Найти бы эту любовную драму. Ее ведь ещё надо Мэтту возвращать завтра. Да и интересно самому глянуть, что может произойти после смерти Марты, основного персонажа. Гоулд пошарил по полкам, разобрал рисунки на столе, удивлённо отметив, что добрая половина из них изображала Тома, на всякий случай заглянул под диван, чтобы проверить, не замешан ли в пропаже Ринго. Ничего. Эдд расстроился: не могла же она сквозь землю провалиться. Ему не нравилось думать, что по его вине собственность его лучшего друга куда-то запропастилась, даже если эта собственность – глупая книжка. Поэтому он решил взяться за дело основательно: для начала вспомнить, где он мог ее оставить. Гоулд вчера был только у Тома, у себя и... Допустим, где-то ещё. Риджуэлл почему-то говорит, что Эдд ничего не читал. Это странно, потому что Гоулд просидел напротив него почти весь день, не скрываясь и в открытую листая страницы. Может быть, Том просто был слишком увлечен игрой? Это бред, Риджуэллу тоже нужен отдых, и он точно несколько раз поднимал взгляд и пробегался глазами по комнате, обязательно натыкаясь на Эдда, так что он не мог не увидеть книгу. Тем более, в тот раз Гоулд мало говорил, а потому Том наверняка заинтересовался причиной. Следовательно, обратил на рассказ внимание, даже, наверное, запомнил его обложку. Значит ли это, что Том ему лжёт? Зачем? Боже, почему все его обманывают? Эдд выдохнул, стараясь успокоиться. Вчера вечером он вернулся к себе домой. Раскиданные по полу гранулы сухого корма это подтверждали, да и он сам неплохо это помнил. Логичным выводом будет то, что если не у Риджуэлла, то книга где-то здесь, но... Но... – Но ее здесь нет, черт возьми! – возмущённо воскликнул Эдд, от бессилия пнув коробку с частью своей библиотеки. Большой палец ноги отозвался резкой болью. Гоулд подумал, что если бы он был, скажем, персонажем какого-нибудь рассказа, то из этой пыльной и тяжёлой картонки непременно должен был бы вывалиться какой-нибудь листок или записка, которые бы непременно привели его к разгадке этого сложного квеста, но ничего не произошло. Постойте-ка... Записка! Эдд метнулся к своей кофте, лежавшей в коридоре, всеми забытой, пошарил рукой по складкам карманов и, наконец, нашел что искал. Гоулд снова пробежался по строчкам, написанных с таким усердием, что кое-где материал салфетки порвался, и оттого выглядящим неопрятно. Руби Хилл. Стоит ли обычная книжка, которая наверняка Мэтту даже не нравилась, того, чтобы искать помощи у неизвестной дамочки? Эдд ещё разок взвесил в голове все стороны дела. Книга явно дешёвая, нелюбимая – обложка мягкая и измятая, а корешок почти цел – ее читали от силы дважды, а потом забросили куда подальше. Мэтт был вспыльчивым, когда находился в обычном состоянии, но довольно отходчивым, приятным в общении, никогда не злился подолгу. А вот когда принимал дозу того, что он держит в неприметном пакете в своей комнате за полками с одеждой, – что бы это ни было, – становился непредсказуемым. На пары он приходил в здравом уме и всегда был добр с Эддом. Но Гоулд слишком хорошо знал Харгривза и чересчур четко помнил то, как в восемнадцать прожил у него достаточно долгое время, пока не появились деньги на жилье. Эдда передёрнуло. Ну уж нет, он лучше позвонит Руби Хилл. И спросит про книгу, как бы глупо это ни звучало. Гоулд осторожно достал телефон и набрал номер, указанный на салфетке. Над кнопкой вызова его палец замер на секунду. Сердце забилось быстрее – Эдд никогда не любил звонки. Они всегда или доставляли ему проблемы, или ставили в неудобное положение, и Гоулд предпочитал отправлять все, что нужно, через свой старый ноутбук, единственную вещь, оставшуюся у него от матери (он буквально чувствовал, будто украл его), или хотя бы встречаться с человеком вживую, нежели звонить ему. Эдд шумно выдохнул и нажал на значок вызова, приложил телефон к уху, прислушиваясь к длинным гудкам. Гоулд насчитал одиннадцать и сбросил вызов. «Такой идиотизм», – подумал Эдд, обессиленно заваливаясь на диван и впериваясь взглядом в пространство. Потолок приобрел оттенок индиго. Да и вообще все было такого восхитительно-синего цвета, что Гоулд не стал разбавлять эту темноту и продолжал лежать, не двигаясь, слушая, как Ринго царапает и грызет его многострадальную коробку, и без того видавшую виды. Возможно, Эдд просто захотел сэкономить на электричестве, а может быть, у него не осталось сил встать. В любом случае, через какое-то время Гоулду наскучило подобное времяпрепровождение, и он приподнялся на локтях, глядя на часы. Без четверти девять. Слишком рано для того, чтобы ложиться спать, но ничего особенного делать не хотелось. «Поужинать или почитать?» Кроме двух-трёх бутербродов и пары ложек супа, за весь день Эдд ничего не съел, поэтому, да, поужинать хотелось, но, как назло, еды в холодильнике почти не было, а вся наличность таинственным образом исчезла. Это означало, что кошелек будет абсолютно пуст до среды, если учитывать задержку зарплаты, – придется экономить одиноко лежащий на полке шоколадный батончик, две с половиной баночки колы (одна была открыта позавчера вечером) и остатки сваренных вчера утром макарон, лежащих в миске. Есть ещё вода из-под крана, чайник и пакетики с заваркой. Для одного дня эти запасы неплохи, но вот для трёх – жестокая насмешка над организмом. Придется, наверное, или занимать в долг, или объедать кого-то из знакомых однокурсников. Скорее, второе. В долг ему денег никто, кроме Мэтта, не даст, а просить у него будет очень стыдно, особенно после пропажи книжки. Ладно. В крайнем случае, поголодает пару дней, ничего, он бывал на мели и похуже, в этом случае главное быть экономным. Поэтому Эдд выпил стакан воды, затем подтащил свой зелёный рюкзак к дивану и, поудобнее устроившись на подушках и включив многовековую лампу с плетёным абажуром, достал кипу листков с копиями автобиографических заметок феодала средних веков. Анализом этого увесистого памятника литературы Эдд урывками занимался с начала учебного года, и именно по ним Эдд готовил большой проект. Пока Гоулд искал страницу с загнутым уголком, на которой он остановился в последний раз, Ринго, который устал играть в одиночестве, вспрыгнул на диван и устроился на груди Эдда. Кот был теплым и успокаивающим нервы – Гоулд быстро пригрелся на одном месте, и где-то через полчаса его начало клонить в сон. В начале одиннадцатого Эдд тщательно расчесал Ринго щеткой и налил ему воды в блюдце, и лишь потом позволил себе медленно, аккуратно снять с себя одежду, принять душ. Тщательно уложив все, что могло понадобиться завтра, в портфель, он достал из шкафа постельное белье, застелил диван чистой простыней. Гоулд щёлкнул выключателем и улегся. Мягкие шажки Ринго приглушённо звучали из темноты. Гоулд слышал падение капель – это с душа стекали остатки воды и звонко ударялись о пластмассовый поддон. Справа, из-за стены, доносилась музыка соседей. Эдд был не против. Мелодия была знакомой и вполне приятной. Дома было на удивление спокойно и мирно. Гоулд бросил последний взгляд на подсвеченный циферблат механического будильника, отвернулся и закрыл глаза. *** – Эй, ты! Гомик курчавый, я к тебе обращаюсь! Стой, педик, кому говорят! – Эдд не обернулся, наоборот, весь как-то скукожился и ускорил шаг. Эдуардо никак не мог простить ему те несчастные четыре фунта, которые Гоулд одолжил у него с месяц назад. Сначала Эдд даже собирался вернуть долг, потом он выслал хозяйке квартиры арендую плату, заплатил за коммунальные услуги, сходил в пиццерию и в кино с Мэттом с две недели назад, купил продуктов восемь дней назад, и вот, наконец, позавчера истратил остатки, скажем так, где-то, так что именно сегодня, когда, казалось бы, ничего не предвещало беды, Эдуардо вдруг вспомнил о том, что на его курсе учится некто Эдвард Гоулд, и именно он попросил у него четыре фунта, обещавшись вернуть их вовремя. И не вернув. Вот поэтому-то в пасмурное утро понедельника, когда Эдд с абсолютно пустым желудком бродил по узким и запутанным коридорам университета, крепко вцепившись в лямки своего старого зелёного портфеля времён средней школы, разыскивая Мэтта, он не был рад встрече с Эдуардо. Периферическим зрением Гоулд видел, как расстояние между ними сокращается, оставляя на расстоянии вытянутой руки, поэтому он начал перебирать ногами ещё чуть быстрее, прикрыл глаза, мысленно спокойно досчитал до трёх, выдохнул и резко рванул вперёд, руками разгребая толпу, как водоросли на дне реки, направляемые мощным потоком воды в одну сторону. Долго бежать ему не пришлось. Сильная молочно-белая рука высунулась откуда-то сбоку, схватила его за рюкзак, жалко хрустнувший по швам, и втащила в неглубокую нишу в стене, где стоял бюст древнегреческого мыслителя, весь исписанный пошлыми надписями. Нос у, кажется, Демокрита был сколот. Эдд вжался в стену, наблюдая из-за гипсового, посеревшего от времени плеча бюста, как Эдуардо прошел мимо. Облегчённо выдохнув, Гоулд посмотрел на своего спасителя. Клетчатая фиолетовая рубашка с иголочки, чистая, пахнущая дорогим одеколоном, но неряшливо выглядывающая из-под полы пиджака; свежий, выспавшийся, но какой-то блуждающий и будто замечтавшийся взгляд; модная стрижка – в этом был весь Мэтт Харгривз. – Привет, – выдохнул Эдд, уже который раз понимая, что Мэтт слишком хорош, чтобы быть его другом. Харгривз рукой заботливо пригладил Гоулду его растрепанную шевелюру и улыбнулся той самой снисходительной улыбкой, которая обычно появляется у отцов, когда они промывают очередную ссадину непоседливому сыну. – Привет, Эдд. Что за неприятности у тебя на этот раз? – Почему сразу неприятности? – Эдд приподнял брови и вызывающе глянул на Мэтта снизу вверх. Он действительно был просто ребенком. Харгривз усмехнулся своим мыслям и отвесил Гоулду подзатыльник, шуточный, но ощутимый. – У тебя в жизни никогда не случается ничего хорошего, неудачник. Тем более, Том мне позвонил и попросил пару дней приглядывать за тобой. С чего бы это? – Ты общаешься с Томом? Правда, что ли? – Эдд произнес последнюю фразу чуть громче, чем хотел, и в их сторону посмотрело несколько человек. Гоулд смутился от своей напористости и продолжил значительно тише: – Извини. Я думал, у тебя даже его номера нет. Ты всегда говорил мне, что Том – чокнутый придурок. Мэтт растерянно, чуть встревоженно посмотрел на Гоулда. – Как это вообще тебе в голову пришло? Возможно, мне и правда нужно присмотреть за тобой. Не стоило тебя оставлять на целые выходные. Хорошо себя чувствуешь? Ты достаточно спал на выходных? Эдд понял, что окончательно запутался, и просто вывалил на Мэтта всю уложенную в памяти информацию о тех событиях, которые произошли за последние пару дней. Он рассказал о том, как вечером в субботу он отправился в какое-то место, просадил там все оставшиеся деньги, напился и утром проснулся у Тома. Рассказал о записке с телефоном и о пропаже книги. Под конец недолгого повествования Эдд, морально обессилевший, уселся на пол и, облокотившись о бюст, ожидал вердикта Мэтта. Тот присел на корточки напротив, внимательно глядя на Гоулда. – Не мне тебя осуждать в том, что ты выпил, – я грешу этим гораздо чаще, чем ты. Совершеннолетие, свобода действий, все дела. Но, действительно, постарайся больше не ходить в места, подобные тому, где ты был. Это точно непохоже на тебя – шляться не поймёшь где. Тот, о ком ты мне рассказал, точно не тот милый мальчик Эдди Гоулд, с которым я дружу уже, наверное, сотню лет, которого знаю лучше себя. В любом случае, – вздохнул Мэтт, – я склоняюсь к тому, что ты был в каком-то второсортном клубе. Что насчёт Руби Хилл, ты не обязан ей перезванивать. Правда, Эдд, не стоит. – Думаешь, мы переспали? – Если бы на твоём месте был кто-то другой, то с вероятностью в восемьдесят с чем-то процентов, да. Но это был ты, и шансы снижаются до тридцати. Нет, я хочу сказать, ты очень симпатичный, Эдди, но выглядишь на пятнадцать. С тобой никто не стал бы ложиться в постель, не посмотрев на твой паспорт, а его ты вряд ли захватил с собой. Так что можешь не паниковать, невинная душа. – Только вот кто эта Руби? – задумчиво протянул Эдд. – Без понятия. Кстати, я не понял одну вещь, о которой ты говорил. Про какую ещё книгу ты рассказывал? Я не припомню, чтобы одалживал тебе что-то – да и не читаю я подобного... Кстати, давай потихоньку пойдем к аудитории, Эдуардо наверняка уже далеко от этого места. Мэтт поднялся, помог Эдду встать с пола, и они вышли из временного укрытия и медленно побрели по направлению к нужному кабинету. У Гоулда появилось немного времени, чтобы обдумать ответ на вопрос Мэтта. Значит, он, как и Том, отрицает существование книги о Марте и Мартине. Неожиданно для себя Эдд открыл, что и сам уже забыл, как она в действительности называлась. Это было странно, но Гоулд тут же усмирил свое богатое воображение, которое уже начинало ему подкидывать сюжеты детективных рассказов. Наверняка это просто розыгрыш, который Том придумал, чтобы Эдду в голову больше не приходила глупая идея напиться. А если учитывать, что ни Том, ни Мэтт не отличались умением придумывать действительно смешные шутки, это было в их духе. Можно даже сказать, что Харгривз проболтался, когда рассказал, что говорил с Риджуэллом. Они спелись ради общей цели – вернуть его на путь истинный, а затем снова с грандиозной ссорой разбегутся по углам, как кошка с собакой. Эдд не собирался прерывать шоу, если оно им так понравилось, и решил подыграть: – Эй, Мэтт. Знаешь, что? – попытался сказать Эдд как можно безразличнее. Харгривз посмотрел на своего друга. – Что? – Забей на книгу. Мне, наверное, дал ее кто-то ещё, а подумал я на тебя. Но все равно было бы неплохо вспомнить, кому ее возвращать. Не хотелось бы задолжать половине людей здесь. – Да уж, представь, что мне придется каждое утро спасать тебя от полчищ разъярённых Эдуардо, – Мэтт весело дернул Гоулда за руку, как будто вытягивая его из этих самых воображаемых полчищ. Видимо, он сделал вид, что легко поверил в версию Эдда. – Ага, – нервно улыбнувшись, кивнул Гоулд, еле державшийся на ногах от резкости и непредсказуемости движений Мэтта. Что-то вроде всеобщего восстания против него вполне может произойти, если Эдд продолжит так неэкономно расходовать свои ресурсы и не научится продумывать последствия перед тем, как что-то у кого-то просить взаймы. Разговор исчерпался сам собой. Они немного помолчали. Мэтт поправил на плече сумку с тетрадями, а Эдд неловко потёр глаз и, сунув руки в карманы, уставился себе под ноги и ссутулился, отчего стал ещё меньше – теперь его макушка даже не показывалась из-за плеча Харгривза. Когда они достигли нужного места и уселись на предпоследнем ряду лавочек, откуда было очень здорово наблюдать за всем, что происходит в аудитории, Харгривз решил напомнить об их Великой Сонной Декларации, условия которой они соблюдали ещё со времён старшей школы и о которой Эдд, естественно, никак не мог забыть: – Помнишь, сегодня твоя очередь спать на перекличке? В этот раз я точно не забуду тебя разбудить, – пообещал Мэтт который раз за месяц, хотя за все время он так и не смог привыкнуть к тому, что фамилия Гоулда идёт примерно в первой трети списка, и поэтому приходилось расталкивать Эдда дважды – за пару человек до него и в самом конце переклички. В последний раз, пару-тройку недель назад, Мэтт был особенно рассеян, и Гоулд проспал в кабинете до одиннадцати утра, прежде чем Харгривз заметил свою оплошность. На этой неделе понедельник был четным числом, а значит, первые двадцать организационных минут пары Гоулд мог уделить сну. – Что ж, поверю тебе на слово, – усмехнулся Гоулд и улёгся на парту, подложив под голову руки. За пару минут его дыхание выровнялось – он действительно заснул, а не дремал. Этой ночью Гоулд спал очень плохо, в неясных его снах то и дело мелькали огни, напоминающие то ли фонари, то ли факелы, быстро проносящиеся мимо. Эдд окончательно проснулся за пару минут до будильника, оттого что ему показалось, как прямо перед подъездом его дома громко сигналила машина. Когда Гоулд выглянул в окно, никого не было. За угол дома выезжал яркий дамский автомобиль. Мэтт достал телефон, точно такой же, какой был у Эдда, только без трещины и в новой обложке, и начал что-то печатать в надежде скоротать время. Студенты постепенно занимали полупустые ряды, воздух здесь так же, как и в коридоре, наполнился приглушённым гулом голосов, он нагнетался все сильнее, иногда выплескиваясь в виде смеха. Из когда-то мощного, но уже устаревшего, еле слышно хрипящего динамика послышались почти музыкальные трели звонка, оповещающего о начале занятий. Незаметная дверь, ведущая в подсобное помещение, открылась, оттуда вышел всеми нелюбимый профессор, голос которого всегда был унылым и тусклым, а методы преподавания – так же стары, как динамик, по звонку которого он выходил. Неспешно облокотившись о кафедру, он разложил вокруг себя списки учащихся, заметки по плану урока и ещё множество бесполезных бумажек, которые всегда были при нем. Вряд ли хоть кто-то действительно всерьез воспринимал его тихое лопотанье. Вот и сегодня студенты с началом целой церемонии проверки присутствующих продолжили заниматься всем, чем они занимались до этого: кто-то переписывался в сети, даже не скрывая громкую вибрацию кнопок, кто-то дремал, растянувшись на парте наподобие Гоулда. – Харли Альбертсон здесь? – Харли, не отрываясь от процесса рисования полового органа на полях тетради соседа, поднял руку. Профессор сделал пометку и продолжил. Когда они наконец достигли буквы «ди», Мэтт закатил глаза и пихнул Гоулда в бок, решив, что уже пора. Эдд всем телом почувствовал острый локоть Харгривза. Он раскрыл глаза, когда Дэйзи Дотс поднимала руку через два ряда от него, а Коул Дрифтвуд, следующий по списку, в открытую щёлкал зажигалкой. Не для того, чтобы закурить – в руках у него не было даже сигареты – просто занимал себя появлением и исчезновением маленького огонька. Эдду показалось, что когда с губ профессора слетали буквы имени Коула, тот медленно повернулся в сторону Гоулда, весело подмигнул, в очередной раз щёлкая зажигалкой, поднося ее к лицу, будто желая напугать странной игрой теней... И уверенным движением поджигая свои собственные волосы. Эдд в ужасе отшатнулся. Никто вокруг не замечал тихо потрескивающего костра, уютно устроившегося на голове Коула. Профессор только начал зачитывать следующее имя, а Дрифтвуд уже перекинул зажигалку Агате Дилан, которая, не глядя, поймала ее, безразлично посмотрела на Гоулда, и по воле ее загорелой и ухоженной руки, нежно, с любовью поднесшей незаметную искорку к хитросплетению ее косичек, они вспыхнули, словно свечка. Одежда, кожа поглощались пламенем, жадным, всепоглощающим, лишь отрыгивающим искры. Огонь не перекидывался ни на деревянные парты, ни на других учеников, словно стать горсткой пепла было личным, интимным проклятием каждого. Будто каждый выбирал за себя. У Коула, Агаты и ещё человек пятнадцати, идущих после них в списке, от жара уже лопнула пленка глаз, и жидкое стекловидное тело сочилось из опустевших глазниц, вязкими струйками стекая по щекам и тут же испаряясь. Эдд хотел закричать, но его собственные голосовые связки отказывали ему в этом деле, а Мэтт не реагировал на панические попытки привлечь его внимание – он, не моргая, зацикленно нажимал на одни и те же кнопки. «С-О-Н» – выдавал экран его телефона. Эдд не был в этом так уверен. – Эдвард Гоулд! – с мрачным торжеством произнес профессор, имени которого Эдд даже не знал. Что-то металлически серебристое, блестящее прилетело на его ряд, бряцая, по инерции преодолело ещё какое-то расстояние и остановилось прямо перед ним. Гоулд дрожащими, холодными, влажными пальцами ухватился за пошарпанную поверхность кожаной окантовки зажигалки. Она была старой, но бесконечно любимой своим хозяином – ни вмятин, ни грязи. Эдду захотелось посмотреть, какого именно размера появится огонёк. Он осторожно щёлкнул, поднес к глазам, чтобы точнее измерить примерную длину. Около двух с половиной сантиметров, верно? Он вполне может вырасти на метра два, если ветра не будет, а Эдд встанет на лавочке и вытянется в полный рост, подняв руки вверх. Гоулд свободной ладонью схватил себя за вьющуюся прядь, которая под натяжением выпрямилась и стала длиннее. Из всех частей аудитории за ним наблюдали люди-свечки, обратив свои обугленные пустые глазницы на него. Их черты размылись от высокой температуры, кое-где кожи и мышц уже не было, и, весело потрескивая, постепенно чернели кости. Светлые и жаркие, эти костры неправильной формы ждали, когда их ряды пополнит ещё один, и им было хорошо, и им было спокойно, и они ни о чем не думали. Эдд прогнулся под их молчаливым давлением и, зажмурившись, смог почувствовать запах паленого, исходящий от него самого. Эдд всем телом почувствовал острый локоть Харгривза. Мэтт обеспокоенно пытался заглянуть ему в глаза. – Ты в порядке, Эдди? Тебе приснился кошмар? – Да, думаю, да, кошмар. Нет, я не в порядке. Но я не уверен ни в первом, ни во втором.