Чертовщина

Кот, который гуляет сам по себе

      Ивайзуми смотрел на продрогшего промокшего подростка, нерешительно замершего на пороге его квартиры, и сердце заходилось от тревоги и нежности.       Какого черта?       Точнее, какого черта он в таком виде на пороге его, Ивайзуми, дома в третьем, проклятье, часу ночи?       – Прогонишь?       Голос у Кенмы был хриплым. Он то ли простудился, то ли слишком долго молчал. В равной степени могло быть и то, и другое.       – Кенма, – Ивайзуми устало потер переносицу и отодвинулся в сторону, давая незваному гостю возможность пройти.       Спрашивать, что случилось, просто бесполезно. Если Кенма хотел, он мог не разговаривать сутками. И обычно, это единственное, что Кенма хотел.       Ивайзуми, так и не добавив ничего к имени, сходил в спальню, взял полотенце, одежду, завернул по дороге в ванную, чтоб включить водонагреватель, и вернулся к продолжавшему топтаться в гэнкане подростку. Время вопросов прошло еще полгода назад, когда мальчишка впервые замер в его дверях. Облепленный снегом, с озябшими руками и температурными глазами. С тех пор Ивайзуми периодически обнаруживал у себя на пороге этого свободолюбивого ребенка с характером восьмидесятилетнего затворника и приставкой подмышкой.       – Держи.       Он набросил Кенме на голову полотенце, бесцеремонно стащил с плеча сумку и начал расстегивать молнию на ветровке. Знаем, проходили. Если не сделать ничего самому, он так и останется стоять, заливая пол в гэнкане потоками дождевой воды. Дождевой?       Ивайзуми отстранил мальчишку в сторону и выглянул на улицу. В дом ворвался сухой прохладный воздух, наполненный терпким ароматом трав и оглушительным пением сверчков. Ни капли дождя. Небо ясное, с мелкими блестками звезд, земля сухая, а от шершавого асфальта заметно тянуло ночным холодом.       – И как только умудрился-то, – проворчал под нос Ивайзуми и вернулся к вяло растирающему волосы Кенме.       Спрашивать было бесполезно. Ивайзуми подозревал, что мальчишку в школе травят, но не в три же часа ночи, в самом-то деле! Это уже ни на что не похоже. Он продолжил раздевать Кенму, все сильнее хмурясь от того, что тот промок буквально насквозь: от ветровки, с виду вроде как непромокаемой, до самого белья и носков. В ботинках хлюпало. Школьная форма неопрятной мокрой кучей отправилась на пол. Ивайзуми выделил не-гостю гостевые тапочки, пихнул в руки сухую одежду, кивнул на дверь ванной, а сам принялся вытирать набежавшую лужу.       От воды ощутимо несло тиной. Толкнули в озеро? Упал сам? Гадать – бесполезно, а Кенма, Ивайзуми уверен на сто процентов, не ответит. Давить же чревато тем, что мальчишка без слов мог обратно облачиться в мокрые тряпки и уйти. И не факт, что Ивайзуми после этого увидит его в ближайшие несколько месяцев где-нибудь, кроме как в школе.       Одежду он бросил в стирку, заглянув на минутку в ванную, Кенма шумел душем, занавеска покачивалась в такт движениям, на пол набежала еще одна приличная лужа. Ивайзуми закатил глаза, покачал головой, но промолчал. Вместо нравоучений, которые от Кенмы отскакивали как об стенку горох, он добыл из шкафа плед, дома было довольно прохладно, вскипятил чайник и, разлив по двум кружкам обжигающий чай, забрался на табурет, ждать мальчишку. Спать хотелось дико, но ложиться, не устроив Кенму, Ивайзуми не стал. Кенма мог прокуковать за кухонным столом до рассвета. Причем подросток не производил впечатления человека, который не может о себе позаботиться. Возможно, просто не хотел. Ивайзуми крутил эти мысли после каждого визита, но так и не находил ответа.       По кухне раздались мокрые шаги, Кенма, натянув полотенце на самые глаза, устроился рядом и осторожно подул на чай.       – Диван в чистке, – нарушил молчание Ивайзуми, внимательно разглядывая покрытое мурашками розовое плечо, выглядывающее из ворота своей же футболки, – ляжешь на гостевом футоне. Тебе куда-нибудь нужно с утра?       Кенма покачал головой и снова уткнулся в кружку.       – Тогда не вздумай меня будить, если проснешься до будильника. У меня был тяжелый день, и развлекать еще и тебя я не нанимался, – Ивайзуми потер занывший висок,       – допьешь, поднимайся в комнату. Я пока расстелю тебе.       Не дожидаясь ответа, или хотя бы кивка, Ивайзуми вышел из-за стола. Кенма поймал его за подол футболки, когда он проходил мимо.       – Что? – угрюмо уставился на полотенце Ивайзуми.       Кенма повернулся к нему и уткнулся лбом в грудь. Полотенце сползло на пол, обнажая лохматую влажную макушку. Кенма молчал, тихо дышал, сжимая до боли пальцы на чужой футболке, и не торопился отпускать.       Ивайзуми поднял тяжелую непослушную руку и осторожно опустил ее на светлые волосы. Кенма вздрогнул от неожиданности, но отстраниться ему Ивайзуми не дал, стянул с соседнего стула притащенный плед и, закутав, крепко стиснул вместе с пледом дрожащее, так и не отогревшееся тело.       Он стоял, укачивая в объятиях мальчишку, а в голове носились, ударяясь друг о друга шальные мысли. Ивайзуми даже себе боялся признаться, что ждет его. Каждый вечер, вот уже полгода. Ждет и до безумия боится, что Кенма однажды не придет. Потеряет интерес, желание, или что там еще приводит его каждый раз под двери бестолкового в общем-то учителя истории.       – Идем, – шепнул он, когда Кенма в его объятиях начал тихонько сопеть, – идем спать.       – Угу.       Они ушли с кухни, оставив на столе недопитый чай, а на полу полотенце и плед.       После этой ночи, Ивайзуми думал, что не увидит Кенму как минимум недели две. Лето, каникулы и отсутствие дополнительных занятий для второгодок, как бонус, говорили за себя. И меньше всего Ивайзуми ожидал увидеть мальчишку на кухне по возвращении с работы в тот же день, как они распрощались.       Ивайзуми с грохотом уронил сумку, привлекая внимание увлеченно залипающего в приставку парня. На Кенме была вчерашняя хозяйская одежда, он с удобством устроился на кухонном стуле, уперевшись коленями в столешницу, и звенел ложкой в кружке с вчерашним чаем.       – С возвращением, – сказал он, как ни в чем не бывало, подняв на Ивайзуми безразличный взгляд.       – Ты как сюда попал? – не стараясь даже, чтоб голос звучал чуть менее зло, прорычал Ивайзуми.       Честно признаться, он был в бешенстве. А вид мальчишки в его футболке и штанах, на добрых три-четыре размера больше необходимого, душевного спокойствия не добавлял.       – Ключ под цветочным горшком, – пожал плечами Кенма, с одного соскользнул ворот футболки. – Прятать нужно лучше.       На приступ ярости он не обратил никакого внимания. Отвернулся к приставке и запустил по новой проигранный уровень.       Ивайзуми закрыл глаза и медленно, с присвистом выдыхая, досчитал до десяти. Звуки развернувшегося сражения мешали сосредоточиться, голова болела от бессонной ночи и еле выдержанного боя со всем учительским комитетом и директором во главе. На днях обещали вынести решение, и мандраж от возможного увольнения не покидал Ивайзуми ни на секунду. А тут еще мальчишка!       – Допьешь чай – иди домой, я тебе не нянька, – с трудом прохрипел он, колотившееся от злости сердце и не думало успокаиваться.       Он по большой дуге обогнул Кенму, вынул из холодильника бутылку воды, и тем же маршрутом вернулся в коридор, а уже оттуда, отметив слишком быстро заигравшую мелодию проигрыша, поднялся в спальню. Стук отброшенной на стол приставки он уже не слышал.       В открытое окно заползал удушающий вечерний зной, футоны на полу, Ивайзуми и гостевой, лежали непозволительно близко друг к другу. Странно, вчера он этого не заметил.       Ивайзуми без сил повалился на свое место и с блаженным стоном уткнулся лбом в прохладную ткань наволочки. Нераспечатанная бутылка воды упала рядом.       Что делать с творящимся в жизни дерьмом он не знал. Все, абсолютно все подталкивало его к краю. Обострившиеся отношения с коллегами, наседающий директор, пилящие его, словно он студент на грани отчисления, родители, участившиеся визиты Кенмы. Казалось, не хватает капли, всего одной капли, чтобы все, включая его, рухнуло в пропасть. Ивайзуми, стиснув зубы, держался, послать все к черту он всегда успеет. Но как же, как же, черт возьми, все достало.       По коридору послышалась мягкая кошачья поступь. Кенма на носочках подбирался к спальне.       Ивайзуми зажмурился, закусил ребро ладони и сильнее уткнулся лицом в подушку лишь бы переждать очередное вторжение мальчишки в его жизнь.       Кенма присел у изголовья, пальцами осторожно прикоснулся к торчащим в беспорядке волосам, провел по воротничку костюма, уложил ладонь между лопаток и навалился всем весом, невесомо целуя затылок.       Плечи Ивайзуми закаменели, он сильнее сжал зубы на руке, задыхаясь от творящегося беспредела. Кенма выпрямился, стянул с соседнего футона одеяло, свернулся калачиком под боком Ивайзуми и накрыл их обоих. Через минуту в комнате раздавались только приглушенные звуки сражения и надсадное хриплое дыхание.       Ивайзуми мысленно чертыхнулся. Горячее тело под боком жгло даже через несколько слоев одежды, голова кружилась, от одеяла поверх костюма было невыносимо жарко, а невозмутимое молчание мальчишки, как будто, так и надо, как будто ничего странного не происходит, будило в нем что-то яростное, первобытное.       Молчание затягивалось, прокушенная рука немела, Ивайзуми выжидал. Выжидал, когда звук сражения сменится на мелодию перехода на следующий уровень или проигрыша, задним умом понимая, насколько это странно, что он отличает эти однотипные звуки.       Как только музыка приставки сменилась, Ивайзуми отбросил в сторону одеяло и за плечо рывком опрокинул Кенму на спину, нависая над ним, задыхаясь от бешенства.       Кенма безразлично проводил взглядом отлетевшую в сторону игрушку и посмотрел на прижавшего его к футону Ивайзуми. Рука словно сама по себе медленно поднялась, Кенма прикоснулся ладонью к его щеке, провел пальцами по влажной от испарины скуле, разгладил вертикальную складку между нахмуренных бровей и замер на подрагивающих губах.       – Прогонишь? – выдохнул он всего одно слово, и Ивайзуми сорвало.       Он с отчаянным стоном вжал мальчишку сильнее в футон и впился в приоткрытые губы злым, голодным поцелуем.       Кенма обвил его шею руками, притискивая еще ближе, пальцы вцепились в ткань пиджака, губы ныли, а в уголках глаз скопились капли слез. Было больно и до одури хорошо. Ивайзуми целовал с пугающим отчаянием, шарил горячими ладонями по бокам, сминая мягкую ткань футболки, задирая ее, обнажая бледный впалый живот. Кенма судорожно втянул носом воздух, чувствуя прикосновение к коже. Ивайзуми отстранился, мутный взгляд заметался по расхристанному телу мальчишки: покрасневшие губы и глаза, сдвинутый в сторону ворот футболки, задранный подол, отчетливое возбуждение, тяжелое дыхание и подрагивающие пальцы, тянущиеся к нему за продолжением.       Вопросы, зачем Кенма это делает, для чего, почему, замирают на губах, так и не прозвучав. Ивайзуми сглатывает их, знает, что спрашивать бесполезно, знает, что если вдруг Кенма ответит, то не факт, что Ивайзуми услышит то, чего хочет. Единственное, что он может сделать, это доставить удовольствие мальчишке, а после, дождавшись решения директора, собрать вещи и уехать из города.       Паршивый учитель истории, паршивый наставник, паршивый сын и паршивый любовник.       Ивайзуми кивнул своим мыслям и вновь прижался к худому телу. Нет, он ни за что его не прогонит. Не сегодня, точно.       Кенма с готовностью распахнул объятия, и сердце Ивайзуми заколотилось от нежности. Вот кому было точно плевать на все его внутренние метания. Кенма приходил, когда хотел, брал, то, что считал принадлежавшим ему, и уходил, когда приходило время. Ивайзуми даже не был уверен, что Кенме есть дело до его существования.       И это, наверно, было к лучшему.       Через полтора года в дверях его, Ивайзуми, новой квартиры застывает привычный силуэт. Только еще более взъерошенный и осунувшийся и с дорожной сумкой на плече. Кенма делает шаг через порог, улыбается незнакомой улыбкой и спрашивает, как ни в чем не бывало:       – Прогонишь?