Чертовщина

"Научи меня"

      — Если уж у кого и учиться целоваться, то я предпочел бы Акааши-сана вам! — в запале бросил Тсукишима.       В третьем спортзале стало настолько тихо, что сквозь сетку дверного проема послышалось стрекотание сверчков.       — Прошу прощения? — Акааши выпустил из рук мяч, подозревая, что у него начались слуховые галлюцинации на фоне второго года игры с Бокуто. Хината, с которым они отрабатывали приемы, так и вовсе находился в полном офигевании.       Бокуто с Куроо переглянулось и заржали.       — Ну, Тсукки! Ну, уел ты нас! — приговаривал Бокуто, хлопая Куроо по плечу.       — Нет, ну это надо же, предпочесть нам его! — не отставал от друга капитан Некомы. Он утер слезы в уголках глаз, выступившие от смеха, и покачал головой, все еще шкодливо ухмыляясь. — Да мы тебя та-а-акому научим, что все сайты для взрослых будут нервно курить в сторонке.       — Спасибо, не надо, — высокомерно сверкнул очками Тсукишима и повернулся к подошедшему Акааши. — Простите, я не имел в виду, что вы должны научить меня целоваться, — тут он скуксился и фыркнул. — Просто они меня довели.       В который раз.       Акааши покивал с сочувствием. Хината бочком-бочком приблизился к ним.       — А вы что это, выясняете, кто круче целуется?       — Маленький еще, — тут же отбрил его Куроо.       Хината надулся.       — И ничего-то я не маленький. Мы с Тсукишимой одногодки вообще-то.       — Это он твой психологический возраст имеет в виду, — пояснил с издевательской улыбкой Тсукишима.       — Тсукишима, гад! — Хината упер руки в бока и привстал на цыпочки. — У кого тут маленький психологический возраст?!       — У тебя, я же сказал. Ты что, еще и глухой к тому же?       — Нарываешься?!       — Так, брейк, — втиснулся между ними Куроо. — Чиби-чан, иди-ка попинай Льва, что-то он долго голос не подавал. Как бы не умер. А ты, — дождавшись, когда Хината отбежит к другому краю спортзала, перевел на Тсукишиму взгляд Куроо: — все-таки подумай над нашим предложением. — Он игриво подвигал бровями. — Нам есть чему тебя научить.       Тсукишима сделал боязливый шаг назад, едва не сталкиваясь с Акааши. Бросил на него взгляд, вспомнил свой предыдущий выбор и состроил непреклонную физиономию:       — Я же сказал, уж лучше я буду учиться у Акааши-сана, чем у вас двоих.       Бокуто аж подпрыгнул от возмущения.       — Хэй, мы так-то старше, и у нас опыта побольше будет!       — Ваш опыт, Бокуто-сан, — начал Акааши, вставая плечом к плечу с Тсукишимой, — ограничивается игрой в бутылочку на школьном фестивале, где самым высоким коном был поцелуй в нос.       — Ака-а-а-аши! Ты слишком жесток!       Хината с покачивающимся от усталости Львом вновь прибился к группке обсуждения.       — Зато я — непревзойденный мастер поцелуев! — выпятил грудь колесом Куроо.       — А Кенма рассказывал…       — Тихо ты! — Куроо ловко прикрыл Хинате рот рукой и сделал страшные глаза.       — Кенма и мне рассказывал, — как бы невзначай уронил Акааши, тонко улыбаясь. — Про ваш бурный роман с ящиком томатов.       — Бокуто! Приструни своего кохая! — возмутился Куроо.       — Ну, это же не Акааши, а Кенма растрепал всем, как ты с помидорами сосался, — тут же встал на защиту своего связующего Бокуто. Дружба дружбой, а того, от кого зависят твои атаки, лучше бы не злить.       Акааши подобрал выроненный до бурного обсуждения мяч и точным броском отправил его в корзину для инвентаря.       — Давайте уже закругляться. Скоро столовая закроется.       Все засуетились, засобирались. Тсукишима бросил на него нечитаемый взгляд, наткнулся на вопросительный, но только мотнул головой, и, подгоняя Хинату, присоединился к уборке. Акааши мысленно пожал плечами.       В столовой бедовая парочка капитанов попыталась еще раз пристать к Тсукишиме с непристойными предложениями, но их быстро приструнил Савамура. Посмотрел весомо, нахмурился и заявил, что если они не отстанут от его игрока, то он до утра заставит Бокуто и Куроо целоваться друг с другом, пока те не научатся веточки вишни во рту узелком завязывать. Вся столовая впечатлилась и принялась бурно обсуждать, возможно ли такое вообще.       Акааши спрятал за ладонью смешок. Суров был капитан Карасуно, этого у него не отнять. Взгляд сам собой переключился с Савамуры на красного от смущения и злости Тсукишиму. Он покусывал губы и без интереса ковырялся в почти полной тарелке, то и дело вздрагивая от громких вспышек веселья, центром которых были Куроо и Бокуто. Акааши и сам себе не мог объяснить, что его взволновало и зацепило в ершистом долговязом первогодке. Но слова о том, что его предпочли двум самым популярным игрокам лагеря, здорово тешило самолюбие.       С ужином расправились довольно быстро. Большая часть игроков уже разошлись по выделенным им классам, так что толчеи в туалетных комнатах было не в пример утру меньше. Акааши задумчиво елозил щеткой по зубам, раз за разом прокручивая в голове дополнительную тренировку, а точнее то, что произошло в конце. Бокуто и Куроо горазды поднимать бучу на пустом месте, но это уже ни в какие ворота не лезет: вот так цепляться к первогодке с предложением научить целоваться. И Тсукишима — Акааши сплюнул в раковину и сполоснул рот — Тсукишима выглядел очень уязвленным их нападками. Господи, как будто умение целоваться — первостепенная необходимость в летнем спортивном лагере!       Акааши умыл лицо, выпрямился, пытаясь с зажмуренными глазами нащупать полотенце на краю раковины, но там его не оказалось.       — Держите, — судя по голосу, Тсукишима и был именно тем, кто умыкнул у него из-под носа полотенце.       — Спасибо. — Акааши утер лицо, зачесал назад влажную челку и с интересом уставился на мнущегося первогодку. — У тебя что-то случилось?       Тсукишима состроил сложное лицо, то ли недовольный его проницательностью, то ли вообще от ситуации в целом. В туалет ввалились припозднившиеся третьегодки Шинзен.       — Пойдем, поговорим в другом месте, — указал на дверь Акааши. Тсукишима кивнул.       В коридоре было свежо и прохладно. Хоть где-то кондиционеры работали исправно. Они прошли несколько коридоров, добрались до дальней части левого крыла и зашли в первый же попавший класс. Свет в целях экономии был выключен, да и зачем он в школе на период летних каникул. Акааши прошел к окну, бросил взгляд на почти полную луну и, развернувшись, прислонился спиной к подоконнику. Задавать наводящие вопросы или еще как-то подгонять он не стал. Отложил на подоконник пакет с гигиеническими принадлежностями, полотенце и доброжелательно уставился на Тсукишиму.       Тот по инерции прошел за ним в класс, но замер у первой парты второго ряда, ровнехонько посередине между Акааши и дверьми: словно готовил путь для стратегического бегства в случае неудачного исхода разговора. Акааши даже улыбнулся на такую предусмотрительность. Тихонько, краешком губ, но Тсукишима все равно заметил, нахмурился, сцепил перед собой руки, да еще и ссутулился так, что оказался почти одного с Акааши роста.       Молчание затягивалось. Акааши так и подмывало глянуть время на телефоне, но сгустившееся напряжение от пристального взгляда не давало толком пошевелиться, словно застрял в густом-густом желе.       Наконец Тсукишима приподнял подбородок, набрал в грудь воздуха, пальцы сжались до побелевших костяшек, выпалил:       — Акааши-сан, научите меня целоваться. — И, отведя взгляд, неловко добавил: — Пожалуйста?       Прозвучало это скорее вопросительно, чем как просьба. Акааши закусил губу, чтоб не спугнуть первогодку торжествующей улыбкой. Все же пришел он именно к нему. Не к Бокуто, не к Куроо, и даже не к Савамуре, в квалифицированности которого, после угроз в столовой, ни у кого не осталось сомнений. А к нему, Акааши.       — Хорошо.       — Что? — Тсукишима вытаращился на него, забыв о своей привычной линии поведения, удивленно захлопал глазами и даже сдулся немного, вновь ссутулившись.       — Хорошо, я научу тебя. — Акааши сел на пол перед окном и похлопал по свободному пространству перед собой: — Иди сюда, садись.       — Прямо на пол? — Тсукишима с опаской приблизился, положил рядом с пакетом Акааши свою сумку с мыльно-рыльными принадлежностями и осторожно сел.       — Знаешь, я конечно не виртуоз в поцелуях, но если тебе понравится настолько, что подогнутся колени, ты можешь упасть.       Луна выгодно высветила залившееся краской лицо.       Акааши снова покусал губы, вот ведь… невинный первогодка. Он потянулся к лицу и зацепил пальцами дужки очков.       — А…       — Очки лучше снять. Иначе будет неудобно.       — Ох, ладно. Как скажете. — Тсукишима подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть его лицо. — И? Что мне нужно делать?       Акааши встал на колени — все же для первогодки парень был высоковат. Ладонь легла на горящее от смущения лицо.       — Просто расслабься, хорошо? Я поведу. Как что-нибудь для себя уяснишь — присоединяйся. Поцелуй — это простое взаимодействие. Но нужно помнить, что участвуют в нем обе стороны.       Казалось, гуще покраснеть нельзя, но Тсукишима опроверг все представления Акааши о его способностях. Румянец залил не только лицо, но и сполз по шее до самого ворота футболки. Акааши нежно провел большим пальцем по скуле, веки Тсукишимы дрогнули и прикрылись, отбрасывая на лицо рассеянную тень. Акааши переступил коленями, подбираясь ближе, пока не почувствовал на своем лице горячее дыхание, мятное от вечернего умывания.       — Глаза нужно открыть? — тихо спросил Тсукишима.       — Как хочешь, — шепнул Акааши и склонился над ним, трогая губы первым, самым мягким прикосновением.       Тсукишима резко втянул носом воздух, да так и застыл, не шевелясь и не выдыхая.       — Дыши, — тут же строго приказал Акааши. Шумный выдох опалил влажные губы. — Молодец. Не забывай дышать, но и не торопись, не то свалишься от гипервентиляции легких.       — Хорошо. — Тсукишима кивнул, задел носом его подбородок и смутился снова.       — Продолжайте.       — Это подойдет для первого поцелуя после признания. Легко и ненавязчиво. Чтоб не смутить, — вернулся к объяснениям Акааши.       — Кажется, это не работает. — Тсукишима выглядел растерянным и озадаченным.       — Ну, конечно, — Акааши с трудом подавил улыбку. — Потому что для тебя это — первый раз.       — Понятно. А дальше?       — Какой нетерпеливый.       Акааши надавил пальцем на подбородок, слегка размыкая губы, и приник следующим поцелуем. На этот раз не таким невинным, как первый. Он шевельнул губами, ловя прерывистый вздох, слегка наклонил голову, ища идеальный угол, и прижался сильнее. Тсукишима отмер, тихо замычал, схватился за локоть Акааши и попытался за ним повторить.       Акааши отстранился, облизнулся, улыбнулся, заметив, с каким вниманием Тсукишима проследил взглядом за языком.       — Это подходит для встреч с тем, с кем у тебя постоянные отношения. Обычный поцелуй. Для приветствий, или если не можешь по-другому выразить обуревающие тебя чувства: радость, восторг, ликование.       Тсукишима сосредоточенно кивнул. Выглядел он при этом так, словно мысленно конспектирует импровизированную лекцию Акааши. Внезапно, это было даже мило. Акааши провел ладонью по горячей щеке, сместил руку на затылок и зарылся пальцами в волосы, легонько прихватывая пряди.       — А вот следующий идеально подойдет, когда вы останетесь наедине.       С этими словами он откинул голову Тсукишимы назад и без предупреждения впился совсем не нежным поцелуем. Язык огладил дрогнувшие губы, проник дальше, лизнул чужой неподвижный язык, вовлекая его в игру. Кто-то застонал, и Акааши не мог со стопроцентной уверенностью поручиться за то, что это был не он. Тсукишима отпустил его локоть, и вместо этого впился жесткими пальцами в плечи, почти опрокидываясь назад. Акааши стоило больших трудов удержать его на месте. Он оторвался от губ, полюбовался обалделым взглядом и приник снова. Кто сказал, что не нужно закрепить материал? Мягкие губы тут же с готовностью разомкнулись, Тсукишима робко шевельнул языком, приноравливаясь, и был вознагражден тихим стоном.       — Вот так, — зашептал ему в рот Акааши, почти не отстраняясь, каждым словом задевая, лаская его. — Молодец. Делаешь успехи. Смотрю, тебе даже нравится получать новые знания.       — Простите. — Тсукишима зажмурился и натянул футболку на пах, зажимая подол между бедрами. Казалось, он сейчас закипит от смущения.       — Все в порядке. — Акааши провел губами по краю челюсти, трогая легко-легко, почти невесомо, и уткнулся носом в горящее ухо. — Так и должно быть.       — Даже с парнями? — выдал Тсукишима отрезвляющий вопрос.       Акааши немного отстранился, удивленный.       — Поцелуй, это всего лишь поцелуй. Какая разница с кем? — невозмутимо ответил он.       Тсукишима успокоенным не выглядел, но жесткая линия плеч немного расслабилась, он выпустил из рук футболку и неуверенно прикоснулся к локтю Акааши.       — Продолжаем? — догадался Акааши.       Он кивнул и снова зажмурился, подаваясь ближе. Надо же, какая страсть к новым познаниям. Акааши поднялся на ноги — колени протестующе заныли от слишком долгого контакта с жестким полом класса — обошел первогодку и присел сзади.       — Поцелуи в шею вызывают дрожь и пробуждают фантазию, — негромко заговорил он, укладывая ладони на дрогнувшие плечи. — Ты знаешь, кто стоит за спиной, знаешь, что он собирается сделать, но не видишь его. И эта неизвестность заставляет тебя чувствовать острее.       Акааши лизнул выступающую косточку позвоночника, прижался губами, провел выше до самой кромки волос и поцеловал. Улыбнулся прямо в поцелуй от короткого стона. Волоски на шее встали дыбом, мурашки рассыпались по коже. Акааши сместился в сторону и почувствовал зашкаливающий пульс.       — Ох, — негромко простонал Тсукишима, обмякая под изучающими ласками. — Это… приятно, — голос срывался. Говорил он настолько тихо, что если бы Акааши отошел на пару шагов — мог бы и не расслышать.       — Да, — кивнул Акааши и провел носом по шее выше, задел мочку уха, обвел раковину, лизнул самую кромку, вызывая судорожный вдох. — Не забывай дышать.       — Я помню. — Тсукишима завел руку за спину и вцепился в его бедро, в поисках опоры.       Акааши одобрительно заворчал, лизнул горячую кожу шеи и легко прикусил, не оставляя следов.       — Если у твоей пары строгие родители или беспардонные друзья, лучше не злоупотреблять засосами.       Тсукишима склонил голову и сдавленно застонал.       — А если, — он глотнул воздуха, пальцы впились сильнее, — а если очень хочется?       — Смотрю, ты разыгрался? — Акааши улыбнулся в шею, его и самого будоражила эта игра: интимное обучение, прикосновения на грани фола, волнующие поцелуи, страстность которых нарастала по мере углубления в материал. — Если очень хочется… — он снова поднялся, замер перед Тсукишимой и легко толкнул его, нетвердо сидящего, в плечо, опрокидывая на спину. — То лучшим выходом будет оставить засос там, где его никто не увидит.       С этими словами он забрался на бедра замершего испуганной птицей Тсукишимы, задрал футболку до самого горла и прижался кусачим поцелуем под ключицу. Тело под ним крупно вздрогнуло. Тсукишима откинул голову, стукаясь о пол класса затылком, выгнулся, руки зашарили по полу. Вдох застрял где-то в горле и вырвался наружу с тихим хрипом:       — Акааши-сан!       Акааши, не отвечая, втянул в рот кожу, пососал, пока на языке не появился тонкий металлический оттенок и звучно оторвался. Тсукишима лежал, мелко подрагивая, пряча за локтем глаза. Рот его беззвучно открывался, но ничего кроме сорванного дыхания слышно не было. Акааши притерся бедрами и закусил губу, чувствуя, как в него упирается чужое возбуждение.       — Так оставляют засосы, — выдохнул он, тяжело дыша. Тсукишима молча кивнул, все еще не рискуя отрывать руку от лица. — Ну чего ты? — Акааши притерся еще раз, сползая ниже, бедра под ним дернулись и закаменели. — Все хорошо.       — Акааши-сан, вы… вы… — Тсукишима сглотнул пересохшим горлом, вскинулся, опираясь на локти и ожег его возмущенным взглядом. Правда эффект вышел смазанным от лихорадочного блеска в глазах, сухих губ, по которым то и дело пробегался кончик влажного языка, тяжелым дыханием. — Разве это относится к технике поцелуя?!       — О, ты удивишься. — Акааши закатил глаза и улыбнулся: широко, плотоядно, заставив Тсукишиму замереть на вдохе.       Акааши и сам понимал, что его лицо сейчас выдало нечто среднее между обычной улыбкой и оскалом Куроо. Как ни уворачивайся от дурного влияния, что-нибудь да все равно налипнет. Тсукишима почти испуганно моргнул, мотнул головой, словно вытряхивая вставший перед глазами образ, и откинулся назад.       — На этом все? — спросил он у потолка.       Акааши даже покосился наверх, потом опустил взгляд на подрагивающий живот, задумчиво провел по нему ладонью. Холодный и напряженный. Хотелось, чтобы Тсукишима снова расслабился.       — Еще один поцелуй, и можем закругляться. Нас скоро хватятся.       Со стороны Тсукишимы послышался невнятный смешок. Акааши хмыкнул тоже, склонился, выдохнул на холодную кожу, грея, коснулся губами пупка, с удовольствием вслушиваясь в новый тихий стон. Нервозность потихоньку спадала, сменяясь совсем другим напряжением, сладостным, предвкушающим. Акааши провел ладонями по бедрам, задирая кромку шорт, сжал несильно мышцы, улыбнулся в кожу на очередное сорванное «Акааши-сан».       — Последний поцелуй, которому я тебя хочу научить, сработает только с парнями, — Акааши покосился на топорщащиеся шорты. — Но с этим у нас, как я вижу, проблем не возникнет.       Он подцепил пальцами резинку вместе с бельем и чуть приспустил, высвобождая изнывающий без прикосновений член. Тсукишима снова глухо ударился головой и зажал ладонями рот. И правильно, пусть это и дальнее крыло этажа, но риск есть всегда. Акааши и самого пугала и распаляла перспектива быть застуканным за таким вот репетиторством. Возбуждение, до того маячившее на краю сознания, внезапно вылезло на передний план, перехватывая дыхание у самого горла, заставляя руки дрожать. Акааши притерся пахом к ноге Тсукишимы, чувствуя, как подводит к грани вся эта ситуация: чужое судорожное дыхание, запах возбуждения, мазок смазки на втянутом животе, член с блестящей головкой, такой возбужденный, что казалось тронь — и Тсукишима кончит. Акааши и тронул. Склонился ниже, глубже вдыхая, облизнул губы и прикоснулся к головке поцелуем. Тягучим, нежным. Член дернулся под губами, Тсукишима заскулил в ладонь, выгнулся, утыкаясь в мягкие губы, и кончил, мелко-мелко подрагивая бедрами. Акааши едва успел отстраниться, сжал свой член через штаны, слизнул с губ вкус смазки и спермы, и перед глазами вспыхнуло от удовольствия.       Хриплое судорожное дыхание Тсукишимы постепенно затихало. Акааши лениво подумал, что придется снова мыться — белье неприятно липло к коже.       — На этом наш урок можно считать оконченным, — глубокомысленно уронил он и поднялся.       Ноги подрагивали, натертые колени наверняка покраснели, придется завтра весь день прятать их за наколенниками, но — Акааши посмотрел на все еще распластанное на полу тело — оно того определенно стоило. Он взял с подоконника все еще влажное после умывания полотенце и, присев на корточки сбоку от Тсукишимы, мягко провел тканью по испачканному животу.       Тсукишима вздрогнул, втянул носом воздух, оторвал от лица руки и неуклюже подтянул шорты. Акааши опустил его футболку, поправил, встал, давая пространства для маневра. В глаза ему Тсукишима не смотрел. Между ними повисла почти осязаемая неловкость.       Они молча собрались, вышли из класса, дошли до развилки. Акааши открыл было рот, чтобы попрощаться, но неожиданный поцелуй в щеку заставил его звонко клацнуть зубами.       — Знаешь, — задумчиво протянул он, касаясь кожи пальцами, — я полночи учил тебя целоваться не для того, чтобы получить на прощанье легкомысленный чмок.       Тсукишима сверкнул лунными бликами в очках, улыбнулся, все еще немного неловко, но уже вполне себе вызывающе.       — Я просто рассчитывал на то, что вам понравилось меня учить. И завтра мы повторим пройденный материал.       После чего, не дожидаясь ответа, свернул в ту сторону, где расположилась его команда, и скрылся в темноте.       — Кажется, я воспитал монстра, — Акааши смотрел вслед Тсукишиме, и губы его против воли растянулись в предвкушающей улыбке.