На игре

      Наташа редко напрашивалась с братом. Но, как ни крути, тот всегда брал её с собой. Куда бы его не звали, она всегда оказывалась подле него. Лишь изредка, когда конфиденциальность важнее сохранения дружеских отношений, она оставалась дома, однако даже в этом случае беспокоиться было не о чем: Иван всегда, раньше, чем предполагалось, или же с опозданием, но возвращался. Просто потому, что наконец-то понял, что она — последняя из тех, кто когда-то составлял нечто величественно-единое. Последняя из тех, кому семья дороже заморских пряников.       Кажется, он нуждался в ней даже больше, чем она — в нём. Однако эхсага благополучия, которую из-за груди приходилось носить на шее, сигналила об обратном. Да, сразу, как только это стало возможным, она отключила возможность транслировать сигнал всем прочим, но, когда остаёшься в полном одиночестве, как не кинуть взгляд на то, что может порой рассказать о ком-то больше, чем она сама? Впрочем, вердикт бездушного искусственного интеллекта всегда был одинаков: умеренная энергетическая зависимость. Наверное, дело всё-таки в том, что эхсаги придумал именно Джонс — аргументируя, что они будут хорошей заменой старом бейджу, — однако в данном случае такой вывод считался неутешительным и снимал пол-балла общего рейтинга престижности и те же пол-балла — от политического статуса. Для кого-то эти самые пол-балла — чудовищная, ужасная потеря, однако Наташа успела насмотреться, каким образом их добывали, и потому даже попробовать желания не возникало.       Софи часто называла их нищебродами и твердила, что и Иван, и Наташа закрыли доступ к своим эхсагам благополучия потому, что ничего другого, кроме экономического кризиса и нулевого авторитета, они всё равно не покажут. Это, кстати, не мешало ей выходить «в свет» без неё, хотя при желании отцепить значок от обычной одежды и примагнитить к корпусу УБИ не составляет труда. Так как в моде было как раз таки демонстрировать всё самое лучшее, такое поведение порождало две догадки: то ли у неё было так много всего, что она боялась, что добро просто-напросто сглазят, то ли не было ничего от слова «вообще». Они заставляли Ивана грустить, а Наташу — откровенно злорадствовать, но большей частью обходили их обоих стороной: думать о благополучии кого-то, кто его себе уже «обеспечил», бессмысленно.       Ван Яо, кажется, спокойно относился к тому, что к нему являлись без эхсаги. Потому скоро девушка приучилась оставлять её дома, если накануне брат говорил, что завтра они — гости панды. Большей частью они наносили чисто деловые визиты, где соблюдение формальностей — залог успешных переговоров, но Иван почему-то не особенно волновался, как если бы приходилось готовиться пусть даже к неформальной болтовне с тем же Джонсом. Успев пожить рядом с ним, Наташа набралась такого же отношения, хотя по-прежнему старалась вести себя скромнее: всё-таки она с братом неформально, не дай бог сорвётся крупная сделка. — Мне казалось, что кожзаж должен был уже сойти, — во время чаепития неожиданно кивнул на задравшийся рукав Ван Яо. Иван грустно улыбнулся: — Он сошёл на нет под натиском хрупкой, но очень горячей руки. Есть вероятность, что Альфреда завалят если не жалобы из травмпунктов, то от недовольных покупателей, и он наконец-то начнёт действовать. — Если снова не схлопочет ещё один монз дэс, — помрачнел Яо. — Я обещаю, конец этого месяца ознаменуется ещё одной его выходкой, о которой будут вспоминать, как минимум, семь поколений наших потомков.       Нынешние дети мало что помнят, так что Ван Яо откровенно лукавил. Если, конечно, не подразумевал, что Альфред каким-то образом выпрыгнет из череды баров, притонов и ЛГБТ-парадов и продолжит загружать в сеть фото, но уже другого, более спокойного характера. Впрочем, пока сестра с усмешкой думала о том, как хорошо быть страной — изобретательницей УБИ и подводить каждую перегрузку механического тела под не требующий ремонта и длящийся всего лишь один день монз дэс, Иван не стал зацикливаться на таких мелочных мыслях: — Ваших потомков. Моим вряд ли будет дело до кого-то, кто живёт через океан, пусть на своём веку он успел совершить столько «подвигов». Да и моё седьмое поколение должно появиться куда позже твоего, хотя вымрет, наверное… — Сплюньте. — Глаза Ван Яо стали уже, хотя, казалось, это невозможно. Иван повернулся, посмотрел на сидящую по левую руку сестру и честно признался: — Нельзя. Неприлично. Через правое — пользы не будет. Может, лучше по дереву постучать? — К счастью, дерево есть. Стучите, — широким взмахом обвёл и правда деревянный стол Яо. Когда Иван всё же стукнул, он окончательно успокоился и заявил: — Вот почему современный человек скоро погибнет, будучи даже совершенно защищён цивилизацией. Воздействие злых сил никто не отменял, а защититься от них можно только с помощью даров природы. — Только не говорите, что дуб, клён, осина и ель пойдут на обереги, — нахмурился Иван. — Партия настолько большая, что сгодится как минимум на отделку какого-нибудь храма. — Не на отделку, а на постройку. И не храма, а музея национальной культуры имени Лао Цзы. — Не борделя с гейшами — и на том спасибо. — За кого вы меня принимаете? — вспыхнул Яо. — Если не хватает гейш, обратитесь к Хонде Кику, у него этого добра навалом. Любой зрелости, любой свежести, в любом кимоно. Он может отдать тебе хоть всех, но тогда потребует возместить их стоимость года через три, когда придёт время платить за энергию. — То есть, его не смутит, что за девушек я заплачу из своих денег и он получит всю сумму сразу на руки? — Ах, товарищ Брагинский, эта крыса везде найдёт себе кусок. Почти везде. — Яо хитро улыбнулся и поднёс чашку к губам. — Вот только от брата не получит ни чоха, ибо тот знает её повадки и потому всегда начеку.       Наташа жестом подозвала к себе чайник, но тот, ориентируясь на программу и ощущения рецепторов, налил как обычно. То есть, чай в маленькой чашечке плескался чуть выше середины. Эх, если бы он знал, что знаменует обещание Ван Яо пристально следить за младшим братом, то вылил бы себя без остатка и добавил поверх пару капель валерьянки. Несмотря на то, что визиты чисто деловые, больше всего они походят на посиделки старых друзей, которые с утра разыгрывают важных политиков, а вечером снимают маски и превращают стол переговоров в обеденный. Сниманием масок как раз считался тот момент, когда Яо заговаривал о своём незадачливом родственнике. — У вас, товарищ Ван, — не остался в долгу Брагинский, — всё хотя бы понятно. А у нас… эх, у нас такие родственники, которые точку зрения меняют дважды в день. С утра приглашают в ресторан, а вечером заявляют, что не хотят с нами общаться… — А на следующий день на всю сеть вопят, что они, мол, энергетически независимые леди, сами могут себя обеспечить и прочая, — неожиданно добавил Яо и, поймав удивлённый взгляд, пояснил: — Я тоже порой захожу на Гудмит. Хороший сервер, если долго не зависать. — Для меня сервер хорош только в том случае, если его заблокировали. Меньше недостоверных источников информации — меньше проблем. Если уж что просматривать, то только деловые переписки. — Знаете, в личных больше подробностей, которые можно использовать как компромат, — уголками губ улыбнулся Яо. Наташа замерла: в его взгляде прочиталось что-то… что-то нехорошее. Он на что-то намекает? — Самый лучший компромат нельзя достать из личной переписки, — отрезал Иван. — Часто за ним приходится лезть в недра иногда даже бумажных архивов. Однако этот мир вертится так быстро, что любой недостаток, любое неудобное фото можно превратить в часть яркого и совсем не постыдного образа. Выблевался в подворотне из-за того, что слишком много выпил? Словил нехилый кайф от того, что алкоголь потёк по венам, а заодно прочистил желудок, разве нет? Настолько тупой, что не смог осилить базового образования? Смотрите, я радуюсь жизни, но при этом мне вообще не надо думать, представляете? Раньше зарабатывал телом? А теперь использует тело по назначению и слывёт изысканно раскрепощённым. Спустил всё имущество в рулетку? Азартный игрок, теоретик крутящегося диска, просим любить и жаловать. Сейчас любой порок может стать достоинством, так что же можно считать настоящим компроматом? Может быть, его отсутствие? — Да, — легко и немного грустно согласился Яо, — именно так. Только отстутствие не компромата, а человека, на которого можно было бы его собрать. Или, верней, отсутствие у этого человека общественной жизни. Никому не будет интересен отшельник, если у него нет акка с миллионом подписчиков, даже если позориться он будет чаще, чем многие звезды эстрады. Да и вряд ли такой отшельник купит новую модель браслета А-91, в которую встроен считыватель данных, отправляющий абсолютно всю информацию о человеке производителю, ибо зачем степенному старцу или молодцу в его бескрайних степях или лесах какие-то технологии, когда есть солнце, вода, земля и прочие их дары, что щедро…       Звонко клацнул под глиняной чашкой пол. Наташа лишь через минуту осознала, где подвох. К тому времени Яо, увидев возмущенно поднятые брови Ивана, поспешил добавить: — Это относительно недавнее нововведение. Считыватели данных встроены лишь в модели А-90 и А-91. Так что за вами или за кем-то иным, кто привык пользоваться техникой до окончательной её поломки, смотреть мы просто не могли. — Удобно устроились, товарищ Ван, — фыркнул Иван. — Но не думаете ли вы, что в скором времени кому-то придёт в голову покопаться в устройстве. Если он найдёт запрещённый элемент, что вы предпримите?       Ван Яо сощурил один глаз и улыбнулся: — Но вы ведь, Брагинский, вряд ли кому-то расскажете. — Причём здесь я? Теоретически найти может любой. — Больше половины настолько доверяют нашей продукции, что не считают нужным искать мастерские с отвёртками шестиугольной формы, чтобы только посмотреть, что внутри. — А другая, более умная половина? Те же Альфред, Людвиг, Меттью, Франциск и дальше по списку. Что будет, если они…       Ван Яо захохотал: — Брагинский, вы слишком хорошего о них мнения! Они скорее запрут свои драгоценные гаджеты в сейфы, чем начнут их разбирать.       Иван тяжело вздохнул: — А ведь когда-то они беспокоились о своей безопасности. — Теперь их главная опасность — вне-монз дэс. И все силы сосредоточены на борьбу с ней. Так что, — Яо пожал плечами, — пользуемся, пока можем. Иногда набредаем на довольно интересные разговоры, доказывающие, что ещё не всё старое потеряно. Думаю, товарищ Брагинский, вам это может понравиться.       Наконец-то нашлись силы встать и выйти на балкон. Всего через несколько мгновений платье зашуршало, коснувшись стеклянных перегородок. Кажется, Наташа хотела подышать свежим воздухом… но вместо этого вдохнула запах мегаполиса — потных тел, пыльных дорог и ужасной оживлённости. Когда успел забыться тот факт, что сегодня не Китайский Новый Год и не какой-либо другой праздник? Впрочем, а когда о нём конкретно вспоминали? Адрес всегда присылался кодом, а флаер не всегда выдавал его в виде связных слов. То ли для сохранения секретности, то ли из-за сбоев в системе, но скорее всего, ради первого. И хотя все заводские камеры Иван снял собственноручно, кто знает, между каких неровностей поверхности поместилась ещё одна, или даже две. Как ни крути, конечный адрес узнавался только по прибытию на место. Узнавался — и сразу забывался, ибо Яо питал нездоровую уверенность, что злые духи боятся громких и длинных названий, и награждал город труднопроизносимыми именами. Лишь деревеньки вроде Уси запоминались легко, просто и надолго — из-за имени и красоты местности. Когда они прилетали туда последний раз, там цвели сакуры. Нежные цветы радовали глаз, стоило толкнуть дверцу…       Наташа поздно сообразила, что пытается толкнуть ограждение. Почему-то сразу стало стыдно. Сколько времени её нет? Сколько она пролетала в мечтах? Тяжёлые шаги отозвались в голове громом. На плечо легла сильная рука. Именно она окончательно привела в чувство. Да, город. Никаких сакур. Может, выпросить у брата на день рождения? — Всё в порядке? — вполголоса поинтересовался Иван. — Пойдём, нам пора.       Ближе к флаеру Наташа осознала, что пока она стояла на балконе, у Ивана конкретно испортилось настроение. Движения стали грубее, в голосе, когда она пыталась задать вопрос про то, что показал Яо, послышались неприкрытые ноты злости: — Да как обычно, снова виноватого нашли… на свою голову.       Кто нашёл, где и зачем, отвечать не стал. Просто посадил на заднее сиденье и попросил помолчать. Уже начало смеркаться, потому просьбу выполнить не составило труда. Ночь и усталость сделали своё дело. Глаза медленно закрылись…       … и быстро распахнулись. Грабители! Кто-то задел её локтем. Да так, что сон моментально отправился далеко и надолго. Пальцы быстро сжали рукоятку, но тонкая рука с просто огроменной ладонью уже залезла на переднее сиденье… чтобы передать брату планшет. — Вань, ты обещал, что сделаешь эту штуку аккуратнее, — сердито буркнула Наташа, потирая лоб. — Я сделаю, сделаю, сестрёнка, — тут же отозвался голос с переднего сиденья, — сейчас, посчитаю… — Посчитаешь? Сколько мне уже прилетело и сколько ещё прилетит? Учти, за каждый очередной неудачный выверт я кину в тебя по ножу! — Так, пятнадцать миллиардов попаданий… тьфу ты, долларов на восемьдесят пять империй зла… — вот что послужило ответом. Брат с головой ушёл в какие-то свои дела. Нож отправился обратно. Наташа обиженно отодвинулась за кресло водителя.       Это первый раз в месяц, когда она обижается на брата. Поэтому обидеться надо прилично. Чтобы потом ещё месяц жить дружно и счастливо. Приём был разработан ещё года три назад и пока сбоев не давал.