Работа над ошибками

***        – М-м-м… – Вельзевул сморщила нос, и Габриэль, улыбаясь, снова легонько подул ей в лицо. И получил подушкой по голове, а женщина глаз так и не открыла. – От-стань. Иди, бегай.       – Я уже вернулся с пробежки и приготовил тебе завтрак. Все, как ты любишь, и с самым крепким черным кофе без сахара.       – Сколько времени? – Вельзевул с трудом подняла лохматую голову, сомкнув веки еще сильнее, поскольку яркий солнечный свет проникал даже сквозь них. В мозгу медленно и лениво складывались числа. Вернулся с пробежки, приготовил завтрак, пришел ее будить… – Часов девять?       – Девять пятнадцать, – Габриэль осторожно пригладил ее взъерошенные черные прядки. – Вставай, а то остынет.       – Не хочу, – буркнула суровый литературный критик и ткнулась носом в шею бывшего мужа. Сильные руки тут же обвили ее за плечи, точно отгораживая от мира, и Габриэль кожей почувствовал, как губы женщины растягиваются в улыбке.       – Я могу принести завтрак в постель, – предложил он. Вельзевул засопела ему в шею.       – Тогда тебе придется меня отпустить. Лучше отнеси меня к з-з-завтраку.       Глава издательского дома склонил голову к плечу. Вельзевул сейчас определенно не злилась. Значит, ее настойчивое зудение – это… Он хмыкнул и, подхватив свою маленькую мушку на руки, понес ее на кухню. И кто сказал, что утро понедельника не может подарить что-то хорошее?       До рассвета Кроули не дотянул каких-то полчаса. Всю ночь он бешено печатал, прерываясь лишь для того, чтобы вскочить и сделать несколько кругов по комнате, приводя в порядок неукротимый ураган, бушующий в его мыслях. Как приятно было вновь отдаться ему, раствориться в бешеной силе, заполняющей тело изнутри!       Однако все имеет свою цену, и утро застало писателя на диване – он мирно спал, свернувшись вокруг ноутбука довольным и сытым удавом. Солнечный луч пощекотал изящный острый нос, отчего Энтони поморщился и помотал головой. Рыжие волосы упали на лицо, закрывая глаза, и мужчина снова затих, погружаясь глубже в сон, где корабль с небольшим разношерстным экипажем мчался навстречу новой планете. Корпоративный чат издательства «Уайтвинг Пресс» Сандальфон: Кроули так и не ответил насчет обложки, что делать с иллюстрациями – ума не приложу. Габриэль, что делать? Уриэль: Будет книжка без картинок, сам виноват. Сандальфон: Нет, так не пойдет, это же серия! В прошлых книгах были иллюстрации. Михаэль: И никаких идей? Может, можно сделать какие-то… общие изображения? Просто персонажи из его книги на какой-то планете. Сандальфон: Ага, а потом начнется: флора не та, почему они в легких защитных костюмах, а не в скафандрах, если атмосфера враждебная? Тут главный герой с бластером, а пять глав назад он его сломал… спасибо, мы так вторую книгу делали. Уриэль: Мне нужна обложка. Скоро анонс на сайте делать, а обложки Кроули нет. Сандальфон: Обложка есть, но Кроули ее не подтвердил. Уриэль: Давайте просто забьем и выпустим книгу на полгода позже. Габриэль, ну пожалуйста, сил уже нет! Михаэль: Ну да, а что я с рекламной кампанией делать буду? Она в самом разгаре. Уриэль: Давайте его уволим, наконец. Михаэль: Очень смешно. Уриэль: Ладно, давайте поговорим уже о ком-то, кроме Кроули. Лигур, как там у вас дела? Лигур: Обсуждаем сюжетные правки, но их почти нет, пару абзацев добавить и в одну главу дописать несколько деталей. Сандальфон: А обложка? Лигур: Утверждено. Без иллюстраций, но надо обратить внимание на шрифты. Уриэль: Вообще-то, законченная рукопись уже должна быть в наборе. Лигур: Будет. Уриэль: Три дня назад. Лигур: Какая жалость. Уриэль: А по-хорошему, месяц назад. Лигур: Не представляю, как мне жить с этим. Сандальфон: Ты должен был бороться со злом, а не присоединяться к нему! Лигур: Ладно-ладно, нам чуть-чуть осталось, правда. Уриэль: Ну-ну. А пиар-кампания книги Хастура? Михаэль: У меня все. В полном. Порядке. Уриэль: Успокойся. Сандальфон: Никто и не сомневался. Уриэль: Мы просто спросили. Уриэль: Когда Габриэль добавит в чат нового редактора Кроули, мы уже не сможем так перемывать ему косточки. Михаэль: Почему ты думаешь, что он не будет делать это вместе с нами? Михаэль: Габриэль, когда ты, кстати, это сделаешь? Михаэль: В смысле, когда добавишь нового редактора сюда? Михаэль: Чтобы мы сразу все были в курсе того, как дела у Кроули. Михаэль: Габриэль? Михаэль: Гэб? Габриэль: Почему еще не в издательстве, кретины? Габриэль: Сидят в чате, а должны быть на работе! Габриэль: Чтоб все сегодня ко мне на ковер! Михаэль: Доброе утро, Вельзевул. Уриэль: Привет, Вельзи. Сандальфон: Как дела, Вельзевул? Габриэль: Я сижу со смартфона Уайтвинга, как мои дела, по-твоему? Хреново, конечно. Уриэль: Сандальфон, ты должен мне десять баксов. Габриэль: Фи, как банально. Габриэль: Лучше спорьте на желание. Уриэль: Боюсь, Сандальфон не хочет мяукать под столом. Михаэль: Как жаль. Сандальфон: Больше никогда не. Уриэль: Принимаются ставки, сколько продержится новенький редактор с Кроули. Габриэль: Я зайду к вам в издательство сегодня. Но деньги меня не интересуют. Михаэль: Гэб не участвует в тотализаторе. Габриэль: Ладно, тогда на деньги. Габриэль: Ну, или на виски. Можно на вино. Сандальфон: Принимается. Сандальфон: На деньги правда не очень интересно. Сандальфон: Но мяукать я не буду! Габриэль: А все еще принимают ставки на то, когда Кроули сдаст новую книгу? Уриэль: Скорее, на то, на сколько он ее задержит. Габриэль: Хм. Габриэль: Я определенно заеду сегодня.       – Дурак! Кретин! Идиот! Самовлюбленный павлин!       Габриэль привычно наклонялся, поскольку каждое оскорбление сопровождалось запущенным в него предметом. Вельзевул не целилась, просто вымещая злобу, и, наверное, очень бы удивилась, попади в человека – возможно, так сильно, что перестала бы сердиться, но мужчина так и не решился проверить. Примерно в метре от него осколками взорвалась кружка, обдав каплями кофе кухонный шкаф.       – Напыщенный индюк! – чайная ложка стукнулась о стену и со звоном упала на пол. Талантливый литературный критик в ярости не отличалась не только меткостью, но и красноречием. – Да как ты посмел!       Это риторический вопрос, напомнил себе Габриэль, даже не пытайся на него отвечать, будет только хуже – если Вель его, конечно, услышит. Яблоко из вазы с фруктами, со всей дури брошенное обиженной женщиной, ударилось об угол мойки, треснуло и закатилось под стол. Если бы праматерь Ева обладала характером Вельзевул, человечество до сих пор бы жило в раю, передавая из поколения в поколение сумочку и туфельки из змеиной кожи. А предложенное яблоко было бы затолкано в глотку несчастного пресмыкающегося еще прежде, чем оно поделилось бы ценным ресурсом.       – Да как тебе только в голову пришло сказ-з-зать такое! – критик перевела дыхание, прикрыла глаза и с отвращением повторила. – «Вот видишь, дорогая, ты была неправа, когда подала на раз-з-з…» – женщина стиснула зубы, резко выдохнула, чтобы справиться с не к месту зазвеневшим согласным, и закончила, – «…раз-з-звод». Я сейчас отчетливо вижу только то, что была абсолютно права! Ты все испортил!       – Вельзи, милая… – попытался было вклиниться в ожесточенный монолог Уайтвинг, но потерпел полное фиаско.       – Я тебе не милая! – взвизгнула женщина и пулей выскочила в коридор.       Тот, за кем осталось поле боя (но не победа), печально посмотрел на оставшуюся открытой дверь. Вельзевул всегда отличалась взрывным характером, и Габриэль еще со студенческих лет постоянно и с завидным упорством наступал на одни и те же грабли. Точнее, на целый набор художественно раскиданных по саду и прикрытых травкой грабель. Да чего уж там – минное поле, и каждая мина разлетается целой кипой сельскохозяйственного инвентаря. Он даже научился угадывать, что рассердило Вельзевул. В большинстве случаев.       Покачав головой, Габриэль осторожно покинул кухню и пошел на звуки возмущенного сопения. Его источник сосредоточенно натягивал брюки в спальне. Шелковая черная пижама, оставшаяся в доме еще с тех пор, как они жили вместе, валялась на полу вместе с рубашкой. Справившись с молнией, Вельзевул нагнулась за рубашкой, выпрямилась, увидела Габриэля и уперла руки в бока:       – Чего тебе еще, гусь недощипанный?       Издатель скользнул взглядом по тонким черным лямкам бюстгальтера, ярко выделяющимся на бледной коже. Ему еще много чего, очень много, но…       – Тебе вызвать такси?       Вельзевул посмотрела на него долго и как-то странно. Этот взгляд периодически у нее проскальзывал, но Габриэль за все эти годы так и не понял, что он означает. Затем женщина словно съежилась, пригладила шерсть и стала казаться еще ниже, чем обычно. Хотелось подойти и обнять ее, но Габриэль подумал, что за такое наверняка получит в глаз.       – Вызови, – негромко проговорила критик и, отвернувшись, продолжила одеваться. Несколько секунд помедлив, мужчина вышел, позвонил в такси, а потом отправился на кухню прибрать последствия скандала. Он слышал тихие, почти невесомые шаги – Вельзевул немного постояла на пороге, наблюдая за ним. Через несколько минут раздался звонок, сообщая, что такси прибыло. Когда дверь хлопнула, Габриэль все же вышел в коридор и обнаружил на зеркале размашистую надпись губной помадой: «идиот».       – Кажется, не обиделась, – вслух предположил мужчина.       – Доброе утро, мистер Соболь.       Сотрудник охранного агентства мистер Вран Соболь приветственно махнул подошедшей к турникету Михаэль и отложил брошюрку с красующейся на обложке тощей фигурой, завязанной в какой-то чудной узел, который приносил ей почему-то не страдания, а просветление. Либо человек с фото просто был на грани обморока.       – Еще одна рабочая неделя начинается, мисс? И как всегда, с аврала?       – Каждый понедельник как локальный Апокалипсис, – согласилась женщина, оправляя кремовый пиджак, чтобы он не мял белое жабо блузки. Идеально заколотая прическа подчеркивала строгость такого вроде бы легкомысленного наряда. Вообще, Михаэль казалась воплощением строгости и консерватизма. – Габриэль уже на месте?       – Да, минут десять назад прилетел, словно его демоны за зад кусали.       – Фу, – начальник рекламного отдела поморщилась, – что за выражения. Это его личная жизнь, куда его кусают.       – А, так этой ночью…       – Я тебе ничего не говорила, – бросила на ходу женщина и, приложив пропуск к турникету, быстро зашагала прочь. Мистер Соболь усмехнулся и вернулся к брошюрке.       – Доброе утро, Вран.       Охранник махнул морковкой вошедшей Уриэль. В издательстве не было общепринятого дресс-кода, но по негласному правилу принято было носить белое или одежду светлых пастельных тонов. Конечно, многие ему не следовали: охрана, которая не являлась сотрудниками, писатели, которые работали на своих условиях, начальник юридического отдела, чье имя не поминали всуе, и, например, Лигур, просто потому что.       – Классная помада.       – Спасибо, – Уриэль изобразила поцелуй в воздух, демонстрируя золотую помаду, которая действительно интересно сочеталась с ее темной кожей. – Габриэль уже пришел?       – Да, – мистер Соболь с хрустом надкусил морковку, ознаменовав начало новой диеты.       Уриэль затосковала. Вран был нездоровым поборником здорового питания, причем самое опасное в нем было то, что он никого не агитировал, не призывал и вообще не казался фанатиком. Просто глядя на его просветленное и мечтательное лицо хотелось самому попробовать. Нет, сказала сама себе Уриэль, я не куплюсь на это снова. Не в тридцатый раз.       – Но пришел один.       – Надеюсь, ему удалось отвоевать свой смартфон обратно, – женщина многозначительно приподняла брови и вошла в издательство. Вран захрустел овощем с удвоенной силой.       – Доброе утро. Опаздываете, мистер Сэнд.       – Доброе, – полный невысокий мужчина торопливо кивнул Соболю. – Я думаю, Габриэлю сейчас не до меня.       – Однако он уже на рабочем месте. И давно. И один.       – Один? Тем более не до меня.       – Как полагаете, ожидать ли сегодня мисс Вельзевул?       – Она обещала приехать. Расскажете потом, в каком она была настроении?       – Думаю, об этом узнает все издательство еще до того, как я ее увижу.       Мистер Альфонсо Сэнд хмыкнул и нырнул вглубь здания. Из тени выступила худая фигура, затянутая в обычную для сотрудников белую одежду, но какого-то грязного оттенка.       – Черт побери, Бланк, – Вран округлил глаза. – Я опять не заметил, как ты входили, а ты… – он посмотрел на экран и щелкнул парой клавиш, открывая данные электронной системы пропусков. – Серьезно? Еще полчаса назад?       – Ты читал, не хотелось отвлекать, – серые, чуть ли не белесые глаза Бланка Уайта остановились на лежащей на столе брошюре.       Несмотря на свою официально закрепленную принадлежность к третьему полу, Бланк не возражали, если к ним обращались «мистер Уайт» или «мисс Уайт», а не «микстер Уайт» (никто точно не знал, что было указано в документах при рождении – Бланка или действительно Бланк) чисто для лингвистического удобства окружающих, в основном, тех, кто сталкивался с ними впервые и не знал о заветной подписи «Mx» в паспорте. Люди же, в свою очередь, в разговоре о них уважительно употребляли местоимение «они». В целом, Бланк были абсолютно бесконфликтны и миролюбивы, охотно отвечая на неловкие вопросы по поводу своего пола и ориентации (зачастую заставляя чувствовать людей еще большую неловкость), хотя за некоторые привычки, не связанные с андрогинией, их хотелось придушить на месте. Например, за то, что при всей своей незаметности и худобе, Бланк, казалось, перед уходом заполняли все пространство, оставляя после себя грязные следы и кучу мусора.       Вот и сейчас, повинуясь пристальному строгому взгляду Врана, Бланк отлепили от стены жвачку, которую только что вынули изо рта, и сунули в карман. Мистер Соболь поморщился, но промолчал. Перевоспитать Бланка, которых все давно нарекли Загрязнением, не представлялось возможным, но их заслуги на поприще бухгалтерии явно перевешивали тот факт, что эта самая бухгалтерия велась на бумаге, покрытой масляными пятнами. Вероятно, это было связано с бухгалтерией черной, наличие которой глава издательства мистер Уайтвинг, разумеется, отрицал. Зато налоговой было не прикопаться.       – Новая диета, Голод? – Загрязнение кивнули на огрызок морковки. Вран, услышав свое прозвище, усмехнулся.       – Диета – это на краткий срок, а у меня – стиль жизни.       – Твой стиль жизни – это череда диет разного рода, – Уайт присели на край стола и открыли брошюрку. Мистер Соболь поморщился, заметив оставленные на странице следы пальцев.       – В чем у тебя руки? Ты бы помыли.       – В белом шоколаде. Хочешь? – Бланк протянули пальцы к его лицу, и Вран инстинктивно вжался в спинку стула.       – Ну уж нет! Никакого белого шоколада.       – А если бы был горький с высоким содержанием какао-бобов? – Загрязнение хмыкнули и облизнули пальцы. В их исполнении этот жест вызывал вожделение только у одного человека, и Голод этим человеком не являлся. Его передернуло от отвращения. – И как тебе самим не противно? Хотя… меня больше волнует, как ты еще ничем не заболели.       – На мне в детстве опыты ставили, прививали всякие вирусы и разводили в желудке разного рода бактерии, теперь у меня иммунитет ко всему.       – В прошлый раз ты говорили, что прибыли с другой планеты, и к тебе не пристает земная зараза. А в позапрошлый – что ты просто андроид. Читай поменьше книжек Кроули.       – Да ладно тебе, – Бланк запустили пальцы в пушистые белые волосы, столь нетипичные для азиата, и Вран мысленно взвыл, – все мы читаем, и ты тоже. Как будто все так бесятся из-за отсутствия новой книги потому, что Кроули опять срывает все сроки, а не потому, что все хотят узнать, что было дальше.       – Может, ты будешь носить перчатки? – с надеждой спросил мистер Соболь. – Я думаю, Кармин понравится.       Белесые от природы мутноватые глаза подернулись еще и задумчивой дымкой.       – Если я буду снимать их зубами – возможно…       – Кстати, – встрепенулся Голод, – слышали утренние новости?       В глазах Загрязнения засветился интерес.       – Про Вельзевул? Черти на хвосте принесли. Вот я как раз за подробностями…       Габриэль попытался снова сосредоточиться на работе, но перечитанная в пятый раз строчка вновь ускользнула от его внимания. С чего начинался документ, он и вовсе забыл.       – Вельзевул, я, вообще-то, работаю.       – Да? Я не мешаю.       – Вообще-то, – издатель повернул голову и уставился на покачивавшийся у виска чужой ботинок, – мешаешь.       Женщина удобно устроилась на столе с ногами, закинув одну на другую так, что мысок ее правого ботинка маячил неподалеку от головы Габриэля. Вельзевул даже не сидела, а лежала, подложив руки под голову и нагло наблюдая за директором.       – Ума не приложу, чем. Я тебя не трогаю и даже, представь себе, молчу.       – Разве тебе не нужно тоже работать? Сама говорила, что нужно очень много рецензий…       – Если я буду писать без отдыха часы напролет, работоспособность и внимательность снизятся. У меня перерыв.       Ботинок – такой черный, лакированный и с симпатичными шнурками – продолжал издевательски покачиваться на прежнем месте.       – Я думал, мы поссорились.       – О да. Как мило, что ты заметил.       Ботинок никуда не делся.       – И что ты со мной не разговариваешь.       – Уайтвинг, я хочу тебя наказать, а не облагодетельствовать.       – Ничего, мне нравится звук твоего голоса.       Ботинок легонько ткнулся в висок мужчины.       – Целуй и моли о прощении. Я тоже люблю звук твоего голоса, когда ты умоляешь меня.       Габриэль тяжело вздохнул, аккуратно взял женщину за узкую щиколотку и легонько погладил большим пальцем по выпирающей косточке. Он отчетливо почувствовал, как напряглась Вельзевул, и это было приятно.       – Вельзи, – мягко проговорил он, осторожно отводя ногу от своей головы, – мне нужно работать.       – Я тебя ненавижу, – сообщила женщина, потянув ногу к себе.       Габриэль сжал пальцы чуть крепче и не отпустил. Тогда Вельзевул попыталась пнуть его захваченной ногой, но снова потерпела поражение. Некоторое время они молча боролись, даже не вполсилы, а совсем слабенько, чтобы не смахнуть со стола клавиатуру или канцтовары. Наконец, Габриэль сдался и разжал пальцы, однако прежде, чем Вельзевул начала праздновать победу, он поднялся с места, подхватил пискнувшую от возмущения женщину и перенес со стола в кресло, после чего с триумфом вернулся за компьютер.       Критик, фыркнув, расположилась в кресле, как на троне, устроила ладони на подлокотниках и царственно закинула ногу на ногу. Директор не мог не признать, что миниатюрная Вельзи дьявольски женственна в брюках.       – Да, ты говорила мне об этом, – покладисто отозвался Габриэль, щелкая мышкой и что-то выделяя.       Он прекрасно знал, что больше, чем споры с собой, Вельзевул терпеть не могла, когда с ней во всем соглашались. Не то, чтобы ему нравилось ее бесить – он бы с удовольствием избегал этого, однако Вельзевул всегда находилась в состоянии легкого бешенства, так что чуть больше, чуть меньше…       Хотя да, немножко побесить ее было приятно.       – Уайтвинг, ты невыносим.       – Да, это ты тоже мне говорила.       – Ты издеваешься.       – И это ты говорила.       Они встретились взглядами. Габриэль вздохнул. Наверное, им пора было возобновить этот разговор…       – Анна, дорогая…       – Так.       – Хорошо, Вельзевул. Вельзи. Послушай. Ты прекрасно знаешь, что я тебя очень люблю. Мне кажется, ты могла бы…       Михаэль чуть не выпустила из рук телефон, когда мимо с визгом пронеслась Вельзевул. Сандальфон выронил стопку бумаги, и Уриэль принялась помогать ему собирать листы. В офис заглядывали сотрудники.       – Прошу прощения, у нас сработала пожарная сигнализация. Учебная тревога. Я перезвоню позже, – ровным голосом произнесла Михаэль в трубку и сбросила звонок. Обвела взглядом присутствующих. – Ну что смотрите? Они просто снова решили Поговорить Об Отношениях.       Уриэль мученически закатила глаза. Сандальфон, пыхтя, вышел, прижимая к груди пачку бумаг и бормоча, что книги по психологии нужно запретить, а лучше сжечь. Народ, понимающе переглядываясь, расходился.       – Михаэль, сделай с этим что-нибудь, – потребовала Уриэль. – Это, конечно, их личное дело, но звуковое сопровождение немного раздражает и мешает работать.       Михаэль тяжело вздохнула. Конечно, они с Габриэлем были семьей, и она очень любила своего непутевого кузена, но чаще всего она целиком и полностью принимала сторону Вельзевул – временами с «белокрылым» родственником совершенно невозможно было общаться. Особенно когда он сам задумывался об этом и начинал штудировать книги по психологии, раскрывающие тайны коммуникации с социумом.