Работа над ошибками

***       Анафема сбросила звонок и с тоской уставилась на экранную заставку. Ну вот, снова… что же делать? Она решительно набрала другой номер и, дождавшись ответа, жизнерадостно воскликнула:       – Дядя Аз!       – Здравствуй, дорогая, – миролюбиво поприветствовал ее Азирафаэль, смирившийся с тем, что подруге так приглянулось его прозвище. – Рад тебя слышать. Ты уже отучилась?       – Да, последняя пара кончилась десять минут назад, – отозвалась девушка, размышляя, как бы начать интересующий ее разговор. – Как там книга твоего писателя?       – Он не мой. Вот, буквально позавчера отправил издателю. На выходные останешься в общежитии или съездишь к родителям?       – О, уже отредактировал? – Анафема схватилась за спасительную соломинку. – Я считаю, что это нужно отметить! Ты зажал праздник по случаю того, что устроился на новую работу!       – Анафема, – голос Альберта стал подозрительным, – ты что, должна поехать домой, но не хочешь?       – Как ты догадался, – мрачно прокомментировала та. Впрочем, это был риторический вопрос, поскольку старший товарищ знал ее как облупленную. – Именно.       – Почему, дорогая? – Азирафаэль закрыл крышку ноутбука, где как раз читал один из рассказов Кроули, и сосредоточился на разговоре. – Что-то случилось? Неприятности дома?       – Нет, нет, все в порядке, – поспешила успокоить его Анафема, запоздало вспомнив, каким нервным порою бывает ее друг. – Просто мама опять начала о том, что неплохо бы перевести дневники нашей любимой прапра-и-так-далее-бабушки. Мало ей фотографий – сиди, перепечатывай.       – Дневники Агнессы Псих?       – Ах, Ази, я помню, как ты их любишь… – Анафема хитро прищурилась. – Может, еще и займешься этим?       Фелль мечтательно прикрыл глаза. Агнесса Псих была бабкой его подруги в каком-то там колене и женщиной в целом незаурядной: во-первых, она умела писать, пусть не являлась экспертом в области грамматики и орфографии; а во-вторых, ее сожгли как ведьму, из чего сам собой напрашивался вывод, что женщина она непростая. Что касается первого, Агнесса не имела возможности получить нормальное классическое образование, но на бытовом уровне ее навыков хватало с лихвой. Что не могло не повлиять на Анафему, которая училась читать по ее дневникам и оттого поражала учителей разнообразными словечками типа «вежды», «лобызаться», «нощь», «зерцало» и прочие. Правда, правильно написать их она могла не всегда. В детстве они вместе с Альбертом продирались через орфографические хитросплетения Агнессы, обложившись словарями. Подросток терпеливо растолковывал маленькой соседке, почему одно и то же слово ее далекий предок писала по-разному и как его писать правильно, а также пояснял, что значат отдельные слова, а то и понятия.       Так что же это были за дневники? Как уже было сказано, Агнесса была непростой женщиной – она разбиралась в травах, собирала рецепты, приметы, предсказывала погоду по облакам и понимала поведение животных. Хотя сожгли ее, скорее всего, за другое: она была очень, очень наблюдательной и отлично знала жителей своей деревни – в общем, этакая мисс Марпл из далекого прошлого. Так что ее записи и представляли собой все вышеперечисленное: рецепты, заметки о растениях, лекарствах, животных и птицах, предания, суеверия, наблюдения, а главное и самое интересное – рассказы о местных жителях. Иногда получались любовные романы, иногда – настоящие детективы, но все было написано в неповторимой (пусть и грамматически неправильной) манере Агнессы, с юмором и, нередко, иронией. Проблема состояла в том, что все эти заметки были перемешаны, поскольку речь шла, как мы помним, о дневниках. Сегодня Агнесса описала странное поведение кошки, добавила рецепт сливового пирога (который, кстати, отлично готовила мама Анафемы и который безумно нравился Альберту), упомянула разговор с соседкой о том, где лучше пасти коров, рассказала, как у реки видела местного сапожника с женой мельника, и зарисовала облака на закате, чтобы проследить, какую они принесут погоду завтра. На следующей странице облака принесли дождь; через двадцать три страницы мельничиха сбежала с сапожником; через пятьдесят – кошка оказалась беременна (кроме кошки, в интересном положении оказалась также жена викария); спустя сто сорок – разговор с соседкой привел к тому, что деревенские под началом Агнессы раскопали на поляне могильник с несколькими телами (потому что женщина обратила внимание, что коровы там не хотят пастись, если же их заставляют, то скотина болеет, да и молоко не такое, как надо). Чтобы узнать, кого же там прикопали, следует открыть следующий дневник. Короче, немудрено, что «благодарные» односельчане сожгли женщину.       Одним словом, записи Агнессы представляли тот еще лабиринт, который и пытались систематизировать последующие поколения, расшифровывая и выписывая отдельные заметки. В основном потомки пользовались тетрадями «Рецепты» и до дыр зачитывали тетради «Деревня». И, конечно, пара тетрадей «Разное», события в которых до сих пор не удалось соединить с остальными. Что это – случайные записи или результат недостаточно проделанной работы? Анафема склонялась ко второму, поскольку ее предки постепенно растаскивали кусочки содержимого по другим тетрадям. Сама она лично (и с помощью Альберта) нашла связи многих частей. Бытовало мнение, что все записи связаны между собой, даже рецепты влияли на сюжетную линию. Потомки так и не поняли, что представляли собой дневники, правда ли жизнь в деревне была столь богатой на события, или Агнесса являлась первоклассным писателем. С появлением компьютера мать Анафемы пыталась повлиять на дочку, убеждая ее перепечатать семейное достояние, на что та справедливо возражала, что мама вообще-то могла это сделать на машинке, но поленилась, и теперь нечего перекладывать на других. Нет, Анафема очень любила дневники прапра…бабушки, но не могла придумать, как бы получше систематизировать записи, потому что все они чудным образом оказывались связаны между собой, оттого каждое предложение пестрело ссылками: «...см. тетрадь «Погода», стр. 13, заметка 87». А что делать с рисунками?       В общем, Анафема ограничилась тем, что сфотографировала все дневники Агнессы и потихоньку снимала на телефон заметки и примечания ее потомков. К сожалению, пока ни одна программа по распознаванию текста не смогла бы разобрать почерки всех членов семьи, так что Анафема ворчала, что основную работу должна будет делать не она, а ее дочка, а то и внучка, когда технологии шагнут вперед. Так чего мучиться сейчас, вроде не ждем Апокалипсиса, хотя то, что творит человечество… дальше следовала какая-нибудь любимая лекция мисс Гаджет об охране природы.       – Слушай, Анафема, – вдруг пришло в голову Азирафаэлю, – а давай я поеду вместе с тобой к твоим родителям, и мы вместе подумаем, что делать с книгами? Заодно переснимем их на смартфон, потому что ты делала это давно, сейчас у камер разрешение лучше.       – Нет, – после некоторого размышления отказалась девушка и выдвинула контрпредложение, – давай лучше я возьму книги и привезу к тебе? Не хочу торчать у родителей все выходные – мне опять придется выслушивать про то, что неплохо бы замуж после окончания университета. А если ты приедешь, тебе придется выслушивать те же лекции. Чего доброго, еще нам пожениться предложат.       – Окстись! – Альберт вздрогнул и замотал головой. – Я надеюсь, ты скоро найдешь кого-то своего возраста.       – Ази, не такой уж ты и старый, мы же решили, – засмеялась Анафема, но тут же посерьезнела. – Еще и мистер Тайлер, стоит его встретить, начинает нудеть о том, как должна вести себя настоящая леди, под описание которой я, оказывается, не подхожу. И не уйдешь – родителям пожалуется, какую грубую дочь они воспитали, никакого уважения к старшим. Не хочу об этом думать, короче, поэтому жди меня завтра в гости.       – Не боишься везти дневники?       – Слушай, да кому они нужны? Это же не предсказания. Так что позариться на них может только такой чокнутый книголюб, как ты.       Азирафаэль пожал плечами, но отговаривать не стал – если Анафема вбила себе что-то в голову, ее не переубедить. А он действительно любил старинные книги, особенно – дневники Агнессы. Возможно, именно копание в них побудило его стать редактором. Сколько раз он находил ошибки, сколько раз связывал в уме события и пытался выстроить единые истории… может, если он полистает их и окунется в этот водоворот разрозненных, но все же имеющих общую базу событий, то его осенит, и он сможет объединить рассказы Кроули в единый сборник.       – Ой, прости, я забыла, что у тебя плавающий график. Тебе не надо работать? – спохватилась Анафема, но Фелль только улыбнулся.       – Мистер Кроули еще не прислал мне главу для журнала, а остальные дела не срочные, да и мне нужно немного отвлечься от работы.       И от вчерашней встречи, ехидно подсказал внутренний голос.       Азирафаэль покраснел – хорошо, что весь разговор по телефону, а не вживую! Раз за разом его мысли возвращались к Кроули, и редактор пытался понять, как же к нему относится. Пазл все еще не складывался, картинка оставалась загадкой, но уже проглядывало нечто симпатичное – во всяком случае, Альберт сделал вывод, что как человек Энтони ему действительно нравится. Возможно, так работала харизма писателя, покорившая множество фанатов – но с ним и вправду оказалось легко общаться, если обговорить границы. Возможно, подозревал Азирафаэль, он даже сам виноват – следовало сделать это раньше, сразу осадить Кроули, чтобы избежать дальнейших неясностей. Но, как говорится, знал бы, где упал – соломы не напасешься. А теперь редактор искренне хотел помочь Энтони со сборником, раз уж, как сказал мистер Уайтвинг, позвонивший сегодня утром (он сдержал слово и вчера не беспокоил сотрудника), Фелль теперь «закреплен» за Кроули. Это немного настораживало – конечно, Альберт всегда был рад оказать посильную помощь, но как-то он быстро привязался к писателю, обладающему таким противоречивым характером. Однако Азирафаэль чутко улавливал, что за развязностью, вызывающим поведением и иногда откровенным хамством скрывается доброе сердце. Он угадывал это по отдельным фразам, по едва заметному волнению в голосе, по лучистым глазам, по любезному отношению к их официантке и нежеланию ее пугать, а главное – по книгам. Их хотелось перечитывать снова и снова, сквозь строки ощущая любовь создателя к своему детищу, к каждому герою, к каждой локации.       Кроули обронил, что новый редактор «чувствует его тексты». В каком-то смысле, он так чувствовал все тексты. Просто читал книги и ощущал, как стиль автора обволакивает сознание. Теплый и уютный – или сухой и колючий? Еще ребенком Азирафаэль с головой погружался в эти миры, полные слов. Он вообще любил слова и всегда восхищался тем, как ловко писатели складывают их во фразы. Даже сам хотел стать писателем, но быстро осознал, что не сможет так умело жонглировать словами. Определить, как сказать лучше, как правильнее, как уместнее – без труда, если предоставлены варианты. А вот создать текст самому с нуля… из Фелля оратор, как и писатель, не вышел. Что ж, зато редактор – отличный.       И сейчас в полной мере осознающий свою нужность.       – Приезжай в субботу, как соберешься, – сказал он Анафеме. Та горячо поблагодарила за помощь и завершила звонок.       Как удачно все сложилось, подумала девушка. Можно и избежать нотаций, и не расстроить маму. Не то чтобы не хотелось замуж – хотелось, но точно не сейчас. В нынешнем обществе давно пора забыть о предрассудках, что состоявшейся считается только та женщина, которая удачно сочеталась браком. Но вот родители… мама кивала, соглашаясь, а потом переводила разговор в прежнее русло. Волновалась, понятное дело. Переживала за дочь. Счастья ей желала, а себе – внуков. В остальном же – вполне современная и неглупая женщина, размышляла Анафема, сбросив смартфон в сумку и торопливо поднимаясь со скамьи в парке, где вела разговор.       – Ой!       Девушка от неожиданности села обратно на скамейку и тут же подняла голову, сердито хмурясь. Молодой человек, который проходил мимо, когда она поднималась, растерянно крутил в руках очки. Вряд ли удар был достаточным, чтобы они упали – наверное, просто снял, волнуясь.       – Прошу прощения.       – Ничего, – после некоторой паузы признала Анафема, так и не решив, кто виноват в случившемся. С одной стороны, она не оглядывалась по сторонам, вставая, а с другой – парень проходил слишком близко от скамейки. Так что оба молодцы.       Под пристальным взглядом Анафемы («ведьминским», как говорили ее знакомые – в детстве она специально тренировалась, стараясь быть похожей на Агнессу, пусть ее портретов и не сохранилось) молодой человек заметно стушевался, совершенно теряясь, как ему следует поступить. Конечно, после извинения стоило пойти дальше по своим делам, но испытующий взгляд никак не отпускал.       Девушка смутно припомнила, что иногда видела этого парня, что вполне логично – тоже студент, в одном вузе учились. Но общих пар не было, с какого-то другого потока. Внешность заурядная, очки, суетливые жесты типичного нескладного ботаника. Ничего особенного.       – Тебе что-то нужно? – уточнила Анафема, прерывая затянувшуюся паузу.       – Что? Нет! Нет, ничего, – парень встрепенулся, точно очнулся ото сна, и поспешил испариться. Девушка посмотрела ему вслед и пожала плечами. Кажется, со взглядом переборщила... ну да ладно – ничего страшного не произошло. Поднявшись на ноги (на сей раз без приключений), она направилась к общежитию.       Азирафаэль проинспектировал холодильник и решил, что пора в магазин. С редактурой последней книги запасы поистощились, поскольку сходить за продуктами было некогда. Тем более, если завтра приедет Анафема с чудесными дневниками Агнессы, то бедолага редактор снова на некоторое время забудет о земном. Поэтому сейчас необходимо провести некоторую уборку в доме, а потом уже отправиться за едой.       Альберт, в принципе, умел готовить, хотя чаще питался в небольших кафе, потому что ему нравилась их атмосфера и ощущение уюта, которое там создавалось. Однако в доме всегда имелся необходимый минимум – хлеб, яйца, молоко – чтобы можно без проблем было соорудить завтрак или ужин.       Пока мужчина с присущей ему аккуратностью подметал пол, раздался звонок скайпа. Поставив на громкую связь, Альберт поздоровался:       – Здравствуй, тетушка. Как погода? Не слишком ли поздно ты звонишь? У вас там уже глубокая ночь.       – Привет, милый, – голос мадам Трейси звучал, как всегда, задорно и бойко – она была из тех женщин, которые всегда молоды душой и даже в преклонных годах способны сорваться с места и отправиться останавливать Армагеддон или выйти замуж.       Но Армагеддона пока не предвиделось, так что женщина находилась в поиске своего четвертого супруга и, как уже было сказано, в данный момент делала это в Австралии. Жизнь мадам Трейси была богатой на события и веселой в силу ее легкого характера, огромной любви к этой самой жизни и замечательной интуиции. В первый раз она (тогда еще Марджори Поттс) выскочила замуж сразу после выпускного за своего одноклассника, с которым имела весьма бурный роман и звание лучшей пары школы. Однако быт очень быстро заел ее, и мисс Поттс, вернув себе после развода девичью фамилию, решила, что к выбору спутника жизни необходимо подходить более тщательно.       Сначала ее понесло в творческую сферу, она хотела стать циркачкой, и родители махнули рукой – тем более, за нее вступилась более спокойная и уравновешенная мать (будущая) Азирафаэля, готовая поддерживать сестру во всем. Родители отказались иметь к «блудной» дочери хоть какое-либо отношение, и Марджори Поттс отправилась в свободное плаванье, взяв себе в качестве сценического псевдонима фамилию Трейси. Творческая сфера – весьма широкое понятие, поэтому вскоре тихую жизнь семьи Поттс потрясла новость, что дочь выходит замуж за начинающего дизайнера Мейтленда. Юная циркачка, любившая яркие цвета и сценический макияж, стала его музой, вдохновив на использование сочных красок и эффектных элементов цирковых костюмов. То, что примерно в то же время сестра новоявленной миссис Мейтленд вышла замуж за продавца книг мистера Фелля, меркло по сравнению с данным событием.       У миссис Мейтленд было три страсти: цирк, муж и маленький племянник Альберт, которого она любила так же, как свою сестру, всегда защищавшую ее от строгих родителей. А через несколько лет у нее родился и свой сын, Майлз, так что женщина забросила цирковое искусство и посвятила себя семье (поскольку любви женщины хватало на всех, а вот времени – не всегда), на досуге развлекаясь чтением эзотерической литературы.       Мистер Мейтленд приобрел известность, у него все меньше времени оставалось на семью, и, хотя какое-то время супруги прожили во Франции, жене это вскоре наскучило. Она вернулась с сыном в Англию, открыв массажный и спиритический салон под именем мадам Трейси – тут-то и пригодилось ее цирковое прошлое. Мистер Мейтленд, трепетно любивший ее и сына, продолжал содержать их, так что работа была, скорее, в большей степени хобби.       Вскоре миссис Мейтленд (а точнее, мадам Мейтленд, как она стала называться после длительного проживания во Франции) развелась – все равно с мужем они больше не жили. Однако остались они в замечательных отношениях, и Майлз по-прежнему проводил каникулы с отцом, а потом и вовсе уехал к нему. Мадам Мейтленд, оставившая фамилию супруга, немного потосковала в одиночестве и отправилась в гости к сестре. Та пригласила ее попить чаю в задней комнатке букинистического магазина своего мужа, а потом прогуляться по нему и проверить, не приглянется ли ей что-то для работы на поприще прорицательницы. Мадам Мейтленд поинтересовалась, что значит над дверью «и Ко» после имени мистера Фелля, и миссис Фелль охотно пояснила, что магазин довольно старый, раньше у него было несколько совладельцев, но дед ее мужа выкупил его почти целиком, и сейчас у него только один партнер – мистер Трейси. И тогда миссис Мейтленд по документам и мадам Трейси по призванию поняла, что это – судьба. Слишком явный знак звезд, не хватает только огромной неоновой таблички «будущий супруг». И женщине в самом деле хотелось партнера спокойного и солидного, старше нее, не такого яркого и бурного, как художник или дизайнер, но и не такого унылого, как бухгалтер. Букинист, как ей казалось, как раз то, что надо, где-то на стыке требований.       И, хотя данная профессия оказалась скучнее, чем полагала мадам Трейси, но с мужем они прожили душа в душу до самой его смерти – женщина обожала слушать умные рассказы, даже если совершенно не понимала их сути. Теперь мадам Трейси являлась вдовой, наследницей части книжного магазина, практикующим медиумом, счастливой матерью популярного дизайнера, последовавшего по стопам отца, и прочее, прочее. В общем, жизнь била ключом, и женщина решила посвятить ее путешествиям. Ну и, чем черт не шутит, может, удастся встретить и нового мужа.       – Мне не спалось, и я подумала, что самое время позвонить моему любимому племяннику! – аватарка мигнула, попыталась смениться на изображение с камеры, но быстро сдалась и вернулась обратно – связь оставляла желать лучшего.       – Тетушка, я твой единственный племянник, – с улыбкой напомнил Азирафаэль.       – И потому самый-самый любимый, – отрезала мадам Трейси. – Скажи мне, любимый племянник, как там наш магазин?       Азирафаэль замер посреди комнаты с чуть виноватым видом, будто нашкодивший кот. Он очень любил их общий магазин, еще больше любил книги в нем – старинные и не очень, пахнущие пылью и кожей или издающие аромат свежей типографской краски. Ему нравилось проводить там время, переставляя блестящие новые издания и переплеты с пожелтевшими страницами. Но с новой работой он совсем забыл о них…       Несколько раз они созванивались с Брайаном – управляющим магазином. Невысокий и очень представительный мужчина с короткой рыжеватой бородкой внушал доверие покупателям и производил впечатление надежного человека. Никто бы и не сказал, что в свободное время, пока в зале не было покупателей, он тоннами перечитывал всякую эзотерику и вообще достался Азирафаэлю от мадам Трейси – Брайан долгое время являлся ее постоянным клиентом, желающим приобщиться к тайнам сокрытого от простых смертных мира за, впрочем, весьма умеренную бы плату. Когда мадам Трейси оставила практику, решив заняться собой, мужчина крайне расстроился, и прорицательница, порядком от него уставшая, сбагрила его племяннику. Фелль, оправившись от шока, тоже тактично попытался избавиться от непрошеного «подарка», но в силу природной мягкости не смог настоять на своем. И с подачи тетушки назначил Брайана управляющим. Тот, получив доступ к огромному количеству интересующей его литературы, приложил все силы, чтобы содержать небольшой магазинчик в порядке. Однако Азирафаэлю каждый раз, когда он заходил в помещение, очень хотелось откинуть край ковра и проверить, не начертана ли на полу какая-то пентаграмма.       Проблема заключалась в том, что столь же, сколь редактор любил книги, он не любил их покупателей. Лучше бы ему досталась библиотека, право слово – он слишком жалел расставаться с пухлыми фолиантами. Поэтому за то время, пока Альберт занимался магазином, поток клиентов заметно снизился. Ему было стыдно, очень стыдно, он чувствовал себя как дракон на груде золота, но он ничего не мог поделать (Анафема предпочитала выражение «собака на сене»). И если с периодикой или учебной литературой он готов был расстаться, то букинистический отдел, где хранились довольно старые и редкие экземпляры, Азирафаэль берег как зеницу ока. Если бы позволяло законодательство, он бы дошел и до капканов.       Собственно, именно поэтому Феллю и требовалась работа – доход от книжного магазина покрывал только основные затраты вроде закупок и уплаты налогов, но совершенно не приносил прибыли. Зато он приносил удовольствие, и Альберту в какой-то мере даже удалось исполнить свою мечту о маленькой библиотеке.       Однажды Азирафаэль после работы заехал в магазин – Анафеме понадобилось что-то для учебы, и ради подруги редактор даже решил немного изменить принципам. Он отпустил Брайана, который как раз сегодня отпросился пораньше по личным делам, отправил Анафему гулять по залу, а сам встал у кассы. Через некоторое время в книжный зашла старушка – божий одуванчик, которая хотела купить какую-то новинку книжного мира. Альберт с достоинством ответил, что из художественной литературы у него нет ничего новее нулевых, что, в принципе, соответствовало истине, а не являлось одной из его уловок, чтобы выпроводить покупателя. Старушка расстроилась и сказала, что много слышала об этом романе, но у нее нет денег на дорогущие бестселлеры, а в библиотеке его еще нет. Крутившаяся тут же Анафема тут же прошипела, что электронный вариант дешевле, и леса не тратятся на бумагу. Старушка покачала головой – у нее не было гаджетов, кроме кнопочного телефона, на котором с ее зрением невозможно что-то прочитать. Да и не любила она бездушную электронику, то ли дело ощущение книги в руках – шершавые страницы, запах чернил… Азирафаэль, который уже хотел как-то повежливее выставить болтливую покупательницу, задумался и попросил ее зайти на днях.       Он сам купил роман, прочёл и решил, что это даже неплохо. Пожалуй, современной литературе можно дать шанс. Когда старушка пришла, он предложил ей взять книгу на несколько дней и вернуть потом. Они так и сделали, а старушка, возвращая книгу, заодно принесла ему домашнего печенья.       А на следующий день к опешившему Феллю пришла целая делегация. Обаятельный и обходительный молодой человек, разумеется, не мог не понравиться дамам, которые упросили его разрешить устроить в магазине что-то вроде книжного клуба. Мадам Трейси горячо поддержала эту идею, взяла на себя оформление бумаг и даже возглавила маленькое сообщество, в которое постепенно подтягивались новые люди разных возрастов. Альберт нередко присоединялся к ним, в основном, когда обсуждалось что-то из того, что его интересовало. Но в последние дни совершенно не хватало времени…       – Брайан говорит, что все нормально, – Азирафаэль не стал скрывать, что давно не заглядывал в магазин, – но мы только перезванивались. Я совсем замотался с новой работой, вот только вздохнул свободно.       – Милый, сходи, проведай, как там все, – мадам Трейси хихикнула, – как бы Брайан не распродал твою любимую полку с Библиями!       – Он не может! – задохнулся от ужаса редактор, и тетя снова засмеялась.       – Он не может распродать другую твою любимую полку, где книги с предсказаниями. Вот за эту часть шкафа он сам будет стоять до последнего. А пожертвовать чем-то еще…       – Тетя, ну зачем ты смеешься надо мной?       – Потому что ты очень смешной, дорогой мой. Ладно, а в магазин все же съезди.       – Ты там обратно в Англию не собираешься? – перевел тему Фелль. И попал в точку.       – Точно, так вот зачем я тебе позвонила! – спохватилась мадам Трейси. – Встретишь свою тетушку? Я скину тебе данные рейса.       – Когда? – Азирафаэль судорожно заозирался в поисках бумаги, чтобы записать дату и время. К неожиданным решениям мадам Трейси он давно привык, поэтому почти не удивился.       – Я тебе билет пришлю, прилечу еще до Хэллоуина.       – Это же уже совсем скоро!       – Ты что, не соскучился? – голос бывшей прорицательницы стал кокетливым. Альберт поспешил ее заверить в своей любви, и женщина вернулась к более насущным вопросам. – Ну, а теперь рассказывай, как продвигается твоя работа.       Габриэль сосредоточенно печатал что-то на компьютере, занимаясь обычной для себя административной рутиной. Многие сотрудники готовы были выть от подобного времяпровождения, но издатель чувствовал себя как рыба в воде и искренне не понимал, почему бюрократия вгоняет людей в такую депрессию. Все же понятно и четко, на каждый вид деятельности – своя бумажка с инструкцией и указаниями. Если бы такое и для людей писали, они бы точно жили в идеальном мире. Наверняка у Адама и Евы имелось подробнейшее руководство, как нужно себя вести друг с другом, но после изгнания из Рая Бог больше не стал себя утруждать такими заморочками и ограничился базовым инструктажем, изложенным в Библии.       Раздался стук в дверь, и Габриэль поднял голову, отрывисто бросив:       – Войдите.       В кабинет вошла строгая и, как всегда, безукоризненная Михаэль, облаченная в белую свободную блузку с пышными рукавами и узкими манжетами.       – Книгу Кроули очень быстро сверстали. Уриэль уже отправила верстку ему, чтобы он на выходных ознакомился и ответил, устраивает ли его будущий вид книги. Но с этим обычно проблем не возникает.       – Прекрасные новости, – Уайтвинг удовлетворенно кивнул и нажал на сохранение файла. – Первый же экземпляр сразу отправляй Вельзевул, как обычно. Она упрямо не желает читать электронную версию. Но на сей раз я бы не хотел, чтобы она получила книгу раньше времени.       – Я не совсем понимаю твоего решения, – Михаэль слегка пожала плечами, отчего по лежащей свободными складками ткани пробежала волна. – Я, конечно, уважаю Вельзевул как критика, ценю ее вклад в наш бизнес и восхищаюсь ею как женщиной, которая столько лет тебя терпит, но почему ты решил, что презентация книги Кроули должна пройти именно в ее день рождения? Я не уверена, что это тот подарок, который ей хочется получить.       – Зато это тот подарок, которым она не сможет в меня запустить.       Выражением лица Михаэль можно было сбивать низколетящих птиц, как камнем.       – Габриэль, подобные брачные игры должны завершаться, собственно, браком. Когда?       – Ты же знаешь, я всегда готов, – мужчина вздохнул и открыл ящик стола, где лежала красная бархатная коробочка. – Но, боюсь, Анна не согласится.       – В четвертый раз? Ты совсем дурной, дорогой кузен, – начальница рекламного отдела покачала головой. – Вельзевул, конечно, не подарок, но и ты далеко не ангел, хотя у многих может сложиться обратное впечатление. И ты сам виноват, что она от тебя ушла. Вот только ума не приложу, зачем она к тебе возвращалась? Один раз развелись – все. Точка. Получили документы и забыли.       Габриэль смерил ее долгим взглядом, но не стал комментировать сказанное, хотя ему явно было, что ответить. В конце концов, у всех своя личная жизнь. Вместо этого он закрыл ящик и выключил компьютер. –       Тебя подвезти? Рабочий день вот-вот кончится.       – Нет, спасибо.       Издатель еще немного помолчал, тщательно подбирая слова. С тактичностью у него всегда было туго, хотя он понятия не имел, почему люди реагируют на его слова негативно.       – Ты плохо выглядишь. Может, тебе взять отпуск?       Михаэль устало прикрыла глаза. Определенно, с тактичностью очень туго. Но Гэб правда хотел помочь. Хотя лучше бы он не стремился проявить участие.       – Я в порядке. И я не могу в отпуск, на кого я оставлю… отдел?       – На твоего заместителя! Уверен, он справится! – Уайтвинг то ли намеренно проигнорировал паузу, то ли попросту не понял, что имела в виду его кузина.       Непрозвучавшее «…тебя, раз уж за тобой не смотрит жена» растворилось в воздухе. Михаэль не считала, что проявляет гиперопеку. Она просто присматривала за Габриэлем, за отделом, за издательством… да, наверное, ей и вправду нужен отпуск. Но ей просто необходимо работать, чтобы не думать о… просто не думать.       – Не сейчас. Скоро Хэллоуин, потом презентация книги Кроули, еще пиар-кампания для другого автора…       – Потом Рождество, потом День всех Влюбленных, потом еще куча-куча праздников. Я знаю, каждый год сетка мероприятий примерно одна и та же, кстати, можно уже готовить план на следующий год.       – Вот видишь, а ты меня в отпуск, – криво улыбнулась Михаэль. Габриэль шутку либо не оценил, либо не понял. Если он свято верил в наличие у себя чувства юмора, это не значило, что все остальные разделяли его уверенность. Проще говоря, понимал он только собственные шутки, которые зачастую ставили в тупик окружающих.       – Михаэль, – серьезно произнес он, – если я буду ждать, когда у нас кончатся дела, чтобы ты могла уйти в отпуск, то ты в него не уйдешь никогда.       А то я не знаю, подумала женщина. Думаешь, к чему я веду? Однако вслух она этого не сказала. Если Гэб что-то не понял однажды, то повторять ему одно и то же бессмысленно – нужны новые данные или новый оратор, только тогда дело сдвинется с мертвой точки.       Причем Михаэль прекрасно знала, что ее кузен отнюдь не дурак – разве что в том, что касалось взаимоотношений людей.       – Хорошо, летом возьму и поеду на море, – отмахнулась женщина, надеясь, что Габриэль ей поверит и отстанет. Однако тот покачал головой, встал с кресла и, приблизившись к кузине, заглянул ей в глаза.       – Не хорошо, а либо ты пишешь завтра заявление на летний отпуск, либо я подделываю твой почерк и пишу его, потому что я тебе не начальник и не могу отправить тебя в отпуск добровольно-принудительно.       – Это подлог! – задохнулась от возмущения Михаэль.       – Это моя гарантия, что ты отдохнешь хотя бы через полгода! – Габриэль широко улыбнулся, довольный своей идеей, но вдруг посерьезнел и бережно положил ладони на плечи женщины. – Михаэль, ты себя загоняешь. Так нельзя. Я отвечаю за тебя перед родителями. Тоже отвечаю, как и ты за меня, не хмурься. Ты самая лучшая сестра, пусть и двоюродная, и я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты можешь утверждать обратное, но я вижу, что сейчас ты несчастна. У тебя всегда морщинка на лбу. И ты напряжена, как натянутая стрела. Ты такая уже два года, но это не может продолжаться вечно. Может, стоит обратиться к психологу? Мы все очень тебе соболезнуем, ты знаешь. Однако…       Хотя иной раз даже у него бывали такие проблески проницательности, что кузина поражалась. Она вывернулась и остановилась в паре шагов. Габриэль медленно опустил руки, глядя на нее несчастными глазами несправедливо наказанного щенка, и Михаэль не удержалась от ласковой улыбки. Все эмоции кузена моментально отражались на его подвижном лице, часто в немного гипертрофированном виде. Его мимика вообще поражала, Габриэль буквально мог «говорить» лицом.       – Ладно, подвези меня. И если у тебя нет срочных дел, может, посидим немного?       – Выпьем? – подозрительно уточнил издатель. Женщина фыркнула.       – Ты можешь ограничиться чаем. А вот я – что-нибудь покрепче.       – Только не кофе. Кофе на ночь вредно!       Михаэль, наконец, рассмеялась этой нелепой и откровенно глупой шутке, взяла кузена под локоть и повела к выходу.       – Клубника.       – Сливки.       – Помидор.       – Яйцо.       – Питахайя.       – Драконий фрукт.       – Яблоко.       – Яблоко.       Война фыркнула и вызывающе скрестила руки на груди.       – Прекрати повторять за мной! Это нечестно.       – А это не моя вина, что яблоко снаружи красное, а внутри белое. А драконий фрукт, то есть, питахайя, бывает двух сортов: с белой мякотью и красной.       – Скорее, фиолетовой, но шкура красная. С тобой невозможно иметь дело, всегда ускользнешь!       Загрязнение улыбнулись и присели на край стола.       – А тебе опять хочется спорить? – белесые глаза прищурились, и в них заплясали лукавые искорки. – Опять разжигаешь конфликт?       Багряна облокотилась на стол и, положив подбородок на переплетенные пальцы, посмотрела на возвышающуюся над ней белую фигуру.       – Посмотрела бы я на того, кому удастся вовлечь тебя хоть в какой-то конфликт! Ты всегда так… уклончиво обходишь все острые углы. Буквально просачиваешься между пальцев, меняя тему разговора, и вот спустя пять минут уже и не помнишь, о чем хотелось поругаться. Как я вообще с тобой живу?       – Как ты вообще не выходишь с битой на поиски неприятностей?       – Фи, – Война засмеялась, – с битой! Лучше с ножом. Хотя я и так могу.       – Ты можешь, – Загрязнение протянули руку и коснулись огненно-рыжих волос, небрежными локонами лежащих на плечах. Хорошо бы, если Кармин не будет снова коротко стричься по старой армейской привычке, а отрастит волосы, чтобы их можно было заплетать в косу.       У Войны был нюх на неприятности – она находила их повсюду или привлекала своим появлением. При этом женщина не имела ни одного привода в полицию или задержания. Бланку казалось, что все драки и конфликты происходили из-за нее, хотя при выяснении причин участники называли самые разнообразные мотивы – от религиозных и расовых до банального «он на м`ня не так псмотрл!», сказанного с должной степенью алкогольного опьянения. Загрязнение не понимали, почему это все изрядно веселит Кармин, но у нее в принципе было странное чувство юмора. Как, впрочем, и предпочтения – мисс Цуйгибер обожала все необычное, выходящее за границы нормального.       Например, Бланк Уайт.       Это был седьмой день работы Кармин на посту охраны (а с учетом смен, она была зачислена в штат почти две недели назад), но бухгалтер только что вышли из отпуска и оттого впервые увидели за столом ослепительно красную фигуру, чем-то похожую на пылающего феникса. К сожалению, Уайт оказались слишком поглощены мыслями о работе, размышляя, сколько могло дел накопиться, пока их не было на месте, поэтому просто поздоровались и, приложив пропуск к турникету, поспешили в свой отдел, когда за спиной раздалось:       – Эй, мистер!       Бланк замерли и, убедившись, что они с новой охранницей одни в проходной, развернулись. На них с любопытством смотрели рыжевато-карие глаза.       – Или мисс? Тебя вообще как зовут?       Типичная реакция. Загрязнение всегда старались разнообразить свой ответ. Они подошли к столу и дружелюбно улыбнулись.       – «И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне».       – Римский легион – это пять-шесть тысяч воинов, – брови женщины взметнулись. – Намекаешь, что тебя много?       – Окончание цитаты из Евангелия такое и есть: «легион имя мне, потому что нас много».       – Либо у тебя раздвоение личности – уж не помню, как это теперь принято называть – либо ты из тех, о ком сейчас принято говорить «они». Небинарный, что ли?       – Или из одержимых бесами, – добавили Бланк, щуря бледно-серые глаза, настолько светлые, что, если бы не контрастная бездонно-черная точка зрачка в центре, их обладателя можно было бы принять за слепого.       Охранник оценивающе оглядела собеседника с ног до головы. Ее глаза тоже оказались удивительными: карие и одновременно оранжевые, куда ярче, чем, например, у Кроули. И они горели, точно настоящий огонь, выжигая все внутри того, на кого был направлен взгляд.       – И какие бесы тобой овладели? Небинарные? Или женских и мужских поровну?       Уайт улыбнулись еще шире, демонстрируя одну из своих неземных – а если точнее, внеземных – улыбок, которые пугали и завораживали одновременно. Они чувствовали, что женщина провоцирует его на конфликт. Исподволь, на грани шутки, пока еще можно удивленно ахнуть в ответ «что ты взъелся, я же не знала!», не демонстрируя открытой враждебности. Почему она так себя ведет? Не любит таких, как Бланк?       – Ты хотела добавить «вот и не определился», но решила, что это прозвучит как открытый вызов?       – Что? – рыжая в изумлении округлила глаза и слишком натурально захлопала ресницами – точно как Загрязнение и представляли. – С чего ты взял? Это как-то… грубо. Значит, ты правда… как это называется… микстер?       – Нет, я прикидываюсь, чтобы люди чувствовали себя неловко, общаясь со мной, – Загрязнение нашли этот разговор увлекательным и оперлись одной рукой о столешницу, продолжая сверлить взглядом собеседницу. – А как ты полагаешь?       – Мне-то откуда знать, – та небрежно пожала плечами, и это было великолепное зрелище. – Надеюсь, я тебя не обидела, а то таких, как вы, так легко задеть, потом еще штраф какой выпишут за оскорбление.       Бланк задумались и наклонили голову к плечу. Вот, опять. Она нарочно ведет себя вызывающе, демонстрируя пассивную агрессию. Я не хочу тебя обидеть, но это именно то, что я делаю, и тебе нечем крыть, ведь я же сказала, что не хочу обидеть. Зачем ей это? Ради самоутверждения? И как себя вести с ней?       – Если хочешь узнать, то приглашаю тебя сегодня вечером в бар, там и поговорим. А то работы много – я только из отпуска и понятия не имею, что там натворили с документами в мое отсутствие. Zoi gin, – попрощались они и быстро удалились, не оборачиваясь. Но чувствовали, как спину им прожигают яркие пылающие глаза.       – На охране? А, это Кармин Цуйгибер. Огонь-женщина, верно? – Андерсен хмыкнул в свои роскошные бакенбарды и протянул Бланку пачку бумаги. – Устроилась, пока ты в отпуске были. Характер вообще атас. Что там тебе еще надо?       – Ручки. У меня не оказалось ни одной ручки.       – Конечно, – беззлобно заворчал офис-менеджер, – после твоего ухода все ручки твои повыбрасывали, потому что они единогласно протекали. На тебе еще и ластиков, твои опять, небось, все мажут, – он ссыпал канцтовары в пакет, чтобы удобнее было нести, и протянул Загрязнению. Те благодарно кивнули, забирая необходимое.       – А что с характером?       – Да я даже не знаю… – Квентин потер подбородок, хмурясь. – Вроде милая, обаятельная, чертовски красивая, но конфликтная… с ее появлением сразу как-то все ругаться стали чаще. Это Вельзевул просекла, у нее нюх, откуда неприятности идут. Не знаю, в общем, чем дело кончится. Наверное, Гэб попросит охранное агентство прислать кого-то другого вместо нее.       – Понятно.       – А что, она тебя уже успела зацепить? – обеспокоенно уточнил Андерсен. Уайт покачали головой, одарив его легкой рассеянной улыбкой.       – Меня сложно зацепить, мистер Мейстер.       – Это да. Но мисс Цуйгибер, возможно, это удастся.       – Мне захотелось пригласить ее в бар.       – Вот дела! – офис-менеджер всплеснул руками, пораженный. – Но лучше не надо: Кроули она уже успела носом ткнуть в барную стойку. Она из бывших военных.       – Я уже. О. Нос Кроули сильно пострадал?       – Нет, говорит, даже крови не было, – Квентин покачал головой. – Будь осторожнее, Бланк. Может, передумаешь?       – Нет. Теперь мне еще больше хочется пойти.       – Эй, Бланк! О чем задумались? – Война похлопала ладонью по колену Уайта, вырывая из воспоминаний. – Думаешь о других продуктах белого цвета?       – Нет. Думаю, что вот бы ты отрастила волосы, чтобы заплетать их в косу. В такую французскую, – пояснили Загрязнение и вновь погладили женщину по макушке, показывая, откуда должна начинаться французская коса. Багряна засмеялась и тряхнула волосами.       – Ты мне еще цветы предложи в нее вплести! Фу, какая ванильная пошлость. Я что, похожа на диснеевскую принцессу?       – Нет. Скорее, пришлось бы подарить тебе какое-нибудь украшение, чтобы навесить на конец косы, – Бланк задорно прищурились. – Типа тяжелого, массивного кольца из полудрагоценного камня. Из нефрита, пожалуй, достаточно тяжелое. Или что-то с лезвием или иглами… хотя нет, коса же будет качаться и бить по спине. Так что лучше камень. Даже несколько, имитацию грозди винограда. И если ты круто развернешься…       – Я не ниндзя! – Кармин совсем развеселилась, вероятно, представив эту картину. – Конечно, отличный и неожиданный кастет, но надо очень много всего учесть, потренироваться… ты мне еще предложи ядовитую шпильку воткнуть в волосы!       – А тебе бы пошло, – заметили Загрязнение. – Пойдем в Чайна-таун, купим тебе китайское платье и шпильки? И поужинаем там.       Война мечтательно улыбнулась. В китайском квартале всегда было очень много красного цвета, который ей так нравился. Отличный вечер пятницы.       – Такие дела, Дагон. Такие дела, – закончила свой рассказ Вельзевул и, наконец, отпила остывшего чая, смачивая пересохшее горло. Журналистка, которой пришлось (не без удовольствия, конечно) выслушать обо всех событиях, случившихся в издательстве, а затем еще и размышления подруги обо всем этом, задумчиво пожевала нижнюю губу, размышляя.       – Весьма интересные, должна сказать.       – А что еще скажешь?       Дагон уставилась в чашку, ловя свое коричневое отражение. Вздохнула, и поверхность пошла рябью.       – Знаешь, Вельзи, мне бы хотелось узнать твое собственное впечатление, а ты пока этого вашего… как его Кроули назвал?       – Азирафаэль.       – Вот его, да. Ты его еще не видела. А мне интересно твое мнение. Ты не ошибаешься в людях.       – Я просто подозреваю в них худшее, – мрачно пояснила критик, что моментально вызвало у Дагон хищную улыбку-оскал.       – Не совсем. Ты не параноик, а просто реалистка.       – Если это так и я права, то с нашим новым редактором не все так просто, – поделилась мыслями Вельзевул. Круглые глаза собеседницы округлились еще больше и засверкали алчным огнем.       – Полагаешь, у него темное прошлое? Беглый преступник? Мошенник? Серийный убийца?       – Маньяк, который специализируется на писателях-фантастах? – мечтательно протянула критик и с сожалением покачала головой. – Дагон, чудес не бывает, никто не избавит меня от Кроули так, чтобы меня нельзя было привлечь по закону.       Журналистка засмеялась, и крупные острые зубы угрожающе сверкнули.       – Да брось, не хочешь ты от него избавиться. Он тебе нравится.       – Эти отношения полны абьюза, – буркнула Вельзевул. – Самое настоящее моральное насилие.       – Полностью взаимное.       – Мы взаимно страдаем.       – И вам это нравится.       – Обоюдный садо-мазо абьюз. Такое явление существует в психологии? – уточнила критик и, сделав глоток чая, подцепила из тарелки бисквит.       – Если не существует, то его надо обязательно ввести специально для ваших с Кроули отношений, – заметила Дагон, откровенно смеясь.       Вельзевул еще немного поворчала для вида, но быстро махнула рукой – подруга знала ее как облупленную, так что какой толк спорить? Критик обожала жаловаться на Кроули, но если бы Дагон вдруг стала ее жалеть, то, пожалуй, даже обиделась бы. Вельзевул просто спускала пар, а ее бывшая одноклассница веселилась, выслушивая очередную историю. В этом и состояла поддержка, которая требовалась женщине – выговориться, изойти ядом и успокоиться. Если же случалось что-то, для чего ей требовалась помощь, Дагон понимала ее с полуслова и мчалась на зов, готовая вгрызаться в глотку любому неприятелю.       Без Кроули Вельзевул и вправду было бы скучно – кого еще выводить из себя, Габриэля? Критик вздохнула.       – Опять о бывшем думаешь?       – Как догадалась? – мрачно уточнила Вельзевул, ничуть не удивившись. Дагон пожала плечами.       – У тебя лицо… особенное.       – Дагон, – критик поморщилась, – ты же журналист, мастер слова! Что за объяснения?       – А ты уверена, что ты хочешь знать, какое у тебя лицо, когда ты думаешь о Габриэле? – проницательно прищурилась подруга. Вельзевул скривилась и агрессивно пошла подогревать чайник. – Кстати, а чего ты к нему не поехала на выходные? Не хочешь, не звал или поссорились?       – А я ему не жена боле! – Вельзевул гордо вздернула нос и нажала на кнопку. Включилась подсветка, и чайник мерно загудел. – А вообще, у него семейный вечер. Он Михаэль домой повез.       – Как она? – спросила Дагон. Не то, чтобы ее интересовало моральное состояние кузины бывшего мужа ее подруги, но, во-первых, это влияло на настроение Вельзевул, а во-вторых, надо было как-то поддержать разговор. Ну и многолетняя привычка журналиста всегда быть в курсе происходящего – от нее никуда не деться.       – А как она может быть, по-твоему? – отозвалась критик, качая головой. – Сколько времени прошло, а она все в трауре.       – У некоторых народов траур принято было носить всю жизнь, – припомнила Дагон, и подруга фыркнула.       – А у некоторых было принято покончить с собой после смерти мужа. Спасибо, живем в цивилизованном обществе.       Кнопка чайника щелкнула, вставая на место. Вельзевул взяла его и аккуратно, чтобы не обжечься паром из носика, заварила чай.       – Я не так хорошо знаю Михаэль, но мне казалось, что она адекватная женщина, – поделилась Дагон, придвигая наполненную чашку к себе.       – Конечно, адекватная, никакого суицида, – мрачно откликнулась критик, и было не очень понятно, черный ли это юмор или не менее черный сарказм. – Михаэль как человек неплоха. Суховатая, излишне правильная, с кучей недостатков, свойственных Уайтвингам – все-таки, они родственники. Брат и сестра – одна сатана, в данном случае, один архангел. Самоедством занимается, короче.       Дагон сочувственно покивала. Самоедство – это дело вкуса и некоторым приносит удовольствие, пусть и весьма болезненное. –       Ну а с тобой-то что делать, подруга? С твоей личной жизнью?       Вельзевул пожала плечами.       – Ничего.       – Может, найдем тебе кого-то? У нас в редакции есть симпатичные незанятые мужчины.       – Ой, хватит! – критик поморщилась. – У меня нет на это времени. Знакомиться, встречаться… после трех браков мне уже замуж вообще не хочется.       – Все три твоих брака были с одним человеком, может, стоит разнообразить личную жизнь? – Дагон подперла кулаком щеку. – На Уайтвинге свет клином не сошелся.       Вельзевул вздохнула и по взгляду подруги поняла, что у нее снова то самое особенное лицо.