Работа над ошибками

      Уриэль привела Фелля обратно к конференц-залу. Что удивительно, стол, за которым проводилось собрание, был уже уставлен чашками и тарелочками с лакомствами, а на краю беспечно восседала Вельзевул, торжественно взмахивающая надкушенным печеньем. Едва в дверях появился Альберт, оживленный гомон стих. Редактор поежился от прикованных к нему внимательных взглядов и растерянно замер, не решаясь переступить порог.       – О, – наконец широко ухмыльнулась Вельзевул, – а вот и жертву привели. Проходи, раздевайся, ложись в круг, шабаш долго ждать не будет.       – Не в мою смену, – фыркнула Уриэль, за рукав втягивая остолбеневшего Азирафаэля внутрь.       Критик хохотнула:       – Ну почему ты лишаешь всех нас чашечки горячей крови с бисквитами, пресветлое создание?       – Потому что мы еще труп прошлого редактора Кроули не доели, – ответил вместо Уриэль Лигур. – А тут уже новый. Надо поторопиться.       – А крови хочется сейчас! – хищно заявила критик. – Предлагаю расчленить и спрятать в холодильник на хранение.       – Азирафаэль, тебе чай или кофе? – невозмутимо перебила ее Уриэль. Альберт невразумительно что-то пробормотал, и начальник компьютерного отдела пошла к столику у окна, где стояли кофемашина и электрический чайник.       – Мы тебе чашку подготовили, – довольно сообщил Сандальфон, демонстрируя белую кружку с черными буквами, гласящими «Азирафаэль». Редактор скептически на нее посмотрел, вспоминая разговор на собрании. Похоже, от его ответа действительно ничего не зависело. – Она будет стоять здесь. Если ты приедешь по делам в издательство и захочешь чаю или кофе, всегда можешь прийти сюда.       – Прямо в конференц-зал?       – Ну да, – Уриэль забрала кружку у Сандальфона и кинула в нее чайный пакетик. – Ты думаешь, у нас конференции часто? Бывают мероприятия, но в остальное время мы используем это помещение как комнату отдыха. Тут еще микроволновка есть, кстати, за дверью – там буфетная, но в ней места почти нет, так что сидим здесь.       Фелль машинально кивал, оглядывая зал. Здесь собрались почти все, кто ходил на летучку, разве что оба директора не пришли. Альберт отметил то, что бросилось ему в глаза еще утром: цвета одежды были либо темными, либо пастельными и белыми. Так, Уриэль носила легкий бежевый пиджак, а Лигур облачился в черное.       – Ладно, не бойся, иди сюда, – позвала Вельзевул и, когда Фелль вернулся к столу, вооружилась ложкой в качестве указки, заново представив ему присутствующих, но уже в своем особом стиле, упоминая только прозвища и подчеркивая вопросы, по которым можно (и нужно) обращаться.       Кто-то вежливо кивал, кто-то приветственно махал, а кто-то пожимал руку. После завершения необходимого ритуала Вельзевул отбросила ложку и взяла новый бисквит:       – Но пытать нашего новенького будете позже, сначала по делу. На чем я остановилась?       – На жертвенном круге и свечах, – подсказал кто-то. Критик кивнула и сосредоточенно надкусила печенье.       – Короче. Я думаю, они опять обозначат места для стендов пентаграммами. Не представляю, как они это потом отмывают, но это не моя проблема.       – Могли бы красным скотчем, как в театре пространство для декораций отмечают, например, – предположил Сандальфон, тоже подходя к столу и беря какую-то конфету. – Строительный такой, наверняка бывает красного цвета. И следов не оставляет.       – Это не стильно, – хмыкнула Вельзевул, – и неопрятно, кстати.       – Я подозреваю, что они сначала клеят скотч, а затем покрывают его краской. И когда выставка заканчивается, просто отдирают скотч вместе с краской, – предположил Андерсон Мейстер, заходя в конференц-зал и услышав обрывок разговора. – Привет. Было что-то интересное на собрании?       – А что, уже двенадцать? – Вельзевул посмотрела на часы. – Без десяти, ничего себе. Заходи, усатый.       – Усатый, значит? Вельзевул, если тебе ничего не надо в моем ведомстве, это не значит, что тебе ничего там не требуется, – туманно заметил офис-менеджер и продемонстрировал термос. – А у меня, между прочим, фирменный чаек!       – Ого! – Лигур вскинул брови. – В честь чего? Неужто нам надо поблагодарить за это новенького?       – Меня? – Азирафаэль вопросительно округлил глаза. Квентин кивнул и торжественно водрузил термос на стол, прямо рядом с сидящей там критиком. Сандальфон печально вздохнул.       – Оставьте чуть-чуть чая штатникам. Его же нельзя пить на рабочем месте.       – Почему? – не понял Альберт, чем вызвал ухмылку Вельзевул.       – Слишком крепкий.       Мейстер открутил крышку, и Фелль нахмурился, втягивая носом воздух.       – Погодите… это же… виски!       – Это чай, – с напором проговорила Вельзевул и, спрыгнув со стола, со своей черной кружкой пошла к кофемашине. – А с чаем, как известно, получается отличный ирландский кофе!       – Андерсон, это нечестно! – Уриэль надула губы. – Редакторы уйдут по домам, а нам еще работать.       – Зачем работать, если есть такой чудесный чай? – усмехнулся Лигур, подставляя чашку. Еще несколько человек потянулись следом. – Тем более, ты вроде не пьешь виски.       – А я из принципа!       – Да разве можно на работе? Посреди дня? – возмутился Азирафаэль. Критик вернулась с кофе и подождала, когда Квентин плеснет туда капельку янтарной жидкости.       – Так тебя волнует, что на работе или посреди дня? – уточнила она. Альберт смотрел на нее с укором. – Если ты не будешь этот чай, пей обычный. Чайник вскипел.       Мейстер тем временем по чуть-чуть разлил свой «чай» по кружкам – всем внештатным редакторам, остальные поворчали, но за напитком не пошли. Как раз когда он наливал немного себе в крышку, в зал вошла Михаэль, держа под мышкой папку с бумагами. Ее ноздри затрепетали. Все остолбенели, настороженно поглядывая на нее.       – Чай? – строго спросила она. Андерсон кивнул. Михаэль чуть сдвинула брови, приблизилась к нему и, решительно забрав крышку, залпом осушила. Не изменившись в лице, она круто развернулась и вручила папку Вельзевул. – Это по поводу журнала.       И твердым шагом вышла в коридор.       – Это значит – раз начальство пьет, нам тоже можно? – уточнил Сандальфон.       Критик поставила кофе на стол и задумчиво полистала папку.       – Это значит, что уже надо что-то писать для ноябрьского выпуска. Ладно. Все поняли? – она обвела взглядом редакторов. Кто-то мученически вздохнул.       В дверь снова заглянула Михаэль и, найдя взглядом ошарашенного Фелля, кивнула ему:       – За тебя. Добро пожаловать.       И ушла снова.       Все воодушевились и подняли кружки – кто с чаем, кто с кофе, кто с виски, а кто и комбинируя. Уриэль торжественно вручила Альберту чашку черного чая. Обычного.       – За нового редактора! Ура!       У Азирафаэля не оставалось другого выхода, кроме как выпить со всеми. Лимит удивления на сегодня, пожалуй, был исчерпан.       – Вельзевул, тебе Михаэль передала папку, я хотел спросить… – в зал вошел Уайтвинг и оборвал себя на полуслове. Его ноздри затрепетали, когда он втянул носом воздух, совсем как у его кузины. – Виски?       – Ирландский кофе, – поправила его критик, пока Мейстер торопливо закручивал крышку термоса. – Чего тебе, крылатый?       – Насчет журнала. Послушай, как ты смотришь на то, чтобы…       – Нет, это ты послушай! – Вельзевул поставила кружку на стол и, раскрыв папку, ткнула в нее пальцем. – Где в плане моя рецензия на новую книгу Кроули? Почему я еще не получила хотя бы электронную версию? Какого черта презентация стоит в мой день рождения? Уайтвинг, если ты хотел испортить мне праздник, то достаточно было просто меня поздравить с одной из твоих дебильных улыбочек!       – Вельзи, погоди… – Габриэль примирительно поднял руки, но критик годить не собиралась. –       Я знаю, это была твоя идея! Прямо вижу воочию, как ты согласуешь дату с Михаэль, сверкая своей кретинской улыбкой! Какого хрена? Почему я должна в такой день видеть Кроули? Почему я должна в такой день видеть тебя?!       – Я просто хотел сделать тебе подарок…       – Уайтвинг, ты идиот! Как ты меня бесишь, я ухожу из издательства! Я бы вышла за тебя замуж снова, только чтобы тут же пойти и развестись! – Вельзевул бросила папку на пол и стрелой вылетела прочь из зала, хлопнув дверью.       Габриэль невозмутимо поднял папку и отряхнул с нее невидимые пылинки. Дверь открылась, и в зал опять заглянула критик, добавив уже гораздо спокойнее:       – Не тупи, вышли мне копию, чтобы я успела написать статью, она должна быть в ноябрьском номере, – дверь за ней закрылась уже нормально и тихо, но через несколько секунду Вельзевул снова сунулась внутрь. – И спасибо.       Теперь она ушла окончательно. Уайтвинг, сияя, как начищенная монета, выпорхнул следом. Уриэль, ворча, взяла оставленную Вельзевул чашку и пошла в кухонный закуток.       – Вот чего только некоторые не сделают, лишь бы посуду не мыть.       Азирафаэль с недоумением огляделся. Все как ни в чем не бывало пили чай-кофе и что-то обсуждали. В зал постепенно стекались сотрудники, пришедшие на обеденный перерыв, и Уриэль поспешила уступить им место у микроволновки, переместившись поближе к Альберту, который сидел с совершенно потерянным видом:       – Эй, ты чего такой смурной? Как будто в Эдемском саду на твоих глазах только что произошло грехопадение, а ты стоишь на стене и не понимаешь, а что это, собственно, только что случилось и куда теперь пойдут люди.       – Да ничего, – Фелль встрепенулся и за робкой улыбкой попытался скрыть свое настроение. Уриэль внимательно на него посмотрела.       – Врать не умеешь. Ты из-за Гэба и Вельзи? Они всегда так отношения выясняют, не переживай за них. Хотя насчет свадьбы только ради развода Вель загнула… – женщина задумчиво постучала пальцем по подбородку. – Хотя чего я? Это же Вельзевул. С нее станется выйти за Гэба в четвертый раз только ради моментального развода. Правительству стоит брать с них деньги в геометрической прогрессии за регистрацию брака и развода, что либо внесло бы стабильность в их и нашу жизнь, либо сделало бы выручку бюджету.       – Простите, вы сказали – в четвертый?!       – Ну да, – Уриэль посмотрела на него с легким недоумением, которое сменилось шоком. – Погоди, ты что, не в курсе, что Габриэль и Вельзевул были женаты, причем неоднократно?!       – Откуда? – Азирафаэль почувствовал двойное смущение – с одной стороны, от обсуждения подробностей чужой личной жизни, а с другой, он, похоже, не знал очевидных вещей, которые знали все. Альберт всегда был немного чувствителен к общественному мнению, и потому очень чутко и даже несколько болезненно реагировал на удивление Уриэль.       – А откуда все знают? Ну да ладно. Теперь и ты в курсе. Вельзи помогала с издательством еще до того, как Гэб стал директором, по мере сил и времени. Помню, она была здесь сначала на ставке корректора, потом – редактора, несмотря на то, что параллельно строила карьеру критика, – Уриэль улыбнулась. – Вельзевул очень много делала для издательства, даже будучи в разводе, даже не имея права собственности – просто потому, что она тоже болеет душой за общее детище. Это совсем-совсем семейный бизнес.       Фелль слегка завис, переосмысливая сегодняшнее собрание.       – Они так ругаются, потому что плохо расстались? – вырвалось у него с искренним сочувствием. Уриэль фыркнула и захихикала, прикрыв рот ладонью.       – Я не сказала бы. Просто Гэб, конечно, загнул с «подарочком», лучше б кольцо или кулон выбрал. У него безупречный вкус в одежде и ювелирке, но некоторые проблемы с фантазией. Видел бы ты, какие украшения он дарил Вельзевул! Жаль, что она их не носит после развода.       – Почему?       – Не знаю, – Уриэль погрустнела, – надеюсь, она их не выбросила. Может, демонстрирует независимость. Или что они разорвали отношения. Я правда не в курсе, просто надеюсь, что у них все будет хорошо. Но этот разрыв как-то особенно болезненно прошел. В смысле… не то, чтобы болезненно, наоборот.       – Ничего не понимаю, – честно признался Азирафаэль, не веря, что обсуждает личную жизнь начальства с малознакомым человеком. Но печаль женщины оказалась заразительной, и редактор, кляня свою мягкость и некоторую сентиментальность, не мог завершить этот неловкий разговор, не узнав, в чем же дело. Это вам не любовные романы редактировать, это жизнь, тут дело хэппи-эндом может и не кончиться.       Уриэль вздохнула.       – Ты сегодня впервые познакомился с Вельзи? Взрывной темперамент, но зря никогда не наорет, она справедливая. Поэтому, если накосячишь, можно ей сказать, она пошумит, успокоится и будет разбираться, как решать проблему. Правда, может запустить чем-нибудь в порыве чувств, но такого пока удостаивались только два человека.       – Мистер Габриэль и мистер Кроули? – прозорливо уточнил Альберт, который умел делать выводы при наличии исходных данных. Женщина кивнула.       – Вельзи всегда такая, надо просто привыкнуть. Поэтому первые разводы сопровождались ураганом страстей. А тут… они просто развелись, и мы боимся, что это последний раз.       – Мы?       – Все наше издательство. Так что, когда Вель себя так ведет, нам кажется, что все нормально, как обычно. Хотя… – она помолчала и закусила губу, – пожалуй, сегодня она не в духе, вот и психанула. Все время дергала воротник, будто ей душно, хотя здесь даже прохладно.       – Печально, – пробормотал Азирафаэль, вспоминая кулон с созвездием. Может, стоит сказать Уриэль, что критик все-таки носит украшение, подаренное бывшим мужем? А если она его прячет, поскольку это подарок не Габриэля, а чей-то еще, просто она еще не готова признаться всем, что состоит в новых отношениях? Он совершенно не знал Вельзевул, чтобы определить, насколько она скрытная. Но определенно носит какой-то кулон, который прячет от окружающих… как все запутано. Пожалуй, он ничего не скажет, во избежание новых слухов и сплетен. Альберт терпеть их не мог.       – Да ладно, – Уриэль улыбнулась. – Они взрослые люди, разберутся. Расскажи лучше, как тебе работается с Кроули.       – Нормально работается, – Фелль инстинктивно напрягся, но женщина погрозила ему пальцем.       – Прекрати увиливать, мы все знаем, как несладко с ним иметь дело. Даже я представляю, хотя у меня с ним никогда проблем не возникало – он обычно остается доволен версткой, нам спорить не из-за чего. Но остальным-то как мозг выносит! А сколько я нервов убиваю, чтобы поскорее сверстать его книгу, когда он в очередной раз опаздывает с черновиком!       – Возможно, мистер Кроули бывает немного рассеянным, – уклончиво предположил Азирафаэль, подозревая, что поведение Энтони диктуется какими-то иными мотивами.       – Раздолбай он, – безапелляционно отрезала Уриэль. Редактор слегка пожал плечами, прикидывая, как бы половчее свалить от неудобного разговора. – Слушай, я спрашиваю не просто так, я правда волнуюсь!       – Это очень мило с вашей стороны. У нас правда все в порядке, – повторил Альберт. Женщина покачала головой.       – Очень надеюсь. Если он тебя не обижает и ты можешь его терпеть – это действительно здорово. Если ты его не доводишь до исступления и желания бросаться предметами, то еще лучше! Гэб с Вельз уже не знали, что делать, он слишком близко к сердцу принимает каждую правку, и мы боялись, что так никого ему и не подберем. Было бы ужасно. Честно говоря, я очень рада, Кроули наконец-то повезло! Ну и Гэбу, конечно, он это заслужил. Спасибо тебе, – она улыбнулась Феллю и убежала к стоящему поодаль Сандальфону, который уже пару минут пытался привлечь внимание Уриэль и одновременно не хотел встревать в разговор.       Азирафаэль растерянно сжимал кружку с остывшим чаем. Его собеседница была, на его взгляд, слишком откровенной, и затрагивала темы, на которые он бы никогда не подумал говорить. Это было что-то сродни сплетням, и редактору совершенно не хотелось в этом участвовать. С другой стороны, то, что он узнал, позволило ему лучше понимать происходящее в издательстве. Возможно, с некоторыми выводами он поторопился…       – Точно чаю не хочешь?       Азирафаэль поднял голову и тут же торопливо ею помотал, сообразив, о каком «чае» идет речь.       – Нет, спасибо, мистер Мейстер.       Андерсон пожал плечами и сунул термос под мышку.       – Как знаешь. А шоколадку?       – Шоколадку? В смысле? – В прямом. Есть горький шоколад, молочный и с орехами. Бывает еще белый, но его на днях Загрязнение слопали. Они неравнодушны ко всему белому и ко всему, что пачкается, а тут два в одном, круче только жвачка, но мы пытаемся отучить Уайта жевать ее в издательстве. Кому понравится находить потом «резинку» по всему зданию в самых неожиданных местах!       – Зачем вам столько шоколада?       – Это расходный материал: бумага, ручки, ластики... шоколад.       – Чай…       – Чай, да. А что? – Квентин воинственно повел усами, будто собирался в бой. – Но чай обычно под расписку. И только в особых случаях.       – Это каких же?       – Надеюсь, ты не узнаешь. Ну или вот как сейчас, такое событие же.       – Я не понимаю, – вырвалось у Альберта накипевшее, – великое событие – это принятие нового сотрудника или то, что я могу работать с мистером Кроули?       – Если ты полагаешь, что у нас так часто появляются новые сотрудники, то ты ошибаешься, – Мейстер фыркнул. – Последний раз на работу приняли Кармин, и то, это не совсем мы – наша организация просто согласилась, что да, новый охранник из агентства нам подходит, не надо менять. Было дело где-то полтора года назад. Или уже два? Надо у Метатрона спрашивать, он отлично помнит все, что касается работников. Так что да, ты – целое событие. Ну а что ты можешь работать с Кроули – это, знаешь ли, не событие. Это чудо.       – А что в этом такого? – пожаловался Фелль, – Послушать других – так он какой-то монстр!       – Не монстр, – Андерсон поморщился и задумчиво пригладил бородку, – Кроули может вести себя как вредный, злопамятный и мстительный бесенок, но обычно он вполне приятный собеседник и лишь изредка капризничает. Если у него творческий кризис, к нему вообще опасно соваться. Не сказал бы, что он уходит в запой – но есть нечто общее. Проблема в том, что творческие кризисы у него часто совпадают с дэдлайнами, и тогда никто не уйдет не посланным. Если бы он не был чистокровным британцем, я бы подумал, что где-то там итальянские корни прорываются – горячим южным темпераментом и умением долго и с удовольствием ругаться.       – Как будто англичане не ругаются, – пробормотал Азирафаэль, думая о том, что это делают представители самых разных наций. Но непроизвольно он все же поймал себя на том, что вспоминает, встречаются ли среди итальянцев рыжие.       – О да, и ирландцы славятся своим вспыльчивым нравом, – хмыкнул Квентин. – Много сыновей у старушки Британии, и все разные. Ты же по удаленке работаешь?       Фелль немного опешил от такой резкой смены темы, но затем поспешил кивнуть.       – Да, я в штате, но работаю на дому.       – Значит, вряд ли будешь ко мне по делу приходить. Но если вдруг что – пожалуйста. Обращайся.       – Азирафаэль! – в разговор вдруг вклинился Габриэль, вновь появившийся в зале. В отличие от Сандальфона, он предпочитал сразу брать быка за рога и явно не отличался стеснительностью. – Это ведь правда насчет сборника?       – Какого? – несколько растерялся Альберт, но быстро сообразил, о чем речь. – А, сборник мистера Кроули! Ну, мы с ним обговаривали этот вопрос и…       – У тебя есть заметки? Выводы? Предварительные наброски?       – Ну, я там уже кое-что прикинул, мы сейчас обсуждаем, можно ли…       – Отлично! Жду тебя через двадцать минут в кабинете, расскажешь! – директор хлопнул его по плечу и перевел взгляд на Квентина, а точнее, на его термос. – Андерсон, сколько раз тебе повторять, чтоб я твой чай в середине, а тем более, в начале недели не видел!       – Понедельник – день тяжелый, босс.       – А ты делаешь тяжелым еще и вторник! И ты бы оставил свой чай в буфетной, а то нехорошо получается. Ребята хоть в конце рабочего дня выпьют. Азирафаэль, через двадцать минут! – Уайтвинг еще раз неодобрительно покосился на термос и стремительно покинул конференц-зал. Мейстер философски пожал плечами и пошел в маленькую кухню. Альберт тоже направился к выходу, решив, что, пока сориентируется, где находится кабинет директора, придет как раз вовремя.       Однако в дверях на него налетел Сандальфон, по каким-то причинам тоже торопящийся прочь из зала. В воздух взметнулись какие-то бумаги, и Фелль присел на корточки, помогая их собрать. Один из листов привлек его внимание.       – Это иллюстрации к новой книге мистера Кроули? – он с любопытством разглядывал рисунок, безошибочно определив, к какой главе и какому моменту он относится. Альберту как-то не пришло в голову попросить, чтобы ему показали картинки, готовую верстку он не видел, а Энтони забыл предложить ему посмотреть. – О, вот эта очень точная.       – Спасибо, – Альфонсо засмущался, прижимая к себе ворох бумаги. Азирафаэль взял очередной листок полюбоваться. – Пришлось поторопиться, но я вроде ничего не упустил.       – Это ваши рисунки? – восхитился Фелль, поднимая голову. Сандальфон горячо закивал.       – Мне очень нравятся книги Энтони, поэтому иллюстрирую их обычно я. Ну, не считая обложки, обложками у нас отдельная команда занимается. Энтони часто придирается и скандалит, но, кажется, он доволен, что его книгами занимаюсь именно я. Плюс у меня стиль, как ты видишь, близкий к скетчу – я рисую очень быстро. Иначе мы бы абсолютно не укладывались в сроки.       Альберт кивнул, рассматривая стремительные линии, которые словно куда-то торопились и летели – рисунок казался простым, но очень точно передавал характеры героев и атмосферу. За кажущейся простотой и легкостью таились мастерство и опыт.       – А можно посмотреть все? Я их еще не видел… – Азирафаэль замолчал, не уверенный, что ему стоит отвлекать человека от дел. Но польщенный Сандальфон засиял и заверил, что перешлет ему письмо с иллюстрациями, которое отправлял писателю.       Альберт с сожалением отдал ему оставшиеся картинки:       – А зачем вам распечатанные рисунки, если вы отправляли их мистеру Кроули по почте?       – По почте мы отправляем для одобрения сюжета и композиции, а потом печатаем, чтобы проверить, как изображение будет выглядеть на бумаге, – охотно пояснил Сэнд. – Экран компьютера не в состоянии точно передать цвета такими, какими они будут после печати, а мы делаем несколько иллюстраций цветными. Это, конечно, несколько затратнее, но Энтони предпочитает делать какие-то акценты. Рисунки печатаются на чистой, чтобы ничего не просвечивало, бумаге, а затем она используется повторно.       – Ну да, книга же уже в печати, – дошло до Фелля. Альфонсо, разровняв пачку, побежал куда-то по своим делам. Альберт, поднявшись на ноги, тоже поспешил в кабинет Габриэля, размышляя, что стиль рисования Сандальфона очень похож на него самого. ***       – Рыжий, привет!       – Спасибо, что напомнила цвет моих волос, я же все время об этом забываю, – фыркнул Кроули, прижимая трубку к уху. – Я так и знал, что ты позвонишь, Вельзи.       – Конечно, было бы странно, если б я не позвонила, – насмешливо отозвалась критик, развалившись на заднем сидении такси, везущего ее домой. – Более того, ты точно знаешь, зачем я звоню.       – Сказать, какой я молодец, что сдал книгу вовремя?       – Пусть тебя Гэб хвалит, а я злая и безжалостная, – с удовольствием припечатала Вельзевул. – Черт, я даже не смогла дождаться, когда приеду.       – Ты его видела, да? – Энтони немного волновался, готовясь услышать оценку, данную суровым критиком его редактору.       – Как ни прискорбно это признавать, но ты был прав, – с заметным трудом выдала женщина.       – Погоди, я включу диктофон, и ты повторишь это. Мне нужны доказательства. Ну и по вечерам переслушивать.       – Обойдешься, такие вещи я говорю только однажды и не под запись, – Вельзевул усмехнулась и, бросив взгляд на водителя за стеклом, пояснила. – Стоит увидеть твоего редактора, как сразу становится ясно – он гей. Я даже не могу сказать, откуда приходит понимание, но это очевидный факт! И вы что, уже с ним переспали?       – С чего ты взяла?!       – Рыжий, к тебе «мистер Кроули» обращаются только в банке и журналисты первые пять минут интервью. Кому в здравом уме придет в голову так тебя называть? Ты сам прикладываешь все усилия, чтобы тебя называли иначе. Да все редакторы обращались к тебе по имени, а если у вас отношения были дружескими или более того, то и по фамилии, как ты любишь.       – Да, я в курсе, – Кроули, который, в отличие от нормальных людей, предпочитал, чтобы его называли по фамилии близкие люди, а обращение по имени считал более официальным, изогнул бровь. – Но с чего ты взяла, что мы спали?       – Да потому что он так мялся и смущался, называя тебя «мистер Кроули»… это у вас игры такие? Официоз и все дела?       – Вельзевул, ты озабоченная, – отрезал Энтони, размышляя, что с этим «мистер» действительно надо что-то делать. Хотя в исполнении Азирафаэля оно не резало слух, как обычно, а было удивительно уместным. Кроули даже забыл, что не любит, когда ему напоминают, что Кроули – это его фамилия. В голове просто не укладывалось, что редактор может называть его как-то иначе. Все так… органично.       – Это я-то?! Вот кто бы говорил!       – Вынужден тебя разочаровать, ты ошиблась по всем пунктам, – Кроули вздохнул. – Во-первых, мы с Азирафаэлем не спали. Во-вторых, он правда называет меня так, и я ничего с этим не делаю. А в-третьих, он, похоже, обычной ориентации – я видел девушку, с которой он встречался.       – Ничего себе, – после некоторой паузы признала критик. – Эмн… ну, мне жаль. Я так поняла, он тебе понравился.       – А тебе он не понравился?       – Так, – Вельзевул напряглась, – ты ведь его мне не сватаешь?       – Нет, что ты! – Кроули расхохотался, попытавшись представить такую пару. – Просто хотел узнать твое мнение о нем. Ты никогда не ошибаешься в людях.       – Как видишь, я ошиблась, – сухо проговорила женщина, проигнорировав комплимент.       – Ну пожалуйста!       – А что говорить? Он приятный, но очень скрытный. Понятия не имею, что у него на уме. Покладистый, мягкий, но видно, что старается выстраивать границы. Явно не любит говорить о других плохо или чтобы плохо говорили о ком-то при нем. Он даже тебя готов защищать и оправдывать.       – Так он тебе нравится или нет?       – Кроули, я тебе что, мамочка, чтобы давать благословение на ваш союз? – такси затормозило, и критик, расплатившись, направилась к своему дому, слушая смех писателя. – Тем более, если Азирафаэль натурал.       – Я так не думаю. Тем более, с той девушкой они давно расстались.       – Кроули, – Вельзевул, нахмурившись, достала ключи, чтобы отпереть дверь, – не ломай человеку психику. Я не врач, но мне кажется, если человека заставляют менять ориентацию – это травма.       – Нет-нет, никаких травм, – заверил ее Энтони, сам заметно всполошившись. – Я не хочу этому ангелу ничего плохого! Мне просто кажется, что ну не можем же мы оба ошибаться? Тем более, он меня еще не отшил.       – Может, он просто не заметил, что ты к нему подкатываешь? – предположила невозможное критик, закрывая дверь и бросая ключи на тумбочку.       – Очень смешно. Как это можно не заметить?       – Ну… может, он асексуал?       Энтони замолчал, со всех сторон обдумывая эту мысль.       – Вель, а у тебя есть знакомые асексуалы?       – Знаешь ли, я не спрашиваю у человека при знакомстве его ориентацию!       – Зря. А у меня есть. И поверь мне, с ними тоже можно спать.       – Кроули, я не хочу слушать подробности твоей личной жизни!       – Не любо – не слушай, а врать не мешай, – писатель задумчиво почесал кончик носа и снял очки, вперив взгляд в потолок. – Они не совсем такие, как Азирафаэль, понимаешь?       – Не понимаю. Это тот вопрос, в котором я не только не компетентна, но и не хочу компетенцию повышать, – женщина скривилась и устало рухнула на диван. – Мне кажется, ориентация человека – это его личное дело. Вообще, почему меня должно касаться, кто с кем спит?       – Ты первая меня спросила, спал ли я со своим редактором! – удачно ввернул Кроули.       Вельзевул на некоторое время замолчала, и в трубке слышно было только ее раздраженное сопение. Наконец, она прервала паузу:       – Значит, так. Это твой последний редактор. Если он откажется от тебя, твои книги до самого Апокалипсиса будет править Уайтвинг, ясно?       – Нет, – застонал Кроули, – только не этот сатрап! Он так груб с моими текстами, он ничего не понимает! И некоторые правки его совершенно дебильные, как будто он видит только буквы и слова, но совершенно не видит того, что за ними!       – Если я услышу от Азирафаэля хоть одну жалобу на тебя, я тебя растворю в ванне с химикатами, – отрезала женщина, морщась. Энтони хихикнул в кулак.       – Судя по комиксам и фильмам про супергероев, ни к чему хорошему это не приведет.       – Кроули, будь серьезнее.       – Я предельно серьезен, – писатель перестал улыбаться. – Если он скажет отстать – я отстану. Например, он мне сказал не называть его ангелом, и я этого не делаю, – похвастался он. Вельзевул фыркнула.       – Конечно, потому что вы не общались с ним, он все утро в издательстве.       – Зануда.       – Кроули, в тебе удивительным образом сочетаются тактичность и бестактность. Как будто я не знаю, что если тебе действительно нравится называть своего редактора ангелом, ты так и будешь делать, невзирая на его отношение, – критик покачала головой и встала, чтобы пойти на кухню и поставить чайник.       – У меня даже есть план, как это сделать, – Энтони зажмурился, словно довольная змея, пригревшаяся на солнышке.       – Я тебе все сказала. Наконец-то появился человек, который может с тобой работать, не спугни его. Суд меня оправдает, если я откручу твою дурную башку.       – Значит, он тебе нравится? Азирафаэль?       – Разрази тебя гром, Кроули.       – Значит, да. Спасибо, Вельзи, я очень рад! Целую тебя! – Энтони сбросил звонок, и критик в задумчивости уставилась на смартфон.       Она не особо переживала за новичка – Кроули, конечно, был раздолбаем, а иногда – невыносимой тварью, но никто из его партнеров не жаловался на него, а со многими он до сих пор поддерживал связь и иногда встречался, чтобы смотаться куда-то, выпить или просто потрепаться. Энтони легко и быстро сходился с людьми, так же легко и быстро с ними расставался, не впуская никого в свой мир. Вельзевул, которая была удостоена сомнительной чести узнать его немного лучше, чем большинство коллег, немного сочувствовала ему: у нее, чтобы высказаться, была Дагон. А Кроули находил отдушину в своих произведениях. Женщине казалось, что это не совсем правильно, и человеку нужны люди, которые его понимают и принимают – но притом не те, кого он придумал и поместил в рассказ. Хотя кто их, этих творческих, разберет! В омуте Энтони водилось слишком много чертей, и Вельзевул была знакома лишь с некоторыми. Но этого ей было достаточно, чтобы не волноваться за Азирафаэля. Зато очень часто она волновалась за самого Кроули. ***       Когда уроки закончились, Анафема решила сходить в библиотеку, чтобы подготовиться к семинару. Она уже нашла в интернете все, что ей было нужно, но остались еще пара вопросов, в которых источники упорно ссылались на одну книгу, никем так и не выложенную в сеть. Ну ничего, главное, что она есть в библиотеке университета, можно и прогуляться.       Девушка вошла в читальный зал, заказала нужное издание и, сев за стол, принялась вытаскивать из сумки тетради и ручки. Одна из них упала, и Анафеме пришлось нагнуться, чтобы найти ее. К своему удивлению, она обнаружила под столом еще и небольшую карточку, которая оказалась картой студента. Вот ведь не повезло какому-то растяпе! Девушка присмотрелась к фотографии внимательнее – где-то она видела этого парня. Причем вблизи, а не через пару рядов лекционного зала, и совсем недавно. Сегодня? Нет, тогда бы она вспомнила. Анафема перевела взгляд на имя: Ньютон Пульцифер. Имя ей ни о чем не говорило, а вот фамилия… может, он недавно читал какой-то доклад или отвечал по проекту? Вчера был выходной, она гуляла с подругами… в субботу ездила домой и к Алу, который теперь Азирафаэль… девушка немного отвлеклась на мысли об эффектном рыжеволосом мужчине, как его? Ах да, мистер Кроули. Студент на фото ему явно проигрывал. Хотя редко кто может похвастаться тем, что хорошо получился на фотографии в документах. Свою студенческую карту Анафема терпеть не могла.       Понедельник, воскресенье, суббота, пятница… в пятницу занятия были только профильные, в маленьких группах. Потом она позвонила маме… точно! Именно этот парень столкнулся с ней! Девушка попыталась вспомнить его лицо. Ничего особо примечательного, разве что глаза большие и взгляд какой-то… то ли затравленный, то ли паникующий. Наверное, от неожиданности. Анафема еще раз сверила воспоминания с фото на карточке. Определенно, нельзя верить этим камерам – если они и не воруют душу, то красоту уж точно.       Но тогда совершенно непонятно, где она слышала фамилию студента. Или действительно какой-то доклад? В голове что-то настойчиво вертелось, но поймать мысль не удавалось. Она знала эту фамилию давно, очень давно…       Ей принесли книгу, и Анафема ненадолго отвлеклась, заставив себя сосредоточиться на семинаре. Карточку она передала сотруднику в надежде, что этот самый Ньютон сообразит, где оставил ее, или документ как-то передадут ему.       Когда Анафема прилежно конспектировала второй вопрос, ее вдруг осенило. Пульцифер – это фамилия человека, который сжег Агнессу Псих! ***       – Энтони, привет! Найдется минутка?       Кроули страдальчески закатил глаза. Жизнерадостный 24/7 тон Габриэля сводил его с ума. Казалось, если разбудить издателя в два часа ночи, он все равно ответит бодро и с неизменной улыбкой – что, кстати, однажды Энтони и проделал, позвонив начальству далеко за полночь. «Алло, я вас слушаю» Уайтвинга первую секунду звучало сонно и смазанно, но за то время, пока писатель произносил «Гэб, привет, это я», директор уже собрался и его ответное приветствие прозвучало привычно громко, четко и с той самой долей постоянного восторженного энтузиазма, которое наводило на мысли о том, что Уайтвинг сидит на каких-то не совсем разрешенных препаратах. Правда, заготовленная Кроули заранее речь о том, какого черта он звонит начальству в три часа ночи, канула в Лету, потому что телефон у тогда-еще-не-бывшего мужа вырвала Вельзевул. Такие мелочи, как «какого черта», ее не волновали – она сразу высказала все, что думает по поводу поздних звонков Энтони, а также почему это плохая идея. Изобретя новый способ казни любимого писателя, она нажала отбой и завалилась спать, а Кроули сделал вывод, что его босс – киборг или андроид, который практически не нуждается в сне и моментально переходит в рабочий режим. А вот жена его – очень злой техник, который прибьет гаечным ключом того, кто будет копаться в настройках ее подопечного.       – Конечно, Гэб. Для тебя – всегда. Но не больше одной! Время пошло.       – А, так ты занят?       – Пятьдесят секунд.       – Энтони, я так рад, что сборник все-таки будет!       – Сорок сек… какой сборник?       – Ну, с твоими рассказами! Который Азирафаэль вызвался связать и редактировать. Это чудесная новость, мы сейчас обсуждали подробности!       Кроули в раздумьях взъерошил волосы. Радость Габриэля всегда была обратно пропорциональна желанию писателя что-то делать. Вот и сейчас ему стало казаться, что сборник – не самое продуманное его решение.       – Ну, я пока точно не знаю…       – Слушай, это отличная идея же! Наконец-то ты это понял!       – Так, Гэб, если ты сейчас скажешь что-то в духе «я же говорил», я скажу «никакого сборника»! – не выдержал Кроули. Воодушевление Уайтвинга прорывалось через километры и валило с ног.       Динамик замолчал – вероятно, Габриэль осмысливал услышанное. Затем выбросил из головы и заговорил как ни в чем не бывало:       – Азирафаэль не пожелал делиться со мной идеями, как собирается объединять твои истории – сказал, только после того, как с тобой обсудит. Я пытался его убедить все же как-то изменить его позицию, но он был непреклонен. Мол, надо сначала все согласовать, прийти к соглашению, а то вдруг он сейчас расскажет, а вы все поменяете, да и вообще это, оказывается, невежливо… а что невежливо, я же ваш начальник!       – Это очень любезно со стороны Азирафаэля, – заметил Кроули. Ладно, проболтался ангел – что с него взять, Энтони сам виноват, что не попросил не распространяться на эту тему. С другой стороны, рано или поздно Гэба пришлось бы поставить в известность, и лучше так, чем это сделает изобретательная Вельзевул. – Он вообще золотой редактор.       – Да! – Уайтвинг, похоже, был весьма доволен. – А кому надо сказать за него спасибо?       – Уж явно не тебе! Как будто ты его нашел.       – Между прочим, я не хотел его сначала брать, а потом передумал, так что очень даже мне.       – Что-о? – Энтони чуть не свалился с дивана, представив, что мог бы лишиться такого замечательного и прилежного редактора. – Гэб! Да я тебе лично горло перегрызу, если…       – Да я сам себе перегрызу, если, – передразнил его директор, – пусть это и анатомически невозможно. Но Азирафаэля я теперь точно не отпущу, не переживай. Но если ты будешь плохо себя вести…       – Гэб, не пытайся в шантаж, это не твое амплуа и выглядит нелепо. Оставь это на Вельзи и Михаэль, они прекрасно справляются с запугиванием, оставляя тебя белым и незапятнанным.       – Энтони, надеюсь, твой новый чудесный редактор поможет тебе сдать в срок и новую главу для журнала, – Уайтвинг, как всегда, пропустил мимо ушей то, что его не интересовало. – Сборник сборником, но не стоит забывать и о деле.       – Если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, не напоминай мне об этом! – взмолился Кроули, которого перекашивало от любых напоминаний, но в исполнении директора– особенно.       – Но ты же тогда забудешь! – искренне удивился Габриэль.       – Мне напомнит Азирафаэль! – клятвенно пообещал писатель. – И я напишу напоминалку на телефоне.       – Ну ладно… тогда до скорой встречи! – тон издателя снова наполнился счастливым воодушевлением. – Не забудь, у нас собрание в…       – Я помню!       – Не забудь на него прийти, – упрямо завершил свою мысль Уайтвинг и с чистой совестью повесил трубку.       Ньют все же заметил отсутствие карты. Конечно, с его рассеянностью и везением он мог проходить без нее и месяц, но тут его как током ударило – он проверил карманы, рюкзак, портмоне, но карта испарилась. Оставалось только пройти тем же маршрутом в надежде, что потеря валяется где-то на дороге, сиротливо поджидая хозяина. Ну, или что он оставил ее в библиотеке… или в аудитории.       Внимательно глядя под ноги и осматривая обочины, Ньют вернулся в библиотеку. К его радости, сотрудник сразу отдал ему карточку, попросив впредь быть внимательнее. Он также сказал, что карту подобрала студентка, которая сейчас занимается за тем же столом. Парень обернулся и столкнулся с пронзительным, уже знакомым ему взглядом. Робко улыбнувшись и кивнув в знак благодарности, он поспешил покинуть читальный зал. Если сначала он думал подойти и сказать спасибо, то быстро поменял свое мнение – незнакомая студентка если не пугала его, то определенно выбивала из колеи. Во-первых, ее взгляд – пристальный, выворачивающий душу, словно на него смотрела настоящая ведьма. А во-вторых, девушка была потрясающе красива. Ее красота не бросалась в глаза, Ньют наверняка видел студентку на общих лекциях и в коридорах, но не обращал внимания. Но стоило с ней встретиться, повнимательнее посмотреть… она притягивала, завораживала какой-то внутренней силой и живым умом, которые светились в каждом ее жесте – и конечно, во взгляде. Наверное, живи она несколько веков назад, ее бы точно сожгли на костре.       И вот вторая встреча, а Ньют еще от первой не отошел. Такое чувство, что его то ли сглазили, то ли приворожили. Ну что за мысли лезут в голову, это все после рассказов профессора Шедвелла о ведьмах – кстати, он наверняка уже ждет!       Профессор Шедвелл вел у них историю, особое внимание уделяя периоду Инквизиции. Всю свою жизнь он посвятил изучению ведьм (а поговаривали – и их поиску), исследуя отношение церкви к этому явлению, способы выявления ведьм и варианты казни. Когда студентам не хотелось отвечать по семинару, они просто аккуратно переводили тему и весь остаток урока слушали импровизированную лекцию – достаточно было сказать, что ведьм преследовали в Средние века, и все, профессор Шедвелл принимался объяснять, почему это не так. Его считали чудаковатым, но, в целом, безобидным. Студенты даже любили его лекции – на них можно было здорово вздремнуть.       Странноватый профессор чем-то приглянулся Ньюту, хоть история и не была его профильным предметом – парень пытался заниматься компьютерами и программированием. Пытался, а не занимался – потому, что его любовь к технике оказалась абсолютно безответной. По теоретическим предметам он сдавал все на отлично, а вот когда дело касалось практики… техника демонстрировала дичайшую, почти мистическую неприязнь, отказываясь работать с ним, но Пульцифер продолжал с убийственным упрямством грызть гранит науки, который для него представлял, скорее, кактус.       Еще на первом курсе Ньют, просматривая возможные факультативы, обнаружил, что в их вузе занимаются исторической реконструкцией, и вел эти занятия профессор Шедвелл. Описание факультатива вещало, что в рыцарских доспехах или в мундире королевской гвардии любой сможет почувствовать себя настоящим мужчиной, и Пульцифер с радостью присоединился.       По факту оказалось, что на факультативе кроме него и профессора никого нет, причем, судя по радости Шедвелла, никого не было уже давно, так что Ньюту было совестно уходить – преподаватель каждый раз так его ждал… сами занятия тоже мало перекликались с ожиданиями тогда еще зеленого первокурсника – в основном, они занимались музеем университета, за который отвечал Шедвелл, приводя в порядок экспонаты и каталог. В документации конь не валялся, поэтому Пульцифер был обеспечен занятием на весь бакалавриат. Пока он старательно переписывал и перепечатывал инвентарные номера, профессор развлекал его всякими историями про ведьм и колдунов, которые не мог зачитать на лекциях по понятным причинам, от которых у Ньюта краснели уши, и он ниже нагибался к древней побуревшей тетради с перечнем богатств музея.       Хотя доспехи, находившиеся в ведении университета, Шедвелл ему все же позволил примерить – потом, правда, Ньюта пришлось из них выковыривать. А плечи и спина от такой тяжести ныли еще неделю. ***       – Мистер Кроули, добрый день. Я не отвлекаю вас? – Ты меня никогда не отвлекаешь, – промурлыкал Энтони, с трудом дождавшийся звонка от своего редактора. Его просто распирало от желания узнать, как все прошло. – Как собрание?       – Все в порядке. Прошу прощения, что позвонил так поздно – мне пришлось задержаться.       – Ничего страшного, ангел. Главное, что в итоге позвонил.       – Мистер Кроули, – после некоторой паузы укоризненно проговорил Альберт, – вы же обещали меня так не называть.       – Точно, точно, прости-и, – беззаботно улыбнулся писатель. Номер, который высветился при звонке, принадлежал Феллю. Но мало ли, может, оставил в зале, пока сидел в кабинете Гэба. От Лигура всего можно ожидать, но на сей раз это точно его редактор. – Было что-то важное?       – Говорили про Хэллоуин, про журнал, про отчеты… – Азирафаэль замялся и неуверенно спросил. – Мистер Кроули, я сказал про сборник… этого не стоило делать?       – Про сборник? – писатель сделал вид, что ему об этом еще не прожужжали все уши.       – В смысле, про тот, который должен содержать мои рассказы?       – Да. Мне показалось, что необходимо поставить мистера Уайтвинга в известность. Прошу прощения, если я поторопился.       – Ладно уж, главное, чтобы в итоге у нас эта книжка получилась. Гэб что-то сказал по этому поводу?       – Он был очень рад и воодушевлен.       – И ничего не спросил?       – По мелочи, ничего особенного.       – То есть, это белокрылое чудовище тебя не донимало?       – Ну что вы, мистер Уайтвинг – хороший руководитель, который ратует за свое дело. Зачем вы так о нем?       Кроули заинтересованно приподнял бровь. Судя по тому, что сказал директор, и вообще зная его характер, можно было сделать вывод, что в своем кабинете он вытряс всю душу из Альберта, но особо ничего и не добился. Как и говорила Вельзевул – этот редактор довольно скрытный и не любит говорить о людях плохо. А мог бы и пожаловаться на начальство…       – Ладно, а Вельзевул там была?       – Да. А вам что-то требовалось передать? – предупредительно уточнил Фелль. – К сожалению, она ушла раньше, чем я.       – Окстись, Азирафаэль, ты уже дома, верно? Просто хотел спросить, как она тебе?       – О, она замечательный критик и литературовед! Я люблю читать ее статьи и обзоры.       – Я не об этом, – Энтони едва удержался от смеха, – ты с ней до этого был знаком или впервые встретил?       – К сожалению, ранее не имел возможности познакомиться.       – Во-от, как тебе Вельзи как человек?       Азирафаэль с легким недоумением замер, не донеся ложку с заваркой до чайника.       – Прошу прощения? Не было шанса узнать, мы проговорили всего ничего.       – Ну а первое впечатление? – жадно вопросил Кроули. Редактор немного помолчал, взвешивая свой ответ, и залил заварку кипятком.       – Очень решительная и волевая женщина, а почему вы спрашиваете?       – Просто интересно, – весело отозвался писатель, – обычно все говорят, что Вельзевул – средоточие коварства и беспощадности.       – Уверен, что это не соответствует действительности. Она просто очень строгая, но наверняка Вельзевул – человек широкой души.       – Нгхм… – Кроули даже дар речи потерял от такого описания, не то, чтобы рассмеяться. Ничего себе. Наконец, совладав с собой, писатель выдавил. – Да, совершенно точно, она именно такая. В остальном, кхм, все прошло успешно?       – Абсолютно, – безоблачно сообщил Азирафаэль. – Сейчас, я найду записную книжку и сообщу вам, какие вопросы обсуждались.       – Погоди, это не так важно, – прервал его Энтони, в голове которого все еще теснилась тьма вопросов. – Ладно, давай… давай сначала обсудим сборник, хорошо?       – Конечно, – не стал спорить Альберт, взяв чашку и удобно устроившись в гостиной с ноутбуком. – Пару секунд, компьютер загрузится, и я найду все, что нужно.       – У тебя у самого нет никаких вопросов? – осторожно уточнил писатель, сдавшись. Он не знал, как спросить так, чтобы вывести редактора на откровенный разговор. И ведь то, что говорил Фелль, не вранье – кажется, он совершенно искренне воспринимал мир именно так.       – Ну… – Альберт замялся. У него самого вопросов было не меньше, но задать он рискнул только один и, на его взгляд, самый важный. – Мистер Кроули, а правда, что вы запустили в мистера Уайтвинга степлером?       – Чем? – Энтони округлил глаза.       – Значит, неправда?       – Погоди, – писатель сосредоточился, зажмурившись и сжав тонкими пальцами переносицу.       – Папку помню, ручки и карандаши помню, вазу… вазу жалко, было дело… журналом запускал, книгами… нет, книгами не в него… не всеми, короче… а, вспомнил! Был степлер, да. Но это такая ерунда, в него постоянно швыряется Вельзевул чем попало, у него реакция получше чем у спортсменов. Но вазу жалко, лучше б он эти предметы ловил, а он уклоняется.       – Постоянно швыряется… «кухарка сняла котел с печи и, не тратя попусту слов, принялась швырять все, что попадало ей под руку, в Герцогиню и младенца: совок, кочерга, щипцы для угля полетели им в головы; за ними последовали чашки, тарелки и блюдца…» – процитировал Фелль по памяти. Кроули помолчал немного, а потом расхохотался.       – Кэрролл? Да, очень похоже. Вельзевул бывает такая же злющая, как эта кухарка. Может, все дело в перце? Надо уточнить, какие блюда предпочитает наша Княгиня – не следует ли ей есть больше сдобы, чтобы быть добрее?       – Вообще-то, мистер Кроули, я имел в виду вас, – мягко подколол писателя Азирафаэль, чем вызвал новый приступ веселья.       – Это я – кухарка? Как знать, как знать! Ладно, загрузился твой ноут? Поехали.