Работа над ошибками

      В книжном магазине Фелля детских книг не было. Нет, Азирафаэль любил детей – как их может любить человек, у которого их никогда не было, да и с чужими сидеть не приходилось. Анафема не в счет. Но Альберт полагал, что малышам не место в книжном. Учебная литература – другое дело, ее обычно покупали родители. Иногда они приводили любимых чад, но, поскольку цель заключалась в покупке всего необходимого для разгрызания гранита науки, школьников далеко от стеллажа с учебниками не отпускали. Да и ничего интересного для них в зале, полном нестареющей пыльной классики, не было.       Поэтому Альберт завернул в другой книжный, на светофоре загуглив, что это за книга такая, где есть няня Аштарот. Какая-то мистика? Насколько он помнил, Астарот – один из демонов ада, и имя няни как-то слишком похоже на его имя. Совпадение? Не думаю.       Нянюшка Аштарот оказалась не просто героиней книги – она выступала в качестве автора, как ни странно, действительно детской книги. Хотя Азирафаэль не удивился бы, если б Кроули читал ребенку и что-то про демонов. Хотя сейчас и детская литература такая… Запомнив название и обложку, Фелль прошелся вдоль стеллажей. Вот она – серия из нескольких книг с ярким рисунком. Редактор открыл первую, на обложке которой был изображен красивый, чем-то напоминающий древнегреческого бога, мальчик. И еще – немного похожий на солнышко. С ним было трое других ребятишек, но первый ребенок приковывал взгляд. И где Сандальфон нашел такую модель? В том, что именно Сандальфон, Альберт не сомневался – он успел заметить логотип с крыльями в углу, значит, родное издательство постаралось. Азирафаэль открыл титульную страницу, надеясь увидеть автора, но там также была указана «нянюшка Аштарот» собственной персоной. Да не может это быть реальной фамилией, правда же? Ничего и никого подобного Фелль в издательстве не помнил. С другой стороны, мальчик в парке сказал, что ее придумал Кроули… но нагловатый и веселый писатель категорически не вязался с образом детского сказочника. Но особенно Азирафаэля поразил не автор, а редактор – эту строчку он перечитал трижды, даже достал очки, а потом на всякий случай еще и пробил в интернете имя – мало ли, вдруг неправильно запомнил. Но нет, редактором выступила Анна Хилл, более известная литературному миру как Вельзевул, которая терпеть не может вычитывать книги в целом и книги Кроули в частности.       Покачав головой, Азирафаэль открыл первую главу и пробежал глазами несколько строчек.       Несомненно, язык, на котором написана научная фантастика, отличается от языка фэнтези. И оба они не имеют ничего общего с языком детской литературы, которая должна быть понятна каждому и не перегружена не только смыслами и проблемами, но и вообще лексикой, грамматикой и пышными оборотами. Однако уже с первых предложений Альберт был уверен, что книгу написал Кроули. Что-то неуловимое, но ставшее привычным и родным, притаилось между строк, маскируясь забавным слогом, напоминающим сказку.       Азирафаэль собрал все книги серии и, расплатившись, вернулся к себе. Как обычно налив себе какао, он засел за чтение и залпом проглотил все разом – книги были не такими объемными, как в других сериях, да и читались очень легко – Фелль даже оглянуться не успел, как закрыл последнюю. Странно, но про садовника в них не было… да и вообще, кажется, отсутствовали те строки, которые читал Кроули своему племяннику. Точно, это же та самая новая книга, о которой говорили Загрязнение! Вероятно, ее еще нет в продаже, презентация еще не состоялась… ладно, потом.       Альберт сложил книги в аккуратную стопку и подровнял, затем взял чашку и допил остывшее какао, о котором совершенно забыл. На минуту задумался и внимательно посмотрел на стопку. Затем подошел к шкафу, что-то достал, торопливо надел пальто и выскочил на улицу.       Было уже довольно поздно, когда в квартиру Кроули позвонили. Точнее, с его точки зрения было еще совсем рано – всего восемь вечера, а вот обычные люди в это время уже считали визиты недопустимыми. Еще большее удивление он испытал, когда открыл дверь и обнаружил на пороге Азирафаэля. Богатой мимике писателя можно было только позавидовать, и даже привычные темные очки не помешали гостю прочитать на его лице глубокую степень изумления, спасибо взметнувшимся бровям и вопросительно изогнувшимся губам. Нет, не в форме буквы «о», а просто… со складкой у уголка, с особым изгибом, который не оставлял сомнений – их обладатель в легком шоке.       – Ангел?       – Простите за поздний визит, Кроули. Добрый вечер, – Альберт поздоровался с чуть виноватой улыбкой. Затем улыбка исчезла, уступив место серьезному выражению лица, и Энтони здорово напрягся. Он не любил таких лиц, за ними обычно следовали проблемы. – Я пришел извиниться. Я был неправ, и мне очень жаль, что я наговорил вам это все сегодня.       – Что? – писатель опешил и оперся одним локтем о дверной косяк, чтобы удержать равновесие. Затем спохватился и шагнул назад. – Да ты не стой на пороге, заходи.       – Я на пару минут, всего лишь хотел…       – Заходи, – не терпящим возражений голосом повторил Кроули и, сомкнув пальцы на запястье визитера, втащил Фелля в квартиру. Дверь захлопнулась. – В смысле – извиниться?       – В прямом, – твердо проговорил Альберт. Он заметно нервничал, одергивал рукава пальто и вообще не знал, куда деть руки, хотя и сжимал в них пакет. – Мне не стоило говорить такие ужасные вещи. Наверное, я вас очень обидел.       – Да нет… – Энтони запнулся. Наверное, Азирафаэль очень переживал, если взял и приехал лично. Нельзя отделаться дежурными фразами. – В смысле, да, мне было неприятно. Но я отходчивый. Я тоже разозлился, так что и ты прости, если я наговорил лишнего. А я наверняка наговорил. Надеюсь, подобного больше не повторится, хотя я за себя не ручаюсь. Я вспыльчивый и не слежу за языком.       – Я заметил, – редактор снова чуть улыбнулся и протянул ему пакет. – Примите в знак примирения.       Он протянул пакет, и Кроули, забрав его, ощутил некоторую тяжесть. Сунув руку внутрь, извлек бутылку темного стекла.       – Шатонеф-дю-Пап. Ничего себе… откуда ты знал, что мне нравится это вино?       – Я не знал, – смутился Альберт, – я просто сам его очень люблю, мне привозит Майлз из Франции. И я подумал, что, ну, оно объективно хорошее и вполне подходит для примирения.       – Замечательно подходит. Выпьешь со мной? В честь примирения-то.       – Выпить с вами?       – Ну ты же сам говорил, – Кроули ухмыльнулся, – что всякий раз, как ты оказываешься у меня дома, мы надираемся. Не стоит портить эту славную традицию.       – Мне кажется, сейчас самое время ее нарушить или хотя бы изменить, – предложил Азирафаэль, которому хотелось поскорее уйти. – Да и у меня дела…       – Ну, изменить бы в любом случае пришлось, – Энтони приблизил бутылку к лицу, разглядывая темное стекло и чуть ли не обнюхивая, – мне завтра никак нельзя быть с похмелья. Но если у тебя дела, то конечно.       – Ничего себе, – не удержался Фелль, – ко мне на встречу и на презентацию собственной книги с похмелья можно, а тут нельзя?       – Нельзя, – подтвердил Кроули, как-то странно улыбнувшись – мимолетно и очень тепло. Альберт вспомнил сегодняшний случай в парке – именно так Энтони улыбался мальчику, когда отвечал на его вопросы. Ах да, он хотел спросить… но как-то неловко. Может, начать издалека?       – Ну, если пару бокальчиков… – протянул он. Писатель улыбнулся и мотнул головой, приглашая его пройти дальше. Азирафаэль снял пальто и, аккуратно повесил на вешалку, последовал за хозяином дома, который повел его в кабинет.       – Извини, в спальню нам с тобой пока рано, а в гостиную и на кухню сейчас лучше не ходить.       – Почему?       Кроули, открывая дверь, поморщился.       – Последствия творческого кризиса. Бардак там, короче. И бардак – это не легкий творческий беспорядок, когда «ах, по столу разбросаны бумаги и блокноты, но я точно знаю, под каким из них моя любимая ручка, смотрите, тут живет творческий человек». И даже не батарея кружек из-под кофе у ноутбука. Нет, бардак – это когда в мусоре потерялся хомяк, а никто и не заметил. И в грязной посуде в раковине уже зарождается новая жизнь. А в кабинете я бываю редко, он грязью зарасти не успел.       – Но почему?       – Ну, мне просто не нравится сидеть в кабинете.       – Нет, почему вы оставляете такой бардак?       Энтони, помедлив, вздохнул и снял очки. Золотистые глаза выглядели особенно усталыми, в уголках затаилась краснота, расходящаяся сеточкой капилляров, а веки ощутимо припухли.       – Ангел, ты же понимаешь, что писательство – это такая же работа, как и все остальные?       – Разумеется, – Альберт закивал. – Это тяжелый труд, настоящая профессия. Какие могут быть сомнения?       – А вот многие сомневаются. Думают, сидишь себе, вдохновенно пером по пергаменту водишь, а слова сами, извозившись в чернилах, ложатся красивыми завитками в строчки. Не спорю, такое тоже бывает, но по большей части это работа. Умственная, да еще и креативная, от нее периодически наступает эмоциональное выгорание. Ты о таком слышал?       – Конечно. Оно бывает в любой профессии, даже если ты ее очень любишь, – серьезно кивнул Азирафаэль. Кроули кивнул и потер глаза.       – Ну вот. И это выгорание наступает периодически. И вот поверь мне, тут не просто убираться – вставать с постели не хочется. Меня так дорогие-любимые коллеги к психологу запихнули, подозревая, что у меня депрессия. Нет у меня никакой депрессии! Есть только скверный характер.       – А может, все-таки…       – Ангел, не начинай. Депрессия – это реальная болезнь, а у меня ее внешние признаки просто связаны с эмоциями и усталостью, – писатель мотнул головой. – Проверялся. В общем, я в унынии. Мне плохо. Я не хочу убираться сам и не хочу никого пускать, чтобы этот кто-то ходил по моему дому и наводил тут порядок. Ладно, закрыли тему, не хочу об этом говорить. Подожди, за бокалами и штопором схожу.       Энтони круто развернулся и вышел в коридор, оставив гостя осваиваться на новом месте. Кабинет он видел только мельком и сейчас с интересом осматривался. Здесь имелся крепкий старинный стол, на котором стоял стационарный компьютер, производивший, однако, впечатление давно заброшенного предмета. Альберт был более чем уверен, что Кроули его не включал месяцами. Над стулом висел набросок «Джоконды». Вдоль стен стояли стеллажи, но заполнены они были не книгами, а всякими безделушками. А в центре красовался бильярдный стол.       – А вот и я, – в комнату вернулся Энтони, неся в одной руке два бокала, а в другой – штопор. – Что, хочешь партейку в бильярд?       – Я не умею, – признался Азирафаэль.       – Не хочешь научиться?       – Я не думаю, что сейчас подходящее время… может быть, в другой раз? – Фелль чуть улыбнулся. Энтони откупорил бутылку и разлил вино. – Кроули, а почему у вас нет книг? Я в прошлые разы подумал, что они у вас в кабинете, но сейчас вижу, что их нет вовсе.       – Я разве не говорил уже, что предпочитаю электронный формат? Это гораздо удобнее и практичнее.       – Но… у вас нет даже ваших книг! Разве вы не получаете экземпляр или даже несколько?       – Получаю, конечно. Но зачем они мне, если есть электронный вариант? Уриэль мне присылает итоговую версию верстки. А книги я подписываю и дарю.       – И вам не хочется иметь настоящее собрание собственных сочинений?       – Не-а, – Кроули присел на край бильярдного стола и протянул гостю бокал. Альберт покачал растерянно головой. Он не понимал, как можно настоящие книги променять на их цифровой аналог, тем более, если это твои собственные детища. – За примирение?       – За примирение, – редактор улыбнулся. – И чтобы ваш кризис поскорее закончился.       Кроули скривился и залпом выпил вино. Азирафаэль предпочел сделать пару глотков, чтобы насладиться напитком, а писатель тем временем подлил себе еще. Поболтал темно-красной жидкостью в бокале и посмотрел на свет.       – Кроули, – решился наконец Фелль, – а… а почему вы мне не говорили, что у вас есть еще одна серия книг?       После этого вопроса редактор имел поистине уникальную возможность лицезреть редкую картину: Энтони смутился. Он не покраснел – существовало мнение, что Кроули вообще не умеет краснеть, – но поставил бокал на стол и нервно переплел пальцы.       – Откуда ты знаешь?       – Случайно, – Альберт удивленно посмотрел на него. – Я не знал, что это какая-то тайна.       – Ну… не то, чтобы тайна… в издательстве все в курсе. А так я не говорю никому.       – Я тоже в издательстве! – напомнил Фелль. Энтони виновато пожал плечами. – Почему вы не хотели мне говорить?       – Ну… по привычке. Как, по-твоему, я похож на человека, который пишет детские книжки?       – Нет, – не стал спорить Азирафаэль, – но когда я их читал, я сразу узнал ваш стиль.       – Ты их читал?! – Кроули хотел было глотнуть вина, но поперхнулся и закашлялся. Альберт подался к нему, но писатель выставил вперед ладонь, показывая, что все в порядке. Затем нашарил очки и нацепил на нос – вероятно, так он чувствовал себя увереннее. – Извини. Эм… и что скажешь?       – Они очень добрые и светлые.       – И… последнюю читал?       – Нет, она ведь еще не вышла, правильно? – кажется, или писатель вздохнул с облегчением? – Но я хочу ее прочитать, когда она появится в продаже! – а сейчас снова напрягся? – А кто такой Маг Доулинг, который указан в посвящении? – Фелль с любопытством посмотрел на Энтони. Наверняка это тот самый мальчик, с которым писатель гулял по парку! Иначе и быть не может, он слышал, как писатель называл его по имени.       Кроули смутился еще больше. Он снял очки, чихнул, надел снова и закусил губу.       – Это ребенок, из-за которого я стал писать эти книги.       – Серьезно? Здорово! Это ваш родственник?       – Нет. Мы случайно познакомились… – Энтони опять смутился. – Три года назад была большая книжная ярмарка – ну, рождественская, знаешь? Так совпало, что как раз вышла новая часть моего фэнтези. Я пошел погулять и встретил маленького мальчика. Он был один, но совсем не выглядел потерянным. Напротив, с интересом оглядывался и рассматривал стеллажи. Я подошел к нему и спросил, где его родители, на что он заметил, что с незнакомыми разговаривать нельзя. Я показал ему свой бейджик участника ярмарки и объяснил, что я тут работаю и могу отвести его на пост охраны, где он может дождаться родителей. Так мы и сделали. По дороге выяснилось, что мальчика зовут Маг и он пришел сюда с родителями, чтобы выбрать себе подарок на Рождество. Но он уже перечитал все-все детские книги (в чем я, конечно же, сомневаюсь, но тогда я просто сделал глубокомысленное лицо и покивал, восхитившись его талантами), и ему ничего не нравится. Охрана вызвала его родителей по громкой связи, а я остался с ним, пока те не придут. Мы еще немного поговорили о литературе, я спрашивал, как, по его мнению, должна выглядеть детская книга. А когда вернулся домой, попробовал написать. Родители Мага поблагодарили меня на ярмарке за помощь в нахождении сына и пригласили на ужин в конце недели, и туда я пошел уже с новой историей. Она так понравилась Магу, что его родители предложили мне продолжать выпускать рассказы. Ну… и завертелось. И теперь я всегда читаю книги Магу до того, как они официально выходят в продажу. Лично. Это традиция. Вот.       Кроули замолчал и уставился в пол. Азирафаэль почувствовал, как его губы сами собой расплываются в улыбке. Он положил ладонь на плечо писателя и мягко проговорил:       – Мой дорогой, это одна из самых добрых и чудесных историй, которые я слышал! Это волшебно. И как раз в духе Рождества.       Энтони поднял голову и улыбнулся. А затем поднял бокал.       – Тогда за Рождество? Оно уже совсем скоро.       Альберт кивнул.       – За Рождество.       Проснувшись, Азирафаэль нашарил смартфон и посмотрел время – около десяти утра. Затем огляделся, пытаясь прогнать остатки сна и вспомнить, где он находится. Это удалось довольно быстро – Кроули оказался тверд в своем решении не напиваться, объяснив, что ему сегодня снова встречаться с Магом. Мальчику не нравились резкие запахи, плюс его отец был аллергиком, поэтому Энтони, отправляясь к семье Доулинг, никогда не использовал парфюм и не курил там. По большей части, у мистера Доулинга была аллергия на собачью шерсть, отчего Маг не мог завести щенка, несмотря на сильное желание – еще бы, у няни Аштарот в книге был такой замечательный пес Пират! Чтобы хоть где-то у мальчика была собака, Кроули (а точнее, няня Аштарот) подарил маленькому Адаму щенка, сына Пирата. Так в книге появился Барбос, ставший полноправным участников всех игр и забав.       Гостевая спальня – а именно в ней, ради разнообразия, проснулся Альберт – была не очень большой, и по ней сразу было заметно, что она нежилая, особенно в последнее время: на всех поверхностях лежала пыль, да и вся комната была лишена каких-то признаков индивидуальности. Сюда Кроули заходил еще реже, чем в кабинет – во всяком случае, в период творческого кризиса, потому что при попытке открыть окно Фелль обнаружил на подоконнике забытую женскую заколку.       Ночью Альберт честно досидел с писателем и бутылкой вина до двух часов ночи, болтая на всякие отвлеченные темы – например, как так вышло, что Вельзевул согласилась редактировать детскую книгу. Первой сдалась бутылка, потом начал носом клевать и Фелль, которого Кроули отправил спать. Азирафаэль, памятуя об общем его состоянии, попытался возразить и продолжить отвлекать писателя от невеселых мыслей, на что тот клятвенно пообещал почитать перед сном и не впадать в депрессию. А еще он посоветовал, когда гость проснется с утра, не ломать свою психику лицезрением кухни и сразу пойти завтракать в ближайшее кафе. Альберт, идя умываться, на кухню все-таки сунулся, присвистнул и осторожненько прикрыл дверь, чтобы То, Что Дремало В Глубине, не вырвалось на свободу. Кроули будить не хотелось, и Фелль, собравшись, на цыпочках вышел в коридор. На тумбочке рядом с небрежно брошенными ключами от машины лежала книга в яркой обложке – и как Альберт вчера не обратил внимания? Ну да, он был занят делами поважнее.       Фелль настороженно прислушался, но в квартире стояла тишина. Совам еще рано вставать. Решившись, редактор взял книгу и открыл на первой главе. Это не займет много времени, а потом он положит все на место, и Энтони ничего не узнает. Он ведь не мог прятать от Альберта свою книгу вечно?       Садовник появился в третьей главе. Некий блондин поселился в небольшом коттедже через несколько домов, у него были галстук-бабочка и очень ухоженный сад, хотя, казалось, он ничего не делал в саду. И потом выяснилось, что он даже всяких слизняков просто просит вежливо удалиться и не есть растения – и те уходят. Странный был этот мистер, да, точно вам говорю.       Дочитанная книга вернулась на тумбочку, а Альберт тихонько покинул квартиру. Пора завтракать.       Ближе к вечеру Феллю позвонила Михаэль, всполошив его до смерти. Он и так побаивался строгой суровой женщины, а после красочного рассказа Энтони о ее личной жизни (ну и плюс то, что он сам случайно узнал), Азирафаэль испытывал необъяснимую неловкость, говоря с ней.       – Я звоню, чтобы уточнить, во сколько вы подъедете в четверг? Пропуск на мисс Анафему Гаджет выписан, но на охране будет мистер Соболь, так что проблем не должно возникнуть.       – Около четырех-пяти вечера, – прикинул Фелль. – Нужно ли брать дневники или пока только обсудите договор?       – Мы уже услышали одну из историй, но было бы неплохо посмотреть что-то еще. Вы уже придумали, в каком формате все это будет? Как это будет выглядеть?       – Честно говоря, это один из основных вопросов… – признался редактор. Одна надежда на нового друга Анафемы – вдруг с его помощью удастся как-то структурировать тексты…       – Пользуйтесь творческим кризисом Кроули и подумайте о нем, – нравоучительно произнесла Михаэль. – Кроули пока ничего от вас не требует, так что потратьте освободившееся время с пользой. Вы же понимаете, что именно вы выступите редактором дневников? Вместе с мисс Гаджет, разумеется.       – Да я понял, – Альберт вздохнул. Не было печали… – Это действительно сложно. Вы даже не представляете, как выглядят эти истории в целом.       – Не представляю. И помочь ничем не смогу, я ничего не понимаю в этом. Можете обсудить это с другими редакторами, вдруг что полезное подскажут.       – Да, пожалуй… – Фелль вздохнул снова. Им не удалось ничего придумать и за несколько лет.       – Кстати, я не совсем поняла, вы поддерживаете связь с Кроули сейчас или нет?       – Или, – отозвался Азирафаэль. Вчера они вроде расстались мирно, а сегодня он с Энтони еще не общался, не считая отправленного сообщения, что он ушел. Наверное, все-таки поддерживает, потому что в ответ часа три спустя он получил «нгвх». Насколько он понял, в данной ситуации это была весьма продуктивная беседа с писателем. – А что?       – По поводу его презентации двадцать четвертого декабря.       – А, это презентация его детской книги? Про Адама и его друзей?       – Да. Мы обычно называем их «Эти».       – Почему?       – Ну, понимаете, у Кроули была серия про фантастику. Была фэнтези-серия. А тут вдруг детская литература, мы долго не могли привыкнуть. И поэтому каждый раз, когда мы обсуждали его книги, диалог обычно был следующим: «Это фантастические книги?» – «Нет, из новых». «Из фэнтези-серии?» – «Да нет, совсем новые!» «А, эти…» Так и пошло. Но серия вышла хорошая, многие ее любят больше, чем прошлые. Мистер Двер дочке покупает.       – У него есть дочь?! – Альберт попытался представить главу юридического отдела в семейном кругу. Какая дочь, он и жену-то его представить не мог! От мистера Двера веяло холодком, причем могильным – не зря он получил столь подходящее прозвище. Азирафаэль вообще не мыслил его вне кабинета, дверь которого обычно была закрыта, но каждый, проходя мимо, буквально чувствовал, что Смерть на рабочем месте. Он был известным специалистом по авторскому праву, Альберт даже погуглил. Он не представлял, где издательство отхватывает такие кадры, про тех же Загрязнение он не знал, верить Кроули или тот пошутил для красного словца – больно ситуация располагала, да и погодка подходящая. Похоже, мистер Двер работал в какой-то небольшой юридической конторе, а в издательстве сидел для души и чтобы было побольше практики.       – Ну да, малышка Изабель – правда, она приемная. Хотя ей уже лет десять, но приключения Адама ей нравятся. Девочкам вообще нравится Пеппер из книги – она бойкая, общительная, отстаивает свое мнение.       – Приемная?       – Там сложная ситуация. Кажется, произошла авария, ее родители погибли, и мистер Двер взял ее себе. Не знаю, как ему позволили – наверное, он родственник и получил статус опекуна. Я не вдавалась в подробности.       «Но вы все равно все знаете, – подумал Азирафаэль, – как и, наверное, все в издательстве».       – А что нужно передать Кроули про презентацию? Я попробую.       – Да тут такое дело. У магазина какие-то накладки, он предлагает перенести время презентации на двенадцать. Я хотела узнать, согласится ли Кроули.       – Двенадцать ночи?!       – Какой ночи? – Михаэль была крайне изумлена такому предположению. – Это же детская книга! Кто будет представлять детскую литературу вечером, так поздно?!       – Погодите, но какие двенадцать дня? Это же Кроули! Он не всегда в это время просыпается! Нельзя переносить так рано.       – Эм, вы просто не в курсе… – заметила Уайтвинг, – но, вообще-то, магазин просит перенести презентацию на более поздний срок. Это инициатива Кроули – он хотел начать в десять.       – Кроули? В десять?! Мы говорим об одном Кроули или у него есть брат? – сказать, что Азирафаэль удивился – это ничего не сказать. Он был в состоянии полного шока.       – Я не располагаю подобной информацией, – судя по интонации, Михаэль нахмурилась, размышляя. – Но двоих таких мы бы не выдержали. Нет, мы говорим об Энтони Дж. Кроули. Не берите в голову, рождественские презентации он всегда проводит пораньше, у него очень много дел в этот день. Тем более, он не участвует в презентации напрямую, потому что нянюшка Аштарот – фигура таинственная, она никогда не появляется на людях. На презентациях мы вместе отвечаем на вопросы детей, иногда зачитываем их письма, которые они присылают в издательство нянюшке. Кроули просто не может пропустить это, он всегда присутствует вместе с парой-тройкой других авторов, которые ему помогают.       – Сложно, – задумчиво пробормотал Альберт, который все еще не мог отойти от шока. Это какие же дела могли быть у писателя, ради чего он готов был встать часов в восемь-девять? – А зачем вообще проводить презентацию, если нет встречи с автором? Ведь на вопросы можно ответить и на сайте.       – На сайте есть отдельная рубрика с вопросами нянюшке Аштарот – вы, наверное, не смотрели, поскольку это детская литература, а не подростковая или взрослая. Но Кроули хочется получать фидбэк и видеть, что детям нравятся его книги, – Михаэль фыркнула, – он немного тщеславный в этом плане, но без этого писателю никуда. Вельзевул утверждает, что нежные фиалки таланта без этого чахнут, их надо поливать положительными отзывами и подкармливать вниманием и обожанием.       – Фиалки… – Азирафаэль представил Хастура. Судя по тому, как замолчала женщина, она подумала о нем же. Меньше всего Хастур походил на трепетный цветочек. Однако оба решили тактично обойти этот вопрос. – Ну правильно, если никто не будет хвалить авторов, они, наверное, и писать не будут.       – Не знаю, я не автор.       – Но ведь говорят, что доброе слово и кошке приятно.       – Наверное, – после паузы ответила Михаэль, о чем-то задумавшись – Альберт мог только догадываться, что сейчас творилось в голове у железной леди издательства. А может, не в голове, а в сердце. – В общем, если у вас получится, узнайте у Кроули по поводу переноса времени. Я написала, что мы против, поскольку Кроули обычно очень настаивает на этом. Но если дирекция не сможет пойти нам навстречу, то нам придется искать другое место… как не вовремя. Конечно, до презентации еще месяц, но это только так кажется – на самом деле, до презентации всего месяц! Сейчас практически невозможно найти площадку для мероприятия в канун Рождества!       Азирафаэль задумчиво обвел взглядом свой торговый зал. Ну нет, это он предложит в последнюю очередь. Ему совсем не хотелось, чтобы по его магазину бегали дети! Даже если его об этом попросит сам Энтони. Нет, нет. Еще чего.       – Надеюсь, вам удастся прийти к компромиссу, – искренне пожелал он, радуясь, что Михаэль не знает, где он работает.       – Очень надеюсь, а то потребуется объясняться с Кроули, – женщина вздохнула. – Он и в обычном настроении не скупится на эмоции, а сейчас, возможно, просто в ярости. Понимаете, я очень не хочу просить Вельзевул – она трепетно относится к этой книге и тоже будет вне себя. Чего доброго, пойдет скандалить. Вероятно, даже успешно. Но мне с этими людьми еще работать! – закончила Михаэль душераздирающе.       Фелль ей искренне сочувствовал. Он прекрасно понимал, что значит балансировать меж двух огней. Редактор всегда выступал таким же посредником, только с издательством, а не с магазином. А про Вельзевул Кроули высказался очень лаконично: материнский инстинкт. Как критик она не занималась детской литературой, поэтому столкновения интересов не было – она имела полное моральное право выступать редактором и готова была порвать любого за свое совместное с Кроули детище. Когда же Азирафаэль спросил, как она вообще согласилась на это, Энтони пожал плечами и пояснил, что женщине просто нравится. И опять упомянул материнский инстинкт. Правда, потом засмеялся и добавил, что на цинизм Вельзевул смотреть не стоит, она вообще очень трепетно относится к добрым и светлым вещам, связанным с детьми – дружбе, детским книгам, Гэбу… большой ребенок, разве нет?       Альберт попрощался с Михаэль и посмотрел на часы. Если он понимал хоть что-то, то сейчас Энтони был в хорошем настроении после общения со своим юным другом. С одной стороны, он, вероятно, даже возьмет трубку. Заодно можно будет задать пару вопросов по поводу садовника в новой книге. С другой – так не хотелось портить ему настроение…       – На этот раз я все взяла на флешке. Не хочу таскать тетради туда-сюда, мало ли, – Анафема передернула плечами. – Жаль, в прошлый раз в электронном варианте не было.       – Ну, не промокли – и хорошо, – успокоил ее Азирафаэль, который ехал с ней вместе в автобусе, сопровождая в издательство. – Я, когда вернулся, все тщательно проверил, чтобы никакая сырость не проникла. У меня они будут в полной безопасности. Вы с тем молодым человеком что-нибудь придумали?       – Он что-то там делает, я не понимаю, – холодно откликнулась девушка. – Ньют пытался мне объяснить, но у него явные проблемы с коммуникацией. Когда я задаю ему вопросы, он начинает говорить, а потом бормочет, мямлит и замолкает. Не понимаю. В издательстве мы вполне нормально общались. И пишет он вполне связно. Да даже по телефону его понять можно.       – Понимаешь, дорогая, – Альберт вздохнул, осознав, что спустя годы знакомства ему придется, наконец, открыть подруге глаза. Не то, чтобы он делал это впервые, но Анафема с завидной регулярностью либо забывала его слова, либо просто игнорировала, – дело в том, что очень сложно излагать свои мысли связно, когда ты смотришь на человека. Ну, так, как ты это обычно делаешь.       Анафема одарила его своим фирменным взглядом, от которого даже маститые профессора начинали нервничать и сомневаться, а правда ли эта умная молодая леди достойна всего лишь четверки.       – Ты излагаешь связно.       – У меня иммунитет, – Фелль покачал головой. – Напоминаю, что на мне ты тренировалась. Когда на тебя каждый день по часу смотрят ведьминым взглядом, хочешь не хочешь, вырабатывается резистентность. Попробуй смотреть на него менее пристально, может, тогда и получишь ответ.       Анафема фыркнула и промолчала, уставившись в окно. Автобус остановился, выпустил несколько человек, сожрал старушку и парочку молодых людей в наушниках и поехал дальше.       – Ты чем-то обеспокоена? – спросил Азирафаэль, но потом спохватился, что ответ очевиден, и переформулировал. – В смысле, что тебя беспокоит?       – Да я насчет дневников… – девушка поежилась, разом как-то растеряв свою обычную уверенность. – Столетия мои предки хранили их как реликвию. В них не было ничего особенного, кроме толковых рецептов и увлекательных любовных и детективных историй. Но это все еще дневники. Это… как бы личное. Личное для всей семьи. А я собираюсь это публиковать. Мама, конечно, не возражает, но…       – Дорогая, я читал эти дневники, – теперь уже настала очередь Азирафаэля фыркать, – в них личного меньше, чем в обычной книге. У меня вообще сложилось впечатление, что Агнесса знала, что рано или поздно ее дневники будут изданы.       – Я же говорила, что она была ведьмой.       – Насчет ведьмы не знаю, но что была мудрой и дальновидной женщиной – без сомнений.       Они вышли из автобуса и немного прошли пешком, пока не оказались у дверей издательства. Вран впустил их без проблем, даже не посмотрев список, и Альберт повел свою спутницу в кабинет директора. Там, кроме Габриэля, уже ждала Михаэль.       – Добро пожаловать! – лицо издателя тут же озарила широкая дружелюбная улыбка, которая слегка напрягала тех, кто с ним впервые встречался и не знал, что это его типичное выражение лица. – Присаживайтесь, мисс Гаджет. Давайте обсудим наше сотрудничество.       Анафема покосилась на Фелля, как бы спрашивая, а точно ли оно ей надо, но редактор лишь слегка пожал плечами – мол, не обращай внимания, здесь все немного странные.       Разговор был скучным. Они обсуждали детали, оплату, сроки и авторские права, причем было очевидно, что сегодня договор заключен не будет. Потом настало время путешествия в юридический отдел, от которого у Азирафаэля снова пробежали по коже мурашки, а вот Анафема держалась довольно уверенно, словно у нее в роду и вправду были ведьмы, у которых со смертью особые отношения. Мистер Двер терпеливо объяснил девушке все, что ей хотелось знать по поводу прав на ее книгу, а также относительно разных юридических тонкостей. Затем вернулись в кабинет Гэба и приступили уже к более интересным и животрепещущим вещам – визуальному представлению дневников Агнессы.       – Да не знаю я! – вспылила Анафема и протянула издателю флешку. Тот подключил ее к компьютеру, пролистал несколько фотографий, побледнел, закусил губу, поежился, потом отодвинулся от монитора, уступая место Михаэль. Та пробежалась глазами по строчкам и философски заметила:       – Нет, ну это, конечно, редактировать и править. Гэб, успокойся. Я понимаю, что тебе физически плохо от подобной орфографии, но исправлять это не тебе.       – Ну, как минимум, придется все перепечатать… надеюсь, Анафема этим, наконец, займется, – согласился Азирафаэль, выразительно посмотрев на подругу. Та хмуро отвернулась. Все равно наследие и обязанности по его сохранению догнали... Какая скука.       – Это нельзя отсканировать? – Габриэль сквозь пальцы посмотрел на фотографии, трагично вздохнул и опять отвернулся, бормоча что-то про альтернативную грамматику.       – Нет, ни одна программа не распознает почерк Агнессы, – в который раз посетовала Анафема. – Есть еще стопка тетрадей, где все продублировано моими предками с сохранением исходной орфографии и систематизировано, но сделано это было тоже довольно давно, не менее двух столетий назад. Почерк лучше, но слишком старомодный для современной техники, плюс куча комментариев, заметок на полях и между строк. Только печатать.       – Ну, если вы займетесь этим вдвоем, дело пойдет быстрее! – жизнерадостно сообщил Габриэль. Анафема злорадно посмотрела на Альберта, а тот одними губами произнес «втроем», намекая на Ньюта. Девушка насупилась. – Но я так понимаю, работы предстоит много, Азирафаэль занят параллельно книгами Энтони, а мисс Гаджет… вы?..       – Я студентка. Выпускной год.       – О, тоже не располагаете свободным временем в достаточной мере, – Уайтвинг переплел пальцы и задумался. – Азирафаэль, ну, тебя тогда снимем со всех проектов, кроме связанных с Энтони – понятно, что он больше ни с кем работать не согласен. Но в остальном… мне кажется, год работы до первой книги – это достаточно? А потом продлим, если она будет успешна.       – Лучше два, – покачала головой Михаэль, которая уже попыталась прочитать несколько страниц и потерпела фиаско. – Заодно решите, что делать со стилистикой, нужно ли менять устаревшие слова на современные… в общем, Азирафаэль, вам предстоит много работы.       – Понимаю. Но нас больше волнует, как это все издавать. Как дневники? Как обычное повествование? Что делать с приметами, наблюдениями, рецептами?       – А причем тут рецепты? – не понял Габриэль. – Если надо – издавайте отдельно поваренную книгу.       – Они важны для общего сюжета. Там все важно.       – Что важного в рецептах?!       – Например, Агнесса дает рецепт жаркого своей соседке, – принялась объяснять Анафема, – а потом, попробовав его, раскрывает убийство.       – Как?!       – Вот видите, вам уже интересно, – заметила девушка торжествующе. – Там не хватало одного не очень важного ингредиента, который оказался связан с убийством… а еще была история с аллергией… а еще…       – Чертовски интересная жизнь одного маленького села, – беспомощно проговорил Уайтвинг. – Когда, говорите, жила эта милая женщина?       – В середине семнадцатого века, – гордо ответила потомок милой женщины. – А потом ее сожгли как ведьму. Но вместе с ней взорвалось все селение, потому что она зашила в нижнюю юбку порох и кровельные гвозди.       – Весьма милая женщина, – севшим голосом повторил Габриэль. Строгое лицо его кузины на миг тронула усмешка женской солидарности, но потом Михаэль вновь посерьезнела.       – Мне кажется, основные вопросы мы обсудили. Если вы согласны с обозначенной суммой и сроками, то мы подготовим договор. По поводу авторских прав договоритесь с вашей матерью – миссис Гаджет, – поскольку вы обе наследницы интеллектуальной собственности Агнессы. Нам принадлежит право на издание книг. Ну, мистер Двер вам все объяснил, что такое исключительное право и тому подобное. Предлагаю подписать договор в следующую пятницу, пойдет? Обратите внимание, после подписания вы уже не сможете обратиться с этими дневниками в другое издательство. Это понятно?       – Да. В принципе, я не против, – подумав, согласилась Анафема, но осторожно добавила. – Во всяком случае, по поводу сроков. А вот по поводу оплаты я тоже поговорю с мамой. Возможно, ее не устроят условия.       – А у вас деловая хватка, мисс Гаджет, – Габриэль засмеялся. – Оставляете себе пути к отступлению?       – Ну я же должна подумать, – резонно отозвалась Анафема. – Все взвесить, что-то сравнить.       – Это правильно, – не стал спорить издатель. – Поэтому и в следующую пятницу. Вам неделя на размышление, в четверг тогда свяжемся, обсудим, нужно ли что-то менять. А потом подпишем.       – Может, через пару недель? – засомневалась девушка. Габриэль переглянулся с кузиной и придвинул к себе календарь, стоявший на столе.       – В принципе, можно. Конечно, это все рождественская суматоха, но пока середина декабря – все терпит. Это будет еще даже до верстки журнала, так что торопиться нет смысла.       – Верстка все равно не на тебе, чего ты каждый раз воспринимаешь ее так близко к сердцу, – проворчала Михаэль, вытаскивая флешку и возвращая ее Анафеме. – Если вам понадобится помощь во время работы – консультация или еще кто-то из редакторов – обращайтесь, будем решать. Ну, Азирафаэль знает. Да, если вдруг придумаете иллюстрации – тоже говорите, решим вопрос. Уриэль сказала, что можно имитировать шрифт печатной машинки и на компьютере, но также добавила, что целую книгу так лучше не набирать – шрифты типа Курьера (или как-то так) считаются менее удобными для чтения, нежели те, что используются сейчас. Отдельный рассказ ладно, но целая книга… глаз с непривычки устанет, могут снизиться продажи. С оформлением вообще надо осторожнее.       – Конечно. Спасибо, мисс Уайтвинг. Я думаю, это мы обсудим конкретно с Уриэль – вдруг подскажет что-то дельное, – поблагодарил Альберт. Габриэль хлопнул в ладоши.       – Отлично, тогда договорились! Мисс Гаджет, я позвоню вам в четверг. Во сколько вам удобно?       – С четырех до восьми вечера, – Анафема поднялась и пожала руку издателя. Она чувствовала себя не в своей тарелке – хоть ее друг и работал в издательстве довольно давно, она там ни разу не была и тем более не знала, как все эти дела делаются.       Азирафаэль ободряюще улыбнулся ей.        – До свидания.       Они покинули кабинет директора и пошли к выходу, но в коридоре их догнала Михаэль.       – Прошу прощения, мисс Гаджет, у меня пара вопросов к Азирафаэлю…       – По поводу Кроули? – прозорливо догадался тот. Глава пиар-отдела кивнула, и Фелль немного погрустнел, вспоминая вчерашний разговор. – Ох… он был расстроен. Сказал, что презентация будет в десять, и ему плевать, в каком магазине.       – Так и сказал?       – Ну… почти, – замялся редактор. На самом деле, Энтони наорал на него, бросил трубку, потом перезвонил, извинился и снова наорал – ну, точнее, на этот раз не конкретно на собеседника, а костеря магазин и его руководство. Михаэль кивнула, вероятно, догадываясь о том, как проходил разговор.       – Плохо. Пока магазин не соглашается. У них там сдвиг во всем расписании, недовольны все… в общем, сложно, не обращайте внимание, это моя головная боль.       – Сочувствую.       – Попробую позвонить еще в пару магазинов, но все забито…       – Правда, очень сочувствую, – повторил Альберт, сверкнув глазами на открывшую было рот Анафему. Михаэль, отрешенно кивнув ему, ушла.       – Почему ты ничего не скажешь про свой магазин? – тут же спросила девушка, едва Уайтвинг скрылась из виду. Фелль пожал плечами.       – Потому что презентация детская. А у меня, как ты помнишь, детской литературы в магазине нет. Мне не хочется говорить, что я могу предоставить площадку для мероприятия, которое может обернуться полным провалом, – Альберт поморщился. – Магазин небольшой, тесный, не очень хорошо освещенный – самое то для детей, ну конечно. Кроме того, он малоизвестный – обычно о презентациях книг узнают на сайте магазина, а у меня сайт дай бог, если раз в месяц обновляется, потому что на него никто не заходит. Дорогая, я не специалист по маркетингу, но мой магазин – это точно не то, что нужно и что коммерчески выгодно.       – В любом случае, это лучше, чем ничего.       Азирафаэль пожал плечами и посмотрел куда-то за спину Анафемы. Та обернулась и увидела, как из-за угла застенчиво выглядывает Ньют, у которого практика все еще продолжалась. Обнаружив, что он замечен, Пульцифер принялся делать какие-то знаки, которые девушка, как ни странно, поняла.       – Аз, тебе, наверное, одному возвращаться. Ньют на сегодня закончил, и мы хотим немного поговорить по поводу дневников Агнессы… заодно перекусим в кафе…       – Конечно. Только не смотри на него так. Ну, как обычно. Возможно, тогда тебе действительно удастся с ним поговорить, – серьезно покивал Альберт. Анафема шутливо пихнула его в бок и зашагала к своему новому другу. Азирафаэль, у которого вдруг как-то подскочило настроение, направился к выходу.