Работа над ошибками

      Технически, Михаэль немного соврала – она не была в больнице, но мысленно уже там находилась, а спустя пару минут добралась до цели уже и физически. Примерно за полчаса до звонка Азирафаэлю ей самой позвонил Хастур и в привычной для себя прямолинейной манере сообщил, что Лигур в больнице. Женщина сначала решила, что это какая-то тупая шутка, и возможно, от самого Лигура – кто, как не он, мог бы сейчас разыгрывать ее по телефону. Уайтвинг, поморщившись, крутанулась на компьютерном кресле и посмотрела в окно на хмурое серое небо.       – Плохая шутка.       – Это не шутка, – равнодушно протянул Хастур в ответ, и Михаэль как наяву увидела, как он языком перегоняет сигарету из одного уголка губ в другой, а затем, затянувшись, достает бычок изо рта и стряхивает пепел. – Выходи, я у издательства. Поедем к нему.       Глава пиар-отдела чуть не свалилась с кресла, вскочила на ноги и бросилась к окну. Словно ожидавший этого Хастур обернулся и помахал ей. Он стоял около знака «парковка запрещена», игнорируя как его, так и въезд на служебную стоянку, куда имел беспрепятственный доступ. Михаэль пулей выскочила из кабинета, но затем взяла себя в руки, вернулась за пальто, придала лицу обычное строгое выражение и вышла в коридор. Уже в холле она на долю секунды успела увидеть Багряну, пристально и с каким-то нездоровым интересом смотрящую на мониторы, куда транслировались изображения с камер. Одна камера, как помнила Уайтвинг, показывала территорию перед входом. Но едва эта мысль промелькнула в голове женщины, Война уже подняла голову и ослепительно улыбнулась – она молниеносно реагировала на всех, кто появлялся в холле, и неважно, входили они в издательство или выходили.       – Еще раз здравствуйте, мисс Уайтвинг. Уже уходите?       – Покурить, – Михаэль соврала первое, что пришло ей в голову.       – На улице, а не в курилке? – охранница удивленно вскинула брови. – Там мерзкая погода. Промозгло и сыро. Скорей бы снег, как говорят Бланк, все будет белое-белое.       – Если это говорят Бланк, то белым все будет недолго, – машинально отозвалась Михаэль, собираясь с мыслями и чувствуя на себе внимательный взгляд Кармин.       – Там Хастур приехал.       – Да? – небрежно переспросила Михаэль. – Спрошу, что ему нужно.       – Он говорил по телефону. Кажется, ждет кого-то.       – Ничего себе. Интересно, кого.       – Интересно.       Михаэль холодно ей кивнула и быстро вышла, зная, что Багряна снова прилипла к мониторам. Ежась от порывистого ветра, Уайтвинг быстро зашагала к Хастуру, который как раз закуривал новую сигарету.       – Если это какой-то розыгрыш…       – Ага, и ща из моей машины выскочат семь операторов с камерами и ведущий с криком «Улыбнитесь!», так что как раз освободится переднее кресло, чтобы ты села. Поехали.       – Что с ним? – Михаэль почувствовала, как ее голос предательски дрогнул. Писатель выбросил окурок и открыл дверцу автомобиля.       – Жить будет. Да не трясись ты, женщина, все по дороге объясню. Сказано тебе, в больницу едем, а не в морг.       Лицо Уайтвинг перекосило от этих слов, она быстро обогнула машину и нырнула в салон. Хастур завел двигатель и, когда они тронулись с места, начал рассказ.       В последнее время Михаэль была вся на нервах. Постоянно висела на телефоне, вела переписку с магазинами – все ради этого придурка, Кроули, чтобы у него не нарушились рождественские планы. В общем, Уайтвинг предпочла это время прожить в лондонской квартире, чтобы мужики не мозолили ей глаза, а она им – уши. Ну, они и остались сами по себе. Не то, чтобы это было им в новинку, но Лигур по своей бывшей скучал. Но не суть. В общем, Хастур печатал на любимой машинке новую книгу, а Лигур маялся бездельем, потому что редактировать было пока нечего (выход всех книг приурочили к Рождеству или каникулам, а значит, все уже отправили в печать), переводить особо тоже. Поэтому, когда Хастур попросил его о помощи, он сильно обрадовался.       – Мне уже страшно. О какой помощи ты мог его попросить? – пробормотала Михаэль, которой и в самом деле отчаянно захотелось курить. Писатель неопределенно тряхнул волосами.       – Похороны.       Повисла неловкая пауза.       – Что? – наконец, рискнула переспросить Уайтвинг на случай, если она ослышалась. Дело в том, что слишком у многих при виде Хастура в голове всплывали именно такие ассоциации, и потому ошибиться было очень легко.       – Похороны. Мне для новой книги надо было. Ну, знаешь, есть такие практики: для перерождения надо, чтобы тебя якобы похоронили. И даже в психологии что-то такое есть, в гроб с кислородным баллоном кладут и закапывают, чтобы ты подумал над своим поведением и переосмыслил жизнь.       – И ты закопал Лигура?! Господи, поэтому он в больнице? Он начал задыхаться? У него клаустрофобия? Он что-то себе сломал? Его завалило землей? Он…       – Да успокойся ты! – Хастур поморщился. – Прекрати истерику.       – Я не истерю!       – Зато сейчас начнешь, поэтому, женщина, сразу сбрось скорость! Эмоциональность – это круто, а вот истерика – уже не очень. Тем более, я знаю только один способ прекратить истерику, и он мне, с моим старомодным воспитанием, не нравится. Вдохни, выдохни. Водички попей, бутылка в бардачке.       – Это какой же способ? – уточнила Уайтвинг, послушно сделав глоток. Ей полегчало, и желание кричать куда-то пропало.       – Ну, как это… пощечину дать. А я консерватор, меня воспитывали, что девочек бить нехорошо, что бы там ни говорили феминистки.       – Феминистки против любого насилия над женщинами.       – Я тоже против. Но мужику начистить рожу не против, если нарывается.       – А что будешь делать, если тебя захочет ударить женщина? – Михаэль нервно засмеялась и отхлебнула еще воды.       – Ну, поскольку я физически сильнее, то я ее просто отодвину в сторонку или взвалю на плечо и отнесу куда подальше.       – А если она – мастер спорта по борьбе?       – Слушай, – писатель скептически поморщился, – против мастера спорта у меня нет шансов, даже если я буду ее бить, вообще тут смываться надо. А еще лучше – не злить мастера спорта. Можно, конечно, ножом воспользоваться, но мне проблемы с законом снова не нужны.       Михаэль нервно расхохоталась – говорить о феминизме с Хастуром было… странно? Он всегда выглядел как образец мужчины, которого ненавидят феминистки. Но за его нарочитой грубостью (за которой, кстати, скрывалось истинное равноправие – Хастур хамил всем) была и своя логика в отношении полов. Вероятно, его действительно воспитывали с позиции, что девочек обижать нельзя, но им надо открывать дверь и носить тяжелые сумки. Хастур объяснял свою позицию так: если я оказываюсь у двери первый, а кто-то подходит, то почему я не могу открыть дверь сам? Мне что, надо кого-то ждать? Чтобы он открыл? Мужик разве обидится, если я придержу дверь, и она не стукнет его по носу? Так в чем ущемление прав женщин? Или мне надо вычислять феминисток и давать дверью им в нос?       Спорить с ним было все равно, что спорить с танком, у которого вместо брони – железная непрошибаемая логика. Хастур грубил всем одинаково, пошлые шутки отпускал одинаковые, относился одинаково. С другой стороны, если толерантность – это терпимость, терпел Хастур всех, кто брал на себя труд терпеть его, а остальных просто игнорировал. А вон как оказалось – женщин, поди ж ты, бить нельзя.       – Успокоилась? – меж тем подал голос блюститель равноправия. – Не я его закопал, а он меня.       – Закопал? – Михаэль на секунду замолчала. – И что ты собрался… переосмысливать?       – Главу книги переосмыслил. Я крышку гроба немного поскреб, поставил себе занозу и решил не продолжать. В принципе, понятно, что если хочешь выбраться, то ногти сломаешь и пальцы в кровь. Тесновато было, я же гроб когда-то на себя покупал, а внутрь пришлось еще кислородный баллон брать…       – На себя?!       – А ты думаешь, откуда я на один Хэллоуин гроб притащил и куда потом дел? В гараже стоял у меня, я в нем иногда лежу.       – Ты не отвлекайся, что с Лигуром?       – Короче. Не знаю, как это все работать должно, но там, в гробу, темно, тихо и спокойно. И я уснул.       – В гробу, – повторила Михаэль с нервной усмешкой, – под землей. Уснул.       – А чо нет? В общем, я уснул, Лигур ждал меня, ждал, потом забеспокоился, вдруг я сознание потерял или еще что, вот и не звоню, что пора выкапывать. Ну, откопал меня, разбудил, мы и пошли домой.       – Погоди, – женщина с недоумением потерла висок, – а как же он тогда в больнице оказался?       – Воспаление легких заработал на фоне переохлаждения и ослабившегося иммунитета. Пока я дрых в гробу, он все это время торчал во дворе над моей могилкой.       – Какого…       – Не знаю я, какого! Стерег меня. Может, на тот случай, если я сам откопаюсь, чтоб лопатой добить и остановить нашествие зомби…       – Хастур!       – Ну бля, – писатель поморщился. – Переживал, видимо. Вообще, я ему сказал теплее одеться и поприседать, если замерзнет. И у него был термос с горячим кофе. Но, видимо, не помогло. Он у нас теплолюбивый.       Михаэль в бессилии сжала кулаки и уставилась прямо перед собой, даже пропустив мимо ушей это «у нас». Конечно, у них. Хастур покосился на нее и тут же перевел взгляд на дорогу.       – Знаю, что ты думаешь, женщина.       – И что же? – сухо отозвалась та.       – Почему я не простыл, лежа в могиле, а Лигур простыл.       Михаэль некоторое время не отвечала, потом призналась:       – Наверное.       – Не уследил. Извини.       – Что? – женщина с удивлением посмотрела на него. Хастур? Извиняется? Еще и перед ней? Еще и за это?       – Приехали.       Михаэль тут же распахнула дверцу, но вовремя вспомнила о работе. Отзвонившись Альберту, стрелой влетела в больницу и, разузнав, где палата Лигура, бросилась к нему. Хастур флегматично следовал за ней.       – Лигур, как ты? – начала Уайтвинг, едва открыв дверь, и растерянно замерла. Тот лежал на кровати, закрыв глаза и не подавая признаков жизни. Михаэль оперлась на дверной косяк, когда, бесцеремонно отстранив ее, мимо прошел Хастур, плюхнулся на кровать рядом с больным и требовательно хлопнул по плечу пару раз.       – Эй, Ли, открывай глаза. Я твою женщину привел. Да открывай, открывай, ты не так уж и болен. Не умираешь. Да и если б умирал, это не повод игнорировать свою бывшую.       «Уже снова нынешнюю», – подумалось Михаэль, у которой сердце сжалось, когда Лигур приоткрыл глаза, а затем закашлялся, схватившись за грудь. Спохватившись, она подошла поближе, и Хастур уступил ей место на кровати, сам же занял стул и оседлал его, обхватив руками спинку.       – Ну чо, изменилось что с прошлой встречи?       – Голос сел кашлять, – сипло отозвался Лигур. Уайтвинг не удержалась и погладила его по голове.       – Тебе что-то нужно?       – Я все привез, а потом за тобой поехал, женщина, – подал голос Хастур. – Разве что ему остро захотелось чего-то за прошедший час.       – Уже ничего не нужно, – слабо улыбнулся Лигур. Уайтвинг почувствовала, как сердце сильнее забилось от этой улыбки. Она попыталась взять себя в руки и спрятаться за маской стервы.       – Хастур, вот ты говорил, что уважаешь женщин. И женщиной ты меня называешь не потому, что грубишь, а потому что я не мужчина?       – Нет, – не моргнув глазом, сообщил Хастур, – это сокращение.       – Сокращение?       – От «женщина Лигура».       Лигур мученически закатил глаза. Уайтвинг холодно поджала губы.       – Я никому не принадлежу. Я свободная женщина.       – Да? Ну ладно. Тогда это сокращение от «свободная женщина», какая разница.       Лигур зашелся в приступе кашля, но Михаэль не покидало стойкое ощущение, что хотел он засмеяться.       – Элли, если тебе неприятно, он так не будет.       – Вопрос спорный, – отозвался писатель. – Но весьма вероятен положительный ответ.       – Для кого положительный?       – Для кого-нибудь.       Уайтвинг не выдержала и хихикнула, чувствуя колоссальное облегчение, на самом деле. Лигур жив, цел, просто поваляется в больнице – главное, чтоб осложнений не было еще больших. А уж какие тараканы в голове Хастура – это другой вопрос. Скорее всего, это вообще часть образа. Ей вспомнилось даже, как однажды на вопрос журналистки о чем-то подобном он пояснил, что для него очень важно различать, женщина перед ним или мужчина. Почему? У мужчин мозг больше, научно доказанный факт, а для восставшего мертвеца лишние грамм двести – это значительно. И зубами так на камеру щелкнул. Натурально, зомби, вот сейчас пойдет головы откусывать – но сначала мужчинам, конечно. Журналистка, к счастью, не обиделась – к счастью, она знала и про размеры мозга, и про то, что на мыслительные способности этот размер не влияет, главное – связь между нейронами.       Михаэль обратилась к Лигуру:       – Я оформлю тебе больничный.       – Спасибо, Элли.       Они помолчали. Наконец, Уайтвинг не выдержала:       – Какие же вы дебилы. Два полных придурка. Идиоты.       – Отморозки, – охотно подсказал Хастур.       – Глупый каламбур!       – Какой есть.       – Мозгов зато совсем нет.       – Это потому, что ты уехала, – встрял Лигур, – последние мозги увезла.       – Ой, да брось. Как-то же вы без меня жили это время!       – Скучно жили.       – Меня сейчас стошнит от этих розовых соплей, – Хастур поморщился. – Потом наворкуетесь. Ми, какие новости в издательстве?       – Я тебя ударю, если ты меня еще раз так назовешь, – вспыхнула Уайтвинг. – У меня-то никаких предрассудков нет насчет того, кого нельзя бить.       – Да бей, только новости расскажи.       – Да черт с тобой, слушай.       Азирафаэль некоторое время пребывал в полнейшем недоумении, но быстро взял себя в руки. Сейчас главное – предупредить Кроули, чтобы он не приезжал зазря. Писатель ответил почти сразу, но, судя по стуку клавиатуры, не отрываясь от дела.       – Да?       – Мисс Уайтвинг сегодня не приедет, так что и вам не нужно волноваться, – пояснил Альберт после обмена приветствиями.       – Понял. А чего не приедет?       – Она… она в больнице. Не знаете, в чем дело?       Стук прекратился – похоже, Энтони решил, что разговор достоин его безраздельного внимания.       – Так. Можно подробнее?       – Я ничего не знаю. Мисс Уайтвинг сказала, что что-то случилось не с ней, я так понимаю, она кого-то навещает в больнице… неужто что-то с мистером Габриэлем?!       – Да что с ним будет-то, – возразил Кроули, напряженно размышляя. – С чего бы Михаэль срываться с работы, отменять встречу и лететь в больницу, если сама она здорова?       – Если бы что-то случилось с Майлзом, я бы тут же примчался в больницу.       – Чтобы отчитать его, ага. Не, я думаю, с белокрылым все в порядке.       – Но…       – Ангел, обрати внимание: вот так рождаются слухи, – нравоучительно пояснил Кроули, и Фелль пристыженно захлопнул рот. – Кто-то что-то услышал, сделал «очевидные» выводы и разнес эту весть, – писатель с явной иронией выделил слово «очевидные». – Может, Михаэль поехала сдавать донорскую кровь.       – Ну да, конечно, – Альберт скептически приподнял бровь, хоть и понимал, что собеседник его не видит, – вот так внезапно, отменив встречу и все бросив.       – Я к тому, что всегда бывает рациональное объяснение.       – Кто-то определенно попал в больницу – и это достаточно рационально, к сожалению.       – Ты, главное, не паникуй, в больницу – не на кладбище.       – Вы правы, Кроули, – Азирафаэль взял себя в руки. – Но я волнуюсь. С кем-то из издательства могло приключиться что-то серьезное. Может, нужна помощь?       – Поверь мне, если бы ты мог помочь, тебя бы уже припрягли, – философски откликнулся писатель. – Помнишь, как в Хэллоуин? Когда дело касается поиска добровольцев для работы, оперативность «Уайтвинг пресс» зашкаливает.       – А Уриэль сказала, что если не хочешь – можно отказаться.       – Можно. Но в итоге кому-то же придется работать.       Они помолчали, размышляя на тему превратностей работы. Наконец, Энтони снова подал голос:       – Если хочешь, я могу аккуратно узнать, кто попал в больницу.       – А что, разве это секрет? – изумился Фелль.       – Пока не знаю, – судя по голосу, Кроули усмехнулся, и интуиция Альберта заорала, что вот, опять начинается – писатель что-то задумал. Все внутри редактора требовало пресечь эти попытки.       – Можно просто спросить мистера Габриэля, – попытался он докричаться до здравого смысла Энтони. Но тот перечеркнул все попытки простым:       – Это скучно.       – И кому же вы будете звонить?       – Вельзевул, конечно!       – Думаете, она сегодня была в издательстве? – уточнил Азирафаэль, пытаясь угнаться за логикой Кроули. Но тот был слишком быстр.       – Не уверен, но это не важно! Главное, что в издательстве есть ее уши, и Вельзи наверняка уже в курсе происходящего.       – Мне кажется, вариант «спросить Вельзевул» не относится к категории «аккуратно узнать», – возразил Альберт. – Ведь тогда она поймет, что вам нужно, и это станет, наверное, известно всем.       – И что? Что такого в том, что я хочу узнать, кто заболел?       – Я не понимаю! – взвыл Фелль. – Тогда к чему вообще эта конспирация?! Проще позвонить мистеру Габриэлю и спросить.       – Нет, если он сам в больнице, как ты предположил, он вряд ли ответит.       – Тогда дождаться, когда мисс Уайтвинг освободится, и спросить у нее!       – Это долго. Неужели тебе не интересно сейчас?!       – Нет! – отрезал Альберт. – Это не мое дело. Если бы требовалась помощь – то да. Но вы сказали, что этот вопрос очень быстро решается. А вы слишком любопытны.       – Ага, и задаю слишком много вопросов, – писатель засмеялся. – Ладно, ангел, если что-то узнаю – позвоню.       – Лучше пишите рассказ для журнала.       – Чао!       Кроули сбросил звонок и побарабанил пальцами по столу, погрузившись в размышления. Больница уже вылетела у него из головы, потому что если его мысли не занимали книги, то он думал только об одном. И вот сейчас, собрав волю в кулак, он набрал нужный номер, выслушал приветствие и выдохнул:       – Я согласен.       Некоторое время стояла тишина, а затем трубка взорвалась восторженным чириканьем:       – Ах, дорогуша, я так рад, так рад! Я обязательно сделаю все для вашего счастья. А с чего такая официальность?       Энтони откинулся на спинку дивана и с улыбкой посмотрел в потолок.       – Потому что меня не покидает ощущение, что я заключаю договор с дьяволом.       – Душа моя, ты мне льстишь, – игриво отозвался Майлз – а это, разумеется, мог быть только он, – Мне больше нравится роль Амура.       – Азирафаэль больше похож на ангелочка, уж извини.       – Да за что, это общеизвестный факт. Это как извиняться перед звездами – извините, но наше Солнце светит ярче и греет сильнее.       – Тем более, для других систем ярче светят именно они – другие звезды. Главное – найти свою галактику.       – А ты романтик, Энтони.       – Нет, я писатель.       – В любом случае, когда речь идет о моем кузене, романтика – это последнее дело, – Мейтленд печально вздохнул, – Что-то у него в мозгу отсутствует, из отвечающего за романтическую атмосферу. Прогулки под луной ассоциируются с опозданием на последний автобус, свечи – с религией и отключением электричества, а разбросанные лепестки роз – с грядущей уборкой. Так что с этой стороны не пытайся на него воздействовать, он не поймет, а если поймет – не оценит и решит, чего доброго, что ты издеваешься.       – О нет, этого мне не нужно.       – Ну тогда, душечка, слушай. А еще лучше – садись в свою замечательную машинку и поезжай в бар «У Леонардо» – знаешь такой?       – Обижаешь, там же постоянно ошивается творческая тусовка и прочая наша богема. Я там выиграл набросок Джоконды на алко-конкурсе – репродукцию, конечно, но она хороша. Назови мне бар в Лондоне, который я не знаю!       – Не возьмусь, слишком редко бываю в городе теперь, – Майлз хихикнул. – Тогда приезжай и жди меня за столиком где-нибудь в углу. Такие вещи лучше обсуждать при личной встрече. Возможно, с картинками.       – Договорились.       Кроули отключил звонок и посмотрел на свои руки. Они странно подрагивали. Не слишком ли он волнуется? И не переоценивает ли свои чувства к Азирафаэлю?       Тем временем Азирафаэль, ни о чем не подозревая, уже без спешки закончил подметать зал и с довольным видом окинул взглядом помещение. Раз уж сегодня Михаэль не приедет, то надо немного заняться насущными проблемами, привести дела магазина в порядок. Он покопался в бухгалтерии, мрачно потыкал настройки сайта, чтобы вспомнить, как это делается, а потом принялся разбирать почту. В основном, это были всевозможные новостные рассылки о книжных новинках и предстоящих мероприятиях, но Альберт, спохватившись, сделал список складов и издательств, с которыми работал – на тот случай, если ему придется все же сделать заказ детской литературы. В принципе, много книг не нужно – просто чтобы создать ощущение разнообразия. Фелль надеялся, что это будет разовая акция и больше никто посягать на его магазин не будет. Всю серию приключений Адама, которая уж точно присутствовать обязана, можно будет взять со склада их типографии, Кроули сказал, что от каждого тиража бывают остатки, а много и не требуется. Чуть поразмыслив, Альберт все же набрал номер Габриэля – ему было важно получить какую-нибудь определенность по поводу книжного, а Михаэль, вероятно, сейчас не подойдет к телефону.       Директор издательства взял трубку почти сразу, жизнерадостно выслушал Фелля, а потом разразился бурной восторженной тирадой о том, как важно сплотиться в такие сложные времена, что важна помощь каждого и что Альберт, как преданный работник их маленького дружного коллектива, делает все возможное…       – Это все, конечно, здорово, – вежливо перебил его Фелль, у которого вскоре уши начали сворачиваться в трубочку, – но мисс Уайтвинг не смогла приехать сегодня, чтобы посмотреть, подойдет ли мой магазин для проведения мероприятия – может, он слишком маленький и неудобный, да и нужно…       – А, ты об этом, – голос Габриэля из восторженного стал вполне обычным и деловым, – я сейчас приеду.       – Вы? – опешил от такого быстрого решения проблемы Альберт.       – Конечно! Михаэль, может, сегодня и освободится, но зачем ждать, если я сам могу приехать?       – Ну да, но…       – В общем, я выезжаю!       Альберт ошарашенно уставился на свой затихший смартфон. События развивались слишком быстро и немного не по тому сценарию, на который он рассчитывал.       Габриэль ворвался в магазин ураганом, настолько изысканно проигнорировав табличку «закрыто», что Азирафаэль не мог не восхититься. Следом скромненько вошел Сандальфон, чья роль в предстоящем осмотре казалась хозяину книжного весьма туманной.       – Прекрасное место! – с порога заключил Уайтвинг еще до того, как Фелль успел поздороваться. – Тут и проведем презентацию.       – Вы полагаете, это разумное решение?       Уайтвинг пожал плечами:       – Когда дело касается Энтони, важна не разумность решения, а то, насколько оно сохранит психику окружающих. Я, например, хочу встретить это Рождество нормально, а не под аккомпанемент причитаний или проклятий. Так что твой магазин подходит, а если Энтони что-то не понравится, то это уже его проблемы.       – Он без ума от этой затеи.       – Господи, спасибо, – Габриэль на миг молитвенно сложил ладони, а потом снова обратился к Альберту. – Приезжай подписывать договор. Контакты скинь Уриэль, чтобы она на сайте сделала объявление. Михаэль завтра подробно объяснит, что нужно приготовить.       – Мне кажется, здесь маловато места… – попытался вклиниться в его скоростную речь Фелль.       Издатель быстро огляделся и ткнул пальцем в один из шкафов:       – Вот этот стенд убери, и нормально будет. Все равно он пустой.       – Собственно, он потому и пустой. Я его разгрузил, собирался передвинуть.       – Тогда в чем проблема? Все прекрасно! Азирафаэль, мы на тебя рассчитываем! Мы так долго ждали этого дня.       – А, еще, мистер Габриэль! – редактор уже сообразил, как надо общаться с директором: нужно сразу высказывать свои вопросы или просьбы, потому что все паузы он заполняет всякими пафосными и не несущими смысловой нагрузки фразами. Этакий ни к чему не обязывающий фон. – Кроули сказал, что на складе типографии, с которой мы работаем, еще остались книги из его серии про Адама. И, если у издательства еще есть детская литература, мне бы выкупить по несколько экземпляров…       – Зачем? – не понял Уайтвинг.       – Ну, дело в том, что у меня в магазине совершенно нет книжек для детей…       – Да-а? А чем ты торгуешь? – издатель снова заозирался. – Порнографией?       – Нет! – брови Фелля взметнулись от удивления. – Просто разного рода классика, научная и учебная литература.       – И зачем тебе еще книги?       – Не бывает войны без Войны. Не бывает презентации детской литературы без детской литературы, – вдруг подал голос Сандальфон, до сих пор рассматривавший разложенные на столе книжные новинки. Ну, как «новинки»… новые поступления, новинками эти произведения были, в лучшем случае, лет сто назад. Габриэль воздел указательный палец к потолку.       – Отлично сказано! Азирафаэль, свяжись с Андерсоном, он вышлет список остатков и закажет необходимое. Если хочешь, поехали прямо сейчас в издательство, пока рабочий день не кончился! У Уильяма наверняка есть типовой договор, так что составлять ничего не придется. Ну, разве что внести туда все реквизиты, у тебя же документы на книжный здесь? Или за ними надо куда-то ехать?       – С собой, в том числе и доверенность от тету… совладельца магазина, чтобы я сам подписал документы и все оформил.       – Тогда поехали! – Габриэль с триумфальным видом направился к выходу. В дверях остановился и подозрительно глянул на Фелля. – А у тебя тут точно порнографии нет? Все-таки, дети придут.       – Точно.       И они поехали в издательство.       Ньют вызвался подвезти профессора Шедвелла до дома мадам Трейси. Он сам не знал, каким чудом ему удалось уговорить ворчуна на эту поездку, которую Анафема иронично назвала «смотрины». Сама девушка уже была у мадам Трейси, помогая ей прибраться и подготовиться к встрече. Ньют переживал, что профессор долго на одной сгущенке не протянет, а гадалка справедливо полагала, что лучше принять гостя в тот день, когда любящий сын занят и не будет лезть с советами и комментариями. И вообще лезть. Мадам Трейси, конечно, была не прочь устроить личную жизнь и вступить в новый брак, но ей совершенно не нравилось, что Майлз пытается этому способствовать. Она предпочитала действовать самостоятельно и хотя бы на первых свиданиях не упоминать, что у нее есть взрослый сын, поскольку, на ее взгляд, это прибавляло ей лет.       Хотя сейчас, разумеется, не свидание. Однако мадам Трейси всегда ответственно подходила к любой встрече, будь то клиент или продавец в магазине. Она всегда была во всеоружии и боевом раскрасе. Сегодня она выбрала огненно-рыжий парик и готова была своим настроем брать крепости и небольшие города. Анафема рассказала ей все, что знала про профессора, особенно про его интерес к ведьмам, поскольку Ньют ей признался: одним из аргументов, почему Шедвеллу надо перебраться в другое место, было то, что он «подозревает», будто мадам Трейси – ведьма. Анафема не была уверена, что это стоит озвучивать, но гадалка лишь кокетливо улыбнулась и сказала, что каждая женщина немного ведьма.       «Дик Турпин» за время их поездки заглох дважды, и Пульцифер счел это добрым знаком – в конце концов, им все же удалось доехать до места назначения. Когда мадам Трейси распахнула дверь, чтобы впустить гостей, Ньют впал примерно в тот же ступор, что и Шедвелл.       – Добро пожаловать, – приветливо воскликнула гадалка, отходя вглубь коридора, чтобы пришедшие могли пройти в дом. – Рада встрече, я – мадам Трейси.       Где-то за ее спиной маячила Анафема, которая, поймав взгляд Ньюта, страдальчески закатила глаза, показывая, что она обо всем этом думает. Пока они снимали верхнюю одежду, профессор шепнул Пульциферу, яростно вращая глазами:       – Ты был прав по поводу этой Нарумяненной Иезавель! Воистину, прав!       Ньют почувствовал себя не в своей тарелке. Особенно когда понял, что хозяйка дома хихикает, потому что услышала столь нетривиальное обращение.       – Это профессор Шедвелл, – севшим голосом представил Ньют, – а меня зовут Ньютон Пульцифер.       – Очень приятно, милый, – кивнула мадам Трейси. Анафема подошла поближе и тоже поздоровалась с Шедвеллом. Тот, щурясь, уставился на нее.       – Я тебя где-то видел. Уж не проникаешь ли ты во сны, дабы видом своим смущать умы…       – Профессор, я у вас реферат писала в прошлом году, – пояснила Анафема, вздыхая. – А еще я староста курса.       – А, – Шедвелл мигом потерял к ней интерес, – точно. О ланкаширских ведьмах.       – Да. Правда, я не стала там писать, что одной из них была моя далекая прабабка.       Шедвелл пристально на нее посмотрел, оценивая.       – А сколько у тебя…       – Профессор, давайте, я повешу ваш дождевик, – торопливо перебил его Ньют, в ужасе достроивший в голове вопрос до конца. Шедвелл отвлекся, и студент перевел дух, затем, однако выразительно глянув на Анафему – мол, не поднимай такие темы больше. Та лишь фыркнула.       Мадам Трейси провела гостей по дому, показывая планировку, указала на гостевую спальню, которую собиралась сдавать. Шедвелл во все глаза рассматривал разного рода оккультную дребедень, рассованную по углам и торчащую из каждой трещины.       – Как вы находите дом? – спросила мадам Трейси, подводя своих спутников к двери в столовую, она же – гостиная.       – Гнездо разврата, порока и черной магии, – процедил Шедвелл, болезненно морщась.       – Неплохой дом, – перевел Ньют.       – Каждый, кто войдет, будет покрыт позором и заклеймен проклятьем!       – Очень уютно.       – Только огонь очистит это дьявольское место от скверны!       – Опрятный и аккуратный вид.       Анафема скептически посмотрела на него, а мадам Трейси умиленно засмеялась.       – Не желаете ли чаю с печеньем?       – Да я лучше вырву себе язык, чем отведаю что-то в этом доме!       – С удовольствием, – устало пояснил Пульцифер.       В итоге они прошли в столовую, где Шедвелл уже, забыв обо всем и всех, прилип к полкам, где гадалка держала свой арсенал.       – Разрази меня гром, что за проклятый интернационал! – воскликнул он, разглядывая амулеты-монетки, сваленные рядом с бело-синими глазами в золотой окантовке и мешочками с рунами. – Только вуду не хватает!       – О нет, я не занимаюсь проклятиями, – запротестовала мадам Трейси, подходя поближе. – И эти лоа… они пьют, курят и совершенно не умеют вести себя в приличном обществе. Я предпочитаю вести диалог с миром мертвых через более воспитанных посредников, которые не отпускают всякие… непотребные шуточки в присутствии дам, – она потерла горло и поморщилась. – Да и не в моем возрасте пить ром с перцем! Врачи велели отказаться от острого… и запах табака потом два дня стоит.       – Хамса! – вдруг воскликнул Шедвелл, и гадалка строго посмотрела на него.       – Я попрошу не выражаться в моем доме!       – Это хамса, – повторил к ее неудовольствию профессор, указывая на подвеску в виде открытой ладони, – амулет с Ближнего Востока. Весьма интересный экземпляр. А что бенедиктенпфенниг делает среди этой оккультной ереси вроде Таро? Это же защитная монета с изображением святого! Тьфу, осквернители… кстати, монета довольно древняя.       – Я откопала ее во дворе, когда сажала цветы в клумбу, – призналась мадам Трейси. Шедвелл взял монетку и с пафосом прочитал:       – «Vade Retro Satana Nunquam Suade Mihi Vana: Sunt Mala Quae Libas Ipse Venena Bibas!» Что значит «Изыди от меня ты, Сатана, и прелестью не искушай греха! Дурное подаешь ты мне вино; отраву выпить ту тебе будь суждено!» – с этими словами он резко выбросил руку с монетой вперед, чудом не задев стоявшую перед ним мадам Трейси. Ничего, однако, не произошло, разве что женщина засмеялась.       – А я думала, это просто сувенирная монетка.       – Ну да, а уаджет – просто изображение глаза, – ехидно передразнил Шедвелл, кладя монетку на место и тут же восклицая. – Ужели вижу я триграммы?       – Три грамма чего? – не понял Ньют.       – Триграммы – это для гадания по Книге перемен, – шепнула ему Анафема и потянула прочь. – Кажется, они нашли общий язык. А про чай забыли. Пойдем на кухню.       Они вышли из столовой и отправились ставить чайник. Анафема разложила на тарелочке печенье и задумчиво проговорила:       – Это странно, но, кажется, профессор понравился тетушке.       – Профессор вообще многим нравится, – заметил Ньют, помогая ей достать чашки из верхнего шкафа. – Я понятия не имею, почему, но что-то в нем есть.       – Он настолько отвратительный, что окружающие просто не верят, что он вправду такой, и думают, что у него отличное чувство юмора, – бескомпромиссно заявила девушка, ссыпая чай в заварочный чайник.       – Э-э… – Пульцифер беспомощно посмотрел на нее, – Не уверен. А ты правда писала реферат про ведьм? – поспешил он перевести тему.       – Конечно, – кивнула Анафема, – я писала про Агнессу. Кстати, в музее нашего университета есть весы для взвешивания ведьм, прикинь?       – Я знаю, – Ньют душераздирающе вздохнул, поскольку лично проводил опись, фотографировал со всех сторон, снимал и поднимал обратно, – Потому что грузоподъемность метлы – всего пятьдесят килограммов.       – Ого, – с уважением отозвалась Анафема, – ты стоишь своего предка.       Пульцифер скептически сморщил нос и не ответил, поскольку не понял, похвалили его или подкололи.       – А как с твоим предком? В смысле, что там с дневниками Агнессы? Подписала договор?       – Да, все в порядке. Осталось самое сложное, – Анафема упрямо поджала губы, – издать их.       Они разлили чай по чашкам и вернулись в столовую, где увидели мадам Трейси, которая сидела за столом, подперев щеку ладонью, и внимала рассказу о самых нашумевших судах над ведьмами, иногда кивая или сокрушенно качая головой.       – Мне кажется, – тихонько шепнула Анафема на ухо Ньюту, – переезд можно считать делом решенным.       – Да?       – Ну, тетушка хотела себе компанию, потому что дядя Аз съехал и живет у себя. Он просто приглядывал за домом, пока тети Мардж не было в Лондоне, и теперь ей дико скучно одной. А профессор, похоже, здорово ее развлекает. Тем более, она его действительно слушает, в отличие от моих однокурсников.       – Мгм, – согласился Ньют, который, к стыду своему, сам нередко засыпал на парах Шедвелла.       Позднее он помог перевезти профессору вещи, которые по большей части состояли из книг и залежей уже знакомых тетрадей с пожелтевшими листами.