Работа над ошибками

      Жизнь потекла своим чередом, хотя и не совсем обычным: Альберт суетился в магазине, пытаясь за несколько дней придать ему вид приличного детского книжного, а Кроули, периодически выныривая из творческого запоя (полумеры? Какие полумеры? Или – или! Или работать до онемения пальцев, или страдать от кризиса жанра. Зато все от души, с огоньком!), с интересом наблюдал за его беспокойством.       – Да расслабься. Ты все равно не сможешь сделать из книжного филиал детской площадки.       Азирафаэль поежился и, нервно дернув плечами, торопливо сграбастал с полки охапку книг и переставил повыше, куда и взрослый дотягивался только с помощью лестницы. Кроули, прищурившись, разглядел названия на корешках.       – Брось, зачем прятать Шекспира от детей?       – Это не детская литература! – строго проговорил Фелль, без какой бы то ни было монаршей почтительности впихивая «Короля Лира» в самый угол. – Там все умирают, убивают друг друга, воюют, строят козни и не слушают родителей!       – Какой кошмар! – Энтони так и прыснул, сделав себе мысленную пометку почитать Шекспира, которого он в последний раз открывал еще в школе и смутно припоминал, что да, кровожадный был писатель.       – Кроули, это очень ответственное мероприятие! – пропыхтел редактор, и Энтони поспешно бросился к нему, придерживая очередную опасно покосившуюся стопку пыльных томов.       – Ну да, но зачем книги прятать? – писатель скептически посмотрел на обложки и чихнул. Вероятно, если б не паника Альберта, они бы там так и продолжали стоять, зарастая пылью. Не вековой, конечно, но она очень старалась.       – В нормальных магазинах есть отдел детской литературы, где и проходят подобные презентации, там ничего лишнего! А у меня отделов всего два – по количеству комнат.       – Я уже понял. То, что ты не хочешь продавать, и то, что ты не хочешь продавать категорически, – покивал Энтони и решительно сунул книги на их прежнее место. – Ангел, если ты пройдешься огнем и мечом, фильтруя литературу, у тебя останутся пустые полки. А это совсем нехорошо.       – Зато безопасно!       – Ангел, – Кроули закатил глаза, – ты совсем не знаешь детей!       – Не знаю, – согласился Альберт, – но точно знаю, что это им еще рано!       – Им рано, но дети придут с родителями, которым эти вещи, возможно, понравятся…       – Вот именно! – Фелль принялся перекладывать книги с удвоенной энергией, так что Кроули снова расхохотался. Отсмеявшись и утерев слезы, он опять принялся расставлять книги, особо дорогие сердцу хозяину магазина – то есть, все.       – Ты уверен, что это не какое-то нервное расстройство? – поинтересовался Энтони, надеясь, что его голос звучит участливо и слегка шутливо, а не с издевкой. Вряд ли у редактора был реальный сдвиг в мозгах, но промолчать и не пошутить писатель не мог. Оставалось надеяться, что Азирафаэль поймет и не обидится.       Тот действительно не обиделся – душераздирающий вздох был, скорее, адресован ситуации в целом, а не конкретным словам Кроули. Тот, закрепляя успех и пользуясь паузой, быстренько распихал оставшиеся тома.       – Серьезно, ангел, отпусти ситуацию. Я понимаю, в той комнате у тебя какие-то ценные старинные фолианты, но здесь-то! – он наугад достал книгу и открыл на странице с выходными данными. – Двадцать тысяч экземпляров! Ценность этой штуки ровно такая, какая указана на ценнике. Ничего редкого, уникального и достойного охраны.       – Понимаю, – Фелль печально окинул взглядом шкаф, но, сделав над собой усилие, отошел от него и отвернулся. Часть книг, разумеется, пришлось убрать, чтобы освободить столы для презентации. Их сложили в антикварном отделе, куда разгрузили еще и один из шкафов. Его повернули, подвинули, освобождая место, и теперь Альберт постепенно заполнял его уже одобренной детской литературой. Кроули взял с полки одну из книг в ярких обложках и ностальгически вздохнул – вероятно, еще с детства чувствовал в рыжей фантазерке, созданной Астрид Линдгрен, родственную душу. Хоть у него веснушек и не было.       – А ты тоже, когда читал в детстве книжки, обещал себе, что никогда-никогда не повзрослеешь?       – Что? – Азирафаэль растерянно обернулся к Энтони, отвлекшись от компьютера, где отвечал на письмо поставщика. – Почему?       – Ну как же? – писатель осторожно вернул томик на место и фыркнул, – взрослые такие скучные, работают свою работу, считают цифры, придумывают правила…       – Вы видели мою тетушку? – Альберт иронично изогнул бровь. – Вы же не думаете, что она такая только последние годы? Да и дядя… мистер Мейтленд был очень ярким и интересным человеком.       – Мне не так повезло, как тебе, – ухмыльнулся Энтони. Редактор пожал плечами.       – Мои родители были самыми обычными людьми, а я любил читать книги. Собственно, чаще всего именно этим и занимался.       – Я иногда тоже, – Кроули мечтательно уставился в потолок, вспоминая время, когда компьютеры и видеоигры были не столь частым явлением, так что каждый развлекал себя сам. – Читал и думал, что никогда, ни-ког-да.       – Мне кажется, вам это удалось, – в голосе Фелля снова сквозила мягкая ирония. Писатель шутливо поклонился.       – Родители покупали уйму книг, надеясь, что я приобщусь к чтению. В принципе, сам процесс мне не особо нравился, но поражали миры, которые открывались на страницах. Тогда я и решил стать писателем… однако не о том сейчас. Я вот что подумал, когда подрос. Точнее, для меня это вдруг стало откровением, – палец Кроули скользил по корешкам, выискивая нужные фамилии. Линдгрен, Сент-Экзюпери, Барри… – Когда читаешь в пять или девять лет о том, какие взрослые унылые, тебе и в голову не приходит, что эти строчки написал тоже взрослый.       – И вы пришли к выводу, что большинство взрослых врет, пытаясь казаться серьезными и скучными?       Энтони задумался, всесторонне осмысляя эту мысль.       – Не помню, может, мне и приходило такое в голову. Но согласись, очень похоже!       – Время такое было, – Альберт, которому по долгу службы приходилось иметь дело с исторической литературой, пожал плечами. – Викторианская эпоха, начало двадцатого века, войны. Строгие нравы и трагедия взросления. Разница между детскими забавами и взрослой ответственностью разительная. Сейчас этого нет, сейчас дети взрослеют позже. Или не взрослеют. Я редактировал статьи с исследованиями на эту тему.       – Ты сейчас тоже скучный взрослый, – припечатал его Кроули с разом утратившим всякий интерес лицом. Азирафаэль фыркнул.       – И не вижу в этом ничего плохого! Во всяком случае, в данный конкретный момент.       Он еще немного поколдовал над компьютером, после чего пригласил Энтони, как обычно, выпить чашечку чаю в задней комнате. И тот, как обычно, согласился. Файв-о-клок наступал в магазинчике плюс-минус час: после того, как Альберт пообедал, а Кроули позавтракал, но до того, как оба успевали серьезно проголодаться снова. И эти уютные посиделки безумно нравились писателю – просто сворачиваешься поудобнее в кресле и болтаешь обо всем на свете. Можно даже отключить мозг и дать языку полную свободу нести всякую чушь – Фелль лишь фыркал в чашку, советуя записывать, а то Энтони потом не вспомнит столь богатые идеи.       Если Кроули приходил достаточно поздно, то чай сменялся на что-то покрепче, но от того вечер не становился менее уютным. Для серьезной пьянки повода пока не было, а без повода Азирафаэль относился к попыткам надраться крайне неодобрительно. Даже с рассказом для журнала в этом месяце вышло на редкость гладко, однако, когда Энтони предложил это отметить, Альберт строго отрезал, что сдавать работу вовремя – правило, а не исключение, за которое надо выпить. Ну, разве что по бокальчику, чисто символически за то, чтобы так было всегда.       Несмотря на свой разговор с Майлзом, который подкинул неплохие идеи, Энтони очень боялся разрушить те хрупкие отношения, которые наладились у него с ангелом. Иногда ему казалось, что, в принципе, все и так нормально – в конце концов, с кем провести ночь или две, он и так найдет, а вот где раздобыть такого друга? Или, как выражалась Вельзевул, собрата по песочнице. А если верить тому же Майлзу, если что-то не получится, заслужить такое отношение снова удастся с большим трудом. К счастью, пока основным разногласием между писателем и его редактором являлся вопрос, стоит ли поставить у прилавка стенд со всякими мелочами типа канцтоваров и сладостей. И если к ластикам и блокнотам у Фелля претензий не было, то в отношении конфет он был уверен, что дело обернется шоколадными отпечатками пальцев на его книгах.       Справедливости ради, пока Кроули никуда не ввязывался и новых каверз не замышлял. Он вообще присмирел, предвкушая скорый праздник, как и все в издательстве – писатель, беззлобно усмехаясь, объяснял это тем, что ангелы преисполнены торжественностью такого События, а демоны по календарно обоснованной причине не рискуют поднять головы. Весь город дышал Рождеством, даже снег выпал, как по заказу, укутав многочисленные улицы. В глазах рябило от разноцветных гирлянд и лампочек, настроение у всех было приподнятое, все улыбались друг другу и своим мыслям. Украшать книжный Альберту помогал Энтони под строгим контролирующим взглядом Михаэль, которая по такому случаю лично посетила место будущей презентации и, поразмыслив, признала его если не подходящим, то хотя бы годным. А елку наряжать приехала Анафема, и по ее воинственному виду казалось, что она здесь с ревизией – а ну как дядя Аз попытается в этом году украсить магазин настоящей елкой?! Тот предпочитал немного потрепанную, но выносливую искусственную, которая, хоть и осыпалась иной раз синтетическими мягкими иголочками, но делала это намного деликатнее своего реального прототипа. Азирафаэль был уверен, что сколько бы ни разлагался пластик, дерево легко прослужит все эти годы и разложится разве что на боевом посту в окружении грядущих поколений. Да что ему сделается-то, раз в год на месяц достают.       Когда Азирафаэль заехал по какому-то делу в издательство, его охотно припрягли помогать украшать коридоры и отделы. И там он узнал, куда Кроули девает свою неуемную энергию – ежегодно на Рождество он с Хастуром придумывал всякие ужастики на праздничную тематику. Ну, точнее, ужастиками они становились благодаря Хастуру, а Кроули умудрялся даже им придать какое-то забавное очарование. Особенно Фелля впечатлили не вооруженные Санты и даже не вращающиеся елки-убийцы (наверное, Анафема оценила бы такую агрессивную защиту деревьев от людей), а рождественские ангелы с золотыми масками-лицами, которые оказались злобными роботами. И хотя Энтони продолжал вынашивать мечту о киборге в честь Габриэля, Альберту казалось (ну, судя по описанию), что в этой страшилке писатель уже воплотил свои идеи. Даже рисунок, который набросал впечатленный Сандальфон, чем-то напоминал директора.       Все это находилось на уровне издательских баек, потому что ни один из авторов не брался записать их, однако Альберта не покидало ощущение, что где-то в параллельном мире на эту тему даже могли бы снять фильмы. Возможно, с Кроули в главной роли.       Сейчас зал книжного магазина выглядел уже вполне живописно и празднично, туда заходили покупатели – и некоторые даже уходили с честно оплаченным товаром. Азирафаэль печально вздыхал, но терпел. Когда ты продавец, приходится мириться с тем, что время от времени ты что-то... продаешь. Кроули постоянно подшучивал над ним (к чести сказать, он даже не повторялся!), а Альберт недовольно сопел, но особой обиды не демонстрировал – скорее, признавал, что да, есть за ним такой грешок.       Лигура из больницы отпустили, и Михаэль безапелляционно потребовала, чтобы он долечивался у нее дома – за город к Хастуру каждый день не наездишься. Последний возражать не стал, потому что отлично понимал, что сиделка из него ниже среднего (по мнению Михаэль), особенно учитывая его позицию «хочешь жрать – вот холодильник», в то время как Лигуру даже вставать пока не рекомендовалось. Тем более, когда Михаэль озвучивала свое решение, она так зыркнула на Хастура, что тот вспомнил – а яму-то он так и не закопал, так что ничто не мешает Уайтвинг посмотреть «похороны» на бис, только она такой глупости, как ночное бдение над «могилой», не повторит.       Однако тут Михаэль столкнулась с новой проблемой: а как она, собственно, обеспечит уход за больным, если сама работает? Конечно, Габриэль с удовольствием подпишет ей еще один внеплановый отпуск, но наглеть-то не надо! Тем более, конец года, столько дел… незаменимых людей нет, но кто согласится выйти за тебя накануне праздника?!       Когда Михаэль только заикнулась обо всем этом, то тут же получила от Хастура сначала краткую характеристику «дура», а потом более развернутое объяснение, что мужчины смертельно больны только при температуре тридцать семь и одна, а в районе тридцати девяти они либо находятся в спячке, как и положено нормальным больным, либо восстают аки фениксы, которых тянет на великие свершения, продиктованные горячкой. После этих слов Уайтвинг запаниковала и уже прочно утвердилась в мысли взять отпуск, но Хастур терпеливо пояснил, что подвиги – это, вероятнее всего, признания бывшей жене в любви на фоне бреда, но он, Хастур, готов героически послушать их. По желанию – может записать на диктофон. Но уж заказать пиццу или принести стакан воды он как-нибудь сможет, а где писать книгу, ему не особо важно, город не должен спугнуть идею или вдохновение.       Так вот и вышло, что вся троица дружно, с шутками и скандалами, перебралась в квартиру Михаэль. В своих отношениях с Хастуром она так и не разобралась, тот и не настаивал, погрузившись в работу над новым романом. Хотя на то, чтобы вступить в перепалку, время у него всегда находилось. Уайтвинг это бодрило, позволяло держаться в тонусе и выговаривать все, что она думает. Жить стало определенно веселее, хотя с похоронами они, конечно, перестарались, и Михаэль периодически пропесочивала их для профилактики. Лигур страдальчески кашлял и смотрел на нее глазами безнадежно больного, которого стоит пожалеть хотя бы на смертном одре, а Хастур обещал так больше не делать, но обязательно придумать что-нибудь еще. Квартиру украшали под командованием Лигура (с кровати), хотя Хастур ворчал, что на праздники неплохо бы все-таки перебраться к нему, там просторнее. Михаэль бы заподозрила, что у него клаустрофобия, если бы не эксперимент с гробом. Пока что ей казалось, что писатель жанра ужасов не боится вообще ничего (не считая странной антипатии к авокадо) – разве что того дня, когда в баре кончится выпивка. Но всегда можно метнуться в магазин, ведь, метафорически говоря, весь мир – это один большой бар… Уайтвинг в тот вечер глубоко прониклась этой философской мыслью и опрокинула в себя очередную порцию ирландского виски, слушая рассуждения о том, как живется в этом баре арахису на барной стойке.       В общем, жизнь действительно налаживалась. А разобраться с новыми тараканами можно и потом, благо, они свергли старых и теперь обживались на новом месте.       Азирафаэль небрежно перебирал почту, размышляя, почему счета и прочие документы до сих пор присылают в бумажном виде. Так приходится перерывать уйму рекламы, чтобы ничего не потерять. Иной раз открываешь конверт, а там не важная информация, а очередное уникальное предложение. Конечно, это все раздражало, но Альберт относился к рекламе как к неизбежному злу, с которым оставалось только смириться. Ему-то что, а кому-то подобные тексты придумывать приходится!       Всякий раз, когда Фелль уделял минуту этим на первый взгляд бесполезным занятиям, он вспоминал встречу с Евой и ее обещание прислать приглашение на свадьбу. Ну, не всякий. Через раз. Или два. Иногда ловил себя на мысли, а не пропустил ли он приглашение. Будет очень обидно, если в один не слишком прекрасный день Ева позвонит ему и спросит, почему он вчера не был на торжестве.       Альберт был почти уверен, что не пропустил его, но немного нервничал. А может, Адам не захотел, чтобы на свадьбе присутствовал бывший ее невесты? Да нет, у них вроде нормальные отношения… Иногда Азирафаэль, правда, задумывался – а если бы у него с Евой все получилось и это была бы его свадьба? Но мозг тут же начинал буксовать.       Вдруг среди пестрых буклетов показался непривычно белый и оттого яркий и выделяющийся конверт. Фелль перевернул его, полюбовался на рисунок с пышными розами и открыл его. Вот оно! Цветы, голубки, вычурное золотое «Приглашение» и причудливая вязь букв – все как положено. Пока редактор разглядывал листок, его телефон переливчатой трелью потребовал внимания.       – Да?       – Альберт, привет! Ты получил наше приглашение?       – Да, вот как раз держу его в руках, – улыбнулся Азирафаэль. Голос у Евы был весьма довольный.       – А я уж стала беспокоиться. Гостей не так много, но большая часть уже отписались или отзвонились, сообщив, смогут ли прийти. Тем, кто еще не ответил, я звякну чуть позже, а по поводу тебя я уже стала волноваться – ведь ты такой обязательный, наверняка бы позвонил и сказал, что придешь.       – Как раз разбираю почту, его принесли сегодня утром или вечером, – пояснил Альберт. – Красивые приглашения. Вы что, затеваете какое-то роскошное мероприятие?       – Каждый второй спросил. Брось, банальщина страшная и слишком вычурно, я бы даже сказала, безвкусно. Вот и доверяй мужчинам заказывать дизайн приглашений, – Ева скорбно вздохнула.       – Ну не надо, многие мужчины обладают отличным вкусом. Сколько дизайнеров, модельеров…       – Но не Адам. Отправила его разобраться с этим, вручила ему список гостей. А он ткнул наугад, – женщина снова вздохнула. – Может, в мире и есть модельеры, но мой жених – ученый, которому совершенно плевать, как будет выглядеть эта бумажка. Главное – чтобы четко прописано, кто, где, когда и зачем. Он специально выбирал шрифт, чтобы было и красиво, и понятно, а что там слишком много голубей – какая разница?       – Кстати, насчет «когда», – Альберт еще раз заглянул в приглашение – благо, не выпускал его из рук. – Четырнадцатое февраля? Серьезно?       – Ну да, – Ева засмеялась, – мы специально пораньше все заказали, подали заявление и договорились, чтобы именно в этот день попасть в церковь. К счастью, выбор у нас был, и мы успели.       – А вы не думали, что кто-то из гостей не сможет прийти, потому что захочет отметить этот праздник со своей второй половинкой? – забеспокоился Фелль. Женщина фыркнула.       – Это ты, что ли?       – Ева!       – Брось, почти все, кто связался со мной, согласились! Ты что, это такая романтика – посетить чужую свадьбу в день Святого Валентина! А если удастся поймать букет невесты… тем более, свадьба пройдет днем, да и без банкета, так что все желающие смогут отправиться на свои романтические ужины. Все формальности по поводу брачного договора мы уже будем утрясать без гостей. Так что все продумано, все рассчитано!       – Это чудесно. А тебе не обидно, что у тебя получится на один праздник в году меньше?       – Ты что! Зато дата свадьбы точно не забудется.       – Ты думаешь, Адам может забыть?       – Что за стереотипы! Ничего он не может забыть, а вот я – точно забуду! – пояснила Ева сокрушенно. – Все, что касается цифр, совершенно не задерживается в моей голове. Когда в школе проходили математику, я, честно говоря, вздохнула с облегчением, наконец увидев в учебнике буквы. Хотя, в принципе, и раньше было не особо сложно, меня же никто не просил запомнить, где какой ответ, достаточно просто записать, показать решение и забыть с чистой совестью. А так бы я сидела и вспоминала – в этой дате точно есть двойка. Или это восьмерка? Но что зима – вне всяких сомнений. Я и день рождения Адама, к стыду своему не помню, он у меня записан, и стоит пять напоминалок, чтобы подарок не забыть купить.       Азирафаэль посочувствовал. Ему удавалось помнить все даты, чем он ставил в тупик ту же Еву, поскольку знал (ну, видел в фильмах и читал в книжках), что девушки придают значение всяким датам типа «год со дня знакомства», «пять недель с первого свидания» и все такое. Редактор педантично запоминал все даты и не менее педантично делал небольшие подарки. Еве, конечно, было приятно, но потом она попросила так больше не делать, потому что она-то ему подарка не готовила, нехорошо выходит. Фелль уже тогда заподозрил, что всякие романтические комедии и мелодрамы много врут. Хотя нет, заподозрил он это еще давно, потому что слишком хорошо был знаком с Анафемой, но все равно очень старался. А расспрашивать саму Анафему как-то было неловко.       – Забавно, – проговорил меж тем Альберт, погрузившись в свои мысли и не особо следя за языком, – я вот подумал – а если бы это была наша свадьба?       – Наша? – женщина засмеялась. – Нет, это вряд ли.       – Почему? – редактор даже немного обиделся, хотя сейчас испытывал к Еве исключительно дружеские чувства и искренне за нее радовался. И за Адама – тоже.       – Ну, во-первых, ты терпеть не можешь, когда тебя опекают, – протянула собеседница, вспоминая их отношения, – Именно потому, что тебя всегда кто-то пытался опекать.       Азирафаэль скривил губы. Он ценил заботу, но как бы объяснить, что о нем не надо заботиться постоянно? Ему нужен был партнер, а не еще одна тетушка, которой действительно хватало на всех. Иногда Альберту казалось, что Майлз в другую страну не уехал, а именно сбежал от неустанного зоркого ока любимой матушки. У мадам Трейси было слишком много нерастраченной любви, но ребенок, к сожалению, был всего один. Зато имелся еще племянник. А Ева не могла ничего с собой поделать – она поправляла бабочку, смахивала пылинки, впихивала обед с собой, была одновременно везде и всюду. Нет, она не следила за ним, да и вообще ее действия сложно было назвать гиперопекой, но Альберту и этого хватало – тут же вспоминалась тетя или мама, которая, бросив один взгляд на сына, сразу замечала, что игрушечный меч куда-то делся.       – Ну да, с этим свыкнуться немного сложно, – признал он, отправляясь на кухню, чтобы сварить себе какао. Кроули подарил ему очаровательную белую кружку с крылышками вместо ручки, пояснив, что увидел ее в магазине, сразу вспомнил об ангеле и не смог не купить. Чтобы не расстраивать писателя, Азирафаэль, когда тот сидел в гостях, всегда пил из нее, вот и привык. Тем более, чашка была удобная и забавная, так что Фелль закрыл глаза на ее «ангельское» происхождение.       – Именно! Во-вторых, мне сложно встречаться с коллегой. Ты редактор, я редактор, мы оба работаем дома. Надоедает. Да и темы для разговора кончаются… а Адама я готова слушать часами!       Азирафаэль мысленно усмехнулся. Наверное, это самое важное – или почти самое важное. Можно долго рассуждать на тему, что вам должно быть комфортно молчать вместе, но ведь если особо не о чем поговорить – не молчать же все время? Да, они обсуждали вопросы, связанные с работой, в этом плане темы не кончались, но Ева имела в виду другое – все то же самое они совершенно спокойно обсуждали и до отношений, и после. Что-то было не так… вот, например, с другими редакторами он и в «Уайтвинг пресс» постоянно болтал, но долго слушать ему нравилось именно Кроули, когда тот с горящими золотом глазами рассказывал про свою очередную задумку. Альберту очень нравилось на него смотреть в этот момент. Ну и слушать, конечно.       – И что-то в-третьих? Ты считала так, как будто еще не закончила.       – Ну да… – Ева почему-то замялась. – В-третьих… в-третьих, мне кажется, тебе нужна не девушка.       – В смысле?! – Азирафаэль растерялся и чуть не просыпал какао мимо чашки.       – Ну… ты никогда не задумывался, что, может, тебе нужен… мужчина?       – Ева, – с укором воззвал Фелль. – Мы же с тобой встречались. И спали вместе.       – Ну да, – торопливо согласилась та, – может, ты просто бисексуал?       – Может?!       – Ты просто попробуй думать в эту сторону!       – Господи, Ева, – Альберт прикрыл глаза, едва сдерживая смех, – и ты туда же? Почему меня все в чем-то подозревают? То я гей, то асексуал, то бисексуал! Быть традиционной ориентации уже странно?       – Не, ты точно не асексуал, – подумав, возразила Ева, – я бы заметила. Либо ты очень хороший актер.       – Дорогая, мы живем в толерантном обществе, если бы было что-то такое, я бы этого не скрывал, – терпеливо вздохнул Фелль. Иногда он действительно подумывал на тему своей асексуальности, но, изучив достаточно литературы по этому поводу, пришел к выводу, что нет. Просто… просто обычно он не обращал внимания кое-на-что, погруженный в куда более важные вопросы. Но в то же время он мог четко сказать, что внешность Евы ему, например, нравилась, а вот Уриэль с ее вечными экспериментами с макияжем – не настолько. Да и в плане характера Уриэль была слишком решительная и языкастая. Анафема ему нравилась внешне, но больше устраивала как подруга, встречаться бы с ней он никогда не стал. Багряна была ослепительна. Это признавали все, и Азирафаэль не был исключением. И Михаэль была ему симпатична, хотя он ее и побаивался. В общем, Фелль точно знал, что есть девушки, с которыми он бы встречаться не стал, а с кем можно попробовать. Но не сейчас. Сейчас очень много работы с Кроули… еще и дневники Агнессы…       – Ладно-ладно, извини. Конечно, тебе виднее, – не стала настаивать Ева, хотя Альберту казалось, что она осталась при своем. – Я очень рада, что ты придешь. Можешь взять кого-нибудь с собой, в приглашении это указано. Но, на самом деле, поскольку банкета не будет, это не важно. Мы вообще не хотели грандиозное торжество и договорились созвать только друзей. Придут коллеги Адама и наши с тобой… ну, в смысле, ребята из издательства.       – Я понял, – Альберт кисло улыбнулся. – Про меня что-то говорят?       – Разве что удивляются твоей смене жанра, а в остальном – что ты совершенно прав. Некоторые тоже уволились, да и я собираюсь перейти работать в издательство при университете. Можешь взять с собой этого Энтони на свадьбу.       – Зачем? – насторожился Альберт.       – Ну, он забавный, – подумав, пояснила Ева. – И Адаму он нравится. Они несколько раз созванивались, и Адам говорит, что Энтони слушает его куда внимательнее, чем иные студенты!       – Ну, Кроули, все-таки, это совершенно точно нужно, – Азирафаэль засмеялся. – А Адам и лекции читает?       – Пока нет, но иногда подменяет профессора. А как получит степень, то и сам вести будет! – гордо сообщила Ева. – Ладно, я побежала, а то Адам скоро из библиотеки вернется, а мне еще сегодня хотя бы пару глав вычитать надо… спихнули на меня дамский роман, я над ним рыдаю.       – Такой грустный? – посочувствовал Фелль.       – Такой бредовый! Я тебе потом название скину, полистай, когда издастся. Посмеешься.       – Ты же рыдаешь.       – Я рыдаю, потому что я это правлю! Причем только грамматику, в остальном автор не хочет, чтобы были внесены даже малейшие изменения. Уперлась – и ни в какую. Она из тех авторов, которым редактор нужен просто потому, что им лень перечитать собственное произведение. Если б я такое написала, я бы тоже не хотела его перечитывать!       – Оу, удачи! – пожелал Альберт и подумал, что правильно он ушел из того издательства. И что с Кроули ему, в общем-то, повезло.        Наконец, наступил долгожданный день. Азирафаэль хотел сначала не открывать магазин до тех пор, пока не начнется презентация, но Михаэль была непреклонна – пусть люди заходят пораньше, может, еще что-то выберут и купят. Настаивать, что именно этого он и боится, Альберт не стал. Кроули еще не было, из издательства пришли только Уриэль, Михаэль и Вельзевул. Что тут делала последняя, Фелль точно не знал, но подозревал, что это связано с ее периодическими редакторскими экзерсисами.       Накануне Азирафаэль издергал писателя, требуя изложить, как все будет проходить. Однако тот лишь посмеивался и заверял, что все пройдет чудесно.       – Но вы же издаете книгу не под своим именем. Как вы собираетесь общаться с читателями?       – Вообще-то, под своим, – Энтони засмеялся еще громче. Он валялся на диване, не демонстрируя никаких признаков волнения, а вот Азирафаэль, судя по его голосу в трубке, исправно переживал за двоих.       – Погодите… – страницы зашуршали – Альберт открыл выходные данные книги. На обложке красиво значилось «нянюшка Аштарот», а вот там, где подробно излагались все подробности, обычному читателю малоинтересные, скромно притулилось и имя автора – А. Гаррисон. Так скромно, что в прошлый раз Фелль даже не обратил внимание, подумав, что это один из художников из команды Сандальфона или еще кто. – То есть, вы хотите сказать, что…       – Ну да. Это моя настоящая фамилия, – скучающим голосом признал Кроули. – До того, как я ее сменил. «А» – это, конечно, Энтони, но можно расценивать и как Аштарот. Ну, даже у нянюшки же должна быть фамилия, логично?       – Логично. Нелогично, зачем вы это все затеяли? К чему такая тайна?       – Просто так, – на языке Энтони это был синоним «почему бы и нет», а также «я уже так сделал». – Мне захотелось создать для детей волшебную сказку. Когда они подрастут, они сами разберутся, кто настоящий автор, в интернете это можно найти.       – Но если это тайна и сказка, как вы собираетесь проводить презентацию? – растерялся Альберт. Он поискал фотографии с прошлых презентаций, на большинстве из них Кроули присутствовал в толпе или среди сотрудников, а на вопросы отвечали Вельзевул как редактор или Габриэль как глава издательства. В какой-то день Энтони вовсе нигде не было, и это насторожило Фелля. Тем более, в статье, посвященной выходу книги и сопутствующему мероприятию, было написано, что автор пожелала лично ответить на вопросы. На фотографиях только общие планы, но черты лица было не разобрать. Все, что понял Альберт – дама носила строгий костюм, шляпку с собранными под ней волосами и экстравагантный зонт. – Вы снова пригласите актрису на роль автора? К чему такие сложности?       – Актрису? – Энтони опять прыснул. – Нет, что ты! Завтра узнаешь.       – Но вы придете?       – Обязательно. Я бываю на презентациях всех своих книг.       – Ладно, – это немного успокоило Азирафаэля. Хотя он формально нес ответственность исключительно за помещение и на сей раз не имел никакого отношения к книге, однако полностью избавиться от волнения не мог. Он поймал себя на том, что действительно считает Кроули своим писателем, а себя – личным его редактором, хотя Габриэль иной раз и подкидывал ему какую-то работу дополнительно. – Михаэль сказала, что потом нужно поехать в издательство. Будет какой-то корпоратив.       – Ну да, небольшой междусобойчик, – подтвердил Энтони. – Рождественское печенье, безалкогольный пунш и долгая прочувствованная речь Гэба, подводящая итоги года. Речь можно не слушать, просто поаплодировать в конце. Не считая нее, встреча не будет слишком долгой, все отправятся по домам. Все-таки, Рождество – семейный праздник.       – Да, я вот как раз по этому поводу…       – Черт побери, – Кроули, осененный гениальной идеей, перебил его. – Это ж получается, Михаэль в этом году будет отмечать с Хастуром и Лигуром? Ничего себе! Наверняка она не разрешит Хасу устраивать его обычную писательскую пьянку! Вот ребята попали.       – Но если это семейный праздник, то мисс Уайтвинг, наверное, проведет его с семьей, то есть, с мистером Габриэлем? – возразил Азирафаэль. Энтони ожесточенно замотал головой, забыв, что собеседник его не видит.       – Нет-нет, если у них с Вельзевул на момент Рождества отношения не грозят обернуться разбирательством в уголовном суде, то они отмечают вместе. А Михаэль с ними не любит, сам понимаешь, быть третьей лишней никому не хочется. Зато для нашей демонической парочки она, похоже, совсем не лишняя… во всяком случае, Хастур обычно заранее всех приглашает, а тут не звонил и не писал, причем не только мне. Значит, народ пойдет куковать в другое место.       – А так бы вы пошли отмечать к мистеру Хастуру? – осторожно уточнил Фелль.       – Какая разница, теперь-то точно возможности нет, – хмыкнул Кроули и принялся вдохновенно строить теории насчет того, кто, где и с кем проведет эту ночь. Азирафаэлю это быстро наскучило, и он перевел разговор обратно, на более понятную тему.       – Корпоратив в издательстве – как он проходит? Нужно ли что-то принести? Подарки там…       – Нет-нет, ничего. Дело в том, что Гэб на первый день рождения в нашем трудовом коллективе каждому дарит ручку с логотипом издательства. Но не пластиковый ширпотреб, а какую-то там дорогую. Ну, ты ее у меня на Хэллоуине видел.       – Наверное, – не стал спорить Фелль, для которого ручка, которой ставил автографы Кроули, была последним, на что он обращал внимание.       – Тебе тоже подарит. Но речь, которую Гэб задвинет, тоже можно не слушать. Ну, к тому моменту ты, наверное, уже научишься фильтровать то, что он говорит. Вообще, – признался Энтони, – я хотел закинуть эту ручку куда подальше, потому что я ими не пользуюсь. Да блин, кто сейчас пишет от руки? Ну, кроме школьников и студентов?       – Еще куча профессий.       – Писатель в их число, как ни иронично, не входит, – Кроули фыркнул. – Однако потом я подумал – автографы-то я все же даю.       – Вот видите.       – Ну и почему бы не таскать ее на все мероприятия по моим книгам. Все равно ведь, если я ручку не возьму, мне выдадут обычную, с логотипом издательства, ярмарки или книжного, где все проходит. Поэтому, если память не отшибает, я беру ручку Гэба, и он светится не хуже рождественской елки.       – Очень мило с вашей стороны.       – Ага. В общем, Гэб без ума от корпоративной символики, и дай ему волю, он бы каждый праздник нас ею заваливал. К счастью, директоров у нас двое, и Михаэль проявила свое ангельское начало – убедила кузена, что гораздо лучше выписывать всем сотрудникам премию перед Рождеством – да побольше, чтобы можно было и подарки всем родственникам купить, и хороший праздник устроить. У них у обоих сдвиг на семейных ценностях.       – Разве это плохо? – удивился Азирафаэль, премию уже получивший и потративший большую ее часть именно на семейные ценности.       – Это не плохо. Это иногда очень… радикально, – замялся Кроули. – Ну, я же тебе рассказывал.       – Ладно, я понял. Значит, просто небольшой банкет и речь мистера Габриэля?       – Не-ет, плюс шоу-программа! Еще в ноябре все желающие подавали заявки на выступление. Вообще, я не знаю, откуда Гэб взял, что это поможет укрепить командный дух. Михаэль и Вельзевул клялись, что выкинули все его книги по тимбилдингу. Но он успел прочитать и запомнить! Хотя это еще ничего, прижилось. Во всяком случае, третий раз устраиваем, вроде желающие находятся.       Азирафаэль припомнил, что действительно видел что-то подобное на почте, но был так загружен делами, что совершенно забыл. А так бы он обязательно выступил с фокусами!       Редактор еще немного послушал сокрушенные стенания Энтони, что в этом году, наверное, издательство не услышит прекрасных пародий Хамелеона, потому что ему после болезни следует поберечь горло, уточнил пару моментов и положил трубку.       – Почти готово, – проговорила Михаэль и, отключив микрофон, осторожно положила его на стол. После ряда экспериментов она пришла к выводу, что в небольшом зале будет слышно говорящего и без специальной техники, но на всякий случай перестраховаться не мешало.       В книжный уже заходили покупатели, в основном – с детьми, так что они явились точно на презентацию. Люди рассеивались по отделу, разглядывали стенды, а Азирафаэлю очень хотелось спрятаться под прилавок, выставить у кассы табличку «перерыв 10 минут» и не убирать ее примерно никогда. Однако нужно было выполнять свою работу. Покупали, в основном, приключения Адама, но и другую детскую литературу тоже брали. Альберт с сожалением попрощался взглядом с парой книг из серии о мире, стоящем на четырех слонах. Он почти сроднился с ними и с черепахой, на которой они все расположились! Вельзевул, тоже торчавшая у прилавка, поскольку отсюда было видно и входивших, и столы с книгами, отвернулась от дверей, чтобы перекинуться парой фраз с Уриэль, которая отвечала за отчет для сайта. Отчеты писала не она, а кто-то из сотрудников, которые владели литературным языком куда лучше, а сама глава компьютерного отдела часто занималась фотографиями вместе с теми, кто тоже достиг определенных успехов в этом хобби. Профессионалом Уриэль не была, но снимала неплохо, а уж обрабатывала получившиеся кадры и вовсе виртуозно. В общем, приглашать фотографа не требовалось, как и клянчить фотки у журналистов.       Альберт, пользуясь небольшой передышкой – все уже прошли к столу, ожидая начала, – огляделся. Где же Кроули? Он же сказал, что придет. Опять опаздывает? Какая дурная привычка!       И вдруг дверь открылась. В магазин вошла дама… нет, леди. Неопределенного возраста, статная (даже не просто статная, а с осанкой, достойной балерины!), в черном приталенном пальто, которое она, впрочем, тут же сняла и повесила на вешалку, оставшись в строгом костюме и юбке в пол. Туго завязанные волосы почти полностью скрывались под черной аккуратной шляпкой, тонкие пальцы хваткой хищной птицы сжимали необычную ручку зонта. Но самое главное – лицо: строго, почти чопорно поджатые губы, острый нос, еще больше придававший сходство с птицей, и глаза… закрытые темными стеклами.       Азирафаэль несколько секунд вглядывался в леди, чей вид не оставлял сомнений, что перед вами самая настоящая няня (может, даже Няня с большой буквы), ахнул и, торопливо зажав рот ладонью, дернул Вельзевул за рукав. Та обернулась, взглядом суля все муки ада посмевшему ее тронуть , но, заметив растерянное и даже испуганное лицо Фелля, немного смягчилась.       – В чем дело? – спросила она, отходя от прилавка ближе к стене. Альберт сделал то же самое.       – Это же… это же Кроули!       – Тс-с, это страшная тайна! – критик ухмыльнулась и, искоса взглянув на севшую за стол нянюшку, одобрительно перевела взгляд на Азирафаэля. – А ты наблюдательный. Обычно никто не догадывается.       – Да я… – Азирафаэль и сам не понял, как так вышло. От Энтони в образе няни Аштарот остались разве что очки – возможно, именно по ним Альберт и признал писателя, пусть даже они были другими по форме и по дизайну. Макияж? Скорее, грим – редактору казалось, что нос был совсем не такой, но, может, дело еще и в освещении. Прическа, одежда… даже походку, манеру речи и поведение Кроули изменил в корне. Точно зная, кто перед ним, Фелль бы все равно подумал, что встретил суровую тетушку Энтони. – Невероятно! Я и не знал, что он настолько прекрасный актер!       – Мы тоже не знали, – поделилась Вельзевул. – Точнее, с первых минут знакомства с Кроули думаешь, что он тот еще актер, но потом оказалось, что он действительно очень даже хорош в лицедействе, – она ухмыльнулась, снова повернувшись к столам.       Альберт тоже посмотрел туда. Сейчас к Энтони обращался какой-то малыш лет семи, и лицо писателя неуловимо изменилось, осветившись ласковой доброжелательной улыбкой – настоящая добрая нянюшка.       – Но если кто-то узнает? Это же будет… – Азирафаэль замялся. Скандал? Вряд ли. Но родители наверняка будут не очень довольны… не зря же Кроули, автор юмористического фэнтези для подростков и высокорейтинговой фантастики для взрослых, не хотел светить свое имя на обложке детской литературы. – Нехорошо будет, в общем.       – Вот Гэб тоже так считает, поэтому демонстративно не приходит, когда Кроули в образе нянюшки Аштарот. Хотя на самом деле причина, почему мы не хотим, чтобы кто-то узнал про Кроули, в другом.       – И в чем же?       – Его сразу переманят киношники, – совершенно серьезно ответила Вельзевул и, прижав палец к губам, принялась следить за презентацией. Альберт, за неимением других вариантов – тоже.